- Но что же Лавас Лаерк…
Морщинистая ладонь мингола закрыла рот Фафхрда, остановив шепот!
- Шш! Разве тебе не дорога жизнь? Помни, ты теперь дружинник Лаваса Лаерка. Но я объясню тебе все, что положено знать. - Он уселся рядом с Фафхрдом на мокрую скамью, заваленную грудой черных, невесть кем забытых лохмотьев. - Лавас Лаерк поклялся разорить берега далекой Симоргии, и он и его люди дали обет молчания, пока перед ними не покажутся ее прибрежные скалы. Шш! Шш! Я знаю, многие говорят, что Симоргия навеки скрылась под волнами, говорят еще, что этой земли никогда не было. Но Лавас Лаерк поклялся великой клятвой перед своей матерью, которую ненавидит еще пуще, чем собственных друзей… Он убил человека, усомнившегося в его правоте. Так что мы ищем Симоргию, пусть в этих краях можно будет грабить лишь рыб и обирать мантии устриц. Откинься назад, не наваливайся так на весло, и я поведаю тебе секрет, в котором нет секрета, а еще - сделаю пророчество, далекое от пророчества. - Он наклонился поближе. - Лавас Лаерк ненавидит трезвых мужчин. Он верит, и вполне справедливо, что лишь пьяный может быть хоть на каплю подобным ему. Сегодня экипаж будет хорошо грести, хотя прошел уже день с тех пор, как им давали мясо. Сегодня вино позволит им увидеть тусклые отблески тех видений, что всегда открыты глазам Лаваса Лаерка. Но наутро спины их будут ныть, животы болеть, а головы - разламываться на части. И тогда начнется мятеж, и Лаваса Лаерка не спасет даже его безумие.
Фафхрд с удивлением заметил, что мингол вдруг слабо кашлянул, задрожал и почему-то забулькал. Он потянулся к нему, и теплая жидкость омочила его пальцы. Лавас Лаерк извлек свой кинжал из шеи мингола, тот рухнул со скамьи вперед лицом.
Не было произнесено ни слова, но весть о том, что свершилась мерзость, безмолвно кочевала в бушующей мгле от гребца к гребцу и наконец достигла передней скамьи. Забурлило сдерживаемое возмущение… медленно расползалась по скамьям весть о гнуснейшем деянии, убийстве раба, что следил за огнем, чья магия, пусть над ней и смеялись втихомолку, неразрывно переплеталась с судьбой самого корабля. Отчетливых звуков люди не произносили, но бормотания, воркотни, бурчания оказалось довольно: весла втянули внутрь и уложили вверх лопастями; ропот, в котором смешивались страх, отчаяние и ужас, метался от носа к корме, словно волна в корыте. Почти захваченный ею Фафхрд готов был вскочить, но нападать ли ему на неподвижно застывшего Лаваса Лаерка или рвануться назад, в относительную безопасность кабины на полуюте, решить он не мог. Конечно, Лавас Лаерк был обречен, и судьба его тут и свершилась бы, но именно в этот момент рулевой на корме разразился громким, дрожащим от волнения криком:
- Хо, земля! Симоргия! Симоргия!
Дикий крик этот, словно костлявая ладонь, подхлестнул возбуждение экипажа, что достигло уже предела. Сперва все не веря затаили дыхание, потом послышались крики изумления, страха… и проклятия пополам с молитвой. Два гребца схватились в драке только потому, что столь сильный и болезненный накал чувств можно было разрядить лишь действием, неважно каким. Какой-то гребец отчаянно навалился на собственное весло и, срываясь на визг, требовал от остальных последовать его примеру, развернуть галеру обратно и спасаться… спасаться. Фафхрд вскочил на свою скамью и поглядел вперед.
В опасной близости горой вздымалась земля: громадное черное пятно, темнее ночной тьмы, отчасти скрытое несущимися облаками, туманом… Но через разрывы в нем то здесь, то там, вблизи и подальше проступали неяркие прямоугольники света, их правильное расположение свидетельствовало о том, что они могли быть только окнами. И с каждым отчаянным биением сердца рев прибоя, грохот разбивающихся волн становились все громче.
Все случилось внезапно. Прямо перед лицом Фафхрда мимо скользнул нависший утес, да так близко, что хрустнуло весло с противоположной стороны. Волна подняла галеру, и, потрясенный, он увидел в утесе три окна, если только это не была полузатопленная башня, но внутри ничего не было видно - лишь призрачный свет лился из желтых проемов. Послышались команды, Лавас Лаерк распоряжался хриплым высоким голосом. Кое-кто из его людей отчаянно приналег на весла, но было уже поздно, хотя галера, похоже, укрылась за какой-то скалой, где вода была поспокойней. Подо всем килем прокатился жуткий скрежет. Шпангоуты потрескивали и стонали. Наконец волна подняла их, вновь послышался страшный скрежет, люди повалились на палубу и катались по ней. И тут галера словно вовсе замерла, раздавался лишь рев прибоя. Лавас Лаерк с восторгом крикнул:
- Подавайте оружие и вино! Готовьтесь к набегу!
Слова его звучали немыслимо для столь опасного положения - безнадежно поломанная галера была зажата скалами. Но люди Лаерка заторопились и даже, казалось, обрели что-то от безумной решимости своего вожака, словно доказавшего им - мир безумен, как и он сам.
Фафхрд видел, как из кабины под полуютом выносили факел за факелом, наконец факелы затрещали, над всей кормой разрушенного корабля густо валил дым. Вокруг жадно припадали к бурдюкам, размахивали полученными кинжалами и мечами, сравнивали их, пытались приноровиться к оружию. Кто-то ухватил его за плечо и, подтолкнув к стойке с мечами, буркнул:
- Эй, Рыжий, и ты бери меч.
Фафхрд повиновался, но что-то подсказывало ему - бывшему врагу оружие не доверяют. Чутье не обмануло: Лавас Лаерк остановил своего лейтенанта, уже собиравшегося выдать Фафхрду меч. Он пожирал жадным взглядом левую руку северянина.
Лейтенант озадаченно поглядел на кисть, и Лавас Лаерк выпалил:
- Схватить его! - И одновременно сдернул что-то со среднего пальца Фафхрда. Тут только северянин и вспомнил: кольцо!
- В том, кто ковал его, сомневаться не приходится. - Лавас Лаерк лукаво поглядел на Фафхрда, ярко-голубые глаза предводителя были близоруки или слегка косили. - Это - симоргский шпион, а скорее всего демон, принявший вид северянина, чтобы усыпить подозрения. Когда он появился на корабле? Разве не среди жесточайшей бури? Или кто-нибудь видел лодку?
