– Да... Он собирался навестить "Такай". У них, в демонстрационном, безусловно, увидел бы наши камеры и уж тогда смикитил бы, что к чему. Естественно, сделал бы свои "умные" выводы... и пошло-поехало...
Она сказала:
– И тогда, думаешь, раскрутили бы те случаи?
Сидела, смотрела на люстру – в одной руке кружка с кофе, в другой – трубка.
– Не вижу необходимости в продолжении этой темы. У тебя будет возможность высказаться на суде.
Отпила из кружки. Бросила взгляд на светильник.
– Пити, – сказала она, – ты же сам знаешь, что закончились твои забавы. Рано или поздно все бы открылось, и чем позже, тем было бы хуже...
– Уговариваешь меня пойти с повинной...
– Да, думаю, в этом есть смысл, – сказала она. – Это тебе зачтется. Чистосердечное признание, сам знаешь, всегда учитывается. Наймешь самых искушенных адвокатов"… Они-то уж выложатся!.. И вообще умеют схватить прессу за горло...
– Ну да, ну да! Паблисити будет в порядке! И как тебе это все представляется?
Она вздохнула, пожала плечами.
– Все равно – это самое разумное в твоем положении, – сказала Кей. – Единственно приемлемый вариант. – Она отпила кофе, поглядывая на люстру.
– А может, сигануть из окна?
– Не смей! Не говори так, мой маленький, – сказала она, подавшись вперед и покачав головой. – Ты все это натворил из-за этих видеокамер, правда? Ну скажи, правда? – Она не отводила взгляда от люстры.
– Да...
Она сказала:
– Мой маленький, я уверена, что, принимая во внимание, кто была твоя мама и все остальное, хороший адвокат... сумеет аргументировать – убедит суд... в твоей... что у тебя не в порядке нервная система.
– В психушку хочешь меня упрятать? На всю оставшуюся жизнь, да?
– Почему на всю жизнь? Если явишься с повинной – пару, тройку лет. Ты молод – вся жизнь впереди. И останешься жив. Не выдумывай там... Выбрось из головы, слышишь? Это просто глупо.
– Может, ты и права! Надо обдумать. Нелегко принимать такое решение.
– Конечно! Я все понимаю, – сказала она. – Подумай. Я вовсе не имею в виду, что это нужно сделать сегодня же. – Она улыбнулась. – Может, принесешь Фелис? Наверное, голодает у тебя.
– Нет, пусть побудет у меня. Ты там не очень напрягайся – я привык сам принимать решения.
– Очень хорошо, – сказала она. – Я и это понимаю.
– У меня еды для твоей кошки навалом. Мячик есть. Играет... Обнюхивает все углы. В душе бумажные салфетки положил...
– Как бы в кладовке не поранилась!
– Дверь закрыта, Кэй, не беспокойся. Хорошо? Ничего с ней не случится, если будешь умница. Поняла?
– О'кей! – сказала она люстре. Кивнула.
– Тебе вовсе не обязательно сидеть на кровати. Не подходи к телефонам, к окнам, к дверям, – вот и все пока. Позже позвоню еще. Трубочку снимай только когда убедишься, что звоню я.
Щелчок. Зуммер...
Она обернулась, положила трубку.
Сидела и смотрела в кружку.
Начался снегопад. В вестибюле все отряхивают снег. На плечах целые сугробы.
Сэм напяливает пальто на рыбьем меху. Кэй на своем абрикосовом диванчике облокотилась на правый подлокотник, забравшись с ногами и выставив джинсовые колени. Босые ступни прикрыты диванной подушкой. Покусывает дужку очков. Рукопись читала-читала – теперь вот в сторону отложила.
Сварганил какую-то еду – и к экранам. "Путь к сердцу мужчины лежит через желудок..."
Все верно!
Сидел, жевал, не сводил взгляда с экранов.
Сэм... Появился в вестибюле. Пешком спускался. Прикрыв дверь на черную лестницу, потопал по ковровой дорожке на выход. Уолт у парадных дверей... Что-то сказал ему, уходя.
Кэй дотянулась до журнального столика, положила очки. Посмотрела на него. Острые у нее колени... Вздохнула.
– Позвони мне, – сказала она. – Надеюсь, не забыл мой номер?
Сидит глаз с него не сводит... Снял трубку, нажал кнопку повтора и "1".
Бип, бип, бип! Кто-то на линии... У нее раздался звонок. Потянулась, поднесла руку к аппарату, взглянула на него...
Задержал дыхание. Включил прослушивающее устройство... Она резко выпрямилась, когда зазвонил телефон. Стала теребить пуговку. Всегда бы так!.. Все чувства на лице, а то уткнется в сторону...
– Слушаю вас, подойти не могу, занята... И т. д...
Освещенность тоже в порядке. Бип!..
– Привет. Это Рокси. Где ты там?
Она откинулась на спинку дивана, повернула голову в сторону прихожей.
– Катание на катке откладывается. Флетчер отбывает в Атланту. А вы как, намерены? Позвони. Бай-бай. Целую. – Автоответчик пикнул.
Она посмотрела на него.
– Пит, ну где ты?
Он поднял трубку, нажал кнопку повтора.
Она наклонила голову и застыла.
Телефон зазвонил.
Выпрямилась, оперлась на подлокотник. Вытянула ноги, скрестив в щиколотках. Опять принялась терзать пуговицу. "Слушаю вас" и все остальное... Джинсы на ней вкрутую. Бедра, ляжки, мыс между...
Стоп!..
– Это я!
Потянулась к аппарату, подняла трубку, откинулась...
Оба молчали. Она все теребила пуговицу, вытянувшись на викторианском диванчике, скрестив ноги в щиколотках, держа телефонную трубку в руках.
Бип!..
– Привет, – сказала она, глядя на него.
– Привет, – сказал он, глядя на экран. Вздохнула.
– Я все думаю, как будет дальше. Газеты, телевидение... Оборзевшие корреспонденты. Не день, не два, может, несколько месяцев. Потом суд и вся длинная, как жизнь, процедура разбирательства. И ухмылочки, и смешки за моей спиной... Нашим в издательстве такой сюжетец – самое оно! Из твоей жизни вычеркнуты лучшие годы... – Она вздохнула. – Чем больше думаю, тем ужаснее картина... – Взглянула на него.
Он внимательно наблюдал за ней.
– Мой маленький, – сказала она, – у меня есть идея, которая может облегчить ситуацию.
– Интересно! Ну и в чем ее смысл?
– Смотри, не свались с кресла, – сказала она. – Ты, конечно, удивишься, но, думаю, нам нужно это обсудить.
– Крепко сижу. Давай...
– А если мы поженимся? – сказала она. Взглянул на нее. Ну и ну!.. Смотрит на него.
– Удивила! Вот уж сюрприз, так сюрприз...
– Мне это дает кое-что, – сказала она. – Избавит хотя бы от противного чувства, что должна свидетельствовать на суде. Правда ведь? А потом – ты же не тот убийца, который убивает ради убийства. Делал это, потому что боялся, что будешь раскрыт, то есть защищался. Есть в наличии побудительный мотив, так сказать. По крайней мере я все понимаю. Если в чем-то не права, опровергни...
