Конечно, позвонил Эдгар.
– Надо же, какая ужасная судьба!
– Не говори! – заметил он, приглушая звук телевизора, стоявшего напротив кровати, метрах в пяти. – Пару раз поднимался вместе с ним в лифте. Произвел впечатление благополучного человека. Приятный такой. – Положив на прикроватную тумбочку пульт дистанционного управления, взял кружку. Зажав телефонную трубку между плечом и ухом, подпихнул под спину подушки.
– Плохо, что в новостях откомментировали хуже некуда.
– Уляжется. Время – великий лекарь, – сказал он, усаживаясь поудобней. – Вспомни Рафаэля. Поговорили и забыли. – Отпил кофе из кружки.
– Здесь совсем другое дело. Во-первых, уже пятый несчастный случай. Во-вторых, он довольно-таки известный писатель, не какой-то хозяйственник. Боюсь, поубавится желающих селиться в нашем доме... Не хочется напоминать, но придется. Предупреждал я, говорил – не стоит сдавать квартиры в наем, помнишь? Если бы послушался тогда, запродал бы квартиры частным собственникам, можно было бы теперь не волноваться. Хотя, конечно, все относительно.
– Прав, ты прав, – заметил он, не сводя глаз с экрана, где крутили коммерческую рекламу какого-то моющего средства. – Жаль, что не послушал тебя. – Отхлебнул кофе.
– Думаю, прессу ты уже видел.
– Да нет, – сказал он. – Еще в койке валяюсь – вчера поздно лег. – Он поставил кружку на тумбочку, взял пульт дистанционного управления.
– Посмотри "Пост". На первой полосе крупными буквами – "Небоскреб ужасов", рядом фотография дома. "Ужасный небоскреб" – это в "Ньюс". От перестановки слов смысл не меняется. И тоже наш дом, как говорится, – во весь рост. "Таймс" вообще расставил акценты: "Писатель – пятая жертва высотки в Ист-Сайде". Завтра, полагаю, будет еще хлестче.
– Уляжется... Успокоятся, – сказал он, переключая одну за другой программы, – На этот раз пошумят подольше, только и всего.
– Телефоны звонят, не переставая. "Кто во главе корпорации?" "Что там думают по этому поводу?"
– Так!.. Ну и что думают?
– Предлагаю, и, кстати, все меня поддерживают – необходимо срочно кого-то кинуть на это дело, чтобы повлиять на общественное мнение.
– Зачем это? – спросил он, щелкая кнопками на пульте. – Пресс-конференция и все такое? Так это только подольет масла в огонь.
– Нет-нет, ни в коем случае! Наоборот... Нужно немедленно переключить внимание средств массовой информации на что-то другое, чтобы сбить накал.
– Мысль... – сказал он, привстав. – А как это можно сделать? Есть что-нибудь?
– Есть пара кандидатур. Зарабатывают ломовые бабки, а налоги не платят. Думаю, сможем натравить на них налоговую инспекцию.
– Гениально, Эдга! Инспекцию надо вздрючить, – сказал он. – Господи, в каком обществе мы живем!
– Да, я рад, что ты – за.
– А как же! Ну ладно, хоп! – Он положил трубку на рычаг. Улыбнулся. Выключил телевизор. Резко отбросив одеяло, встал на пол.
Подойдя к окну, сдвинул раму влево. Вдохнул полной грудью свежий воздух. Поднимаясь на носки, задержал дыхание и, выдыхая, начал колотить себя в грудь кулаками.
Ну и, конечно, позвонил Алекс.
– Как услышал в новостях, так дар речи потерял. Слушай, а ты его знала?
– Нет, – ответила она.
– В твоем доме полный комплект – и самоубийств, и перебор с кокаи...
– Работаю я, Алекс, – оборвала она его.
– Пардон! Решил отметиться и узнать, как ты, что делаешь.
– Я – прекрасно, – сказала она, – связки чеснока висят на окнах и распятия под рукой...
– Не понял.
– Проехали.
Рокси тоже позвонила:
– Господи, какая жалость...
И ее "выключила" довольно быстро:
– Знак судьбы. У него было все не так, как у всех.
Вайда Трависано пожаловала собственной персоной, позвонив в дверь. Вошла "вся из себя" – мейкап, благоухающая, бледно-розовый маникюр. Туалет совершенно потрясающий – цвета слоновой кости атласное платье с искусной вышивкой. Застежка на спине – "бранденбуры": петли и пуговки, величиной с горошину, из атласа. Невозможная застежка! Уже сломала ноготь... Она теребила ворот – платье застегнуто наполовину.
Она попросила Вайду пройти на кухню – включила флюоресцентную подсветку. Склонившись, стала просовывать горошины-пуговки в узкие петли. Вайда стояла, обозревая ногти. Фелис обнюхала Вайдины ноги в чулках. Та похлопала кошку по спине тыльной стороной ладони. Фелис, выгнув спину дугой, продолжила рыбное пиршество.
– Изящная вышивка... Индия?
– Китай. Ах ты, черт! У вас есть маникюрный клей?
– К сожалению, нет! – Застегнула пуговку. – Куда вы сегодня?
– В "Плазу". Там ужин. Прием, в общем. Одно плохо – всяких речей до черта! Губернатор пожалует. Ужасно, правда? Это я про Шира. Разговаривала с ним один раз в лифте. Несколько месяцев назад. Представляете: купил какое-то огромное растение на Третьей авеню. Праздник улицы там был. – Она вздохнула. – Как подумаю, что он лежал там и варился в кипятке. Не мои слова – по Пятому каналу сказал этот – как его? – ну тот, с новостями, так и сказал "варился". – Повернула белокурую головку – прическа волосок к волоску. – Ой! Случайно, он не был вашим другом или кем там еще?
– Нет, не был, – улыбнулась Кэй, застегивая пуговку.
– Бедняга...
Фелис отправилась в прихожую, расположилась там и стала умывать лапкой мордочку.
– А я была знакома с Наоми Сингер, – сказала Вайда, рассматривая надломленный ноготь.
Кэй застегнула пуговку, искоса взглянула на Вайду.
– Мы вместе ходили в Еврейский центр на Лексингтон, – сказала Вайда. – Пару раз. Там курсы насчет того, как отбиваться, если нападут. Вы там были?
– Да. Несколько раз на концерте. Слушала музыку.
– У них деятельность на все случаи жизни. Еврейский – это только так, а вообще все ходят, кто хочет.
– Она, должно быть, была несчастна, – сказала Кэй.
– Да вроде нет. По ней, бывало, и не скажешь. Впрочем, у несчастных как раз ничего и не поймешь. Живая такая была. Конечно, внешне. На вас похожа, между прочим. Темные волосы, овал лица такой же. Однако не такая красивая, как вы. Нет! Вы и ростом повыше. "Я из Б-а-а-а-с-тона". Это она про себя. А вы откуда?
– Из Уичиты.
– А я отовсюду, – сказала Вайда. – Мой папашка генерал-майор ВВС.