- Я видел лодку, - заторопился с ответом рулевой, - странный шлюп под квадратным парусом. - Но Лавас Лаерк косым взглядом в его сторону приказал рулевому замолчать.
Фафхрд спиной ощутил острие кинжала и напряг мышцы.
- Убить его? - прозвучало откуда-то из-за уха Фафхрда.
Лавас Лаерк криво усмехнулся во тьму и замер, словно прислушиваясь к советам какого-нибудь невидимого духа бури. Потом он качнул головой:
- Пусть чуть поживет, он может показать нам, где добыча! Охраняйте его с обнаженными мечами.
Потом все оставили галеру, спустившись вниз по веревкам, брошенным с носа на скалы, которые попеременно то открывались, то вновь покрывались водой. Один или двое с хохотом даже спрыгнули вниз. Там в пене зашипел и погас факел. Все орали. Кто-то пьяным голосом, скрипевшим как ржавый нож по точилу, завел песню. Тогда Лавас Лаерк придал своему отряду видимость порядка, и они маршем направились неизвестно куда, половина людей сжимала в руке факелы, кое-кто не выпускал из объятий бурдюки, все то оступались, то спотыкались и вовсю кляли поросшие ракушками острые скалы, больно резавшие их при падении, и с преувеличенным рвением костерили обступившую тьму, в которой светились лишь прямоугольники окон. Позади них мертвым жуком чернела галера, брошенные весла торчали в разные стороны из портов.
Так с шумом и гамом они протопали не очень далеко - звук разбивающихся волн стал лишь немного тише, когда свет факелов озарил прямо перед ними портал ворот в громадной стене из черного камня, что могла быть оградой замка, а могла оказаться и просто изрезанной отверстиями пещер скалой. До верха квадратного портала можно было достать веслом. К нему вели три истертые каменные ступени, покрытые мокрым песком. Люди смутно различали колонны, тяжелую перемычку над головой, резьбу над ней, местами заляпанную илом и какими-то наростами, но тайные символы, запечатленные в камне, конечно же, были симоргийскими.
Примолкший к этому времени экипаж, озираясь, сбился в кучку. Тогда Лавас Лаерк насмешливо воззвал:
- Где же твоя стража, Симоргия? Где же твои воины? - И направился вверх по ступеням. После мгновенного замешательства люди его последовали за ним.
На массивном пороге Фафхрд невольно застыл, пораженный причиной слабого желтого света, который он заметил еще в высоких окнах. Светилось все. Потолок, стены, покрытый слизью пол - все испускало неровный свет. Даже резьба фосфоресцировала. Трепет, смешанный с омерзением, охватил его. Но по бокам и сзади напирали, приходилось идти вперед. Вино и приказ вождя туманили разум людей, они топали по длинному коридору, словно не замечая повсюду следов, оставленных при отступлении подводным царством.
Сперва некоторые по крайней мере держали оружие наготове, чтобы отразить нападение из засады, но вскоре об осторожности позабыли, иные уже прикладывались к бурдюкам и отпускали шуточки. Громадный рулевой, на светлой бороде которого пена прибоя оставила желтые пятна, затянул матросскую песню, остальные принялись подтягивать, да так, что затряслись мокрые стены. Все глубже и глубже спускались они в пещеру ли… или в подвалы замка по широкому, закручивающемуся коридору, покрытому толстым слоем ила.
Людской поток уносил с собой Фафхрда. Когда он замедлял шаг, его подталкивали, и он непроизвольно начинал торопиться. Лишь глаза его подчинялись собственной воле, впивая исполненным трепета взором бесчисленные подробности, открывавшиеся ему то с одной, то с другой стороны: бесконечные ряды неясных фигур, морских чудовищ и отвратительных, почти людских силуэтов, человекоподобных изображений гигантских мант или скатов, словно оживавших и слегка шевелящихся в дрожащем свечении, череду эту прервали несколько громаднейших окон или просто отверстий, занавешенных темными скользкими водорослями. Повсюду были лужи воды, дергались живые еще, задыхавшиеся рыбины, идущие давили их ногами или отбрасывали прочь, в углах под водорослями укрывались наросты ракушек. В мозгу Фафхрда все громче и громче билась мысль: когда же остальные поймут, где они оказались. Кому же не ясно, что свечение вокруг - свечение моря. Должны ведь эти безумцы понять, что таинственные обитатели глубин лишь совсем недавно оставили этот коридор. И конечно же, конечно, любой своими глазами может убедиться, что Симоргия действительно канула когда-то на дно морское и лишь вчера, а может быть, только что восстала из глубин.
Но все они топали за Лавасом Лаерком, и пели, и орали, и прихлебывали вино огромными глотками, откидывая назад головы и запрокидывая вверх на ходу бурдюки. Фафхрд же не мог рта открыть. Плечи его осели, словно тяжкий груз моря навалился на них. Ум его поглотило зловещее чувство, которое внушала затонувшая Симоргая, память древних легенд. Невольно представлялись черные века, когда лишь морские твари медленно вползали в лабиринты комнат, сновали по коридорам, ютясь повсюду, в каждой трещине и расселине… так Симоргия становилась одной из тайн океана. В глубоком гроте, открывшемся прямо в коридор, он приметил толстый каменный стол и громадную глыбу кресла за ним; там, как ему казалось, мешком осел осьминог - пародия на хозяина кабинета, - щупальца его были подогнуты, немигающие глаза слабо светились.
Понемногу свет факелов побледнел - становился сильнее мерзостный свет вокруг. И когда люди умолкли, оказалось, что рев прибоя уже не слышен.
Завернув за острый угол коридора, Лавас Лаерк издал торжествующий вопль. Шатаясь и спотыкаясь, остальные поспешили за ним и сразу же радостно завопили.
- О, Симоргия! - вскричал Лавас Лаерк. - Так вот где твоя сокровищница!
Коридор заканчивался квадратной комнатой, потолок которой был много ниже, чем в коридоре. Там и тут в ней были наставлены черные, источавшие влагу кованые сундуки. Под ногами вовсю хлюпал ил, и луж здесь было побольше, и свет был сильнее.
Люди нерешительно замерли, но светловолосый рулевой ринулся вперед и ухватился за край ближайшего сундука. Угол распался прямо в его руках: дерево стало мягким как сыр, металл истекал черной грязной ржавчиной. Он снова взялся за сундук, отломив остатки крышки. Взглядам открылся тусклый блеск золота, драгоценные камни едва просвечивали сквозь слой слизи. Захваченный врасплох краб метнулся в сторону и исчез сквозь дыру в задней стенке.
С алчными воплями остальные набросились на сундуки, трясли их, долбили, молотили мечами губчатую древесину. Двое подрались из-за сундука и рухнули на него, тот распался на части прямо под ними, а они все еще возились в грязи - на золоте и самоцветах.
