Страница:
Сумма, составлявшая долг принца, была воистину невероятна, и некоторые из его многочисленных кредиторов, к раздражению его высочества, уже стали оказывать на него давление. Мария также ввергла его в непредвиденные расходы. Не так давно ему пришлось убрать все комнаты первого этажа ее особняка на Пэлл-Мэлл с тем же великолепием и роскошью, какие царили в просторных аудиенц-залах его резиденции Карлтон-Хаус.
Но красивая женщина достойна многого, и поэтому ему доставляло особое удовольствие ее баловать. Как-то раз они решили заняться экономией, но у него это так плохо получалось, что вскорости он отбросил эту затею. Морской Павильон должен быть перестроен во что бы то ни стало. Долги же все равно не вернуть, а потому надо тратить деньги, как будто бы не задолжал и пенни. Этого правила он всегда и придерживался. И в конце концов из-за отказа его царствующего отца определить достойное содержание принц дошел до подобной нужды. Но король всю свою жизнь был скуп, и щедрость его распространялась, возможно, лишь на воспроизводство законного потомства. Верный муж, он был предан своей жене Шарлотте, подарившей ему девять сыновей и шесть дочерей. Вздохнув, принц бросил исполненный печали взгляд на берег моря. Двое из его братьев умерли в молодости, остальные воспитывались в худших традициях палочной дисциплины и ежедневных занятиях, не оставлявших времени на нормальные детские забавы.
Один из его братьев, Август, герцог Сассекский, страдавший нарушениями дыхания, был порот каждый раз, когда начинал дышать с присвистом.
Что до девочек в королевском семействе, то им, вне всякого сомнения, жилось вольготнее, однако то, что король считал их своей личной собственностью, не оставляло для них никакой надежды на счастливое будущее. Теперь, размышляя над своей жизнью, принц вовсе не удивлялся тому, что он и его братья, достигнув совершеннолетия, повели себя как безумцы, вырвавшись из-под отцовской опеки. Они дружили с отпетыми негодяями, предавались беспробудному пьянству и блуду, разбивали сердца и проигрывались вдрызг, рисковали своей жизнью ради никчемных пари, предпочитая самые невероятные и фантастические из них.
Его выразительный рот исказила горькая улыбка. Да, они отлично повеселились в свое время. Но в конце концов он и его братья постепенно остепенились. В случае с принцем причиной этому послужило положительное влияние Марии. Но до сих пор принц ценил хорошую шутку и обожал биться об заклад. Принц очень радовался, что все его родные братья души не чаяли в Марии и относились к ней как к своей невестке, что с точки зрения церкви было вполне естественно. В то же время король ожесточил свое сердце против наследника, и принц оказался словно преданным проклятию. Он не хотел зла своему отцу, но в то же время мечтал о троне.
Лет шесть назад, когда с его отцом приключилась довольно странная болезнь и доктора утверждали, что он вряд ли выздоровеет, принц просто опьянел от предвкушения того, что вот-вот станет регентом, но этому не суждено было случиться. Болезнь короля так же внезапно прекратилась, как и началась, и все осталось по-прежнему.
Принц уютно расположился в карете, положив ноги на противоположное сиденье. Мысли его обратились к тому плачевному состоянию, в котором пребывали ныне только что оставленные им эмигранты. Они потеряли близких родственников, свои дома, земли и солидные состояния, сохранив лишь то, что смогли унести в руках. Кровавый террор в стране, которую они покинули, достиг своего апогея. Война с Францией была неизбежна, поскольку пресловутый Робеспьер назвал голову казненного Луи XVI перчаткой вызова, брошенной всем европейским королям. Принц тяжело вздохнул. Разорение Франции ее теперешними правителями было чудовищной трагедией. Сколько он себя помнил, он был пылким франкофилом, Ему нравился язык этой страны, и он собрал большую коллекцию французской мебели и произведений искусства. Больше всего на свете он жалел о том, что ему не удалось посетить эту страну до того, как пал Дом Бурбонов. Но будучи наследником Британского престола, он не имел права покидать Англию без соответствующего разрешения короля, и именно отсутствие подобного разрешения не позволило ему последовать за Марией во Францию, куда она бежала от него, напрасно пытаясь погасить пламя его любви.
Карета принца въехала в ворота Морского Павильона. Прежде чем войти внутрь, он бросил взгляд на выполненный в классическом стиле западный фасад здания. Не следовало бы его портить, хотя, конечно, фронтон придется менять полностью. Принц считал, что если бы не королевская кровь, он наверняка бы стал архитектором. В голове его постоянно рождалась масса идей. Но поскольку его все же угораздило родиться принцем Уэльским, он решил использовать лучших архитекторов своей страны в качестве инструментов реализации собственной творческой фантазии. Порой он чувствовал глубокое внутреннее родство с Луи XIV французским, занимавшимся строительством всю свою долгую жизнь. «Похоже, – думал принц, шествуя по просторному коридору, – в будущем мне уготована та же участь».
Софи подавала стаканы с мадерой тем, кто желал отведать этого напитка. Во время обеда ей не раз приходилось отправляться на кухню с подносом грязной посуды и возвращаться в обеденную залу с чистыми тарелками. Уже было довольно поздно, когда вконец вымотавшаяся за день Софи направилась в свое новое жилище, благодаря Бога за то, что ей наконец удалось найти работу, пусть пока только официанткой, но зато в хорошем месте.
Прогулка по вечернему городу слегка освежила ее. Когда Софи вернулась в дом. Клары, смывший с себя дорожную грязь Антуан уже готовился ко сну. Он и Билли о чем-то оживленно болтали за столом после сытного ужина. Лишь только Антуан увидел Софи, он захотел рассказать ей о своих новых впечатлениях, однако стоило ей уложить его в постель, как он сразу же уснул. За отлично приготовленным ужином Софи поведала Кларе, где она была и какую работу получила. Когда пришло время мыть тарелки, Клара ни за что не разрешила Софи помогать ей, сказав, что та и так насмотрелась за сегодняшний день на грязную посуду, и благодарная француженка удалилась в свою комнатку. Ее кровать уже была застелена белоснежным бельем, и Софи могла побиться об заклад, что кружева на подушке были французскими. Судя по всему, ее новая подруга пожертвовала своим приданым.