Застегнув пуговку, Кэй спросила:
– В "Таймсе" не сообщалось, что было в записке?
– В "Посте" было, но вкратце, – сказала Вайда. – Депрессия у нее была. Буквально на любую тему. Окружающая среда, расизм... Что еще? Ах, да – ядерное оружие. Был у нее какой-то чувак в Бостоне. Она с ним, правда, порвала. Написала и о нем – упомянула. – Вайда вздохнула. – Дмитрий тогда чуть концы не отдал.
– Что вы хотите этим сказать?
– Она чуть было его не прихлопнула, – объяснила Вайда. – Он в тот момент начищал эти... как их? Ну медные палки, которыми крепится навес этот, крыльцо что ли... Тогда он был портье, а Рафаэль – хозяйственник... Она шмякнулась буквально рядом с ним. Вообразите – он весь в крови... Неделю целую приходил в себя в Диснейленде. Жену и ребятенка тоже с ним отправили. Все расходы оплатили.
– И то хорошо, – заметила Кэй, застегнув еще одну пуговку.
– Повезло! Они тут не особенно раскошеливаются. Да и черт с ними, лишь бы этот "падеж людей" прекратился. Ну кто, скажите, сюда поедет? – Она покачала головой, вздохнула. – "Небоскреб ужасов"... Спятить можно! Я прямо чувствую себя, как Джеми Ли в фильме Кертиса.
Кэй застегнула самую верхнюю пуговицу.
– О'кей, Джеми Ли, – сказала она, делая шаг назад, – привет губернатору! Вы его, уверена, сразите наповал и сразу.
На столе в швейцарской среди прочей корреспонденции, полученной для жильцов, лежал пакет и для нее, в элегантной упаковке. На наклейке каллиграфическим почерком: "Викториана, Ист-Сайд, Восемьдесят девятая улица". Посылка – величиной с коробку из-под туфель, довольно тяжелая. Art Nouveau – еще одна изящная наклейка. Она гадала – кто же это, что там? – пока поднималась в лифте с типом с козлиной бородкой до двенадцатого, дальше с японской парочкой до шестнадцатого.
Вопрос "Кто?" разрешился сразу же, как только прочитала послание. Норман и Джун. Почерк Нормана – крупный и круглый. На веленовом листке, с эмблемой "Диадемы" написано: "Ясного неба, ярких звезд, удачи во всем. Любим тебя. Норман и Джун".
"Что?" оказалось внутри упаковки из двух слоев темно-синей бумаги, свернутой в трубку и обмотанной клейкой лентой. Телескоп, старинный, из латуни. Две выдвижные секции – полметра в длину, если раздвинуть. "Либерти Белл", Синклер, 1893 год – это клеймо.
Ощутив себя Ахавом, она сразу же приступила к обзору местности. Вверх по реке буксир тащит баржу, вниз – белая яхточка скользит. По мосту Триборо катятся автомашины. Окна небоскребов... Хм-м!.. Оказывается, не одна она такая – у некоторых, перед окнами, тоже телескопы, только на треногах.
Долго она так стояла. Фелис, конечно, сразу на подоконник и стала тереться о коленки... Мурлыкает.
С Рокси и Флетчером съездила на блошиный рынок в районе Двадцать шестой улицы. Купила пару оловянных подсвечников. В "Энни-холле" и "Манхэттене", китайском ресторанчике, – такие же.
Читала вполне приличную рукопись. В парикмахерской постриглась и слегка изменила оттенок волос. Во "Временах года" обедала с Флоренс Лири Уинтроп. На том месте, где в прошлый раз сидел Шир, – обедал какой-то мужчина.
Потом принимала участие в производственном совещании.
Домашний день пришелся на среду. Было грустно и моросило. Парк стал совершенно бурым. Озеро лежало огромным оловянным блюдом. Дождь сыпал на шиферные башенки Еврейского музея, на потемневший сад, на крыши соседних старинных зданий из песчаника. В такой день приятно сидеть дома, даже если приходится утюжить рукопись Флоренс – странички испещрены стрелочками, пометками, сделанными ее причудливым почерком.
А стирку затеять и вовсе подходящее занятие, подумала она, прочитав, как Сусанна, прежде чем бросить куртку Дерека в стиральную машину, оттирала засохшие пятна крови. В такой день стиральные автоматы в домовой прачечной все свободны. На часах – 3.25. Пусть Сусанна достирывает и не беспокоится. Взяла корзину, набитую грязным бельем из кладовки. Вошла Фелис. Стояла и смотрела, что это хозяйка еще придумала, что это она делает. Кухонные полотенца, банные, всякие мелочи – все в корзину. Сверху – коробку "Тайда". Из кружки с мордашкой Микки Мауса достала монетки, 25 центов каждая, для стиральной машины.
Когда она вошла в прачечную – сплошь белый кафель, – прижимая к себе корзину с бельем и пачкой стирального порошка, Пит – как его? – с рыжевато-каштановой шевелюрой обернулся. Он стоял рядом с сушильным автоматом, напротив входной двери, и смотрел на нее.
– Привет, – сказала она. Подошла к краю прилавка у свободного стирального автомата, водрузила корзину... Соседний автомат работал – горели красные лампочки, слышалось гудение, какое-то жужжание. Рядом – бельевая корзина, но пустая.
– Привет, – сказал он. Голос отразился от кафеля. – Как поживаете?
– Отлично, – ответила она, пожалев, что не привела себя в порядок. Сколько ему? Двадцать семь? Н-да... – А вы?
– Неплохо, – сказал Пит... Хендерсон... – Ну как, устроились окончательно?
– Более-менее. – Она улыбнулась в ответ на его сногсшибательную улыбку.
Одет в зеленую футболку, конечно, в джинсах. Она повернулась к стиральным машинам, подняла крышки бункеров. Вынула фильтры. – Классное оборудование! В этом доме все по последнему слову науки и техники.
– Сначала собирались продавать квартиры, потом передумали, – заметил он, повернувшись к сушилке.
– Тогда мне крупно повезло, – сказала она.
– Мне тоже.
Поставив коробку с порошком рядом с корзиной, начала вынимать вещи. Цветное – к цветному, белое – к белому.
– Почему передумали?
– Спрос упал... – Не понимаю, для чего же тогда делали такие капиталовложения. А вы знаете, кто владелец дома?
– Понятия не имею. Знаю, что чеки об оплате направляются к Макивой-Кортез. – Вдох-выдох. В помещении, выложенном плиткой, получилось достаточно громко. – Веселенькое начало у вашего новоселья.
– И не говорите...
– Репортеры просто озверели. Нормальные с виду люди, но такого понакрутили. Налетели, как акулы. Просто сериал какой-то в духе Джеймса Бонда.
– Он хотел книгу написать о телевидении, – сказала она, положив пару джинсов к цветному. – О том, какие возможности у телевидения и каким образом оно влияет на нашу жизнь. Думаю, написал бы и об акульих замашках.
– Вы были знакомы? – спросил он, обернувшись.