Глядя на нее, сказал:
– Да нет, возразить нечего. Продолжай...
– Само собой, – сказала она, – оговариваю два условия. Первое – ты немедленно демонтируешь всю систему, и никаких сеансов. Согласись, нет ничего тайного, что не стало бы явным.
– Так! А второе?
– Я еще не сформулировала, но, Пит, разве мы не подходим друг другу? Господи, ведь это такая редкость, когда двое находят друг друга!.. Нам было хорошо вдвоем... и днем, и ночью... Ты – это ты! Не могу я так просто отказаться от тебя. Заглянула в свою душу и говорю тебе с полной ответственностью. Не думай, пожалуйста, что я за рай с милым в шалаше. Деньги, конечно, кое-то значат. Давай купим огромную квартиру с видом на парк, пусть у нас будет прислуга из трех человек. Вот, в принципе, мое второе условие. – Она улыбнулась. – Ну, что скажешь?
Он сказал:
– Потрясающе звучит! Остается убедить меня, что не вешаешь лапшу на уши. Допустим, мы выходим из дома, а ты – в крик. Полиция! Караул! И все такое!
Она вздохнула, по-прежнему теребя пуговицу.
– Ну ты, конечно, этот вариант исключить не можешь, – заметила она. – Первая моя реакция была почти такая. Придумать что-нибудь, как угодно сообщить обо всем в полицию... Ах, Пит, чем больше думаю об этом, тем больший ужас ощущаю в связи с предстоящим судом, всей этой возней в прессе. И твои лучшие годы потеряны... Ради чего? Что сделано, то сделано... Вспять события не повернешь. Я должна была сказать тебе это. – Она вздохнула, покачала головой. – Нет, дорогой, я тебя не обманываю. Не все женщины актрисы. Подумай о том, что я сказала, ладно? Ну и еще – возможно, вместо детей, разведем кошек.
– Ну, это только плюс, – сказал он.
Она переменила позу, согнув ногу в колене. Посмотрела на него, прижав трубку к щеке.
– А что ты хотел приобрести? – спросила она. – Этюд?
– Картину, – сказал он, наблюдая за ней. – Две оставили, чтобы я выбрал.
Она вздохнула, покачав головой.
– Я тоже хотела купить картину. Для тебя, – сказала она, не переставая крутить пуговицу. – Или какую-нибудь особенную фотоработу...
Он наблюдал за ней.
– У тебя есть еда? – спросил он.
– Я на диете, – ответила она.
– Фелис доела креветки с раковым соусом.
– С ума сойти! Ты ее испортишь.
– Дрыхнет под консолью, – сказал он. – В обнимку с пуфиком.
Она улыбнулась. Потерла шею. Прищурилась.
– Ой-ой-ой! – сказала. – Как я устала от всего этого. Будто воз везла.
Он сказал:
– Прими ванну, расслабься...
Она взглянула на люстру, улыбнулась:
– Пожалуй, так и сделаю.
– А позже опять побеседуем.
– О'кей, – сказала она.
Он не сводил глаз с экрана. Одновременно положили трубки.
Пока она суетилась в ванне, он успел многое.
Перечитав записку, заменил "любовник" на "жеребец". Сложив листок, положил в боковой карман. Ванна наполнялась... Пена пузырилась, вспучивалась.
Он выдвинул ящик слева, достал коробку с пластиковыми перчатками. Вытащил пару. Положил в левый карман. Достал ключи из правого, положил обратно.
Она поставила кассету с Сеговией. Из приемника в спальне послышался гитарный перебор.
Он видел, как она раздевалась.
На него не смотрела. Ни единого взгляда.
Вела себя так, будто никто ее не видит, будто вовсе некому смотреть на нее в уютной спаленке.
Как в первые дни. Только тогда она не подозревала, а теперь наверняка... знает...
Такая уверенная в нем...
И в себе тоже?..
А может она действительно не врет? Или все же пудрит ему мозги? Вместе со своими довольно недурственными титьками?
Газетенки зададут ей перцу за связь с "малолеткой"... А почему нет? Будут напрягаться, подсчитывая его денежки. Любая, мол, клюнет...
Ну ладно, хватит всей этой мути. Пора!..
Он взял новую кассету, содрал упаковку, вставил в видеоплейер, включил на запись. Она вошла в ванну, запахивая полы атласного халата. Стояла, смотрела на него, рука на выключателе. Светильник погас.
Ну и что теперь, улыбается? Подошла к ванне. Завернула краны. Подошла к раковине, заколола волосы. Халат распахнулся. В зеркале она – нагая...
Он взглянул на мониторы ЗБ, ЗА. Придурочная Сусанна в гостиной – поднос с едой на коленях. Все внимание ящику.
Прошелся взглядом по мониторам – ничего важного!..
Ну, а она что? Скинула халат, подняла ногу, погрузила ступню в пену...
Опять он за старое?..
Сколько там натикало? Взглянул на часы на запястье, и на те, что на консоли. 7.50. Повернулся, пошел в прихожую. Посмотрел в глазок, открыл дверь, вышел из квартиры. Захлопнул дверь.
Толкнул дверь на лестницу. На площадке сумеречно. На флюоресцирующем индикаторе – черным – 13.
Стоял – рука на перилах, – посматривая в лестничный пролет.
Ну, киса! Какова? Какую залепуху сочинила... Думает, он полный кретин... Ошибаешься, милая.
Торопиться надо! Темп... Вихрь... Вниз, по лестнице.
Он распахнул все три пары створок двери типа "аккордеон". Отошел в сторону, стоял и обозревал одежду в шкафу. Обувь на полу, чемоданы... На верхних полках – коробки, сумки, пачки бумаги.
"У меня есть кое-что в шкафу, – сказал как-то Сэм в минуту откровенности, спустя несколько недель после своего переезда. – Ревнивый муж как-то раз задумал меня сдать мафии. В общем-то ничего страшного не получилось! Ревнивый вдовец... Ее и в живых-то уж не было. Актриса одна... Юморили мы с ней на сцене. Тем не менее я за то, чтобы запретить эти штуковины".
Он все время помнил об этих словах.
И нашел "штуковину" после второй попытки – в сумке на молнии. Завернута в белое полотенце, из мотеля. Пахнет машинным маслом. "Беретта"... сверкающая, стальная, автоматическая, "Made in USA" – на рукоятке. Две обоймы с патронами. Одна полная. Во второй – двух пуль не хватает.
Взвесил "беретту" на ладони, обтянутой пластиковой перчаткой. Ничего, посмертный привет от старика в своем роде... Сунул пистолет за пояс джинсов, натянул свитер поверх, прихлопнул ладонью. Полную обойму положил в левый карман. Закрыл сумку с полотенцем и неполной обоймой, поставил обратно в шкаф, на полку. Когда вернется с письмом, положит его рядом с пишущей машинкой, молнию расстегнет...
Закрыл двери-аккордеон, ближнюю к прихожей створку оставил приоткрытой, как и было.
