Страница:
«Пусть, – мрачно подумала она. – Пусть думает что хочет. Все равно он уже в прошлом, и это никак нельзя исправить».
Вечером Орыся высадила ее около супермаркета.
Последнюю неделю месяца Катя жила на деньги, которые ей дала подруга. Она совсем не покупала еды, питаясь в экспресс-кафе на бесплатные талоны. Но некоторые вещи были более необходимы, чем питание: мыло «Палмолив», дезодорант, чулки, гигиенические прокладки, крем и так далее. Без всего этого никак нельзя было обойтись. Поэтому в магазине Катя, лелея мысль о скорой зарплате, спустила все оставшиеся деньги. «Компенсация за визит Олега», – решила она, расплачиваясь в кассе за «Импульс», «Эльсэв», две оранжевые упаковки «Либресс», рулон туалетной бумаги и крем «Нивеа». В продуктовом отделе Катя не удержалась и купила один лимон (с веточкой и зеленым листиком) и коробку шоколадных конфет.
Она пробиралась неосвещенной улицей от задней стены супермаркета к «своему» двору, стараясь не собирать полами шубы грязноватый снег с верхушек сугробов, и предвкушала: сейчас она сделает ароматизированную ванну, помоет голову «Эльсэвом», намажет лицо и шею толстым слоем крема и будет пятнадцать минут плескаться в теплой воде. Потом – пить чай с лимоном и конфетами. Съест сразу половину коробки – теперь она может не опасаться за свою фигуру.
На фоне этих приятных мыслей образ Олега Кирилловича бледнел, растворялся и уже не причинял былых страданий. Даже воспоминание о том, что он почти оскорбил ее сегодня, не вызывало негодования. «Ну и пусть, – думала Катерина, – пусть он считает меня кем угодно. Сейчас искупаюсь, возьму книгу и буду есть шоколад. Сколько захочу – столько и съем. Вот так вот! Какой же бессовестный! Как он смеет думать про меня всякие гадости? Нет, моя любовь уже кончилась. Теперь он меня раздражает. Действительно, время лечит. Но что-то слишком оперативно. И месяца не прошло! Но если он еще пару раз появится в нашей фирме и заподозрит меня в чем-нибудь мерзком, мое раздражение сменится ненавистью. Как быстро, однако, кончилась моя любовь. А была ли она?..» Катя собиралась страдать по крайней мере год.
Сзади послышалось дыхание, и кто-то схватил Катю за локоть. Катя вскрикнула и резко обернулась.
«Маньяк! Убийца! – пронеслось в голове. – Он меня задушит!»
Высокий парень, лица которого она не увидела в темноте, отпрянул назад, за Катину спину, схватил ее сзади за воротник шубы, а другой рукой попытался вырвать сумку. Когда Катерина осознала, что покушаются не на ее жизнь, а на ее магазинные трофеи, силы вернулись к ней, и она гневно закричала:
– Сумку мою захотел?! Не отдам! Ты, кретин! Урод!
Мысль о том, что у нее сейчас отберут ее маленькое вечернее счастье, купленное на последние деньги, и дезодорант, и шампунь – о нет, только не это! – и коробку шоколадных конфет, привела Катерину в ярость.
– Сволочь! – вопила она, вырываясь из рук бандита. – Ничего не получишь, ничего!
Никогда еще в жизни Катя не испытывала столь яркого чувства гнева и освобождения. Законы поведения, страх, благовоспитанность – все осталось гдето позади. Только лютый собственнический инстинкт управлял сейчас ею. Она была готова драться насмерть, кусаться и царапаться, как первобытная женщина, отстаивающая добытую ногу мамонта.
Внезапно совсем рядом на дорожке показалась небольшая компания. Парень бросил Катю и оживленным галопом умчался прочь по сугробам.
– Девушка, что с вами? – спросил кто-то.
Катя сидела на снегу.
– Все нормально, – ответила Катя срывающимся голосом, – у меня пытались сумку отобрать..
– Да у тебя кровь, – сказала одна из женщин, приглядываясь. Катерину извлекли из сугроба.
– Хорошо, что ножом не пырнули, – сказал мужчина. – Шуба-то дорогая.
– Нет, он только сумку хотел.
– Дойдешь сама до дому? Тебе далеко?
– Нет, не далеко.
Катя махнула рукой за деревья, откуда выглядывал ее дом, и побежала.
Всю ночь она носилась по саванне, преследуя антилопу. Она была сильной, быстрой львицей, и ей хотелось вонзить острые когти в теплую глупую добычу, рвать зубами ее кожу, орошать сухую землю ручьями вскипающей крови. Катя проснулась среди ночи. Лоб покрылся испариной, в груди тяжело билось сердце. «Что со мной? – лихорадочно думала она. – Я готова была убить его. За гигиенические прокладки и коробку конфет! Я готова была зубами вцепиться в его горло! Неужели это я? Почему я такая агрессивная, злая?! Костюм испорчен, Виктор Сергеевич пристает, Олег терроризирует своей любовью, бандит покушается на мои драгоценные вещички! Почему все так враждебно?! Почему я все время должна сражаться? – Катя уткнулась головой в подушку и попыталась зареветь. – Я хочу домой, к маме!»
Попытка всласть поплакать с треском провалилась. Вместо этого Катерина перевернулась на спину и гордо улыбнулась в темноте. По крайней мере, в битве с грабителем она вышла победительницей.
Они сидели в автомобиле и смотрели сквозь стекла на плотный поток людей, идущих мимо них по зимней улице. Максим то и дело взглядом выхватывал из толпы привлекательное женское лицо.
– Для этого ты прикупил такой заманчивый шарфик? – скептическим тоном осведомился Макс. – Будешь завлекать жертву?
Андрей сегодня действительно надел яркий шарф, который, по его мнению, мило сочетался с дорогим черным пальто.
– А что? Плохо? – с подозрением спросил он.
– Да нет. Просто сейчас у тебя вид опытного жиголо. А это не твоя стезя.
– Шарф мне подарила Софья Викентьевна. Я полагал, что выгляжу в нем неплохо.
– Так оно и есть, – кротко согласился Макс. – Ты выглядел бы неплохо даже в лаптях и со страусиным пером на голове.
– Но ты меня отвлек! – возмутился Андрей. – У меня мало времени. Давай, двигаемся. Знакомься с девушкой и по возможности пытайся ее задушить.
– Но чтобы потом ни одна душа не смогла тебя опознать, чтобы на девице не было синяков, ссадин и ее взгляд, желательно, оставался умиротворенным.
– На что ты меня толкаешь?
– Это следственный эксперимент. Я пытаюсь понять, почему жертвы не сопротивляются.
– А если я снова напорюсь на садистку? Типа воронежской Алисы? Мне страшно, Эндрю!
– Давай-давай, выходи, нечего дрожать. Встречаемся здесь через час.
