Страница:
— Проктор тоже хотел, чтобы жена была его украшением, — продолжил Майлс, — а еще он хотел получить деньги моего отца. Когда он до них добрался, причем поразительно быстро, он нашел, как еще можно использовать мою мать, вернее, ее имя и положение в обществе. Именно они обеспечили ему доступ в лучшие дома, поскольку, несмотря на то что у него имелись кое-какие фамильные связи, он не был принят в свете, а ему хотелось проникнуть в высший свет, чтобы иметь возможность выуживать у людей их деньги. То, что он разорял нас, еще можно было вынести, но то, что он нас позорил, было невыносимо. — Майлс помолчал. — Извините за нечаянный каламбур. Действительно невыносимо. Точнее — нестерпимо. Я покинул страну, потому что не мог более его терпеть, а он не мог, да и не хотел обеспечивать меня, впрочем, похоже, он не мог обеспечивать и свою семью. Его денежные махинации открылись, прошел слух, что чистокровные верховые лошади, которых он так удачно продал по непомерно высокой цене, на самом деле принадлежат кому-то другому, повсюду шептались о его шулерстве за карточным столом и при игре в кости. На наши деньги ему становилось все труднее вести тот образ жизни, к которому он привык. А деньги эти покидали его так же быстро, как и удача за игорным столом.
Родители моей матушки давно умерли, и ее отец, как это принято, оставил свое состояние сыну. Я пошел служить на флот. У меня не было денег, чтобы купить офицерский чин в армии, но мне сказали, что во флоте можно продвигаться вверх по карьерной лестнице за счет собственных способностей. Так я и делал. Я приложил очень много усилий.
Он разжал кулаки и посмотрел на свои ладони.
— Мозоли сейчас не так заметны, но у меня их было немало. Но оно того стоило. Я очень старался, и мои старания сделали из меня мужчину — богатого мужчину. «Платил за это я годами на чужбине», — тихо произнес он и улыбнулся. — Высокопарно, но верно. Мне нравилось ходить в море, нравилось видеть перед собой открытое, свободное пространство, поэтому такая работа мне очень подходила.
— Но ведь это опасно!
— Опасно? — Он рассмеялся. — Я был молод, недоволен жизнью на суше и настроен патриотически. Опасностей я боялся меньше всего. Нет, я ничего не имел против службы, но я мог бы прекрасно прожить без этих лет вдали от Англии, без долгих походов под парусами, вдали от дома и семьи… — Он замолчал, увидев выражение лица Аннабеллы. — Пожалуйста, не надо меня жалеть. Я выжил и извлек пользу для своего ума, тела и банковского счета. Самым большим моим желанием на службе его величеству было желание вернуться домой, чтобы показать Проктору, как много мне удалось достичь и как мало я сделаю для него. Но когда я покинул судно, меня тут же отправили с поручением по делам его величества, и я в течение некоторого времени не имел связи с домом. Когда же я наконец вернулся, то обнаружил, что у меня отняли мой приз — Проктор давно скончался. Все, что у меня осталось, — это мое состояние и моя семья. — Его усмешка была сардонической. — Бедняга я, правда? У меня есть больше, чем у большинства людей, и нет никакого права жаловаться.
Майлс уселся напротив Аннабеллы, выжидательно глядя ей в глаза.
— Итак, — произнес он с неожиданным смешком, — только посмотрите, что я делаю! Я прошу вас рассказать о вашей жизни и без умолку говорю о своей. Так не годится, но по крайней мере я показал вам пример. Теперь расскажите мне о себе. Чем вы любите заниматься? Мы можем провести наш медовый месяц традиционным образом, но ведь мы же можем использовать это время и для того, чтобы лучше узнать друг друга.
Аннабелла расслабилась. Что она умела — так это поддерживать разговор. Ей казалось, что вести светскую беседу она будет в состоянии и на смертном одре… Аннабелла начала говорить и умолкла. При мысли о смертном одре слова замерли у нее на языке, но тут она заметила испуганный взгляд Майлса и увидела, что он поднимается на ноги.
— Не волнуйтесь, со мной не случилось припадка, — сказала она, сделав ему рукой знак, чтобы он сел. — Мне так много надо вам сказать, что я просто не знаю, с чего начать. Я собиралась «поддержать разговор». Но потом я вдруг поняла, что это будет не то, что вы хотели бы услышать. Я умею вести очаровательный разговор о пустяках. Это нужно уметь, если ты хочешь иметь успех в обществе. Но такой разговор ничего не расскажет вам обо мне, он лишь продемонстрирует, что я умею это делать. На мой взгляд, самый лучший способ узнать обо мне — это провести со мной какое-то время. Думаю, что время расскажет вам то, что вы хотите узнать. У него был недоуменный вид.
— Великолепный ответ. Так меня еще никто не озадачивал. Неудивительно, что вами так восхищаются в обществе. Итак, — сказал он, услышав, как она рассмеялась, — вы хотите, чтобы я жил с вами? Хорошо. Думаю, я смогу это устроить.
Она бросила на него лукавый взгляд, такой, который некогда свел бы с ума толпу мужчин.
— Вы полагаете, что можете жить вместе со мной? Это для вас что-то новенькое, не так ли?
— В таком случае эта новость для меня очень приятна.
Она улыбнулась, но настроение вдруг испортилось. Какой бы очаровательной ни была эта игра словами, для пары, проводящей свой медовый месяц, подобный разговор был абсурдным. Такие разговоры им следовало вести в период ухаживания. Ведь сейчас у них был медовый месяц — время, которого новобрачные так ждут до свадьбы и которое они проводят вдвоем. Так происходит, когда влюбленные узнают друг друга до свадьбы, а медовый месяц — это время, когда они познают друг друга.
Это напомнило ей о том, что необходимо еще что-то сказать, что-то очень трудное. Она всегда отдавала свои долги, а теперь не могла. Она заставила себя заговорить, хотя ей пришлось опустить при этом глаза.
— Мне очень жаль, что так проходит наш медовый месяц, — произнесла Аннабелла без всякого выражения. — Но вскоре я смогу быть вам женой… во всех смыслах…
Она подняла глаза, и прежде чем Майлс сумел овладеть собой, успела заметить на его лице выражение некоего отторжения.
— Вы просите прощения? — спросил он, и его выражение смягчилось. — Но вам не за что просить прощения. И я вполне мог оказаться на вашем месте. Что до ваших супружеских обязанностей, прошу вас поверить, что я согласен подождать, пока вы не поправитесь.