Все это время Лавас Лаерк не сходил с того места, откуда испустил свой первый дразнящий крик. Позабытому всеми возле него Фафхрду казалось, что предводитель в смятении: приключение кончалось и безумный рассудок его пытался отыскать нечто ценнее золота и драгоценностей, способное насытить его прихотливую волю. Потом он заметил, что Лавас Лаерк внимательно вглядывается в квадратную, покрытую илом и явно золотую дверцу, расположенную почти наискось от выхода в коридор. На ней было вырезано какое-то странное, волнистое, похожее на одеяло морское чудовище. Лавас Лаерк гортанно расхохотался, а потом направился прямо к дверце. В руке его что-то поблескивало. Вздрогнув, Фафхрд узнал свое кольцо. Лавас Лаерк дернул дверцу, но та не открылась. Тогда он вставил кольцо ключом прямо в золотую дверцу и повернул его. Она подалась под новым толчком.
И тут Фафхрд понял - его словно окатило волной: ничто не происходит случайно, и все с того момента, когда стрела его вонзилась в рыбину, было кем-то подстроено… кем-то или чем-то… Оно захотело, чтобы дверцу отперли! Северянин повернулся и понесся по коридору так, словно прилив гнался за ним по пятам.
В коридоре было светло и без факелов, со стен словно в отвратительном сне стекал бледный, кошмарный, дрожащий свет. Мертвенное сияние колыхалось словно живое, обрисовывало затаившихся в каждой нише обитателей, не замеченных им на пути туда. Фафхрд споткнулся, растянулся во весь рост, поднялся, помчался дальше. Как ни стремился он вперед, собственные движения казались ему медленными, кошмар словно сковывал его ноги. Он пытался глядеть только вперед, но уголки глаз все равно выхватывали все, что он уже видел: свисающие вниз водоросли, чудовищные рельефы, раковины, угрюмые глаза осьминога. Без удивления он заметил, что на ногах и теле его светятся пятна слизи. Из окружающего свечения вдруг выступил небольшой квадратик темноты, он припустил к нему из последних сил. Квадрат медленно увеличивался. Это был вход в пещеру. Он выпрыгнул через порог в ночь. Кто-то выкрикивал его имя.
Это был голос Серого Мышелова, друг звал его с моря, со стороны, противоположной той, где лежала разбитая галера. Он побежал на зов, спотыкаясь на предательских гребнях. Освещенный лишь вновь появившимися звездами, у ног его простирался черный залив. Фафхрд прыгнул, неловко приземлился на другую скалу; устояв на ногах, снова метнулся вперед. Над краем тьмы раскачивалась мачта. Он едва не полетел кубарем, наткнувшись на приземистого человека, внимательно вглядывавшегося во тьму, из которой он только что появился. Схватив Фафхрда за плечо, Мышелов повлек его за собой к краю воды… Зайдя поглубже, они вместе плюхнулись в воду и поплыли к шлюпу, оставленному на якоре в спокойном месте под защитой скал. Мышелов потянул было якорный канат, но Фафхрд просто полоснул по тугой веревке ножом, выдернутым из-за пояса Мышелова, и быстро, рывками вздернул парус.
Шлюп медленно тронулся с места, рябь превратилась в волны, волны выросли в валы, а затем шлюп скользнул мимо черной скалы, острием меча торчавшей из белой пены, и оказался в открытом море. Но Фафхрд молчал, подняв все, что только могло парусить, он выжимал из потрепанного бурей шлюпа все возможное. Предоставленный собственному удивлению, Мышелов молча помогал ему.
Не успели они отойти подальше, когда все море тряхнуло. Оглянувшийся назад, за корму, Мышелов хрипло выкрикнул, не веря глазам. Их быстро догоняла волна, что была выше мачты шлюпа. Мышелов невольно поднял руки, чтобы как-нибудь заслониться от страшной черной стены. Корма шлюпа поползла вверх, вверх, вверх, кораблик добрался до вершины и, зависнув, рухнул по другую сторону гребня. За первой волной катила вторая, за ней третья, четвертая, они были разве только чуть ниже. Лодку побольше, конечно же, затопило бы в один миг… Потом громадные валы уступили место рваному водовороту волн поменьше, покрытому пеной. Чтобы удержать шлюп на плаву, требовались все их силы до последней капли и еще - тысяча мгновенных решений.
Когда забрезжил бледный рассвет, шлюп снова направлялся домой, на месте большого паруса, изодранного в последнем припадке бури, висело что-то, что нашлось, и уж куда меньшее. Им пришлось вылить за борт уже достаточно много воды, чтобы сделать шлюп опять мореходным. Завороженно следивший за наступлением рассвета Фафхрд чувствовал себя слабым, как женщина. Он едва слышал, как Мышелов рассказывал ему, кто, потеряв в бурю галеру из виду, он верно угадал ее курс и следовал за нею, пока не утих шторм и не показался странный остров, как он по ошибке причалил к нему, решив, что это порт ее назначения.
Потом Мышелов принес жидкого и горького вина и соленой рыбы, но Фафхрд оттолкнул снедь и спросил:
- Я должен знать это. Я не оглядывался, а ты все время упорно смотрел за корму. Что там было?
Мышелов пожал плечами:
- Не знаю. Слишком было далеко, и свет такой странный. Чушь какая-то. И я бы многое отдал, чтобы оказаться поближе. - Он нахмурился и снова пожал плечами. - Ну, мне казалось тогда, что я вижу толпу мужчин, по виду северян, в больших черных плащах. Они выскочили из какой-то дыры. И странно, освещавший их свет исходил ниоткуда. И они размахивали этими черными плащами, словно дрались с ними или плясали… Говорю тебе, все выглядело очень глупо… А потом они рухнули на колени и локти, накрылись плащами и поползли назад, в дыру, из которой появились. А теперь скажи мне, что я лгу.
Фафхрд покачал головой.
- Только это были не плащи, - произнес он.
Мышелов понял, что в словах друга кроется больше, чем он может предположить.
- Так что же это было? - спросил он.
- Не знаю, - ответил Фафхрд.
- Что же все-таки это было, я имею в виду остров, едва не утянувший нас вместе с собою на дно?
- Симоргия. - Фафхрд поднял голову и ухмыльнулся столь жестоко и холодно, с таким бешенством во взоре, что Мышелов невольно отшатнулся. - Симоргия, - повторил Фафхрд и привалился к борту лодки, отводя взгляд вниз на убегающую, назад воду. - Симоргия. Теперь она вновь утонула. И пусть она вечно волгнет там и гниет в собственной скверне, пока вся не покроется илом! - Дрожа как в припадке, он выпалил это проклятье и отодвинулся назад. Над восточным горизонтом появился первый алый мазок.
