Фриц Лейбер
Клинки против смерти
I . Чертов круг
Двое мечников, высокий и приземистый, вышли из Болотных Ворот Ланхмара и по Мощеной Дороге направились к востоку. И хотя свежесть кожи и поджарость выдавали их молодость, глубочайшее горе и железная целеустремленность на лицах свидетельствовали о их мужестве.
Сонные стражники в бурых железных кирасах не препятствовали им. Лишь дураки и безумцы покидают величайший город Нихвона, тем более пешком и к тому ж на рассвете. По совести, парочка эта показалась им на редкость опасной.
Горизонт впереди розовел, словно край хрустального кубка, до краев наполненного искрящимся на усладу богам красным вином, розоватое сияние это отгоняло на запад последние звезды. Но не успело еще солнце пурпурным краем выглянуть из-за горизонта, как налетела черная буря - заплутавший во Внутреннем Море шквал ворвался на сушу. Вновь потемнело, как ночью, и мечи молний разили, а гром потрясал громадным железным щитом. Ветер нагнал с моря соленый воздух, к которому примешивался запах болотной гнили. Вихри гнули к земле длинные зеленые шпаги приморской травы и, запутавшись, все рвались из ветвей терновника и прибрежных зарослей соколиных деревьев. Ветер поднял на ярд черную воду с северной стороны Мощеной Дороги, узкой плоской змейкой протянувшейся по плоскому болоту. И забарабанил дождь.
Не говоря друг другу ни слова, оба мечника не переменили шага, лишь чуть подняли плечи и обращенные к северу лица, отдаваясь очистительному могуществу бури, жалам дождя, что легкими уколами своими хоть немного отвлекали разум и сердце от глубоких мук.
- Хо, Фафхрд! - глубокий голос покрыл и бормотанье грома, и рев ветра, и барабанную дробь капель.
- Хист, Серый Мышелов!
Высокий мечник резко обернулся к югу, куда уже было обращено лицо его низкорослого спутника.
Там, невдалеке от дороги, на пяти столбах высилась круглая хижина. Столбы, должно быть, были велики, ведь Мощеная Дорога повсеместно пролегала высоко над водой, а порог низкой округлой двери как раз был вровень с головой мечника, что повыше.
Странного в этом не было бы ничего, однако все знали, что в ядовитом Великом Соленом Болоте никто не живет, разве что гигантские черви, ядовитые угри, водяные кобры, бледные длинноногие болотные крысы да другая подобная живность.
Блеснула синяя молния, и в низкой двери как нельзя яснее обрисовала согбенную фигуру в плаще с капюшоном. Жесткие складки плаща были словно вычеканены на металле.
Но внутри капюшона молния не высветила ничего - только непроглядную тьму.
Обрушился гром.
И тогда из-под капюшона заскрежетал голос, отрывисто и жестко, будто из камня вырубая строки, и невзыскательные стишки в невидимых устах звучали грозным и мрачным пророчеством:
Хо, Фафхрд, Долгоногий!
Хист, Мышелов!
По дороге Зачем бредете, куда?
Покинете город-чудо -
Вас ожидает беда:
В пути вам придется худо,
Я же буду печалясь
Глядеть на ваши скитанья.
Ждет вас горькая доля
Голод, смерть и неволя,
Так что назад, скорее,
Иначе беда, беда!
Сие скорбное песнопение отзвучало уже почти на три четверти, когда оба мечника наконец сообразили, что, не сбавляя шага, двигаются вперед и хижина словно отступает перед ними. Словно бы шагает на своих длинных столбах, как на ходулях. А когда осознание этого дошло до них, оба вдруг заметили, как семенят сгибаясь деревянные опоры.
Когда голос отскрежетал последнюю “беду”, Фафхрд остановился.
А следом за ним и Серый Мышелов.
А следом за ними обоими - хижина.
Оба мечника повернулись к низкому входу и заглянули в него.
Тут же с оглушительным грохотом за их спинами в землю вонзилась ослепительная молния. Тела их содрогнулись, плоть скорчилась, болезненно и жестоко… но заодно молния осветила и хижину и ее обитателя ярче, чем в солнечный день, - и все-таки под капюшоном ничего не было видно.
Будь он пуст - виднелась бы ткань с изнаночной стороны. Нет, изнутри под капюшоном овалом чернела эбеновая тьма, которую не рассеяла и громовая стрела.
И вовсе не дрогнув, покрывая зычным криком рев бури, Фафхрд воззвал в сторону хижины, но голос комаром пищал в его собственных, оглушенных громом ушах:
- Внемли, ведьма, волшебник, ночное привидение, кто ты там! Никогда более не ступит моя нога в этот город злодеев, что лишил меня самой чистой и единственной любви, моей несравненной и незаменимой Вланы… Вечно суждено мне скорбеть о ней, сознавая свою вину в ее неожиданной смерти, - мерзкая Гильдия Воров покарала ее за нарушение воровских правил… Мы порешили убийц, только это не принесло нам утешения.
- И я даже шага не сделаю в сторону Ланхмара, - грозным голосом возгласил Серый Мышелов. - Презрения достойна столица, что грабит людей, она обобрала и меня тем же образом, что и Фафхрда, и обрушила на мои плечи столь же тяжкий гнет печали и скорби, что суждено мне носить вовеки, даже после смерти.
Подхваченный свирепым ветром, соляной паук пронесся рядом с его ухом, отчаянно брыкая жирными мертвенно-бледными ногами, и исчез во тьме за хижиной, во Мышелов не вздрогнул, не запнулся, а ровным голосом продолжал:
- Знай же, о порождение мрака, таящееся во тьме, мы убили гнусного колдуна, погубившего наших возлюбленных, и этих двух крыс, его прихвостней, а потом перекалечили и до смерти напугали его нанимателей в Обители Воров. Но разве месть утешает? Мертвых она не вернет. Ни на гран не уменьшить ей нашей вины и нашей скорби о любимых, вот что уготовил нам жребий.
- Да-да, не уменьшить, - громко поддержал Фафхрд, - раз мы были пьяны, когда они убивали наших любимых, за это нам нет прощенья. У воров Гильдии мы отобрали самоцветов на целое состояние, но сами потеряли два алмаза, которым не может быть ни цены, ни сравнения. Нет, мы никогда не вернемся в Ланхмар!
За хижиной блеснула молния, грянул гром. Буря уходила к югу от дороги, в глубь суши.
Капюшон вокруг тьмы чуть отодвинулся и медленно качнулся из стороны в сторону: один раз, два, три. Суровый голос нараспев произнес, но уже не так громко - уши Фафхрда и Серого Мышелова словно заткнуло ватой после последнего оглушительного удара грома - прадедушки всех громовых раскатов:
- “Никогда”, “навсегда” - не для вас те два слова,
Вы вернетесь, вернетесь снова и снова.
