Лэйтон Эдит. Великосветский переполох

   — Когда ты прекратишь свое подначивание, — сказал Майлс кисло, — как ты полагаешь, ты в состоянии будешь ответить на мой вопрос?
   — Нет, я не вижу ничего, что бы могло этому препятствовать. Она была больна, но сейчас все уже позади.
   — Хотя она еще недостаточно здорова, чтобы выносить ребенка?
   — О, ты теперь занимаешься медицинской практикой? — спросил Гарри насмешливо. — Нет, я этого не говорил. Она здорова, хотя и не та, какой была, выходя за тебя замуж. Но если ты предпочитаешь подождать, мне, конечно, нет необходимости говорить тебе о последствиях, которые может вызвать твое воздержание, а также о том, что ты можешь лишить свою жену определенного позитивного опыта. В таком случае я бы посоветовал тебе найти другую… Хорошо, не будем об этом, — добавил он, заметив, что выражение на лице Майлса предвещает бурю. — Тогда стоит заметить, — продолжил Гарри, — что часто внимание мужа оказывает поразительное воздействие на настроение женщины. А ведь она сказала, что ее самолюбие уязвлено. — Он посмотрел на Майлса. — Мне растолковать тебе, или ты предпочтешь почитать об этом в книге? У меня есть одна книжечка именно для таких случаев, и даже с картинками. Ее написал какой-то древний индус. Она написана не для дам, хотя в какой-то степени полезна и для них.
   — А, ты имеешь в виду «Камасутру», — сказал Майлс. — Бог ты мой, Гарри, неужели ты думаешь, что меня нужно просвещать в этом плане? Я читал ее еще в Итоне… нет, тогда я заучивал ее наизусть, как и большинство из нас. И как ты помнишь, опыт у меня имеется. — Он немного помолчал. — Итак, эти занятия не будут препятствовать ее выздоровлению?
   — Нет, если они доставляют ей удовольствие. С другой стороны, если нет… Если хочешь, моя медсестра может поговорить с ней.
   — Никакой необходимости, — быстро сказал Майлс. — Уверяю тебя, в этом нет никакой необходимости. Совсем наоборот.
   Гарри улыбнулся:
   — Очень хорошо! Некоторые врачи утверждают, что женщин благородного воспитания не стоит смущать такими понятиями, как оргазм. Моя жена считает, что такие доктора не имеют права жить. А она, могу тебе напомнить, имеет более благородное воспитание, чем я!
   Майлс засмеялся, но не из-за шутки своего друга. Он испытал такое облегчение, что улыбка не сходила с его лица.
   — Итак, мои дела на самом деле идут хорошо! — воскликнула Аннабелла, когда, открыв дверь, она увидела, что Майлс широко улыбается.
   — Действительно хорошо, — сказал он нежно. — Так они и будут идти дальше, это я тебе обещаю.
   — И где же ты был весь день? — с чуть наигранным недовольством спросила Аннабелла Майлса, откладывая в сторону щетку для волос и нарочито сердито глядя на него, когда он вошел в спальню. Она с печальным терпением ухаживала за своими отрастающими волосами, и каждый вечер, расчесывая их, пыталась определить, стали ли они в течение дня еще на миллиметр длиннее. Майлс подумал, что Аннабелла выглядит очень соблазнительно, и не преминул сказать ей об этом.
   — Ты готов сказать что угодно, чтобы затащить меня в свою кровать, — насмешливо заметила она. — Но где же все-таки ты был?
   — Дела, как я тебе и говорил. А как насчет наших дел? Она протянула к нему руки.
   Майлс засмеялся и сгреб ее в охапку.
   — Да, время для чудодейственного средства доктора Пелема, — сказал он, увлекая ее к кровати. .
   Прошла неделя со времени их визита к Гарри, который подтвердил, что дела у нее идут прекрасно. И каждую ночь ее ждали объятия Майлса. Каждую ночь он занимался любовью с ней, нежно, хотя и не до конца, удерживая себя от окончательного этапа, но, заботясь о том, чтобы доставить ей умиротворение, после которого она могла спокойно погрузиться в сон.
   Он не просил ее о большем, хотя ему хотелось бы получить от нее так много.
   Сейчас, смеясь, Майлс спешно сбросил одежду, и они вместе упали на кровать. Так они делали каждую ночь с того момента, как он вновь прикоснулся к ней, они целовали и ласкали друг друга, его руки и губы в конце концов полностью снимали ее напряжение. Но сегодня после этого она не заснула тотчас, как это обычно бывало.
