Ли Линда Фрэнсис. Дьявол в Лиге избранных

   Я ожидала всего чего угодно, например: «Как она могла такое сделать?», «Куда смотрел ее муж?», «Ее родители, должно быть, в шоке». Но такое...
   – Боже правый, если бы у меня были такие бедра, я бы ни за что не стала выставлять их напоказ.
   – А вы видели ее грудь? Похоже, она силиконовая.
   – Да еще и хирург попался плохой.
   Плохой хирург? Силиконовая грудь? Она настоящая!
   – А волосы?
   Замечательно, добрались до волос.
   – Висят, будто она только что встала с постели и не потрудилась причесаться.
   – Представьте Фреди Уайер, которая выглядит не великолепно!
   Все рассмеялись.
   – Что, если она придет на собрание? Что мы скажем?
   – Да как она посмеет здесь показаться после скандала на выставке?
   – Говорят, она не выходит из дому с тех пор, как это случилось.
   – Если она придет, мы ни слова не скажем ей в лицо. Я скорее умру, чем задену ее чувства.
   Ненадолго установилась тишина, за которой снова последовал взрыв издевательского хохота.
   Мое сердце гулко стукнуло. Превозмогая желание убежать, я вошла в комнату:
   – Добрый день!
   Члены комитета обернулись и онемели при моем появлении. Однако Пилар достаточно быстро обрела дар речи:
   – Ну и ну, посмотрите, кто пришел.
   Я улыбнулась и вошла с высоко поднятой головой:
   – Ну, разве вы все не прелесть?
   Гвен Хэнсен и Элизабет Мортимер вспыхнули. Пилар не покраснела. Джуди, Ниса, Синтия и Энналайз молча смотрели на меня.
   Я села за стол, положила ногу на ногу и достала свой именной блокнот.
   – Да, так о чем вы говорили? – вопросительно начала я.
   Дамы неловко подвинулись. Пилар вытащила свой блокнот и открыла его.
   – Никто так и не предложил хорошую идею для нашего нового проекта, – сказала она, – так что, я думаю, нам нужно серьезно рассмотреть мою идею «Маленьких звезд».
   И она стала распространяться о своем детище. Собрание было ужасно скучным, но я улыбалась и даже делала заметки, как прилежная ученица. В середине хвастливого повествования Пилар о том, как ей пришла столь блестящая мысль, Синтия наклонилась вперед и выпалила:
   – Я хочу узнать, так ли Сойер Джексон великолепен, как он выглядит.
   Повисло тяжелое молчание. Пилар разинула рот.
   – Да, расскажи нам, – добавила Элизабет. – На фото в газете он просто невероятно красив!
   После чего девушки стали забрасывать меня вопросами, как мячами на моем великолепном, хотя в настоящее время и забытом теннисном корте.
   – Какого он роста? На фото он выглядит высоким.
   – А мускулатура? Наверное, у него восхитительные мускулы.
   – Да, и в то же время не такие отвратительные, как у культуристов.
   Мне осталось лишь смириться.
   Пилар завизжала и затрясла головой, как собака, стряхивающая воду:
   – Вы что! Она позировала обнаженной!
   В воздухе повисла тишина, и все взоры обратились к Пилар.
   – Строго говоря, дорогая, – сказала я своим самым светским тоном, – я не была полностью обнажена.
   Взволнованная Гвен подалась вперед:
   – Верно, Пилар. И посмотри на все эти картины в музее. Везде обнаженная натура.
   Защитница в лице Гвен. Кто бы мог подумать! Глаза Пилар гневно вспыхнули.
   – Мы не обсуждаем... – казалось, Пилар вот-вот задохнется, – классическое искусство! Мы говорим о женщине, сидящей здесь, среди нас, которая позировала художнику.
   Но я видела, что остальные по-прежнему были на моей стороне.
   – Почти голая, – добавила Пилар, – и я не сомневаюсь, что она не долго оставалась в этой рубашке. А она замужем!
