Левин Айра. Щепка

Айра Левин
Щепка

Часть первая
Глава первая

   Начать следует с того, что утро понедельника оказалось вполне ничего – Гофманы, как всегда, выясняли отношения; д-р Пальм висел на телефоне, увещевая своего экс-пациента, что жизнь дается всего (один раз и тому подобное; прислуга Коулсов истязала один из хозяйских вибраторов; Лесли общалась в домовой прачечной с Филом, – а чуть позже... вообще грех жаловаться. В вестибюль вошла Макивой, с ней женщина – вылитая Теа Маршалл. Тот же овал лица, такая же темноволосая. Вероятно, на предмет квартиры Б на двадцатом этаже. Косметический ремонт там закончили неделю назад.
   Он продолжил наблюдение. Они поднимались в лифте номер два. Второй монитор, стало быть... А она отлично сложена. Высокая... Грудь в порядке... Темный элегантный костюм... Нет, пожалуй светлый. Через плечо на ремешке сумочка, положила на нее руку, сама вся внимание – Макивой распространяется насчет встроенной системы кондиционирования в кухне, оборудованной "Поггенполем"... Посмотрела на него. Лет тридцать пять – тридцать шесть... Поразительное сходство.
   Он вывел на спаренные экраны гостиную и спальню в 20Б. Она уже в прихожей. Идет в гостиную... каблуки по паркету – цок-цок! цок-цок!.. Со спины тоже неплохо смотрится. Подошла к окну. Мэдисон-авеню... На противоположной стороне низкие дома.
   – В самом деле, вид прелестный, – сказала она. Голос мелодично-гортанный. Как у Теа Маршалл.
   Обручального кольца не видно. Подумал, что вполне может быть замужем, наверняка кто-то есть. Так-так!.. Уже готов оправдывать ее – правда, неизвестно в чем, – сообразив, что ей нужна квартира и, возможно, снимет эту. Постучал по дереву...
   Она повернулась спиной к окну, окинула взглядом комнату, улыбнулась. Вскинув голову, пошла... Смотрит в упор! Теа Маршалл... прямо на него. Перехватило дыхание.
   – Какая забавная люстра! – сказала она. Над головой стеклянная тарелка с плавными изгибами – стиль "Арт деко". В хромированной по центру части – ее уменьшенное изображение, лицом вниз. Вся какая-то малиновая, смотрит с потолка сама на себя.
   – В общем, да! – подала голос миссис Макивой, подходя к ней. – Такие люстры во всем доме. Дорогое удовольствие, конечно. Первоначально планировалось продать квартиры в частную собственность, позже было решено сдавать внаем, включив затраты в арендную плату. В конце концов, для съемщика все равно выгодно.
   Плата за квартиру, безусловно, высокая, подумала она, но не запредельная. Направилась в прихожую, обернувшись, еще раз оглядела комнату. Белая... метров двадцать, может, двадцать два. Окно – большое, широкое. Паркетный пол. В стене, смежной с кухней, – окошечко-проем... Если в квартире все остальное на таком же уровне, придется принимать решение, как говорится, не сходя с места, тем самым осуществив рывок в комфортную жизнь. Вот только так ли уж необходимо расставаться с Бэнк-стрит? А хлопоты, суета, связанные с переездом?
   Пошла в прихожую.
   Кухня оказалась просто красавицей – пластик под орех, нержавейка, под навесными шкафами флюоресцентная подсветка, масса всяких удобных приспособлений. Квадратная... с огромным прилавком для готовки.
   За кухней – ванна. Вообще сплошное сверкание, нечто сногсшибательное. Стены из черного стекла, всякие полочки, вешалки, крючочки тоже черного цвета, хромированная арматура. Сама ванна – огромная. Отдельно – душевая кабина. Над утопленным в стену шкафом – лампы дневного света. На черном стеклянном потолке такой же, как в гостиной, светильник. Тот же самый "Арт деко", только чуть поменьше.
