Ортодоксальность есть абсолютная черта Трансцендентальной Магии. Когда в мире рождается истина, звезда науки извещает об этом Магов, и они идут поклониться явившемуся творцу будущего. Инициация достигается пониманием иерархии и практикой послушания и тот, кто правильно инициирован, никогда не станет сектантом. Ортодоксальные традиции были принесены из Халдеи Авраамом; в сочетании с поклонением истинному Богу они царили в Египте в эпоху Иосифа. Конфуций надеялся привить их в Китае, но в этой великой империи суждено господствовать глупому мистицизму Индии в идолопоклоннической форме культа Фо. Как Авраамом из Халдеи, ортодоксальность была взята Моисеем из Египта ив тайных преданиях Каббалы мы находим теологию полную, совершенную, уникальную, и сравнимую в своем величии с нашей, как она явлена в свете ее интерпретации отцами и учеными церкви — совершенное целое, включающее отсветы, которые миру еще не дано понять. Книга Зогар, которая является головой и венцом каббалистических священных книг, снимает покрывало со всех глубин и освещает все темные места древних мифологий и наук, хранящихся в святилищах древности. Очевидно, мы должны знать их секреты для того, чтобы ими пользоваться. Невежественные сочтут, что Зогар лежит за пределами понимания и даже не прочитывается. Будем надеяться, что те, кто старательно изучает наши труды по Магии, откроют ее для себя, придут в свой черед к раскодированию ее и, таким образом, смогут прочесть книгу, которая им объяснит множество тайн.
   Так как инициация неизбежно следует из тех иерархических принципов, которые являются базисом реализации в Магии, профаны, после тщетных попыток открыть двери святилища силой, влекутся к тому, чтобы поставить алтарь против алтаря и противопоставить невежественные разоблачения раскола сдержанности ортодоксии. Страшные истории рассказывают о Магах; колдуны и вампиры перекладывают на них ответственность за свои собственные преступления, изображая, как те лакомятся детьми и пьют человеческую кровь. Такие атаки самонадеянного невежества против предусмотрительной осторожности науки неизменно оказываются достаточно успешными для того, чтобы увековечить их использование. Чем чудовищнее клевета, тем большее впечатление она производит на дураков.
   Те, кто порочат магов, обрекают себя на патологию, в которой их обвиняют и предаются всем эксцессам бесстыдного колдовства. Везде распространялись слухи о призраках и богах нисходивших в зримой форме, для разрешения оргий. Маниакальные круги, именуемые иллюминатами, возвращаются к вакханкам, которые замучили Орфея. Со времен этих фанатических и тайных кругов, где кровосмешение и убийство сочетались с экстазами и молениями, влияние роскошного и мистического пантеизма постоянно возрастало. Но фатальное предназначение этой разрушительной догмы отмечено на одной из лучших страниц греческой мифологии. Пираты из Тира увидели Вакха спящим и перенесли его на свой корабль, думая что бог веселья станет их рабом; но внезапно в открытом море корабль преобразился: мачты стали виноградными лозами, оснастка судна заветвилась; повсюду появились сатиры, танцующие с. рысями и пантерами; командой овладело безумие, люди почувствовали себя обращенными в коз и попрыгали в море. Вакх после этого пристал к берегам Беотии и отправился в Фивы, город инициации, где узнал, что Пенфей захватил высшую власть. Последний в свою очередь попытался пленить бога, но темница отворилась сама собой, и узник триумфально вышел из неё. Пенфей впал в безумие, и дочери Кадма, превратившиеся в вакханок, разорвали его на куски, полагая, что они приносят в жертву молодого быка.