Софи оценила гладкость пропитанных запахом лаванды простыней. Со времени последней проведенной ею в Париже ночи, она не спала в такой роскошной постели. За эти дни Софи привыкла реагировать на малейший плач Антуана, и ее слух чрезвычайно обострился. Неудивительно поэтому, что вскоре она вскочила с кровати, лишь потом сообразив, что слышит не плач ребенка.
Обозленные голоса ругавшихся мужчины и женщины, пусть приглушенные, долетели откуда-то из кухни.
– Почему я не могу сдать ей за деньги комнату, если мне этого хочется? – голос Клары угадывался безошибочно. – Она француженка, иностранка! Чего тебе бояться!
Софи прикрыла поплотнее дверь и вернулась в кровать, не имея ни малейшего желания подслушивать. Судя по всему, это внезапная ночная ссора объяснялась довольно просто. У Клары, наверное, был любовник, решивший в ту ночь навестить ее. А это дело никого не касалось, кроме самой вдовы. Софи с головой укуталась в одеяло и вскоре вновь уснула.
Глава 5
Но красивая женщина достойна многого, и поэтому ему доставляло особое удовольствие ее баловать. Как-то раз они решили заняться экономией, но у него это так плохо получалось, что вскорости он отбросил эту затею. Морской Павильон должен быть перестроен во что бы то ни стало. Долги же все равно не вернуть, а потому надо тратить деньги, как будто бы не задолжал и пенни. Этого правила он всегда и придерживался. И в конце концов из-за отказа его царствующего отца определить достойное содержание принц дошел до подобной нужды. Но король всю свою жизнь был скуп, и щедрость его распространялась, возможно, лишь на воспроизводство законного потомства. Верный муж, он был предан своей жене Шарлотте, подарившей ему девять сыновей и шесть дочерей. Вздохнув, принц бросил исполненный печали взгляд на берег моря. Двое из его братьев умерли в молодости, остальные воспитывались в худших традициях палочной дисциплины и ежедневных занятиях, не оставлявших времени на нормальные детские забавы.
Один из его братьев, Август, герцог Сассекский, страдавший нарушениями дыхания, был порот каждый раз, когда начинал дышать с присвистом.
Что до девочек в королевском семействе, то им, вне всякого сомнения, жилось вольготнее, однако то, что король считал их своей личной собственностью, не оставляло для них никакой надежды на счастливое будущее. Теперь, размышляя над своей жизнью, принц вовсе не удивлялся тому, что он и его братья, достигнув совершеннолетия, повели себя как безумцы, вырвавшись из-под отцовской опеки. Они дружили с отпетыми негодяями, предавались беспробудному пьянству и блуду, разбивали сердца и проигрывались вдрызг, рисковали своей жизнью ради никчемных пари, предпочитая самые невероятные и фантастические из них.
Его выразительный рот исказила горькая улыбка. Да, они отлично повеселились в свое время. Но в конце концов он и его братья постепенно остепенились. В случае с принцем причиной этому послужило положительное влияние Марии. Но до сих пор принц ценил хорошую шутку и обожал биться об заклад. Принц очень радовался, что все его родные братья души не чаяли в Марии и относились к ней как к своей невестке, что с точки зрения церкви было вполне естественно. В то же время король ожесточил свое сердце против наследника, и принц оказался словно преданным проклятию. Он не хотел зла своему отцу, но в то же время мечтал о троне.
Лет шесть назад, когда с его отцом приключилась довольно странная болезнь и доктора утверждали, что он вряд ли выздоровеет, принц просто опьянел от предвкушения того, что вот-вот станет регентом, но этому не суждено было случиться. Болезнь короля так же внезапно прекратилась, как и началась, и все осталось по-прежнему.
Принц уютно расположился в карете, положив ноги на противоположное сиденье. Мысли его обратились к тому плачевному состоянию, в котором пребывали ныне только что оставленные им эмигранты. Они потеряли близких родственников, свои дома, земли и солидные состояния, сохранив лишь то, что смогли унести в руках. Кровавый террор в стране, которую они покинули, достиг своего апогея. Война с Францией была неизбежна, поскольку пресловутый Робеспьер назвал голову казненного Луи XVI перчаткой вызова, брошенной всем европейским королям. Принц тяжело вздохнул. Разорение Франции ее теперешними правителями было чудовищной трагедией. Сколько он себя помнил, он был пылким франкофилом, Ему нравился язык этой страны, и он собрал большую коллекцию французской мебели и произведений искусства. Больше всего на свете он жалел о том, что ему не удалось посетить эту страну до того, как пал Дом Бурбонов. Но будучи наследником Британского престола, он не имел права покидать Англию без соответствующего разрешения короля, и именно отсутствие подобного разрешения не позволило ему последовать за Марией во Францию, куда она бежала от него, напрасно пытаясь погасить пламя его любви.
Карета принца въехала в ворота Морского Павильона. Прежде чем войти внутрь, он бросил взгляд на выполненный в классическом стиле западный фасад здания. Не следовало бы его портить, хотя, конечно, фронтон придется менять полностью. Принц считал, что если бы не королевская кровь, он наверняка бы стал архитектором. В голове его постоянно рождалась масса идей. Но поскольку его все же угораздило родиться принцем Уэльским, он решил использовать лучших архитекторов своей страны в качестве инструментов реализации собственной творческой фантазии. Порой он чувствовал глубокое внутреннее родство с Луи XIV французским, занимавшимся строительством всю свою долгую жизнь. «Похоже, – думал принц, шествуя по просторному коридору, – в будущем мне уготована та же участь».
Софи подавала стаканы с мадерой тем, кто желал отведать этого напитка. Во время обеда ей не раз приходилось отправляться на кухню с подносом грязной посуды и возвращаться в обеденную залу с чистыми тарелками. Уже было довольно поздно, когда вконец вымотавшаяся за день Софи направилась в свое новое жилище, благодаря Бога за то, что ей наконец удалось найти работу, пусть пока только официанткой, но зато в хорошем месте.