Но промелькнувшее на его лице выражение неприятия уже сказало ей все. Его приводила в ужас сама мысль о физической близости с ней.
— Ну вот! Я совсем не хотел, чтобы вы снова начали плакать. — Он взял ее за руку. — Скажите мне, вы утомились? Неудивительно. Вы слишком быстро идете на поправку. Отнести вас наверх?
Она кивнула.
Майлс сгреб ее в охапку и понес по лестнице. Аннабелла крепко обняла его за шею. Не потому что боялась, что он ее уронит, а потому что не хотела, чтобы ему было тяжело… и потому что поняла, как это приятно.
Он нес ее так бережно, что это опять вызвало у нее эти треклятые слезы. Она спрятала голову у него на груди. Под кончиками пальцев Аннабелла почувствовала мягкие и чистые волосы у него на груди. Она вдыхала его запах: лимонного мыла и его собственный, не поддающийся описанию, пленительный аромат.
Взгляд Майлса был прикован к лестничным ступенькам, когда они поднимались, и она принялась исподтишка наблюдать за ним. Темные ресницы были короткими, но очень густыми. Раньше она этого не замечала. Но ведь раньше она и не рассматривала его так внимательно или, скорее, в упор, возможно, оттого, что во время их помолвки она мало обращала на него внимания, так и не позволив себе задуматься над тем, что она действительно выходит за него замуж. Возможно, еще и потому, призналась она себе сейчас, что она ощущала неловкость, встречая живой, понимающий взгляд его серо-голубых глаз.
Он очень привлекательный мужчина, вновь подумала она и удивилась, какие глупости приходят ей в голову. Конечно, он кажется ей привлекательным! Ведь кроме него здесь нет мужчин. Но он-то здесь, и он не только внешне привлекательный, но и добрый, порядочный мужчина, раньше она никогда по-настоящему не осознавала этого. Как же ей повезло… повезло ли?
— Что, опять слезы? — чуть хрипло спросил он. — Ну, ну, миссис Фарроу сварит вам один из своих восхитительных эликсиров, и вы глазом моргнуть не успеете, как снова почувствуете себя хорошо. Вы так быстро и так хорошо поправляетесь, это всего лишь небольшой рецидив. Ну все, все, — начал он успокаивать ее тихим проникновенным голосом, — не надо столько плакать, а то нас сейчас смоет вниз по лестнице…
Аннабелла перестала плакать и засмеялась. Но ее смешок был искусственным. Он говорил с ней как с ребенком. Сколько же времени пройдет, задалась она вопросом, когда он снова будет смотреть на нее как на женщину? Если вообще будет.
— Я люблю танцы не меньше, чем рыбалку, — сказала она.
Он замер, посмотрел на нее и поднял брови.
— И театр, как вам известно, а еще я люблю читать романы Минервы Пресс, но этого вы пока не знаете. Еще мне нравятся поросята из марципана, а если говорить о поросятах, то я сама, как поросенок, не могу удержаться от обжорства, если передо мной банберийская слойка с изюмом и цукатами или пирог со смородиной. Спрашивайте меня о чем угодно, Ма…
Она собиралась произнести: «Спрашивайте меня о чем угодно, Майлс». Но запнулась на полуслове, осознав, что никогда не обращалась к нему по имени. Она вышла замуж за человека, который был ей чужим, она даже в постель легла с чужим человеком, и таким он мог остаться для нее навсегда. Возможно, ему больше не захочется иметь с ней интимную близость, но, конечно, чувство долга возьмет верх над нежеланием заниматься любовью с непривлекательной женщиной.
— В чем дело? — спросил он.
Она сильно затрясла головой, боясь разрыдаться. Все это было правдой, и она досадовала на саму себя, и ей было стыдно, что глаза у нее на мокром месте. Но от всего этого у нее в глазах появилось еще больше слез.
— Ну хватит, хватит! — сказал он и двинулся вверх по лестнице. — Вам пора в постель, миледи. Скоро вам станет лучше, и, как только это произойдет, мы отправимся домой. В любом случае мы не собирались задерживаться здесь надолго. Поверьте мне, вы лучше будете чувствовать себя, как только мы окажемся у меня… у нас дома, в моей семье.
Охвативший Аннабеллу испуг вмиг высушил все ее слезы.
— Говорю вам еще раз, на щеках у вас румянец, синяки сошли, вы можете смотреть на себя без всякого содрогания, — сказала миссис Фарроу Аннабелле. — Вы поправляетесь гораздо быстрее, чем вам кажется.
Аннабелла отвернулась от зеркала и молча оттянула платье, показывая, как оно стало ей велико.
— Едва ли имеет смысл ушивать его, поскольку скоро все ваши платья будут вам впору, — невозмутимо сказала миссис Фарроу.
Аннабелла пристально посмотрела на нее и демонстративно сорвала с головы свой кружевной чепец. На голове уже появился темный пушок, который больше походил на тень, чем на волосы.
Выражение лица миссис Фарроу не изменилось.
— Да, они отрастают. И уже начинают виться.
— Да, очень привлекательно. Выглядит точь-в-точь как прежние волосы, только не такие пышные, — горько сказала Аннабелла, опуская взгляд и вновь натягивая на себя чепчик.
— Волосы у вас отрастают, — сказала миссис Фарроу. — Вы уже можете ходить самостоятельно, и ветром вас не сдувает. А вчера вы даже ходили ловить рыбу…
— Вчера я сидела на берегу и смотрела, как он ловит рыбу, — поправила ее Аннабелла. Она замолчала, вспоминая. Не важно, что сама она не могла ловить, ей было достаточно интересно просто наблюдать.
Майлс был прекрасным рыболовом, он очень умело забрасывал удочку, но не это доставило ей такое удовольствие. Они молчали, чтобы не распугать форель, но тем не менее они общались. Он позаботился об этом, хотя это означало, что он ничего не сможет поймать. Вместо того чтобы сосредоточиться на рыбалке, он развлекал ее. Мимикой и жестами Майлс показывал, что именно собирается делать, пока она не начинала давиться от едва сдерживаемого смеха. Он притворялся, что поскользнулся на камне и вот-вот свалится в воду, демонстрировал свое недовольство, когда намеренно неудачно закинул удочку. В следующий раз Майлс изображал преувеличенную радость, сменившуюся ужасом, когда он якобы почувствовал что-то на крючке и… потерял наживку.
Он ничего не поймал. Но Аннабелла получила такое огромное удовольствие, на которое даже и не рассчитывала.