Андрей пробирался сквозь толпу, высматривая симпатичных девочек. «Я жиголо, – убеждал он себя. – Как принято знакомиться с женщинами? Вот эта, в синей шапочке? Нет, слишком деловая, не остановится. Вот хорошенькая, в зеленом пуховике…»
– Девушка! – окликнул Андрей, поражаясь, как нерешительно и робко звучит его голос.
Девушка с готовностью притормозила.
– Э… Который час?
Девушка выдернула из толстого рукава белое запястье и четко сообщила:
– Четырнадцать восемнадцать. Пожалуйста.
В следующее мгновение зеленый пуховик уже растворился в толпе.
«Черт!»
– Девушка!
Красотка в песцовом полушубке и норковом берете настороженно окинула взглядом неудачливого альфонса.
– Я вас слушаю.
– Не подскажете, который час?
Девушка смерила Андрея с ног до головы оценивающим взглядом и, видимо, осталась довольна.
– А почему это вас интересует? – настороженно спросила она.
Андрей растерялся. Все было при нем – и рост, и фигура, и красивый нос, и твердый подбородок… Он был привлекателен и импозантен в своем ярком шарфике, но совершенно не умел манипулировать девушками. Начиная с пятнадцати лет девицы шли на него плотными рядами, как солдаты, Андрею оставалось только или протянуть руку и взять или отказаться. Сейчас он стоял, ошарашенный поворотом диалога, и не мог ничего ответить.
– Если хотите познакомиться с женщиной, – назидательно произнесла песцовая девица, – глупее вопроса, чем «который час?», не придумаешь. Спросили бы, например, где здесь можно купить маринованные лапки ящериц или не знаю ли я, какую на завтра обещали погоду в Риме. А вы «сколько времени?». Нельзя же быть таким банальным! К тому же ваш будильник сияет, будто медный таз, и его стук сейчас слышен, наверное, и на Красной площади.
Андрей растерянно глянул вниз и увидел, что действительно, из-под рукава черного пальто предательски выглядывают и блестят швейцарские часы, подаренные ему недавно отцом.
Песцовая девушка тоже исчезла. Андрей вздохнул и помотал головой. «Как это у других все просто получается?»
– Девушка… – вновь нерешительно позвал он, – постойте.
На этот раз ему достался тинейджер в неуклюжих замшевых ботинках и кожаной куртке.
– Чего? – недовольно бросила девчонка. – Я спешу.
– Не подскажете, где здесь можно купить маринованные лапки динозавров, то есть ящериц? И какая завтра будет погода в Риме?
Малютка секунду раздумывала, потом тихо спросила у себя:
– И почему такие идиоты не лечатся? И пошла дальше.
– Действительно идиот, – резюмировал Андрей свое бесславное поражение.
Через час бесплодных попыток сыщик вернулся к автомобилю. Довольный Макс уже сидел внутри, Андрей окинул друга новым взглядом.
«Глаза маленькие, – подумал он, изучая Максима, – волосы светлые, пять штук на череп. Нос – „здравствуй, ужас“. Сутулится. А ведь сейчас он мне ь скажет, что подцепил не менее двух девиц!»
– Ну что, сыщик? С победой? У меня пять штук.
– Пять! – с благоговением воскликнул Андрей.
– Пять, – спокойно подтвердил Макс. – В среднем по двенадцать минут на девочку. Рассказывать? Рассказываю. Первая бросилась на меня, как только я, простившись с тобою, завернул за угол.
– Сама? – не поверил Андрей.
– А что? Не оскорбляй меня своим наивным удивлением. Я не урод, мальчишка что надо. Конечно, не такой роскошный мен, как ты, но все же парень обаятельный. Короче, мы побеседовали несколько минут, увлек я ее в подворотню, чтобы спрятаться от ветра, провел ладонью по розовой щеке, сказал, какая ты теплая там внутри, и сунул руки под шарф, к шее. А она смеется и говорит: «Максимушка, ты такой страстный!» Один труп готов.
– Не понимаю. Через две минуты знакомства она уже называет тебя «Максимушкой»?
– Что ж, называть «товарищ Колотов»? Подхожу ко второй. Говорю ей тихо и напряженно: «Девушка, пожалуйста, не двигайтесь. Вы на мушке. Шубу, что на вас, выследило вооруженное подразделение „Гринписа“. Но я готов спасти и вас, и шубу». Шеи у них тонкие, горячие. Гад, который их душит, несомненно получает от этого кайф. Подлый импотент. А ты, Эндрю, я знаю, можешь сломать противнику шею одним движением руки. Айкидист. Научи меня.
– Зачем?
– Вдруг маньяк бисексуален? И переключится в скором времени на мужские шеи? Я не хочу стать его новой жертвой.
– Не болтай ерунду. Подбрось меня до управления, Макс. Я тебе благодарен, ты мне помог.
– О'кей. Знаешь, эти девицы сами лезут в руки.
– Никакой осмотрительности. Почему они такие доверчивые? Не читают газет? Не смотрят криминальную хронику?
– Молодые, глупые.
– Эх, проворонил я когда-то Катерину! – вздохнул Максим.
– Что это ты вдруг вспомнил о ней? – удивился Андрей.
– По аналогии. Вот Катерина, я думаю, не стала бы знакомиться на улице с кем попало. Такая девочка! Заноза в сердце. Жаль, досталась не мне.
– Я ее недавно видел.
– Да ты что? Как она?
– Еще лучше, чем прежде. Думаю, каждый прожитый день прибавляет ей обворожительности и шарма. Такой возраст – восемнадцать лет.
– Не скажи. Я в восемнадцать лет был на грани самоубийства из-за прыщей, которые преследовали меня, как татаро-монгольские захватчики. Да, Катюшу мы потеряли. Наверное, она сейчас где-нибудь в Анталье, лежит на резиновом матрасе, потягивает через трубочку охлажденный апельсиновый сок, а отвратительный спонсор смазывает ей спинку маслом для загара.
– Наверное, – кивнул Андрей.
Они смотрели в потолок. Потолок был примечателен лишь своим звукоизоляционным покрытием.
– Леня… – слабо позвала Орыся, – мне надо с тобой поговорить.
Они только что энергично освободили от продуктов две полочки холодильника и теперь прислушивались к внутрижелудочным диалогам сосисок и пюре.
– Леня, почему ты всегда выжимаешь лимон? Послеобеденная умиротворенность была несвойственна Орысе.
– А что, – вяло спросил Леня, – какие проблемы?
Какие-какие! Трудно тебе взять нож и отрезать? Нет, обязательно надо сжать его в кулаке и давить, давить, пока не вытечет весь сок, а мне остаются какие-то лохмотья! – Орыся глухо раздражалась по мере приближения к восклицательному знаку. – Надоело!