Прогулка по вечернему городу слегка освежила ее. Когда Софи вернулась в дом. Клары, смывший с себя дорожную грязь Антуан уже готовился ко сну. Он и Билли о чем-то оживленно болтали за столом после сытного ужина. Лишь только Антуан увидел Софи, он захотел рассказать ей о своих новых впечатлениях, однако стоило ей уложить его в постель, как он сразу же уснул. За отлично приготовленным ужином Софи поведала Кларе, где она была и какую работу получила. Когда пришло время мыть тарелки, Клара ни за что не разрешила Софи помогать ей, сказав, что та и так насмотрелась за сегодняшний день на грязную посуду, и благодарная француженка удалилась в свою комнатку. Ее кровать уже была застелена белоснежным бельем, и Софи могла побиться об заклад, что кружева на подушке были французскими. Судя по всему, ее новая подруга пожертвовала своим приданым.
Софи оценила гладкость пропитанных запахом лаванды простыней. Со времени последней проведенной ею в Париже ночи, она не спала в такой роскошной постели. За эти дни Софи привыкла реагировать на малейший плач Антуана, и ее слух чрезвычайно обострился. Неудивительно поэтому, что вскоре она вскочила с кровати, лишь потом сообразив, что слышит не плач ребенка.
Обозленные голоса ругавшихся мужчины и женщины, пусть приглушенные, долетели откуда-то из кухни.
– Почему я не могу сдать ей за деньги комнату, если мне этого хочется? – голос Клары угадывался безошибочно. – Она француженка, иностранка! Чего тебе бояться!
Софи прикрыла поплотнее дверь и вернулась в кровать, не имея ни малейшего желания подслушивать. Судя по всему, это внезапная ночная ссора объяснялась довольно просто. У Клары, наверное, был любовник, решивший в ту ночь навестить ее. А это дело никого не касалось, кроме самой вдовы. Софи с головой укуталась в одеяло и вскоре вновь уснула.
Глава 5
Софи надеялась, что получив работу на кухне «Старого Корабля», со временем она займет столь привычное для нее место кондитера. Но нынешний кондитер занимал эту должность уже пятнадцать лет и с помощью своего ученика хранил свой пост от малейших посягательств, производя все необходимое для обедов, гран-банкетов и буфет-ужинов, устраиваемых в предназначавшихся для ассамблей залах второго этажа гостиницы.
Софи было интересно посмотреть на сахарные скульптуры, изготовляемые здешним кондитером. Хотя они и приближались к существовавшему в Европе стандарту, Софи знала, что они не идут ни в какое сравнение с тем, что изготавливал с ее помощью отец для Версаля. Но зато и славились французские кондитеры на весь мир своим мастерством. Здесь точно так же, как и во Франции, на кондитеров-декораторов был большой спрос. Часто требовались кондитерские изделия, представляющие собой аллегорические фигуры, отражающие значительные события из жизни страны. Порой это были индивидуальные заказы, например, по случаю свадьбы, крестин или дня рождения. В то время как шеф-повар по сладким пудингам руководил изготовлением всевозможных пудингов и фруктовых пирогов, кондитер занимался куда более тонкой работой. В его обязанности входило приготовление желе, фруктовых подливок, ягодных ассорти, политых шоколадом, сиропов и карамелей, разнообразных пастилок и конфет, в состав которых входили ликеры и масса всего другого. Кондитер также отвечал за консервирование фруктов и засахаривал для украшения своих произведений лепестки фиалок и роз. Изготовление всевозможных мороженых тоже входило в обязанности кондитера, но то была довольно трудоемкая работа, обычно поручаемая ученику, поскольку составляющие смешивались в емкости, обложенной льдом, доставлявшимся из местного ледника, хранившего в своих недрах лед, вырубленный из зимних рек. Укутанный слоями соломы, лед хранился под землей в течение всего лета.
Гарри, шеф-повар по сладким пудингам, относился к мадемуазель Делькур куда дружелюбнее кондитера. Он частенько говорил с Софи о секретах французской кухни, и с тех пор как попробовал изготовленный по ее рецепту незабываемо вкусный лимонный сироп, чистый, как луч летнего солнца, использовал его постоянно.
Именно по предложению Софи Гарри стал добавлять коньяк в шоколадный пудинг, и это только немногие из ее советов, пришедшихся как нельзя более кстати.
У официантки Делькур был весьма продолжительный рабочий день. Когда ей выпадало работать в утреннюю смену, она должна была быть в «Старом Корабле» к шести часам утра и уже в рабочей одежде. Всегда находились постояльцы, желавшие позавтракать до прибытия почтовой кареты, отправлявшейся каждое утро в Лондон. Приходилось потрудиться и когда прибывал послеобеденный лондонский дилижанс, кроме того, надо было накрывать столы и на променад-площадке, где собирались те, кто желал посмотреть, как флот его Величества готовится к битве с французами.
Порой Софи назначали прислуживать в находившейся при гостинице пивной. «Старый Корабль» был таверной еще в XVI веке, и местные старожилы почитали за честь отведать эля там, где пили их предки. Брайтонцы до сих пор называли это заведение «харчевней», хотя за последние тридцать лет статус этой гостиницы несказанно возрос.
– Моя бабушка еще помнит времена, когда Брайтон был всего лишь рыбацкой деревушкой, – как-то раз сказала Полли Софи. – А потом доктор Рассел, большой чудак по словам моей бабушки, стал уверять стариков в том, что морская вода в состоянии излечить любую хворь. И тут такое началось. Страждущие валили сюда толпами, чтобы испить морской водицы и искупаться в ней. Можешь удивляться, но некоторые из постояльцев, до сих пор просят, чтобы воду добавляли им в молоко, ну и все такое… Как бы там ни было, но именно из-за этого здесь и оказался принц Уэльский. Приехал он лечить ангину, а потом просто отдыхал в свое удовольствие. К тому времени уже великое множество дворян понастроило себе здесь особняков, но королевский патронаж изменил здесь все совершенным образом. Брайтон уже больше никогда не, оглядывался на свое прошлое, с тех пор как душка принц приехал сюда!
Софи обслуживала и собравшийся в пивной народ. Лучшие места здесь занимали местные богатеи, освежавшиеся под вечер парой кружек доброго портера. Вели они себя вполне степенно. За столами, где собиралась публика победнее, напротив, всегда было шумно. Здесь мог читать поэму спившийся актер столичного театра, уличный музыкант наяривал на своей скрипке, а ближе к закрытию начинались упражнения в хоровом пении.
