Лэйн Джереми. Когти

   — Наверху, где я живу.
   — Ты хочешь сказать — в гараже у Коннерли?
   — Да, в моей комнате.
   — Где ты их взял?
   — Деньги? Я их накопил.
   — А! Накопил! Где же ты их хранишь?
   — В моей комнате.
   — В каком именно месте?
   — Я не хочу ничего больше говорить, — ответил тренер.
   Шериф Хаскелл едва сдерживался, чтобы не ударить его.
   — Тогда ты останешься в тюрьме!
   — Но я ничего не сделал, — сказал Поллок. — Вы еще увидите, что меня отпустят!
   — Клив! — проревел Хаскелл. — Слушай внимательно! Успокойся и ответь мне на два вопроса. Подумай хорошенько и скажи, Клив. Ты был той ночью в баре «Голубого Джека». Ты выпил там несколько стаканов пива, ты съел какие-то бутерброды, ты видел мистера Коннерли и ты видел Джона. Никто из них двоих не задерживался около тебя?
   — Я уже пятьдесят раз говорил вам и это у вас записано, я их видел, но никто из них ко мне не подходил.
   — Отлично, а теперь хорошо подумай. Метрдотелю Легреллу не понравилась твоя физиономия и он выставил тебя за дверь. Ты его выволок на стоянку машин, это так?
   — Да, это было, я...
   : — Ясно. Он достал дубинку, чтобы ударить тебя, это правда?
   — Конечно. Я выдернул ее у него и выбросил, потому что я лучше владею своими руками. Я сделал ему «двойной» в живот и в челюсть... и отпустил его, когда увидел машину. Но он же оскорбил меня и сильно ударил.
   — А потом? — торопил его шериф, не давая передохнуть.
   — После я отскочил от машины, потому что женщина за рулем была явно навеселе, а метрдотель очнулся и пошел в казино.
   — И что ты тогда сделал, Клив? Боксер поднял глаза.
   — После? — спросил он. — После я ушел домой.
   — Да, все, что ты рассказываешь, и заканчивается на этом, — сказал шериф, вытирая потный лоб. — Ты потом не видел мистера Коннерли, ты не находил дубинку. Ты не видел ни Легрелла, ни Джона Коннерли, ни мистера Кивера, ни мистера Лонга, ни мистера Табора, никого ты не видел. Очень хорошо, Клив, ты никого из них не видел, но что же ты все-таки видел потом?
   Боксер посмотрел на шерифа, в его глазах замер страх.
   — Что же ты видел? — переспросил Хаскелл. — Говори сейчас же! Было достаточно темно, но что-то ты видел?! Может быть, какого-нибудь зверя?
   Клив Поллок начал задыхаться, его щеки нервно подергивались от тика.
   — Нет, нет, шериф, я не видел никакого зверя. Но я его слышал. Да, я его слышал! Это было ужасно! А сейчас отведите меня в камеру.
   Вечером, после похорон, Рита Бриджеман приехала в клинику к доктору Вайту. Как только она появилась, доктор усадил девушку в свою машину, и они выехали на шоссе.
   — Ваша матушка находится в опасности, — начал Вайт без вступления. — И не знаю, что делать. Я очень благодарен вам за то, что вы сразу приехали. Пойдет разговор не только о новой музыке для вашего номера. То, о чем я буду вас расспрашивать и рассказывать, очень важно. Вам удобно?
   — Да, — ответила девушка. — Продолжайте.
   — Во-первых, у вас есть отец — мне разрешено вам это сообщить. Он всегда у вас был, ваши родители расстались, когда вы были еще совсем маленькой. Некоторое время спустя ваш отец переболел тифозной лихорадкой и последствия оказались очень плачевными: пострадала его психика, — он сделал паузу.
   — Вы хотите сказать, что он сошел с ума? И тем не менее жив до сих пор?
   — Да, уже много лет он находится в городской клинике. Он в таком состоянии, что вы не должны его видеть. Я посоветовал вашей матери также больше не навещать его.