   В дальнем конце прихожей – дверь в спальню. Большая комната, не меньше гостиной, и тоже сверкает белизной. По левой стене сплошь стенные шкафы с дверями типа "аккордеон". Из огромного окна в глубине – еще один совершенно потрясающий вид. Кусочек желтеющего парка, край озера и крыша готического здания, что на Пятой улице. Рядом с окном, по правой стене, письменный стол встанет вполне. Кровать, конечно, за ним. Ничего, что напротив окна – лежи себе и смотри... Она вздохнула, переводя взгляд с собственного отражения в светильнике на миссис Макивой, застывшую в углу, рядом с дверью.
   – Так получилось, что это первая квартира, которую я смотрю, – сказала она.
   Миссис Макивой улыбнулась:
   – Прелестная квартирка! Я бы такую не упустила. Они вернулись в прихожую. Миссис Макивой распахнула шкаф для белья.
   Она еще раз обвела взглядом помещение. На Бэнк-стрит такое милое жилище, подумалось. Высокие потолки, действующий камин... Правда, с тараканами, с Джеффом – это два года – и с Алексом – это целых шесть...
   – Я согласна, – сказала она. Миссис Макивой улыбнулась:
   – В таком случае, прошу вас, вернемся в офис. Заполните необходимые бумаги, и сразу же начнем оформление.

* * *

   Он извелся, ожидая звонка от Эдгара. Тот позвонил в среду, часов около шести вечера.
   – Привет, Эдгар, – сказал он, выключая экраны. – Как ты?
   – Терпимо. А ты?
   – Нормально.
   – Сентябрьская заявка в работе. Естественно, все зависит от того, как поведет себя рынок. В отношении дома вот что: попросил Миллза потолковать с Дмитрием еще разок по поводу вестибюля.
   – Скажи, чтобы попробовал по-русски, – заметил он. – Мрамор пока еще здесь. Имею в виду те две плиты.
   – Новые уже на подходе. Проконтролирую. Как только, так сразу. А у миссис Макивой появился вариант на 20Б. Я тебе говорил, что она свободна?
   – Да, – ответил он. – Говорил.
   – Значит так: Кэй Норрис, тридцать девять, разведена, старший редактор издательства "Диадема". Похоже, мила и тихоня. Репутация, отзывы – все по первому классу. Миссис Макивой говорит, хороша собой. Не расстается с кошкой.
   – Кэй – это имя или инициал?
   – Имя.
   – Стало быть, Кэй Норрис...
   – Совершенно верно. Записав на листке, сказал:
   – Идеальный вариант. Скажи Миллзу, чтобы оказал ей максимум внимания.
   – Скажу. Других новостей нет.
   – Тогда пока, не буду тебя задерживать, – сказал он и нажал на рычаг.
   Кэй Норрис... Подчеркнул жирной чертой.
   – Старше, чем думал. Тридцать девять...
   Теа Маршалл было сорок, когда она умерла. Он тяжело вздохнул.
   Включил спаренные экраны. Ее гостиную вывел на "1", спальню на "2", как в понедельник утром. Спальня... Штор нет, солнце бьет – убавил яркость. В гостиной наоборот... Сделал поконтрастней.
   Положив руки на консоль, прошелся взглядом по двум пустым комнатам. Рядом с ним, справа и слева, сверху вниз – мониторы. На голубовато-белых экранах мерцание – что-то там мелькает, кто-то там мельтешит.

* * *

   Она позвонила Алексу в четверг вечером. Попросила забрать свои книги.
   – Ах ты, Господи! Понимаешь, Кэй, начало семестра, запарка. Не потерпишь месячишко, другой?
   – Извини, не могу, – ответила она. – Перебираюсь на новую квартиру. Так что, или забери их, или здесь оставлю. Между прочим, потеряла всякий интерес к архитектуре. Бог знает, почему.
   Алекс ничего не знал о ее разрыве с Джеффом. Постарался проявить сочувствие:
   – Хорошо, что переезжаешь. Замечательная в общем-то идея – начать все с белого листа. И куда?
   Она объяснила:
   – Буду жить на последнем этаже, прямо под крышей. Ист-ривер из гостиной – как на ладони, а из спальни – кусочек Сентрал-парка. Квартира такая светлая. И соседство славное – старинные низенькие домики, как на картинке. Музей Купера-Хьюитта совсем рядом, через дом.