Софи услышала, как седой как лунь, Смокер Майлз, ныряльщик-ветеран, вновь рассказывал уже набившую всем оскомину историю о том, как он спасал утопающего принца Уэльского.
– Я его за ухо оттудова вытянул! Он был так зол… Прям как следует разгневался. А я ему и говорю, что не собираюсь быть повешенным по приказу короля за то, что позволил наследнику трона утонуть в Брайтоне. Тут принц как затрясется от хохота! С тех пор он никому кроме меня, себя окунать не позволял!
Марта Ганн, также любившая крепкий эль с не меньшим удовольствием рассказывала о знаменитостях, которых ей довелось купать. Когда Клара находила какую-нибудь подругу, чтобы присмотреть вечерком за детьми, она приходила сюда поболтать с Мартой и другими знакомыми, ибо пивная «Старого Корабля» была столь же популярна у здешних женщин, как и среди мужчин.
Софи порой приходилось обслуживать и своих соотечественников-эмигрантов. В основном это были слуги, проследовавшие в изгнание вместе со своими господами и теперь зачастую обнаруживавшие, что происходит определенная перемена ролей.
Бывший графский лакей как-то утром, когда в пивной почти не было народа, разговорился по душам с Софи, признав в ней свою соотечественницу.
– Аристократы понятия не имеют, как следует обращаться с деньгами, – восклицал он, качая головой. – Ведь во Франции им сроду не приходилось работать, как, например, тебе и мне. Они, верно, думали, что деньги на деревьях растут. Теперь, за небольшим исключением, вся наша попавшая в эмиграцию знать терпит тяжелую нужду, о которой они даже и подумать не могли.
Софи сидела за противоположным краем стола, опустив подбородок на руки.
– Говорят, они заполонили здешние банки и пытаются торговать своей французской собственностью, конфискованной в пользу республики.
Лакей согласно кивнул.
– Но им не скрыть того, что они более не имеют никакого отношения к тем шато и землям, которыми владели их предки на протяжении многих веков. Британское правительство дает им пособие, на которое, например, мы бы с вами смогли прекрасно просуществовать, но эти начинают с того, что спускают все деньги в первый же день, как будто бы к утру их кошельки волшебным образом наполнятся вновь. Вот если бы не я, – он ткнул себя в грудь пальцем, – и тысячи мне подобных, сотни аристократов просили бы милостыню на улицах.
– Но чем же вы можете помочь?
– Я устроил своего хозяина учить верховой езде и фехтованию детей английских сквайров, а мою госпожу – парикмахершей. И теперь они оба живут как у Христа за пазухой. – Его рябое лицо лучилось от гордости, словно он говорил о своих собственных детях. – Вот только кошелек их должен бы находиться у меня. Представьте себе, когда моей госпоже вздумалось устроить званый обед для своих новых британских друзей, она, пробежавшись по лавкам, набрала заморских скатертей и самого доброго серебра, и в итоге ей уже не на что было купить продукты! – И он вновь покачал головой, поражаясь подобному легкомыслию. – Теперь, правда, прежде чем потратить на что-нибудь деньги, она консультируется со мной. Мне даже пришлось продать все ценности, что оставались у моих господ, так как здесь чрезвычайно много мошенников, дающих объявления о скупке вещей эмигрантов. На самом деле они обдирают французов под липку. – Глаза его засверкали: – Я тебе вот что скажу, со мною такие штучки не проходят!
Софи невольно прыснула от такого бахвальства.
– А как вы думаете, отчего британское правительство так благоволит к французскому дворянству?
– Ну, видишь ли, голубая кровь всегда помогает голубой крови, кроме того, британцы боятся, что эти слабые, неприспособленные к жизни создания будут умирать в придорожных канавах с голоду, если их лишить пособия, – он смачно фыркнул. – Подобные нам с тобой всегда выживут благодаря своим талантам и потому, что от рождения нам неведома была праздность.
В последнее время Софи все чаще мысленно возвращалась к совершенному против нее и ее подопечных злодеянию. Быть может, ей следовало съездить самой в Шорхэм-бай-Си, чтобы дать соответствующие показания. За ужином она спросила у Клары, знавшей о случившемся с француженкой, куда именно в этом случае следует ей обратиться, однако то, что ей ответила вдова, её совсем не вдохновило.
– Все само собой утрясется. Убийство обязательно расследуют.
– Да, но тогда я была совершенно не здорова, и меня поэтому никто не допрашивал. Но если бы я дала сейчас приметы злодеев кому следует, думаю, их могли бы вскоре выследить.
– Зря надеешься, Софи. Такие негодяи, как Барнз, совершенным образом изменяют свою внешность, если и решаются вновь посетить наши края.
– Может, так оно и есть, но, по крайней мере, люди в других местах, где высаживаются эмигранты, были бы уже предупреждены.
– Ты что, думаешь, эмигранты не становились жертвами преступников еще задолго до того, как ты сошла на английский берег? Поскольку беженцев высаживают по всему южному побережью, подобные преступления будут всегда, в независимости от мер предосторожности, предпринятых властями.
– Думаю, что, к несчастью, это так, и наши с Антуаном знакомые на сассекской ферме также не разделяли моего оптимизма в этом вопросе, но я все же хочу, чтобы Барнзов покарала суровая рука закона!
– Само собой, и я тебя прекрасно понимаю, но не хотелось бы, чтобы посторонние ходили в мой дом тебя допрашивать, – с расстроенным видом Клара положила подле себя на скатерть вилку и нож. – Я всегда старалась ни в чем не быть замешанной. Для меня это будет большой позор, да и соседи начнут пересуды, не дай Бог, у моих дверей кто-нибудь заметит стражей правопорядка.
– Но я собираюсь пойти к ним, а не они сюда.
Клара лишь головой покачала, а щеки ее от возбуждения заметно покраснели.
– Ты, похоже, не понимаешь, что как только вор, отвечающий твоему описанию, будет арестован, за тобою обязательно придут, чтобы ты его опознала. Так что, если ты собралась к блюстителям порядка, я вынуждена буду просить тебя покинуть мой дом.