   — Но она мне никогда ничего не говорила, — воскликнула Рита. — Об этом...
   — Да, я знаю, — отрезал доктор. — Франсуаза боялась за вас, она думала, что вы сможете унаследовать болезнь; ведь никто не говорил ей, что это невозможно. Но вы не сумасшедшая и не станете ею никогда. Конечно, не дай бог, вы или ваши дети можете попасть в больницу, но это произойдет не по вине вашего отца. Я это объяснил вашей матери.
   — О, бедная моя мамочка!
   — Да, это мы с вами так думаем, — сказал Вайт. — Во-первых, Франсуаза очень боится за вас, да еще расследование этого преступления навалилось на нее, что тоже чрезвычайно неприятно. Мистер Коннерли, навестивший меня тогда, перед злополучным днем, просил у меня совета, касающегося умной и упрямой девочки, которую зовут Рита; этот человек говорил от имени вашей матери. Тем же вечером он упорно просил Франсуазу выйти за него замуж. Для всех очевидно, что он был влюблен в нее, но никто не мог понять, почему она ему отказала. Франсуаза не рискнула сказать Коннерли, что у нее уже есть официальный муж.
   — Бог мой!
   — Коннерли был в состоянии стресса, он напился, как сумасшедший, стал отчаянно играть, выиграл, потом вышел из «Голубого Джека» и был убит.
   — Он застраховал свою жизнь на такую огромную сумму из-за ее отказа?
   — Вполне возможно. Мне кажется, что Том Лонг был единственным человеком, который знал правду о вашем отце и причинил много зла вашей матери. Он ее шантажировал.
   — Он знал?! — воскликнула Рита.
   — И вот еще кто всячески старается запутать следствие, — продолжил доктор Вайт, — это наш продажный шериф, которого подкупил мистер Кивер, чтобы тот сквозь пальцы смотрел на азартные игры в казино. Поэтому Хаскелл пытается мешать расследованию убийства.
   — Это очень плохой человек! Очень! Я его видела, — проговорила Рита взволнованно.
   — Клив Поллок, тренер Джона Коннерли, сейчас арестован как главный свидетель, — сказал Вайт. — Но полиция сконцентрировала свое внимание на Франсуазе, хотя у них нет никаких доказательств, и они сами не знают, кого обвинять. Миссис Бриджеман ищет моей помощи, она нуждается в моей защите, обещает хорошо заплатить. Сейчас для нее очень трудный момент! Между нами стоит шериф, который старательно за всем наблюдает и гнет свою линию.
   — Неужели мать, моя мать?.. — в ужасе вскричала девушка.
   — Я уверен, что она не делала ничего плохого, — сказал Вайт, — я никак не могу согласиться с этой мыслью. Ваша мать порядочная, приятная и мужественная женщина. Нам нужно найти как можно больше доказательств для выяснения истины. И я надеюсь, что они не обратятся против нее.
   — Как же плохо, доктор, что она раньше не обратилась к вам! — прочувственно сказала Рита.
   — Лишь очень сметливый, даже хитрый человек может противостоять козням шерифа, — сказал Байт. — У вашей матери много прекрасных качеств, я думаю, что вы еще не один раз в этом убедитесь.
   — Конечно, конечно! Она не могла убить Коннерли!
   — Давайте отбросим тех, кто наверняка невиновен, — сказал Вайт. — То, что известно полиции, до сих пор еще находится в незавершенном состоянии и противоречиво. Следователь говорит о тигре. Частный детектив — о медведе. Я не знаю о многих важных фактах, хотя это мне очень неприятно. Но я смогу разобраться в сложившейся ситуации с вашей помощью.
   — С моей помощью!