   Дамы вздохнули. Даже изворотливой Гвен нечего было сказать.
   – Да, на это нечего возразить, – признали они, явно разочарованные, что им так и не удалось услышать ни одной подробности о Сойере Джексоне.
   Они посмотрели на меня:
   – Прости.
   Я улыбнулась. Мне можно было бы дать «Оскара» за исполнение своей роли.
   – За это можете не волноваться. Я не замужем.
   Пилар перевела на меня свой гневный взгляд и начала что-то говорить. К счастью, у меня зазвонил мобильник, и я ее оборвала.
   – Минутку, Пилар.
   Она закипела от злости. Ее игнорируют! Но это произошло само собой – из трубки на меня обрушился шквал слов.
   – Говард, я не поняла ни слова из того, что ты сказал.
   Он повторил, и я оцепенела от шока.
   – Ты нашел Гордона? – Я поняла, что совершила ошибку. Возможно ее заметили и другие, но сейчас все были слишком заняты Пилар, которая побелела как полотно.
   – Пилар, милочка, – спросила Элизабет, – ты в порядке?
   Я не стала дожидаться ответа. У меня были более срочные и насущные проблемы.
   – Чао, леди, мне надо бежать!
   Я была слишком поглощена своими мыслями, уезжая с парковки главного офиса, чтобы помахать охраннику. В рекордное время передо мной появились «Ивы», и я едва поздоровалась с Хуаном, пролетая в открытые ворота.
   Подъехав к дому и вбежав внутрь, я обнаружила Говарда и Кику в большой комнате рядом с холлом.
   – Где он? – задыхаясь, выпалила я.
   – Дорогая, успокойся.
   – Я спокойна! – Или нет. – Где он?
   Тогда-то я и расслышала голос. Как насмерть перепуганная участница конкурса «Мисс Америка», я на негнущихся ногах подошла к кабинету мужа. Толкнув дверь, я увидела Гордона за его столом. Он курил сигару, говоря по телефону и смеясь, как будто он никуда не уходил.

Глава двадцать седьмая

   Гордон Уайер вернулся в мой дом и в мою жизнь с уверенностью Рассела Кроу в фильме «Гладиатор» – хотя Гордону не хватало налета античной пыли, не смытой после долгих странствий. Во всяком случае, у него был не тот вид, которого можно ожидать от скрывающегося негодяя, но, может быть, это только мне так кажется. Если его и волновало то, что он украл, а потом потерял или промотал мои деньги, он этого не показывал.
   – Фред, – сказал он важно. – Только посмотри на себя. Все та же скучная блондинка в бежевом.
   В дополнение к краже еще и оскорбления? Кровь прилила к моей голове, и мне захотелось расцарапать ему лицо.
   – Где мои деньги?
   Он пожал плечами:
   – Какие деньги?
   – Мои деньги! Деньги, которые ты украл!
   – Т-с-с! Потише. У меня есть документ, удостоверяющий обратное, и еще один о том, что деньги сгорели. Я потерял деньги. Их больше нет.
   Он практически пропел это. Я двинулась на него, но Говард перехватил меня.
   – Послушай, Фреди, – сказал он, – не стоит ко всему устраивать еще и перебранку.
   Гордон рассмеялся:
   – А ты, должно быть, печально известный Говард Граут. Черт возьми, ты был еще той занозой в заднице, преследуя меня по всем Карибам и Мексике. Хотя мне следовало понять, что от тебя нелегко отделаться, еще когда ты здесь поселился.
   На лице Говарда появилось опасное выражение, но он держал себя в руках.
   – Мы с тобой еще не квиты, – прорычал он. – И если помнишь, тебе не удалось вытолкать меня.
   Услышав звонок в дверь, Гордон засмеялся и вышел из-за стола.
   – А вот и они, – сказал он.
   – Кто еще? – спросила я.
   Гордон прошел мимо меня и вышел из кабинета, цыкнув по пути на Кику, которая, казалось, приросла к полу.
