Лейси Эд. Блестящий шанс

   - Именно так, - подтвердил я, а сам про себя подумал, называет ли её "Френ" мальчик Вилли.
   Тим посмотрел на меня так, словно хотел спросить, зачем мне это нужно, но не спросил.
   - Боб не раз с нами сидел за столом. Его мать все чаще не приходила домой. Она работала официанткой в Цинциннати. Дело было в конце депрессии, и ей едва удавалось зарабатывать себе на кусок хлеба. А Мэй превратилась в писаную красавицу. Ей было пятнадцать, когда наш дядя дал ходу... Знаете, мистер Джонс, мне это тяжело вспоминать, так что тут я коротко расскажу. Папа той зимой умер от переохлаждения, замерз, и нам пришлось, чтобы с голоду не помереть, таскать овощи и фрукты с соседних ферм. Жили мы как лесные звери. А когда Мэй стала приносить домой деньги, я был ещё совсем сопляк, чтобы понять, откуда они появляются. Боб был в неё по уши влюблен и в ту пору они... ну, уже встречались, так, наверное, надо сказать. Вы, верно, знаете, что он попал в исправительную колонию после того, как его мать сгинула...
   - А что случилось с его матерью?
   - Потом мы узнали, что она погибла в автокатастрофе где-то в Западной Виргинии. Мы перестали шкодить, я даже снова пошел в школу, а когда Боб вернулся из колонии, у него завелись деньжата, и он говорил мне, что работает на молочной ферме. Да только я потом понял, что деньги ему давала Мэй. Я уже тогда знал, чем она занимается - невозможно было не понять. Я пытался уговорить её кончить с этим делом. Я бросил школу, устроился на работу, но сколько может заработать подросток? Боб, тот тоже просил её перестать, но ему никогда не удавалось долго продержаться на одном месте. И что он мог заработать? Поймите, Мэй не была какой-то помешанной на сексе девчонкой, которой это доставляло удовольствие. Она к этому так относилась - ну, считала, что продает только свое тело, и говорила. что так же поступают фабричные девчонки, которые продают свои ноги, руки...
   Он замолчал, вероятно, ожидая моей реакции.
   - Ну это, наверное, только с одной стороны так, - заметил я.
   - Знаю, - буркнул Тим, притворившись, будто обдумывает мои слова. Он поежился. - В пятидесятом, когда Мэй было почти семнадцать, она забеременела. Ей хотелось, чтобы Боб на ней женился. Он тоже хотел, но настаивал, чтобы она завязала - со своим ремеслом. А она конца этому не видела. Когда Боб работал, он мог приносить в дом жалкие гроши - случайные заработки, - а Мэй надоело жить в нищете. И он отказался на ней жениться. А у Мэй уже живот наметился, и она все горевала, что у ребенка не будет фамилии. Да и другие в городе заволновались. Ведь "ремесло" Мэй до поры до времени держалось в секрете - даже в таком маленьком городке, как Бингстон. Ей помогали деньгами только несколько мужчин. Все раскрылось, когда Бобу пришло время идти в армию. Ей надо было что-то придумать с беременностью и она заявила на него в полицию, обвинив в изнасиловании. Это было большой подлостью, но она-то так поступила в надежде, что он испугается и женится на ней. Нечего и говорить, что так называемым уважаемым горожанам, которые пользовались её услугами, такой поворот событий очень даже понравился. Для них это был блестящий шанс избежать предания огласке их похождений. Ну а остальное вам, наверное, известно - Боба выпустили под небольшой залог, чтобы дать ему возможность жениться на Мэй. Но он её так сильно избил, что у неё произошел выкидыш и сама она чуть не умерла. С тех пор его у нас не видели.
   Я достал трубку и закурил.
   - А сами вы не видели Томаса, не искали его?
   Он покачал головой.
