ЯНСЕН. Двадцать тысяч долларов.
   ПАСТУХОВ. Я не вижу смысла продолжать нашу беседу.
   ЯНСЕН. Тридцать.
   ПАСТУХОВ. Господин Янсен, нам было интересно познакомиться с вами.
   ЯНСЕН. Сорок.
   ЗЛОТНИКОВ. Сто.
   ЯНСЕН. Полагаю, вы шутите, господин Злотников?
   ЗЛОТНИКОВ. Нет. Сорок тысяч — за работу. Допустим. А моральный аспект? Я, еврей, должен охранять внука эсэсовца. Это как? Это стоит гораздо больших денег, господин Янсен. Но мы прониклись вашей благородной идеей. Мы тоже не хотим, чтобы безответственные акции экстремистов привели к ухудшению положения русскоязычного населения. Поэтому остановимся на этой цифре. Сто тысяч долларов. Чем-то мне нравится эта цифра. В ней есть какая-то округлость, знак совершенства…»
   — Однако! — заметил Олег Иванович. — После этого он их послал?
   — Нет.
   «ЯНСЕН. Мы принимаем ваши условия. Вам будут даны самые широкие полномочия вплоть до применения оружия в случае возникновения угрозы безопасности Томаса Ребане. Оружие с соответствующим разрешением вы получите. К работе вы должны приступить сегодня же.
   ПАСТУХОВ. Не спешите, господин Янсен. Ваше предложение было для нас совершенно неожиданным. Мы должны подумать.
   ЯНСЕН. Жду вашего ответа…»
   — Они, разумеется, согласились?
   — Им пришлось это сделать.
   — Почему — пришлось?
   — Дочитайте. Поговорим потом.
   «В этом разговоре обращают на себя внимание три обстоятельства.
   Первое. Несмотря на то, что правительство Эстонии ещё не приняло решения о торжественном перезахоронении останков Альфонса Ребане, Янсен говорил об этом как о свершившемся факте. Совершенно очевидно, что он обладал информацией о том, что это решение будет принято в ближайшее время.
   Второе. Не исключено, что муниципалитет города Аугсбурга уже дал положительный ответ на просьбу Томаса Ребане забрать останки Альфонса Ребане для перевозки в Таллин, и Янсен об этом ответе знал.
   Третье. Сумма гонорара, запрошенная Злотниковым (как он сам позже сказал «от балды»), представлялась совершенно несообразной характеру работы. Однако, Янсен согласился на неё без малейших колебаний и гарантировал немедленную её выплату без всякого документального оформления. Мотивы его решения в целом не вполне понятны, но один вывод очевиден: в акции, которую реализует Национально-патриотический союз, Томасу Ребане отводится какая-то очень важная или даже главная роль, при этом сам он ни в какие планы не посвящён и используется втёмную.
   В этой ситуации я счёл целесообразным ввести Пастухова, Злотникова и Мухина в ближайшее окружение Томаса Ребане с тем, чтобы получать от них оперативную информацию, которая дала бы нам возможность выявить механизм акции. Но Пастухов заявил, что они не намерены соглашаться ни на какие условия национал-патриотов, а торговались с единственной целью прокачать Янсена. И теперь, когда это сделано, они немедленно уезжают из Эстонии. Мои попытки приказать были ими проигнорированы на том основании, что они давно уже не служат в армии и отдавать им приказы не может никто. Лишь после того, как я поделился с ними всем объёмом имевшейся у меня информации и обрисовал серьёзность обстановки, они дали согласие на участие в оперативной комбинации.
   В тот же день Пастухов, Мухин и Злотников переехали в гостиницу «Вира», где для Томаса Ребане были сняты апартаменты. Полученные от Юргена Янсена сто тысяч долларов они передали мне на хранение с тем, чтобы я вернул им эти деньги после их возвращения в Москву либо же передал их семьям, если они не вернутся…»
   Олег Иванович дочитал докладную и потянулся вынуть дискету из компьютера, но Нифонтов остановил его:
   — Она нам ещё понадобится. Теперь я готов ответить на все ваши вопросы.
   — Почему вы не доложили мне об этом раньше?
   — Не видел необходимости. Ситуация не критическая.
   — Вы так считаете? — усомнился Олег Иванович. — А купчие этого эсэсовца? Это же действительно политическая бомба огромной силы!
   — Она обезврежена. И сделал это Томас Ребане.
   — Каким образом? Уничтожил купчие? Но их копии есть в нотариате.