   Пантеизм никогда не создавал синтеза, но мог быть разрушен науками, которые олицетворяли дочери Кадма. После Орфея, Кадма, Эдипа и Амфиарая крупнейшими мифическими символами магического жречества Греции были Тиресий и Калхант, но первый из них был тайным или неверующим иерофантом. Встретив однажды двух переплетенных змей, он подумал, что они дерутся, и разделил их ударом своего жезла. Он не понимал символа Кадуцея и потому намеревался разъять силы природы, отделить науку от веры, разум от любви, мужчину от женщины. Он ранил их во время разделения и потому потерял равновесие. Он становится попеременно мужчиной и женщиной, но не до конца, потому что вступление в брак ему было запрещено. Таинства универсального равновесия и созидающего закона здесь полностью себя проявляют. Рождение — это работа человеческого андрогина; при его разделении, мужчина и женщина остаются бесплодными, как религия без науки или, иначе говоря, как слабость без силы и сила, отделенная от слабости, справедливость в отсутствии милосердия и милосердие, отделенное от справедливости. Гармония возникнет из сопоставления вещей в их противостоянии, их можно различить для последующего объединения, но не разделять так, чтобы мы могли сделать выбор между ними. Говорят, что человек непрестанно колеблется между черным и белым в своих мнениях, даже вводит в заблуждение самого себя. Такова необходимость, что видимые и реальные формы являются черными и белыми; это проявляет себя как союз света и тени, которых не смущает, что они всегда вместе. Таким образом, все противоположности в природе сочетаются браком и тот, кто хотел бы разделить их, рискует быть наказанным как Тиресий. Другие говорят, что он был поражен слепотой, потому что увидел Афину обнаженной — то есть, так сказать, профанировал таинства. Это другая аллегория, но она символизирует то же самое.
   Имея, несомненно, в виду эту профанацию, Гомер изобразил тень Тиресия странствующей в Киммерийском мраке и пребывающей среди других несчастных теней и лярв, чтобы утолить свою жажду кровью, когда Одиссей наставлял духов, используя церемониал, который был магическим и страшным по сравнению с другой манерой наших медиумов или безвредными торопливыми посланиями современных некромантов.
   Гомер почти не упоминает о жречестве, потому что прорицатель Калхант не является ни верховным понтификом, ни великим иерофантом. Он выглядит состоящим на службе у царей, оглядывающимся на их возможную ярость и он не осмеливается говорить правду Агамемнону, пока не умолит о покровительстве Ахилла. Так он внес разлад между этими вождями и принес несчастье войску. Все рассказы Гомера содержат важные и глубокие уроки; в данном случае он пытался внушить грекам необходимость служения богам, чтобы быть независимым от преходящих влияний. Каста жрецов должна была быть ответственной лишь перед верховным понтификом и. верховный жрец недееспособен, если чьей-то короне будет не хватать его тиары. Так он может быть равным земным владыкам, он должен быть сам временным царем благодаря своей божественной миссии. Гомер мудро говорит нам, что слабость жречества есть нечто такое, что нарушает равновесие, государств.
   Другой прорицатель, Феоклимен, который появляется в «Одиссее», играет роль почти паразита, не очень дружелюбно оказывающего гостеприимство женихам Пенелопы, давая бесполезные предупреждения, и благоразумно удаляющегося перед волнениями, которые он предвидел.
   Существует пропасть между этими предсказателями хорошей и плохой судьбы и символами, таящимися в своих святилищах невидимыми, к которым приближались в страхе и дрожи. Наследницы Цирцеи уступали ищущим; силу или тонкость надо было использовать, чтобы войти в их убежища, где они должны были ухватиться за волос, угрожать мечом и следовать к фатальному треножнику. Тогда, краснея и бледнея попеременно, содрогаясь, со вздыбленными волосами, они бормотали несвязные слова, выбегали в бешенстве, писали на листьях деревьев отдельные высказывания, составляющие, собранные вместе, пророческие стихи, и пускали эти листья по ветру. Затем они запирались в своих убежищах и игнорировали всякие дальнейшие обращения. Прорицание, произведенное подобным образом, имело только значений, сколько возможных комбинаций содержали такие записи. Если листья содержали иероглифические знаки вместо слов, то интерпретаций их было еще больше, поскольку предсказания так же определялись их комбинациями; этот метод впоследствии использовался в гаданиях геомантов с помощью чисел и геометрических фигур. Этому следуют также адепты картомантии, которые используют великий магический алфавит Таро, по большей части не будучи знакомыми с его значениями. В таких операциях случайность лишь выбирает знаки, на которых интерпретатор основывает свое вдохновение или отсутствие исключительной интуиции и второго зрения, фразы указываются комбинациями священных букв или откровениями комбинируемых фигур пророчества в соответствии со случаем. Недостаточно комбинировать буквы, каждый должен знать, как читать.