VII. Семь черных жрецов
Морщинистая ладонь мингола закрыла рот Фафхрда, остановив шепот!
- Шш! Разве тебе не дорога жизнь? Помни, ты теперь дружинник Лаваса Лаерка. Но я объясню тебе все, что положено знать. - Он уселся рядом с Фафхрдом на мокрую скамью, заваленную грудой черных, невесть кем забытых лохмотьев. - Лавас Лаерк поклялся разорить берега далекой Симоргии, и он и его люди дали обет молчания, пока перед ними не покажутся ее прибрежные скалы. Шш! Шш! Я знаю, многие говорят, что Симоргия навеки скрылась под волнами, говорят еще, что этой земли никогда не было. Но Лавас Лаерк поклялся великой клятвой перед своей матерью, которую ненавидит еще пуще, чем собственных друзей… Он убил человека, усомнившегося в его правоте. Так что мы ищем Симоргию, пусть в этих краях можно будет грабить лишь рыб и обирать мантии устриц. Откинься назад, не наваливайся так на весло, и я поведаю тебе секрет, в котором нет секрета, а еще - сделаю пророчество, далекое от пророчества. - Он наклонился поближе. - Лавас Лаерк ненавидит трезвых мужчин. Он верит, и вполне справедливо, что лишь пьяный может быть хоть на каплю подобным ему. Сегодня экипаж будет хорошо грести, хотя прошел уже день с тех пор, как им давали мясо. Сегодня вино позволит им увидеть тусклые отблески тех видений, что всегда открыты глазам Лаваса Лаерка. Но наутро спины их будут ныть, животы болеть, а головы - разламываться на части. И тогда начнется мятеж, и Лаваса Лаерка не спасет даже его безумие.
Фафхрд с удивлением заметил, что мингол вдруг слабо кашлянул, задрожал и почему-то забулькал. Он потянулся к нему, и теплая жидкость омочила его пальцы. Лавас Лаерк извлек свой кинжал из шеи мингола, тот рухнул со скамьи вперед лицом.
Не было произнесено ни слова, но весть о том, что свершилась мерзость, безмолвно кочевала в бушующей мгле от гребца к гребцу и наконец достигла передней скамьи. Забурлило сдерживаемое возмущение… медленно расползалась по скамьям весть о гнуснейшем деянии, убийстве раба, что следил за огнем, чья магия, пусть над ней и смеялись втихомолку, неразрывно переплеталась с судьбой самого корабля. Отчетливых звуков люди не произносили, но бормотания, воркотни, бурчания оказалось довольно: весла втянули внутрь и уложили вверх лопастями; ропот, в котором смешивались страх, отчаяние и ужас, метался от носа к корме, словно волна в корыте. Почти захваченный ею Фафхрд готов был вскочить, но нападать ли ему на неподвижно застывшего Лаваса Лаерка или рвануться назад, в относительную безопасность кабины на полуюте, решить он не мог. Конечно, Лавас Лаерк был обречен, и судьба его тут и свершилась бы, но именно в этот момент рулевой на корме разразился громким, дрожащим от волнения криком:
- Хо, земля! Симоргия! Симоргия!
Дикий крик этот, словно костлявая ладонь, подхлестнул возбуждение экипажа, что достигло уже предела. Сперва все не веря затаили дыхание, потом послышались крики изумления, страха… и проклятия пополам с молитвой. Два гребца схватились в драке только потому, что столь сильный и болезненный накал чувств можно было разрядить лишь действием, неважно каким. Какой-то гребец отчаянно навалился на собственное весло и, срываясь на визг, требовал от остальных последовать его примеру, развернуть галеру обратно и спасаться… спасаться. Фафхрд вскочил на свою скамью и поглядел вперед.
В опасной близости горой вздымалась земля: громадное черное пятно, темнее ночной тьмы, отчасти скрытое несущимися облаками, туманом… Но через разрывы в нем то здесь, то там, вблизи и подальше проступали неяркие прямоугольники света, их правильное расположение свидетельствовало о том, что они могли быть только окнами. И с каждым отчаянным биением сердца рев прибоя, грохот разбивающихся волн становились все громче.
Все случилось внезапно. Прямо перед лицом Фафхрда мимо скользнул нависший утес, да так близко, что хрустнуло весло с противоположной стороны. Волна подняла галеру, и, потрясенный, он увидел в утесе три окна, если только это не была полузатопленная башня, но внутри ничего не было видно - лишь призрачный свет лился из желтых проемов. Послышались команды, Лавас Лаерк распоряжался хриплым высоким голосом. Кое-кто из его людей отчаянно приналег на весла, но было уже поздно, хотя галера, похоже, укрылась за какой-то скалой, где вода была поспокойней. Подо всем килем прокатился жуткий скрежет. Шпангоуты потрескивали и стонали. Наконец волна подняла их, вновь послышался страшный скрежет, люди повалились на палубу и катались по ней. И тут галера словно вовсе замерла, раздавался лишь рев прибоя. Лавас Лаерк с восторгом крикнул:
- Подавайте оружие и вино! Готовьтесь к набегу!
Слова его звучали немыслимо для столь опасного положения - безнадежно поломанная галера была зажата скалами. Но люди Лаерка заторопились и даже, казалось, обрели что-то от безумной решимости своего вожака, словно доказавшего им - мир безумен, как и он сам.
Фафхрд видел, как из кабины под полуютом выносили факел за факелом, наконец факелы затрещали, над всей кормой разрушенного корабля густо валил дым. Вокруг жадно припадали к бурдюкам, размахивали полученными кинжалами и мечами, сравнивали их, пытались приноровиться к оружию. Кто-то ухватил его за плечо и, подтолкнув к стойке с мечами, буркнул:
- Эй, Рыжий, и ты бери меч.
Фафхрд повиновался, но что-то подсказывало ему - бывшему врагу оружие не доверяют. Чутье не обмануло: Лавас Лаерк остановил своего лейтенанта, уже собиравшегося выдать Фафхрду меч. Он пожирал жадным взглядом левую руку северянина.
Лейтенант озадаченно поглядел на кисть, и Лавас Лаерк выпалил:
- Схватить его! - И одновременно сдернул что-то со среднего пальца Фафхрда. Тут только северянин и вспомнил: кольцо!
- В том, кто ковал его, сомневаться не приходится. - Лавас Лаерк лукаво поглядел на Фафхрда, ярко-голубые глаза предводителя были близоруки или слегка косили. - Это - симоргский шпион, а скорее всего демон, принявший вид северянина, чтобы усыпить подозрения. Когда он появился на корабле? Разве не среди жесточайшей бури? Или кто-нибудь видел лодку?