   - Если бы я его в тот день увидел, наверное, убил бы. Я даже ходил с обрезком железной трубы в кармане - хотел прошибить ему башку. Но у меня и времени не было на поиски. Я ухаживал за больной Мэй. Год спустя, уже в армии, я попытался его разыскать - куда бы я ни приезжал, везде искал, но так и не встретил.
   - А что бы вы сделали тогда, если бы нашли его?
   Он нервно затеребил пальцами волосы.
   - Не знаю. Тогда, хотя я посылал ей деньги, Мэй уже занималась этим делом в открытую. К тому времени, наверное, я понял, что он ни в чем не виноват. Он, как и Мэй, попал в ловушку - так уж сложились обстоятельства. Хотя, конечно, напрасно он её избил. Этого я ему никогда не прощу.
   - Может, он по-своему любил Мэй и просто потерял голову, - вдруг сказала Френсис.
   - Может быть. Но я не переношу насилия - чем бы оно ни объяснялось. Тим вытащил пачку сигарет и предложил Френсис. Та отказалась, а он закурил, глубоко, почти яростно, затягиваясь.
   Мы помолчали, потом Тим спросил:
   - Ну что, мистер Джонс, теперь вы получили представление о Томасе?
   - Да, весьма ясное.
   - Странно, о людях всегда какие-то такие случайные вещи запоминаются... Вот, скажем, Боб всегда осознавал свою необразованность. Когда с нами жил наш дядя, Боб только и твердил, как ему хочется обучиться какому-то ремеслу, стать специалистом. А потом, когда у него завелись деньги, то есть я хочу сказать, когда Мэй могла бы оплатить его учебу в ремесленном училище, он даже об этом и не вспомнил.
   - В этом мире ничтожеств все мы мечтаем что-то собой представлять, пробормотал я, подумав, что у Обжоры Томаса незадолго до смерти вдруг опять пробудилось желание овладеть ремеслом.
   - Что ты говоришь? - переспросила Френсис.
   - Да цитирую как бы остроумную мысль одного как бы остроумца из... Чикаго. - Я повернулся к Тиму. - У Томаса были братья или сестры?
   - Нет.
   - А в Бингстоне никогда не работала учительница английского языка по имени Барбара? Такая увядшая женщина лет тридцати пяти-сорока.
   - Никогда о такой не слыхал. Кстати, у нас в школе, сколько я себя помню, английский преподает мистер Краус.
   - Томас не был "голубым"?
   - Как-как?
   - Ну, знаете, педерастом.
   - Нет. Вот уж чего бы никогда о нем не подумал.
   - Томас исчез из города шесть лет назад. За это время кто-нибудь из горожан виделся с ним, имел о нем какие-то сведения?
   - Нет. думаю, если бы кто-то что-то о нем узнал, сразу сообщил бы в полицию. У нас многие очень возмущались, узнав о том, что он избил Мэй, и многие до сих пор считают, что это из-за него вся её жизнь пошла наперекосяк.
   - Так, ну а, допустим, кто-то из бывших поклонников Мэй мог бы найти Томаса и отомстить таким образом?
   - Насколько я знаю, все они годами не выезжали из Бингстона, у них тут семьи. Пожалуй, больше я вам ничего не могу сказать.
   - Ладно. Как думаете, не стоит ли мне повидаться с вашей сестрой?
   - Она тут же позовет полицию. Теперь у неё есть единственное средство завоевать уважение местной публики - это бравировать враждебным отношением к неграм.
   - Понятно. Еще один вопрос. Когда сюда приехали представители телекомпании и начали брать интервью, снимать, в городе, наверное, опять вспомнили про Томаса?
   - Это точно - болтовни много было, - свирепо ответил он. - И до сих пор никак уняться не могут. Все только и мечтают увидеть себя на телеэкране. И были рады дать им интервью за деньги - за иудины сребреники.
   - Почему вы вернулись сюда после армии?
   Он состроил удивленную мину.
   - Почему же не вернуться? Это мой родной город. А если что с Мэй случится? Мне надо быть с ней рядом - вдруг ей понадобится моя помощь. Она же моя сестра.