А потом и хижина заторопилась вглубь на своих пяти паучьих ногах. Обернувшись назад дверью, она засеменила прочь, словно таракан-пруссак, и скоро затерялась в зарослях терновника и соколиных деревьев.
Так завершилась первая встреча Серого Мышелова и его приятеля Фафхрда с Шилбой-без-очей-на-лице.
Чуть позже оба мечника из засады перехватили купца, что направлялся в Ланхмар без достаточной охраны, и освободили его от двух из четырех упряжных лошадей - ведь воровство было у них в натуре… Так под цоканье копыт этих скакунов пересекли они Великие Соляные Болота и через Тонущие Земли добрались до зловещего провинциального города Илтамара с его предательскими постоялыми дворами и несчетными статуями, барельефами и прочими изображениями здешнего мерзкого Крысобога. Там они обменяли своих неуклюжих лошадок на верблюдов и, взгромоздившись промеж горбов, отправились вдоль восточного побережья Бирюзового Восточного Моря к югу, в пустыню. В сухой сезон они пересекли Урожайную Реку и по пескам направились в Восточные Страны, где ни одному из них еще не доводилось бывать. Они пытались отвлечься неведомым и намеревались в первую очередь посетить Хорбориксен, цитадель Царя Царей, город, что размером, древностью и барочным великолепием построек уступал лишь самому Ланхмару.
Три следующих года, Левиафана, Птицы Рух и Дракона, скитались они по Нихвону, забредая то к югу, то к востоку, то к северу, то к западу, стараясь найти забвение, спастись от воспоминаний и о великой первой любви, и о великой своей вине, но не сумели забыть ничего. Они миновали далекий таинственный Тисилинлит, город стройных сверкающих шпилей, словно только что окаменевших во влажных перламутровых небесах. Края эти слыли легендарными в Ланхмаре и даже в Хорбориксене. Среди стран, что они миновали, затесалась и усохшая до костей Империя Ивамаренси, страна столь передовая и развитая, до глубокого упадка, вызванного безудержным прогрессом: все мужчины и крысы в ней были лысыми, а собаки и кошки утратили шерсть.
Возвращались они севером, через Великие Степи, и едва избежали плена и рабства у безжалостных минголов. В Холодных Краях искали они Снежный Клан Фафхрда, но узнали только, что в минувшем году стаей леммингов на него нагрянули ледяные гномы, и хорошо, если сразу вырезали всех до единого, а значит, погибли и мать его Мор, и брошенная невеста Мара, и его первенец, если таковой успел появиться на свет.
Какое-то время им пришлось прослужить Литквилу, Безумному Герцогу Уул Хруспа, развлекая его поединками, изображая убийства, словом, по всякому теша властителя. А потом по Внешнему Морю они направились к югу, на корабле сархинмарских торговцев перебрались в Тропический Клиш, где по окраинам джунглей искали приключений на свою голову. А потом снова отправились к северу и, обойдя стороной таинственнейший Квармолл, страну теней, направились к озерам Плин, где начинаются воды Хлала, и к городу попрошаек Товилинсу, где, по мнению Серого Мышелова, он родился, впрочем, уверенности в этом он не имел, да и не приобрел после того, как они оставили захолустную метрополию. Пересекая на барже с зерном Восточное Море, они размечтались было о золоте в Древнем Хребте - ведь похищенные самоцветы давным-давно разошлись на забавы и по пустякам. Потерпев неудачу на этом пути, они вновь устремились на запад, к Внутреннему Морю и Илтамару.
Пропитание себе они добывали воровством, грабежом, иногда подрабатывали охраной какого-нибудь лорда, или выполняли мелкие поручения. И всегда - ну или почти всегда - они выполняли свои обязанности с тщанием… Еще они давали представления, Мышелов демонстрировал ловкость рук, был шутом и жонглером, а Фафхрд при его способностях к языкам и опыте скальда блистал как сказитель - перелагал на все языки легенды своей насквозь промерзшей и окоченевшей родины. Но никогда не работали они поварами, чиновниками, плотниками, лесорубами и просто слугами и никогда, никогда, никогда не записывались в наемники - их служба Литквилу носила характер личной услуги;
Они обрели новые раны и новые знания, новые устремления и переживания, а еще цинизм и тайну… насмешливую холодность, жесткой броней прикрывавшую их невзгоды, а с ними и варвара в Фафхрде и трущобного юнга в Мышелове. Внешне они были веселы, - беззаботны и холодны, но горе и чувство вины не покидали их, призраки Ивриан и Вланы по-прежнему тревожили сновиденья друзей, посещали их наяву. Поэтому с другими девицами они имели дело лишь изредка, да и то не на радость. Дружба их стала прочнее скалы, тверже стали, заслонив прочие человеческие чувства. Вечная грусть была уделом обоих, и каждый таил свои переживания от друга.
Так настал полдень дня Мыши месяца Льва года Дракона. Они пережидали жару в прохладной пещере вблизи Илтамара. Снаружи над раскаленной землей, покрытой редкой бурой травой, подрагивал воздух, а в пещере было просто приятно. Кони их, серая кобыла и гнедой мерин, держались в тени у входа. Фафхрд бегло оглядел каменные закоулки в поисках змей. Он так и не приучился терпеть этих холодных чешуйчатых обитательниц юга, столь непохожих на теплокровных мохнатых рептилий Холодного Края. Он прошел под сводами пещеры в глубь скалы до тех пор, пока не стало совсем темно, вернулся - змеи не попадались.
Друзья уютно устроились, разложив скатки с походными подстилками. Сон не шел, и они лениво переговаривались. Наконец Серый Мышелов подвел итог последней тройке лет.
- Мы обошли весь свет, но забвения не обрели.
- Согласен, - буркнул Фафхрд, - только со второй половиной твоей мысли: увы, я, как и ты, все еще привязан к призраку… Однако мы пока не пробовали пересечь Внешнее Море и поохотиться на том континенте, который легенды помещают на западе…
- Возражаю, - не согласился Мышелов, - начало твоих слов справедливо, да, но какой же толк в новых скитаньях по морю? Когда мы с тобой были в самых дальних восточных пределах и стояли на берегу Великого Океана, оглушенные его могучим прибоем, думается, от Ланхмара отделяли нас лишь бушующие воды.
- Где ты увидел там океан? - возмутился Фафхрд. - И могучий прибой? Озеро да и только, и легкая рябь на воде. Я видел оттуда противоположный берег.
- Значит, ты видел мираж, друг мой, будучи в том настроении, когда весь Нихвон кажется крошечным пузырем, который легко проткнуть ногтем.