   — Нет. Весь архив таллинского нотариата сгорел в войну. Эти купчие уникальны.
   — Отказался от наследства в пользу государства? Никогда не поверю.
   Нифонтов усмехнулся:
   — И правильно сделаете. Он обычный человек. Допускаю, что патриот, но все-таки не настолько. Он понимал, что воспользоваться наследством его мифического деда ему не дадут, но надеялся, что хоть что-то ему достанется. По этой причине он не мог отказаться от наследства. И тем более не мог уничтожить купчие. Все гораздо проще. Он их потерял.
   — Как — потерял?
   — По пьянке.
   — Замечательно! — восхитился Олег Иванович. — По пьянке потерял купчие стоимостью от тридцати до пятидесяти миллионов долларов. Он начинает мне нравиться. Как это произошло?
   — Когда он купил у старого гэбиста купчие, отметил сделку — крепко поддал. На обратном пути в гостиницу «Виру» ввязался в спор с пикетчиками. Они протестовали против решения правительства о похоронах эсэсовца. Здесь же была и фашиствующая молодёжь. Пикетчики его узнали. Началась свалка. В ней он и потерял кейс с купчими.
   — Замечательно! — повторил Олег Иванович. — А куда смотрели ваши люди?
   — Они вытащили его из свалки. А про кейс не подумали.
   — Не знали, что в нем?
   — Знали. Но не знали, какое значение имеют эти бумаги.
   — Теперь знают?
   — Теперь знают.
   — Купчие могли попасть к людям Янсена, — предположил Олег Иванович. — Вы этого не допускаете?
   — Нет. Он появился в гостинице после свалки и был чрезвычайно встревожен.
   — Его можно понять. Выстроить такую сложную схему заговора и проколоться на ерунде.
   — Заговоры всегда прокалываются на ерунде. Недаром сказано: дьявол прячется в мелочах.
   — Занятную историю вы рассказали мне, генерал, — проговорил Олег Иванович. — Очень занятную. Какова ситуация сейчас?
   — Томас в сопровождении охраны вылетел в Аугсбург. Там они вскроют могилу эсэсовца и организуют отправку останков в Эстонию. Где их и предадут земле в соответствующей обстановке под оружейный салют.
   — Значит, похороны все-таки состоятся?
   — У национал-патриотов нет выхода. Это мероприятие уже широко разрекламировано.
   — Нет возможности этому помешать?
   — Это зависит от того, кем на самом деле был Альфонс Ребане.
   — Что значит кем? — не понял Олег Иванович. — Он был фашистом.
   — Все не так просто. После войны он обосновался в Англии и руководил разведшколой в графстве Йоркшир. С 45-го по 51-й год. Разведшколу финансировала английская разведка Сикрет интеллиджент сервис. В ней готовили диверсантов и забрасывали в Эстонию в отряды «лесных братьев». В архиве мы нашли данные о деятельности разведшколы. Почти все диверсанты, которых готовили в ней и засылали в Эстонию, были перехвачены нашей контрразведкой.
   — Вы хотите сказать…
   — Есть неподтверждённая информация, что Альфонс Ребане в бытность его начальником разведшколы работал на советскую госбезопасность. Тот старый гэбист, который продал Томасу купчие, его имя Матти Мюйр, он генерал-майор КГБ в отставке, утверждает, что завербовал Ребане перед войной и взял с него подписку о сотрудничестве.
   — Штандартенфюрер СС, командир дивизии СС, кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями — Штирлиц? — недоверчиво переспросил Олег Иванович. — Фантастика.
   — Возможно. Но проверить нужно. Мои сотрудники работают в архивах. Если подписку найдут, это поможет решить проблему.
   — Решит полностью. Штирлица национал-патриоты торжественно хоронить не будут.
   — Нет, полностью не решит, — возразил Нифонтов. — Национал-патриоты заявят, что это фальшивка. Одной подписки мало. Её нужно подкрепить. Сводка о результатах деятельности разведшколы — это и есть подкрепление.
   — Но национал-патриоты могут сказать, что в разведшколу был внедрён наш «крот». И Альфонс Ребане тут ни при чем.
   — Могут. Но есть и ещё один момент. В 51-м году англичане прекратили финансирование разведшколы. Ребане переехал в Аугсбург и через некоторое время погиб. У его машины «фольксваген-жук» отказало рулевое управление, и она свалилась в пропасть.
   — И что?