Миссис Фарроу заметила ее озабоченность и добавила:
— Вы находитесь здесь уже больше месяца; его семейство наверняка уже начинает волноваться.
— Они ни в коем случае не думают, что у нас счастливый медовый месяц, — отрезала Аннабелла. — Он сообщил им о моей болезни. А если вы переживаете из-за того, что вам приходится приходить сюда и ухаживать за мной, то в этом нет необходимости, — добавила она высокомерно. — Я прекрасно могу обходиться без посторонней помощи.
— Именно в этом и заключается моя задача, — ответила миссис Фарроу и улыбнулась. — Я пришла, чтобы заботиться о вас, пока вы нуждаетесь во мне. Но, миледи, возможно, это удивит вас, я здесь, чтобы заботиться не только о вашем здоровье. Вы умная и энергичная женщина, и этими вашими качествами я восхищаюсь. И вы добрая, несмотря ни на что. Болезнь может превратить человека в чудовище, по крайней мере я видела многих женщин, которые отвратительно обращались со своими друзьями и родственниками. Вы всегда вежливы, даже со слугами. И как бы язвительно вы ни высказывались, когда у вас плохое настроение, сарказм отличается от швыряния вещами. Поверьте, мне не раз приходилось уклоняться от брошенного в меня ночного горшка.
Аннабелла не смогла сдержать улыбку, а миссис Фарроу продолжала:
— Вы начитанны, и у вас хорошее чувство юмора. Я рада, что познакомилась с вами. И я предлагаю вам отправиться в Холлифилдс не ради себя, но ради вас и ради него. Время пришло.
— Дорогая, милая миссис Фарроу, — вздохнула Аннабелла, ее плечи грустно поникли, — вы правы. Пожалуйста, простите мне мою резкость. Я так благодарна вам, вы так много для меня сделали. Вы видели меня в самые плохие времена и помогали мне достойно их переносить. И поэтому я говорю вам то, чего не сказала бы, возможно, просто не могла бы сказать кому-то другому: я бы отправилась хоть завтра, но… я боюсь. — Взгляд Аннабеллы молил о том, чтобы ее поняли. — Все дело в том, что я избалована, — сказала она. — Я была такой красавицей. Это не самонадеянность, по крайней мере теперь, когда я потеряла свою привлекательность. Но сейчас я понимаю, как много для меня это значило. Это было главным во мне. Я не говорю, что это всегда, да и вообще когда-либо помогало мне получать то, что я хотела, — добавила она с кривой усмешкой. — Вовсе нет. Но это отличало меня. Я ведь славилась своей красотой. Как же я смогу появиться в свете теперь, когда я так выгляжу? И смогу ли я вращаться в свете потом, ведь из-за этого я стану другой. Я уже стала. Я чувствую себя голой, я себя… просто не узнаю.
— В таком случае должна сказать, что пора узнать себя.
— Что готовит мне будущее? — прошептала Аннабелла еле слышно.
— Этого никто не знает, миледи, и это не зависит от внешности. Но мы не можем спрятаться от нашего будущего, в этом нет никакого резона. И даже если мы будем прятаться от него, оно все равно наступит. Вопрос лишь в том, хотим ли мы прожить это будущее, скрываясь, или нет.
Аннабелла подняла голову:
— Это вызов?
Миссис Фарроу пожала плечами:
— Можно воспринимать и так. Это всего лишь истина.
— Понятно. Никто никогда не посмеет сказать, что я не приняла вызова, какая бы ни была цена, — сказала Аннабелла. — В конце концов, я настоящий специалист по прыжкам в неизвестность, разве не так?
Глава 11
Родители моей матушки давно умерли, и ее отец, как это принято, оставил свое состояние сыну. Я пошел служить на флот. У меня не было денег, чтобы купить офицерский чин в армии, но мне сказали, что во флоте можно продвигаться вверх по карьерной лестнице за счет собственных способностей. Так я и делал. Я приложил очень много усилий.
Он разжал кулаки и посмотрел на свои ладони.
— Мозоли сейчас не так заметны, но у меня их было немало. Но оно того стоило. Я очень старался, и мои старания сделали из меня мужчину — богатого мужчину. «Платил за это я годами на чужбине», — тихо произнес он и улыбнулся. — Высокопарно, но верно. Мне нравилось ходить в море, нравилось видеть перед собой открытое, свободное пространство, поэтому такая работа мне очень подходила.
— Но ведь это опасно!
— Опасно? — Он рассмеялся. — Я был молод, недоволен жизнью на суше и настроен патриотически. Опасностей я боялся меньше всего. Нет, я ничего не имел против службы, но я мог бы прекрасно прожить без этих лет вдали от Англии, без долгих походов под парусами, вдали от дома и семьи… — Он замолчал, увидев выражение лица Аннабеллы. — Пожалуйста, не надо меня жалеть. Я выжил и извлек пользу для своего ума, тела и банковского счета. Самым большим моим желанием на службе его величеству было желание вернуться домой, чтобы показать Проктору, как много мне удалось достичь и как мало я сделаю для него. Но когда я покинул судно, меня тут же отправили с поручением по делам его величества, и я в течение некоторого времени не имел связи с домом. Когда же я наконец вернулся, то обнаружил, что у меня отняли мой приз — Проктор давно скончался. Все, что у меня осталось, — это мое состояние и моя семья. — Его усмешка была сардонической. — Бедняга я, правда? У меня есть больше, чем у большинства людей, и нет никакого права жаловаться.
Майлс уселся напротив Аннабеллы, выжидательно глядя ей в глаза.
— Итак, — произнес он с неожиданным смешком, — только посмотрите, что я делаю! Я прошу вас рассказать о вашей жизни и без умолку говорю о своей. Так не годится, но по крайней мере я показал вам пример. Теперь расскажите мне о себе. Чем вы любите заниматься? Мы можем провести наш медовый месяц традиционным образом, но ведь мы же можем использовать это время и для того, чтобы лучше узнать друг друга.
Аннабелла расслабилась. Что она умела — так это поддерживать разговор. Ей казалось, что вести светскую беседу она будет в состоянии и на смертном одре… Аннабелла начала говорить и умолкла. При мысли о смертном одре слова замерли у нее на языке, но тут она заметила испуганный взгляд Майлса и увидела, что он поднимается на ноги.