- Возможно, - согласился Фафхрд. - О, как устал я от этой жизни!
Во тьме за их спинами кто-то легонько кашлянул, слегка прочистив горло. Друзья не шевельнулись, хотя каждый волосок поднялся на теле: столь близким и задушевным был этот звук, столько было в нем рассудительности, так призывал он к вниманию и вопрошал.
И тогда они как один обернулись назад к черной расселине в скалах. И им обоим показалось, что перед ними во тьме светятся семь слабых зеленых огоньков, облачком плавающих в глубокой тьме, лениво меняясь местами, будто семь светлячков, но свет их был ровнее и расплывчатей, словно на каждого светлячка набросили несколько слоев кисеи.
А потом голос приторный и елейный, древний, но четкий дуновением флейты повеял откуда-то из этого созвездия огоньков:
- О сыны мои, не станем вспоминать сомнительный Континент, ибо я не намерен просвещать вас, но есть место на Нихвоне, которое вы еще не посетили по забывчивости, поразившей вас после жестокой кончины ваших возлюбленных.
- Что же это за место? - тихо отозвался Мышелов, и поразмыслив немного, добавил. - И кто ты?
- Сыны мои, это город Ланхмар. И не столь важно, кто я, достаточно знать, что я ваш духовный отец.
- Великой клятвой поклялись мы не возвращаться в Ланхмар, - в глубокой задумчивости тихо проговорил Фафхрд, словно оправдываясь перед близким другом.
- Клятвы сотворены были лишь для того, чтобы преступать их, когда цель зарока исполнена, - флейтой отозвался голос. - Каждый обет придется нарушить, каждое придуманное самому себе ограничение - отменить. Иначе порядок станет преградой росту, дисциплина становится цепью, а целеустремленность - кандалами и злом. Вы уже узнали об этом мире все, что могли. Вы закончили обучение на этих безграничных просторах Нихвона. Надо учиться дальше, следующий класс - в стенах Ланхмара, высочайшей школы разума в этих краях.
Семь огоньков потускнели и сблизились, словно удаляясь.
- Мы не вернемся в Ланхмар, - в один голос выпалили Фафхрд и Мышелов им вслед.
Огоньки погасли. Тихо-тихо, едва различимо, но так, что было слышно обоим, голос исчезая пропел: “Вы боитесь?” - и что-то слабо коснулось скалы, едва-едва, но мощь слышалась в легком скрежете камня о камень.
Так закончилась первая встреча Фафхрда и его друга с Нингоблем Семиглазым.
Не минуло и нескольких сердцебиений, как Серый Мышелов обнажил свой тонкий в полтора локтя меч, по прозванию Скальпель, которым его рука привыкла отворять кровь с уверенностью истинного хирурга, и за его сверкающим острием последовал в глубь пещеры. Он шагал решительно и уверенно. Фафхрд следовал за ним, но с расчетливой осторожностью, не без неуверенности, книзу, к каменному полу, обратив Серый Жезл, меч свой, которым умело пользовался он в битвах, и поводя им из стороны в сторону. Ленивое блуждание семи огоньков навело его на мысль о головах кобр, вскинутых для удара. Ведь пещерные кобры, буде они существуют, вполне могут оказаться светящимися, словно глубоководные угри.
Так они углубились в гору дальше, чем Фафхрд в свой первый заход. Друзья не слишком спешили, чтобы глаза успели привыкнуть к здешней тьме, но вдруг Скальпель лязгнул о камень. Они молча замерли и не двигались с места, пока без всякого прощупывания мечами их наконец привыкшие ко тьме глаза с полной уверенностью не обнаружили, что проход кончается именно там, где они находились, а для исчезновения говорящего змея, и уж тем более существа, по праву наделенного речью, требуется хотя бы узкий лаз. Мышелов нажал плечом на скалу, Фафхрд раз за разом обрушил на нее весь свой вес - все напрасно, камни не подавались. Боковых ответвлений они пропустить не могли, даже самого узкого, не говоря уже о провалах под ногами и колодцах в потолке, - выходя, они оба еще раз проверили это.
У входа в пещеру, недалеко от расстеленных одеял, лошади мирно пощипывали бурую травку, и Фафхрд отрывисто проговорил:
- Должно быть, это было эхо.
- Разве может эхо существовать без голоса, - недовольно возразил Мышелов, - словно хвост без кошки, хвост, благоденствующий сам по себе.
- Небольшая снежная змейка как раз и напоминает белый благоденствующий хвост домашней кошки, - невозмутимо отозвался Фафхрд, - да и кричит она таким же тоном, дрожащим голоском.
- Ты думаешь…?
- Конечно же, нет. По-моему, где-то в скале есть дверь, тщательно подогнанная, так что нельзя даже различить швов. Мы слыхали, как она закрывалась, но еще до того он, она, оно, они оказались внутри.
- Зачем же тогда болтать об эхе и снежных змеях?
- Нельзя пренебречь ни единой возможностью.
- Он… она… или так далее… назвали нас сыновьями, - удивился Мышелов.
- Говорят, змей всех старше и мудрее… больше того - он отец всех нас, - рассудительно промолвил Фафхрд.
- Опять эти змеи. Одно можно сказать твердо: не гоже человеку пользоваться советом и одного змея, не то что семерых.
- И все же он - считай, Мышелов, прочие местоимения я назвал - тонко подметил одну деталь. За исключением Северного континента, существует ли он или нет, пути наши паутиной переплелись по всей поверхности Нихвона. И что же осталось, кроме Ланхмара?
- К чертям эти твои местоимения! Мы же поклялись никогда не возвращаться туда. Разве ты забыл это, Фафхрд?
- Нет, но я умираю от скуки. Вот и вино пить я уж сколько раз зарекался?
- Я задохнусь в этом Ланхмаре! Днем - дым, ночью - туман, крысы и вечные помои!
- В настоящий момент, Мышелов, меня мало волнует, жив я или мертв, и когда, и как, и где надлежит мне встретить свою судьбу.
- Теперь наречия и союзы! Ба, да тебе надо выпить.
- Вину не по силам дать мне долгожданное забвение. Говорят, чтобы призрак отстал, надо отправиться туда, где он встретил смерть.
- Да, и чтобы они еще крепче взялись за нас!
- Уж крепче, по-моему, некуда.
- И значит, змей прав и мы действительно боимся!
- А не прав ли он в самом деле?
Спор продолжался в том же духе, пока в конце концов Фафхрд и Мышелов не прогалопировали мимо Илтамара к каменистому побережью, причудливо изрезанным прибоем невысоким берегам, и целый день, а потом и ночь, дожидались там, пока, сотрясая конвульсиями воды, соединяющие Восточное и Внутреннее моря, на поверхность не выступили Тонущие Земли. Тогда они поспешно пересекли их кремнистые парящие просторы - день был жарким и солнечным - и снова оказались на Мощеной Дороге, но теперь направляясь обратно к Ланхмару.