– Бери новый, – предложил Леонид. Он протянул руку с миролюбивым намерением нащупать Орысину грудь и погладить ее, но демаркационная линия недовольно заворчала. – Давай поженимся? У нас уже вполне супружеские разговоры. Про лимоны. Про носки.
– Про носки я ничего не говорила.
– Говорила. Что я их разбрасываю.
– Конечно! Накидал! Последний раз я вытащила носок из чемодана с косметикой! Специально подкладываешь? Чтобы я о тебе ни на секунду не забывала?
– Из чемодана?
– Да. Отвратительный носок с фиолетовой галкой сбоку.
– Боже мой, а я метался, не мог найти! Опоздал на встречу, надел другую пару, не в тон. А ты, оказывается, засунула его в свой сундук с губной помадой!
– Приехали.
Леня привалился к Орысе. Из-под его плеча выполз, изворачиваясь, недовольный Джим. Он раздраженно дернул бедром, высвобождая придавленный хвост.
– Леня, прекрати! – отбивалась Орыся. – Каждый раз одно и то же!
– Как я тебя люблю! Моя недовольная, сердитая малышка. Может быть, это самое?
– Да нам уже на работу пора ехать, dobbiamo andare! – возмутилась Орыся. – Некогда.
– Успеем.
– Я должна еще завезти тебя в рекламное агентство. Это большой крюк. Нет, ни за что! Нет, нет, нет!!!
– Я поеду на автобусе, – поклялся Леонид, освобождая шею от галстука, плечи – от пиджака.
– Ну хорошо, – согласилась Орыся. – Ладно. Но только один раз.
– Спасибо, милая. Бросила льву цыплячье крылышко.
– Тоже мне лев! – уже примирительно заметила Орыся.
Она разоблачалась, и ее агрессивность убывала с каждым предметом одежды, сбрасываемым на пол.
Когда одежды не осталось, а Джим незаметно исчез из комнаты, Орыся упала на кровать и нетерпеливо воскликнула:
– Ну что же ты возишься? Быстрее, я горю, туши меня!
Пожарная бригада не замедлила явиться.
Во дворе залаял пес.
«Что ты надрываешься, придурок? У, как я вас ненавижу. Трусливые, подобострастные животные.
За кость родину готовы продать. Так и вьется вокруг хозяина, в глаза заглядывает, хвостом виляет, того гляди задница отвалится. Любить надо гордо».
Так, как Джим любил Орысю. Он никогда не напрашивался на ласку, но если хозяйка брала его на руки или просто подсовывала свою маленькую изящную ступню под Джимово пушистое брюхо и пыталась оторвать кота от пола, сердце колор-пойнта готово было выпрыгнуть наружу от переполнявшей его нежности. Он помнил темноту, горячий материнский живот и себя в роли присоски около этого уютного живота, потом – жуткую, бесконечно страшную паузу, резкий свет, громкие непонятные звуки, ощущение неустойчивости и незащищенности. И снова – тепло и ласковые прикосновения, длинные светлые волосы, которые щекотали ему нос, два серых веселых глаза и улыбающийся рот. Это была Орыся. Джим сразу же и безоговорочно влюбился. Если бы он мог сочинять музыку, он написал бы оперу «Жизнь за Орысю».
Хозяйка была безупречна, за исключением одного. Да, она никогда не забывала наполнить, миску едой и продезинфицировать унитаз, она своевременно поставляла Джиму благородных дам для отправления сексуальных потребностей, хотя для этого ей и приходилось давать объявление в газету. Но Орыся слишком любила мужчин. И это наполняло Джима грустью, плавно переходящей в ярость. Зачем, зачем нужны мужчины, сокрушался он, разве нам плохо вдвоем? Я такой пушистый, нежный, могу погреть ночью бедро, пощекотать носом ухо, могу развлечь и успокоить. Мужчины, грубые, резко пахнущие одеколоном, неделикатно отодвигающие его ногой в сторону, появлялись в квартире, чтобы поглотить все внимание хозяйки. В основном это был Леонид. Неизбежность, с которой надо смириться, думал Джим и пытался отыскать в Орысином друге положительные черты, чтобы не так болело сердце. Но нет. Мужчины были так же невыносимы, как и собаки. Пару раз в квартире появлялись незнакомые экземпляры – когда Леня уезжал в командировку. Они, как идиоты, сюсюкали с Джимом, пытаясь угодить хозяйке. Джим гордо удалялся на кухню, садился в угол за холодильник и молча страдал.
Из соседней комнаты доносились звуки, которые однозначно указывали на происходящий там процесс. «Даже дверь не закрыли, – угрюмо подумал Джим. – Уже не стесняются меня. Если я сейчас войду, они даже не обратят внимания! А ведь получится, можно сказать, группен секс! Я и то стесняюсь ухватить даму за холку в присутствии посторонних».
Из комнаты раздался Орысин вскрик. Джим подпрыгнул и чуть было не сорвался с подоконника: бежать спасать, защищать! Но вовремя опомнился и занял исходное положение. От кого спасать? О, птичка прилетела! Добрая, щедрая Орыся насыпает птицам крошки на архитектурный выступ под окном. Забывая о том, что любимый кот может забыться и протаранить головой стекло – инстинкты все еще бурлят в крови, птицы вызывают желание поохотиться. Джим пригнулся, зад его заходил ходуном, глаза заблестели, уши сдвинулись вперед. Синицы с грохотом выколачивали изо льда вмерзшие крошки. «Дятлы позорные. Стучат. Видно, совсем мозгов нет, раз так головой забивают. Как молотком. У меня уже давно было бы сотрясение мозга, если бы я так долбил клювом». Джим представил себя уцепившимся когтями за край окна, добывающим крошки, с большим клювом и задохнулся от смеха. Веселенькая картинка! Ну все, все, поклевали и проваливайте отсюда. Кыш! Распоясались. Джим постучал по стеклу, отгоняя птиц. Брысь, пернатые. А ты, голубь, куда прешь? Сказано, кормушка закрыта. Перерыв. Санитарный час.
– Леня, мы опоздали! – На кухню влетела уже одетая Орыся. – Джимик, счастье мое, у тебя есть что есть? Я скоро вернусь.
Кот спрыгнул вниз и прижался к Орысиной ноге.
– Солнышко! Я скоро приду, жди.
Жди. Ожидание – его постоянное занятие. Ждать, когда в замке повернется ключ и войдет она – милая, красивая, любимая.
Катерина семь раз пересчитала пачку купюр – если перевести в доллары, получалось пятьсот сорок. На эту сумму в Краснотрубинске она полгода ощущала бы себя дочерью нефтяного магната. А в Москве? Катя вздохнула. Соседка учительница, наверное, и ста долларов не получает, а у нее двое детей, больная мать и муж в отпуске без содержания. Нет, Катя сейчас была очень богата.