Софи была в отчаянии.
– Не говори так, Клара! Ты знаешь, как счастливы мы здесь с Антуаном. У мальчика наконец появилась возможность вести нормальный образ жизни. Я не хочу, чтобы он снова скитался со мною по пыльным дорогам.
– И я не хочу, чтобы вы уезжали, – спокойно произнесла Клара, но в лице ее по-прежнему сквозила непоколебимая решимость. – Но ты должна сама сделать выбор.
Софи была вне себя, она должна была заботиться о благополучии Антуана, что в итоге и толкнуло ее на компромисс.
– Даю слово, что у тебя никогда не будет неприятностей из-за меня, но я оставлю за собою право найти средства, чтобы покарать этих негодяев и без твоей помощи.
Несколько мгновений Клара медлила, словно взвешивала все за и против, после чего согласно кивнула.
– Ты слишком честна, чтобы дать обещание, которое не сдержишь. Можешь оставаться. Поверь, я этому очень рада.
И после этого они премило улыбнулись друг другу и вздохнули с облегчением. Случившаяся между ними размолвка нисколько не отразилась на их дружбе. И тем не менее случай этот запал в память Софи. Всю ночь она не смыкала глаз в раздумьях о том, что ей вскоре опять придется скитаться. Шум морских волн, казалось, нашептывал ей кошмары, и Софи вскрикивала во сне, просыпаясь в холодном поту. К счастью, Клара, спавшая в противоположном конце дома, никогда ее не слышала, и лишь чудовищной силы шторм смог бы разбудить спавших в соседней комнате детей.
– А есть ли на этой части побережья какие-нибудь подземные гроты? – спросила она как-то за завтраком Клару.
– Само собой. Но тут, в Брайтоне, я сроду про такие не слыхала. А почему ты спрашиваешь?
– По ночам во время прилива я то и дело слышу какой-то отдающих эхом рокот, будто бы море плещется где-то под землей.
– В старых домах полно странных звуков, – Клара подлила Софи чаю. – Думаю, я так уж к ним привыкла, что уже совсем ничего не замечаю.
Мадемуазель Делькур вполне удовлетворило подобное объяснение. Все же она чувствовала, что понадобится еще некоторое время, прежде чем она привыкнет ко всем новым для нее звукам и обычаям.
Но в отношении иных звуков ошибки быть не могло. Шепот Клары и недовольный бас ее ночного визитера слышались на противоположной стороне дома каждую ночь и стихали лишь где-то к утру.
Клара вскоре исполнила свое обещание научить Софи и Антуана плавать. Она учила мальчика, когда около купальных машин не было желающих окунуться б море, а в отношении Софи приходилось подстраиваться под ее рабочий график.
Порою они ходили с Кларой на море ранним утром. Вода, как правило, была холодной, но Софи не обращала на это внимания, сразу же отдаваясь во власть волн. Так что Кларе никогда не приходилось окунать ее насильно. Девушка быстро научилась держаться на воде, и когда по близости никого не было, предпочитала плавать в своей нижней шелковой сорочке, а не надевать неудобный купальный костюм.
Когда Софи возвращалась домой поздно, она часто купалась в море одна. Если день выдавался теплым и солнечным и вода была теплой, она снимала с себя даже нижнюю сорочку и, оставив одежду на камнях, наслаждалась купанием совершенно обнаженной.
При первой же возможности Софи пошла в библиотеку Св. Фомы, находившуюся в районе Стайни, чтобы выяснить, нет ли в книге посетителей имени Генриетты. С самого начала она решила не искать своей подруги до тех пор, пока не найдет себе работу и жилище, так как не хотела, чтобы Генриетта чувствовала себя обязанной помогать ей. Из слов Клары следовало, что все новоприбывшие должны были вносить особый взнос за право включить свои имена в книгу особо почетных посетителей, к тому же это обязательно должны быть известные и уважаемые люди. Как и в облюбованном шикарной публикой Бате[3], в Брайтоне имелся свой церемониймейстер, управляющий всеми общественными мероприятиями, вечерами и танцами. В обязанности его входило смотреть за тем, чтобы все те, чьи имена занесены в подобную книгу, обязательно получили официальное с золоченой виньеткой приглашение.
Пробежав пальцем по нескольким страницам, Софи подумала, что, похоже, большая часть английской и французской аристократии сейчас собралась в Брайтоне. Когда же наконец она нашла имя Генриетты, то оказалось, что она уже живет совсем не по тому адресу, который назвала при прощании.
Теперь Софи оставалось лишь ждать свободного от работы дня, чтобы вновь встретиться с Генриеттой. Для тех, у кого были деньги, время и желание, в Брайтоне существовала масса развлечений: лошадиные бега на Даунсе, петушиные схватки, кулачные бои, порою длившиеся по тридцать раундов, гонки колесниц в песках, где молодые повесы из знатных родов рисковали свернуть себе шею, постановки в театре, концерты и просто игра в карты. По воскресеньям в залах для ассамблей «Старого Корабля» устраивалось главное мероприятия недели – официальное чаепитие, а каждый четверг здесь же давались балы.
Принц и миссис Фицхерберт старались не пропустить ни одного бала в «Старом Корабле» и обычно приходили сюда в компании своих роскошно одетых друзей, среди которых частенько можно было увидеть и родных братьев принца. Как-то раз Софи подсмотрела сквозь дверную щель, как они поднимались по витой лестнице к великолепной, оформленной в персиково-розовой и серебристо-серой гамме зале для ассамблей. Принц был слегка навеселе, однако чрезвычайно любезен и разговорчив, бриллиантовая звезда Ордена Повязки сверкала на его груди.
В золотых волосах миссис Фицхерберт блистали сапфиры, они же украшали мочки ее ушей и шею. Ее пышная грудь была эффектно подчеркнута декольте жемчужно-розового платья из прозрачного шелка, трепетавшего подобно тончайшей паутине в такт ее исполненной царственного достоинства и грации походки.
Счастливо улыбаясь, тайная супруга принца о чем-то оживленно беседовала с дамой, всходившей по мраморным ступеням рядом с нею.