Сидя в гостиной за столом, взглянул на часы – 7.57. Проглядывал последние страницы в пухлой стопке напечатанной рукописи. Не читал, нет. Изучал шрифт. Среди словесного месива несколько раз наткнулся на "Теа". Ладно! Он это потом заберет... Никто не хватится.
Некоторые буквы темнее других. Бьет в основном по "б", "н", "ш"... Текст уже готов. Вставил листок пишущей бумаги в допотопный "Ремингтон".
Пальцами, в пластике, бил по черным, круглым клавишам. Даже сгорбился, как тот. С четвертой попытки неплохо получилось:
"Тому, кого касается.
Кэй Норрис кое-что мне обещала, но обещания не сдержала. Дал шанс, еще один, чтобы бросила своего жеребца. Если вы сейчас читаете это, значит, она отказалась. То, что обещал ей я, выполняю.
С. Э."
С этим листком пошел к книжным полкам, наклонился, вытащил одну из толстых книг, положил на самую нижнюю полку. "Классики немого экрана"... Вложил письмо между страницами, на правой – Паулина – или кто-там – привязана к железнодорожным рельсам. Положил книгу на место.
Потирая руки, взглянул на часы – 8.06. Прошло всего шестнадцать минут, как ушел из дома. Сделал здесь все. Она там со своим Сеговией, с пеной – около получаса.
Перегнул несколько раз записку, забрал черновики, положил в карман. Закрыл машинку футляром. Положил словарь на стопку бумаги, лампу и стул поставил на место, причем лампу выключил.
Постоял в прихожей – одна рука на выключателе, другая на "беретте" за поясом, под свитером. Обвел взглядом комнату. Мебель – черт те что! На экране и то выглядит лучше.
Выключил свет, пошел к двери, посмотрел в глазок.
Подождал. У дверей ЗА стоял мужчина.
Дверь открылась. Сусанна взяла счета, что-то сказала и захлопнула дверь.
Не выходил, пока мужчина ждал лифта.
Торопливо спускался вниз, на ходу стягивая перчатки. Было 8.11.
Он нажал кнопку лифта, спустился вниз, вошел в прачечную. Денис и Алэн – у стирального автомата – обернулись. Кивнул им и к автоматам.
Денис и Алэн? Чего это они? Вышли по одному, пока кидал монетки в автомат. Взял картофельные чипсы, кошачью еду какую-то, заторопился к лифту номер два – тот стоял с открытыми створками.
Поехал на тринадцатый.
Вошел к себе.
Она все еще была в ванне, в хлопьях пены – голова на бортике, глаза закрыты.
Он сел в кресло, стал смотреть на экран. Вытащил "беретту", положил на консоль.
Сидел и наблюдал.
Фелис прыгнула на консоль. Понюхала пистолет. Перешагнула, обнюхала скальпель. Тронула его лапой, тот упал. Он наклонился, подобрал.
– Ну спасибо тебе! – сказал.
Открыл картофельные чипсы и картонку с кошачьей едой. Она подошла, понюхала. Он швырнул ее еду на пол через плечо. Фелис соскочила с консоли.
Он усилил немного яркость.
Снова стал смотреть на экран, убрав скальпель в ящик.
Выпрямился, продолжая наблюдение, пошарил ступней под консолью, выудил пуфик.
– Это я! – сказал он.
Она взяла трубку, зажала ее между ухом и плечом. Сидела на кровати в пижаме, скрестив ноги, и ела мороженое. Зачерпнула ложку, протянула ему, улыбнулась.
Бип!..
– Нет, спасибо, – сказал он. – У меня водка с тоником. – Он встряхнул стакан, кубики льда ударились о стекло и звякнули. Сделал глоток.
Она съела еще ложку мороженого, взглянула на него.
Спросила:
– Празднуем?
– Не знаю еще, – ответил он, наблюдая за ней. – Требуется время подумать. Завтра утром скажу.
Она, доедая мороженое, сказала:
– Такая ночь и зря проходит. Он улыбнулся и сказал:
– Я так не считаю. Утром поговорим. Она посмотрела на него.
– Я тебя люблю, мой мальчик, – сказала. – Не делай глупостей.
– Ты тоже, – сказал он.
Утром он сказал, что требуется время подумать.
– Да что тут думать?
– А то, что я до сих пор считаю – ты меня дурачишь. Вот почему.
– Ну нет же! Нет! – сказала она, лежа на спине, глядя на люстру и перебирая пальцами шнур, лежавший в ложбине грудей.
– Стало быть, веришь мне. Давай доживем до вечера. Принесу Фелис, живую и здоровую. Обещаю. Должен поговорить с моим адвокатом кое о чем. Надо его еще отловить, а это тоже работенка: он в Вейле, в Колорадо.
Она сказала:
– Я хочу пойти в магазин. Куплю что-нибудь.
– Завтра сходишь. Сегодня снег идет. Все дома сидят.
– Хочу позвонить Рокси, Венди...
– Звони, только не говори лишнего.
– Я не хочу, чтобы ты слушал.
– Тогда подожди до завтра.
Она положила трубку, села. Скорчила гримасу, показала люстре язык.
Встала с кровати, подошла к окну, двумя руками потянула шнур, раздвигая шторы.
Стояла, сложив на груди руки, смотрела на падающие хлопья снега, на белый парк, на покрытую белым одеялом крышу с готическими башенками, белый садик.
Совершенно голый подоконник... Только телескоп.
– Здравствуйте, мистер Эйл – сказал он. – Это Пит Хендерсон. Я приятель Кэй Норрис. В следующую пятницу зайдем к вам на вечеринку.
– Ах, да, да, – подтвердил Сэм. Он на "1". Стоит рядом со столом в гостиной, трубка у щеки. – Мы разговаривали в лифте.
– Правильно. Живу в тринадцатой А, – сказал он. – Я почему вам звоню? Вчера вечером узнал, что сегодня у Кэй день рождения.
– Да что вы говорите!
– Ее подруга Рокси и я решили устроить ей сюрприз. Одним словом, тоже вечеринку. – Он смотрел, как она пылесосила спальню на "2". – Часиков в девять, – сказал. – У нее, человек десять – двенадцать, не больше. Если вы придете, она будет рада. Я знаю.
– С удовольствием приду, – ответил Сэм. – Спасибо.
– Квартира двадцать Б, – добавил он. – И если можно, приходите к девяти. Наша с Рокси тактика и стратегия, так сказать.
– Буду ровно в девять, – сказал Сэм.
– Спасибо, – ответил он. – Ну, до встречи!
– Спасибо и вам, – сказал Сэм. – Приятно будет побеседовать о чем-нибудь, кроме погоды.
– И то верно! – заметил он. – Двадцать Б, в девять вечера.
Положили трубки.
Перевел дыхание.
Погладил Фелис. Та дремала у него на коленях.
Видел, как Сэм стал кому-то звонить.
Раздался телефонный звонок.
– Привет, Джерри! Это Сэм, – сказал он. – Не смогу я. Надеюсь, не очень нарушу ваши планы. Может, Милт сможет? Посмотри там. – Он повесил трубку.
Подошел к окну.