Поодаль с каждой стороны дороги гремели грозы-двойняшки; на севере над Внутренним Морем, к югу - над Великим Соленым Болотом. Друзья приближались к владетельному городу; башни, шпили, храмы и.зубчатые стены выступали из обычной шапки дыма, покрывавшей его, слегка подсвеченные заходящим солнцем. Смесь тумана и дымов превратила солнечный диск в мутное серебро.
На какой-то миг Мышелову и Фафхрду почудилось, что они видят округлый силуэт с обрубленным низом - невидимые ноги уносили его к роще соколиных деревьев, а смутные отголоски складывались в слова: “Говорил я вам. Говорил я вам. Говорил я вам”. Но и хижина чародея и его голос, если им все это просто не примерещилось, были не ближе дальней грозы.
Так, нарушив свою клятву, Фафхрд и Серый Мышелов вернулись в город, который презирали, но куда страстно стремились. Забвения они там не обрели, призраки Ивриан и Вланы не нашли еще покоя, но, быть может, просто потому, что минуло уже немало времени, они меньше тревожили обоих героев. Ненависть тоже дремала в их душах, даже Гильдия Воров Ланхмара не так уж беспокоила их. Ланхмар казался им теперь не хуже любого другого мест Нихвона, и уж во всяком случае там было куда интереснее, чем в любых дальних краях. Так что они остались в городе, подыскав себе после долгих скитаний постоянное жилище.
Сонные стражники в бурых железных кирасах не препятствовали им. Лишь дураки и безумцы покидают величайший город Нихвона, тем более пешком и к тому ж на рассвете. По совести, парочка эта показалась им на редкость опасной.
Горизонт впереди розовел, словно край хрустального кубка, до краев наполненного искрящимся на усладу богам красным вином, розоватое сияние это отгоняло на запад последние звезды. Но не успело еще солнце пурпурным краем выглянуть из-за горизонта, как налетела черная буря - заплутавший во Внутреннем Море шквал ворвался на сушу. Вновь потемнело, как ночью, и мечи молний разили, а гром потрясал громадным железным щитом. Ветер нагнал с моря соленый воздух, к которому примешивался запах болотной гнили. Вихри гнули к земле длинные зеленые шпаги приморской травы и, запутавшись, все рвались из ветвей терновника и прибрежных зарослей соколиных деревьев. Ветер поднял на ярд черную воду с северной стороны Мощеной Дороги, узкой плоской змейкой протянувшейся по плоскому болоту. И забарабанил дождь.
Не говоря друг другу ни слова, оба мечника не переменили шага, лишь чуть подняли плечи и обращенные к северу лица, отдаваясь очистительному могуществу бури, жалам дождя, что легкими уколами своими хоть немного отвлекали разум и сердце от глубоких мук.
- Хо, Фафхрд! - глубокий голос покрыл и бормотанье грома, и рев ветра, и барабанную дробь капель.
- Хист, Серый Мышелов!
Высокий мечник резко обернулся к югу, куда уже было обращено лицо его низкорослого спутника.
Там, невдалеке от дороги, на пяти столбах высилась круглая хижина. Столбы, должно быть, были велики, ведь Мощеная Дорога повсеместно пролегала высоко над водой, а порог низкой округлой двери как раз был вровень с головой мечника, что повыше.
Странного в этом не было бы ничего, однако все знали, что в ядовитом Великом Соленом Болоте никто не живет, разве что гигантские черви, ядовитые угри, водяные кобры, бледные длинноногие болотные крысы да другая подобная живность.
Блеснула синяя молния, и в низкой двери как нельзя яснее обрисовала согбенную фигуру в плаще с капюшоном. Жесткие складки плаща были словно вычеканены на металле.
Но внутри капюшона молния не высветила ничего - только непроглядную тьму.
Обрушился гром.
И тогда из-под капюшона заскрежетал голос, отрывисто и жестко, будто из камня вырубая строки, и невзыскательные стишки в невидимых устах звучали грозным и мрачным пророчеством:
Хо, Фафхрд, Долгоногий!
Хист, Мышелов!
По дороге Зачем бредете, куда?
Покинете город-чудо -
Вас ожидает беда:
В пути вам придется худо,
Я же буду печалясь
Глядеть на ваши скитанья.
Ждет вас горькая доля
Голод, смерть и неволя,
Так что назад, скорее,
Иначе беда, беда!
Сие скорбное песнопение отзвучало уже почти на три четверти, когда оба мечника наконец сообразили, что, не сбавляя шага, двигаются вперед и хижина словно отступает перед ними. Словно бы шагает на своих длинных столбах, как на ходулях. А когда осознание этого дошло до них, оба вдруг заметили, как семенят сгибаясь деревянные опоры.
Когда голос отскрежетал последнюю “беду”, Фафхрд остановился.
А следом за ним и Серый Мышелов.
А следом за ними обоими - хижина.
Оба мечника повернулись к низкому входу и заглянули в него.
Тут же с оглушительным грохотом за их спинами в землю вонзилась ослепительная молния. Тела их содрогнулись, плоть скорчилась, болезненно и жестоко… но заодно молния осветила и хижину и ее обитателя ярче, чем в солнечный день, - и все-таки под капюшоном ничего не было видно.
Будь он пуст - виднелась бы ткань с изнаночной стороны. Нет, изнутри под капюшоном овалом чернела эбеновая тьма, которую не рассеяла и громовая стрела.
И вовсе не дрогнув, покрывая зычным криком рев бури, Фафхрд воззвал в сторону хижины, но голос комаром пищал в его собственных, оглушенных громом ушах:
- Внемли, ведьма, волшебник, ночное привидение, кто ты там! Никогда более не ступит моя нога в этот город злодеев, что лишил меня самой чистой и единственной любви, моей несравненной и незаменимой Вланы… Вечно суждено мне скорбеть о ней, сознавая свою вину в ее неожиданной смерти, - мерзкая Гильдия Воров покарала ее за нарушение воровских правил… Мы порешили убийц, только это не принесло нам утешения.
- И я даже шага не сделаю в сторону Ланхмара, - грозным голосом возгласил Серый Мышелов. - Презрения достойна столица, что грабит людей, она обобрала и меня тем же образом, что и Фафхрда, и обрушила на мои плечи столь же тяжкий гнет печали и скорби, что суждено мне носить вовеки, даже после смерти.