— Не волнуйтесь, со мной не случилось припадка, — сказала она, сделав ему рукой знак, чтобы он сел. — Мне так много надо вам сказать, что я просто не знаю, с чего начать. Я собиралась «поддержать разговор». Но потом я вдруг поняла, что это будет не то, что вы хотели бы услышать. Я умею вести очаровательный разговор о пустяках. Это нужно уметь, если ты хочешь иметь успех в обществе. Но такой разговор ничего не расскажет вам обо мне, он лишь продемонстрирует, что я умею это делать. На мой взгляд, самый лучший способ узнать обо мне — это провести со мной какое-то время. Думаю, что время расскажет вам то, что вы хотите узнать. У него был недоуменный вид.
— Великолепный ответ. Так меня еще никто не озадачивал. Неудивительно, что вами так восхищаются в обществе. Итак, — сказал он, услышав, как она рассмеялась, — вы хотите, чтобы я жил с вами? Хорошо. Думаю, я смогу это устроить.
Она бросила на него лукавый взгляд, такой, который некогда свел бы с ума толпу мужчин.
— Вы полагаете, что можете жить вместе со мной? Это для вас что-то новенькое, не так ли?
— В таком случае эта новость для меня очень приятна.
Она улыбнулась, но настроение вдруг испортилось. Какой бы очаровательной ни была эта игра словами, для пары, проводящей свой медовый месяц, подобный разговор был абсурдным. Такие разговоры им следовало вести в период ухаживания. Ведь сейчас у них был медовый месяц — время, которого новобрачные так ждут до свадьбы и которое они проводят вдвоем. Так происходит, когда влюбленные узнают друг друга до свадьбы, а медовый месяц — это время, когда они познают друг друга.
Это напомнило ей о том, что необходимо еще что-то сказать, что-то очень трудное. Она всегда отдавала свои долги, а теперь не могла. Она заставила себя заговорить, хотя ей пришлось опустить при этом глаза.
— Мне очень жаль, что так проходит наш медовый месяц, — произнесла Аннабелла без всякого выражения. — Но вскоре я смогу быть вам женой… во всех смыслах…
Она подняла глаза, и прежде чем Майлс сумел овладеть собой, успела заметить на его лице выражение некоего отторжения.
— Вы просите прощения? — спросил он, и его выражение смягчилось. — Но вам не за что просить прощения. И я вполне мог оказаться на вашем месте. Что до ваших супружеских обязанностей, прошу вас поверить, что я согласен подождать, пока вы не поправитесь.
Но промелькнувшее на его лице выражение неприятия уже сказало ей все. Его приводила в ужас сама мысль о физической близости с ней.
— Ну вот! Я совсем не хотел, чтобы вы снова начали плакать. — Он взял ее за руку. — Скажите мне, вы утомились? Неудивительно. Вы слишком быстро идете на поправку. Отнести вас наверх?
Она кивнула.
Майлс сгреб ее в охапку и понес по лестнице. Аннабелла крепко обняла его за шею. Не потому что боялась, что он ее уронит, а потому что не хотела, чтобы ему было тяжело… и потому что поняла, как это приятно.
Он нес ее так бережно, что это опять вызвало у нее эти треклятые слезы. Она спрятала голову у него на груди. Под кончиками пальцев Аннабелла почувствовала мягкие и чистые волосы у него на груди. Она вдыхала его запах: лимонного мыла и его собственный, не поддающийся описанию, пленительный аромат.
Взгляд Майлса был прикован к лестничным ступенькам, когда они поднимались, и она принялась исподтишка наблюдать за ним. Темные ресницы были короткими, но очень густыми. Раньше она этого не замечала. Но ведь раньше она и не рассматривала его так внимательно или, скорее, в упор, возможно, оттого, что во время их помолвки она мало обращала на него внимания, так и не позволив себе задуматься над тем, что она действительно выходит за него замуж. Возможно, еще и потому, призналась она себе сейчас, что она ощущала неловкость, встречая живой, понимающий взгляд его серо-голубых глаз.
Он очень привлекательный мужчина, вновь подумала она и удивилась, какие глупости приходят ей в голову. Конечно, он кажется ей привлекательным! Ведь кроме него здесь нет мужчин. Но он-то здесь, и он не только внешне привлекательный, но и добрый, порядочный мужчина, раньше она никогда по-настоящему не осознавала этого. Как же ей повезло… повезло ли?
— Что, опять слезы? — чуть хрипло спросил он. — Ну, ну, миссис Фарроу сварит вам один из своих восхитительных эликсиров, и вы глазом моргнуть не успеете, как снова почувствуете себя хорошо. Вы так быстро и так хорошо поправляетесь, это всего лишь небольшой рецидив. Ну все, все, — начал он успокаивать ее тихим проникновенным голосом, — не надо столько плакать, а то нас сейчас смоет вниз по лестнице…
Аннабелла перестала плакать и засмеялась. Но ее смешок был искусственным. Он говорил с ней как с ребенком. Сколько же времени пройдет, задалась она вопросом, когда он снова будет смотреть на нее как на женщину? Если вообще будет.
— Я люблю танцы не меньше, чем рыбалку, — сказала она.
Он замер, посмотрел на нее и поднял брови.
— И театр, как вам известно, а еще я люблю читать романы Минервы Пресс, но этого вы пока не знаете. Еще мне нравятся поросята из марципана, а если говорить о поросятах, то я сама, как поросенок, не могу удержаться от обжорства, если передо мной банберийская слойка с изюмом и цукатами или пирог со смородиной. Спрашивайте меня о чем угодно, Ма…
Она собиралась произнести: «Спрашивайте меня о чем угодно, Майлс». Но запнулась на полуслове, осознав, что никогда не обращалась к нему по имени. Она вышла замуж за человека, который был ей чужим, она даже в постель легла с чужим человеком, и таким он мог остаться для нее навсегда. Возможно, ему больше не захочется иметь с ней интимную близость, но, конечно, чувство долга возьмет верх над нежеланием заниматься любовью с непривлекательной женщиной.
— В чем дело? — спросил он.
Она сильно затрясла головой, боясь разрыдаться. Все это было правдой, и она досадовала на саму себя, и ей было стыдно, что глаза у нее на мокром месте. Но от всего этого у нее в глазах появилось еще больше слез.
— Ну хватит, хватит! — сказал он и двинулся вверх по лестнице. — Вам пора в постель, миледи. Скоро вам станет лучше, и, как только это произойдет, мы отправимся домой. В любом случае мы не собирались задерживаться здесь надолго. Поверьте мне, вы лучше будете чувствовать себя, как только мы окажемся у меня… у нас дома, в моей семье.