Она, стараясь отцепить носовой платок от пуговицы батника, ответила:
– Шапочно! Нас только накануне познакомили.
– Тема действительно интересная, – сказал он. – Я, например, вырос не отходя от ящика, как говорится. Теперь предпочитаю видак. Кстати, он, наверно, собирался и об этом писать? Видеоаппаратура и все такое.
– Думаю, да, – ответила она. – В детали не вдавался. Да и беседовали мы всего минуту, может, две. Так, в общих чертах...
– Вам, думаю, было бы интересно с ним общаться, – сказал он.
– Безусловно, – заметила она. – Даже очень, – добавила, кидая батник в одну машину, а носовой платок – в другую.
– Пару раз перекинулся с ним общими фразами. О погоде... Знаете, где встречи в основном происходят – в лифте. Зато его книгу о компьютерах прочитал внимательно.
– Я тоже, – сказала она, оборачиваясь. – Ну и как она вам, его книга?
Он помолчал. Нахмурился.
– В общем, ничего. Написана профессионально, но почему-то раздражала, когда читал. – Он взглянул на нее. – Я сам компьютерщик. Вот такие дела! Не вижу причин, чтобы заходиться по этому поводу. Машины есть машины. Обработка данных, причем быстро. Вот и все. А его книга – клиника. Паранойя, я бы сказал.
– Скажете тоже! Какой же он параноик? В этой технике определенная опасность безусловно есть.
– Не знаю, но, по-моему, у него в этом плане перебор.
Она повернулась к машине. Достала из корзины постельное белье – желтое в цветочек. Загрузила в бункер с белым.
– Вы где работаете? – спросила она.
– Я свободный художник, если угодно. Консультирую разные компании, большей частью финансовые. Пишу игры, которые неплохо реализуются на рынке. – Захлопнул дверцу сушильного аппарата. – А вы?
– Я редактор, – ответила она. – Работаю в издательстве "Диадема".
– Пожевать не хотите? Сладости, например? – Идя автомату в дальнем углу помещения, оглянулся через плечо.
– Нет, благодарю вас, – она улыбнулась. Повернувшись к корзине, достала кухонные полотенца, разные салфетки.
Бросил в автомат монетку. Раздался щелчок.
– Тут и для кошки кое-что найдется. Это, чтобы вы знали.
– Чудесно. Не знала, – сказала она, открывая коробку "Тайда".
– И собачкам. Но вот для попугаев нет ничего. Хотя бы зернышко. – Машина клацнула, что-то выпало из автомата в лунку.
Она сыпала порошок сверху на цветное белье, потом оглянулась. Он подходил к ней, на ходу отрывая край от пакета.
Улыбаясь, сказал:
– На днях видел, как вы покупали у Мэрфи кошачьи подстилки. А если точнее, в субботу утром.
– О-о-о-о, – протянула она.
– Был не один, поэтому не мог подойти к вам, засвидетельствовать свое почтение.
Она улыбнулась. Повернулась к машине, добавила "Тайда".
Он облокотился на урчащую машину – через две от нее.
– Кот или кошка? – Кошка, – ответила она. Он доставал из пакетика хрустящие бисквиты.
– А вы откуда родом? – спросила она, насыпая порошок в бункер с белым бельем.
– Из Питсбурга, – ответил он. – Здесь живу уже пять лет. Имею в виду Нью-Йорк. Из них три года в этом доме. – Протянул пакет, сверля ее голубыми глазами.
– Нет-нет, спасибо, – улыбнулась она и закрыла коробку с "Тайдом", утопив носик внутрь. Повернулась к нему спиной, положила коробку с порошком в корзину.
– Я из Уичиты, – сказала она. – Здесь уже... о, Господи!.. восемнадцать лет.
– Я сразу понял, что вы со среднего Запада, – сказал он. – Манера разговора. Слушать вас приятно...
Взглянула на него. Стоит и поглощает крошечные печеньица...
– Спасибо, – ответила она.
Вставив фильтры на место, захлопнула крышки.
– Самое время надевать противогазы, – произнес он вполголоса за ее спиной.
"Джорджио"... Она сразу поняла, что он имел в виду. Обернулась.
Женщина с восьмого, коренастая и с челкой, стояла в дверях, под видеокамерой. На ней были темные очки, на Шее – янтарные бусы, сама в черном платье с длинными рукавами. За ее спиной мужчина вкатывал велосипед в один из лифтов.
Они поздоровались с женщиной с челкой. Та направилась к автоматам. Высоченные каблуки черных туфель цокали по виниловому покрытию, а ее "Джорджио" забивал и "Тайд" и жавель. Пит повел носом, улыбнулся.
Она тоже улыбнулась, опуская монетки в прорезь стиральной машины. Он пошел к сушильным аппаратам. Монетки, между тем, провалились, машина вздрогнула, заурчала.
Она вставила в специальную рамочку дискету с программой, подождала, пока вспыхнули нужные кнопки.
Вошла еще одна женщина. Фыркая и поводя носом, направилась к той машине, у которой только что стоял Пит. Черноволосая толстушка в красной блузке и фиолетовой юбке. Коричневые манжеты. Сняла корзину с машины, открыла крышку.
– Вы в самое время, машина только что остановилась.
– Чего? – женщина повернулась в ее сторону.
– Только... что... остановилась... – сказала она. – Сейчас... – взмахнула рукой. – Все... все...
– Ah, si[1] – сказала женщина, улыбаясь и открывая бункер. Стала вынимать влажное белье и складывать в корзину. – Si, veintecinco minutas[2] – сказала она. – Exactemente. Vientecinco minutes[3].
– Двадцать пять, – сказала Кэй. – Si.
– Спасибо.
Нажала кнопку. В машинах закрутились барабаны. Стирка началась. Взяла с собой коробку с порошком.
– Это еще не все, – сказал Пит, следуя за ней с, корзиной выстиранного белья. Обвел взглядом холл.
Она тоже посмотрела по сторонам. "Джорджио". Победив порошок и жавель, наконец, уехала в лифте.
– Впечатление такое, будто с парфюмерной фабрики к ней подвели шланг, – сказал Пит, когда они вышли в холл.
– "Джорджио", – сказала она. – Этим все сказано. Нажала кнопку между лифтами. Цифра "2" стала буквой "Н", "4" поменялась на "5".
Дверь с лестницы, справа от лифта, распахнулась и вошел Терри. В мокром дождевике. Улыбнулся им и зашагал в прачечную. Из комнаты, где хранились велосипеды, вышел мужчина в насквозь промокшем желтом пончо и в пробковом шлеме. Закрыв дверь на задвижку, кивнула.
Она тоже кивнула ему.
– Все еще поливает? – спросил у него Пит.
– Вообще разошелся. Сильнее, чем раньше, – ответил мужчина. Был он в теле, на вид чуть больше тридцати лет.
Створки левого лифта поехали в стороны.
– Прошу, – сказал Пит, пропуская ее вперед. – Мне тринадцатый. – Она нажала "20" и "13". Мужчина в пончо – "16".