   — Да. Сейчас мы с вами отправимся с визитом в Дом Коннерли и нашей целью будет послушать музыку его брата Стентона. Я думаю, что она очень оригинальна. Он видел ночью ваше выступление, и это будет предлогом, чтобы попасть на виллу. Нам необходимо лучше узнать окружение мистера Коннерли, его семейную обстановку. Его жена много лет назад умерла. Я думаю, что он как отец не сумел дать хорошего воспитания своему сыну. Его безудержная игра в последнее время, посещение скачек позволили сорвать ему неплохой куш для его ресторанного бизнеса. Несомненно, тут есть и вина вашей матери. Словом, мы сможем там узнать много интересного. Мы воспользуемся музыкой как предлогом, как ключом для того, чтобы войти в дом. Я надеюсь, что старик не будет придираться к вам и поможет мне заглянуть в приоткрытую дверь, если так можно выразиться. Возможно, его музыка будет превосходной, может быть, невыносимой, но в любом случае у меня будет великолепный повод для того, чтобы разрекламировать вас и ваш танец.
   — Мне нравится ваш подход к делу, — сказала Рита.
   — Спасибо; но сейчас пока мы ни о чем говорить не будем, — ответил Вайт.
   — Входите, — сказал Стентон Коннерли.
   Он проводил их в музыкальный салон, в котором раньше была библиотека.
   Вайт завел со стариком беседу о его любимых произведениях, спросил и о том, как он относится к стилю танца Риты, и, увидев огромное пианино каштанового цвета, удивился:
   — Вы разучиваете на нем свои квартеты для скрипки?
   — Квинтеты, а не квартеты, доктор, — поправил его композитор. — Первая и вторая скрипки, виолончель, контрабас и виола. Мне необходимы пять индивидуальных голосов и более того. Но сейчас я вообще не играю со своими музыкантами. В молодые годы я был связан с филармонией. А теперь не будете ли вы так любезны послушать мой Опус восемьдесят один?
   — С большим удовольствием, — сказал Вайт, а Рита улыбнулась.
   — Это очень впечатляющая пластинка, — объяснил Стентон. — Мне необходимо прослушивать свои произведения в отсутствие музыкантов. Прекраснейшая музыка!
   Ватни Вайт почувствовал какую-то неловкость.
   Началась музыка с низких тонов, со странного стона, издаваемого пятью инструментами, резко вступили повторяющиеся композиции, потом пиццикато. После этого Вайт услышал в музыке какую-то странную жестокость... резкий и необычный мотив, исполняемый скрипками, перешел в низкий звук виолы, и тут вступила виолончель. Потом опять раздался пронзительный звук скрипки, а затем инструменты как бы развили тему и дополнили ее. Это была динамичная, неприятная, но гармоничная музыка. Сначала она придавала слушателю ощущение силы, потом приводила его в замешательство и, наконец, оставляла тяжелый осадок на душе. Слушая эту музыку, психиатр смог приложить к симфонии один из своих тестов.
   Он вдруг стал беспокоиться за Риту, у него неожиданно затвердели, а потом расправились мускулы спины. Различные сочетания тонов и контрапунктов больно раздражали его слух. Когда Стентон захотел поставить вторую пластинку, Вайт быстро поднялся, сказав:
   — Великолепная музыка, мистер Коннерли! Мы обязательно придем послушать ее еще раз. Но на сегодня хватит. Вы — серьезный композитор. В вашем Опусе восемьдесят один я обнаружил отдельные моменты, которые могут заинтересовать мисс Бриджеман для того, чтобы включить их в свой танец. Скажите, кто-нибудь из вашей семьи умеет играть? Например, ваш племянник Джон?
   — Спасибо за вашу высокую оценку, доктор. У меня много пластинок, которые вы сможете послушать. Мой племянник глух в своей душе. Для него не существует музыки; у него только пристрастие к разным подонкам. Что касается моего брата, то он всегда смеялся над моим искусством, издевался над моим призванием и даже не хотел о нем слышать. Но теперь это кончилось...
   — Скажите, — очень любезно осведомился Вайт, — где вы овладели музыкальной культурой и композиторской техникой?
   — Я родился с ней, — сказал Стентон, и у него порозовел череп. — Я — гений.
   Через окно Вайт увидел машину, которая проехала по направлению к гаражу.