Охвативший Аннабеллу испуг вмиг высушил все ее слезы.
— Говорю вам еще раз, на щеках у вас румянец, синяки сошли, вы можете смотреть на себя без всякого содрогания, — сказала миссис Фарроу Аннабелле. — Вы поправляетесь гораздо быстрее, чем вам кажется.
Аннабелла отвернулась от зеркала и молча оттянула платье, показывая, как оно стало ей велико.
— Едва ли имеет смысл ушивать его, поскольку скоро все ваши платья будут вам впору, — невозмутимо сказала миссис Фарроу.
Аннабелла пристально посмотрела на нее и демонстративно сорвала с головы свой кружевной чепец. На голове уже появился темный пушок, который больше походил на тень, чем на волосы.
Выражение лица миссис Фарроу не изменилось.
— Да, они отрастают. И уже начинают виться.
— Да, очень привлекательно. Выглядит точь-в-точь как прежние волосы, только не такие пышные, — горько сказала Аннабелла, опуская взгляд и вновь натягивая на себя чепчик.
— Волосы у вас отрастают, — сказала миссис Фарроу. — Вы уже можете ходить самостоятельно, и ветром вас не сдувает. А вчера вы даже ходили ловить рыбу…
— Вчера я сидела на берегу и смотрела, как он ловит рыбу, — поправила ее Аннабелла. Она замолчала, вспоминая. Не важно, что сама она не могла ловить, ей было достаточно интересно просто наблюдать.
Майлс был прекрасным рыболовом, он очень умело забрасывал удочку, но не это доставило ей такое удовольствие. Они молчали, чтобы не распугать форель, но тем не менее они общались. Он позаботился об этом, хотя это означало, что он ничего не сможет поймать. Вместо того чтобы сосредоточиться на рыбалке, он развлекал ее. Мимикой и жестами Майлс показывал, что именно собирается делать, пока она не начинала давиться от едва сдерживаемого смеха. Он притворялся, что поскользнулся на камне и вот-вот свалится в воду, демонстрировал свое недовольство, когда намеренно неудачно закинул удочку. В следующий раз Майлс изображал преувеличенную радость, сменившуюся ужасом, когда он якобы почувствовал что-то на крючке и… потерял наживку.
Он ничего не поймал. Но Аннабелла получила такое огромное удовольствие, на которое даже и не рассчитывала.
Миссис Фарроу заметила ее озабоченность и добавила:
— Вы находитесь здесь уже больше месяца; его семейство наверняка уже начинает волноваться.
— Они ни в коем случае не думают, что у нас счастливый медовый месяц, — отрезала Аннабелла. — Он сообщил им о моей болезни. А если вы переживаете из-за того, что вам приходится приходить сюда и ухаживать за мной, то в этом нет необходимости, — добавила она высокомерно. — Я прекрасно могу обходиться без посторонней помощи.
— Именно в этом и заключается моя задача, — ответила миссис Фарроу и улыбнулась. — Я пришла, чтобы заботиться о вас, пока вы нуждаетесь во мне. Но, миледи, возможно, это удивит вас, я здесь, чтобы заботиться не только о вашем здоровье. Вы умная и энергичная женщина, и этими вашими качествами я восхищаюсь. И вы добрая, несмотря ни на что. Болезнь может превратить человека в чудовище, по крайней мере я видела многих женщин, которые отвратительно обращались со своими друзьями и родственниками. Вы всегда вежливы, даже со слугами. И как бы язвительно вы ни высказывались, когда у вас плохое настроение, сарказм отличается от швыряния вещами. Поверьте, мне не раз приходилось уклоняться от брошенного в меня ночного горшка.
Аннабелла не смогла сдержать улыбку, а миссис Фарроу продолжала:
— Вы начитанны, и у вас хорошее чувство юмора. Я рада, что познакомилась с вами. И я предлагаю вам отправиться в Холлифилдс не ради себя, но ради вас и ради него. Время пришло.
— Дорогая, милая миссис Фарроу, — вздохнула Аннабелла, ее плечи грустно поникли, — вы правы. Пожалуйста, простите мне мою резкость. Я так благодарна вам, вы так много для меня сделали. Вы видели меня в самые плохие времена и помогали мне достойно их переносить. И поэтому я говорю вам то, чего не сказала бы, возможно, просто не могла бы сказать кому-то другому: я бы отправилась хоть завтра, но… я боюсь. — Взгляд Аннабеллы молил о том, чтобы ее поняли. — Все дело в том, что я избалована, — сказала она. — Я была такой красавицей. Это не самонадеянность, по крайней мере теперь, когда я потеряла свою привлекательность. Но сейчас я понимаю, как много для меня это значило. Это было главным во мне. Я не говорю, что это всегда, да и вообще когда-либо помогало мне получать то, что я хотела, — добавила она с кривой усмешкой. — Вовсе нет. Но это отличало меня. Я ведь славилась своей красотой. Как же я смогу появиться в свете теперь, когда я так выгляжу? И смогу ли я вращаться в свете потом, ведь из-за этого я стану другой. Я уже стала. Я чувствую себя голой, я себя… просто не узнаю.
— В таком случае должна сказать, что пора узнать себя.
— Что готовит мне будущее? — прошептала Аннабелла еле слышно.
— Этого никто не знает, миледи, и это не зависит от внешности. Но мы не можем спрятаться от нашего будущего, в этом нет никакого резона. И даже если мы будем прятаться от него, оно все равно наступит. Вопрос лишь в том, хотим ли мы прожить это будущее, скрываясь, или нет.
Аннабелла подняла голову:
— Это вызов?
Миссис Фарроу пожала плечами:
— Можно воспринимать и так. Это всего лишь истина.
— Понятно. Никто никогда не посмеет сказать, что я не приняла вызова, какая бы ни была цена, — сказала Аннабелла. — В конце концов, я настоящий специалист по прыжкам в неизвестность, разве не так?
Глава 11
По подсчетам Аннабеллы, это началось приблизительно через три часа двадцать минут после того, как они выехали из охотничьего домика.
Тогда они остановились в придорожной гостинице, чтобы перекусить. Майлс, который ехал верхом впереди кареты, въехал во двор гостиницы и дал знак экипажу следовать за ним. Он спешился, навел справки и подошел к карете.
Чтобы он мог говорить с женой, горничная леди Пелем с шумом опустила окно кареты.