Сначала необходимо заплатить за электричество и телефон, а то домовладелица устроит ей маленький фейерверк. Потом она обязательно купит газовый баллончик. «Катерина! – закричала Орыся, когда увидела свою подругу на следующий день после нападения. – Какой ужас! Счастье, что ты осталась жива. Почему ты ходишь без пистолета? Я тебе покажу свой газовый». На подругу нападали три раза (один раз сняли полушубок, второй – отобрали сумочку, третий – едва не изнасиловали), прежде чем она решилась купить маленький пистолет. Оружие в кармане делало Орысю уверенной на темной улице, но она не знала, сработает ли оно в нужный момент: как назло, грабители отныне обходили ее стороной и испробовать пистолет было не на ком.
Затем – тряпки. В фирменном бутике она видела прекрасный костюм за четыреста долларов, если порыскать по менее дорогим магазинам, можно найти такой же за миллион рублей. Придется разориться, костюм просто необходим. Еще надо купить две тонкие рубашки – двести пятьдесят – триста тысяч – и четыре килограмма колготок. Счастливая Орыся! Она не знает проблемы колготок – ей их покупает Леонид. Это его хобби. Ориентируется по картинке: если женщина кажется ему достаточно привлекательной, берет сразу упаковку – десять – пятнадцать пар. Такая тенденциозность в выборе чулок иногда оборачивается казусом. Например, шесть пар сетчатых колготок с бабочками (для десятилетнего ребенка) – на обложке была изображена хорошенькая девочка-подросток, и Леонид не смог отказать себе. Или трагические в своем безобразии потуги белорусского кооператива – неформованные, недокрашенные, кривые колготки: на обертке красовалась перефотографированная из «Плейбоя» красотка, она выставила в объектив загорелый персиковый зад, и Леня был сражен. Двадцать пять пар. Можно открывать чулочный магазин, сокрушалась Орыся.
Долг – сто долларов, которые занимала у подруги. Еще надо что-то отправить родителям в Краснотрубинск. Катя взяла листок бумаги, ручку и глубоко задумалась. Пятьсот сорок долларов растворялись в воздухе, превращались в зеленоватый дым, интуиция подсказывала Катерине, что через два дня после зарплаты у нее будет столько же денег, сколько было за два дня до.
Откуда-то тихо и незаметно возник Виктор Сергеевич. Учитывая его громогласность и объемность, такое кошачье появление было сродни трюку Дэвида Копперфильда.
– Кофе есть? – спросил он, оглядывая Катерину. – Сиди, сиди, я сам себе налью.
Осторожно обойдя Катю – словно она была заражена лепрой или вирусом Эбола, – Виктор Сергеевич пробрался к шкафу с кофеваркой.
– Что, зарплату распределяешь? – поинтересовался он, заглядывая в Катин листочек.
Катя покраснела и кивнула.
– Хорошая зарплата.
Катя закивала энергичнее, хотя и подумала, что в ее ситуации были бы уместнее две тысячи долларов, а не пятьсот сорок.
– Вот, – торжествующе объявил Виктор Сергеевич, словно прочитав ее мысли. – А могло бы быть при определенных условиях больше в четыре-пять раз.
Карий взгляд Виктора Сергеевича стал сладким, как капуччино. Катя совсем опустила голову. Виктор Сергеевич разочарованно вздохнул, подцепил овсяное печенье, забрал свою чашку с кофе и уже другим, деловым тоном сказал:
– Сейчас придет Ник Пламенский, композитор. Он будет писать музыку для нашего рекламного ролика. Пусть сразу заходит ко мне.
– Да не возьму я никаких денег, – возмущалась Орыся, отбиваясь от рулончика пятидесятитысячных купюр. – И не приставай! Ничего ты мне не должна!
– Орыся, но как же так! Ведь я у тебя занимала! – обижалась Катя.
– Потому что мы с тобой находимся в разных весовых категориях. То есть на разных ступенях материального благополучия. Для тебя эти деньги – двадцать процентов зарплаты, а в моей жизни они ничего не изменят. Если бы я оказалась в этом огромном враждебном городе одна, без родных, друзей, без поддержки, а ты жила бы на всем готовом, неужели бы ты не помогла мне?
– Я бы помогла тебе, даже если бы и не жила на всем готовом, – честно призналась Катя.
– Вот видишь! И нечего больше спорить.
Прекращению дебатов способствовало появление в кабинете нового лица. Девочки замерли.
Это был высокий парень в элегантном темно-зеленом пальто. На длинных черных волосах таяли снежинки. Взгляд и близко не напоминал ту приторную жижу расплавленного молочного шоколада, которая плескалась в глазах Виктора Терентьева. Глаза парня были холодны и равнодушны.
Катя преодолела замешательство и ринулась навстречу гостю.
– Вы Ник Пламенский?
Парень наклонил голову на треть миллиметра, не спуская с Катерины высокомерного гипнотизирующего взгляда.
– Раздевайтесь, пожалуйста! Вас ждут.
Под темно-зеленым пальто оказался элегантный и дорогой костюм. Начищенные черные туфли из отличной кожи сияли.
– Черный принц, – сказала Катерина, когда дверь за мужчиной закрылась.
– Айрис Мердок, – поддержала ее Орыся.
– Ник Пламенский, – поправила Катюша. – Его зовут Ник Пламенский, он композитор.
– Айрис Мердок, – упрямо повторила Орыся. – У нее есть произведение «Черный принц». Действительно принц и действительно черный.
Подруги переглянулись, набрали в грудь воздуха…
– Губы, какие губы – упрямые, влекущие, наверное, сладкие…
– А волосы! Водопад! Блестят, как черная икра.
– И длинные, почти до середины спины.
– Бесподобные глаза! Продолговатые, карие. Клеопатра!
– Интересно, сколько ему лет? Тридцать?
– Наверное, около. Или двадцать шесть – двадцать семь.
– О-о!
Два сердца взволнованно прыгали, их стук сливался в барабанную дробь. Это волнение было знакомо Катерине. Точно такие же чувства она когда-то испытывала, услышав шаги Олега Кирилловича, поднимающегося на второй этаж, где она, скромная домработница, пылесосила ковер. В Орысиной жизни такие моменты становились все более и более редкими. Она уже познала убедительное количество мужчин, и надо было быть Черным принцем, чтобы заставить ее сердце стучать в такт с сердцем неопытной Катерины.
* * *
Напряженный день не кончился визитом Олега. Катерине предстояло еще одно испытание.Вечером Орыся высадила ее около супермаркета.