- Я видел лодку, - заторопился с ответом рулевой, - странный шлюп под квадратным парусом. - Но Лавас Лаерк косым взглядом в его сторону приказал рулевому замолчать.
Фафхрд спиной ощутил острие кинжала и напряг мышцы.
- Убить его? - прозвучало откуда-то из-за уха Фафхрда.
Лавас Лаерк криво усмехнулся во тьму и замер, словно прислушиваясь к советам какого-нибудь невидимого духа бури. Потом он качнул головой:
- Пусть чуть поживет, он может показать нам, где добыча! Охраняйте его с обнаженными мечами.
Потом все оставили галеру, спустившись вниз по веревкам, брошенным с носа на скалы, которые попеременно то открывались, то вновь покрывались водой. Один или двое с хохотом даже спрыгнули вниз. Там в пене зашипел и погас факел. Все орали. Кто-то пьяным голосом, скрипевшим как ржавый нож по точилу, завел песню. Тогда Лавас Лаерк придал своему отряду видимость порядка, и они маршем направились неизвестно куда, половина людей сжимала в руке факелы, кое-кто не выпускал из объятий бурдюки, все то оступались, то спотыкались и вовсю кляли поросшие ракушками острые скалы, больно резавшие их при падении, и с преувеличенным рвением костерили обступившую тьму, в которой светились лишь прямоугольники окон. Позади них мертвым жуком чернела галера, брошенные весла торчали в разные стороны из портов.
Так с шумом и гамом они протопали не очень далеко - звук разбивающихся волн стал лишь немного тише, когда свет факелов озарил прямо перед ними портал ворот в громадной стене из черного камня, что могла быть оградой замка, а могла оказаться и просто изрезанной отверстиями пещер скалой. До верха квадратного портала можно было достать веслом. К нему вели три истертые каменные ступени, покрытые мокрым песком. Люди смутно различали колонны, тяжелую перемычку над головой, резьбу над ней, местами заляпанную илом и какими-то наростами, но тайные символы, запечатленные в камне, конечно же, были симоргийскими.
Примолкший к этому времени экипаж, озираясь, сбился в кучку. Тогда Лавас Лаерк насмешливо воззвал:
- Где же твоя стража, Симоргия? Где же твои воины? - И направился вверх по ступеням. После мгновенного замешательства люди его последовали за ним.
На массивном пороге Фафхрд невольно застыл, пораженный причиной слабого желтого света, который он заметил еще в высоких окнах. Светилось все. Потолок, стены, покрытый слизью пол - все испускало неровный свет. Даже резьба фосфоресцировала. Трепет, смешанный с омерзением, охватил его. Но по бокам и сзади напирали, приходилось идти вперед. Вино и приказ вождя туманили разум людей, они топали по длинному коридору, словно не замечая повсюду следов, оставленных при отступлении подводным царством.
Сперва некоторые по крайней мере держали оружие наготове, чтобы отразить нападение из засады, но вскоре об осторожности позабыли, иные уже прикладывались к бурдюкам и отпускали шуточки. Громадный рулевой, на светлой бороде которого пена прибоя оставила желтые пятна, затянул матросскую песню, остальные принялись подтягивать, да так, что затряслись мокрые стены. Все глубже и глубже спускались они в пещеру ли… или в подвалы замка по широкому, закручивающемуся коридору, покрытому толстым слоем ила.
Людской поток уносил с собой Фафхрда. Когда он замедлял шаг, его подталкивали, и он непроизвольно начинал торопиться. Лишь глаза его подчинялись собственной воле, впивая исполненным трепета взором бесчисленные подробности, открывавшиеся ему то с одной, то с другой стороны: бесконечные ряды неясных фигур, морских чудовищ и отвратительных, почти людских силуэтов, человекоподобных изображений гигантских мант или скатов, словно оживавших и слегка шевелящихся в дрожащем свечении, череду эту прервали несколько громаднейших окон или просто отверстий, занавешенных темными скользкими водорослями. Повсюду были лужи воды, дергались живые еще, задыхавшиеся рыбины, идущие давили их ногами или отбрасывали прочь, в углах под водорослями укрывались наросты ракушек. В мозгу Фафхрда все громче и громче билась мысль: когда же остальные поймут, где они оказались. Кому же не ясно, что свечение вокруг - свечение моря. Должны ведь эти безумцы понять, что таинственные обитатели глубин лишь совсем недавно оставили этот коридор. И конечно же, конечно, любой своими глазами может убедиться, что Симоргия действительно канула когда-то на дно морское и лишь вчера, а может быть, только что восстала из глубин.
Но все они топали за Лавасом Лаерком, и пели, и орали, и прихлебывали вино огромными глотками, откидывая назад головы и запрокидывая вверх на ходу бурдюки. Фафхрд же не мог рта открыть. Плечи его осели, словно тяжкий груз моря навалился на них. Ум его поглотило зловещее чувство, которое внушала затонувшая Симоргая, память древних легенд. Невольно представлялись черные века, когда лишь морские твари медленно вползали в лабиринты комнат, сновали по коридорам, ютясь повсюду, в каждой трещине и расселине… так Симоргия становилась одной из тайн океана. В глубоком гроте, открывшемся прямо в коридор, он приметил толстый каменный стол и громадную глыбу кресла за ним; там, как ему казалось, мешком осел осьминог - пародия на хозяина кабинета, - щупальца его были подогнуты, немигающие глаза слабо светились.
Понемногу свет факелов побледнел - становился сильнее мерзостный свет вокруг. И когда люди умолкли, оказалось, что рев прибоя уже не слышен.
Завернув за острый угол коридора, Лавас Лаерк издал торжествующий вопль. Шатаясь и спотыкаясь, остальные поспешили за ним и сразу же радостно завопили.
- О, Симоргия! - вскричал Лавас Лаерк. - Так вот где твоя сокровищница!
Коридор заканчивался квадратной комнатой, потолок которой был много ниже, чем в коридоре. Там и тут в ней были наставлены черные, источавшие влагу кованые сундуки. Под ногами вовсю хлюпал ил, и луж здесь было побольше, и свет был сильнее.
Люди нерешительно замерли, но светловолосый рулевой ринулся вперед и ухватился за край ближайшего сундука. Угол распался прямо в его руках: дерево стало мягким как сыр, металл истекал черной грязной ржавчиной. Он снова взялся за сундук, отломив остатки крышки. Взглядам открылся тусклый блеск золота, драгоценные камни едва просвечивали сквозь слой слизи. Захваченный врасплох краб метнулся в сторону и исчез сквозь дыру в задней стенке.