Кабина лифта остановилась в вестибюле. Вошла пожилая, круглолицая женщина в темно-синей шляпе и плаще. Кивнула, отвернулась, нажала "10".
Поднимались молча. Женщина вышла.
– Рад был увидеть вас, – сказал Пит, улыбнувшись, когда кабина остановилась на тринадцатом.
– Я тоже, – сказала она, улыбнувшись в ответ. Мужчина в пончо вышел на шестнадцатом. Она стала подниматься одна.
Когда "19" над дверями поменялся на "20", достала ключи.
– Красивая люстра, – сказала Джун, когда приступили к ужину, расположившись в гостиной с курицей, салатом и бокалами вина. – Твоя?
Все разом вскинули – десять или даже двенадцать – головы к потолку и стали обозревать светильник. И она в том числе.
– Собственность этого дома, – сказала она, восседая на подушках, рядом с журнальным столиком. – Здесь все по последнему слову науки и техники. Раньше планировали запродать квартиры в частную собственность, но таинственный владелец дома решил сдавать их в аренду. Никто не знает, кто он такой. Якобы домом владеет какая-то юридическая фирма с офисом в центре, а он прячется за нее. Возможно, владелец бяка порядочная, но для меня просто добрый Дед Мороз.
– Курица у тебя отменно получается, – сказал Норман.
– У меня... Ха-ха! Пошла и купила у Питака.
– Но кто-то все-таки должен знать, кто он, этот тип, – сказал Гэри.
Она сделала глоток вина.
– Все операции осуществляются через посредников, а те всегда имеют дело только с юристами.
– Неудивительно! – заметила Тамико. – Кому охота раскрываться при такой убийственной рекламе.
– Мы говорили о том, что было в самом начале, – возразила она.
– В самом начале дом был куплен у Барри Бека, – сказала Джун. – Я, например, и подумать не могла, что буду сидеть здесь. А ты, Норман? Помнишь, как мы боролись против постройки этого дома?
– Мы ведь члены общества "Сивитас", – сказал Норман. – Наша организация принимает все меры, чтобы уберечь территорию от подобных построек. На месте этой "щепки" стояли два славных особняка. Битву мы тогда проиграли, но войну выиграли, по крайней мере против таких вот домов. Запретили строительство этих дылд. Правда, спустя месяц после того, как для этого уже был отгрохан фундамент.
– Дом, конечно, первоклассный, – сказал Стюарт. – Люди ходят, двигаются, шумят, и ни одного звука. Будто в доме и двери не хлопают. Вот у меня, там, где я арендую квартиру, слышно, как кладут телефонную трубку.
– Все равно странно! Построить дом для частников, да еще с такими затратами, а потом взять и перерешить, пустив его под аренду, – заметила Тамико.
– Я сама удивляюсь, – сказала Кэй, наполняя бокалы. – Поговорила как-то с Жозефиной Хардинг из расчетного – она вкладывает свои средства в недвижимость, – та объяснила, что в этой части Манхэттена совершенно невыгодно иметь дома, сдающиеся в аренду. Такая тенденция удерживается уже много лет. Словом, позвонила я даме, которая показывала мне квартиру. Она-то мне и рассказала, что ребята из фирмы считают владельца дома занудой, и что он определенно мужского пола, потому что они называют его "сукин сын". Фелис! – прикрикнула она. – Куда? Брысь!.. Он их загонял с разного рода усовершенствованиями, и еще не каждому сдает квартиры. Самых перспективных в смысле оплаты почему-то прокатывает. Флетчер, съешь еще кусочек! Ведет себя так, будто сам живет в этом доме. В трехкомнатной квартире! Это со своими-то миллионами? Венди, почему вино не пьешь?
– Это ровным счетом ничего не значит, – заметил Стюарт. – Здесь он, возможно, заземлился, а живет, где вздумается. Может, у него всяких разных жилищ с полдюжины...
– Я тоже так считаю, – сказала она, наливая вино в Вендин бокал, – но та женщина дала понять, что от него одни беспокойства, стало быть, он живет постоянно здесь.
– Барри Бек, наверно, знаком с ним, – заметила Джун.
– И подрядчик, видимо, тоже. Некий Микеланджело. Бек продал дом, когда строительство еще не было завершено.
– Давайте сменим пластинку. Я этим больше интересоваться не стану. – Сказала она, подливая вина в бокал Гэри. – По-моему, он просто "ку-ку" и пусть дальше обнимается со своей собственностью, а я ему весьма признательна. Берите курицу, умоляю!
Он сидел и смотрел на экран. Покачивал головой, даже пригорюнился слегка.
Попытался даже рассмеяться.
Юмор никогда не помешает.
Так-так! А она, стало быть, дареному коню смотрит в зубы, да еще и справки наводит. А ее боссы кидают ей идеи насчет Микеланджело...
Зануда и сукин сын, оказывается.
Ха-ха-ха!
...Слава Богу, к десерту дело приблизилось. Внесла блюдо с клубничным муссом, поставила на столик.
Может, его когда-нибудь застукают?
А почему нет? Вполне возможно. Позвонят однажды в Дверь и спросят: "Извините за беспокойство, но не могли бы вы уделить пару минут? Есть к вам несколько вопросов. Что вы думаете по поводу смертельных случаев в этом доме?"
Чушь, конечно! Спокойствие прежде всего, и без вибра. Она сама сказала, что больше этим не интересуется.
А Микеланджело давно уже в Бимини, на Багамах. Удит рыбу и трахает новую, молодую жену. Надежный. Скажем, папа римский поинтересуется – чей дом? – ни в жизнь не расколется. Тут все тип-топ!
Встал, налил себе имбирного пива. У него тоже есть курица. Кто желает?
Сидел, ужинал, смотрел. Пьют растворимый, без кофеина. Поглощают клубничный мусс. Ахи! Охи! Сплошной восторг. Хорошо, пусть она радуется.
У Вайды тоже посиделки. И у Стренгерсонов.
Крис рассказывает последние новости Салли.
Кэй выходит провожать распрекрасного Нормана и Джун.
Все-таки не мешает успокоиться. Волноваться вредно.
Что там она про собственность вещала? Оставила, кажется, за ним право на личную жизнь. Так надо понимать.
– Извините, не мог прийти раньше, до гостей, – сказал Дмитрий.
– Ничего страшного, – сказала она, идя вместе с ним в спальню. – Брысь, Фелис! Кому говорю? Брысь!
– Вчера в бойлерной случилось прямо-таки наводнение, – сказал Дмитрий, встряхивая спрэй.
– Только этого и не хватало! – Заметила она.
– Починили! Быстро высохнет. О-хо-хо! Славный нынче денек.
Он поставил спрэй на подоконник, рядом с письменным столом, ухватился обеими руками за край правой панели и стал с силой толкать влево. Удалось сдвинуть панель всего сантиметров на десять. Проделал то же самое с левой панелью.
– Надо же, какая ужасная судьба!