Последнюю неделю месяца Катя жила на деньги, которые ей дала подруга. Она совсем не покупала еды, питаясь в экспресс-кафе на бесплатные талоны. Но некоторые вещи были более необходимы, чем питание: мыло «Палмолив», дезодорант, чулки, гигиенические прокладки, крем и так далее. Без всего этого никак нельзя было обойтись. Поэтому в магазине Катя, лелея мысль о скорой зарплате, спустила все оставшиеся деньги. «Компенсация за визит Олега», – решила она, расплачиваясь в кассе за «Импульс», «Эльсэв», две оранжевые упаковки «Либресс», рулон туалетной бумаги и крем «Нивеа». В продуктовом отделе Катя не удержалась и купила один лимон (с веточкой и зеленым листиком) и коробку шоколадных конфет.
Она пробиралась неосвещенной улицей от задней стены супермаркета к «своему» двору, стараясь не собирать полами шубы грязноватый снег с верхушек сугробов, и предвкушала: сейчас она сделает ароматизированную ванну, помоет голову «Эльсэвом», намажет лицо и шею толстым слоем крема и будет пятнадцать минут плескаться в теплой воде. Потом – пить чай с лимоном и конфетами. Съест сразу половину коробки – теперь она может не опасаться за свою фигуру.
На фоне этих приятных мыслей образ Олега Кирилловича бледнел, растворялся и уже не причинял былых страданий. Даже воспоминание о том, что он почти оскорбил ее сегодня, не вызывало негодования. «Ну и пусть, – думала Катерина, – пусть он считает меня кем угодно. Сейчас искупаюсь, возьму книгу и буду есть шоколад. Сколько захочу – столько и съем. Вот так вот! Какой же бессовестный! Как он смеет думать про меня всякие гадости? Нет, моя любовь уже кончилась. Теперь он меня раздражает. Действительно, время лечит. Но что-то слишком оперативно. И месяца не прошло! Но если он еще пару раз появится в нашей фирме и заподозрит меня в чем-нибудь мерзком, мое раздражение сменится ненавистью. Как быстро, однако, кончилась моя любовь. А была ли она?..» Катя собиралась страдать по крайней мере год.
Сзади послышалось дыхание, и кто-то схватил Катю за локоть. Катя вскрикнула и резко обернулась.
«Маньяк! Убийца! – пронеслось в голове. – Он меня задушит!»
Высокий парень, лица которого она не увидела в темноте, отпрянул назад, за Катину спину, схватил ее сзади за воротник шубы, а другой рукой попытался вырвать сумку. Когда Катерина осознала, что покушаются не на ее жизнь, а на ее магазинные трофеи, силы вернулись к ней, и она гневно закричала:
– Сумку мою захотел?! Не отдам! Ты, кретин! Урод!
Мысль о том, что у нее сейчас отберут ее маленькое вечернее счастье, купленное на последние деньги, и дезодорант, и шампунь – о нет, только не это! – и коробку шоколадных конфет, привела Катерину в ярость.
– Сволочь! – вопила она, вырываясь из рук бандита. – Ничего не получишь, ничего!
Никогда еще в жизни Катя не испытывала столь яркого чувства гнева и освобождения. Законы поведения, страх, благовоспитанность – все осталось гдето позади. Только лютый собственнический инстинкт управлял сейчас ею. Она была готова драться насмерть, кусаться и царапаться, как первобытная женщина, отстаивающая добытую ногу мамонта.
Внезапно совсем рядом на дорожке показалась небольшая компания. Парень бросил Катю и оживленным галопом умчался прочь по сугробам.
– Девушка, что с вами? – спросил кто-то.
Катя сидела на снегу.
– Все нормально, – ответила Катя срывающимся голосом, – у меня пытались сумку отобрать..
– Да у тебя кровь, – сказала одна из женщин, приглядываясь. Катерину извлекли из сугроба.
– Хорошо, что ножом не пырнули, – сказал мужчина. – Шуба-то дорогая.
– Нет, он только сумку хотел.
– Дойдешь сама до дому? Тебе далеко?
– Нет, не далеко.
Катя махнула рукой за деревья, откуда выглядывал ее дом, и побежала.
Всю ночь она носилась по саванне, преследуя антилопу. Она была сильной, быстрой львицей, и ей хотелось вонзить острые когти в теплую глупую добычу, рвать зубами ее кожу, орошать сухую землю ручьями вскипающей крови. Катя проснулась среди ночи. Лоб покрылся испариной, в груди тяжело билось сердце. «Что со мной? – лихорадочно думала она. – Я готова была убить его. За гигиенические прокладки и коробку конфет! Я готова была зубами вцепиться в его горло! Неужели это я? Почему я такая агрессивная, злая?! Костюм испорчен, Виктор Сергеевич пристает, Олег терроризирует своей любовью, бандит покушается на мои драгоценные вещички! Почему все так враждебно?! Почему я все время должна сражаться? – Катя уткнулась головой в подушку и попыталась зареветь. – Я хочу домой, к маме!»
Попытка всласть поплакать с треском провалилась. Вместо этого Катерина перевернулась на спину и гордо улыбнулась в темноте. По крайней мере, в битве с грабителем она вышла победительницей.
* * *
– Наша задача: за один час задушить как можно большее количество девочек, – объяснял Андрей Максиму.Они сидели в автомобиле и смотрели сквозь стекла на плотный поток людей, идущих мимо них по зимней улице. Максим то и дело взглядом выхватывал из толпы привлекательное женское лицо.
– Для этого ты прикупил такой заманчивый шарфик? – скептическим тоном осведомился Макс. – Будешь завлекать жертву?
Андрей сегодня действительно надел яркий шарф, который, по его мнению, мило сочетался с дорогим черным пальто.
– А что? Плохо? – с подозрением спросил он.
– Да нет. Просто сейчас у тебя вид опытного жиголо. А это не твоя стезя.
– Шарф мне подарила Софья Викентьевна. Я полагал, что выгляжу в нем неплохо.
– Так оно и есть, – кротко согласился Макс. – Ты выглядел бы неплохо даже в лаптях и со страусиным пером на голове.
– Но ты меня отвлек! – возмутился Андрей. – У меня мало времени. Давай, двигаемся. Знакомься с девушкой и по возможности пытайся ее задушить.
– Но чтобы потом ни одна душа не смогла тебя опознать, чтобы на девице не было синяков, ссадин и ее взгляд, желательно, оставался умиротворенным.
– На что ты меня толкаешь?
– Это следственный эксперимент. Я пытаюсь понять, почему жертвы не сопротивляются.
– А если я снова напорюсь на садистку? Типа воронежской Алисы? Мне страшно, Эндрю!
– Давай-давай, выходи, нечего дрожать. Встречаемся здесь через час.
Андрей пробирался сквозь толпу, высматривая симпатичных девочек. «Я жиголо, – убеждал он себя. – Как принято знакомиться с женщинами? Вот эта, в синей шапочке? Нет, слишком деловая, не остановится. Вот хорошенькая, в зеленом пуховике…»
– Девушка! – окликнул Андрей, поражаясь, как нерешительно и робко звучит его голос.