   – Тринадцать... два нуля... Мэдисон... – протянул он тоном, каким обычно сбивал ее с толку. – Это тот дом, что наособицу? Места занимает мало и торчит, как лучина, скорее даже, как щепка?
   Она вздохнула и сказала:
   – Да, он самый.
   – Кэй, это же дом, где прошлой зимой в машинном отделении лифта у мужика оторвало голову. Вспомнила? Он там еще был завхозом, что ли? По-моему, в этой щепке еще трое или четверо откинули копыта – ни с того, ни с сего, а дом-то совсем новый, можно сказать, с колес. Я тогда почему адрес запомнил? Тринадцать с нулями – несчастливое число. Вот и не будь после этого суеверным... В программе новостей по ящику прямо так и сказали: "Тринадцать с двумя нулями на Мэдисон – роковое число". Еще что-то там говорили, но это я запомнил точно. Конечно, ты...
   – Алекс, – сказала она, – знаю я все это. Камешки в мой огород? Намекаешь, что я с предрассудками?
   – С чего ты взяла? Я только хотел сказать... в общем, и в мыслях не держу, что ты с предрассудками. Просто решил, чтобы ты об этом знала, если вдруг не в курсе.
   – Книги, Алекс. Давай по теме.
   Они договорились, что он заедет в воскресенье после обеда, упакует их, в течение недели перевезет. Попрощались. Она положила трубку.
   Кассандра в брюках... Сплошной негатив, никаких положительных эмоций!..
   Этот хозяйственник... Конечно, ужас! Но квартира все равно отличная. Алекс и ведущий на ТВ со своим блокнотом триллеров из жизни города ее решения не изменят. Три смерти, пусть даже четыре – это не много за три года. Двадцать этажей... По две квартиры на каждом – сорок семей. Конечно, не все семейные, но все-таки всякие там чады-домочадцы. Одни съехали, другие въехали... Обслуга... Арифметика какая-то!
   Фелис потерлась о щиколотку. Она взяла ее на руки. Кисуля!.. Разлеглась на плече, мурлыкая.
   – Ну, Фелис, тебе там понравится, – сказала она, зарываясь в пушистый мех. – Неизведанный мир, а тараканов нет и в помине. И поиграть тебе будет не с кем, моя глупыша! Это я так считаю, а вообще, кто знает...

Глава вторая

   Мужчина в светло-голубом свитере обогнал ее, толкнул дверь из толстого стекла, придержал и, пропуская ее в подъезд, изогнулся дугой. Она несла две плоские коробки – одна на другой – с милыми сердцу хрупкими безделушками. Швейцар в это время усаживал кого-то с чемоданами в такси, из которого она только что вышла. Когда проходила мимо мужчины, задела его вытянутую руку. Улыбнувшись, поблагодарила. Он – голубоглазый, в общем-то красивый – показался ей совсем юношей.
   На мраморном полу, у входа в швейцарскую, елозил на коленях рабочий, Тук-тук! Тук-тук? – не то выбивал плиту, не то, наоборот, уже прилаживал. Над дверями лифтов, на индикаторах красным высвечивалось – Б и 15.
   Молодой человек подошел следом за ней к лифту и встал справа от нее. Она скользнула по нему боковым зрением. Стоит, подняв голову, и смотрит то на один индикатор, то на другой... В руках пластиковая сумка из серии "Благодарим за покупку" со всякой всячиной из супермаркета, Кроссовки "Рябок", джинсы, бледно-голубой пуловер, Хорошая стрижка, подтянут, ее роста, с рыжеватым отливом темно-русые волосы, Лет двадцать пять – двадцать шесть... Он повернулся к ней и сказал:
   – Позвольте ваши коробки.
   – Они не тяжелые, – ответила она. – Спасибо.
   Он улыбнулся. Улыбка обворожительная... Во весь рот. На щеках ямочки, глаза сверкают.
   Она улыбнулась в ответ, взглянула на индикаторы. Б и 15...
   – Что там еще? – спросил этот очень молодой мужчина и направился к контрольным мониторам, мерцающим на стене вестибюля, выложенной мраморными плитками. За кадками с зелеными растениями...