— Тут чисто, и еда пахнет восхитительно, — сказал Майлс жене. — Хорошее место, чтобы сделать остановку.
— Я могу ехать и дальше. Я ничуть не устала. И сейчас еще только полдень, — возразила она.
— Я обещал миссис Фарроу, что мы будем часто останавливаться, — настаивал Майлс. — Она сказала, что если вы утомитесь, то возможен рецидив.
— Но я еду в экипаже, — не сдавалась Аннабелла. — Это меня совсем не утомляет.
Он открыл дверь кареты и протянул руку, чтобы помочь ей спуститься по ступенькам.
— В нашем распоряжении масса времени, — сказал он. — В Холлифилдсе никто не знает, что мы едем, поэтому нас не ждут. Да, вы сейчас гораздо лучше себя чувствуете. Но я беспокоюсь о себе. Если у вас будет рецидив, миссис Фарроу меня не пощадит. Ну, смелее, миледи, составьте мне компанию, чтобы заморить червячка или двух, если вы действительно хотите доставить мне удовольствие.
Ей ничего не оставалось делать, как выйти из кареты.
Это была прелестная гостиница и, судя по деревянно-кирпичной архитектуре, очень старая, но свежевыкрашенная и аккуратная. Глициния и ракитник карабкались по стене и шпалерам, разбрасывая по небольшому дворику мерцающие желтые и багряные тени. Во дворе было выставлено несколько столов. Майлс проследил за направлением ее горящего желанием взгляда и покачал головой.
— Прелестно, — согласился он. — Но открыто ветру — а это именно то, чего, по словам миссис Фарроу, вам следует избегать. Кто знает, когда могут набежать тучки? Нет. Только в доме, пока вы, миледи, не окрепнете настолько, чтобы победить меня в соревновании по ходьбе.
Аннабелла взяла мужа под руку и вошла в гостиницу. День был погожим, но не жарким, внутри гостиницы было достаточно комфортно, и Аннабелла не могла пожаловаться на жару. Но ей так хотелось посидеть на открытом воздухе. Она чувствовала себя прекрасно и была немного возбуждена. Она наслаждалась этой вновь обретенной свободой, а после долгих недель постельного режима даже посещение простой деревенской гостиницы было волнующим событием.
Только беспокойство о том, как сложится жизнь с родственниками мужа в его поместье, несколько омрачало ее настроение, тем более она знала, что ей придется оставаться в их доме до тех пор, пока она окончательно не придет в себя. Но несмотря на все волнения, она была жива и здорова, а день был прекрасный. Аннабелла подняла голову и улыбнулась. Теперь, когда у нее хватило решимости покинуть охотничий домик, она готова ко всему. Но не к тому, что произошло далее. — Милорд, — приветствовал их хозяин гостиницы, кланяясь Майлсу, — миледи, — добавил он, взглянув на Аннабеллу. — Добро пожаловать, — обратился он к Майлсу. — Ваши слуги прекрасно устроятся здесь, сэр, но думаю, что вам больше придется по вкусу отдельная столовая. Сюда, будьте так любезны.
Он провел их мимо пивной, где за кружками сидели несколько местных жителей. Мужчины с любопытством взглянули на вновь прибывших господ и снова вернулись к прежнему занятию — обсуждению местных новостей за кружкой эля.
Майлса и Аннабеллу усадили в уютной комнатке, в старые сводчатые окна которой были вставлены толстые рифленые стекла — они пропускали свет, но снаружи ничего не было видно. Жена хозяина в необычайном волнении поспешила принять у приехавших заказ. Как только Майлс сделал его, она присела в реверансе и вышла. Майлс расслабился и с удовлетворением откинулся на спинку стула. Он посмотрел на Аннабеллу. И тут же улыбка исчезла с его лица.
— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил он, наклоняясь вперед и беря ее за руку. — Вы очень побледнели.
— Я чувствую себя прекрасно, — ответила она. Но она солгала. Она чувствовала себя отвратительно, но объяснять причину своего ужасного состояния ей совершенно не хотелось.
Она прошла через комнату, наполненную мужчинами, незамеченной. Впервые в жизни. Хозяин постоялого двора лишь мельком взглянул на нее, а потом перевел взгляд на Майлса, словно ее и не было. Мужчины, сидевшие в баре, не обратили на нее внимания, и не потому, что боялись проявить назойливое любопытство, а потому, что она, очевидно, не вызвала у них никакого интереса. Казалось, что даже трактирщица не замечает ее.
Аннабелла очень волновалась, представляя себе этот день, — боялась, что когда наконец она отважится появиться на людях, на нее будут глазеть, потому что она уродлива. Но то, что произошло, было гораздо хуже. Ее просто не замечали.
С тех пор как она себя помнила, стоило ей лишь войти в комнату, и она оказывалась в центре внимания. Ее присутствие никогда не оставалось незамеченным, привлекая внимание мужчин, женщин и даже детей. Женщины рассматривали ее лицо, волосы, одежду; некоторые с завистью, некоторые с прицелом — пытаясь понять, как можно добиться такого «вида». А некоторые смотрели на нее с отчаянием, понимая, что им с ней никогда не сравниться.
Аннабелла более привыкла к реакции мужчин, поскольку женщин она едва удостаивала взглядом. В глазах многих мужчин, когда они видели ее впервые, она читала неприкрытое вожделение. Но чаще их лица демонстрировали скорый, бросающийся в глаза интерес, одобрение и желание. Это желание не было похотливым — мужчины, даже счастливо женатые, наслаждались обществом красивой женщины. Это зажигало их, они расправляли плечи и чаще улыбались в ее присутствии. Даже дети вели себя необычно, когда видели ее. Они застенчиво жались к ней, наблюдали за ней с восторгом. А некоторые даже спрашивали, не сказочная ли она принцесса.
Никто и никогда не оставался равнодушным.
Аннабелла вновь постаралась оценить свой внешний вид. Она знала, что сейчас выглядит не так плохо, как несколько недель назад. На ней был чепчик, а также модный капор, прикрывающий его и сбоку оставляющий видимым лишь профиль. Этот профиль демонстрировал бледное, со впалыми щеками, лицо. И платье все еще было ей велико. Но она больше не выглядела так, словно находится на грани смерти, и в ее внешности не было ничего ужасного или необычного…
Аннабелла вдруг поняла, что, возможно, для девушки или женщины быть неприметной еще хуже, чем быть безобразной, потому что уродливого человека по крайней мере замечают.
— Я… я думаю, что я не привыкла к такому своему внешнему виду, — наконец сказала она Майлсу.