Подхваченный свирепым ветром, соляной паук пронесся рядом с его ухом, отчаянно брыкая жирными мертвенно-бледными ногами, и исчез во тьме за хижиной, во Мышелов не вздрогнул, не запнулся, а ровным голосом продолжал:
- Знай же, о порождение мрака, таящееся во тьме, мы убили гнусного колдуна, погубившего наших возлюбленных, и этих двух крыс, его прихвостней, а потом перекалечили и до смерти напугали его нанимателей в Обители Воров. Но разве месть утешает? Мертвых она не вернет. Ни на гран не уменьшить ей нашей вины и нашей скорби о любимых, вот что уготовил нам жребий.
- Да-да, не уменьшить, - громко поддержал Фафхрд, - раз мы были пьяны, когда они убивали наших любимых, за это нам нет прощенья. У воров Гильдии мы отобрали самоцветов на целое состояние, но сами потеряли два алмаза, которым не может быть ни цены, ни сравнения. Нет, мы никогда не вернемся в Ланхмар!
За хижиной блеснула молния, грянул гром. Буря уходила к югу от дороги, в глубь суши.
Капюшон вокруг тьмы чуть отодвинулся и медленно качнулся из стороны в сторону: один раз, два, три. Суровый голос нараспев произнес, но уже не так громко - уши Фафхрда и Серого Мышелова словно заткнуло ватой после последнего оглушительного удара грома - прадедушки всех громовых раскатов:
- “Никогда”, “навсегда” - не для вас те два слова,
Вы вернетесь, вернетесь снова и снова.
А потом и хижина заторопилась вглубь на своих пяти паучьих ногах. Обернувшись назад дверью, она засеменила прочь, словно таракан-пруссак, и скоро затерялась в зарослях терновника и соколиных деревьев.
Так завершилась первая встреча Серого Мышелова и его приятеля Фафхрда с Шилбой-без-очей-на-лице.
Чуть позже оба мечника из засады перехватили купца, что направлялся в Ланхмар без достаточной охраны, и освободили его от двух из четырех упряжных лошадей - ведь воровство было у них в натуре… Так под цоканье копыт этих скакунов пересекли они Великие Соляные Болота и через Тонущие Земли добрались до зловещего провинциального города Илтамара с его предательскими постоялыми дворами и несчетными статуями, барельефами и прочими изображениями здешнего мерзкого Крысобога. Там они обменяли своих неуклюжих лошадок на верблюдов и, взгромоздившись промеж горбов, отправились вдоль восточного побережья Бирюзового Восточного Моря к югу, в пустыню. В сухой сезон они пересекли Урожайную Реку и по пескам направились в Восточные Страны, где ни одному из них еще не доводилось бывать. Они пытались отвлечься неведомым и намеревались в первую очередь посетить Хорбориксен, цитадель Царя Царей, город, что размером, древностью и барочным великолепием построек уступал лишь самому Ланхмару.
Три следующих года, Левиафана, Птицы Рух и Дракона, скитались они по Нихвону, забредая то к югу, то к востоку, то к северу, то к западу, стараясь найти забвение, спастись от воспоминаний и о великой первой любви, и о великой своей вине, но не сумели забыть ничего. Они миновали далекий таинственный Тисилинлит, город стройных сверкающих шпилей, словно только что окаменевших во влажных перламутровых небесах. Края эти слыли легендарными в Ланхмаре и даже в Хорбориксене. Среди стран, что они миновали, затесалась и усохшая до костей Империя Ивамаренси, страна столь передовая и развитая, до глубокого упадка, вызванного безудержным прогрессом: все мужчины и крысы в ней были лысыми, а собаки и кошки утратили шерсть.
Возвращались они севером, через Великие Степи, и едва избежали плена и рабства у безжалостных минголов. В Холодных Краях искали они Снежный Клан Фафхрда, но узнали только, что в минувшем году стаей леммингов на него нагрянули ледяные гномы, и хорошо, если сразу вырезали всех до единого, а значит, погибли и мать его Мор, и брошенная невеста Мара, и его первенец, если таковой успел появиться на свет.
Какое-то время им пришлось прослужить Литквилу, Безумному Герцогу Уул Хруспа, развлекая его поединками, изображая убийства, словом, по всякому теша властителя. А потом по Внешнему Морю они направились к югу, на корабле сархинмарских торговцев перебрались в Тропический Клиш, где по окраинам джунглей искали приключений на свою голову. А потом снова отправились к северу и, обойдя стороной таинственнейший Квармолл, страну теней, направились к озерам Плин, где начинаются воды Хлала, и к городу попрошаек Товилинсу, где, по мнению Серого Мышелова, он родился, впрочем, уверенности в этом он не имел, да и не приобрел после того, как они оставили захолустную метрополию. Пересекая на барже с зерном Восточное Море, они размечтались было о золоте в Древнем Хребте - ведь похищенные самоцветы давным-давно разошлись на забавы и по пустякам. Потерпев неудачу на этом пути, они вновь устремились на запад, к Внутреннему Морю и Илтамару.
Пропитание себе они добывали воровством, грабежом, иногда подрабатывали охраной какого-нибудь лорда, или выполняли мелкие поручения. И всегда - ну или почти всегда - они выполняли свои обязанности с тщанием… Еще они давали представления, Мышелов демонстрировал ловкость рук, был шутом и жонглером, а Фафхрд при его способностях к языкам и опыте скальда блистал как сказитель - перелагал на все языки легенды своей насквозь промерзшей и окоченевшей родины. Но никогда не работали они поварами, чиновниками, плотниками, лесорубами и просто слугами и никогда, никогда, никогда не записывались в наемники - их служба Литквилу носила характер личной услуги;
Они обрели новые раны и новые знания, новые устремления и переживания, а еще цинизм и тайну… насмешливую холодность, жесткой броней прикрывавшую их невзгоды, а с ними и варвара в Фафхрде и трущобного юнга в Мышелове. Внешне они были веселы, - беззаботны и холодны, но горе и чувство вины не покидали их, призраки Ивриан и Вланы по-прежнему тревожили сновиденья друзей, посещали их наяву. Поэтому с другими девицами они имели дело лишь изредка, да и то не на радость. Дружба их стала прочнее скалы, тверже стали, заслонив прочие человеческие чувства. Вечная грусть была уделом обоих, и каждый таил свои переживания от друга.
Так настал полдень дня Мыши месяца Льва года Дракона. Они пережидали жару в прохладной пещере вблизи Илтамара. Снаружи над раскаленной землей, покрытой редкой бурой травой, подрагивал воздух, а в пещере было просто приятно. Кони их, серая кобыла и гнедой мерин, держались в тени у входа. Фафхрд бегло оглядел каменные закоулки в поисках змей. Он так и не приучился терпеть этих холодных чешуйчатых обитательниц юга, столь непохожих на теплокровных мохнатых рептилий Холодного Края. Он прошел под сводами пещеры в глубь скалы до тех пор, пока не стало совсем темно, вернулся - змеи не попадались.