По мнению Софи, обслуживать балы было так же тяжело, как и банкеты. Вместе с другими девушками ей приходилось вдоволь набегаться по многочисленным лестницам с доверху нагруженными подносами.
Если позволяла погода, до дома Софи шла по темному пустынному морскому берегу, ступая босыми ногами по прибрежной гальке, на которую то и дело накатывала морская волна. Огни городка тускло мерцали за опустевшим променадом, а звезды, усеявшие небосвод, горели над головой, пока не всходила луна. Софи казалось, что она проваливается в кромешный мрак каждый раз, когда огни центра Брайтона оставались за спиной. Дальше, вдоль берега вырастали стволы, подобные стражам-великанам, они напоминали Софи о густых лесных кронах близ шато де Жюно. Но вместо шороха листвы здесь слышался лишь тихий шепот волн, тем не менее, окружавшая деревушку природа наполняла ее сердце чувством безбрежного спокойствия, так же, как и млечные чащи далекой родины. После ада кухни это было блаженством.
Как-то ночью, когда Софи уже дошла до скал, набежавшая волна вынудила ее поднять юбки, и как раз в этот момент она услышала скрип уключин приближавшейся к берегу лодки.
Софи было интересно посмотреть на сахарные скульптуры, изготовляемые здешним кондитером. Хотя они и приближались к существовавшему в Европе стандарту, Софи знала, что они не идут ни в какое сравнение с тем, что изготавливал с ее помощью отец для Версаля. Но зато и славились французские кондитеры на весь мир своим мастерством. Здесь точно так же, как и во Франции, на кондитеров-декораторов был большой спрос. Часто требовались кондитерские изделия, представляющие собой аллегорические фигуры, отражающие значительные события из жизни страны. Порой это были индивидуальные заказы, например, по случаю свадьбы, крестин или дня рождения. В то время как шеф-повар по сладким пудингам руководил изготовлением всевозможных пудингов и фруктовых пирогов, кондитер занимался куда более тонкой работой. В его обязанности входило приготовление желе, фруктовых подливок, ягодных ассорти, политых шоколадом, сиропов и карамелей, разнообразных пастилок и конфет, в состав которых входили ликеры и масса всего другого. Кондитер также отвечал за консервирование фруктов и засахаривал для украшения своих произведений лепестки фиалок и роз. Изготовление всевозможных мороженых тоже входило в обязанности кондитера, но то была довольно трудоемкая работа, обычно поручаемая ученику, поскольку составляющие смешивались в емкости, обложенной льдом, доставлявшимся из местного ледника, хранившего в своих недрах лед, вырубленный из зимних рек. Укутанный слоями соломы, лед хранился под землей в течение всего лета.
Гарри, шеф-повар по сладким пудингам, относился к мадемуазель Делькур куда дружелюбнее кондитера. Он частенько говорил с Софи о секретах французской кухни, и с тех пор как попробовал изготовленный по ее рецепту незабываемо вкусный лимонный сироп, чистый, как луч летнего солнца, использовал его постоянно.
Именно по предложению Софи Гарри стал добавлять коньяк в шоколадный пудинг, и это только немногие из ее советов, пришедшихся как нельзя более кстати.
У официантки Делькур был весьма продолжительный рабочий день. Когда ей выпадало работать в утреннюю смену, она должна была быть в «Старом Корабле» к шести часам утра и уже в рабочей одежде. Всегда находились постояльцы, желавшие позавтракать до прибытия почтовой кареты, отправлявшейся каждое утро в Лондон. Приходилось потрудиться и когда прибывал послеобеденный лондонский дилижанс, кроме того, надо было накрывать столы и на променад-площадке, где собирались те, кто желал посмотреть, как флот его Величества готовится к битве с французами.
Порой Софи назначали прислуживать в находившейся при гостинице пивной. «Старый Корабль» был таверной еще в XVI веке, и местные старожилы почитали за честь отведать эля там, где пили их предки. Брайтонцы до сих пор называли это заведение «харчевней», хотя за последние тридцать лет статус этой гостиницы несказанно возрос.
– Моя бабушка еще помнит времена, когда Брайтон был всего лишь рыбацкой деревушкой, – как-то раз сказала Полли Софи. – А потом доктор Рассел, большой чудак по словам моей бабушки, стал уверять стариков в том, что морская вода в состоянии излечить любую хворь. И тут такое началось. Страждущие валили сюда толпами, чтобы испить морской водицы и искупаться в ней. Можешь удивляться, но некоторые из постояльцев, до сих пор просят, чтобы воду добавляли им в молоко, ну и все такое… Как бы там ни было, но именно из-за этого здесь и оказался принц Уэльский. Приехал он лечить ангину, а потом просто отдыхал в свое удовольствие. К тому времени уже великое множество дворян понастроило себе здесь особняков, но королевский патронаж изменил здесь все совершенным образом. Брайтон уже больше никогда не, оглядывался на свое прошлое, с тех пор как душка принц приехал сюда!
Софи обслуживала и собравшийся в пивной народ. Лучшие места здесь занимали местные богатеи, освежавшиеся под вечер парой кружек доброго портера. Вели они себя вполне степенно. За столами, где собиралась публика победнее, напротив, всегда было шумно. Здесь мог читать поэму спившийся актер столичного театра, уличный музыкант наяривал на своей скрипке, а ближе к закрытию начинались упражнения в хоровом пении.
Софи услышала, как седой как лунь, Смокер Майлз, ныряльщик-ветеран, вновь рассказывал уже набившую всем оскомину историю о том, как он спасал утопающего принца Уэльского.
– Я его за ухо оттудова вытянул! Он был так зол… Прям как следует разгневался. А я ему и говорю, что не собираюсь быть повешенным по приказу короля за то, что позволил наследнику трона утонуть в Брайтоне. Тут принц как затрясется от хохота! С тех пор он никому кроме меня, себя окунать не позволял!
Марта Ганн, также любившая крепкий эль с не меньшим удовольствием рассказывала о знаменитостях, которых ей довелось купать. Когда Клара находила какую-нибудь подругу, чтобы присмотреть вечерком за детьми, она приходила сюда поболтать с Мартой и другими знакомыми, ибо пивная «Старого Корабля» была столь же популярна у здешних женщин, как и среди мужчин.