Девушка с готовностью притормозила.
– Э… Который час?
Девушка выдернула из толстого рукава белое запястье и четко сообщила:
– Четырнадцать восемнадцать. Пожалуйста.
В следующее мгновение зеленый пуховик уже растворился в толпе.
«Черт!»
– Девушка!
Красотка в песцовом полушубке и норковом берете настороженно окинула взглядом неудачливого альфонса.
– Я вас слушаю.
– Не подскажете, который час?
Девушка смерила Андрея с ног до головы оценивающим взглядом и, видимо, осталась довольна.
– А почему это вас интересует? – настороженно спросила она.
Андрей растерялся. Все было при нем – и рост, и фигура, и красивый нос, и твердый подбородок… Он был привлекателен и импозантен в своем ярком шарфике, но совершенно не умел манипулировать девушками. Начиная с пятнадцати лет девицы шли на него плотными рядами, как солдаты, Андрею оставалось только или протянуть руку и взять или отказаться. Сейчас он стоял, ошарашенный поворотом диалога, и не мог ничего ответить.
– Если хотите познакомиться с женщиной, – назидательно произнесла песцовая девица, – глупее вопроса, чем «который час?», не придумаешь. Спросили бы, например, где здесь можно купить маринованные лапки ящериц или не знаю ли я, какую на завтра обещали погоду в Риме. А вы «сколько времени?». Нельзя же быть таким банальным! К тому же ваш будильник сияет, будто медный таз, и его стук сейчас слышен, наверное, и на Красной площади.
Андрей растерянно глянул вниз и увидел, что действительно, из-под рукава черного пальто предательски выглядывают и блестят швейцарские часы, подаренные ему недавно отцом.
Песцовая девушка тоже исчезла. Андрей вздохнул и помотал головой. «Как это у других все просто получается?»
– Девушка… – вновь нерешительно позвал он, – постойте.
На этот раз ему достался тинейджер в неуклюжих замшевых ботинках и кожаной куртке.
– Чего? – недовольно бросила девчонка. – Я спешу.
– Не подскажете, где здесь можно купить маринованные лапки динозавров, то есть ящериц? И какая завтра будет погода в Риме?
Малютка секунду раздумывала, потом тихо спросила у себя:
– И почему такие идиоты не лечатся? И пошла дальше.
– Действительно идиот, – резюмировал Андрей свое бесславное поражение.
Через час бесплодных попыток сыщик вернулся к автомобилю. Довольный Макс уже сидел внутри, Андрей окинул друга новым взглядом.
«Глаза маленькие, – подумал он, изучая Максима, – волосы светлые, пять штук на череп. Нос – „здравствуй, ужас“. Сутулится. А ведь сейчас он мне ь скажет, что подцепил не менее двух девиц!»
– Ну что, сыщик? С победой? У меня пять штук.
– Пять! – с благоговением воскликнул Андрей.
– Пять, – спокойно подтвердил Макс. – В среднем по двенадцать минут на девочку. Рассказывать? Рассказываю. Первая бросилась на меня, как только я, простившись с тобою, завернул за угол.
– Сама? – не поверил Андрей.
– А что? Не оскорбляй меня своим наивным удивлением. Я не урод, мальчишка что надо. Конечно, не такой роскошный мен, как ты, но все же парень обаятельный. Короче, мы побеседовали несколько минут, увлек я ее в подворотню, чтобы спрятаться от ветра, провел ладонью по розовой щеке, сказал, какая ты теплая там внутри, и сунул руки под шарф, к шее. А она смеется и говорит: «Максимушка, ты такой страстный!» Один труп готов.
– Не понимаю. Через две минуты знакомства она уже называет тебя «Максимушкой»?
– Что ж, называть «товарищ Колотов»? Подхожу ко второй. Говорю ей тихо и напряженно: «Девушка, пожалуйста, не двигайтесь. Вы на мушке. Шубу, что на вас, выследило вооруженное подразделение „Гринписа“. Но я готов спасти и вас, и шубу». Шеи у них тонкие, горячие. Гад, который их душит, несомненно получает от этого кайф. Подлый импотент. А ты, Эндрю, я знаю, можешь сломать противнику шею одним движением руки. Айкидист. Научи меня.
– Зачем?
– Вдруг маньяк бисексуален? И переключится в скором времени на мужские шеи? Я не хочу стать его новой жертвой.
– Не болтай ерунду. Подбрось меня до управления, Макс. Я тебе благодарен, ты мне помог.
– О'кей. Знаешь, эти девицы сами лезут в руки.
– Никакой осмотрительности. Почему они такие доверчивые? Не читают газет? Не смотрят криминальную хронику?
– Молодые, глупые.
– Эх, проворонил я когда-то Катерину! – вздохнул Максим.
– Что это ты вдруг вспомнил о ней? – удивился Андрей.
– По аналогии. Вот Катерина, я думаю, не стала бы знакомиться на улице с кем попало. Такая девочка! Заноза в сердце. Жаль, досталась не мне.
– Я ее недавно видел.
– Да ты что? Как она?
– Еще лучше, чем прежде. Думаю, каждый прожитый день прибавляет ей обворожительности и шарма. Такой возраст – восемнадцать лет.
– Не скажи. Я в восемнадцать лет был на грани самоубийства из-за прыщей, которые преследовали меня, как татаро-монгольские захватчики. Да, Катюшу мы потеряли. Наверное, она сейчас где-нибудь в Анталье, лежит на резиновом матрасе, потягивает через трубочку охлажденный апельсиновый сок, а отвратительный спонсор смазывает ей спинку маслом для загара.
– Наверное, – кивнул Андрей.
* * *
Орыся и Леонид лежали на кровати поверх одеяла, а между ними в роли демаркационной линии растянулся Джим. Орыся была в блузке и юбке, а Леня – при полном параде: в темно-зеленом костюме, галстуке.Они смотрели в потолок. Потолок был примечателен лишь своим звукоизоляционным покрытием.
– Леня… – слабо позвала Орыся, – мне надо с тобой поговорить.
Они только что энергично освободили от продуктов две полочки холодильника и теперь прислушивались к внутрижелудочным диалогам сосисок и пюре.
– Леня, почему ты всегда выжимаешь лимон? Послеобеденная умиротворенность была несвойственна Орысе.
– А что, – вяло спросил Леня, – какие проблемы?
Какие-какие! Трудно тебе взять нож и отрезать? Нет, обязательно надо сжать его в кулаке и давить, давить, пока не вытечет весь сок, а мне остаются какие-то лохмотья! – Орыся глухо раздражалась по мере приближения к восклицательному знаку. – Надоело!
– Бери новый, – предложил Леонид. Он протянул руку с миролюбивым намерением нащупать Орысину грудь и погладить ее, но демаркационная линия недовольно заворчала. – Давай поженимся? У нас уже вполне супружеские разговоры. Про лимоны. Про носки.