   Картомантия в собственном ее понимании есть консультация с духами с помощью букв, без некромантии или жертвоприношений: но она предполагает хорошего медиума; это, однако, опасно и мы никому не рекомендуем этим заниматься. Не достаточно ли памяти о наших прошлых неудачах, чтобы наполнять горечью страдания сегодняшний день и должны ли мы перегружать их всеми тревогами будущего, принимая участие в продвижении катастроф, которых можно избежать?
 

Глава V. ТАИНСТВА ДЕВСТВЕННОСТИ

   Римская империя, была преображенной Грецией. Италия была Великой Грецией, и когда эллинизм формировал свои догмы и таинства, воспитание детей волчицы стало его очередной задачей: на сцене появился Рим.
   Отличительной чертой инициации, сообщенной римлянам Нумой, было характерное значение, приписываемое женщине, пришедшее из Египта, который почитал Верховное Божество под именем Исиды. Греческим богом инициации был Иакх, завоеватель Индии, блестящее андрогинное существо, носящее рога Амона; Пенфей, держащий священный кубок и разливающий повсюду вино всеобщей жизни, Иакх, сын грома, покоритель тигров и львов.
   Когда вакханты забыли Орфея, мистерии Вакха были профанированы, и под римским именем Бахуса он почитался лишь как бог опьянения. Нума получил свое вдохновение от Эгерии, богини тайны и уединения.
   Его посвящение было вознаграждено; Эгерия открыла ему, какие почести следовало воздавать матери богов. После этого посвящения он воздвиг круглый храм с куполом, внутри которого горел огонь, который никогда не разрешалось выносить наружу. Огонь поддерживался четырьмя девственницами, называемых весталками, и пока люди верили в их непорочность, они пользовались исключительным почетом, но с другой стороны, их падение наказывалось с исключительной строгостью. Честь девушки есть также честь матери и святость каждой семьи зависела от сознания девственной чистоты как возможной и святой вещи. Здесь уже женщина освобождается от старых уз; она теперь не восточная рабыня, а домашнее божество, охранительница сердца и чести отца и супруга. Рим, таким образом, стал святилищем морали, а также царем народов и столицей мира.
   Магические предания всех времен приписывают сверхъестественные и божественные качества состоянию девственности. Пророческие откровения превозносят его, в то время как ненависть к невинности и девственности побуждала Черную Магию приносить в жертву детей, чья кровь, тем не менее, рассматривалась как священная и искупительная ценность. Противостоять обольщению рождения означает преуспеть в покорении смерти, и высшее целомудрие было самым славным венцом для иерофантов. Обрести жизнь в человеческих объятиях означает найти корни в могиле. Девственность есть цветок так тесно связанный с землей, — что когда ласки солнца вытягивают его вверх, он отделяется без сопротивления и улетает как птица.
   Священный огонь весталок был символом веры и чистой любви. Если по преступной небрежности весталок огонь угасал, его можно было возродить лишь солнечными лучами или молнией. Он возобновлялся и освещался в начале каждого года, этот обычай повторяется нами в канун Пасхи.
   Христианство сурово отрицало приятие всего, что было прекрасным в предшествующих формах культа; оно является последним видоизменением универсальной ортодоксии и как таковое оно сохраняет все, относящееся к ней, в то же время отбрасывая устрашающую практику и бесполезные суеверия.