   — «Фольксваген-жук» — не та машина, у которой отказывает рулевое управление. Не исключено, что его убрали англичане. Постоянные провалы не могли их не насторожить. Разоблачать и судить — скандал, запрос в палате общин, отставка всего руководства СИС. Шутка ли: шесть лет под крылом Сикрет интеллидженс сервис работал советский агент. Поэтому ему дали уехать и ликвидировали. Если в черепе обнаружится пулевое отверстие — это и будет последним доказательством.
   — Допустим, обнаружилось. Что из этого следует?
   — По отдельности — ничего. Но если все три момента документировать и документы опубликовать в эстонских газетах — от этого так просто не отмахнёшься.
   — Узнаю хватку генерала Голубкова.
   — Этот план предложил не он.
   — Вы?
   — Нет. Наши люди.
   — Пастухов?
   — Да.
   — Оказывается, они умеют не только устраивать взрывы и наносить эстонским военачальникам оскорбление действием.
   — Да. Иногда они умеют и думать.
   — И все-таки зыбко все это, генерал, — подвёл итог куратор. — Очень зыбко. Единственный серьёзный момент — подписка о сотрудничестве. А если она не обнаружится?
   — Похороны состоятся.
   — Я про это и говорю. Как, по-вашему, на них должна реагировать Москва?
   — Вариант «А»: никак. Нас это не касается. Это внутреннее дело Эстонии.
   Олег Иванович недовольно поморщился:
   — Слабое решение. Сам факт торжественных похорон останков фашиста на мемориальном кладбище Таллина — это плевок в лицо России. И что мы будем делать? Утрёмся?
   Нифонтов пожал плечами:
   — Не впервой.
   Его слова и их тон возмутили Олега Ивановича.
   — Вы не слишком легко к этому относитесь? Вряд ли здесь уместен профессиональный цинизм. Ваше Управление для того и существует, чтобы находить выход из трудных ситуаций.
   — Есть более сильное решение. Но я не уверен, что оно лучше.
   — Ваше дело — предлагать решения, а не оценивать их. Прошу извинить, генерал, но я вынужден вам об этом напомнить.
   — Вариант «Б»: поднять Псковскую воздушно-десантную дивизию по боевой тревоге и перебросить в Эстонию.
   — Но ведь этого от нас и ждут. Эстонию немедленно примут в НАТО.
   — Не успеют. Вся эстонская агентура под нашим контролем. Запустим дезинформацию о сроках высадки, а начнём раньше. Операция не займёт много времени. И контекст Югославии будет работать на нас. Натовским генералам будет не до Эстонии.
   — Но ведь это оккупация.
   — Нет. Это вынужденная превентивная мера, направленная на защиту русскоязычного населения.
   — Не могу поверить, генерал, что вы говорите серьёзно.
   — Я предложил два варианта. Оценивать их — не моё дело. Если у вас нет больше вопросов по теме, прошу прочитать ещё одну расшифровку. Я хотел бы получить ваш комментарий.
   Не дожидаясь согласия куратора, Нифонтов открыл ещё один файл. Объяснил:
   — Это из того же ночного разговора на базе отдыха Национально— патриотического союза. Служащий сообщил Вайно, что на его имя сейчас будет сброшен факс и принять его должен лично он. Он его принял.
   «ВАЙНО. Я же вам говорил, генерал, что вы напрасно расстраивались. Вам не нужно стыдиться за своих питомцев из „Эста“. Они профессионалы. Просто они столкнулись с профессионалом другого уровня. Этот, как вы его назвали, мальчишка, артист Злотников, прозвище у него, кстати, Артист, действительно рядовой запаса. Но ещё три года назад, во время войны в Чечне, он был старшим лейтенантом спецназа и членом одной из самых сильных диверсионно-разведывательных групп. И чеченцы действительно назначали премию в миллион долларов. Правда, не за его голову, а за голову командира группы капитана Сергея Пастухова по прозвищу Пастух. Как я понимаю, это тот молодой человек, который приказал Артисту не оказывать сопротивления при аресте. Третий молодой человек, которого мы видели в компании Пастухова, — Олег Мухин по прозвищу Муха, в прошлом — лейтенант спецназа, тоже из команды Пастухова. В конце чеченской войны их было семеро. Сейчас в живых осталось только пять человек. Кроме Пастухова, Злотникова и Мухина, есть ещё бывший капитан медицинской службы Иван Перегудов по прозвищу Док и бывший старший лейтенант спецназа Дмитрий Хохлов по прозвищу Боцман. Весной 96-го года все они были разжалованы и уволены из армии. Формулировка: за невыполнение боевого приказа. Никакой информации об этом нет, но по манере поведения Артиста мы можем догадываться, какого рода было это происшествие.