— Вы выглядите прекрасно, — повторил он, и она поняла, что он либо не понимает, либо намеренно не хочет понять ее.
Они закончили свой ленч в полном молчании, потому что ей не хотелось ни разговаривать, ни есть. Но если она откажется поесть, он начнет волноваться и будет приставать к ней с расспросами, поэтому Аннабелла всецело сосредоточилась на еде. Затем они покинули постоялый двор и продолжили свое путешествие.
Когда тени деревьев вытянулись, Майлс подъехал к коляске, чтобы предупредить жену, что они остановятся на ночь пораньше.
— Совсем рядом находится «Роза и персик», отличный постоялый двор, — поспешил он заверить Аннабеллу, увидев ее безрадостное лицо. — Знаменит своей кухней. Имеет и историческое значение, поскольку там останавливался Карл II, известно, что и наш Георг появляется там время от времени.
Но все сказанное сделало ее еще более несчастной.
— Вы сами увидите, — пообещал он и ускакал.
Когда они въехали во двор гостиницы «Роза и персик», Аннабелла попыталась мобилизовать всю свою храбрость. Как она и опасалась, Майлс оказался прав. Эта гостиница была очень популярным местечком, и во дворе стояло много дорогих экипажей. Сейчас ей предстояло показаться в том обществе, к которому она привыкла.
— Миледи, — спросила ее горничная, — как вы себя чувствуете?
— Прекрасно, — ответила она, да и что еще она могла ответить? Если она откажется остановиться здесь, следующая гостиница может оказаться такой же модной и такой же многолюдной.
Им необходимо было сделать остановку, она уже начала испытывать усталость. Возможно, она не сможет ничего сказать, но она сможет сделать что-нибудь, мелькнул у нее проблеск надежды. Она туго завязала свой капор и решила держать голову опущенной на случай, если встретит кого-нибудь из знакомых.
И даже теперь, когда Аннабелла уже наклонила голову, чтобы выйти из кареты, она продолжала колебаться. Неожиданно ей в голову пришла мысль, что даже если она и встретит кого-то из лондонских знакомых, ее, возможно, не узнают. Но вряд ли этому стоило радоваться. Итак, из экипажа, опираясь на руку мужа, вышла молодая женщина в очень подавленном состоянии.
Когда они шли по узкому коридору, направляясь в отдельную столовую гостиницы, уверенности у нее не прибавилось, но Майлс, казалось, этого не замечал.
Аннабелла наблюдала за ним, когда он отрезал ей кусок ростбифа, который принес официант. Ее супруг сегодня был одет в коричнево-золотистые тона, сюртук и брюки отлично сочетались с его рыжевато-коричневыми волосами. Весь день Майлс провел в седле, и солнечные лучи позолотили его лицо легким загаром. Она подумала, что сегодня он выглядит хорошо как никогда.
— Немного рановато для обеда, но я подумал, что вам будет спокойнее, если мы поедим сейчас, — сказал он. — Позже тут будет многолюдно, и я не уверен, что тогда нам удастся найти комнату.
Тогда они остановились в придорожной гостинице, чтобы перекусить. Майлс, который ехал верхом впереди кареты, въехал во двор гостиницы и дал знак экипажу следовать за ним. Он спешился, навел справки и подошел к карете.
Чтобы он мог говорить с женой, горничная леди Пелем с шумом опустила окно кареты.
— Тут чисто, и еда пахнет восхитительно, — сказал Майлс жене. — Хорошее место, чтобы сделать остановку.
— Я могу ехать и дальше. Я ничуть не устала. И сейчас еще только полдень, — возразила она.
— Я обещал миссис Фарроу, что мы будем часто останавливаться, — настаивал Майлс. — Она сказала, что если вы утомитесь, то возможен рецидив.
— Но я еду в экипаже, — не сдавалась Аннабелла. — Это меня совсем не утомляет.
Он открыл дверь кареты и протянул руку, чтобы помочь ей спуститься по ступенькам.
— В нашем распоряжении масса времени, — сказал он. — В Холлифилдсе никто не знает, что мы едем, поэтому нас не ждут. Да, вы сейчас гораздо лучше себя чувствуете. Но я беспокоюсь о себе. Если у вас будет рецидив, миссис Фарроу меня не пощадит. Ну, смелее, миледи, составьте мне компанию, чтобы заморить червячка или двух, если вы действительно хотите доставить мне удовольствие.
Ей ничего не оставалось делать, как выйти из кареты.
Это была прелестная гостиница и, судя по деревянно-кирпичной архитектуре, очень старая, но свежевыкрашенная и аккуратная. Глициния и ракитник карабкались по стене и шпалерам, разбрасывая по небольшому дворику мерцающие желтые и багряные тени. Во дворе было выставлено несколько столов. Майлс проследил за направлением ее горящего желанием взгляда и покачал головой.
— Прелестно, — согласился он. — Но открыто ветру — а это именно то, чего, по словам миссис Фарроу, вам следует избегать. Кто знает, когда могут набежать тучки? Нет. Только в доме, пока вы, миледи, не окрепнете настолько, чтобы победить меня в соревновании по ходьбе.
Аннабелла взяла мужа под руку и вошла в гостиницу. День был погожим, но не жарким, внутри гостиницы было достаточно комфортно, и Аннабелла не могла пожаловаться на жару. Но ей так хотелось посидеть на открытом воздухе. Она чувствовала себя прекрасно и была немного возбуждена. Она наслаждалась этой вновь обретенной свободой, а после долгих недель постельного режима даже посещение простой деревенской гостиницы было волнующим событием.
Только беспокойство о том, как сложится жизнь с родственниками мужа в его поместье, несколько омрачало ее настроение, тем более она знала, что ей придется оставаться в их доме до тех пор, пока она окончательно не придет в себя. Но несмотря на все волнения, она была жива и здорова, а день был прекрасный. Аннабелла подняла голову и улыбнулась. Теперь, когда у нее хватило решимости покинуть охотничий домик, она готова ко всему. Но не к тому, что произошло далее. — Милорд, — приветствовал их хозяин гостиницы, кланяясь Майлсу, — миледи, — добавил он, взглянув на Аннабеллу. — Добро пожаловать, — обратился он к Майлсу. — Ваши слуги прекрасно устроятся здесь, сэр, но думаю, что вам больше придется по вкусу отдельная столовая. Сюда, будьте так любезны.