С алчными воплями остальные набросились на сундуки, трясли их, долбили, молотили мечами губчатую древесину. Двое подрались из-за сундука и рухнули на него, тот распался на части прямо под ними, а они все еще возились в грязи - на золоте и самоцветах.
Все это время Лавас Лаерк не сходил с того места, откуда испустил свой первый дразнящий крик. Позабытому всеми возле него Фафхрду казалось, что предводитель в смятении: приключение кончалось и безумный рассудок его пытался отыскать нечто ценнее золота и драгоценностей, способное насытить его прихотливую волю. Потом он заметил, что Лавас Лаерк внимательно вглядывается в квадратную, покрытую илом и явно золотую дверцу, расположенную почти наискось от выхода в коридор. На ней было вырезано какое-то странное, волнистое, похожее на одеяло морское чудовище. Лавас Лаерк гортанно расхохотался, а потом направился прямо к дверце. В руке его что-то поблескивало. Вздрогнув, Фафхрд узнал свое кольцо. Лавас Лаерк дернул дверцу, но та не открылась. Тогда он вставил кольцо ключом прямо в золотую дверцу и повернул его. Она подалась под новым толчком.
И тут Фафхрд понял - его словно окатило волной: ничто не происходит случайно, и все с того момента, когда стрела его вонзилась в рыбину, было кем-то подстроено… кем-то или чем-то… Оно захотело, чтобы дверцу отперли! Северянин повернулся и понесся по коридору так, словно прилив гнался за ним по пятам.
В коридоре было светло и без факелов, со стен словно в отвратительном сне стекал бледный, кошмарный, дрожащий свет. Мертвенное сияние колыхалось словно живое, обрисовывало затаившихся в каждой нише обитателей, не замеченных им на пути туда. Фафхрд споткнулся, растянулся во весь рост, поднялся, помчался дальше. Как ни стремился он вперед, собственные движения казались ему медленными, кошмар словно сковывал его ноги. Он пытался глядеть только вперед, но уголки глаз все равно выхватывали все, что он уже видел: свисающие вниз водоросли, чудовищные рельефы, раковины, угрюмые глаза осьминога. Без удивления он заметил, что на ногах и теле его светятся пятна слизи. Из окружающего свечения вдруг выступил небольшой квадратик темноты, он припустил к нему из последних сил. Квадрат медленно увеличивался. Это был вход в пещеру. Он выпрыгнул через порог в ночь. Кто-то выкрикивал его имя.
Это был голос Серого Мышелова, друг звал его с моря, со стороны, противоположной той, где лежала разбитая галера. Он побежал на зов, спотыкаясь на предательских гребнях. Освещенный лишь вновь появившимися звездами, у ног его простирался черный залив. Фафхрд прыгнул, неловко приземлился на другую скалу; устояв на ногах, снова метнулся вперед. Над краем тьмы раскачивалась мачта. Он едва не полетел кубарем, наткнувшись на приземистого человека, внимательно вглядывавшегося во тьму, из которой он только что появился. Схватив Фафхрда за плечо, Мышелов повлек его за собой к краю воды… Зайдя поглубже, они вместе плюхнулись в воду и поплыли к шлюпу, оставленному на якоре в спокойном месте под защитой скал. Мышелов потянул было якорный канат, но Фафхрд просто полоснул по тугой веревке ножом, выдернутым из-за пояса Мышелова, и быстро, рывками вздернул парус.
Шлюп медленно тронулся с места, рябь превратилась в волны, волны выросли в валы, а затем шлюп скользнул мимо черной скалы, острием меча торчавшей из белой пены, и оказался в открытом море. Но Фафхрд молчал, подняв все, что только могло парусить, он выжимал из потрепанного бурей шлюпа все возможное. Предоставленный собственному удивлению, Мышелов молча помогал ему.
Не успели они отойти подальше, когда все море тряхнуло. Оглянувшийся назад, за корму, Мышелов хрипло выкрикнул, не веря глазам. Их быстро догоняла волна, что была выше мачты шлюпа. Мышелов невольно поднял руки, чтобы как-нибудь заслониться от страшной черной стены. Корма шлюпа поползла вверх, вверх, вверх, кораблик добрался до вершины и, зависнув, рухнул по другую сторону гребня. За первой волной катила вторая, за ней третья, четвертая, они были разве только чуть ниже. Лодку побольше, конечно же, затопило бы в один миг… Потом громадные валы уступили место рваному водовороту волн поменьше, покрытому пеной. Чтобы удержать шлюп на плаву, требовались все их силы до последней капли и еще - тысяча мгновенных решений.
Когда забрезжил бледный рассвет, шлюп снова направлялся домой, на месте большого паруса, изодранного в последнем припадке бури, висело что-то, что нашлось, и уж куда меньшее. Им пришлось вылить за борт уже достаточно много воды, чтобы сделать шлюп опять мореходным. Завороженно следивший за наступлением рассвета Фафхрд чувствовал себя слабым, как женщина. Он едва слышал, как Мышелов рассказывал ему, кто, потеряв в бурю галеру из виду, он верно угадал ее курс и следовал за нею, пока не утих шторм и не показался странный остров, как он по ошибке причалил к нему, решив, что это порт ее назначения.
Потом Мышелов принес жидкого и горького вина и соленой рыбы, но Фафхрд оттолкнул снедь и спросил:
- Я должен знать это. Я не оглядывался, а ты все время упорно смотрел за корму. Что там было?
Мышелов пожал плечами:
- Не знаю. Слишком было далеко, и свет такой странный. Чушь какая-то. И я бы многое отдал, чтобы оказаться поближе. - Он нахмурился и снова пожал плечами. - Ну, мне казалось тогда, что я вижу толпу мужчин, по виду северян, в больших черных плащах. Они выскочили из какой-то дыры. И странно, освещавший их свет исходил ниоткуда. И они размахивали этими черными плащами, словно дрались с ними или плясали… Говорю тебе, все выглядело очень глупо… А потом они рухнули на колени и локти, накрылись плащами и поползли назад, в дыру, из которой появились. А теперь скажи мне, что я лгу.
Фафхрд покачал головой.
- Только это были не плащи, - произнес он.
Мышелов понял, что в словах друга кроется больше, чем он может предположить.
- Так что же это было? - спросил он.
- Не знаю, - ответил Фафхрд.
- Что же все-таки это было, я имею в виду остров, едва не утянувший нас вместе с собою на дно?
- Симоргия. - Фафхрд поднял голову и ухмыльнулся столь жестоко и холодно, с таким бешенством во взоре, что Мышелов невольно отшатнулся. - Симоргия, - повторил Фафхрд и привалился к борту лодки, отводя взгляд вниз на убегающую, назад воду. - Симоргия. Теперь она вновь утонула. И пусть она вечно волгнет там и гниет в собственной скверне, пока вся не покроется илом! - Дрожа как в припадке, он выпалил это проклятье и отодвинулся назад. Над восточным горизонтом появился первый алый мазок.