Софи порой приходилось обслуживать и своих соотечественников-эмигрантов. В основном это были слуги, проследовавшие в изгнание вместе со своими господами и теперь зачастую обнаруживавшие, что происходит определенная перемена ролей.
Бывший графский лакей как-то утром, когда в пивной почти не было народа, разговорился по душам с Софи, признав в ней свою соотечественницу.
– Аристократы понятия не имеют, как следует обращаться с деньгами, – восклицал он, качая головой. – Ведь во Франции им сроду не приходилось работать, как, например, тебе и мне. Они, верно, думали, что деньги на деревьях растут. Теперь, за небольшим исключением, вся наша попавшая в эмиграцию знать терпит тяжелую нужду, о которой они даже и подумать не могли.
Софи сидела за противоположным краем стола, опустив подбородок на руки.
– Говорят, они заполонили здешние банки и пытаются торговать своей французской собственностью, конфискованной в пользу республики.
Лакей согласно кивнул.
– Но им не скрыть того, что они более не имеют никакого отношения к тем шато и землям, которыми владели их предки на протяжении многих веков. Британское правительство дает им пособие, на которое, например, мы бы с вами смогли прекрасно просуществовать, но эти начинают с того, что спускают все деньги в первый же день, как будто бы к утру их кошельки волшебным образом наполнятся вновь. Вот если бы не я, – он ткнул себя в грудь пальцем, – и тысячи мне подобных, сотни аристократов просили бы милостыню на улицах.
– Но чем же вы можете помочь?
– Я устроил своего хозяина учить верховой езде и фехтованию детей английских сквайров, а мою госпожу – парикмахершей. И теперь они оба живут как у Христа за пазухой. – Его рябое лицо лучилось от гордости, словно он говорил о своих собственных детях. – Вот только кошелек их должен бы находиться у меня. Представьте себе, когда моей госпоже вздумалось устроить званый обед для своих новых британских друзей, она, пробежавшись по лавкам, набрала заморских скатертей и самого доброго серебра, и в итоге ей уже не на что было купить продукты! – И он вновь покачал головой, поражаясь подобному легкомыслию. – Теперь, правда, прежде чем потратить на что-нибудь деньги, она консультируется со мной. Мне даже пришлось продать все ценности, что оставались у моих господ, так как здесь чрезвычайно много мошенников, дающих объявления о скупке вещей эмигрантов. На самом деле они обдирают французов под липку. – Глаза его засверкали: – Я тебе вот что скажу, со мною такие штучки не проходят!
Софи невольно прыснула от такого бахвальства.
– А как вы думаете, отчего британское правительство так благоволит к французскому дворянству?
– Ну, видишь ли, голубая кровь всегда помогает голубой крови, кроме того, британцы боятся, что эти слабые, неприспособленные к жизни создания будут умирать в придорожных канавах с голоду, если их лишить пособия, – он смачно фыркнул. – Подобные нам с тобой всегда выживут благодаря своим талантам и потому, что от рождения нам неведома была праздность.
В последнее время Софи все чаще мысленно возвращалась к совершенному против нее и ее подопечных злодеянию. Быть может, ей следовало съездить самой в Шорхэм-бай-Си, чтобы дать соответствующие показания. За ужином она спросила у Клары, знавшей о случившемся с француженкой, куда именно в этом случае следует ей обратиться, однако то, что ей ответила вдова, её совсем не вдохновило.
– Все само собой утрясется. Убийство обязательно расследуют.
– Да, но тогда я была совершенно не здорова, и меня поэтому никто не допрашивал. Но если бы я дала сейчас приметы злодеев кому следует, думаю, их могли бы вскоре выследить.
– Зря надеешься, Софи. Такие негодяи, как Барнз, совершенным образом изменяют свою внешность, если и решаются вновь посетить наши края.
– Может, так оно и есть, но, по крайней мере, люди в других местах, где высаживаются эмигранты, были бы уже предупреждены.
– Ты что, думаешь, эмигранты не становились жертвами преступников еще задолго до того, как ты сошла на английский берег? Поскольку беженцев высаживают по всему южному побережью, подобные преступления будут всегда, в независимости от мер предосторожности, предпринятых властями.
– Думаю, что, к несчастью, это так, и наши с Антуаном знакомые на сассекской ферме также не разделяли моего оптимизма в этом вопросе, но я все же хочу, чтобы Барнзов покарала суровая рука закона!
– Само собой, и я тебя прекрасно понимаю, но не хотелось бы, чтобы посторонние ходили в мой дом тебя допрашивать, – с расстроенным видом Клара положила подле себя на скатерть вилку и нож. – Я всегда старалась ни в чем не быть замешанной. Для меня это будет большой позор, да и соседи начнут пересуды, не дай Бог, у моих дверей кто-нибудь заметит стражей правопорядка.
– Но я собираюсь пойти к ним, а не они сюда.
Клара лишь головой покачала, а щеки ее от возбуждения заметно покраснели.
– Ты, похоже, не понимаешь, что как только вор, отвечающий твоему описанию, будет арестован, за тобою обязательно придут, чтобы ты его опознала. Так что, если ты собралась к блюстителям порядка, я вынуждена буду просить тебя покинуть мой дом.
Софи была в отчаянии.
– Не говори так, Клара! Ты знаешь, как счастливы мы здесь с Антуаном. У мальчика наконец появилась возможность вести нормальный образ жизни. Я не хочу, чтобы он снова скитался со мною по пыльным дорогам.
– И я не хочу, чтобы вы уезжали, – спокойно произнесла Клара, но в лице ее по-прежнему сквозила непоколебимая решимость. – Но ты должна сама сделать выбор.
Софи была вне себя, она должна была заботиться о благополучии Антуана, что в итоге и толкнуло ее на компромисс.
– Даю слово, что у тебя никогда не будет неприятностей из-за меня, но я оставлю за собою право найти средства, чтобы покарать этих негодяев и без твоей помощи.
Несколько мгновений Клара медлила, словно взвешивала все за и против, после чего согласно кивнула.
– Ты слишком честна, чтобы дать обещание, которое не сдержишь. Можешь оставаться. Поверь, я этому очень рада.