Друзья уютно устроились, разложив скатки с походными подстилками. Сон не шел, и они лениво переговаривались. Наконец Серый Мышелов подвел итог последней тройке лет.
- Мы обошли весь свет, но забвения не обрели.
- Согласен, - буркнул Фафхрд, - только со второй половиной твоей мысли: увы, я, как и ты, все еще привязан к призраку… Однако мы пока не пробовали пересечь Внешнее Море и поохотиться на том континенте, который легенды помещают на западе…
- Возражаю, - не согласился Мышелов, - начало твоих слов справедливо, да, но какой же толк в новых скитаньях по морю? Когда мы с тобой были в самых дальних восточных пределах и стояли на берегу Великого Океана, оглушенные его могучим прибоем, думается, от Ланхмара отделяли нас лишь бушующие воды.
- Где ты увидел там океан? - возмутился Фафхрд. - И могучий прибой? Озеро да и только, и легкая рябь на воде. Я видел оттуда противоположный берег.
- Значит, ты видел мираж, друг мой, будучи в том настроении, когда весь Нихвон кажется крошечным пузырем, который легко проткнуть ногтем.
- Возможно, - согласился Фафхрд. - О, как устал я от этой жизни!
Во тьме за их спинами кто-то легонько кашлянул, слегка прочистив горло. Друзья не шевельнулись, хотя каждый волосок поднялся на теле: столь близким и задушевным был этот звук, столько было в нем рассудительности, так призывал он к вниманию и вопрошал.
И тогда они как один обернулись назад к черной расселине в скалах. И им обоим показалось, что перед ними во тьме светятся семь слабых зеленых огоньков, облачком плавающих в глубокой тьме, лениво меняясь местами, будто семь светлячков, но свет их был ровнее и расплывчатей, словно на каждого светлячка набросили несколько слоев кисеи.
А потом голос приторный и елейный, древний, но четкий дуновением флейты повеял откуда-то из этого созвездия огоньков:
- О сыны мои, не станем вспоминать сомнительный Континент, ибо я не намерен просвещать вас, но есть место на Нихвоне, которое вы еще не посетили по забывчивости, поразившей вас после жестокой кончины ваших возлюбленных.
- Что же это за место? - тихо отозвался Мышелов, и поразмыслив немного, добавил. - И кто ты?
- Сыны мои, это город Ланхмар. И не столь важно, кто я, достаточно знать, что я ваш духовный отец.
- Великой клятвой поклялись мы не возвращаться в Ланхмар, - в глубокой задумчивости тихо проговорил Фафхрд, словно оправдываясь перед близким другом.
- Клятвы сотворены были лишь для того, чтобы преступать их, когда цель зарока исполнена, - флейтой отозвался голос. - Каждый обет придется нарушить, каждое придуманное самому себе ограничение - отменить. Иначе порядок станет преградой росту, дисциплина становится цепью, а целеустремленность - кандалами и злом. Вы уже узнали об этом мире все, что могли. Вы закончили обучение на этих безграничных просторах Нихвона. Надо учиться дальше, следующий класс - в стенах Ланхмара, высочайшей школы разума в этих краях.
Семь огоньков потускнели и сблизились, словно удаляясь.
- Мы не вернемся в Ланхмар, - в один голос выпалили Фафхрд и Мышелов им вслед.
Огоньки погасли. Тихо-тихо, едва различимо, но так, что было слышно обоим, голос исчезая пропел: “Вы боитесь?” - и что-то слабо коснулось скалы, едва-едва, но мощь слышалась в легком скрежете камня о камень.
Так закончилась первая встреча Фафхрда и его друга с Нингоблем Семиглазым.
Не минуло и нескольких сердцебиений, как Серый Мышелов обнажил свой тонкий в полтора локтя меч, по прозванию Скальпель, которым его рука привыкла отворять кровь с уверенностью истинного хирурга, и за его сверкающим острием последовал в глубь пещеры. Он шагал решительно и уверенно. Фафхрд следовал за ним, но с расчетливой осторожностью, не без неуверенности, книзу, к каменному полу, обратив Серый Жезл, меч свой, которым умело пользовался он в битвах, и поводя им из стороны в сторону. Ленивое блуждание семи огоньков навело его на мысль о головах кобр, вскинутых для удара. Ведь пещерные кобры, буде они существуют, вполне могут оказаться светящимися, словно глубоководные угри.
Так они углубились в гору дальше, чем Фафхрд в свой первый заход. Друзья не слишком спешили, чтобы глаза успели привыкнуть к здешней тьме, но вдруг Скальпель лязгнул о камень. Они молча замерли и не двигались с места, пока без всякого прощупывания мечами их наконец привыкшие ко тьме глаза с полной уверенностью не обнаружили, что проход кончается именно там, где они находились, а для исчезновения говорящего змея, и уж тем более существа, по праву наделенного речью, требуется хотя бы узкий лаз. Мышелов нажал плечом на скалу, Фафхрд раз за разом обрушил на нее весь свой вес - все напрасно, камни не подавались. Боковых ответвлений они пропустить не могли, даже самого узкого, не говоря уже о провалах под ногами и колодцах в потолке, - выходя, они оба еще раз проверили это.
У входа в пещеру, недалеко от расстеленных одеял, лошади мирно пощипывали бурую травку, и Фафхрд отрывисто проговорил:
- Должно быть, это было эхо.
- Разве может эхо существовать без голоса, - недовольно возразил Мышелов, - словно хвост без кошки, хвост, благоденствующий сам по себе.
- Небольшая снежная змейка как раз и напоминает белый благоденствующий хвост домашней кошки, - невозмутимо отозвался Фафхрд, - да и кричит она таким же тоном, дрожащим голоском.
- Ты думаешь…?
- Конечно же, нет. По-моему, где-то в скале есть дверь, тщательно подогнанная, так что нельзя даже различить швов. Мы слыхали, как она закрывалась, но еще до того он, она, оно, они оказались внутри.
- Зачем же тогда болтать об эхе и снежных змеях?
- Нельзя пренебречь ни единой возможностью.
- Он… она… или так далее… назвали нас сыновьями, - удивился Мышелов.
- Говорят, змей всех старше и мудрее… больше того - он отец всех нас, - рассудительно промолвил Фафхрд.
- Опять эти змеи. Одно можно сказать твердо: не гоже человеку пользоваться советом и одного змея, не то что семерых.