   Вошел швейцар, здоровяк, по имени Терри, в серой униформе, удивительно краснощекий. Когда была здесь последний раз, прощаясь, дала ему десять долларов. Он, взглянув на нее смущенно, сказал:
   – Простите меня, что дверь вам не открыл.
   – Ничего страшного, – ответила она.
   – На пятнадцатом опять лифт держат, – сказал молодой человек.
   Терри кивнул в сторону мониторов:
   – Гофманы эти... – Наклонился, прищурился и ткнул в кнопку. Не отнимая пальца, давил и давил. Обернулся к ней: – Дмитрий только что подогнал вторую машину. Опять загружает.
   – Не скоро, наверное, спустятся, – сказала она. – Надумали, должно быть, перекусить.
   Молодой человек направился к двери на черную лестницу:
   – Выясню, что там.
   – Копуши... – откликнулась она, глянув на него поверх коробок.
   По улице неслась полицейская машина с сиреной, мигая красно-белыми вспышками. Терри – уже наготове! – распахнул дверь настежь: в вестибюль вбегал любитель бега трусцой в хлопчатобумажном костюме с капюшоном.
   – Спускаются, – сказал молодой человек, вернувшись. – Вы переезжаете в наш дом?
   – Да, – ответила она. – В двадцатую Б.
   – Я из тринадцатой А, – сказал он. – Пит Хендерсон.
   – Очень приятно, – ответила она, улыбаясь ему из-за коробок. – Кэй Норрис.
   В стороне бегун продолжал бег на месте, время от времени поглядывая на нее. Она перехватила его взгляд.
   Он стал смотреть на рабочего. Тот по-прежнему что-то там выравнивал, постукивая. Бегуну лет сорок, подумала она. Запавшие щеки, выпирающие скулы, песочного цвета усы...
   – Вы откуда к нам сюда?
   – Бэнк-стрит, – ответила она. – Это в Гринвич-Виллидж.
   Створки лифта разъехались в стороны. Из кабины выскочил ризеншнауцер на поводке и заскользил лапами по мрамору – женщина в голубом брючном костюме из хлопчатобумажной ткани в рубчик удерживала пса. Была она в темных очках с зеркальными стеклами и белой косынке. Мужчина, возникший следом за ней, был в таких же точно очках, в куртке военного образца, слаксах и бейсбольной шапочке. Догнал женщину. Они сплели пальцы рук и потащились за шнауцером на выход.
   Она вошла в кабину лифта, обитую коричневой кожей, повернулась. Пит Хендерсон нажал кнопки 13 и 20, взглянув на нее. Она улыбнулась. Кивнул бегуну. Тот, нажав кнопку 9, тоже кивнул и повернулся к ним спиной. Вдоль позвоночника на серой ткани тренировочного костюма проступали темные пятна. Над дверью, в рамочке, мелькали цифры этажей. Перевела взгляд на видеокамеру в углу кабины. Нахмурилась... Конечно, эта аппаратура, возможно, вещь необходимая – кто застрял? почему? – но, с другой стороны, вызывает беспокойство – тебя видят, за тобой следят...
   Кабина остановилась. Створки разошлись. Холл на девятом ничем не отличается от того, что на двадцатом, и на другом тоже: видела мельком. Везде – стол от "Парсона", зеркало в позолоченной оправе на стене в черно-белую шашечку, коричневый ковер. Мужчина в капюшоне пошел направо, в квартиру А... Створки захлопнулись.
   – Окрестности знаю прилично, – сказал Пит Хендерсон, – если потребуется информация, прошу...
   – Супермаркет напротив ничего? – спросила она.
   – Вполне, – ответил он, – есть еще один, рядом. Слоуновский на Лексингтон. Там дешевле.
   Кабина остановилась. Возник холл на тринадцатом. Ковер – коричневый, шашечка – черно-белая.
   – Рада нашему знакомству, – сказала она.
   Он повернулся, вытянув руку, ухватился за край створки и улыбнулся свой обворожительной улыбкой.
   – С приездом! – сказал он. – Надеюсь, житье-бытье в этом доме вам понравится.