   Он открыл дверь, и вошли несколько хмурых мужчин неопрятного вида. Внезапно мне в голову пришла мысль, что это наемные убийцы и что мое бездыханное тело, завернутое в антикварный ковер, вскоре найдут на свалке. Следом за бандитами вошли два местных шерифа. Все это не предвещало ничего хорошего.
   – Какого черта? – взревел Говард. Именно это я и чувствовала.
   – Грузчики, – объяснил Гордон.
   Грузчики?
   – Ты ничего не получишь, Гордон.
   – Ничего? Нет, Фред, давай играть по правилам. И кроме того, «что-нибудь» меня не устроит. Я хочу все. – Он вручил Говарду толстую кипу бумаг. – Полагаю, ты не догадывалась о том, что это мой дом, а не твой?
   Я потеряла самообладание:
   – Это ложь!
   Говард быстро просмотрел бумаги и поднял взгляд на Гордона:
   – Ублюдок, да ты готовил это целые месяцы!
   Мой бывший муж пожал плечами:
   – Что я могу сказать?
   Говард повернулся ко мне:
   – Это документ о разделе имущества при разводе. Здесь указано, что он получает дом.
   – У нас был заключен брачный контракт!
   – Это соглашение аннулирует все, что было раньше. Судя по дате, ты подписала этот документ несколько месяцев назад.
   Принимая во внимание мою дурную привычку подписывать все подряд, я могла отписать ему всю свою жизнь, не подозревая об этом. Видимо, так я и сделала.
   Вот вам и наглядный урок того, что нужно читать каждую строчку документов, которые кладет перед вами ваш предположительно преданный муж. А люди еще удивляются, как рок-звезды, разводясь, лишаются своих огромных состояний. Я едва не потеряла сознание при мысли, что меня можно включить в категорию людей, затянутых в кожу, с сережками не только в ушах и очень плохими прическами.
   В глазах у меня снова помутилось.
   Грузчики начали подниматься по лестнице. Казалось, я оглохла, окаменела. Я едва различала звуки сквозь звон в ушах. Я видела, как спорят Гордон, Говард и помощники шерифа. Я уловила такие слова, как судья, предписания и «ты еще получишь от меня пинка под зад». Но результат был прежним. Меня выселяли из моего собственного дома. Кика была просто не в себе.
   – Я говорил тебе, что однажды я от тебя избавлюсь, – сказал Гордон моей горничной.
   Она замахнулась на него своей сумочкой. Он перехватил ее:
   – Не в этот раз.
   Меньше чем через час вся наша с Кикой одежда была упакована в коробки и погружена в фургон, оставивший уродливый шрам на моей прекрасной дорожке из красного кирпича. Когда грузчики закончили свою работу, Гордон повернулся ко мне:
   – Ну, детка, уматывай.
   Я бы налетела на него с кулаками, если бы не вошла Джанет Ламберт, с головы до ног одетая от Шанель, а позади нее шли посыльные, неся весь модельный ряд чемоданов от Луи Вюиттона.
   Минни остановилась, встала в позу и сказала:
   – Она еще здесь?
   Думаю, я могу гордиться тем, с каким достоинством и невозмутимым видом я перенесла многое: пропавшие деньги, скандальные картины, критику в адрес моих бедер. Но мисс Мышка, переезжающая в мой дом, стала последней каплей.
   В ступоре я как-то добралась до дворца Граутов, где наши с Кикой вещи выгрузили и поставили в коттедж для гостей позади дома. Мы сидели за кухонным столом у Граутов, и Кика с Никки кудахтали надо мной. Говард тоже был там, и у него был гораздо более жизнерадостный вид, чем следовало бы.
   – Гордон заглотил приманку, – сказал он без всякого повода, доставая из холодильника разную еду.
   – Что? – спросили мы.