Он провел их мимо пивной, где за кружками сидели несколько местных жителей. Мужчины с любопытством взглянули на вновь прибывших господ и снова вернулись к прежнему занятию — обсуждению местных новостей за кружкой эля.
Майлса и Аннабеллу усадили в уютной комнатке, в старые сводчатые окна которой были вставлены толстые рифленые стекла — они пропускали свет, но снаружи ничего не было видно. Жена хозяина в необычайном волнении поспешила принять у приехавших заказ. Как только Майлс сделал его, она присела в реверансе и вышла. Майлс расслабился и с удовлетворением откинулся на спинку стула. Он посмотрел на Аннабеллу. И тут же улыбка исчезла с его лица.
— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил он, наклоняясь вперед и беря ее за руку. — Вы очень побледнели.
— Я чувствую себя прекрасно, — ответила она. Но она солгала. Она чувствовала себя отвратительно, но объяснять причину своего ужасного состояния ей совершенно не хотелось.
Она прошла через комнату, наполненную мужчинами, незамеченной. Впервые в жизни. Хозяин постоялого двора лишь мельком взглянул на нее, а потом перевел взгляд на Майлса, словно ее и не было. Мужчины, сидевшие в баре, не обратили на нее внимания, и не потому, что боялись проявить назойливое любопытство, а потому, что она, очевидно, не вызвала у них никакого интереса. Казалось, что даже трактирщица не замечает ее.
Аннабелла очень волновалась, представляя себе этот день, — боялась, что когда наконец она отважится появиться на людях, на нее будут глазеть, потому что она уродлива. Но то, что произошло, было гораздо хуже. Ее просто не замечали.
С тех пор как она себя помнила, стоило ей лишь войти в комнату, и она оказывалась в центре внимания. Ее присутствие никогда не оставалось незамеченным, привлекая внимание мужчин, женщин и даже детей. Женщины рассматривали ее лицо, волосы, одежду; некоторые с завистью, некоторые с прицелом — пытаясь понять, как можно добиться такого «вида». А некоторые смотрели на нее с отчаянием, понимая, что им с ней никогда не сравниться.
Аннабелла более привыкла к реакции мужчин, поскольку женщин она едва удостаивала взглядом. В глазах многих мужчин, когда они видели ее впервые, она читала неприкрытое вожделение. Но чаще их лица демонстрировали скорый, бросающийся в глаза интерес, одобрение и желание. Это желание не было похотливым — мужчины, даже счастливо женатые, наслаждались обществом красивой женщины. Это зажигало их, они расправляли плечи и чаще улыбались в ее присутствии. Даже дети вели себя необычно, когда видели ее. Они застенчиво жались к ней, наблюдали за ней с восторгом. А некоторые даже спрашивали, не сказочная ли она принцесса.
Никто и никогда не оставался равнодушным.
Аннабелла вновь постаралась оценить свой внешний вид. Она знала, что сейчас выглядит не так плохо, как несколько недель назад. На ней был чепчик, а также модный капор, прикрывающий его и сбоку оставляющий видимым лишь профиль. Этот профиль демонстрировал бледное, со впалыми щеками, лицо. И платье все еще было ей велико. Но она больше не выглядела так, словно находится на грани смерти, и в ее внешности не было ничего ужасного или необычного…
Аннабелла вдруг поняла, что, возможно, для девушки или женщины быть неприметной еще хуже, чем быть безобразной, потому что уродливого человека по крайней мере замечают.
— Я… я думаю, что я не привыкла к такому своему внешнему виду, — наконец сказала она Майлсу.
— Вы выглядите прекрасно, — повторил он, и она поняла, что он либо не понимает, либо намеренно не хочет понять ее.
Они закончили свой ленч в полном молчании, потому что ей не хотелось ни разговаривать, ни есть. Но если она откажется поесть, он начнет волноваться и будет приставать к ней с расспросами, поэтому Аннабелла всецело сосредоточилась на еде. Затем они покинули постоялый двор и продолжили свое путешествие.
Когда тени деревьев вытянулись, Майлс подъехал к коляске, чтобы предупредить жену, что они остановятся на ночь пораньше.
— Совсем рядом находится «Роза и персик», отличный постоялый двор, — поспешил он заверить Аннабеллу, увидев ее безрадостное лицо. — Знаменит своей кухней. Имеет и историческое значение, поскольку там останавливался Карл II, известно, что и наш Георг появляется там время от времени.
Но все сказанное сделало ее еще более несчастной.
— Вы сами увидите, — пообещал он и ускакал.
Когда они въехали во двор гостиницы «Роза и персик», Аннабелла попыталась мобилизовать всю свою храбрость. Как она и опасалась, Майлс оказался прав. Эта гостиница была очень популярным местечком, и во дворе стояло много дорогих экипажей. Сейчас ей предстояло показаться в том обществе, к которому она привыкла.
— Миледи, — спросила ее горничная, — как вы себя чувствуете?
— Прекрасно, — ответила она, да и что еще она могла ответить? Если она откажется остановиться здесь, следующая гостиница может оказаться такой же модной и такой же многолюдной.
Им необходимо было сделать остановку, она уже начала испытывать усталость. Возможно, она не сможет ничего сказать, но она сможет сделать что-нибудь, мелькнул у нее проблеск надежды. Она туго завязала свой капор и решила держать голову опущенной на случай, если встретит кого-нибудь из знакомых.
И даже теперь, когда Аннабелла уже наклонила голову, чтобы выйти из кареты, она продолжала колебаться. Неожиданно ей в голову пришла мысль, что даже если она и встретит кого-то из лондонских знакомых, ее, возможно, не узнают. Но вряд ли этому стоило радоваться. Итак, из экипажа, опираясь на руку мужа, вышла молодая женщина в очень подавленном состоянии.
Когда они шли по узкому коридору, направляясь в отдельную столовую гостиницы, уверенности у нее не прибавилось, но Майлс, казалось, этого не замечал.
Аннабелла наблюдала за ним, когда он отрезал ей кусок ростбифа, который принес официант. Ее супруг сегодня был одет в коричнево-золотистые тона, сюртук и брюки отлично сочетались с его рыжевато-коричневыми волосами. Весь день Майлс провел в седле, и солнечные лучи позолотили его лицо легким загаром. Она подумала, что сегодня он выглядит хорошо как никогда.
— Немного рановато для обеда, но я подумал, что вам будет спокойнее, если мы поедим сейчас, — сказал он. — Позже тут будет многолюдно, и я не уверен, что тогда нам удастся найти комнату.