   — Я могу сделать для тебя нечто большее, — наконец произнесла она озабоченным шепотом, когда они лежали в объятиях друг друга. — И ты говорил, что это возможно, и я слышала кое-какие разговоры об этом.
   — В самом деле? — осторожно спросил он. — И что же за разговоры ты слышала?
   Он представил себе, как суровая медсестра Селфриджа читает ей лекцию, и, он мог поклясться в этом, в паху у него похолодело.
   — Дома, — ответила она, избегая смотреть ему в глаза, — слуги говорили об этом. А на вечерах и различных суаре шептались об этом некоторые женщины. Они обсуждали способы, с помощью которых джентльмен мог бы… получить удовлетворение, другие способы, помимо… этого.
   Он улыбнулся, довольный ее вопросом.
   — Итак, есть другие способы, — сказал он, пытаясь говорить спокойно, чтобы голос не выдал охватившего его волнения. — Ты уверена, что хочешь знать больше?
   Она кивнула, и коротенькие кудряшки щекотнули его подбородок.
   — То, что ты делаешь для меня, — сказала она тихо, обращаясь к его ключице, — я могу делать для тебя, верно?
   — Какая сведущая ученица или, следует сказать, подслушивающая? Да, ты можешь некоторым образом. Очень хорошо, мы займемся этим завтра ночью, если ты хочешь. Но в этом намешано много анатомии, некоторые латинские термины, а также подозрительные французские выражения, как ты, вероятно, слышала.
   Она хихикнула.
   — Нервно, — подумал он. — Попробуй, любимая, — сказал он нежно, — это не так плохо.
   Он взял ее руку в свою и впервые направил к себе, сжимая ее пальцы вокруг своего напрягшегося естества. Трудно было сказать, кого больше поразило это прикосновение.
   — Ну вот, — проговорил он хрипло. — Это ведь совсем не так страшно? В конце концов, мне ведь приходится делать это, и не реже четырех раз в день.
   Аннабелла рассмеялась, и напряжение исчезло, а прикосновение стало увереннее. Ей показалось это приятным — его кожа была теплой и гладкой, эта часть его тела была такой же сильной, как и все тело, но гораздо более чувственной.
   Он поцеловал ее и вновь близко прижал к себе.
   — Да, — сказал он, сжимая свою руку поверх ее руки, чтобы показать ей ритм. — Вот так, и быстрее, пожалуйста.
   Она была изумлена и восхищена тем удовольствием, которое она доставляла ему, и тем, какой могущественной она ощущала себя в этот момент. Но она была озадачена.
   — Майлс, — спросила она позже, когда его сердцебиение пришло в норму, — почему ты просто не вошел в меня? Я хочу сказать, как ты делал в нашу брачную ночь?
   — Потому что ты еще слишком слаба, чтобы вынашивать ребенка.
   — Гарри мне этого не говорил. Он говорил об этом с тобой?
   — В этом не было необходимости. Когда ты будешь достаточно сильной, чтобы перебросить меня через плечо, тогда ты будешь готова вынашивать моего ребенка. А это будет уже скоро, — добавил он, — поэтому мне стоит последить за своим поведением.
   — Пожалуй, не помешает.
   Она улыбнулась и свернулась калачиком рядом с ним.
   «Великолепное начало», — сонно подумал он. Поразительно, но когда они оказывались в постели, она становилась совсем другой женщиной — напрочь исчезали все ее светские условности. Он был доволен и горд тем, что именно она явилась инициатором сегодняшних ночных утех, совершенно самостоятельно, без всяких намеков или просьб с его стороны. Раньше он думал, что такая женщина, как Аннабелла, будет воспринимать его услуги как должное. А вместо этого она задает ему вопрос о том, как она может облегчить его состояние. Может быть, она изменилась в результате своей болезни? Или вследствие его стараний? А произошла ли вообще какая-либо перемена? Была бы она такой же щедрой, если бы не теряла своей внешней привлекательности? В любом случае жаловаться ему было не на что. Она светилась страстью. Что же касалось его, он ощутил некоторое облегчение, но даже теперь ему казалось, что он может умереть от чувства неудовлетворенности.
   Но Майлс не мог забыть, как быстро она заболела и как близко подошла к смерти. Аннабелла еще не была готова к полноценным ласкам, и он подождет. Но несомненно, он может придумать, чем им заняться. Он заснул, улыбаясь при мысли об этом.