   Он улыбнулся, кладя ломтик болонской ветчины на белый хлеб. Сверху он положил американский сыр, сложил хлеб пополам и откусил, не добавляя приправ, не разрезав сэндвич, не пользуясь тарелкой, вообще без каких-либо признаков цивилизованного поведения.
   – О чем ты? – спросила я.
   С набитым ртом он пустился в объяснения.
   – Как я и сказал тебе еще тогда, когда мы обнаружили документы о разводе, мне нужен был способ, чтобы выманить его из укрытия. Непонятно было, как это сделать. – Он прохаживался по кухне, ел и говорил. Увидев, что я уставилась на его сэндвич, он протянул его мне. – Хочешь кусочек?
   Да уж.
   – Нет, спасибо.
   – Как хочешь. – Он продолжал жевать. – К счастью, ответ внезапно пришел мне в голову, как это и должно было случиться. Я вспомнил, что Гордон изо всех сил пытался не допустить, чтобы я поселился в «Ивах». Кричал повсюду, что мое присутствие губительно скажется на всем поселке, и о том, какое это преступление, если я буду жить по соседству с его прекрасным домом. – Он усмехнулся. – Не нужно было залезать ему в голову, чтобы понять, что он любит это место. – Говард приподнял брови. – Так что я решил пустить слух...
   У нас с Кикой перехватило дыхание.
   – В Мексике и на Карибах, – пояснил он, – не здесь.
   Он закатил глаза, увидев, как мы облегченно вздохнули.
   – Слух о том, что я, как твой юрист, заставляю тебя продать дом.
   – Но я не продаю!
   – Конечно, не продаешь. Но, если я не ошибаюсь, он не хотел, чтобы дом был продан, а единственный способ получить гарантии, что этого не произойдет, – это вернуться сюда. – Он улыбнулся. – Как я сказал, он заглотил наживку. Все идет по плану.
   – По плану? – Возможно, я взвизгнула. – То, что меня вышвырнули из моего собственного дома, – часть твоего плана?
   Если Говард и заметил мой взрыв эмоций, он не отреагировал.
   – Фреди, я верну твой дом. Это так же просто, как отобрать конфетку у ребенка. Женщину выкинули из ее собственного дома? Да я запросто выиграю такое дело в суде. Пока же у нас есть Гордон в городе, который ведет себя, как последний мерзавец. Без сомнения, он способен на большее, чем просто развестись с тобой и захапать твои деньги, я это чую. Вот почему он нужен нам здесь – тогда мы сможем подтолкнуть его к действию.
   Как будто мне от этого должно было стать легче.
   Следующие несколько дней Кика от меня не отходила. Я сидела в доме для гостей на кухне, положив локти на стол. Если бы передо мной была тарелка супа, я бы ела, причмокивая.
   – Кика, что мы будем делать?
   Она с нежностью посмотрела на меня и провела рукой по моим волосам, как она делала, когда я была ребенком.
   – Не знаю, как у тебя, малышка, а у меня есть четыреста одна тысяча сбережений.
   Это было абсолютно нетактично. Я так смеялась, что в итоге расплакалась.
   Кроме того, что я научилась плохо вести себя за столом, я еще много спала – в противном случае мне пришлось бы прибегнуть к помощи изрядных порций алкоголя, так как каждый раз, как я просыпалась, меня ждала очередная плохая новость.
   В четверг в «Уиллоу-Крик таймс» появился заголовок: «Уайер и новая жизнь» – объявление об их свадьбе.
   В пятницу Гордон снова оказался в газете – на этот раз в светской колонке. «Уайеры идут в клуб» – совершенно неостроумная заметка о ленче моего бывшего и его новой жены в загородном клубе Уиллоу-Крика.
   В субботу позвонила моя мать.
   Натянув до подбородка одеяло, я поднесла телефон к уху.
   – Ты читала газету?
   Я колебалась.
   – Фредерика, ответь мне, да или нет?
   – Выбираю ответ «нет» за тысячу баксов.