– Не говори! – заметил он, приглушая звук телевизора, стоявшего напротив кровати, метрах в пяти. – Пару раз поднимался вместе с ним в лифте. Произвел впечатление благополучного человека. Приятный такой. – Положив на прикроватную тумбочку пульт дистанционного управления, взял кружку. Зажав телефонную трубку между плечом и ухом, подпихнул под спину подушки.
– Плохо, что в новостях откомментировали хуже некуда.
– Уляжется. Время – великий лекарь, – сказал он, усаживаясь поудобней. – Вспомни Рафаэля. Поговорили и забыли. – Отпил кофе из кружки.
– Здесь совсем другое дело. Во-первых, уже пятый несчастный случай. Во-вторых, он довольно-таки известный писатель, не какой-то хозяйственник. Боюсь, поубавится желающих селиться в нашем доме... Не хочется напоминать, но придется. Предупреждал я, говорил – не стоит сдавать квартиры в наем, помнишь? Если бы послушался тогда, запродал бы квартиры частным собственникам, можно было бы теперь не волноваться. Хотя, конечно, все относительно.
– Прав, ты прав, – заметил он, не сводя глаз с экрана, где крутили коммерческую рекламу какого-то моющего средства. – Жаль, что не послушал тебя. – Отхлебнул кофе.
– Думаю, прессу ты уже видел.
– Да нет, – сказал он. – Еще в койке валяюсь – вчера поздно лег. – Он поставил кружку на тумбочку, взял пульт дистанционного управления.
– Посмотри "Пост". На первой полосе крупными буквами – "Небоскреб ужасов", рядом фотография дома. "Ужасный небоскреб" – это в "Ньюс". От перестановки слов смысл не меняется. И тоже наш дом, как говорится, – во весь рост. "Таймс" вообще расставил акценты: "Писатель – пятая жертва высотки в Ист-Сайде". Завтра, полагаю, будет еще хлестче.
– Уляжется... Успокоятся, – сказал он, переключая одну за другой программы, – На этот раз пошумят подольше, только и всего.
– Телефоны звонят, не переставая. "Кто во главе корпорации?" "Что там думают по этому поводу?"
– Так!.. Ну и что думают?
– Предлагаю, и, кстати, все меня поддерживают – необходимо срочно кого-то кинуть на это дело, чтобы повлиять на общественное мнение.
– Зачем это? – спросил он, щелкая кнопками на пульте. – Пресс-конференция и все такое? Так это только подольет масла в огонь.
– Нет-нет, ни в коем случае! Наоборот... Нужно немедленно переключить внимание средств массовой информации на что-то другое, чтобы сбить накал.
– Мысль... – сказал он, привстав. – А как это можно сделать? Есть что-нибудь?
– Есть пара кандидатур. Зарабатывают ломовые бабки, а налоги не платят. Думаю, сможем натравить на них налоговую инспекцию.
– Гениально, Эдга! Инспекцию надо вздрючить, – сказал он. – Господи, в каком обществе мы живем!
– Да, я рад, что ты – за.
– А как же! Ну ладно, хоп! – Он положил трубку на рычаг. Улыбнулся. Выключил телевизор. Резко отбросив одеяло, встал на пол.
Подойдя к окну, сдвинул раму влево. Вдохнул полной грудью свежий воздух. Поднимаясь на носки, задержал дыхание и, выдыхая, начал колотить себя в грудь кулаками.
Ну и, конечно, позвонил Алекс.
– Как услышал в новостях, так дар речи потерял. Слушай, а ты его знала?
– Нет, – ответила она.
– В твоем доме полный комплект – и самоубийств, и перебор с кокаи...
– Работаю я, Алекс, – оборвала она его.
– Пардон! Решил отметиться и узнать, как ты, что делаешь.
– Я – прекрасно, – сказала она, – связки чеснока висят на окнах и распятия под рукой...
– Не понял.
– Проехали.
Рокси тоже позвонила:
– Господи, какая жалость...
И ее "выключила" довольно быстро:
– Знак судьбы. У него было все не так, как у всех.
Вайда Трависано пожаловала собственной персоной, позвонив в дверь. Вошла "вся из себя" – мейкап, благоухающая, бледно-розовый маникюр. Туалет совершенно потрясающий – цвета слоновой кости атласное платье с искусной вышивкой. Застежка на спине – "бранденбуры": петли и пуговки, величиной с горошину, из атласа. Невозможная застежка! Уже сломала ноготь... Она теребила ворот – платье застегнуто наполовину.
Она попросила Вайду пройти на кухню – включила флюоресцентную подсветку. Склонившись, стала просовывать горошины-пуговки в узкие петли. Вайда стояла, обозревая ногти. Фелис обнюхала Вайдины ноги в чулках. Та похлопала кошку по спине тыльной стороной ладони. Фелис, выгнув спину дугой, продолжила рыбное пиршество.
– Изящная вышивка... Индия?
– Китай. Ах ты, черт! У вас есть маникюрный клей?
– К сожалению, нет! – Застегнула пуговку. – Куда вы сегодня?
– В "Плазу". Там ужин. Прием, в общем. Одно плохо – всяких речей до черта! Губернатор пожалует. Ужасно, правда? Это я про Шира. Разговаривала с ним один раз в лифте. Несколько месяцев назад. Представляете: купил какое-то огромное растение на Третьей авеню. Праздник улицы там был. – Она вздохнула. – Как подумаю, что он лежал там и варился в кипятке. Не мои слова – по Пятому каналу сказал этот – как его? – ну тот, с новостями, так и сказал "варился". – Повернула белокурую головку – прическа волосок к волоску. – Ой! Случайно, он не был вашим другом или кем там еще?
– Нет, не был, – улыбнулась Кэй, застегивая пуговку.
– Бедняга...
Фелис отправилась в прихожую, расположилась там и стала умывать лапкой мордочку.
– А я была знакома с Наоми Сингер, – сказала Вайда, рассматривая надломленный ноготь.
Кэй застегнула пуговку, искоса взглянула на Вайду.
– Мы вместе ходили в Еврейский центр на Лексингтон, – сказала Вайда. – Пару раз. Там курсы насчет того, как отбиваться, если нападут. Вы там были?
– Да. Несколько раз на концерте. Слушала музыку.
– У них деятельность на все случаи жизни. Еврейский – это только так, а вообще все ходят, кто хочет.
– Она, должно быть, была несчастна, – сказала Кэй.
– Да вроде нет. По ней, бывало, и не скажешь. Впрочем, у несчастных как раз ничего и не поймешь. Живая такая была. Конечно, внешне. На вас похожа, между прочим. Темные волосы, овал лица такой же. Однако не такая красивая, как вы. Нет! Вы и ростом повыше. "Я из Б-а-а-а-с-тона". Это она про себя. А вы откуда?
– Из Уичиты.
– А я отовсюду, – сказала Вайда. – Мой папашка генерал-майор ВВС.
Застегнув пуговку, Кэй спросила:
– В "Таймсе" не сообщалось, что было в записке?