- И все же он - считай, Мышелов, прочие местоимения я назвал - тонко подметил одну деталь. За исключением Северного континента, существует ли он или нет, пути наши паутиной переплелись по всей поверхности Нихвона. И что же осталось, кроме Ланхмара?
- К чертям эти твои местоимения! Мы же поклялись никогда не возвращаться туда. Разве ты забыл это, Фафхрд?
- Нет, но я умираю от скуки. Вот и вино пить я уж сколько раз зарекался?
- Я задохнусь в этом Ланхмаре! Днем - дым, ночью - туман, крысы и вечные помои!
- В настоящий момент, Мышелов, меня мало волнует, жив я или мертв, и когда, и как, и где надлежит мне встретить свою судьбу.
- Теперь наречия и союзы! Ба, да тебе надо выпить.
- Вину не по силам дать мне долгожданное забвение. Говорят, чтобы призрак отстал, надо отправиться туда, где он встретил смерть.
- Да, и чтобы они еще крепче взялись за нас!
- Уж крепче, по-моему, некуда.
- И значит, змей прав и мы действительно боимся!
- А не прав ли он в самом деле?
Спор продолжался в том же духе, пока в конце концов Фафхрд и Мышелов не прогалопировали мимо Илтамара к каменистому побережью, причудливо изрезанным прибоем невысоким берегам, и целый день, а потом и ночь, дожидались там, пока, сотрясая конвульсиями воды, соединяющие Восточное и Внутреннее моря, на поверхность не выступили Тонущие Земли. Тогда они поспешно пересекли их кремнистые парящие просторы - день был жарким и солнечным - и снова оказались на Мощеной Дороге, но теперь направляясь обратно к Ланхмару.
Поодаль с каждой стороны дороги гремели грозы-двойняшки; на севере над Внутренним Морем, к югу - над Великим Соленым Болотом. Друзья приближались к владетельному городу; башни, шпили, храмы и.зубчатые стены выступали из обычной шапки дыма, покрывавшей его, слегка подсвеченные заходящим солнцем. Смесь тумана и дымов превратила солнечный диск в мутное серебро.
На какой-то миг Мышелову и Фафхрду почудилось, что они видят округлый силуэт с обрубленным низом - невидимые ноги уносили его к роще соколиных деревьев, а смутные отголоски складывались в слова: “Говорил я вам. Говорил я вам. Говорил я вам”. Но и хижина чародея и его голос, если им все это просто не примерещилось, были не ближе дальней грозы.
Так, нарушив свою клятву, Фафхрд и Серый Мышелов вернулись в город, который презирали, но куда страстно стремились. Забвения они там не обрели, призраки Ивриан и Вланы не нашли еще покоя, но, быть может, просто потому, что минуло уже немало времени, они меньше тревожили обоих героев. Ненависть тоже дремала в их душах, даже Гильдия Воров Ланхмара не так уж беспокоила их. Ланхмар казался им теперь не хуже любого другого мест Нихвона, и уж во всяком случае там было куда интереснее, чем в любых дальних краях. Так что они остались в городе, подыскав себе после долгих скитаний постоянное жилище.
II . Самоцветы в лесу
Был день Жабы месяца Ежа года Бегемота. Кончалось лето, жаркое солнце клонилось к закату над плодородной мрачной равниной Ланхмара. В бескрайних полях крестьяне, замерев на миг, поднимали к небу запыленные лица - наступала пора приниматься за иные, домашние хлопоты. Неторопливо щипавший стерню скот начинал поворачивать к дому. Потные купцы и лавочники медлили с закрытием, предвкушая прохладную ванну. Воры и астрологи дергались в беспокойном сне, смутно осознавая, что близится ночь -пора их трудов.
В самых южных пределах Ланхмара, в дне езды от деревни Сориив, там, где поля злаков уступали место ленивому колыханию кленовой и дубовой листвы, двое всадников не торопясь трусили по узкой пыльной дороге. Столь разную пару трудно было подобрать. На рослом была туника из небеленого полотна, туго перетянутая широченным кожаным поясом. Наброшенный на голову полотняный покров защищал его от солнечных лучей. На боку всадника висел длинный меч, рукоять которого увенчало золотое гранатовое яблоко. Над правым плечом из колчана торчали стрелы, а седельную сумку распирал видный до половины тисовый лук. Мощные удлиненные мускулы, белая кожа, бронза волос, лиственная зелень глаз - весь его располагающий, но неукротимый вид, все выдавало в нем уроженца краев более холодных, грубых и варварских, чем Ланхмар.
Если во внешности высокорослого всадника все выдавало варвара, облик меньшего из мужчин, а он был значительно ниже своего спутника, явно свидетельствовал, что это горожанин. У него была физиономия шута с ясными черными глазами, носом пуговкой и печальными бороздками у рта. Руки фокусника. Вся его кряжистая фигура являла крайнюю опытность в уличных поединках и кабацких ссорах. Он был облачен в серую шелковую одежду, мягко и свободно ниспадавшую ниже колен. Его тонкий меч, вложенный в крытые мышиными шкурками ножны, слегка изгибался к вершине. С пояса свисала праща и кисет с ядрами для нее.
Несмотря на внешнюю несхожесть, ясно было, что они друзья, что их связывают прочные узы тончайшего взаимопонимания, свитые из доброго юмора, меланхолии и не только из них. Низкорослый восседал на серой в яблоках кобыле, длинный - на гнедом мерине.
Они приблизились к концу узкого подъема; здесь, у спуска в следующую долину, дорога слегка поворачивала, сжатая с обеих сторон стенами зеленых ветвей. Было жарко, но не слишком. Жара наводила на мысль о сатирах и кентаврах, уютно посапывающих в укромных лесных уголках.
И тогда серая кобыла, оказавшаяся чуть впереди, заржала. Низкорослый натянул поводья, темные глаза его заметались - прежде вдоль одной стороны дороги, потом вдоль другой. Что-то скрипнуло, словно дерево терлось о дерево.
Не сговариваясь, оба всадника мигом пригнулись, прильнув к бокам своих коней. Под дрожащий звон тетивы, как бы легкое вступление к некоему лесному концерту, несколько стрел, сердито жужжа, пронзили воздух там, где только что были их головы. А потом кобыла и мерин развернулись и вихрем помчались по дороге, вздымая копытами громадные клубы пыли.
За спиной беглецов послышались крики, стало ясно, что следом отрядили погоню. В засаде их оказалось человек семь или восемь - приземистые, широкоплечие бандиты в кольчугах и стальных шлемах. Не успели кобыла и мерин удалиться на бросок камня, как из лесу вырвались конники: впереди оказался всадник на вороной лошади, а чуть поодаль за ним чернобородый воин.