Стоял, смотрел, как по авеню катилась снегочистка, подгребавшая кучи снега к машинам, припаркованным на противоположной стороне. Дивно!.. Явятся владельцы, вот уж порадуются.
Что бы ей подарить? Не слишком дорогое, но что-то очень личное, остроумное, и чтобы этот сосунок Пит Хендерсон не напрягался со своей проницательностью.
Хендерсон? Что-то знакомое...
Конечно же!.. Муж Теа – Хендерсон. А ведь ее сына звали, кажется, Питер? Да...
Но, с другой стороны, – Питер Хендерсон не такая уж и редкость, вполне частое сочетание.
Хотя по возрасту... Ее сыну сейчас должно быть столько же. И мастью схож... У Джона Хендерсона и глаза голубые, и волосы каштановые с рыжеватым отливом.
Подумать только! Какое совпадение... Сын Теа... с женщиной... похожей на нее. Кэй очень похожа, на Наоми Сингер не очень...
Может ли быть такое? И знает ли Кэй об этом? Не Пит ли Хендерсон рассказал ей про купальные костюмы и летние платья?
Обязательно поговорит с ней об этом, как только закончится празднество по поводу дня ее рождения.
Глава двенадцатая
Она сказала:
– И тогда, думаешь, раскрутили бы те случаи?
Сидела, смотрела на люстру – в одной руке кружка с кофе, в другой – трубка.
– Не вижу необходимости в продолжении этой темы. У тебя будет возможность высказаться на суде.
Отпила из кружки. Бросила взгляд на светильник.
– Пити, – сказала она, – ты же сам знаешь, что закончились твои забавы. Рано или поздно все бы открылось, и чем позже, тем было бы хуже...
– Уговариваешь меня пойти с повинной...
– Да, думаю, в этом есть смысл, – сказала она. – Это тебе зачтется. Чистосердечное признание, сам знаешь, всегда учитывается. Наймешь самых искушенных адвокатов"… Они-то уж выложатся!.. И вообще умеют схватить прессу за горло...
– Ну да, ну да! Паблисити будет в порядке! И как тебе это все представляется?
Она вздохнула, пожала плечами.
– Все равно – это самое разумное в твоем положении, – сказала Кей. – Единственно приемлемый вариант. – Она отпила кофе, поглядывая на люстру.
– А может, сигануть из окна?
– Не смей! Не говори так, мой маленький, – сказала она, подавшись вперед и покачав головой. – Ты все это натворил из-за этих видеокамер, правда? Ну скажи, правда? – Она не отводила взгляда от люстры.
– Да...
Она сказала:
– Мой маленький, я уверена, что, принимая во внимание, кто была твоя мама и все остальное, хороший адвокат... сумеет аргументировать – убедит суд... в твоей... что у тебя не в порядке нервная система.
– В психушку хочешь меня упрятать? На всю оставшуюся жизнь, да?
– Почему на всю жизнь? Если явишься с повинной – пару, тройку лет. Ты молод – вся жизнь впереди. И останешься жив. Не выдумывай там... Выбрось из головы, слышишь? Это просто глупо.
– Может, ты и права! Надо обдумать. Нелегко принимать такое решение.
– Конечно! Я все понимаю, – сказала она. – Подумай. Я вовсе не имею в виду, что это нужно сделать сегодня же. – Она улыбнулась. – Может, принесешь Фелис? Наверное, голодает у тебя.
– Нет, пусть побудет у меня. Ты там не очень напрягайся – я привык сам принимать решения.
– Очень хорошо, – сказала она. – Я и это понимаю.
– У меня еды для твоей кошки навалом. Мячик есть. Играет... Обнюхивает все углы. В душе бумажные салфетки положил...
– Как бы в кладовке не поранилась!
– Дверь закрыта, Кэй, не беспокойся. Хорошо? Ничего с ней не случится, если будешь умница. Поняла?
– О'кей! – сказала она люстре. Кивнула.
– Тебе вовсе не обязательно сидеть на кровати. Не подходи к телефонам, к окнам, к дверям, – вот и все пока. Позже позвоню еще. Трубочку снимай только когда убедишься, что звоню я.
Щелчок. Зуммер...
Она обернулась, положила трубку.
Сидела и смотрела в кружку.
Начался снегопад. В вестибюле все отряхивают снег. На плечах целые сугробы.
Сэм напяливает пальто на рыбьем меху. Кэй на своем абрикосовом диванчике облокотилась на правый подлокотник, забравшись с ногами и выставив джинсовые колени. Босые ступни прикрыты диванной подушкой. Покусывает дужку очков. Рукопись читала-читала – теперь вот в сторону отложила.
Сварганил какую-то еду – и к экранам. "Путь к сердцу мужчины лежит через желудок..."
Все верно!
Сидел, жевал, не сводил взгляда с экранов.
Сэм... Появился в вестибюле. Пешком спускался. Прикрыв дверь на черную лестницу, потопал по ковровой дорожке на выход. Уолт у парадных дверей... Что-то сказал ему, уходя.
Кэй дотянулась до журнального столика, положила очки. Посмотрела на него. Острые у нее колени... Вздохнула.
– Позвони мне, – сказала она. – Надеюсь, не забыл мой номер?
Сидит глаз с него не сводит... Снял трубку, нажал кнопку повтора и "1".
Бип, бип, бип! Кто-то на линии... У нее раздался звонок. Потянулась, поднесла руку к аппарату, взглянула на него...
Задержал дыхание. Включил прослушивающее устройство... Она резко выпрямилась, когда зазвонил телефон. Стала теребить пуговку. Всегда бы так!.. Все чувства на лице, а то уткнется в сторону...
– Слушаю вас, подойти не могу, занята... И т. д...
Освещенность тоже в порядке. Бип!..
– Привет. Это Рокси. Где ты там?
Она откинулась на спинку дивана, повернула голову в сторону прихожей.
– Катание на катке откладывается. Флетчер отбывает в Атланту. А вы как, намерены? Позвони. Бай-бай. Целую. – Автоответчик пикнул.
Она посмотрела на него.
– Пит, ну где ты?
Он поднял трубку, нажал кнопку повтора.
Она наклонила голову и застыла.
Телефон зазвонил.
Выпрямилась, оперлась на подлокотник. Вытянула ноги, скрестив в щиколотках. Опять принялась терзать пуговицу. "Слушаю вас" и все остальное... Джинсы на ней вкрутую. Бедра, ляжки, мыс между...
Стоп!..
– Это я!
Потянулась к аппарату, подняла трубку, откинулась...
Оба молчали. Она все теребила пуговицу, вытянувшись на викторианском диванчике, скрестив ноги в щиколотках, держа телефонную трубку в руках.
Бип!..
– Привет, – сказала она, глядя на него.
– Привет, – сказал он, глядя на экран. Вздохнула.
– Я все думаю, как будет дальше. Газеты, телевидение... Оборзевшие корреспонденты. Не день, не два, может, несколько месяцев. Потом суд и вся длинная, как жизнь, процедура разбирательства. И ухмылочки, и смешки за моей спиной... Нашим в издательстве такой сюжетец – самое оно! Из твоей жизни вычеркнуты лучшие годы... – Она вздохнула. – Чем больше думаю, тем ужаснее картина... – Взглянула на него.