   — Извините, — сказал доктор, — я увидел своего приятеля.
   Он многозначительно кивнул Рите, и они вместе вышли из музыкального салона, выполненного во французском стиле...
   Машина, как заметил Вайт, принадлежала департаменту полиции.
   Около гаража Коннерли из машины вышел представитель шерифа с Кливом Поллоком. Полицейский сопровождал арестованного в гараж, а потом поднялся вместе с ним по лестнице на верхний этаж.
   — А теперь покажи, где ты прятал свои две тысячи долларов, — задыхаясь от подъема, приказал полицейский.
   — Хорошо, только вы должны будете возвратить мне их обратно, — сказал Клив.
   — У меня с собой расписка, — заверил его, нахмурившись, агент. — И не вздумай валять дурака. Помни, у меня кольт тридцать восьмого калибра.
   — Да, — сказал боксер, — вот не думал, что смогу прийти сюда после того, как меня заключили в тюрьму, и вообще после всего того, что произошло.
   Агент смотрел, как Поллок приподнял матрац и начал его трясти. Затем Клив направился к столу и выложил какие-то старые газеты. Он выбрал из них ворох красочных детских журналов-комиксов.
   — Вот все, — сказал Клив.
   Он достал из журнала одну бумажку в 20 долларов, между следующими страницами находилась еще одна в 20 долларов и другая в 10. Между второй и третьей страницами лежала еще одна десятка и пятерка. Когда со страниц были изъяты деньги, Клив с большой осторожностью отложил первый журнал и принялся за второй. Агент шерифа зачарованно смотрел на него, забыв про свой кольт. Он сбился со счета.
   Когда последний из семи журналов был освобожден от денег, Клив сказал:
   — Я думаю, это все. Сколько вы насчитали?
   — Погоди немного, — просопел агент и крепко прижал купюры к столу, потом послюнил палец и начал считать:
   — Двадцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят пять, семьдесят пять, нет... семьдесят, восемьдесят, восемьдесят пять...
   Клив рядом с ним наблюдал за происходящим с мрачным видом.
   — Где расписка? — спросил Клив, когда полицейский положил деньги в карман.
   — Подожди немного, — повторил тот. — Ее должен оформить следователь, но он сказал, что я тоже могу ее написать. У тебя есть ручка?
   — Нет, — ответил боксер.
   — Неважно, деньги у меня, а у тебя будет расписка. Как бы вспоминая какие-то сложные инструкции, агент дрожащей рукой потрогал деньги в своем кармане и, отойдя шаг назад, объявил арестованному, что тот выпущен под залог, а потом сказал:
   — Скажи мне честно, Поллок, сколько времени у тебя находятся эти деньги?
   — О, уже давно, — ответил Клив. — Я храню их еще с тех пор, как умер мой отец. Он мне завещал их.
   — Ясно, — сказал агент, забывая о том, что ему было поручено, — но ведь две тысячи ты добавил на этой неделе?
   — Что вы хотите этим сказать?
   Наступила напряженная тишина, полицейский посмотрел на телефонный аппарат и быстро спросил:
   — Работает?
   — Думаю, что да.
   — Оставайся там, где ты сейчас стоишь, — приказал агент, приближаясь к телефону. Центральная соединила его с шерифом: на расстоянии трех метров Клив узнал его голос.
   — Слушайте, шеф, это Хэнк. Я сейчас в комнате этого парня, у меня деньги и я собираюсь дать ему расписку. Он говорит, что он скопил их. Большей частью это купюры по двадцать и десять долларов. Крупнее нет. Но, шеф, я думаю о том, что банкноты такого достоинства были вытащены из карманов жертвы. Да, я уже освободил его под залог, но послушайте, шеф, деньги у него были заложены в страницы детских комиксов. Мне кажется, что это не может быть местом для долгосрочного хранения денег. Надежно прячут в коробку из-под сахара, например, или в матрац... Да, шеф, у меня две тысячи долларов и я дам ему расписку, но я думаю вот о чем. Это не деловой человек, он всего лишь боксер, а боксеры как правило не копят деньги. Денег у него столько же, как и у убитого, и вы также должны вспомнить, что этот человек услышал рев тигра, а мы уже знаем, что никакого тигра не было. На самом деле мне кажется, что он выдумал про тигра, чтобы навести нас на ложный след. Да, я слушаю... Я знаю, шеф, но... очень хорошо... Слушаюсь, я дам расписку. Нет, здесь нет никакой ручки для... да, я вам позвоню. Хорошо...