   Более того, священный огонь представлял любовь страны и религию сердца. Согласно этой религии и во имя неприкосновенности брачного святилища принесла себя в жертву Лукреция. Лукреция олицетворяет все величие древнего Рима; она, несомненно, могла бы избежать самоубийства, предоставив память о себе клевете, но хорошая репутация есть благородство, которое обязывает. В вопросах чести скандал более предосудителен, чем неосторожность. Лукреция возвысила свое достоинство благородной женщины к высотам священничества, выстрадав нападение так, что она могла искупить и отомстить за это. В память об этой блистательной римской жене, высшая инициация в культ отечества и сердца была доверена женщинам, мужчины исключались. Таким образом им было дано познать, что верная любовь есть то, что вдохновляет на самые героические жертвы. Они познали, что действительная красота человека — это героизм и величие. Покинуть любя того, кому были отданы цветы юности, — это величайшее горе, которое может разбить сердце благородной женщины, но оглашать это повсюду означает осквернить прежнюю невинность, отречься от честности сердца и чистоты сердца, это последний и самый непоправимый позор.
   Такова была религия Рима; магии такого морального кодекса он обязан всем своим величием и когда брак перестал быть священным, наступил его упадок. В дни Ювенала мистерии Доброй Богини были мистериями такой нечистоты, о которой едва ли можно говорить. Женщины, предающиеся таким оргиям, предают себя. Полагаем, что обвинение справедливо, потому что все кажется возможным после правления Нерона и Домициана, мы можем только заключить, что чистое царствование матери богов было позади и оно уступало место популярному, универсальному и более чистому культу Марии, Матери Божьей.
   Посвященный в магические законы и знающий магнетическое влияние общественной жизни, Нума учредил коллегий священников и авгуров. Это была первая идея конвенциальных учреждений, которые являются одной из величайших сил религии. Задолго до этого еврейские пророки были связаны симпатическими связями, молясь и вдохновляясь совместно. Кажется, что Нума был знаком с традициями Иудеи; его фламины и салии приводили себя в состояние экзальтации движениями и танцами, напоминая действия Давида перед Ковчегом. Нума не установил новых оракулов, предназначенных для конкуренции с дельфийским, но он специально наставлял своих священников в искусстве авгуэов; это означает, что он знакомил их с теорией представления и второго зрения, определяемых тайными законами Природы. Мы презираем сегодня искусство заговаривания и знамения, потому что мы утратили глубокую науку света и универсальные аналогии его отражений. В своей очаровательной сказке о Задиге, Вольтер описывает в светской и шутливой манере чисто естественную науку прорицания, но она не становится от этого менее чудесной, предполагая, что это дает исключительное удовольствие наблюдения и такую мощность заключений, которая избежит ограниченной логики черни. Говорят, что Парменид, учитель Пифагора, попробовав на вкус весеннюю воду, предсказал предстоящее землетрясение. Это обстоятельство не является экстраординарным, потому что наличие битуминозных и серных примесей в воде могло помочь философу установить подземную активность в этом районе. Вода иногда может быть необычно бурной. Полет птиц может предсказать суровую зиму и некоторые атмосферные явления можно предсказать, наблюдая за органами пищеварения и дыхания животных. Кроме того, физические возмущения воздуха редко не имеют причин морального характера. Революции проявляют себя как феномены сильных штормов; глубокое дыхание народов колеблет сами небеса. Удача приходит соответственно с электрическими токами, и цвета живого света отражают движения молнии. "В воздухе что-то есть" — говорит толпа с ее особенным пророческим инстинктом. Заговариватели и авгуры знали, как читать знаки, которые свет начертал повсюду и как интерпретировать символы астральных движений и обращений. Они знали, почему птицы летают в одиночку или стаями, под влиянием чего они двигаются к югу или северу, востоку или западу, что мы сегодня как раз не можем объяснить, хотя и издеваемся над авгурами. Очень легко издеваться и очень трудно учиться должным образом.