   КЕЙТ. Он наглец! Привыкший к безнаказанности наглец! Война в Чечне превратила их всех в бандитов!
   ВАЙНО. Вы правы и одновременно неправы. Его не обвинишь в излишнем чинопочитании, это я так мягко говорю, но для него ваши бойцы, генерал, — просто щенки. И он это доказал. Если бы вы знали то, что знаете сейчас, вы восприняли бы все как должное, и не возникло бы никакого инцидента. Не так ли, Йоханнес? Вы же не стали бы упрекать боксёра-перворазрядника за то, что он проиграл бой олимпийскому чемпиону?
   КЕЙТ. Их разжаловали и уволили из армии три года назад. За это время они не могли не потерять форму.
   ВАЙНО. Но, как мы видели, один из них не потерял. Думаю, не потеряли и другие. Я объясню, почему так думаю. Профессии у них сейчас вполне гражданские. Пастухов — владелец небольшого деревобрабатывающего цеха в Подмосковье, Перегудов работает в реабилитационном центре для участников афганской и чеченской войны, Злотников — безработный актёр. Мухин и Хохлов — совладельцы частного детективно-охранного агентства «МХ плюс». Название образовано из первых букв их фамилий. А «плюс» — это, как я понимаю, их друзья Пастухов, Перегудов и Злотников. Я не назову, разумеется, того, от кого получил эту информацию. Скажу только одно: это очень информированный источник. Он дал понять, что команду Пастухова и сейчас иногда привлекают к выполнению специальных заданий. Он дал понять это одной фразой: «Их обычный гонорар за работу — по пятьдесят тысяч долларов на каждого». Вот так-то, дорогой Йоханнес. Людям, потерявшим форму, не платят по пятьдесят тысяч долларов.
   ЯНСЕН. Какие специальные задания они выполняют? Чьи?
   ВАЙНО. Меня это тоже интересует. Но задавать дополнительные вопросы своему информатору я не могу. То, что он посчитал нужным мне сообщить, он сообщил. Что вас встревожило?
   ЯНСЕН. Я спрашиваю себя: случайно ли появление этой компании здесь и сейчас?
   ВАЙНО. Не стыдно, Юрген? Вот вы-то и потеряли форму. Ну какой, скажите на милость, профессионал, отправленный на задание, будет вести себя так, как этот Артист?..»
   Нифонтов извлёк из компьютера дискету и спрятал её в карман.
   — Какой комментарий вы хотели от меня получить? — спросил Олег Иванович, понимая, что наступает самая важная для Нифонтова часть разговора, но не ощущая в ней никакой опасности для себя.
   — Я не спрашиваю, почему вы дали эту информацию Генриху Вайно. Я хочу знать: чем он мотивировал свою просьбу?
   — Вы даже мысли не допускаете, что информацию о ваших людях дал не я, а кто-то другой?
   — Информации о них нет нигде. Только их старые личные дела в архиве Минобороны. О команде Пастухова известно только мне, генералу Голубкову и вам.
   — Не понимаю вашего тона, генерал. Вайно хотел получить информацию о людях, которых нанимают в охрану особо важной персоны. Как я теперь понимаю, эта персона — Томас Ребане. Я не видел причин, чтобы отказать ему в этой просьбе. Эта информация абсолютно невинна. То, что я сообщил, не составляет никакого секрета. Сведения об их службе можно без особого труда получить в архиве Минобороны, а чем они занимаются сейчас — по месту жительства. Возможно, мне не следовало упоминать об их гонорарах, — добавил он. — Согласен. Но это могли быть гонорары за их работу в агентстве «МХ плюс». Вольно же было Генриху Вайно трактовать это, как плату за выполнение специальных заданий. Можно даже сказать, что я оказал вашим людям услугу: помог им получить очень даже неплохой контракт.
   — Какое у вас образование, Олег Иванович?
   — Экономический факультет МГУ и заочный юридический институт, — ответил куратор, удивлённый неожиданным вопросом. — Плюс курс обучения в Международном центре стратегических исследований имени Джорджа Маршалла в Гармиш-Партенкирхене.
   — Поразительно. И не понимаете, что вы засветили ребят? Я был лучшего мнения об этом центре. Вы их подставили. Именно тем, что эта невинная информация поступила от вас. Генрих Вайно знает, где и кем вы работаете. И если у вас была информация об этих людях, это уже само говорит о том, кто они такие.
   — А кто они такие?