Он внимательно наблюдал за ней.
– Мой маленький, – сказала она, – у меня есть идея, которая может облегчить ситуацию.
– Интересно! Ну и в чем ее смысл?
– Смотри, не свались с кресла, – сказала она. – Ты, конечно, удивишься, но, думаю, нам нужно это обсудить.
– Крепко сижу. Давай...
– А если мы поженимся? – сказала она. Взглянул на нее. Ну и ну!.. Смотрит на него.
– Удивила! Вот уж сюрприз, так сюрприз...
– Мне это дает кое-что, – сказала она. – Избавит хотя бы от противного чувства, что должна свидетельствовать на суде. Правда ведь? А потом – ты же не тот убийца, который убивает ради убийства. Делал это, потому что боялся, что будешь раскрыт, то есть защищался. Есть в наличии побудительный мотив, так сказать. По крайней мере я все понимаю. Если в чем-то не права, опровергни...
Глядя на нее, сказал:
– Да нет, возразить нечего. Продолжай...
– Само собой, – сказала она, – оговариваю два условия. Первое – ты немедленно демонтируешь всю систему, и никаких сеансов. Согласись, нет ничего тайного, что не стало бы явным.
– Так! А второе?
– Я еще не сформулировала, но, Пит, разве мы не подходим друг другу? Господи, ведь это такая редкость, когда двое находят друг друга!.. Нам было хорошо вдвоем... и днем, и ночью... Ты – это ты! Не могу я так просто отказаться от тебя. Заглянула в свою душу и говорю тебе с полной ответственностью. Не думай, пожалуйста, что я за рай с милым в шалаше. Деньги, конечно, кое-то значат. Давай купим огромную квартиру с видом на парк, пусть у нас будет прислуга из трех человек. Вот, в принципе, мое второе условие. – Она улыбнулась. – Ну, что скажешь?
Он сказал:
– Потрясающе звучит! Остается убедить меня, что не вешаешь лапшу на уши. Допустим, мы выходим из дома, а ты – в крик. Полиция! Караул! И все такое!
Она вздохнула, по-прежнему теребя пуговицу.
– Ну ты, конечно, этот вариант исключить не можешь, – заметила она. – Первая моя реакция была почти такая. Придумать что-нибудь, как угодно сообщить обо всем в полицию... Ах, Пит, чем больше думаю об этом, тем больший ужас ощущаю в связи с предстоящим судом, всей этой возней в прессе. И твои лучшие годы потеряны... Ради чего? Что сделано, то сделано... Вспять события не повернешь. Я должна была сказать тебе это. – Она вздохнула, покачала головой. – Нет, дорогой, я тебя не обманываю. Не все женщины актрисы. Подумай о том, что я сказала, ладно? Ну и еще – возможно, вместо детей, разведем кошек.
– Ну, это только плюс, – сказал он.
Она переменила позу, согнув ногу в колене. Посмотрела на него, прижав трубку к щеке.
– А что ты хотел приобрести? – спросила она. – Этюд?
– Картину, – сказал он, наблюдая за ней. – Две оставили, чтобы я выбрал.
Она вздохнула, покачав головой.
– Я тоже хотела купить картину. Для тебя, – сказала она, не переставая крутить пуговицу. – Или какую-нибудь особенную фотоработу...
Он наблюдал за ней.
– У тебя есть еда? – спросил он.
– Я на диете, – ответила она.
– Фелис доела креветки с раковым соусом.
– С ума сойти! Ты ее испортишь.
– Дрыхнет под консолью, – сказал он. – В обнимку с пуфиком.
Она улыбнулась. Потерла шею. Прищурилась.
– Ой-ой-ой! – сказала. – Как я устала от всего этого. Будто воз везла.
Он сказал:
– Прими ванну, расслабься...
Она взглянула на люстру, улыбнулась:
– Пожалуй, так и сделаю.
– А позже опять побеседуем.
– О'кей, – сказала она.
Он не сводил глаз с экрана. Одновременно положили трубки.
Пока она суетилась в ванне, он успел многое.
Перечитав записку, заменил "любовник" на "жеребец". Сложив листок, положил в боковой карман. Ванна наполнялась... Пена пузырилась, вспучивалась.
Он выдвинул ящик слева, достал коробку с пластиковыми перчатками. Вытащил пару. Положил в левый карман. Достал ключи из правого, положил обратно.
Она поставила кассету с Сеговией. Из приемника в спальне послышался гитарный перебор.
Он видел, как она раздевалась.
На него не смотрела. Ни единого взгляда.
Вела себя так, будто никто ее не видит, будто вовсе некому смотреть на нее в уютной спаленке.
Как в первые дни. Только тогда она не подозревала, а теперь наверняка... знает...
Такая уверенная в нем...
И в себе тоже?..
А может она действительно не врет? Или все же пудрит ему мозги? Вместе со своими довольно недурственными титьками?
Газетенки зададут ей перцу за связь с "малолеткой"... А почему нет? Будут напрягаться, подсчитывая его денежки. Любая, мол, клюнет...
Ну ладно, хватит всей этой мути. Пора!..
Он взял новую кассету, содрал упаковку, вставил в видеоплейер, включил на запись. Она вошла в ванну, запахивая полы атласного халата. Стояла, смотрела на него, рука на выключателе. Светильник погас.
Ну и что теперь, улыбается? Подошла к ванне. Завернула краны. Подошла к раковине, заколола волосы. Халат распахнулся. В зеркале она – нагая...
Он взглянул на мониторы ЗБ, ЗА. Придурочная Сусанна в гостиной – поднос с едой на коленях. Все внимание ящику.
Прошелся взглядом по мониторам – ничего важного!..
Ну, а она что? Скинула халат, подняла ногу, погрузила ступню в пену...
Опять он за старое?..
Сколько там натикало? Взглянул на часы на запястье, и на те, что на консоли. 7.50. Повернулся, пошел в прихожую. Посмотрел в глазок, открыл дверь, вышел из квартиры. Захлопнул дверь.
Толкнул дверь на лестницу. На площадке сумеречно. На флюоресцирующем индикаторе – черным – 13.
Стоял – рука на перилах, – посматривая в лестничный пролет.
Ну, киса! Какова? Какую залепуху сочинила... Думает, он полный кретин... Ошибаешься, милая.
Торопиться надо! Темп... Вихрь... Вниз, по лестнице.
Он распахнул все три пары створок двери типа "аккордеон". Отошел в сторону, стоял и обозревал одежду в шкафу. Обувь на полу, чемоданы... На верхних полках – коробки, сумки, пачки бумаги.
"У меня есть кое-что в шкафу, – сказал как-то Сэм в минуту откровенности, спустя несколько недель после своего переезда. – Ревнивый муж как-то раз задумал меня сдать мафии. В общем-то ничего страшного не получилось! Ревнивый вдовец... Ее и в живых-то уж не было. Актриса одна... Юморили мы с ней на сцене. Тем не менее я за то, чтобы запретить эти штуковины".