   — Она будет в платье терракотового цвета, который, как мне казалось, не сочетается с ее цветом лица, — объясняла Аннабелла, когда они с Майлсом прогуливались, следуя за Камиллой, которая шагала впереди вместе с парой своих беспокойных собак. — Но мама выбрала самый тонкий оттенок и велела добавить серебристую накидку, чтобы еще больше снизить насыщенность цвета, и в этом наряде Камилла выглядит прекрасно. Мы будем ею гордиться.
   Майлс накрыл своей рукой ее маленькую руку в перчатке и улыбнулся ей. Он настоял на том, чтобы сопровождать их в ежедневных утренних прогулках по парку.
   — Тебе нужен кто-то более солидный, чем лакей, — сказал он Аннабелле. — Кроме того, прогулки доставляют мне удовольствие. Сейчас это практически единственное время, которое мы проводим вместе, —добавил он, глядя на нее с теплой улыбкой.
   — А как насчет ночей? — прошептала она. Они обменялись заговорщическими улыбками.
   Он посмотрел на нее, теперь в его взгляде читалось удовольствие. На ней был капор, скрывающий волосы и выгодно выделяющий ее очаровательный профиль. Во время этих прогулок, даже в теплые дни, она всегда носила мантилью, чтобы никто не мог обратить внимание на ее фигуру. Но каждую ночь он видел и чувствовал, что тело Аннабеллы вновь обретает былые формы. Уже скоро, обещал он сам себе…
   Его не удивляло владеющее им страстное желание обладать ею, но он поражался шквалу эмоций, который обрушивался на него, когда он только видел ее, захлестывающей его волне чувств, когда она всего лишь улыбалась ему при посторонних. Он женился по расчету и получил настолько больше, чем рассчитывал или даже чем это обычно бывает. Но Майлс пока еще не был готов сказать ей об этом, как и не был готов вновь по-настоящему заниматься с ней любовью. Последнее, однако, объяснялось не только ее состоянием, но и его собственным самолюбием.
   В отношении причин вступления в брак они оба были реалистами. Она не могла знать, что его чувства изменились, он еще и сам не привык к этой поразительной мысли. Но ведь ее чувства, возможно, остались прежними. Сейчас она ценит его, это он знал. Он готов поспорить, что нравится ей. Его интимные знаки внимания доставляли ей большое удовольствие. Но Майлс продолжал задавать себе вопрос: будет ли когда-нибудь в это действо вовлечено ее сердце? Потому что, похоже, свое он потерял — из-за нее.
   На это он не мог рассчитывать,
   Она не переставала изумлять его. Женственная, но смелая, умная, даже мудрая, она к тому же была хорошо образована. Ему нравилось беседовать с ней, смеяться с ней — одним словом, к своему огромному удивлению, Майлс обнаружил, что крепко любит ее. И все же, даже если она не ответит ему взаимностью, он не может винить ее за это. В конце концов, ведь их брак был сделкой. Она не нарушила условий договора. Нарушил он. Полюбив ее.
   — Камилла должна уже быть готова к выходу, — сказала Аннабелла. Она засмеялась. — Звучит так, словно речь идет о фаршированном гусе, готовом к подаче на стол, не так ли? Но конечно, это не так, она просто прелесть. Мы велели ей не егозить и следить за своей речью, потому что она говорит как помощник конюха. Но я все-таки думаю, что она будет иметь огромный успех! Эдакий мальчик из конюшни. Почему ты такой мрачный? — спросила она, обратив внимание на молчание мужа.
   — Не мрачный. Испытывающий опасения. Ты с твоей матушкой, как пара капитанов, экипированных к битве. У лондонских мужчин нет ни одного шанса. Как не было у меня.
   Это была достаточно безобидная реплика, но ему трудно было сохранять невозмутимость. Он был поражен, когда почувствовал, что кончики ушей у него запылали, в то время как он ожидал ее ответа. Нелепость ситуации изумила его. Они были так близки и в то же время во многих отношениях оставались чужими. Он спал с этой женщиной каждую ночь, и она охотно принимала его ласки. Может быть, она воспримет намек на его чувство с таким же восторгом?
   — У тебя ведь не было шанса? — спросила она. — Но ты и не стремился к браку по любви.
   Он открыл рот, чтобы сказать, что думает, когда она добавила:
   — Как, впрочем, и я.
   Услышав это, он сжал губы. Несмотря на то что он всячески торопился полностью отдать ей свое тело, свою душу он не отдаст ей, пока не будет уверен в том, что она будет принята.