   — Они — никто, — резко ответил Нифонтов. — В этом их главная ценность для нас. И главная защита — для них. Мы используем их только тогда, когда не можем задействовать официальные силовые структуры. Вы их расшифровали. И лишили единственного прикрытия.
   — Вы сгущаете краски, генерал, — возразил Олег Иванович. — Генрих Вайно, как вы сами могли судить по его реакции, и мысли не допускает, что они профессионалы, отправленные на задание.
   — Только потому, что он, возможно, тоже учился в Гармиш-Партенкирхене,
   — парировал Нифонтов. — А Юрген Янсен допускает. Более того — он абсолютно в этом уверен. Потому что он бывший полковник КГБ и закончил академию КГБ. А там очень хорошо учили анализировать информацию и делать выводы из самых невинных сведений. Почему, по-вашему, Янсен заплатил им бешеные деньги и тем самым привязал к Томасу Ребане? Да потому что он понял, кто они такие!
   — Виноват, — признал Олег Иванович, рассудив, что не стоит обострять отношения. — Чего вы хотите от меня? Чтобы я принёс извинения? Приношу.
   — Я-то ваши извинения приму. А вот примут ли их жены этих ребят, если по вашей милости станут вдовами?
   — Генерал, я по-прежнему не понимаю, почему вы видите все в таких мрачных тонах.
   — Вы это поймёте, когда их арестуют, навесят на них нападение на воинскую часть, взрыв на съёмочной площадке и даже убийство Томаса Ребане, если в нем возникнет необходимость — а она может возникнуть. И ещё Бог знает что. И все это будет — рука Москвы! И нам останется либо признать, что это наши люди. Либо отречься от них. Что мы и сделаем.
   Нифонтов помолчал и перешёл на официальный тон:
   — Прошу немедленно дать нашему послу в Таллине и эстонской резидентуре следующие указания. Нужно предпринять все, чтобы похороны эсэсовца, если они состоятся, прошли без единой акции со стороны русскоязычного населения, которая могла быть расценена как провокационная. На это должны быть сориентированы и все пророссийские партии и общественные организации. Это единственный способ нейтрализовать планы национал-патриотов. И единственная возможность помочь нашим людям.
   — Вы имеете в виду команду Пастухова?
   — Я имею в виду русских в Прибалтике.
   — Я дам эти указания. Сегодня же. Не будем ссориться, генерал, — примирительно произнёс Олег Иванович. — Не время. Мы с вами в одной команде. В трудные времена команда должна быть одним целым. А сейчас трудные времена.
   — Вы ошибаетесь, — возразил Нифонтов. — Вы в команде президента Ельцина. А я в команде президента России.
   — Даже если президентом станет Зюганов? — с иронией поинтересовался Олег Иванович, с облегчением ощущая, что разговор перешёл в ту область, где он чувствовал себя в своей стихии.
   — Знаете, в чем главное достижение российской демократии?
   — Знаю. В свободе слова.
   — Нет. В том, что сегодня не нужно быть героем, чтобы сказать «нет». Даже самому президенту. Разрешите идти?
   — Не смею задерживать.
   Нифонтов вышел. Олег Иванович проводил его хмурым взглядом, походил по кабинету и остановился у окна.
   Разговор с начальником УПСМ оставил очень тревожное ощущение. Олег Иванович чувствовал себя, как начинающий автолюбитель, перед которым открыли внутренность двигателя и ткнули носом, чтобы показать, какая сложная механика заставляет автомобиль ехать. Но он и не обязан разбираться в этой механике. Его дело выбирать для автомобиля маршрут.
   Встревожило другое: эстонская карта. А если бы эта провокация удалась и Эстония оказалась в НАТО? Как этому помешать? Объявить войну? Но кто же на это пойдёт? Значит, и тут утереться? Это и стало бы последним ударом, который разрушит оболочку власти.
   Нет ли здесь руки Примуса?
   Почему МИД России не проинформировал президента об угрожающих тенденциях развития ситуации в Эстонии? Не просчитали? Но в МИДе работают аналитики не слабее, чем в УПСМ, а российская политическая разведка всегда считалась одной из лучших в мире. Сделали вид, что ничего не заметили?
   Из плотного ряда машин, припаркованных на площадке перед президентской администрацией, выскользнула темно-синяя «Ауди» начальника УПСМ и влилась в автомобильный поток.
   Хорошо быть военным. Вариант «А». Вариант «Б». «Разрешите идти?»