   Она сказала, что у нее просто нет слов, после чего долго распространялась о том, какое я для нее наказание. Но я, как всегда, была не в настроении обсуждать свои трудности с матерью. Мне было тяжело читать о том, что Гордон и эта женщина живут в моем доме, общаются с моими бывшими друзьями, но еще больнее было сознавать, что все мои знакомые читают то же самое. Я и подумать не могла о том, чтобы когда-нибудь снова появиться в «Брайтли».
   – Скажи мне одно, – попросила мать, – это правда, что ты живешь в гостевом доме у Говарда Граута, а твой ни на что не годный муж развелся с тобой и живет в твоем доме с какой-то... какой-то... женщиной?
   – Да.
   Одно слово, но его оказалось достаточно, чтобы моя мать выдала тираду о том, что я первая из Хилдебрандов, кто развелся, и, что еще хуже, во мне нет серьезного стержня.
   – Это позор, скажу я тебе.
   Волна праведного возмущения захлестнула меня. Я села, сбросив одеяло.
   – Мама, я вполне серьезна. Ты что, предпочла бы, чтобы я была женой человека, который сделал вазэктомию, ничего не сказав мне, украл мои деньги и сбежал с другой женщиной?
   Сказать, что она была ошеломлена, было бы слишком мягко.
   – Боже правый, Фредерика, почему ты мне не рассказала?
   Я не хотела напоминать ей об их с папой финансовых проблемах:
   – Мама, мне надо идти.
   – Фредерика, ты должна срочно приехать сюда и обсудить все это со мной и твоим отцом.
   – Прости, мама, но я занята, завалена делами по горло. Как-нибудь в другой раз.
   Я повесила трубку; когда телефон стал снова звонить, я упала назад на сбившиеся простыни. Этот приступ возмущения совершенно вымотал меня.
   Я спрятала голову под относительно мягкую пуховую подушку, чуть не плача при воспоминании о моих собственных подушках. Но я тут же прогнала эту мысль из головы и уговорила себя снова уснуть.
   Не знаю точно, сколько прошло времени, но в какой-то момент появилась Кика, раздвинула занавески, нашла пылесос и начала пылесосить. Дело было не в том, что она хотела навести чистоту, уверяю вас. Просто это был ее самый эффективный способ вытащить меня из постели.
   – Вы не спите, мисси Уайер? – спросила она через плечо.
   – Сплю.
   – О, простите меня!
   Я хмыкнула.
   Она пренебрежительно фыркнула и направила щетку в сторону кровати.
   – Пора вам вставать.
   – Легко тебе говорить. У тебя четыреста одна тысяча сбережений.
   Она резко поставила пылесос, выключила его со щелчком и сдернула с меня одеяло:
   – Ну, хватит.
   Думаю, она теперь смотрит не только мексиканские реалити-шоу, так как в последнее время у нее стало проскакивать ужасно много американского слэнга.
   – Уходи, – сказала я, с головой укрываясь одеялом.
   Она шумно выразила недовольство:
   – Да что это вы? Вы что, собака, которая легла лапами вверх по команде «труп!»?
   – По команде «умри!».
   – Неважно.
   Я застонала в подушку.
   – Вы не собака, мисси Уайер. Вы борец. Вставайте! – приказала она, полностью срывая одеяло с постели.
   – Нет, спасибо. – Я, как всегда, вежлива.
   – Ваша мама здесь.
   Это привлекло мое внимание.
   – Но я только что с ней говорила.
   – Три часа назад, – сказала Кика с изрядной долей сарказма. Я уже говорила, как это недостойно?
   Отбросив подушку в сторону, я села и посмотрела на горничную невинными глазами:
   – Скажи ей, что меня нет.
   – Слишком поздно.
   – Скажи ей, что я говорю по телефону... или что я в ванной. Пожалуй, ванная лучше, скажи, что я в ванной. Она никогда не зайдет, если будет думать, что я голая.
   – Не могу.
   – Кика!