Он все время помнил об этих словах.
И нашел "штуковину" после второй попытки – в сумке на молнии. Завернута в белое полотенце, из мотеля. Пахнет машинным маслом. "Беретта"... сверкающая, стальная, автоматическая, "Made in USA" – на рукоятке. Две обоймы с патронами. Одна полная. Во второй – двух пуль не хватает.
Взвесил "беретту" на ладони, обтянутой пластиковой перчаткой. Ничего, посмертный привет от старика в своем роде... Сунул пистолет за пояс джинсов, натянул свитер поверх, прихлопнул ладонью. Полную обойму положил в левый карман. Закрыл сумку с полотенцем и неполной обоймой, поставил обратно в шкаф, на полку. Когда вернется с письмом, положит его рядом с пишущей машинкой, молнию расстегнет...
Закрыл двери-аккордеон, ближнюю к прихожей створку оставил приоткрытой, как и было.
Сидя в гостиной за столом, взглянул на часы – 7.57. Проглядывал последние страницы в пухлой стопке напечатанной рукописи. Не читал, нет. Изучал шрифт. Среди словесного месива несколько раз наткнулся на "Теа". Ладно! Он это потом заберет... Никто не хватится.
Некоторые буквы темнее других. Бьет в основном по "б", "н", "ш"... Текст уже готов. Вставил листок пишущей бумаги в допотопный "Ремингтон".
Пальцами, в пластике, бил по черным, круглым клавишам. Даже сгорбился, как тот. С четвертой попытки неплохо получилось:
"Тому, кого касается.
Кэй Норрис кое-что мне обещала, но обещания не сдержала. Дал шанс, еще один, чтобы бросила своего жеребца. Если вы сейчас читаете это, значит, она отказалась. То, что обещал ей я, выполняю.
С. Э."
С этим листком пошел к книжным полкам, наклонился, вытащил одну из толстых книг, положил на самую нижнюю полку. "Классики немого экрана"... Вложил письмо между страницами, на правой – Паулина – или кто-там – привязана к железнодорожным рельсам. Положил книгу на место.
Потирая руки, взглянул на часы – 8.06. Прошло всего шестнадцать минут, как ушел из дома. Сделал здесь все. Она там со своим Сеговией, с пеной – около получаса.
Перегнул несколько раз записку, забрал черновики, положил в карман. Закрыл машинку футляром. Положил словарь на стопку бумаги, лампу и стул поставил на место, причем лампу выключил.
Постоял в прихожей – одна рука на выключателе, другая на "беретте" за поясом, под свитером. Обвел взглядом комнату. Мебель – черт те что! На экране и то выглядит лучше.
Выключил свет, пошел к двери, посмотрел в глазок.
Подождал. У дверей ЗА стоял мужчина.
Дверь открылась. Сусанна взяла счета, что-то сказала и захлопнула дверь.
Не выходил, пока мужчина ждал лифта.
Торопливо спускался вниз, на ходу стягивая перчатки. Было 8.11.
Он нажал кнопку лифта, спустился вниз, вошел в прачечную. Денис и Алэн – у стирального автомата – обернулись. Кивнул им и к автоматам.
Денис и Алэн? Чего это они? Вышли по одному, пока кидал монетки в автомат. Взял картофельные чипсы, кошачью еду какую-то, заторопился к лифту номер два – тот стоял с открытыми створками.
Поехал на тринадцатый.
Вошел к себе.
Она все еще была в ванне, в хлопьях пены – голова на бортике, глаза закрыты.
Он сел в кресло, стал смотреть на экран. Вытащил "беретту", положил на консоль.
Сидел и наблюдал.
Фелис прыгнула на консоль. Понюхала пистолет. Перешагнула, обнюхала скальпель. Тронула его лапой, тот упал. Он наклонился, подобрал.
– Ну спасибо тебе! – сказал.
Открыл картофельные чипсы и картонку с кошачьей едой. Она подошла, понюхала. Он швырнул ее еду на пол через плечо. Фелис соскочила с консоли.
Он усилил немного яркость.
Снова стал смотреть на экран, убрав скальпель в ящик.
Выпрямился, продолжая наблюдение, пошарил ступней под консолью, выудил пуфик.
– Это я! – сказал он.
Она взяла трубку, зажала ее между ухом и плечом. Сидела на кровати в пижаме, скрестив ноги, и ела мороженое. Зачерпнула ложку, протянула ему, улыбнулась.
Бип!..
– Нет, спасибо, – сказал он. – У меня водка с тоником. – Он встряхнул стакан, кубики льда ударились о стекло и звякнули. Сделал глоток.
Она съела еще ложку мороженого, взглянула на него.
Спросила:
– Празднуем?
– Не знаю еще, – ответил он, наблюдая за ней. – Требуется время подумать. Завтра утром скажу.
Она, доедая мороженое, сказала:
– Такая ночь и зря проходит. Он улыбнулся и сказал:
– Я так не считаю. Утром поговорим. Она посмотрела на него.
– Я тебя люблю, мой мальчик, – сказала. – Не делай глупостей.
– Ты тоже, – сказал он.
Утром он сказал, что требуется время подумать.
– Да что тут думать?
– А то, что я до сих пор считаю – ты меня дурачишь. Вот почему.
– Ну нет же! Нет! – сказала она, лежа на спине, глядя на люстру и перебирая пальцами шнур, лежавший в ложбине грудей.
– Стало быть, веришь мне. Давай доживем до вечера. Принесу Фелис, живую и здоровую. Обещаю. Должен поговорить с моим адвокатом кое о чем. Надо его еще отловить, а это тоже работенка: он в Вейле, в Колорадо.
Она сказала:
– Я хочу пойти в магазин. Куплю что-нибудь.
– Завтра сходишь. Сегодня снег идет. Все дома сидят.
– Хочу позвонить Рокси, Венди...
– Звони, только не говори лишнего.
– Я не хочу, чтобы ты слушал.
– Тогда подожди до завтра.
Она положила трубку, села. Скорчила гримасу, показала люстре язык.
Встала с кровати, подошла к окну, двумя руками потянула шнур, раздвигая шторы.
Стояла, сложив на груди руки, смотрела на падающие хлопья снега, на белый парк, на покрытую белым одеялом крышу с готическими башенками, белый садик.
Совершенно голый подоконник... Только телескоп.
– Здравствуйте, мистер Эйл – сказал он. – Это Пит Хендерсон. Я приятель Кэй Норрис. В следующую пятницу зайдем к вам на вечеринку.
– Ах, да, да, – подтвердил Сэм. Он на "1". Стоит рядом со столом в гостиной, трубка у щеки. – Мы разговаривали в лифте.
– Правильно. Живу в тринадцатой А, – сказал он. – Я почему вам звоню? Вчера вечером узнал, что сегодня у Кэй день рождения.
– Да что вы говорите!
– Ее подруга Рокси и я решили устроить ей сюрприз. Одним словом, тоже вечеринку. – Он смотрел, как она пылесосила спальню на "2". – Часиков в девять, – сказал. – У нее, человек десять – двенадцать, не больше. Если вы придете, она будет рада. Я знаю.