   Из чувства гордости и еще потому, что он не мог забыть о ее репутации. Говорили, что она играла мужчинами, потому что не могла заполучить того, кого действительно хотела. Утверждали, что у нее острый язычок и живой ум, и она оттачивала их на незадачливых ухажерах. Она славилась насмешливым, бессердечным отношением к ним.
   Все это было ему известно, когда он женился на ней, но тогда это не имело никакого значения. Имеет теперь. Он был связан с ней до конца жизни. Он мог бы смириться с тем, что она не отвечает ему взаимностью. Но он не мог — он это знал точно — перенести пренебрежительное отношение к своему чувству.
   — Итак, скажите мне, — сказал он небрежным тоном, — в чем будете вы?
   — Это важно?
   — Для меня очень.
   — Я не опозорю вас, — сказала она, открывая свой зонтик, который скрыл от него даже ее профиль.
   — Нет, — сказал он мягко, — вы этого не совершите никогда.

Глава 17

   — Ты в самом деле так думаешь? — спрашивала Аннабелла.
   — Я всегда говорю то, что я на самом деле думаю, — ответила Камилла.
   — И я, — сказала мать Аннабеллы.
   Элис промолчала.
   Аннабелла вновь внимательно рассматривала свое изображение в зеркале. Давно она этого не делала. Но сегодня у нее были на то веские причины. Она поддалась на уговоры Камиллы и сегодня должна была появиться на лондонском балу впервые с момента своего вступления в брак и после болезни. Она не хотела, чтобы ее жалели, но главным образом она не хотела вызвать любого рода сенсацию. Это должна была сделать Камилла. И она сделает.
   Камилла выглядела так, как и следовало выглядеть молодой девушке, которая собирается на бал, чтобы встретить там принца. Она все еще была слишком крепкой, если исходить из требовательных лондонских мерок женской красоты, но ее наряд был совершенным, волосы были уложены так, что выгодно оттеняли ее лицо, а само лицо было сияющим. Она справится. Но теперь и ее новоиспеченная невестка должна будет соответствовать. Поскольку в противном случае важнейший момент в жизни Камиллы будет омрачен.
   Камилла доказывала, что если Аннабелла останется дома, то это вызовет гораздо больше ненужных разговоров, чем если она отправится на бал. Аннабелла с неохотой уступила. Она понимала, что даже если бы это было возможно, ей не нужно выглядеть слишком хорошо. Она хотела выглядеть лишь достаточно похожей на саму себя, чтобы остановить все пересуды еще до того, как они начнутся. Потому что это был вечер Камиллы.
   Аннабелла продолжала смотреться в зеркало. В нем отражалась стройная женщина невысокого роста в скромном синем платье. Она выглядела несколько озабоченной, что было вполне объяснимо. Фигура была приятной, но не такой округлой, как того требовала мода. Треугольное личико все еще было бледным, но по крайней мере не выглядело изнуренным. Внимание привлекали ее большие голубые глаза. Но совершенно потрясающе выглядели ее волосы — беспорядочное переплетение коротких, как у юноши, пружинистых завитков, схваченных тонкой ленточкой, — они производили впечатление мраморной шапочки на каменном фавне в классическом саду. Эта женщина в зеркале даже издали не была похожа на ту эффектно красивую леди Аннабеллу. Но для Аннабеллы это не имело значения. Для нее было важно лишь одно — чтобы она не производила скандального впечатления.
   Она отвернулась от зеркала и посмотрела на Камиллу, стараясь увидеть ее глаза.
   — Я не совершу ничего, что могло бы омрачить твой вечер, — сказала она. — В этом случае я буду страдать больше, чем если бы я осталась дома. Поэтому, пожалуйста, будь честной: если ты считаешь, что мне все-таки следует остаться дома, то скажи это сейчас. А может, ты думаешь, что тюрбан подойдет мне больше. Я хочу направлять тебя и находиться рядом с тобой весь вечер. Но поверь мне, в светском обществе первое впечатление является главным. Моя мама, да и твоя смогут опекать тебя так же, как это могла бы сделать я, кроме того, там будут Майлс и мой отец. Так что поддержки у тебя будет достаточно. Я вышла замуж за твоего бедного брата, — сказала она с притворным смехом, — таким образом, мое будущее устроено. Этот вечер — твой. Мне следует остаться или ехать?
   Камилла засмеялась.