– В "Посте" было, но вкратце, – сказала Вайда. – Депрессия у нее была. Буквально на любую тему. Окружающая среда, расизм... Что еще? Ах, да – ядерное оружие. Был у нее какой-то чувак в Бостоне. Она с ним, правда, порвала. Написала и о нем – упомянула. – Вайда вздохнула. – Дмитрий тогда чуть концы не отдал.
– Что вы хотите этим сказать?
– Она чуть было его не прихлопнула, – объяснила Вайда. – Он в тот момент начищал эти... как их? Ну медные палки, которыми крепится навес этот, крыльцо что ли... Тогда он был портье, а Рафаэль – хозяйственник... Она шмякнулась буквально рядом с ним. Вообразите – он весь в крови... Неделю целую приходил в себя в Диснейленде. Жену и ребятенка тоже с ним отправили. Все расходы оплатили.
– И то хорошо, – заметила Кэй, застегнув еще одну пуговку.
– Повезло! Они тут не особенно раскошеливаются. Да и черт с ними, лишь бы этот "падеж людей" прекратился. Ну кто, скажите, сюда поедет? – Она покачала головой, вздохнула. – "Небоскреб ужасов"... Спятить можно! Я прямо чувствую себя, как Джеми Ли в фильме Кертиса.
Кэй застегнула самую верхнюю пуговицу.
– О'кей, Джеми Ли, – сказала она, делая шаг назад, – привет губернатору! Вы его, уверена, сразите наповал и сразу.
На столе в швейцарской среди прочей корреспонденции, полученной для жильцов, лежал пакет и для нее, в элегантной упаковке. На наклейке каллиграфическим почерком: "Викториана, Ист-Сайд, Восемьдесят девятая улица". Посылка – величиной с коробку из-под туфель, довольно тяжелая. Art Nouveau – еще одна изящная наклейка. Она гадала – кто же это, что там? – пока поднималась в лифте с типом с козлиной бородкой до двенадцатого, дальше с японской парочкой до шестнадцатого.
Вопрос "Кто?" разрешился сразу же, как только прочитала послание. Норман и Джун. Почерк Нормана – крупный и круглый. На веленовом листке, с эмблемой "Диадемы" написано: "Ясного неба, ярких звезд, удачи во всем. Любим тебя. Норман и Джун".
"Что?" оказалось внутри упаковки из двух слоев темно-синей бумаги, свернутой в трубку и обмотанной клейкой лентой. Телескоп, старинный, из латуни. Две выдвижные секции – полметра в длину, если раздвинуть. "Либерти Белл", Синклер, 1893 год – это клеймо.
Ощутив себя Ахавом, она сразу же приступила к обзору местности. Вверх по реке буксир тащит баржу, вниз – белая яхточка скользит. По мосту Триборо катятся автомашины. Окна небоскребов... Хм-м!.. Оказывается, не одна она такая – у некоторых, перед окнами, тоже телескопы, только на треногах.
Долго она так стояла. Фелис, конечно, сразу на подоконник и стала тереться о коленки... Мурлыкает.
С Рокси и Флетчером съездила на блошиный рынок в районе Двадцать шестой улицы. Купила пару оловянных подсвечников. В "Энни-холле" и "Манхэттене", китайском ресторанчике, – такие же.
Читала вполне приличную рукопись. В парикмахерской постриглась и слегка изменила оттенок волос. Во "Временах года" обедала с Флоренс Лири Уинтроп. На том месте, где в прошлый раз сидел Шир, – обедал какой-то мужчина.
Потом принимала участие в производственном совещании.
Домашний день пришелся на среду. Было грустно и моросило. Парк стал совершенно бурым. Озеро лежало огромным оловянным блюдом. Дождь сыпал на шиферные башенки Еврейского музея, на потемневший сад, на крыши соседних старинных зданий из песчаника. В такой день приятно сидеть дома, даже если приходится утюжить рукопись Флоренс – странички испещрены стрелочками, пометками, сделанными ее причудливым почерком.
А стирку затеять и вовсе подходящее занятие, подумала она, прочитав, как Сусанна, прежде чем бросить куртку Дерека в стиральную машину, оттирала засохшие пятна крови. В такой день стиральные автоматы в домовой прачечной все свободны. На часах – 3.25. Пусть Сусанна достирывает и не беспокоится. Взяла корзину, набитую грязным бельем из кладовки. Вошла Фелис. Стояла и смотрела, что это хозяйка еще придумала, что это она делает. Кухонные полотенца, банные, всякие мелочи – все в корзину. Сверху – коробку "Тайда". Из кружки с мордашкой Микки Мауса достала монетки, 25 центов каждая, для стиральной машины.
Когда она вошла в прачечную – сплошь белый кафель, – прижимая к себе корзину с бельем и пачкой стирального порошка, Пит – как его? – с рыжевато-каштановой шевелюрой обернулся. Он стоял рядом с сушильным автоматом, напротив входной двери, и смотрел на нее.
– Привет, – сказала она. Подошла к краю прилавка у свободного стирального автомата, водрузила корзину... Соседний автомат работал – горели красные лампочки, слышалось гудение, какое-то жужжание. Рядом – бельевая корзина, но пустая.
– Привет, – сказал он. Голос отразился от кафеля. – Как поживаете?
– Отлично, – ответила она, пожалев, что не привела себя в порядок. Сколько ему? Двадцать семь? Н-да... – А вы?
– Неплохо, – сказал Пит... Хендерсон... – Ну как, устроились окончательно?
– Более-менее. – Она улыбнулась в ответ на его сногсшибательную улыбку.
Одет в зеленую футболку, конечно, в джинсах. Она повернулась к стиральным машинам, подняла крышки бункеров. Вынула фильтры. – Классное оборудование! В этом доме все по последнему слову науки и техники.
– Сначала собирались продавать квартиры, потом передумали, – заметил он, повернувшись к сушилке.
– Тогда мне крупно повезло, – сказала она.
– Мне тоже.
Поставив коробку с порошком рядом с корзиной, начала вынимать вещи. Цветное – к цветному, белое – к белому.
– Почему передумали?
– Спрос упал... – Не понимаю, для чего же тогда делали такие капиталовложения. А вы знаете, кто владелец дома?
– Понятия не имею. Знаю, что чеки об оплате направляются к Макивой-Кортез. – Вдох-выдох. В помещении, выложенном плиткой, получилось достаточно громко. – Веселенькое начало у вашего новоселья.
– И не говорите...
– Репортеры просто озверели. Нормальные с виду люди, но такого понакрутили. Налетели, как акулы. Просто сериал какой-то в духе Джеймса Бонда.
– Он хотел книгу написать о телевидении, – сказала она, положив пару джинсов к цветному. – О том, какие возможности у телевидения и каким образом оно влияет на нашу жизнь. Думаю, написал бы и об акульих замашках.
– Вы были знакомы? – спросил он, обернувшись.
Она, стараясь отцепить носовой платок от пуговицы батника, ответила:
– Шапочно! Нас только накануне познакомили.