VII. Семь черных жрецов
Лужицами раскаленной лавы сверкали глаза на черном, словно застывший базальт, лице. Человек глядел вниз вдоль, крутого откоса на заснеженный карниз, что сужаясь уходил в едва тронутую рассветом зябкую мглу. Сердце черной жреца колотилось. Никогда, ни при нем самом, ни при жреце, породившем его, не проходили чужаки этим узким путем, что вел от Внешнего Моря через горный хребет, имя которому Древний. Минуло уже три долгих цикла, начинавшихся Годом Чудовища, четыре раза корабль на его памяти уходил за женами в Клиш и возвращался, но этим путем через горы проходили лишь он сам и его собратья… Однако все эти годы он стерег перевал столь же внимательно и надежно, словно по нему еженощно сновали какие-нибудь заблудшие и порочные лучники и копьеносцы, богохульники и грабители.
Тут снова - несомненно! - загремела песня. Судя по рыку, грудь у певца была просто медвежьей, словно каждую ночь ему приходилось упражняться в подобном занятии (именно так оно и было на, самом деле). Черный жрец отложил в сторону свой конический колпак, оставил на месте подбитые шкурками туфли и выскользнул из мехового одеяния - поджарое тело со впалым животом блестело, натертое жиром.
Вернувшись назад в скалистую нишу, он выбрал тонкую ветку из тщательно укрытого костра, положил ее над углублением в скале. В ровном свете огонька стало заметно, что углубление наполнено, едва ли не на пядь до краев, осколками самоцветов. Он подумал, что пройдет не менее тридцати медленных вздохов, прежде чем ветка перегорит посередине.
Он молча вернулся к краю ниши над заснеженным карнизом… Высотой она была в три человеческих роста, если мерить по рослому воину, но его собственный рост превышала раз в семь. Теперь внизу на карнизе смутно темнела фигура… нет, две. Он вытащил длинный нож из набедренной повязки, встал на четвереньки. Пробормотал молитву некоему странному, абсолютно немыслимому божеству. Где-то вверху потрескивал лед или сами скалы похрустывали, словно вся гора кровожадно расправляла плечи.
- Давай следующую песню, Фафхрд, - раздался веселый голос одного из путников. - Даю тебе тридцать шагов на сочинение, ведь на все приключение времени ушло не больше. Или снежный филин-скальд уже отморозил глотку?
Ухмыляющийся Мышелов шагал вперед, казалось бы, совершенно беззаботно, меч его - Скальпель - покачивался на боку. Серый плащ с высоким воротником и капюшоном, надвинутым на лоб, скрывал на смуглой физиономии все, кроме нахальства.
Фафхрд же был облачен в шерсть и меха: одежду им удалось спасти, когда шлюп разбился в этих морозных краях о прибрежные скалы. На его груди тускло поблескивала громадная золотая булавка, всклокоченные рыжие волосы были лихо перехвачены съехавшим набок золотым обручем. Лицо его с широко поставленными серыми глазами отражало спокойную удаль, хотя чело явно туманила дума. Над правым плечом его за спиной торчал лук, над левым же на медной драконьей морде-рукояти заброшенного за спину длинного меча поблескивали сапфировые глаза.
Наконец чело северянина прояснилось - не иначе какая-то дальняя, осененная гениями гора, вовсе не эта, заснеженная, по которой они проходили, одарила его словами, - он запел:
Лицо Лаерка как жало,
Да, как острие кинжала.
Гребцов с ним - двадцать четыре.
Черный корабль его мчится
По волнам, как в поле волчица.
Быстрей не найдешь во всем мире.
Не спас конь морей быстроногий
Того, кто сбился с дороги,
Кто на проклятой суше
Магам отдал свою душу.
И теперь на морском дне
Рыб собой кормит в волне.
Не…
Слова вдруг прервались, и Мышелов услышал скрип кожи по снегу. Обернувшись назад, он увидел, что громадный северянин летит к краю обрыва, и недоуменно подумал, зачем вдруг тому понадобилось изображать падение Лаваса Лаерка в зыби и хляби морские.
В последний момент локтями и ладонями Фафхрду удалось зацепиться за самый край карниза. В тот же миг черный, поблескивающий силуэт словно обрушился сверху как раз туда, где только что был северянин… приземлившись на руки, загадочная фигурка кувыркнулась, останавливая падение, и ринулась на Мышелова с ножом, сверкавшим в его руках, словно осколок месяца. Нож был направлен прямо в живот Мышелову и нашел бы цель, но Фафхрд, зацепившись рукой, дернул другой нападавшего за лодыжку. Мерзостно и тихо зашипев, черная фигурка обратилась к Фафхрду. Но Мышелов уже успел оправиться от неожиданного оцепенения, которому, как он уверял себя потом, никогда не осилить его в иных, не столь невообразимо промерзших и промозглых краях. Он шагнул вперед, отражая удар черного человечка; лезвие меча, высекая искры, ударило в скалу буквально в мизинце от руки Фафхрда. Умащенная жиром фигурка отлетела назад за спину Фафхрда, безмолвно, летучей мышью скользнула вниз и исчезла из виду.
Наполовину свисая над пропастью, Фафхрд закончил свое поэтическое творение:
И не ступит больше на сушу.
- Тихо, Фафхрд, - прошипел Мышелов прислушиваясь.
- Я, кажется, расслышал, как он упал.
Фафхрд сел с отсутствующим выражением лица.
- Едва ли, если пропасть здесь хотя бы наполовину так же глубока, как там, где мы видели ее дно в последний раз, - уверил он друга.
- Но кто это был? - нахмурился Мышелов. - Похож на человека из Клиша.
- Конечно. Правда, до клишийских джунглей отсюда как до Луны, - усмехнувшись, напомнил приятелю Фафхрд. - Должно быть, какой-нибудь почерневший от холода отшельник. Говорят, по этим пригоркам бродят странные существа.
Мышелов поглядел вверх на поднимавшийся сбоку чуть ли не на милю головокружительный утес, заметил над собой ближайшую нишу.
- Интересно, больше тут таких не водится? - поинтересовался он с нелегким чувством.
- Безумцы обычно бродят поодиночке, - заметил Фафхрд вставая. - Пошли, если хочешь горячего, надо спешить. Если не врут старые сказы, к восходу окажемся уже в Холодных Краях, а там найдется немного дров.
В тот же миг в нише, откуда свалился напавший, заполыхало. Свет пульсировал, становясь из фиолетового зеленым, потом желтым, наконец, красным.