– С удовольствием приду, – ответил Сэм. – Спасибо.
– Квартира двадцать Б, – добавил он. – И если можно, приходите к девяти. Наша с Рокси тактика и стратегия, так сказать.
– Буду ровно в девять, – сказал Сэм.
– Спасибо, – ответил он. – Ну, до встречи!
– Спасибо и вам, – сказал Сэм. – Приятно будет побеседовать о чем-нибудь, кроме погоды.
– И то верно! – заметил он. – Двадцать Б, в девять вечера.
Положили трубки.
Перевел дыхание.
Погладил Фелис. Та дремала у него на коленях.
Видел, как Сэм стал кому-то звонить.
Раздался телефонный звонок.
– Привет, Джерри! Это Сэм, – сказал он. – Не смогу я. Надеюсь, не очень нарушу ваши планы. Может, Милт сможет? Посмотри там. – Он повесил трубку.
Подошел к окну.
Стоял, смотрел, как по авеню катилась снегочистка, подгребавшая кучи снега к машинам, припаркованным на противоположной стороне. Дивно!.. Явятся владельцы, вот уж порадуются.
Что бы ей подарить? Не слишком дорогое, но что-то очень личное, остроумное, и чтобы этот сосунок Пит Хендерсон не напрягался со своей проницательностью.
Хендерсон? Что-то знакомое...
Конечно же!.. Муж Теа – Хендерсон. А ведь ее сына звали, кажется, Питер? Да...
Но, с другой стороны, – Питер Хендерсон не такая уж и редкость, вполне частое сочетание.
Хотя по возрасту... Ее сыну сейчас должно быть столько же. И мастью схож... У Джона Хендерсона и глаза голубые, и волосы каштановые с рыжеватым отливом.
Подумать только! Какое совпадение... Сын Теа... с женщиной... похожей на нее. Кэй очень похожа, на Наоми Сингер не очень...
Может ли быть такое? И знает ли Кэй об этом? Не Пит ли Хендерсон рассказал ей про купальные костюмы и летние платья?
Обязательно поговорит с ней об этом, как только закончится празднество по поводу дня ее рождения.
Глава двенадцатая
Она стояла рядом с журнальным столиком и смотрела на люстру.
– Хорошего понемножку! – сказала своему перевернутому изображению в теннисных туфлях, джинсах и бордовой водолазке. – Озвереть можно! Уже восемь с половиной. Клаустрофобия начинается. Пойдем и съедим что-нибудь. Сосиски, хотя бы. И, пожалуйста, не звони, пока... – она замолчала, повернув голову на звук отпираемой двери.
Вошел Пит. Фелис – на руках – озирается и мяукает.
– Привет, – сказал он, опуская кошку на пол. Она закрыла глаза, перевела дыхание.
Когда снова открыла, Фелис уже шествовала на кухню.
– Постой, глупышка! – сказала, идя за кошкой следом.
Фелис остановилась, повернулась, посмотрела на нее. Она нагнулась, взяла Фелис на руки, положила на плечо, потерлась щекой о пушистую спину, поцеловала. Фелис выгибалась и ластиться не хотела.
В кухне спрыгнула на пол.
– Когда кормил ее последний раз? – спросила она, включая свет.
– Да чего-то ела.
– Кошачьи консервы будешь, глупыша моя? – Открыв шкаф, достала банку. Фелис замяукала. – Потерпи немножко! – сказала, доставая из ящика консервный нож. Взглянула на него, когда появился в дверях. – Ну что? – спросила она.
– Ничего, – он улыбнулся, огляделся.
Руки в карманах джинсов. Поверх светло-голубой рубашки – просторный зеленоватого цвета твидовый пиджак. Застегнут на среднюю пуговицу.
– Почти как на моей кухне, – сказал он.
В мойке гора немытой посуды. На прилавке – банки, коробки. На лотке с ножами – кухонное полотенце.
– Хочешь верь, хочешь нет, – сказала она, открывая банку, – последние тридцать часов я о порядке не думала. Хороший у тебя пиджак.
– Старье, – заметил он.
– Разговаривал со своим адвокатом? – Она наклонилась, вываливая содержимое банки в кошачью миску. Фелис стояла, ждала.
Взглянула на него. Он покачал головой.
– Ну и что ты решил? – спросила она, выскребая ложкой содержимое банки.
– Ну не в кухне же объясняться будем!
Она бросила банку в пакет для мусора, ложку – в мойку.
– Может, сходим в "Лачугу Джексона"? Съедим что-нибудь. Я просто обалдела от этого заточения.
Он сказал:
– Сходим, только сначала поговорим. О'кей?
Она сполоснула кошачью миску из-под воды, налила свежей, поставила на пол.
Подошла к нему, поцеловала.
– Что-нибудь выпьешь? – спросила она.
Он покачал головой. Поцеловал ее.
Пошли в гостиную, сцепив пальцы рук. Расцепили, подойдя к диванчику. Она села, он подошел к окну. Отогнул пальцем край шторы.
– Опять снег, – произнес он.
– Я бы все-таки с удовольствием пошла куда-нибудь, – сказала она.
Сидела, смотрела на него, опершись на правый подлокотник, поджав под себя ногу, положив кисть руки на колено.
Он подошел к другому краю дивана, стоял рядом с журнальным столиком, смотрел на нее. Перевел дыхание.
– Киса, – сказал он, – все бы отдал, если бы смог поверить тебе. Вот что! Понимаю прекрасно, что ты никогда не сможешь забыть про убитых, особенно когда один из них твой знакомый, пусть даже не столь близкий.
Она сидела и смотрела на него.
– Ты недооцениваешь, как много значишь для меня и какой ужас в душе моей, как только подумаю о той шумихе, которая поднимется. Я разве говорю, что буду безоблачно счастлива и никогда не вспомню? – Она передернула плечами. – То, что я предлагаю, лучший выход из положения и для тебя, и для меня, хотя, не спорю, я проявляю эгоизм. Конечно, если ты не собираешься жениться на ком-то моложе меня.
– Ах, перестань! – сказал он. Сел на самый край стула рядом с диваном. Покачал головой. – Ты просто боялась, что я сигану из окна, и хотела, чтобы вернул тебе Фелис. – Та ходила у его ног по ковру – хвост трубой.
– Хорошая девочка, умница моя, – сказал он ей. – Я ее кое-чему учил.
Они смотрели на нее. Та подошла к окну, разлеглась на подушке под подоконником. Лизала лапу и терла мордочку.
– Рад был такой гостье, – договорил Пит. Посмотрели друг на друга.
Она сказала:
– Что я могу сделать, чтобы ты поверил?
– Ничего ты не сможешь.
Расстегнув пиджак, он опустил руки между колен. Сидел и смотрел на нее. Она сказала:
– Хочешь пойти с повинной?
– И провести всю мою жизнь в психушке? Если, конечно, мне это выгорит, другими словами, повезет?
– Всю твою жизнь... Вовсе нет, – сказала она.