– Про носки я ничего не говорила.
– Говорила. Что я их разбрасываю.
– Конечно! Накидал! Последний раз я вытащила носок из чемодана с косметикой! Специально подкладываешь? Чтобы я о тебе ни на секунду не забывала?
– Из чемодана?
– Да. Отвратительный носок с фиолетовой галкой сбоку.
– Боже мой, а я метался, не мог найти! Опоздал на встречу, надел другую пару, не в тон. А ты, оказывается, засунула его в свой сундук с губной помадой!
– Приехали.
Леня привалился к Орысе. Из-под его плеча выполз, изворачиваясь, недовольный Джим. Он раздраженно дернул бедром, высвобождая придавленный хвост.
– Леня, прекрати! – отбивалась Орыся. – Каждый раз одно и то же!
– Как я тебя люблю! Моя недовольная, сердитая малышка. Может быть, это самое?
– Да нам уже на работу пора ехать, dobbiamo andare! – возмутилась Орыся. – Некогда.
– Успеем.
– Я должна еще завезти тебя в рекламное агентство. Это большой крюк. Нет, ни за что! Нет, нет, нет!!!
– Я поеду на автобусе, – поклялся Леонид, освобождая шею от галстука, плечи – от пиджака.
– Ну хорошо, – согласилась Орыся. – Ладно. Но только один раз.
– Спасибо, милая. Бросила льву цыплячье крылышко.
– Тоже мне лев! – уже примирительно заметила Орыся.
Она разоблачалась, и ее агрессивность убывала с каждым предметом одежды, сбрасываемым на пол.
Когда одежды не осталось, а Джим незаметно исчез из комнаты, Орыся упала на кровать и нетерпеливо воскликнула:
– Ну что же ты возишься? Быстрее, я горю, туши меня!
Пожарная бригада не замедлила явиться.
* * *
«Как несовершенны люди, – размышлял Джим, запрыгивая на кухонный подоконник, – я бы застрелился, если бы мне приходилось каждый раз избавляться от шкуры, устраиваясь на ночлег, или для занятий сексом, или для принятия ванны».Во дворе залаял пес.
«Что ты надрываешься, придурок? У, как я вас ненавижу. Трусливые, подобострастные животные.
За кость родину готовы продать. Так и вьется вокруг хозяина, в глаза заглядывает, хвостом виляет, того гляди задница отвалится. Любить надо гордо».
Так, как Джим любил Орысю. Он никогда не напрашивался на ласку, но если хозяйка брала его на руки или просто подсовывала свою маленькую изящную ступню под Джимово пушистое брюхо и пыталась оторвать кота от пола, сердце колор-пойнта готово было выпрыгнуть наружу от переполнявшей его нежности. Он помнил темноту, горячий материнский живот и себя в роли присоски около этого уютного живота, потом – жуткую, бесконечно страшную паузу, резкий свет, громкие непонятные звуки, ощущение неустойчивости и незащищенности. И снова – тепло и ласковые прикосновения, длинные светлые волосы, которые щекотали ему нос, два серых веселых глаза и улыбающийся рот. Это была Орыся. Джим сразу же и безоговорочно влюбился. Если бы он мог сочинять музыку, он написал бы оперу «Жизнь за Орысю».
Хозяйка была безупречна, за исключением одного. Да, она никогда не забывала наполнить, миску едой и продезинфицировать унитаз, она своевременно поставляла Джиму благородных дам для отправления сексуальных потребностей, хотя для этого ей и приходилось давать объявление в газету. Но Орыся слишком любила мужчин. И это наполняло Джима грустью, плавно переходящей в ярость. Зачем, зачем нужны мужчины, сокрушался он, разве нам плохо вдвоем? Я такой пушистый, нежный, могу погреть ночью бедро, пощекотать носом ухо, могу развлечь и успокоить. Мужчины, грубые, резко пахнущие одеколоном, неделикатно отодвигающие его ногой в сторону, появлялись в квартире, чтобы поглотить все внимание хозяйки. В основном это был Леонид. Неизбежность, с которой надо смириться, думал Джим и пытался отыскать в Орысином друге положительные черты, чтобы не так болело сердце. Но нет. Мужчины были так же невыносимы, как и собаки. Пару раз в квартире появлялись незнакомые экземпляры – когда Леня уезжал в командировку. Они, как идиоты, сюсюкали с Джимом, пытаясь угодить хозяйке. Джим гордо удалялся на кухню, садился в угол за холодильник и молча страдал.
Из соседней комнаты доносились звуки, которые однозначно указывали на происходящий там процесс. «Даже дверь не закрыли, – угрюмо подумал Джим. – Уже не стесняются меня. Если я сейчас войду, они даже не обратят внимания! А ведь получится, можно сказать, группен секс! Я и то стесняюсь ухватить даму за холку в присутствии посторонних».
Из комнаты раздался Орысин вскрик. Джим подпрыгнул и чуть было не сорвался с подоконника: бежать спасать, защищать! Но вовремя опомнился и занял исходное положение. От кого спасать? О, птичка прилетела! Добрая, щедрая Орыся насыпает птицам крошки на архитектурный выступ под окном. Забывая о том, что любимый кот может забыться и протаранить головой стекло – инстинкты все еще бурлят в крови, птицы вызывают желание поохотиться. Джим пригнулся, зад его заходил ходуном, глаза заблестели, уши сдвинулись вперед. Синицы с грохотом выколачивали изо льда вмерзшие крошки. «Дятлы позорные. Стучат. Видно, совсем мозгов нет, раз так головой забивают. Как молотком. У меня уже давно было бы сотрясение мозга, если бы я так долбил клювом». Джим представил себя уцепившимся когтями за край окна, добывающим крошки, с большим клювом и задохнулся от смеха. Веселенькая картинка! Ну все, все, поклевали и проваливайте отсюда. Кыш! Распоясались. Джим постучал по стеклу, отгоняя птиц. Брысь, пернатые. А ты, голубь, куда прешь? Сказано, кормушка закрыта. Перерыв. Санитарный час.
– Леня, мы опоздали! – На кухню влетела уже одетая Орыся. – Джимик, счастье мое, у тебя есть что есть? Я скоро вернусь.
Кот спрыгнул вниз и прижался к Орысиной ноге.
– Солнышко! Я скоро приду, жди.
Жди. Ожидание – его постоянное занятие. Ждать, когда в замке повернется ключ и войдет она – милая, красивая, любимая.