   — Ты едешь, моя милая Белла. Даже если мне придется тащить тебя в бальный зал за волосы — они для этого уже достаточно отросли. А я это сделаю, даже если ты будешь вопить, как привидение-плакальщица^[3]. Разве это будет не потрясающее «первое впечатление»?
   Аннабелла нахмурилась.
   — Ты уверена, что в тюрбане я не буду выглядеть лучше?
   — А ты спроси Майлса, — ответила Камилла самодовольно. — Белла, — снова рассмеялась она, —ты действительно будешь первой красавицей бала.
   — Нет, — торжественно-серьезно произнесла Аннабелла. — Я бы не стала ею, даже если бы могла. Первой станешь ты.
   Они взялись за руки и начали спускаться вниз по длинной лестнице, их матери двинулись следом. Майлс и отец Аннабеллы уже ждали их.
   — Что ты сделала с моей сестрой? — обратился Майлс к Аннабелле, когда они спустились вниз. — Прекрасное, грешное создание, сейчас же верни мне мою сестру!
   — Думаешь, я и в самом деле приведу в восторг Лондон? — спросила Камилла.
   — Считай, что он уже покорен. Но сколько же работы ты мне задала. Теперь я начну отгонять от дома назойливых поклонников.
   Он повернулся к жене, которая здоровалась с отцом.
   — Вы только посмотрите! — выдохнул граф, держа дочь за руку и отступая назад, чтобы оценить ее внешний вид. — Должен признаться, я был задет, когда ты передала, что встретишься со мной только сегодня вечером. Но ничего удивительного. Ты хотела меня ослепить. Тебе это удалось. Ты выглядишь лучше, чем когда-либо. — Он заключил ее в свои крепкие объятия. — Слишком худая, — сказал он, вновь отступив и нахмурившись. — Надо сказать, что в этом есть своя прелесть, — поспешил добавить он, — но я привык к тому, что тебя было больше.
   — О, очень скоро будет гораздо больше. — Она рассмеялась, утерев глаза тыльной стороной ладони.
   — Аннабелла! — воскликнул он в восторге. — Я стану дедушкой?
   — О нет! — ответила она, ее глаза расширились. — Я только хотела сказать, что я ем все, что попадается мне на глаза.
   — Ну, я все же буду надеяться, — сказал он. Она опустила голову и начала теребить перчатки.
   — Как и все мы, — невозмутимо вступил в разговор Майлс. — Но сейчас нам пора отправляться, чтобы порадовать Лондон, представив ему двух прекрасных молодых леди.
   Аннабелла подняла голову и взглянула на него.
   — Мою сестру в первый раз, — сказал он с улыбкой. — И миледи впервые после ее возвращения.
   — Должно быть, здесь собрался весь Лондон! — ликовала Камилла. Они стояли в переполненном холле у самого входа, ожидая своей очереди быть представленными хозяину и хозяйке бала.
   — Нет, только те, кто что-нибудь собой представляет в Лондоне, — с достоинством произнесла матушка Аннабеллы.
   Аннабелла ничего не сказала. Она глядела прямо перед собой. Но Майлс, который держал ее за руку, чувствовал, как она дрожит. Он знал, что Аннабелла волнуется; ему казалось, что он почти слышит, как бьется ее сердце, и было немного жаль, что она совсем не рассчитывает на его поддержку. Но, как всегда, он был восхищен ее смелостью.
   Аннабелла отдала свою пелерину лакею и теперь стояла во всей своей красе. Наряд ее был изумителен, но, вне всякого сомнения, она не была той женщиной, которая весной вместе с ним покидала Лондон. Она не была более той изысканной миниатюрной Венерой, которую все знали и которой все восхищались. И сейчас она выглядела очаровательно, но уже в стиле девчонки-сорванца. И все же Майлс был уверен, что никогда не видел ее более привлекательной. В то же время он знал, что будет так думать, как бы она ни выглядела, поскольку он не только был пристрастен… но, на свою беду, безумно влюблен в нее.
   Было важно, чтобы дебют его сестры сегодня вечером прошел успешно, но он не волновался из-за Камиллы. Она вполне могла покорить город. Майлс беспокоился о своей жене. Для нее так важны были эти люди и их мнение. Он сжал ее руку и встретил ее удивленный взгляд — она словно забыла о его присутствии, а теперь вдруг вспомнила. Это причинило ему боль. Более того, она заставила его осознать, что, как бы ни прошел этот вечер, им предстоит пройти еще долгий путь.