   Больше я ничего не мог придумать, что бы у него спросить - а его рассказ не добавил ничего существенного к тому, что я уже и так знал. Он завел двигатель своего пикапчика.
   - Ну, надеюсь, я вам хоть немного помог, мистер Джонс. уж не знаю, чем. Мне на работу пора.
   Мы пожали другу друг руки, и он укатил. Поравнявшись с деревьями у края поля, он остановил пикап и позвал Френсис. Та подъехала к нему поближе, вышла из машины и они стали о чем-то перешептываться, после чего Тим уехал.
   Френсис забралась обратно в "шевроле" и, опережая мой вопрос, сказала:
   - Он спрашивал, не полицейский ли ты. Я ответила, что нет.
   Она подождала, пока пикап Тима Расселла скроется из виду, и только после этого сняла с тормоза. Я понял, что они и раньше уже встречались вот так тайком на этом поле.
   - А у Тима есть ещё братья или какие-то родственники в Бингстоне или где-то еще?
   - Нет. Кроме дяди - никого, да и того я смутно помню - такой сутулый старик. Вряд ли Тим виделся с ним с тех пор, как тот от них уехал.
   - А ты не могла бы встретиться с Тимом ещё раз и спросить у него адрес этого дяди, его полное имя?
   - Я спрошу. А ты думаешь, это мог сделать его дядя?
   - Милая моя, я ничего не думаю. Я как медведь зимой - бреду сам не знаю куда и зачем. Скажи, а ты видишься с Тимом - ну... каждый день?
   - Да, я же говорила тебе - у него здесь небольшой гараж.
   - Ты уверена, что он никуда не уезжал из Бингстона дня три назад?
   Она оторвала взгляд от дороги и строго посмотрела на меня:
   - Он не убийца, Туи. И я знаю, что он все время был в городе. Он каждый вечер после работы заезжает к нам в булочную купить хлеба и пирогов... Ох, мне пора в булочную. Что ты будешь делать?
   - Не знаю. - Я понятия не имел, в какую сторону сделать очередной шаг. Я просто стоял столбом, а время неслось мимо, убывая, убывая...
   - Хочешь, я скажусь больной, и помогу тебе, если надо.
   - Спасибо, но лучше ты иди на работу, а я поеду домой, пораскину там мозгами в одиночестве. Тим сейчас видится с Мэй?
   - Очень редко. Когда Тим вернулся из армии, он просил её бросить свое... занятие, переехать отсюда куда-нибудь и начать вместе с ним жизнь заново. Он накопил тысячу долларов и считал, что сможет где угодно купить собственный гаражик. Мэй только подняла его на смех. Она предложила купить ему бензоколонку за десять тысяч. Вот из-за этого они и повздорили всерьез.
   Она притормозила перед небольшим побеленным двухэтажным зданием с жилой квартирой над булочной. Всю стену на первом этаже занимало большое окно-витрина. Сразу было видно, что хозяева дома поддерживают идеальную чистоту. Когда Френсис вышла из машины, я пересел за руль и сразу ощутил оставшееся после неё тепло на сиденье.
   - Увидимся за ужином? - спросила она.
   - Да. Послушай, когда будешь говорить с Тимом, спроси у него про отца Томаса. Похоже, что Томас был безотцовщиной, но все же попытайся выяснить, не знает ли Тим, кто был его отец, где жил, и как он думает - не мог ли Томас встретить своего отца когда-нибудь...
   - Я-то спрошу, но уверяю тебя, что Обжора не знал своего отца. Что еще?
   - Да... Спасибо, что потратила на меня свой обеденный перерыв.