   Агент шерифа повесил трубку и провел по лицу ладонью. Он посмотрел на Поллока, как бы извиняясь за свои действия. Боксер мрачно сказал:
   — Я не брал у мистера Коннерли ни цента!
   — Не брал! — отчаянно крикнул агент, — я знаю! Вы накопили! Не знаю, существует ли справедливость в этом округе, но я твердо знаю одну вещь, мистер Поллок. Вам повезло, и очень повезло! Я не верю, что вы совершили преступление и поэтому на этот раз мы вас отпускаем. Вы будете под наблюдением и ничего больше.
   — Да, — Клив подмигнул. — И ничего больше! Агент, тяжело дыша, за два прыжка спустился с лестницы.
   Он прошел мимо трех людей, которые стояли в стороне от гаража, но ему не хотелось ни смотреть на них, ни разговаривать с ними. Он сел в машину и уехал.
   — Мне показалось, вы сказали, что это ваш приятель, — заметил Вайту Стентон.
   — Я узнал машину, но не знаком с человеком, который на ней приехал, — непринужденно объяснил Ватни Вайт. — Вы сомневаетесь в моих словах?
   Доктор улыбнулся Рите, но композитор подошел ближе и продолжал:
   — Никоим образом. Возможно, что этот кулачный боец убил моего брата, но для этого нет никаких доказательств. Возможно, Поллок что-то знает о преступлении. Мне все это очень не нравится. Я вижу, что его освободили, и это напрасно. Я был совершенно спокоен, когда он находился в тюрьме, хотя и сомневаюсь, что это он убил моего брата. Тот слишком много тратил денег, вел очень легкомысленную жизнь. Джон получал свои деньги у отца для Поллока, а тот не такой дурак, чтобы испортить себе положение и лишиться источника дохода. Интересно знать, где он хранил свои деньги?
   — Вы хотите сказать, что он что-то знает о преступлении?
   — Доктор Вайт, — сказал Стентон задумчиво, — мы еще не раз будем говорить с вами о музыке и танцах и не надо все сводить к этому печальному происшествию. Моя жизнь не защищена, я чувствую опасность, и если вы хотите знать мое мнение, то сюда приглашен частный детектив, возможно, он знает настоящего виновника.
   — Я все понимаю, спасибо, — сказал Вайт. — А сейчас вы не одолжите мне эту пластинку?
   — А, видите, вы ее уже захотели! — радостно воскликнул Стентон. — Это — Опус восемьдесят один. Я вам ее дам, но будьте с ней очень осторожны. Скажите мисс Бриджеман, что я ей очень симпатизирую, трудно, конечно, охватить все, но в ее танце присутствуют очень хорошие ритмы. Мне нравится легкость, с которой она танцевала прошлой ночью.
   — Спасибо, — любезно улыбаясь, сказала Рита. Вайт посмотрел на следы около гаража, ведущие от входной двери на верхний этаж. Он подумал, что они оставлены подметками, подбитыми гвоздями с большими шляпками, или подкованными туфлями для бега. Стентон, так и не причесав всклокоченные на макушке волосы, прошел со своими посетителями мимо дома и проводил их до сада.
   — А теперь я попрощаюсь с вами, чтобы немного поработать в саду; надо привести в порядок грядку с помидорами. Это очень успокаивает кровообращение, особенно когда кровь ударяет в голову. Но, доктор, вы так и не сказали, сколько мне дадут за мою музыку к номеру мисс Бриджеман. Сколько я смогу получить?