– Тема действительно интересная, – сказал он. – Я, например, вырос не отходя от ящика, как говорится. Теперь предпочитаю видак. Кстати, он, наверно, собирался и об этом писать? Видеоаппаратура и все такое.
– Думаю, да, – ответила она. – В детали не вдавался. Да и беседовали мы всего минуту, может, две. Так, в общих чертах...
– Вам, думаю, было бы интересно с ним общаться, – сказал он.
– Безусловно, – заметила она. – Даже очень, – добавила, кидая батник в одну машину, а носовой платок – в другую.
– Пару раз перекинулся с ним общими фразами. О погоде... Знаете, где встречи в основном происходят – в лифте. Зато его книгу о компьютерах прочитал внимательно.
– Я тоже, – сказала она, оборачиваясь. – Ну и как она вам, его книга?
Он помолчал. Нахмурился.
– В общем, ничего. Написана профессионально, но почему-то раздражала, когда читал. – Он взглянул на нее. – Я сам компьютерщик. Вот такие дела! Не вижу причин, чтобы заходиться по этому поводу. Машины есть машины. Обработка данных, причем быстро. Вот и все. А его книга – клиника. Паранойя, я бы сказал.
– Скажете тоже! Какой же он параноик? В этой технике определенная опасность безусловно есть.
– Не знаю, но, по-моему, у него в этом плане перебор.
Она повернулась к машине. Достала из корзины постельное белье – желтое в цветочек. Загрузила в бункер с белым.
– Вы где работаете? – спросила она.
– Я свободный художник, если угодно. Консультирую разные компании, большей частью финансовые. Пишу игры, которые неплохо реализуются на рынке. – Захлопнул дверцу сушильного аппарата. – А вы?
– Я редактор, – ответила она. – Работаю в издательстве "Диадема".
– Пожевать не хотите? Сладости, например? – Идя автомату в дальнем углу помещения, оглянулся через плечо.
– Нет, благодарю вас, – она улыбнулась. Повернувшись к корзине, достала кухонные полотенца, разные салфетки.
Бросил в автомат монетку. Раздался щелчок.
– Тут и для кошки кое-что найдется. Это, чтобы вы знали.
– Чудесно. Не знала, – сказала она, открывая коробку "Тайда".
– И собачкам. Но вот для попугаев нет ничего. Хотя бы зернышко. – Машина клацнула, что-то выпало из автомата в лунку.
Она сыпала порошок сверху на цветное белье, потом оглянулась. Он подходил к ней, на ходу отрывая край от пакета.
Улыбаясь, сказал:
– На днях видел, как вы покупали у Мэрфи кошачьи подстилки. А если точнее, в субботу утром.
– О-о-о-о, – протянула она.
– Был не один, поэтому не мог подойти к вам, засвидетельствовать свое почтение.
Она улыбнулась. Повернулась к машине, добавила "Тайда".
Он облокотился на урчащую машину – через две от нее.
– Кот или кошка? – Кошка, – ответила она. Он доставал из пакетика хрустящие бисквиты.
– А вы откуда родом? – спросила она, насыпая порошок в бункер с белым бельем.
– Из Питсбурга, – ответил он. – Здесь живу уже пять лет. Имею в виду Нью-Йорк. Из них три года в этом доме. – Протянул пакет, сверля ее голубыми глазами.
– Нет-нет, спасибо, – улыбнулась она и закрыла коробку с "Тайдом", утопив носик внутрь. Повернулась к нему спиной, положила коробку с порошком в корзину.
– Я из Уичиты, – сказала она. – Здесь уже... о, Господи!.. восемнадцать лет.
– Я сразу понял, что вы со среднего Запада, – сказал он. – Манера разговора. Слушать вас приятно...
Взглянула на него. Стоит и поглощает крошечные печеньица...
– Спасибо, – ответила она.
Вставив фильтры на место, захлопнула крышки.
– Самое время надевать противогазы, – произнес он вполголоса за ее спиной.
"Джорджио"... Она сразу поняла, что он имел в виду. Обернулась.
Женщина с восьмого, коренастая и с челкой, стояла в дверях, под видеокамерой. На ней были темные очки, на Шее – янтарные бусы, сама в черном платье с длинными рукавами. За ее спиной мужчина вкатывал велосипед в один из лифтов.
Они поздоровались с женщиной с челкой. Та направилась к автоматам. Высоченные каблуки черных туфель цокали по виниловому покрытию, а ее "Джорджио" забивал и "Тайд" и жавель. Пит повел носом, улыбнулся.
Она тоже улыбнулась, опуская монетки в прорезь стиральной машины. Он пошел к сушильным аппаратам. Монетки, между тем, провалились, машина вздрогнула, заурчала.
Она вставила в специальную рамочку дискету с программой, подождала, пока вспыхнули нужные кнопки.
Вошла еще одна женщина. Фыркая и поводя носом, направилась к той машине, у которой только что стоял Пит. Черноволосая толстушка в красной блузке и фиолетовой юбке. Коричневые манжеты. Сняла корзину с машины, открыла крышку.
– Вы в самое время, машина только что остановилась.
– Чего? – женщина повернулась в ее сторону.
– Только... что... остановилась... – сказала она. – Сейчас... – взмахнула рукой. – Все... все...
– Ah, si[1] – сказала женщина, улыбаясь и открывая бункер. Стала вынимать влажное белье и складывать в корзину. – Si, veintecinco minutas[2] – сказала она. – Exactemente. Vientecinco minutes[3].
– Двадцать пять, – сказала Кэй. – Si.
– Спасибо.
Нажала кнопку. В машинах закрутились барабаны. Стирка началась. Взяла с собой коробку с порошком.
– Это еще не все, – сказал Пит, следуя за ней с, корзиной выстиранного белья. Обвел взглядом холл.
Она тоже посмотрела по сторонам. "Джорджио". Победив порошок и жавель, наконец, уехала в лифте.
– Впечатление такое, будто с парфюмерной фабрики к ней подвели шланг, – сказал Пит, когда они вышли в холл.
– "Джорджио", – сказала она. – Этим все сказано. Нажала кнопку между лифтами. Цифра "2" стала буквой "Н", "4" поменялась на "5".
Дверь с лестницы, справа от лифта, распахнулась и вошел Терри. В мокром дождевике. Улыбнулся им и зашагал в прачечную. Из комнаты, где хранились велосипеды, вышел мужчина в насквозь промокшем желтом пончо и в пробковом шлеме. Закрыв дверь на задвижку, кивнула.
Она тоже кивнула ему.
– Все еще поливает? – спросил у него Пит.
– Вообще разошелся. Сильнее, чем раньше, – ответил мужчина. Был он в теле, на вид чуть больше тридцати лет.
Створки левого лифта поехали в стороны.
– Прошу, – сказал Пит, пропуская ее вперед. – Мне тринадцатый. – Она нажала "20" и "13". Мужчина в пончо – "16".
Кабина лифта остановилась в вестибюле. Вошла пожилая, круглолицая женщина в темно-синей шляпе и плаще. Кивнула, отвернулась, нажала "10".