   Френсис улыбнулась, помахала и пошла в магазин. Я отправился к дому Дэвисов, свернул на аллею и остановился на заднем дворе. Старая хозяйка показалась в окне, откинула занавеску и, увидев меня, махнула. Я приподнял шляпу, приветствуя её, потом вытащил из кармана досье на Томаса и снова перелистал его. Вкупе с дополнительными сведениями, полученными мной в Бингстоне, получался огромный круглый нуль. Как профессиональный детектив я тоже оказался полным нулем. Я тупо смотрел в бумаги, неосознанно стараясь подражать сыщикам из кинофильмов. Ни тени намека, не говоря уж о ниточке версии. Боже, если бы все это происходило в кино!
   Так, если только убийство Томаса не из разряда бессмысленных, беспричинных убийств, какой-то мотив должен же быть - и этот мотив скрыто присутствует где-то вот в этих бумажках. Томас преспокойно разгуливал себе целых шесть лет и его убили как только телевизионщики заинтересовались его делом, значит... Что значит? Я не исключал, что Томас мог вляпаться в какую-то историю и в Нью-Йорке. Мог, скажем, поссориться со своей девчонкой - и она его тюкнула. Да только как она узнала про Кей, про меня? Олли сказал, что мне звонила девушка - может быть, она? Вот только его посудомойка мало походила на убийцу. Точно я знаю, как должен выглядеть убийца... Предположим, Томас привел её к себе в комнату, попытался завалить в койку, а она схватила клещи - и... Но это предположение никак не отвечало на вопрос, каким образом Мери Бернс узнала про Кей и про меня. Я стал думать о Кей. Я подозревал, что вся эта затея с телепередачей могла быть просто блефом, выдумкой... Кей платила мне из своего кармана, и я ведь наверняка не знал, точно ли она работает на "Сентрал" или вообще на телевидении. Хотя нет, телепередача точно не выдумка - сюда же приезжала съемочная группа, они опрашивали местных жителей...
   Я ломал голову над этими вопросами, да только чуть и в самом деле её не сломал, придя к печальному выводу, что детектив из меня никакой. И как гласит старая пословица, с глупым клиентом сам в дураках остался. Как я мог только подумать...
   Входная дверь раскрылась - на пороге стояла миссис Дэвис.
   - Хотите обедать, мистер Джонс?
   Я кивнул и вылез из машины, отряхнув пыль с пиджака.
   - Я так понимаю, что Френсис возила вас в гараж узнать насчет ремонта вашего автомобиля? - спросила хозяйка.
   - Да. Они отправили в Цинциннати заказ на запчасти, - ответил я, идя за любопытной Варварой в кухню.
   - Я только что сделала чудесное жаркое, а может, вы хотите ветчины или свежего рисового пудинга? Вам кофе или чай? Полотенце нужно? Можете помыться вон там в раковине.
   Старуха-хозяйка совсем мне голову заморочила своей невинной болтовней про обед, и я даже забыл, что меня разыскивают по обвинению в убийстве! Точно у меня не было большей заботы, чем сделать выбор между жарким и ветчиной.
   Но что же мне ещё оставалось? Я сильно надеялся, что этот Тим даст мне в руки хоть какую-то ниточку. Я где-то читал, что когда сыскарь оказывается в тупике, он снова начинает перебирать все факты дела, пытаясь докопаться до истины. Но тут и так все было ясно - копать нечего...
   - Если хотите, я могу предложить вам и жаркое, и ветчину, мистер Джонс.
   - Да нет, пожалуй, я только выпью стакан молока, миссис Дэвис.
   - Э, перестаньте, такой крупный мужчина, как вы, должен хорошо питаться - что такое стакан молока? Ведь все равно выходит два доллара за стол каждый день, так что...
   - Да я не голоден. Дайте мне только стакан молока. если можно.
   - Как хотите.
   Оставалось одно - встретиться с людьми, у которых телевизионщики брали интервью. Начать с тех, кто знал Томаса с самого детства. Как там зовут тетку, которая, по словам Тима, все ещё живет среди мусорных куч? Я полез было в карман за своими записями, да вспомнил, что миссис Дэвис не спускает с меня глаз. Попивая холодное молоко, я спросил:
   - Я заметил старую хижину на окраине рядом со городской свалкой; Там что, кто-то живет?