   — Я уже думал об этом, — сказал Вайт. — Если ваша музыка пойдет, вы будете иметь двадцать процентов со всех доходов мисс Бриджеман. Скажите, в какой форме вы хотите их получать? И как объявлять эту музыку в программе?
   — Да! — воскликнул композитор. — Это интересный пункт! Я ее объявлю просто, как самую великую музыку из всей, что я написал, и хочу поставить свое имя... Стентон Коннерли!
   — А я, — в свою очередь сказала Рита, — станцую лучший танец из всех, что я когда-нибудь танцевала.
   — Восхитительно! — воскликнул композитор и счастливо засмеялся.
   Наступил вечер. Арди Легрелл ждал, когда Франсуаза оденется и приготовится к работе. Он долго, несколько часов старался сосредоточиться для беседы с ней, и когда увидел ее в коридоре первого этажа, обратил внимание, что она направляется к окнам на противоположной стороне зала. Легрелл последовал за ней.
   Женщина отодвинула занавески на окне, прижалась лицом к стеклу, глядя через него в наступающую темноту.
   Легрелл бесшумно приблизился к Франсуазе.
   Дверь в коридор оставалась открытой и мягкий свет из залы доходил до окна. Женщина поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, оглядываясь по сторонам.
   Она быстро повернулась, посмотрела на Легрелла и нервно сказала:
   — Я боюсь!
   — Я это вижу, — сказал метрдотель, держась от нее на расстоянии. — Вы слышали какой-то шум на крыше?
   — Нет, я ничего не слышала, — ответила Франсуаза. Она отошла от него в темноту и сделала шаг назад.
   — Не надо быть такой пугливой, — сказал Легрелл, — вы притворяетесь.
   — В чем? — быстро спросила Франсуаза.
   — Что кто-то, взобравшись по лестнице, хочет напасть на вас. Это детектив Дэвис убеждал Кивера в том, что вчера некто таинственный бродил по крыше. Он вам об этом говорил?
   — Да.
   — И он вам рассказал, что кто-то спрятался в доме?
   — Он мне говорил о страшном двуногом звере, — ответила женщина.
   — Прекрасная шутка! — хмыкнул Легрелл, оставаясь спокойным и слегка приоткрывая дверь сзади нее. — Они не думают ни о каком воре, они думают только об убийце. За кем бдительно следят на самом деле, так это за Эваном Табором. Вы уже знаете, что в его машине обнаружили кровь, а после нашли окровавленный платок на шоссе. Табор признался, что это он его выкинул. Его видели полицейские. У них принято работать и не разговаривать. А расписка, которую Табор передал Коннерли, пропала, что вы думаете об этом? На самом деле деньги вытащили из кармана для того, чтобы создать впечатление ограбления и замаскировать пропажу расписки. Коннерли выиграл у Табора фабрику незадолго до того, как его убили. Это известно Хаскеллу. Он же вам все это говорил, не правда ли?
   Франсуаза Бриджеман молча отошла от Легрелла поближе к двери.
   Он продолжал говорить:
   — И боксер тоже замешан в этом грязном деле; мне кажется, что он не настолько глуп, каким себя выставляет. Когда я его выгонял из казино, то просто выполнял свои обязанности. Я не предполагал, что он отнимет у меня дубинку, но он это сделал. А я достал дубинку, как вам известно, потому, что меня на это вынудили. Его бросили в тюрьму, чтобы заставить говорить. Он помалкивает о том, что знает, и своим молчанием только все запутывает. Но хорошо! Я чувствую, что Табор воспользуется этим потому, что ему необходима расписка, которую он написал на салфетке. Он думает, что арест Поллока вернет ему деньги. Вот в чем штука!
   Легрелл последовал за Франсуазой в освещенную часть зала. Когда он оказался совсем близко от нее, то понизил голос:
   — Вы его не убивали, Франсуаза, я знаю. Я просто потерял голову, когда вы меня поранили. Простите меня и выслушайте. Я покажусь вам полным идиотом, но я никак не могу заставить себя не думать о вас. Вы вообразили, что я дерзок по отношению к вам, и ранили меня. Это моя вина, я не хотел вас ничем оскорбить! У меня серьезные намерения, Франсуаза! Мне вас действительно не хватает. Очень прошу, если у вас, конечно, будет время, совершить сегодня ночью прогулку со мной на машине. Мне надо сказать вам нечто очень важное.