   Он обнаружил, что нервничает из-за Аннабеллы, наверное, не меньше, чем она сама. Когда объявили их имена, он положил ее руку на свою и вместе с сестрой, взявшей его под руку с другой стороны, они вошли в зал.
   Ослепительно освещенная комната была заполнена людьми, разодетыми столь великолепно, как только они могли себе позволить. Теплый цветочный запах из беседок, заставленных цветами, наполнял воздух, с балкона доносилась музыка. Мелодии, исполняемые музыкантами, смешивались со звучащими вокруг разговорами и смехом. Майлс расслабился; казалось невозможным, чтобы одна крошечная персона произвела быстрое и сколь-нибудь значительное впечатление на это собрание.
   Но его жене это удалось.
   Майлс увидел, как все головы повернулись в их направлении. Он слышал, как разговоры запнулись и прекратились. Он увидел, что на нее устремились жадные взгляды, и в этот момент он ненавидел всех.
   Но выражение лица Аннабеллы не изменилось. Она ответила всем прямым взглядом и легкой улыбкой. И в этот момент Майлс окончательно и целиком отдал жене свое сердце.
   Первыми к ним подошли Деймон Райдер и его жена Джилли. Майлс напрягся. Отдает ли этот человек себе отчет в том, что любое его слово будет иметь большое значение для нее? Майлс даже пожалел, что не последовал своему первому побуждению и втайне не поговорил с ее старыми знакомыми и не упросил их сделать при их первой встрече комплимент ее внешности. Его удержало лишь то, что если бы ей вдруг стало известно об этом, ее реакция могла быть непредсказуемой. Но теперь он испытывал еще больший страх за нее.
   — Миледи, — сказал Деймон Райдер, наклоняясь к ее руке, — вижу, что вы окончательно поправились. Но за это время вам удалось создать совершенно новый облик. Вы выглядите великолепно.
   — Мне нравятся ваши волосы, — сказала Джилли Райдер.
   Аннабелла уже потянулась рукой к своим волосам, но потом опустила ее. Майлс задался вопросом, не воспринимает ли она их отношение как покровительственное или насмешливое. Пока он сам не мог в этом разобраться.
   — Что я слышу! — протянул худой и долговязый граф Драммонд, когда вместе с супругой подошел, чтобы поприветствовать их. — Мне воистину слышится щелканье дюжин ножниц миледи, — произнес он, склоняясь к ее руке, — полагаю, вы на несколько недель обеспечите работой лондонских парикмахеров, поскольку все светские дамы начнут обрезать свои волосы. Милая, — обратился он к своей жене, — будь любезна поставить меня в известность об этом заранее, поскольку, на мой взгляд, лишь немногие женщины способны подавать себя в таком стиле, как эта леди.
   Его жена улыбнулась.
   — Нет оснований для беспокойства, Драммонд, — сказала она. —Хотела бы я иметь такую прическу, но боюсь, что мне она не пойдет.
   — Да, — согласился ее муж, — она может выглядеть столь очаровательно только на леди Пелем. Это вариант прически прошлого поколения в стиле «жертва», не так ли, — спросил он Аннабеллу, вынимая свой монокль, чтобы получше рассмотреть ее. — А как вы ее называете? .
   — Что ж, я была жертвой, — непринужденно ответила она, — но я бы назвала эту прическу «Воскрешение», потому что она у меня появилась, когда все думали, что я вот-вот умру.
   — Половина женщин в этом зале умрут, если у них не появится такая же! — торжественно заявила Джилли Рай-дер. — Жаль, что мои волосы не вьются — я бы их обязательно состригла, если бы могла выглядеть, как вы. — Она провела рукой по своим золотым шелковистым волосам и сердито-обиженно произнесла: — Но я с такой прической буду выглядеть лысой. Как умно вы придумали!
   — Леди Аннабелла всегда отличалась своим умом, — сказал рыжеволосый джентльмен с военной выправкой.
   Заподозрив насмешку, Аннабелла нацепила маску высокомерия. Раф Далтон был одним из ее поклонников. Однажды в порыве раздражения она обошлась с ним довольно жестоко. А потом еще раз, чтобы поквитаться с ним за то, что он женился на другой. Он считался порядочным человеком, но она вся собралась, готовая к ехидному выпаду или чему-то более неприятному.
   — Мы беспокоились о вас, — произнес он с самым искренним выражением. — Очень приятно вновь видеть вас.
   — Да, мы очень рады, — с сердечной улыбкой произнесла его симпатичная жена.