Но и преследуемые не теряли времени даром. Рослый всадник приподнялся на стременах, вырвал из сумки тисовый лук, уперев в стремя, согнул его и правой рукой набросил на крюк петлю тетивы. Левая рука его скользнула вниз к рукояти лука, а правая привычно потянулась за плечо к стрелам. Направляя лошадь коленями, он приподнялся, повернулся в седле, и стрела с оперением их орлиных перьев сорвалась с тетивы. Тем временем его товарищ вложил медное ядро в пращу, дважды крутанул ее над головой, так что она загудела, и выпустил один конец.
Стрела и ядро одновременно достигли цели. Стрела пронзила плечо первого всадника, а ядро ударило в шлем второго - ездок покатился из седла. Кони вздыбились, погоня резко остановилась. Ну а вызвавшая этот переполох пара остановилась у поворота, внимательно наблюдая за дальнейшим.
- Клянусь Ежом, - злодейски ухмыльнулся невысокий, - теперь они дважды подумают, прежде чем снова приниматься за эту игру.
- Тупицы, - отозвался рослый, - суются, даже не научившись стрелять из седла. Говорю тебе, Серый Мышелов, только варвары умеют должным образом управляться с конем.
- Ну, добавь к ним еще и меня да пару-тройку общих знакомых, - ответил отзывавшийся на кошачью кличку Серый Мышелов, - Гляди-ка, Фафхрд, разбойники отступают, унося раненых, один поскакал впереди. Ха, я старался как раз для него: чернобородый мешком свисает с его седла. Знай он, за кем гонится, вряд ли так торопился бы в погоню.
Доля правды была в хвастовстве конника. Имена Серого Мышелова и северянина Фафхрда знали и в землях вокруг Ланхмара, да и в самом Ланхмаре. Склонность друзей к странным приключениям, таинственные появления и исчезновения, необычные шутки озадачивали многих.
В самых южных пределах Ланхмара, в дне езды от деревни Сориив, там, где поля злаков уступали место ленивому колыханию кленовой и дубовой листвы, двое всадников не торопясь трусили по узкой пыльной дороге. Столь разную пару трудно было подобрать. На рослом была туника из небеленого полотна, туго перетянутая широченным кожаным поясом. Наброшенный на голову полотняный покров защищал его от солнечных лучей. На боку всадника висел длинный меч, рукоять которого увенчало золотое гранатовое яблоко. Над правым плечом из колчана торчали стрелы, а седельную сумку распирал видный до половины тисовый лук. Мощные удлиненные мускулы, белая кожа, бронза волос, лиственная зелень глаз - весь его располагающий, но неукротимый вид, все выдавало в нем уроженца краев более холодных, грубых и варварских, чем Ланхмар.
Если во внешности высокорослого всадника все выдавало варвара, облик меньшего из мужчин, а он был значительно ниже своего спутника, явно свидетельствовал, что это горожанин. У него была физиономия шута с ясными черными глазами, носом пуговкой и печальными бороздками у рта. Руки фокусника. Вся его кряжистая фигура являла крайнюю опытность в уличных поединках и кабацких ссорах. Он был облачен в серую шелковую одежду, мягко и свободно ниспадавшую ниже колен. Его тонкий меч, вложенный в крытые мышиными шкурками ножны, слегка изгибался к вершине. С пояса свисала праща и кисет с ядрами для нее.
Несмотря на внешнюю несхожесть, ясно было, что они друзья, что их связывают прочные узы тончайшего взаимопонимания, свитые из доброго юмора, меланхолии и не только из них. Низкорослый восседал на серой в яблоках кобыле, длинный - на гнедом мерине.
Они приблизились к концу узкого подъема; здесь, у спуска в следующую долину, дорога слегка поворачивала, сжатая с обеих сторон стенами зеленых ветвей. Было жарко, но не слишком. Жара наводила на мысль о сатирах и кентаврах, уютно посапывающих в укромных лесных уголках.
И тогда серая кобыла, оказавшаяся чуть впереди, заржала. Низкорослый натянул поводья, темные глаза его заметались - прежде вдоль одной стороны дороги, потом вдоль другой. Что-то скрипнуло, словно дерево терлось о дерево.
Не сговариваясь, оба всадника мигом пригнулись, прильнув к бокам своих коней. Под дрожащий звон тетивы, как бы легкое вступление к некоему лесному концерту, несколько стрел, сердито жужжа, пронзили воздух там, где только что были их головы. А потом кобыла и мерин развернулись и вихрем помчались по дороге, вздымая копытами громадные клубы пыли.
За спиной беглецов послышались крики, стало ясно, что следом отрядили погоню. В засаде их оказалось человек семь или восемь - приземистые, широкоплечие бандиты в кольчугах и стальных шлемах. Не успели кобыла и мерин удалиться на бросок камня, как из лесу вырвались конники: впереди оказался всадник на вороной лошади, а чуть поодаль за ним чернобородый воин.
Но и преследуемые не теряли времени даром. Рослый всадник приподнялся на стременах, вырвал из сумки тисовый лук, уперев в стремя, согнул его и правой рукой набросил на крюк петлю тетивы. Левая рука его скользнула вниз к рукояти лука, а правая привычно потянулась за плечо к стрелам. Направляя лошадь коленями, он приподнялся, повернулся в седле, и стрела с оперением их орлиных перьев сорвалась с тетивы. Тем временем его товарищ вложил медное ядро в пращу, дважды крутанул ее над головой, так что она загудела, и выпустил один конец.
Стрела и ядро одновременно достигли цели. Стрела пронзила плечо первого всадника, а ядро ударило в шлем второго - ездок покатился из седла. Кони вздыбились, погоня резко остановилась. Ну а вызвавшая этот переполох пара остановилась у поворота, внимательно наблюдая за дальнейшим.
- Клянусь Ежом, - злодейски ухмыльнулся невысокий, - теперь они дважды подумают, прежде чем снова приниматься за эту игру.
- Тупицы, - отозвался рослый, - суются, даже не научившись стрелять из седла. Говорю тебе, Серый Мышелов, только варвары умеют должным образом управляться с конем.
- Ну, добавь к ним еще и меня да пару-тройку общих знакомых, - ответил отзывавшийся на кошачью кличку Серый Мышелов, - Гляди-ка, Фафхрд, разбойники отступают, унося раненых, один поскакал впереди. Ха, я старался как раз для него: чернобородый мешком свисает с его седла. Знай он, за кем гонится, вряд ли так торопился бы в погоню.
Доля правды была в хвастовстве конника. Имена Серого Мышелова и северянина Фафхрда знали и в землях вокруг Ланхмара, да и в самом Ланхмаре. Склонность друзей к странным приключениям, таинственные появления и исчезновения, необычные шутки озадачивали многих.