   Из-за такой предубежденной недооценки и отрицания непонятного, люди способные, как Фонтенель, и ученые, как Кирхер, написали столь несдержанные вещи о древних оракулах. Все есть хитрость и фокусы для строгих умов этого склада. Они предполагали наличие статуй-автоматов, скрытые переговорные трубы и искусственное эхо в подземельях каждого храма. К чему эта вечная клевета на святилища? Неужели у священников не было ничего кроме мошенничества? Разве невозможно найти людей чести и веры среди иерофантов Цереры или Аполлона? Или они были обмануты подобно последнему? И тогда как случилось, что обманщики продолжали их дело столетиями, не выдавая себя? Недавние эксперименты показали, что мысли могут быть перенесены, записаны и напечатаны лишенным помощи Астральным Светом. Таинственные Духи еще пишут на наших стенах как на пиру Валтасара; не будем забывать мудрого наблюдения ученого, который несомненно не может быть обвинен ни в фанатизме, ни в легковерии: "Вне чистой математики" — сказал Араго, — "тому, кто произносит слово «невозможно», недостает осторожности".
   Религиозный календарь Нумы основывался на календаре Магов; это последовательность праздников и мистерий, напоминающая во всех отношениях секретное учение посвященных и совершенным образом приспособившая публичные отправления культа к универсальным законам природы. Его расположение месяцев и дней было сохранено консервативным влиянием христианского перерождения. Так же, как римляне при Нуме, мы чтим умеренностью дни, посвященные памяти рождения и смерти, но для нас день Венеры освящен искуплением Голгофы. Мрачный день Сатурна, в течение которого наш инкарнированный Бог спал в могиле, но затем воскрес, и жизнь, которую он обещал, притупят косу Хроноса. Месяц, который римляне посвящали Майе, нимфе юности и цветов, юной матери, которая улыбается первым плодам года, теперь посвящается нами Марии, мистической розе, лилии чистоты, небесной матери Спасителя. Таким образом, наши религиозные представления стары как мир, наши праздники подобны праздникам предков, потому что Искуситель христианского мира пришел не для того, чтобы подавить символические и священные красоты старой инициации. Он пришел, как сказал Он Сам, чтобы в соответствии с метафорическим законом Израиля, осуществить и исполнить все.
 

Глава VI. ПЕРЕЖИТКИ

   Пережитки — это религиозные формы, пережившие утрату идей. Некая истина, ставшая неизвестной, или истина, изменившая свои аспекты, является началом и объяснением всего. Французское слово superstition происходит от латинского superstes (свидетель, оставшийся в живых) и означает то, что пережило; таковы мертвые остатки знаний или взглядов.
   Управляемые скорее инстинктом, чем мыслью, большинство людей остаются верными идеям через созерцание форм и они с трудов меняют свои привычки. Попытка разрушить пережитки кажется им всегда атакой на саму религию и потому св. Григорий, один из отцов христианской церкви, не пытался подавлять старую практику. — Он рекомендовал своим миссионерам очищать, а не разрушать их, говоря: "Пока люди будут держаться своих старых мест поклонения, они будут поклоняться им в силу привычки и поэтому их будет легче привести к почитанию истинного Бога". Он сказал также: "Бретонцы установили дни праздников и жертвоприношений; оставьте им радость их праздников, чтобы из язычества вытащить их мягко и последовательно под сень Христа".
   Таким образом, речь идет о том, что старые религиозные понятия следует изменить священными таинствами с соответствующим изменением наименований. Был, например, ежегодный пир Харистия, к которому вызывались духи прародителей, совершая этим акт веры в универсальную и бессмертную жизнь. Евхаристия (причащение) или божественная Харистия заменила этот древний обычай, и мы сообщаемся, обмениваясь пасхальными куличами, со всеми нашими друзьями на небесах и на земле. Поддерживая старые пережитки таким переосмыслением, христианство вдохнуло душу и жизнь в дошедшие до нас знаки универсальных верований.