   И вдруг Олег Иванович понял, что он нашёл решение. Сам того не подозревая, генерал-лейтенант Нифонтов подсказал ему ту нестандартную политическую комбинацию, которая перевернёт ситуацию и заставит тайную дипломатию Примуса работать против него самого. Против него будет работать все. В том числе и контекст Югославии.
   Это решение было — вариант «Б». Ввод в Эстонию российских миротворческих сил.
   Оккупация? Нет, господа. Нас вынудили к этому шагу. У России достаточно доказательств, что готовилась крупномасштабная политическая провокация. Мы готовы предъявить их всему миру.
   Агрессия? Нет и ещё раз нет! Агрессия — это планы НАТО подвергнуть варварским бомбардировкам мирные югославские города. Ввод в Эстонию российский миротворческих сил — вынужденная превентивная мера, направленная на защиту русских в Прибалтике. Их жизней. Их гражданских прав. Их чести и национального достоинства.
   Этим актом мы заявляем: отныне любой русский, где бы он ни жил, находится под защитой великой России. На страже интересов русских стоит вся мощь Российского государства. Мы никому не позволим безнаказанно притеснять наших соотечественников.
   Никому. Никогда.
   Отныне и навсегда.
   Бляди!
   Да, вариант «Б».
   И где после этого окажутся все эти Примусы, Зюгановы и Лужковы?
   В отвале!
   Это была идея, с которой можно идти к Шефу.
   Примет он её? Или не примет?
   Может принять.
   «Человек, который развалил Советский Союз, чтобы захватить власть, и расстрелял парламент, чтобы её удержать, не остановится ни перед чем…»
   Да, может.
   Но к президенту идут не с голыми идеями. План должен быть проработан до мелочей. И первое, что нужно сделать: вывести из дела УПСМ и команду Пастухова. Генерал-лейтенант Нифонтов — не союзник. К сожалению. Но это факт. А команда Пастухова — его люди.
   Олег Иванович взял трубку телефона правительственной связи и набрал номер второго секретаря посольства России в Эстонии, который на самом деле был руководителем эстонской резидентуры ФСБ. Дожидаясь соединения, попытался представить, о чем сейчас в бывшей графской библиотеке старинного дворянского особняка генерал-лейтенант Нифонтов говорит со своим заместителем, начальником оперативного отдела УПСМ генерал-майором Голубковым.
   Представил: стоит мат-перемат.
   Это хорошо. Очень хорошо. Это как раз то, что нужно.
   В трубке щёлкнуло. Олег Иванович сказал:
   — Нужно встретиться. Очень срочно.
 
   В бывшей графской библиотеке старинного дворянского особняка в центре Москвы, на фасаде которого красовалась никому ничего не говорящая вывеска «Информационно-аналитическое агентство „Контур“, а возле чугунных, старинного литья ворот прохаживались двое молодых людей в одинаковых серых плащах, генерал-майор Константин Дмитриевич Голубков стоял на пороге небольшой комнаты, примыкавшей к библиотеке, сунув руки в карманы мешковатого пиджака, и ждал, когда генерал-лейтенант Нифонтов сменит мундир на штатский костюм.
   — Откуда пошла эта традиция — являться к начальству в форме? — поинтересовался он, глядя, как Нифонтов умелыми движениями повязывает перед зеркалом галстук.
   — Понятия не имею. Вероятно, считают, что с человеком в форме разговаривать проще. Штатский может послать. Или начать мямлить. А военному что остаётся? Только одно: «Слушаюсь». И щёлкнуть каблуками.
   — Ты щёлкнул?
   — А как же? Зайди и прикрой дверь.
   Голубков вошёл. Нифонтов извлёк из холодильника бутылку кристалловского «Привета» и разверстал по стаканам.
   — Достал он меня. Давай по соточке. Будь здоров.
   Константин Дмитриевич.
   — И тебе не болеть.
   Когда полегчавшая бутылка вернулась в холодильник, Голубков закурил «Яву» и спросил:
   — Ну? Что он сказал?
   — Ничего. Он вообще не понял, о чем я ему толкую. Да, он дал эту информацию. И что? В ней нет ничего секретного. В чем проблема?
   — Объяснил?
   — Без толку. Мы говорили на разных языках. Твою мать. Полгода посидел в Гармише и считает, что может руководить разведкой. Дурдом. Экономисты руководят разведкой, разведчики руководят экономикой. Дай и мне сигаретку.
   — Начинается.
   — Знаешь, что самое приятное в борьбе с дурными привычками?
   — Ты говорил. Поражения. Было что-то ещё?