   Он продолжал улыбаться и не давал захлопнуться створкам.
   Она сказала:
   – Мои коробки тяжелеют с каждой минутой.
   – Увлекся! Извините.
   Убрал руку. Створки поехали навстречу друг другу.
   – До свиданья, – сказал он.
   – До свиданья, – ответила она. Створки захлопнулись.
   Она улыбнулась.
   Приятный... подумала она, этот Пит Хендерсон.
   Двадцать семь. Перебор... Явный.

* * *

   Когда ушли грузчики, и мусор улетел в мусоропровод, расположенный на лестничной клетке, она умылась, налила себе стакан диет-пепси и подвергла свое новое жилище критическому разбору. В мягком свете угасающего дня вся ее мебель – смесь современной и викторианской – смотрелась вполне сносно. Она ожидала худшего. Если кое-что заменить, купив что-нибудь этакое в стиле "Арт деко", чтобы люстры хотя бы не казались такими неуместными, выбросить коробки, расставить книги по полкам, развесить картины, повесить шторы – эта квартира будет, безусловно, лучше, чем старая. А какой потрясающий вид из окон! А кухня с ванной? Да здравствует "благословенный покой"! И никаких мемуарных сожалений – вот так! Жаль, конечно, что нет камина. Его будет не хватать. И ей, да и кисуле тоже. Фелис, бывало, только услышит звякание экрана – сразу тут как тут.
   Позвонила своей подруге Рокси, спросила, не забрать ли киску вечером, но та работала и не захотела менять свои планы. Сказала, что сама завтра принесет Фелиску и поможет распаковать вещи. Могут вместе поужинать так как Флетчер в отъезде. Фелиска же в полном порядке.
   Позвонила на работу, поговорила с Сарой. Звонил тот, заходил этот... Словом, дел не так уж и много. И вообще они могут подождать понедельника, решила она. Сводка погоды обещает дивный уик-энд "бабьего лета". А для пятницы день очень даже спокойный. Сказала Саре, чтобы та шла домой.
   Не сходить ли за продуктами прежде, чем начнет разбирать коробки? Для начала распаковала автоответчик, подключила к телефонному аппарату на письменно столе. Проверила: работали. Нашла джемпер цвета спелой кукурузы, натянула поверх батника, поправила прическу. Вот помада, вот румяна... Чуть-чуть не помешает! Кошелек и ключи от квартиры положила в карман джинсов.
   На семнадцатом в лифт вошел высокий лысоватый мужчина в двойке. Кивнули друг другу. Он хотел нажать "вестибюль", то есть "В", но, увидев, что кнопка светится, отдернул руку и попятился. На восьмом вошла женщина в темно-зеленом – коренастая, с тяжелой челюстью, волосы иссиня-черные, прямые, челка скобой. Оглядела Кэй с ног до головы. На ресницах у самой недельный запас туши, на веках – серебристо-голубые тени. Повернулась лицом к дверям. Туфли на высоком каблуке и сумка – из змеиной кожи, наряд – тоже дорогой. Духов, тяжелых и терпких, вылила на себя никак не меньше полфлакона.
   В вестибюле увидела Дмитрия. Стоит поодаль, справа, – кулачищи на бедрах, – нагнув лохматую голову. Направилась к нему, буквально пробиваясь через густую завесу духов женщины в зеленом – та шла в швейцарскую за почтой.
   Дмитрий поднял голову. Она поблагодарила его за помощь и за то, что переезд прошел как по маслу. Накануне, правда, отблагодарила, дав вдвое больше, чем швейцару.
   – Рад за вас, – сказал он, улыбаясь и надувая щеки-яблоки. – Надеюсь, все – как вы хотели, мись Норрис?
   – Все прекрасно, – заверила она. Посмотрела на новые мраморные плитки на полу. – Хорошо получилось.
   Он покачал головой:
   – Не совсем... Управляющий скажет, что отличаются по тону. Вставка-то светлее. Скажет, что нехорошо, – вздохнул он.
   – Не думаю, – возразила она. – Почти невозможно отличить.
   – Так считаете? – взглянул на нее потемневшими глазами.