   Наука Природы находится в таком тесном родстве с религией, что это дает нам возможность осознать, как секреты Божественного открываются людям и что наука магии еще живет нераздельно в иероглифических знаках и в живых традициях или пережитках, которые она оставила внешне не тронутыми. Например, наблюдение чисел и дней есть слепая реминисценция первобытной магической догмы. Если день посвящался Венере, то пятница всегда считалась несчастливой, потому что она символизировала таинства рождения и смерти. Никаких предприятий на пятницу евреи не возлагали, но они завершали в этот день всю недельную работу, имея в виду, что она предшествует субботе, дню обязательного отдыха. Число 13 следует за совершенным циклом из 12-ти чисел и представляет таким образом смерть, следующую за делами жизни; в еврейском символизме статья, относящаяся к смерти носит номер тринадцать. Разделение семьи Иосифа надвое принесло тринадцать гостей первому Агнцу Израиля в Обетованной Стране, означающих тринадцать племен, которые должны были разделить плоды Ханаана. Один из них был истреблен, будучи Вениамином, младшим сыном Иакова. Отсюда пошло предание, что когда за столом находится тринадцать человек, то младший из них должен вскоре умереть.
   Маги воздерживались от мяса определенных животных и не касались крови. Моисей возвел эту практику в правило на том основании, что противозаконно съедать душу животных, которая содержится в крови. Она остается там после убоя, подобно фосфору сгущенного и испорченного Астрального Света, который может быть зародышем многих болезней. Кровь удавленных животных усваивается с трудом и предрасполагает к апоплексии и кошмарам. Мясо плотоядного животного также нельзя употреблять, из-за того, что оно возбуждает дикие инстинкты и всегда связано со вседозволенностью и смертью.
   "Когда душа животного отделяется насильственно от тела", — говорит Порфирий, — "она не удаляется, но также, как у человеческих существ, которые умирают подобным путем, она остается по соседству с телом, она удерживается симпатией и не может быть уведена". Такие тела их видят свои души жалующимися. То же самое происходит с людьми, тела которых не погребены. Это к тому, что действия волшебников составляют преступления, когда они добиваются их повиновения, являясь хозяевами мертвого тела в целом или его части. Теософы, которые знакомы с этими мистериями, с симпатией душ животных к телам, от которых они отделены, и с тем удовольствием, с которым они приближаются к ним, строго запрещают использование определенных сортов мяса, чтобы мы не могли быть заражены чуждыми душами.
   Порфирий добавляет, что даром пророчества можно овладеть, питаясь мясом ворон, кротов и ястребов; здесь мнение этого александрийского волшебника совпадает с опытом "Малого Альберта", но, подверженный пережиткам, он все же шел неправильным путем, удаляясь от науки.
   Чтобы показать, секретные свойства животных, древние говорили, что в эпоху войны титанов боги принимали различные образы для того чтобы не быть обнаруженными, и что это доставляло им удовольствие. Так, Диана превращалась в волчицу, солнце — в быка, льва, дракона и ястреба; Геката — в лошадь, львицу и суку.
   Имя Феребата было, согласно различным теософам, присвоено Прозерпине, потому что она жила под голубятней и эти птицы были обычными жертвами, которые жрицы Майи приносили этой богине, дочери прекрасной Цереры и кормилице рода человеческого.
   Посвященные Элевсина воздерживались от домашних птиц, рыбы, бобов, персиков и яблок, а также от сношений с женщинами во время их беременности. Порфирий, от которого исходит эта информация, добавляет: "Тот, кто изучал науку видения, знает, что следует воздерживаться от всякого рода птиц, чтобы быть свободным от связи с вещами земными и найти место среди небесных богов". Но причины он не указывает.
   Согласно Эврипиду, посвященные в тайный культ Зевса на Крите не прикасались к мясу; в хоре, адресованном царю Миносу, жрецы говорили следующее:
   "Сын финикийской женщины из Тира, потомок Европы и великого Зевса, царь острова Крит, знаменитого сотнями городов, мы идем, к тебе, покидая храмы, построенные из дуба и кипариса, срезанного ножами, вожди чистой жизни, смотри, мы идем. Так как я был назначен в жрецы Зевса, я не участвую в ночных Вакханалиях, не ем полупрожаренного мяса, но я подношу свечки матери богов. Я жрец среди Куретов, одетый в белое; я держусь далеко от колыбелей людей; я избегаю также их могил; и я не ем ничего, что было бы оживлено дыханием жизни".