– Телевизор только днем и то в отведенное время... – Он улыбнулся. – Препираясь с шизиками, какой канал включить. Ну уж нет! – Покачав головой, опустил ее вниз, взъерошил волосы.
Она сидела, положив руки на колено, смотрела на него.
– Знаешь, Пит, – сказала она, – если со мной что случится... даже если это будет выглядеть, как несчастный случай или даже самоубийство или еще что – теперь, после смерти Шира...
– Знаю, – сказал он. – Подозревать будут меня. Подозреваемый номер один...
Она наклонилась к нему.
– Милый, послушай меня, – сказала, – хороший адвокат сумеет скостить срок, ты будешь выключен из нормальной жизни на более короткий промежуток времени. Ты же понимаешь, тебе многое зачтется. Деньги, что давал людям, – в том числе. И главное то, что сам заявишь. Это большой плюс в твою пользу. Я знаю, что все будет хорошо. Правда, милый.
Он поднял голову, посмотрел на нее. Она сказала:
– Не так уж все ужасно... – улыбнулась. – Женщины всех возрастов будут слать тебе признания в любви...
Он сказал:
– Сэм сюда придет. Она взглянула на него. Он сунул руку в карман.
– Хорошего понемножку! – сказала своему перевернутому изображению в теннисных туфлях, джинсах и бордовой водолазке. – Озвереть можно! Уже восемь с половиной. Клаустрофобия начинается. Пойдем и съедим что-нибудь. Сосиски, хотя бы. И, пожалуйста, не звони, пока... – она замолчала, повернув голову на звук отпираемой двери.
Вошел Пит. Фелис – на руках – озирается и мяукает.
– Привет, – сказал он, опуская кошку на пол. Она закрыла глаза, перевела дыхание.
Когда снова открыла, Фелис уже шествовала на кухню.
– Постой, глупышка! – сказала, идя за кошкой следом.
Фелис остановилась, повернулась, посмотрела на нее. Она нагнулась, взяла Фелис на руки, положила на плечо, потерлась щекой о пушистую спину, поцеловала. Фелис выгибалась и ластиться не хотела.
В кухне спрыгнула на пол.
– Когда кормил ее последний раз? – спросила она, включая свет.
– Да чего-то ела.
– Кошачьи консервы будешь, глупыша моя? – Открыв шкаф, достала банку. Фелис замяукала. – Потерпи немножко! – сказала, доставая из ящика консервный нож. Взглянула на него, когда появился в дверях. – Ну что? – спросила она.
– Ничего, – он улыбнулся, огляделся.
Руки в карманах джинсов. Поверх светло-голубой рубашки – просторный зеленоватого цвета твидовый пиджак. Застегнут на среднюю пуговицу.
– Почти как на моей кухне, – сказал он.
В мойке гора немытой посуды. На прилавке – банки, коробки. На лотке с ножами – кухонное полотенце.
– Хочешь верь, хочешь нет, – сказала она, открывая банку, – последние тридцать часов я о порядке не думала. Хороший у тебя пиджак.
– Старье, – заметил он.
– Разговаривал со своим адвокатом? – Она наклонилась, вываливая содержимое банки в кошачью миску. Фелис стояла, ждала.
Взглянула на него. Он покачал головой.
– Ну и что ты решил? – спросила она, выскребая ложкой содержимое банки.
– Ну не в кухне же объясняться будем!
Она бросила банку в пакет для мусора, ложку – в мойку.
– Может, сходим в "Лачугу Джексона"? Съедим что-нибудь. Я просто обалдела от этого заточения.
Он сказал:
– Сходим, только сначала поговорим. О'кей?
Она сполоснула кошачью миску из-под воды, налила свежей, поставила на пол.
Подошла к нему, поцеловала.
– Что-нибудь выпьешь? – спросила она.
Он покачал головой. Поцеловал ее.
Пошли в гостиную, сцепив пальцы рук. Расцепили, подойдя к диванчику. Она села, он подошел к окну. Отогнул пальцем край шторы.
– Опять снег, – произнес он.
– Я бы все-таки с удовольствием пошла куда-нибудь, – сказала она.
Сидела, смотрела на него, опершись на правый подлокотник, поджав под себя ногу, положив кисть руки на колено.
Он подошел к другому краю дивана, стоял рядом с журнальным столиком, смотрел на нее. Перевел дыхание.
– Киса, – сказал он, – все бы отдал, если бы смог поверить тебе. Вот что! Понимаю прекрасно, что ты никогда не сможешь забыть про убитых, особенно когда один из них твой знакомый, пусть даже не столь близкий.
Она сидела и смотрела на него.
– Ты недооцениваешь, как много значишь для меня и какой ужас в душе моей, как только подумаю о той шумихе, которая поднимется. Я разве говорю, что буду безоблачно счастлива и никогда не вспомню? – Она передернула плечами. – То, что я предлагаю, лучший выход из положения и для тебя, и для меня, хотя, не спорю, я проявляю эгоизм. Конечно, если ты не собираешься жениться на ком-то моложе меня.
– Ах, перестань! – сказал он. Сел на самый край стула рядом с диваном. Покачал головой. – Ты просто боялась, что я сигану из окна, и хотела, чтобы вернул тебе Фелис. – Та ходила у его ног по ковру – хвост трубой.
– Хорошая девочка, умница моя, – сказал он ей. – Я ее кое-чему учил.
Они смотрели на нее. Та подошла к окну, разлеглась на подушке под подоконником. Лизала лапу и терла мордочку.
– Рад был такой гостье, – договорил Пит. Посмотрели друг на друга.
Она сказала:
– Что я могу сделать, чтобы ты поверил?
– Ничего ты не сможешь.
Расстегнув пиджак, он опустил руки между колен. Сидел и смотрел на нее. Она сказала:
– Хочешь пойти с повинной?
– И провести всю мою жизнь в психушке? Если, конечно, мне это выгорит, другими словами, повезет?
– Всю твою жизнь... Вовсе нет, – сказала она.
– Телевизор только днем и то в отведенное время... – Он улыбнулся. – Препираясь с шизиками, какой канал включить. Ну уж нет! – Покачав головой, опустил ее вниз, взъерошил волосы.
Она сидела, положив руки на колено, смотрела на него.
– Знаешь, Пит, – сказала она, – если со мной что случится... даже если это будет выглядеть, как несчастный случай или даже самоубийство или еще что – теперь, после смерти Шира...
– Знаю, – сказал он. – Подозревать будут меня. Подозреваемый номер один...
Она наклонилась к нему.
– Милый, послушай меня, – сказала, – хороший адвокат сумеет скостить срок, ты будешь выключен из нормальной жизни на более короткий промежуток времени. Ты же понимаешь, тебе многое зачтется. Деньги, что давал людям, – в том числе. И главное то, что сам заявишь. Это большой плюс в твою пользу. Я знаю, что все будет хорошо. Правда, милый.
Он поднял голову, посмотрел на нее. Она сказала:
– Не так уж все ужасно... – улыбнулась. – Женщины всех возрастов будут слать тебе признания в любви...
Он сказал:
– Сэм сюда придет. Она взглянула на него. Он сунул руку в карман.