- Что это? - заинтересовался происходящим Фафхрд. - В сказах ничего не говорится об огненных дырах в Древних Горах! Послушай, Мышелов, если я помогу тебе, ты, пожалуй, достанешь до этого выступа, а, потом подтянешься и сам…
- Ну нет, - перебил его Мышелов и потянул за рукав, досадуя на себя, что затеял разговор, - завтрак лучше готовить на хорошем добром костре. А отсюда я бы поторопился убраться, прежде чем этот свет заметят другие.
Тут снова - несомненно! - загремела песня. Судя по рыку, грудь у певца была просто медвежьей, словно каждую ночь ему приходилось упражняться в подобном занятии (именно так оно и было на, самом деле). Черный жрец отложил в сторону свой конический колпак, оставил на месте подбитые шкурками туфли и выскользнул из мехового одеяния - поджарое тело со впалым животом блестело, натертое жиром.
Вернувшись назад в скалистую нишу, он выбрал тонкую ветку из тщательно укрытого костра, положил ее над углублением в скале. В ровном свете огонька стало заметно, что углубление наполнено, едва ли не на пядь до краев, осколками самоцветов. Он подумал, что пройдет не менее тридцати медленных вздохов, прежде чем ветка перегорит посередине.
Он молча вернулся к краю ниши над заснеженным карнизом… Высотой она была в три человеческих роста, если мерить по рослому воину, но его собственный рост превышала раз в семь. Теперь внизу на карнизе смутно темнела фигура… нет, две. Он вытащил длинный нож из набедренной повязки, встал на четвереньки. Пробормотал молитву некоему странному, абсолютно немыслимому божеству. Где-то вверху потрескивал лед или сами скалы похрустывали, словно вся гора кровожадно расправляла плечи.
- Давай следующую песню, Фафхрд, - раздался веселый голос одного из путников. - Даю тебе тридцать шагов на сочинение, ведь на все приключение времени ушло не больше. Или снежный филин-скальд уже отморозил глотку?
Ухмыляющийся Мышелов шагал вперед, казалось бы, совершенно беззаботно, меч его - Скальпель - покачивался на боку. Серый плащ с высоким воротником и капюшоном, надвинутым на лоб, скрывал на смуглой физиономии все, кроме нахальства.
Фафхрд же был облачен в шерсть и меха: одежду им удалось спасти, когда шлюп разбился в этих морозных краях о прибрежные скалы. На его груди тускло поблескивала громадная золотая булавка, всклокоченные рыжие волосы были лихо перехвачены съехавшим набок золотым обручем. Лицо его с широко поставленными серыми глазами отражало спокойную удаль, хотя чело явно туманила дума. Над правым плечом его за спиной торчал лук, над левым же на медной драконьей морде-рукояти заброшенного за спину длинного меча поблескивали сапфировые глаза.
Наконец чело северянина прояснилось - не иначе какая-то дальняя, осененная гениями гора, вовсе не эта, заснеженная, по которой они проходили, одарила его словами, - он запел:
Лицо Лаерка как жало,
Да, как острие кинжала.
Гребцов с ним - двадцать четыре.
Черный корабль его мчится
По волнам, как в поле волчица.
Быстрей не найдешь во всем мире.
Не спас конь морей быстроногий
Того, кто сбился с дороги,
Кто на проклятой суше
Магам отдал свою душу.
И теперь на морском дне
Рыб собой кормит в волне.
Не…
Слова вдруг прервались, и Мышелов услышал скрип кожи по снегу. Обернувшись назад, он увидел, что громадный северянин летит к краю обрыва, и недоуменно подумал, зачем вдруг тому понадобилось изображать падение Лаваса Лаерка в зыби и хляби морские.
В последний момент локтями и ладонями Фафхрду удалось зацепиться за самый край карниза. В тот же миг черный, поблескивающий силуэт словно обрушился сверху как раз туда, где только что был северянин… приземлившись на руки, загадочная фигурка кувыркнулась, останавливая падение, и ринулась на Мышелова с ножом, сверкавшим в его руках, словно осколок месяца. Нож был направлен прямо в живот Мышелову и нашел бы цель, но Фафхрд, зацепившись рукой, дернул другой нападавшего за лодыжку. Мерзостно и тихо зашипев, черная фигурка обратилась к Фафхрду. Но Мышелов уже успел оправиться от неожиданного оцепенения, которому, как он уверял себя потом, никогда не осилить его в иных, не столь невообразимо промерзших и промозглых краях. Он шагнул вперед, отражая удар черного человечка; лезвие меча, высекая искры, ударило в скалу буквально в мизинце от руки Фафхрда. Умащенная жиром фигурка отлетела назад за спину Фафхрда, безмолвно, летучей мышью скользнула вниз и исчезла из виду.
Наполовину свисая над пропастью, Фафхрд закончил свое поэтическое творение:
И не ступит больше на сушу.
- Тихо, Фафхрд, - прошипел Мышелов прислушиваясь.
- Я, кажется, расслышал, как он упал.
Фафхрд сел с отсутствующим выражением лица.
- Едва ли, если пропасть здесь хотя бы наполовину так же глубока, как там, где мы видели ее дно в последний раз, - уверил он друга.
- Но кто это был? - нахмурился Мышелов. - Похож на человека из Клиша.
- Конечно. Правда, до клишийских джунглей отсюда как до Луны, - усмехнувшись, напомнил приятелю Фафхрд. - Должно быть, какой-нибудь почерневший от холода отшельник. Говорят, по этим пригоркам бродят странные существа.
Мышелов поглядел вверх на поднимавшийся сбоку чуть ли не на милю головокружительный утес, заметил над собой ближайшую нишу.
- Интересно, больше тут таких не водится? - поинтересовался он с нелегким чувством.
- Безумцы обычно бродят поодиночке, - заметил Фафхрд вставая. - Пошли, если хочешь горячего, надо спешить. Если не врут старые сказы, к восходу окажемся уже в Холодных Краях, а там найдется немного дров.
В тот же миг в нише, откуда свалился напавший, заполыхало. Свет пульсировал, становясь из фиолетового зеленым, потом желтым, наконец, красным.
- Что это? - заинтересовался происходящим Фафхрд. - В сказах ничего не говорится об огненных дырах в Древних Горах! Послушай, Мышелов, если я помогу тебе, ты, пожалуй, достанешь до этого выступа, а, потом подтянешься и сам…
- Ну нет, - перебил его Мышелов и потянул за рукав, досадуя на себя, что затеял разговор, - завтрак лучше готовить на хорошем добром костре. А отсюда я бы поторопился убраться, прежде чем этот свет заметят другие.