   – Уверена, – сказала она. – Еще раз спасибо за все.
   – Рад за вас, мись Норрис. Если что, не стесняйтесь. Всегда к вашим услугам.
   Она подошла к двери, толкнула ее. Высокий мужчина, с которым спускалась вместе в лифте, стоял под навесом, а швейцар – раньше она его не видела – свистел в свисток, жестом обозначая, куда следует подъехать такси. Она, придержав дверь, не отпускала ее, пока седовласый мужчина в хлопчатобумажной блузе а-ля Бетховен, подойдя, не ухватился за край, глянув на нее. Улыбнулась ему и направилась на угол Девяносто второй улицы и Мэдисон-авеню.
   "Стойте" поменялось на "Идите" именно тогда, когда подошла к толпе людей на перекрестке. Перешла на противоположную сторону Мэдисон и двинулась по тротуару в обратном направлении. Ресторан "Сарабетс"... Отель "Уэльс"... Еще один ресторан "Остров" – двери настежь по случаю хорошей погоды. "Патрик Мэрфи"... Супермаркет. Вошла внутрь.
   В узких проходах между полками, забитыми до самого потолка всякой всячиной, отыскала все, что собиралась купить, – кошачьи консервы и подстилки, йогурт и соки, чистящие и моющие средства. Цены выше, чем в Гринвич-Вилидже, но она это предвидела. Ее сороковые, решила, станут десятилетием потворства своим желаниям. Покатила коляску к прилавку с мороженым, ваяла упаковку шоколадного.
   Толкая коляску с покупками, направилась к той из двух работающих касс, где очередь короче. Мужчина в бетховенской блузе – в руках корзина – поравнялся с ней у самой кассы. Лет около шестидесяти, решила она. Седые волосы в художественном беспорядке, серую блузу можно с натяжкой тоже назвать седой – на полинявшей от времени, когда-то лиловой, ткани белесые полосы. Лицо... Тоже седое, в смысле – цвет лица серый. В корзине – кусок туалетного мыла и несколько банок сардин.
   – Прошу, – бросил он, пропуская ее впереди себя, будто ему торопиться некуда. Весь его облик, однако, говорил о том, что в потенции предпочел бы везде быть первым.
   – После вас, – сказала она. – Вы подошли раньше. – Спасибо, – ответил он, становясь перед ней, в то время как она откатила коляску чуть назад. Он слегка повернулся, посмотрел на нее. Она отметила, как оживились его глаза, словно бы даже вспыхнули, и еще то, что она выше его ростом.
   – С сегодняшнего дня вы в нашем доме, я прав? – обратился он к ней. Голос сиплый, с хрипотцой.
   Она кивнула.
   – Сэм Эйл, – сказал он. – Как говорится, добро пожаловать... В наш тринадцатый с двумя нулями. Дивный год выдался, просто убийственный...
   Она улыбнулась.
   – Кэй Норрис, – сказала, размышляя о том, где могла слышать его имя и фамилию, возможно, где-то читала о нем.
   – На днях вы выходили из такси с картиной, – сказал он, двигаясь вдоль прилавка перед кассой. – Случайно не Хоппер?
   – К сожалению, нет, – ответила она, подталкивая коляску следом за ним. – Это Цвик. Но Хоппера боготворит.
   – Хорошая картина, – заметил он. – Во всяком случае, из окна третьего этажа. Я обитаю в третьей Б.
   – Вы художник?
   – К сожалению, нет, – ответил он, отворачиваясь и подталкивая корзину по прилавку в сторону контролера. Она подкатила коляску к концу прилавка и достала покупки, а Сэм Эйл – где же она о нем слышала? – уже расплачивался за свое мыло и сардины.
   Он ждал ее у выхода с пластиковой – "Благодарим за покупку" – сумкой в руках, пока контролер укладывал ее покупки. Получилось целых две сумки.
   Они вышли на улицу. Небо стало фиолетовым. Уже горели фонари. Вовсю безумствовал трафик. Пешеходы штурмовали тротуары.
   Он сказал:
   – Думаю, женщина, терпеливо ожидавшая со своими коробками у лифта, когда соизволят спуститься вниз "копуши", в состоянии донести сама свои сумки до дома, я прав?