И после этого они премило улыбнулись друг другу и вздохнули с облегчением. Случившаяся между ними размолвка нисколько не отразилась на их дружбе. И тем не менее случай этот запал в память Софи. Всю ночь она не смыкала глаз в раздумьях о том, что ей вскоре опять придется скитаться. Шум морских волн, казалось, нашептывал ей кошмары, и Софи вскрикивала во сне, просыпаясь в холодном поту. К счастью, Клара, спавшая в противоположном конце дома, никогда ее не слышала, и лишь чудовищной силы шторм смог бы разбудить спавших в соседней комнате детей.
– А есть ли на этой части побережья какие-нибудь подземные гроты? – спросила она как-то за завтраком Клару.
– Само собой. Но тут, в Брайтоне, я сроду про такие не слыхала. А почему ты спрашиваешь?
– По ночам во время прилива я то и дело слышу какой-то отдающих эхом рокот, будто бы море плещется где-то под землей.
– В старых домах полно странных звуков, – Клара подлила Софи чаю. – Думаю, я так уж к ним привыкла, что уже совсем ничего не замечаю.
Мадемуазель Делькур вполне удовлетворило подобное объяснение. Все же она чувствовала, что понадобится еще некоторое время, прежде чем она привыкнет ко всем новым для нее звукам и обычаям.
Но в отношении иных звуков ошибки быть не могло. Шепот Клары и недовольный бас ее ночного визитера слышались на противоположной стороне дома каждую ночь и стихали лишь где-то к утру.
Клара вскоре исполнила свое обещание научить Софи и Антуана плавать. Она учила мальчика, когда около купальных машин не было желающих окунуться б море, а в отношении Софи приходилось подстраиваться под ее рабочий график.
Порою они ходили с Кларой на море ранним утром. Вода, как правило, была холодной, но Софи не обращала на это внимания, сразу же отдаваясь во власть волн. Так что Кларе никогда не приходилось окунать ее насильно. Девушка быстро научилась держаться на воде, и когда по близости никого не было, предпочитала плавать в своей нижней шелковой сорочке, а не надевать неудобный купальный костюм.
Когда Софи возвращалась домой поздно, она часто купалась в море одна. Если день выдавался теплым и солнечным и вода была теплой, она снимала с себя даже нижнюю сорочку и, оставив одежду на камнях, наслаждалась купанием совершенно обнаженной.
При первой же возможности Софи пошла в библиотеку Св. Фомы, находившуюся в районе Стайни, чтобы выяснить, нет ли в книге посетителей имени Генриетты. С самого начала она решила не искать своей подруги до тех пор, пока не найдет себе работу и жилище, так как не хотела, чтобы Генриетта чувствовала себя обязанной помогать ей. Из слов Клары следовало, что все новоприбывшие должны были вносить особый взнос за право включить свои имена в книгу особо почетных посетителей, к тому же это обязательно должны быть известные и уважаемые люди. Как и в облюбованном шикарной публикой Бате[3], в Брайтоне имелся свой церемониймейстер, управляющий всеми общественными мероприятиями, вечерами и танцами. В обязанности его входило смотреть за тем, чтобы все те, чьи имена занесены в подобную книгу, обязательно получили официальное с золоченой виньеткой приглашение.
Пробежав пальцем по нескольким страницам, Софи подумала, что, похоже, большая часть английской и французской аристократии сейчас собралась в Брайтоне. Когда же наконец она нашла имя Генриетты, то оказалось, что она уже живет совсем не по тому адресу, который назвала при прощании.
Теперь Софи оставалось лишь ждать свободного от работы дня, чтобы вновь встретиться с Генриеттой. Для тех, у кого были деньги, время и желание, в Брайтоне существовала масса развлечений: лошадиные бега на Даунсе, петушиные схватки, кулачные бои, порою длившиеся по тридцать раундов, гонки колесниц в песках, где молодые повесы из знатных родов рисковали свернуть себе шею, постановки в театре, концерты и просто игра в карты. По воскресеньям в залах для ассамблей «Старого Корабля» устраивалось главное мероприятия недели – официальное чаепитие, а каждый четверг здесь же давались балы.
Принц и миссис Фицхерберт старались не пропустить ни одного бала в «Старом Корабле» и обычно приходили сюда в компании своих роскошно одетых друзей, среди которых частенько можно было увидеть и родных братьев принца. Как-то раз Софи подсмотрела сквозь дверную щель, как они поднимались по витой лестнице к великолепной, оформленной в персиково-розовой и серебристо-серой гамме зале для ассамблей. Принц был слегка навеселе, однако чрезвычайно любезен и разговорчив, бриллиантовая звезда Ордена Повязки сверкала на его груди.
В золотых волосах миссис Фицхерберт блистали сапфиры, они же украшали мочки ее ушей и шею. Ее пышная грудь была эффектно подчеркнута декольте жемчужно-розового платья из прозрачного шелка, трепетавшего подобно тончайшей паутине в такт ее исполненной царственного достоинства и грации походки.
Счастливо улыбаясь, тайная супруга принца о чем-то оживленно беседовала с дамой, всходившей по мраморным ступеням рядом с нею.
По мнению Софи, обслуживать балы было так же тяжело, как и банкеты. Вместе с другими девушками ей приходилось вдоволь набегаться по многочисленным лестницам с доверху нагруженными подносами.
Если позволяла погода, до дома Софи шла по темному пустынному морскому берегу, ступая босыми ногами по прибрежной гальке, на которую то и дело накатывала морская волна. Огни городка тускло мерцали за опустевшим променадом, а звезды, усеявшие небосвод, горели над головой, пока не всходила луна. Софи казалось, что она проваливается в кромешный мрак каждый раз, когда огни центра Брайтона оставались за спиной. Дальше, вдоль берега вырастали стволы, подобные стражам-великанам, они напоминали Софи о густых лесных кронах близ шато де Жюно. Но вместо шороха листвы здесь слышался лишь тихий шепот волн, тем не менее, окружавшая деревушку природа наполняла ее сердце чувством безбрежного спокойствия, так же, как и млечные чащи далекой родины. После ада кухни это было блаженством.
Как-то ночью, когда Софи уже дошла до скал, набежавшая волна вынудила ее поднять юбки, и как раз в этот момент она услышала скрип уключин приближавшейся к берегу лодки.