   - Сумасшедшая матушка Симпсон. Ее только одно может заставить съехать с этой помойки - смерть.
   - Белая?
   - Стыдно сказать, из наших. Уверяю вас, она могла бы переехать оттуда несколько лет назад, ей даже и новое жилье подыскали, но, как я говорю, она уже настолько стара, что совсем выжила из ума.
   Я поставил пустой стакан на стол.
   - Пожалуй, поеду покатаюсь.
   Миссис Дэвис потерла руки, точно услышала хорошую новость и понимающе улыбнулась.
   - Я как-то видела передачу по телевизору о вас, музыкантах, но я, честно сказать, и не верила, что вы такие непоседы. Наверное музыкальный ритм у вас по жилам бежит, как электрический ток по проводам...
   Я двинулся к двери.
   - Наверное, вы правы, - буркнул я, проклиная её дурацкое сравнение с электричеством в крови - эта фигура речи вполне могла очень скоро претвориться в реальность.
   Я поехал к главной улице, потом свернул направо, к той части города, где я ещё не был. По дороге мне попалось несколько машин и, подъехав к окраине, я увидел перед собой "холмы" мусора. Меня обогнал грузовик и резко затормозил. Я с такой силой вжал педаль тормоза, что чуть не продырявил пол. Пикап пошел юзом к обочине, Я сражался с рулевым колесом, моля, чтобы машина не перевернулась. Но моя молитва была исполнена радости. Ибо я точно знал, что грузовик подрезал меня не случайно, и что если я не смог найти убийцу, то, по крайне мере, он меня сам нашел.
   7
   Когда "шевроле", визжа шинами и тормозами, выскочил на песчаную обочину, я наконец-то справился с рулем и резко вывернул машину на дорогу. Старая колымага дрожала мелкой дрожью, жалко клевала носом и, проковыляв ещё несколько ярдов, остановилась. Водитель грузовика был ещё тот лихач. Он остановился в нескольких футах от меня и наблюдал за мной в боковое зеркало. Я выскочил из "шевроле" и побежал к грузовику - но на бегу перешел на шаг. Из кабины выпрыгнул Вилли-любовничек, хлопнул ладонями по штанам и направился ко мне, сверкая начищенными до блеска башмаками.
   Я обругал его про себя сельским идиотом, и он ещё рта не успел раскрыть, как я уже понял, что тут дело вовсе не в Томасе - он приревновал меня к Френсис.
   - Ну и что ты хочешь этим добиться, малыш? - спросил я злобно.
   Его коричневое лицо так и вспыхнуло при слове "малыш", а глаза угрожающе и нагло засверкали. Но я не особенно перепугался. На ринге Вилли, может быть, и сделал бы меня, но в вольной борьбе я был ему не по зубам.
   - Ты не шибко разевай хлебало, мужик. Ты что, водить не умеешь? Я слыхал, у тебя клевая иномарка.
   - Кто-то из нас точно водить не умеет. Если это шутка такая, то мне не смешно.
   Он улыбнулся, обнажив белые зубы. Этот хлюст, видно, немало времени проводил перед зеркалом.
   - А может, я просто хотел проверить, каков ты за баранкой. Не люблю, понял, когда у меня всякие под ногами путаются. Особенно такие вот столичные клоуны при галстучке. Френсис, может...
   Словечко "клоун" резануло мой слух. Нежданно-негаданно мне обломилась удача - ведь в рекламной кампании вокруг передачи о Томасе участвовал ещё кто-то, о ком я даже и не подумал раньше. Кей ведь говорила о том, что она подсадила "клоуна в публику", чтобы после выхода телешоу на экраны он задержал Томаса. Это означало, что этот самый "подсадной клоун" должен быть в курсе всего и что ему - или ей - все про меня было известно или очень легко было разузнать. А что если он опередил телевизионщиков, насел на Томаса, попытался его шантажировать, и у них все кончилось дракой с клещами? Нет, не годится. У Томаса не было ни гроша. Ладно, к черту все эти "почему" - сейчас самое главное выяснить, кто был этим самым "подсадным", а уж потом...