   Она улыбнулась и ответила:
   – В данный момент правы.
   – Ну и слава Богу!
   Дошли до угла. Она бросила взгляд на свою – отныне! – башню под номером 1300. Фиолетовое небо отражалось в двух шеренгах окон, карабкающихся вверх по узкому фасаду. Быстро нашла свое окно. Под самой крышей, в правой шеренге... Ее окно, собственное.
   – Чертовщина какая-то, а не дом. Будто соринка в глаз попала, прав я? – проскрежетал Сэм Эйл.
   – Соседи, должно быть, не в восторге, – заметила она.
   – Воевали... несколько лет.
   Профиль Сэма Эйла... Носу досталось изрядно! Вероятно, еще в молодые годы. Щека со шрамом, который не скрывает и щетина. Они стояли на перекрестке, ожидая "разрешающей" команды. Она сказала:
   – Не могу вспомнить, но мне знакомы ваше имя и фамилия.
   – Известный ракалия... – прохрипел он, кинув взгляд на светящееся табло. – Могли и слышать. Когда-то, давным-давно, работал на телевидении. "Золотой век телевидения"... Оно еще черно-белое, а я – в то время режиссер – делал передачи из Нью-Йорка живьем. – Он взглянул на нее. – Полагаю, слышали обо мне, когда играли погремушками в своем манеже.
   – Представьте, мне не разрешали смотреть телевизор до шестнадцати лет. Мои родители – учителя. Они словесники.
   – Уверяю вас, не много потеряли, – заметил он. – "Кукла, Мишутка" – куда ни шло. Остальное – так себе, Впрочем, с нынешними шедеврами даже сравнивать не буду.
   "Идите" вспыхнуло на табло. Все пошли, они тоже.
   – Вспомнила, – сказал она, улыбнувшись. – Вы ставили пьесу, в которой главную роль играла Теа Маршалл.
   Он запнулся, затормозил... Уставился на нее. Она тоже остановилась.
   – Я видела пленку с записью в музее радио и телевидения, – сказала она. – В прошлом году. Между прочим, мне много раз говорили, что я на нее похожа. – Они стояли на проезжей части. Пешеходы обходили их, торопясь пересечь широченное авеню. – А мы рискуем расстаться с жизнью! – заметила она.
   Зашагали...
   А вы действительно очень похожи на нее, – сказал он. – Даже голос.
   – Сама я так не считаю, – возразила она. – Ну только если чуточку, самую малость. – Они уже шли по тротуару как вдруг она остановилась и посмотрела на него. – Оказывается, вы поэтому шли за мной...
   Он кивнул. Седая его грива взметнулась.
   – Не переживайте. Я вам не собираюсь мозолить глаза, – заметил. – Просто хотел рассмотреть вас получше. Наверно, думаете любовь... Единственная и неповторимая. Нет. Просто она... мы работали вместе... несколько фильмов.
   Подошли к дому. Не доходя до подъезда, она спросила:
   – Почему она умерла?
   – Перелом шейных позвонков... Упала с лестницы.
   Она вздохнула, покачала головой.
   Швейцар заторопился. Распахнул двери. Был он высокий, костлявый, средних лет, в очках.
   – Давай, Уолт! – сказал Сэм Эйл.
   Уолт взял у нее сумки. Она представилась.
   – Кое-что у Фельдмана надо купить, – сказал Сэм Эйл. – Тогда в музее какую пленку видели?
   – Что-то там в бунгало, на пляже... – ответила она. – С Полом Ньюменом, – добавила: – Ему там, кажется, лет двадцать.
   – "Плененный Наутилус"...
   – Совершенно верно.
   Он кивнул.
   – Это по пьесе Теда Мозеля "Стальной час". Она там неплохо сыграла.
   – Великолепно! Вообще все хорошо играют. Фильм растрогал меня до слез. Режиссерская работа тоже прекрасная.
   – Спасибо, – сказал он. Улыбнулся ей. – До свиданья. – Повернулся и зашагал прочь.
   – До свиданья, – сказала она вслед, провожая его взглядом.