Поднимались молча. Женщина вышла.
– Рад был увидеть вас, – сказал Пит, улыбнувшись, когда кабина остановилась на тринадцатом.
– Я тоже, – сказала она, улыбнувшись в ответ. Мужчина в пончо вышел на шестнадцатом. Она стала подниматься одна.
Когда "19" над дверями поменялся на "20", достала ключи.
* * *
В пятницу она принимала у себя друзей. Кое-кого из "Диадемы" и Рокси с Флетчером. Все расхваливали квартиру, Фелис и Роксиного "Сокола". По очереди смотрели в телескоп, пили водку, содовую и белое вино, обсуждали ближневосточный кризис, планы на весну.– Красивая люстра, – сказала Джун, когда приступили к ужину, расположившись в гостиной с курицей, салатом и бокалами вина. – Твоя?
Все разом вскинули – десять или даже двенадцать – головы к потолку и стали обозревать светильник. И она в том числе.
– Собственность этого дома, – сказала она, восседая на подушках, рядом с журнальным столиком. – Здесь все по последнему слову науки и техники. Раньше планировали запродать квартиры в частную собственность, но таинственный владелец дома решил сдавать их в аренду. Никто не знает, кто он такой. Якобы домом владеет какая-то юридическая фирма с офисом в центре, а он прячется за нее. Возможно, владелец бяка порядочная, но для меня просто добрый Дед Мороз.
– Курица у тебя отменно получается, – сказал Норман.
– У меня... Ха-ха! Пошла и купила у Питака.
– Но кто-то все-таки должен знать, кто он, этот тип, – сказал Гэри.
Она сделала глоток вина.
– Все операции осуществляются через посредников, а те всегда имеют дело только с юристами.
– Неудивительно! – заметила Тамико. – Кому охота раскрываться при такой убийственной рекламе.
– Мы говорили о том, что было в самом начале, – возразила она.
– В самом начале дом был куплен у Барри Бека, – сказала Джун. – Я, например, и подумать не могла, что буду сидеть здесь. А ты, Норман? Помнишь, как мы боролись против постройки этого дома?
– Мы ведь члены общества "Сивитас", – сказал Норман. – Наша организация принимает все меры, чтобы уберечь территорию от подобных построек. На месте этой "щепки" стояли два славных особняка. Битву мы тогда проиграли, но войну выиграли, по крайней мере против таких вот домов. Запретили строительство этих дылд. Правда, спустя месяц после того, как для этого уже был отгрохан фундамент.
– Дом, конечно, первоклассный, – сказал Стюарт. – Люди ходят, двигаются, шумят, и ни одного звука. Будто в доме и двери не хлопают. Вот у меня, там, где я арендую квартиру, слышно, как кладут телефонную трубку.
– Все равно странно! Построить дом для частников, да еще с такими затратами, а потом взять и перерешить, пустив его под аренду, – заметила Тамико.
– Я сама удивляюсь, – сказала Кэй, наполняя бокалы. – Поговорила как-то с Жозефиной Хардинг из расчетного – она вкладывает свои средства в недвижимость, – та объяснила, что в этой части Манхэттена совершенно невыгодно иметь дома, сдающиеся в аренду. Такая тенденция удерживается уже много лет. Словом, позвонила я даме, которая показывала мне квартиру. Она-то мне и рассказала, что ребята из фирмы считают владельца дома занудой, и что он определенно мужского пола, потому что они называют его "сукин сын". Фелис! – прикрикнула она. – Куда? Брысь!.. Он их загонял с разного рода усовершенствованиями, и еще не каждому сдает квартиры. Самых перспективных в смысле оплаты почему-то прокатывает. Флетчер, съешь еще кусочек! Ведет себя так, будто сам живет в этом доме. В трехкомнатной квартире! Это со своими-то миллионами? Венди, почему вино не пьешь?
– Это ровным счетом ничего не значит, – заметил Стюарт. – Здесь он, возможно, заземлился, а живет, где вздумается. Может, у него всяких разных жилищ с полдюжины...
– Я тоже так считаю, – сказала она, наливая вино в Вендин бокал, – но та женщина дала понять, что от него одни беспокойства, стало быть, он живет постоянно здесь.
– Барри Бек, наверно, знаком с ним, – заметила Джун.
– И подрядчик, видимо, тоже. Некий Микеланджело. Бек продал дом, когда строительство еще не было завершено.
– Давайте сменим пластинку. Я этим больше интересоваться не стану. – Сказала она, подливая вина в бокал Гэри. – По-моему, он просто "ку-ку" и пусть дальше обнимается со своей собственностью, а я ему весьма признательна. Берите курицу, умоляю!
Он сидел и смотрел на экран. Покачивал головой, даже пригорюнился слегка.
Попытался даже рассмеяться.
Юмор никогда не помешает.
Так-так! А она, стало быть, дареному коню смотрит в зубы, да еще и справки наводит. А ее боссы кидают ей идеи насчет Микеланджело...
Зануда и сукин сын, оказывается.
Ха-ха-ха!
...Слава Богу, к десерту дело приблизилось. Внесла блюдо с клубничным муссом, поставила на столик.
Может, его когда-нибудь застукают?
А почему нет? Вполне возможно. Позвонят однажды в Дверь и спросят: "Извините за беспокойство, но не могли бы вы уделить пару минут? Есть к вам несколько вопросов. Что вы думаете по поводу смертельных случаев в этом доме?"
Чушь, конечно! Спокойствие прежде всего, и без вибра. Она сама сказала, что больше этим не интересуется.
А Микеланджело давно уже в Бимини, на Багамах. Удит рыбу и трахает новую, молодую жену. Надежный. Скажем, папа римский поинтересуется – чей дом? – ни в жизнь не расколется. Тут все тип-топ!
Встал, налил себе имбирного пива. У него тоже есть курица. Кто желает?
Сидел, ужинал, смотрел. Пьют растворимый, без кофеина. Поглощают клубничный мусс. Ахи! Охи! Сплошной восторг. Хорошо, пусть она радуется.
У Вайды тоже посиделки. И у Стренгерсонов.
Крис рассказывает последние новости Салли.
Кэй выходит провожать распрекрасного Нормана и Джун.
Все-таки не мешает успокоиться. Волноваться вредно.
Что там она про собственность вещала? Оставила, кажется, за ним право на личную жизнь. Так надо понимать.
– Извините, не мог прийти раньше, до гостей, – сказал Дмитрий.
– Ничего страшного, – сказала она, идя вместе с ним в спальню. – Брысь, Фелис! Кому говорю? Брысь!
– Вчера в бойлерной случилось прямо-таки наводнение, – сказал Дмитрий, встряхивая спрэй.
– Только этого и не хватало! – Заметила она.
– Починили! Быстро высохнет. О-хо-хо! Славный нынче денек.
Он поставил спрэй на подоконник, рядом с письменным столом, ухватился обеими руками за край правой панели и стал с силой толкать влево. Удалось сдвинуть панель всего сантиметров на десять. Проделал то же самое с левой панелью.