   Она бросила мимолетный взгляд на его повязки на щеках и на носу, после увидела его тоскливые умоляющие глаза. Его голос прерывался.
   — Согласна, — сказала она равнодушно.
   — Очень хорошо! — радостно воскликнул Легрелл. — Я займусь вашим алиби и поклянусь, что видел вас там, где вы мне скажете, в тот момент, когда произошло несчастье. Вы не хотите на этот счет проинструктировать меня?
   Франсуаза, не ответив, вошла в игорный зал. Легрелл какое-то время смотрел ей вслед, потом быстро спустился в бар.
   Здесь он сразу утратил свое спокойствие, схватился за ручку двери и начал испуганно оглядываться по сторонам.
   На табурете со стаканом пива сидел Клив Поллок, раздумывая, какой бы сэндвич ему попросить.
   Арди Легрелл попятился, вышел из бара и скрылся в ресторане.
   Как снять с себя подозрение?! — волновалась Франсуаза, входя в свою комнату. Что будет этой ночью? Во что бы то ни стало ей необходимо алиби! Ведь Дэвис говорит, что это так важно! Никто ничего толком не знает. Хаскелл — бандит, Дэвис — дурак, поэтому Кивер и пригласил его. Но и мы тоже хороши!
   В душе Франсуаза посмеялась над своими утренними посетителями, но тут же подумала, что ей надо взять себя в руки, ведь она должна заниматься своими обязанностями. Посудомойка не пришла. Значит, ей придется быть внизу, на первом этаже.
   Франсуаза той ночью узнала о новом танце Риты.
   Доктор Вайт прав, конечно, с ней надо быть ласковой, продолжала размышлять Франсуаза. Интересно, где сейчас Рита? Каким будет сегодня ее номер? Правильнее всего, если я сначала спущусь в кухню, а потом займусь своими обычными делами, решила она, выходя в коридор.
   Она вошла в бар и увидела Клива Поллока, который не обратил на ее присутствие никакого внимания. Он вышел из тюрьмы, подумала она. Для Легрелла это очень плохо. Ведь тренер обещал сделать из него отбивную котлету.
   Франсуаза вошла в кухню. Две женщины, которые там работали, замолчали и опустили головы, хотя перед этим они о чем-то говорили. Франсуаза сделала вид, что не слышит их, отошла в сторону, и до нее донеслись отрывки фраз:
   — Она завлекала его к себе для того, чтобы он оставлял там, наверху, в казино, деньги, а ему это не понравилось, — злобно говорила одна из женщин. — Во всем, что случилось, виновата, конечно, она. До ограбления она убила его дубинкой, бац! А потом? Каким образом было изуродовано его лицо? А ведь сделать это для нее было очень просто, имея такую штуку.
   Женщина показала собеседнице кухонный нож причудливой формы для вырезания сердцевины у яблок, похожий на пишущую ручку с острым пером.
   Поднос с грохотом выскользнул у Франсуазы из рук и упал на пол кухни. Женщина не успела заметить ее и уклониться — управляющая ударила ее наотмашь ладонью по лицу. На кухне наступила тишина.
   Рита сидела в одиночестве на широкой кушетке сзади сцены в «Голубом Джеке» и пила кофе. Она курила сигарету и рассматривала свой новый костюм.
   Костюм дополняли длинные желтые перчатки. Девушка натянула одну из них, и перчатка закрыла руку почти до локтя.
   Рита подняла руку, грациозно вытянула ее и пошевелила пальцами в лучах сверкающего света. Она изучала контраст между черными бликами и желтой перчаткой. Ногти должны быть красными, решила она. Но хватит ли ей лака, чтобы покрасить их?