   Я смотрел сквозь Вилли, лихорадочно соображая, и только сейчас понял, что он хлопает меня ребром правой ладони по плечу и по шее, приговаривая:
   - Ну я так и знал, что ты в штаны наложишь!
   Его "удары" не причиняли мне боли, и я сначала подумал, что с ним истерический припадок, а потом догадался: этот чудак пытался изобразить прием дзюдо - удар ребром ладони, которым можно переломить кость и даже убить, если правильно его применить. Наверное, этому его учили, когда он служил в десантных войсках, да так и не научили. Я изо всей силы вонзил ботинок в его правую лодыжку. Он взвыл и присел, схватившись рукой за ногу, а я тут же проделал то же самое с его левой лодыжкой, после чего он шлепнулся на землю. застонав и сдерживая крик.
   - Вот так-то, Вилли, видишь, обошлось даже без рукоприкладства. И хотя это не твое собачье дело, сообщаю: Френсис просто показывает мне ваш город. Продолжай надраивать свои ботинки и держись от меня подальше, а не то я тебя уделаю по-серьезному и, может быть, даже запачкаю тебе ботинки - твоей же кровью.
   Я вернулся к "шевроле", сел за руль и поехал, поглядывая на парня в зеркало заднего вида Я надеялся, что нагнал на Вилли страху. Придурок за рулем иногда бывает опаснее придурка с пушкой.
   Он так и остался сидеть на дороге, держась за обе лодыжки. Меня поначалу страшно обрадовала догадка о подсадном, но потом я помрачнел. Одно было ясно: мне ни за что не узнать, кто в Бингстоне подсадной. А это значит, что мне надо возвращаться в Нью-Йорк и встречаться с Кей - а вот она-то как раз меня сильно смущала. Уж больно много тут всяких необъяснимых совпадений, заставляющих меня подозревать её в нечестной игре. Можно, конечно, было попробовать позвонить ей, но это очень рискованно. Я решил заняться поисками "подсадного" чуть позже, потому что эту версию требовалось обдумать как следует. Вообще-то в каком-то смысле я увидел в ней обнадеживающий знак, ведь она доказывала, что надо копать глубже и что, может, я чего и нарою. Или я просто дурак и копаю себе могилу?
   В Бингстоне мусор сжигали, и "Холмы" представляли собой неровное поле с огромными кучами золы, разбитых бутылок и прочей несгораемой рухляди. Раз в два месяца, видимо, бульдозер сгребал свежий мусор в новые кучи. При подъезде к "Холмам" я почувствовал витающий в воздухе характерный аромат таинственный смрад гниения и смерти.
   В сотне ярдов справа от одной из куч давно сожженного мусора - наверху уже поросшей бурьяном - ютилась выбеленная ветрами и солнцем хижина, которой последние сто лет не касалась малярная кисть. Окна были закрыты пожелтевшими газетами и картонками. Из прилепленной к задней стене кирпичной трубы вился почти прозрачный дымок. По выбитым ступенькам я поднялся на широкое крылечко с двумя прорванными креслами-качалками. С крыльца открывался угрюмый вид на мусорную пустыню, и пепельные горы высились вокруг хибарки со всех сторон, точно песчаные ледники.
   Миссис Симпсон меня удивила - она оказалась чистенькой очень веселой и приветливой старушкой, похожей на свежеиспеченную булочку. Седые волосы, расчесанные на толстенькие прядки, были аккуратно уложены вокруг головы, а на пухлом темном лице не было ни морщинки, вот только над беззубым ртом виднелись седые неровные усики да один глаз закрывало бельмо. Ее свитерок и простое платье были тщательно отглажены, а на ногах у неё я заметил новенькие тапочки. Комната, в которую я попал, открыв дверь - видно, единственная в этой хибаре, - явила моему взору музей старинной мебели, с угольной печкой, пылающим камином, масляной лампой, какими-то безделушками и широкой кроватью под безукоризненно белым покрывалом. Но, разумеется. повсюду витал этот мусорный запах.