* * *
Грандиозное и долгожданное событие февраля заслонило собой и любовные переживания (Олег), и проблемы на работе (поведение Виктора Сергеевича). Этим счастливым событием была зарплата. Стоило пострадать месяц в безденежье, чтобы вручение банальных дензнаков превратилось в чудесный праздник.Катерина семь раз пересчитала пачку купюр – если перевести в доллары, получалось пятьсот сорок. На эту сумму в Краснотрубинске она полгода ощущала бы себя дочерью нефтяного магната. А в Москве? Катя вздохнула. Соседка учительница, наверное, и ста долларов не получает, а у нее двое детей, больная мать и муж в отпуске без содержания. Нет, Катя сейчас была очень богата.
Сначала необходимо заплатить за электричество и телефон, а то домовладелица устроит ей маленький фейерверк. Потом она обязательно купит газовый баллончик. «Катерина! – закричала Орыся, когда увидела свою подругу на следующий день после нападения. – Какой ужас! Счастье, что ты осталась жива. Почему ты ходишь без пистолета? Я тебе покажу свой газовый». На подругу нападали три раза (один раз сняли полушубок, второй – отобрали сумочку, третий – едва не изнасиловали), прежде чем она решилась купить маленький пистолет. Оружие в кармане делало Орысю уверенной на темной улице, но она не знала, сработает ли оно в нужный момент: как назло, грабители отныне обходили ее стороной и испробовать пистолет было не на ком.
Затем – тряпки. В фирменном бутике она видела прекрасный костюм за четыреста долларов, если порыскать по менее дорогим магазинам, можно найти такой же за миллион рублей. Придется разориться, костюм просто необходим. Еще надо купить две тонкие рубашки – двести пятьдесят – триста тысяч – и четыре килограмма колготок. Счастливая Орыся! Она не знает проблемы колготок – ей их покупает Леонид. Это его хобби. Ориентируется по картинке: если женщина кажется ему достаточно привлекательной, берет сразу упаковку – десять – пятнадцать пар. Такая тенденциозность в выборе чулок иногда оборачивается казусом. Например, шесть пар сетчатых колготок с бабочками (для десятилетнего ребенка) – на обложке была изображена хорошенькая девочка-подросток, и Леонид не смог отказать себе. Или трагические в своем безобразии потуги белорусского кооператива – неформованные, недокрашенные, кривые колготки: на обертке красовалась перефотографированная из «Плейбоя» красотка, она выставила в объектив загорелый персиковый зад, и Леня был сражен. Двадцать пять пар. Можно открывать чулочный магазин, сокрушалась Орыся.
Долг – сто долларов, которые занимала у подруги. Еще надо что-то отправить родителям в Краснотрубинск. Катя взяла листок бумаги, ручку и глубоко задумалась. Пятьсот сорок долларов растворялись в воздухе, превращались в зеленоватый дым, интуиция подсказывала Катерине, что через два дня после зарплаты у нее будет столько же денег, сколько было за два дня до.
Откуда-то тихо и незаметно возник Виктор Сергеевич. Учитывая его громогласность и объемность, такое кошачье появление было сродни трюку Дэвида Копперфильда.
– Кофе есть? – спросил он, оглядывая Катерину. – Сиди, сиди, я сам себе налью.
Осторожно обойдя Катю – словно она была заражена лепрой или вирусом Эбола, – Виктор Сергеевич пробрался к шкафу с кофеваркой.
– Что, зарплату распределяешь? – поинтересовался он, заглядывая в Катин листочек.
Катя покраснела и кивнула.
– Хорошая зарплата.
Катя закивала энергичнее, хотя и подумала, что в ее ситуации были бы уместнее две тысячи долларов, а не пятьсот сорок.
– Вот, – торжествующе объявил Виктор Сергеевич, словно прочитав ее мысли. – А могло бы быть при определенных условиях больше в четыре-пять раз.
Карий взгляд Виктора Сергеевича стал сладким, как капуччино. Катя совсем опустила голову. Виктор Сергеевич разочарованно вздохнул, подцепил овсяное печенье, забрал свою чашку с кофе и уже другим, деловым тоном сказал:
– Сейчас придет Ник Пламенский, композитор. Он будет писать музыку для нашего рекламного ролика. Пусть сразу заходит ко мне.
– Да не возьму я никаких денег, – возмущалась Орыся, отбиваясь от рулончика пятидесятитысячных купюр. – И не приставай! Ничего ты мне не должна!
– Орыся, но как же так! Ведь я у тебя занимала! – обижалась Катя.
– Потому что мы с тобой находимся в разных весовых категориях. То есть на разных ступенях материального благополучия. Для тебя эти деньги – двадцать процентов зарплаты, а в моей жизни они ничего не изменят. Если бы я оказалась в этом огромном враждебном городе одна, без родных, друзей, без поддержки, а ты жила бы на всем готовом, неужели бы ты не помогла мне?
– Я бы помогла тебе, даже если бы и не жила на всем готовом, – честно призналась Катя.
– Вот видишь! И нечего больше спорить.
Прекращению дебатов способствовало появление в кабинете нового лица. Девочки замерли.
Это был высокий парень в элегантном темно-зеленом пальто. На длинных черных волосах таяли снежинки. Взгляд и близко не напоминал ту приторную жижу расплавленного молочного шоколада, которая плескалась в глазах Виктора Терентьева. Глаза парня были холодны и равнодушны.
Катя преодолела замешательство и ринулась навстречу гостю.
– Вы Ник Пламенский?
Парень наклонил голову на треть миллиметра, не спуская с Катерины высокомерного гипнотизирующего взгляда.
– Раздевайтесь, пожалуйста! Вас ждут.
Под темно-зеленым пальто оказался элегантный и дорогой костюм. Начищенные черные туфли из отличной кожи сияли.
– Черный принц, – сказала Катерина, когда дверь за мужчиной закрылась.
– Айрис Мердок, – поддержала ее Орыся.
– Ник Пламенский, – поправила Катюша. – Его зовут Ник Пламенский, он композитор.
– Айрис Мердок, – упрямо повторила Орыся. – У нее есть произведение «Черный принц». Действительно принц и действительно черный.
Подруги переглянулись, набрали в грудь воздуха…
– Губы, какие губы – упрямые, влекущие, наверное, сладкие…
– А волосы! Водопад! Блестят, как черная икра.
– И длинные, почти до середины спины.
– Бесподобные глаза! Продолговатые, карие. Клеопатра!
– Интересно, сколько ему лет? Тридцать?
– Наверное, около. Или двадцать шесть – двадцать семь.
– О-о!
Два сердца взволнованно прыгали, их стук сливался в барабанную дробь. Это волнение было знакомо Катерине. Точно такие же чувства она когда-то испытывала, услышав шаги Олега Кирилловича, поднимающегося на второй этаж, где она, скромная домработница, пылесосила ковер. В Орысиной жизни такие моменты становились все более и более редкими. Она уже познала убедительное количество мужчин, и надо было быть Черным принцем, чтобы заставить ее сердце стучать в такт с сердцем неопытной Катерины.