   Миссис Симпсон на вид можно было дать и восемьдесят и девяносто, если не сто лет, говорила она с чуть заметным южным выговором:
   - Входи. Давненько меня уже не навещал такой молодой щеголь. Входи, парень.
   Она кивнула на стул, перевязанный проволокой и веревочками. Стул обманул мои худшие предположения и не рассыпался, когда я осторожно водрузил на него свой зад.
   - Моя фамилия Джонс, миссис Симпсон. Я писатель, журналист и хочу... мм... написать репортаж об убийстве Томаса в раздел криминальной хроники. Хотелось бы поскорее, пока, знаете, это ещё не стало вчерашней новостью. Я решил, что вы смогли бы мне рассказать об Обжоре Томасе.
   - Я про тебя знаю - ты музыкант, остановился на постой у Дэвисов... прокаркала она, покачиваясь в качалке и не спуская с меня своего пристального взора. - Что-то все заинтересовались вдруг Обжорой. Вот давеча приезжали люди с кинокамерами да светильниками, все расспрашивали про него. Сняли меня и мой дом на кинопленку. Жаль, что им так сильно не интересовались, когда он был мальчишкой.
   - Расскажите мне, что он был за человек?
   - Человек? Я никогда не знала его как человека. Для меня Обжора был ребенком, белым ребенком.
   - А как он уживался с цветными? - спросил я, стараясь её разговорить. - Я знаю, что одно время вы жили тут все вместе.
   - Да, тут везде стояли дома. До соседей было рукой подать. Мы все ходили на одну колонку, да в одну уборную. А теперь хотят, чтобы я отсюда съезжала. А зачем? Я их спрашиваю - зачем? Я уже стара для переездов. Все мои дети перемерли или разъехались кто куда. Я одна-одинешенька, так зачем же мне сниматься с насиженного места? Никто мне не предлагал отсюда переезжать, когда я была помоложе. Ты знаешь, я же родилась в семье раба!
   Перед глазами этой старухи, наверное, прошла добрая половина национальной истории нашей страны, но у меня не было времени выслушивать её мемуары.
   - Так что Томас, он...
   - Имей терпение, парень. Не так-то часто мне удается поговорить с кем-то. Помню, раньше-то мальчик Томас частенько спал вот в этой самой комнате, на циновке у камина. Частенько я давала ему поесть. А он приносил мне дрова с "Холмов", разводил огонь, когда я устраивала стирку. Он испортился только повзрослев, когда с ним и приключились все эти неприятности.
   - А как он испортился?
   - Как все белые. В последний раз я видела его перед тем, как он попал в историю из-за этой Мэй, я проснулась ночью от звона стекла и вижу - одно мое окно разбито. Он стоял перед домом и держал в руке камень. Пьяный пришел. Он все пытался стать пьяницей, да ничего у него не выходило. Много раз он только делал вид, будто сильно пьяный, потому как точно знаю, что он после нескольких рюмок сильно болел. Вот я стою перед ним в дверях и спрашиваю: "Зачем ты разбил окно?", а он мне: "Ну и что ты мне за это сделаешь, старая негритоска?" Я ничего ему не ответила, только глядела на него. Он ближе подошел, а зрачки блестят, точно весь выпитый виски залил ему глаза. Но я его не боялась. Никогда. Он подошел прямо ко мне, вот так. Потом выронил камень и заплакал. Как ребенок. И говорит: "Матушка Симпсон, дайте мне стакан воды". Он всегда называл меня "матушкой" Дала я ему напиться, а он вытащил пригоршню бумажек, дал мне пять долларов, чтобы я стекло вставила, и стал просить прощения. Вот так я его последний раз и видала. Плакал как малый ребенок.