   – Поторопитесь. Она уже едет от ворот охраны. Я моментально оделась и вышла из спальни как раз тогда, когда с другой стороны в нее, подобно кораблю, вплыла моя мать.
   – Здравствуй, мама.
   Она оглядела меня, удивленно приподняв бровь. Если ее и повергло в ужас то, что мои волосы были забраны сзади в узел, а одежда измята, она ничего не сказала. Да и кто на моем месте стал бы заботиться о внешности, когда все мои секреты стали главной газетной сенсацией. Теперь все знают, что муж оставил меня ради другой женщины и что у меня нет денег. За считанные дни из Скандально Известной Женщины я превратилась в Обманутую Нищую. И, позвольте заметить, ни одна из этих категорий не пользуется большой популярностью в Лиге.
   – Обойдемся без французского? – только и сказала она.
   Мне удалось рассмеяться:
   – Я решила переключиться на китайский.
   Блайт Хилдебранд очень внимательно посмотрела на меня, и я ожидала какого-нибудь колкого замечания, но ничего не последовало. Она крикнула своего водителя и прошла мимо меня прямо в маленькую кухню.
   Вошел постаревший Радо, неся в руках две сумки.
   – Мисс Фреди, – сказал он и приложил бы руку к своей ковбойской шляпе, если бы они не были заняты сумками. – Я ужасно сожалею о том, что вы попали в такую неприятную ситуацию.
   Мне захотелось обнять его.
   – Спасибо, Радо.
   Мама извлекла из сумок продукты и вещи, которые, на ее взгляд, могли мне понадобиться. Мне даже показалось, что она хотела обнять меня.
   На глазах у меня выступили слезы, а в горле застрял комок от этого маленького проявления доброты. Я почувствовала себя очень плохо. К счастью, Блайт Хилдебранд не прикоснулась ко мне. Я бы, наверное, умерла, если бы она хотя бы улыбнулась.
   Но, конечно, она не сделала этого. Резко повернувшись, мать стала давать указания по поводу продуктов. Наконец она закончила, и я подумала, что теперь она уйдет.
   – Кика, я бы хотела стакан чая.
   Моя горничная отреагировала не сразу:
   – Si, Senora.
   – Фредерика, сядь.
   Я почувствовала, будто снова стала ребенком, и повертела свой стакан на столе.
   – Фредерика, перестань играть с посудой.
   – Прости.
   – Прости? И это все?
   Это прозвучало, как вопрос с подвохом. Она пристально смотрела на меня.
   – Прости... что ты... проделала весь этот путь, а у меня даже нет сандвичей с огурцом.
   – Фредерика, ты не сказала мне ни слова об этой... этой картине.
   – Ах, это. – Я надеялась, что более поздние события, попавшие в газеты, заставят ее забыть о показе. – Разумеется, я очень извиняюсь за картину.
   – Никогда мне не было так стыдно.
   – Знаю, и я правда прошу прощения.
   – Как ты могла поступить так вульгарно?
   Я думала, что она вряд ли захочет слушать о том, как привлекателен Сойер Джексон, или о том, как мы попали под дождь. И вот – меня выставили на обозрение перед всем Уиллоу-Криком.
   Вместо этого я прибегла к традиционному «Я не подумала».
   Секунду она смотрела на меня, а потом вдруг неловко заерзала на стуле. Удивительно! Моя мать не испытывает неловкости. Никогда.
   – Жизнь может иногда подкинуть нам крученый мяч.
   Представить мою мать, использующей бейсбольную лексику, было не проще, чем представить ее играющей в бейсбол. В любом случае, мне не хотелось продолжать эту тему.
   – Я говорила, что сожалею о картине.
   С разочарованным вздохом мать отставила оба наши стакана в сторону, подалась вперед и оперлась локтями о стол. Локти на столе!
   – Послушай меня, – сказала она. – В жизни не всегда все просто. Возьми меня, например. Твоя бабушка возненавидела меня с первого взгляда.
   Я едва успела проглотить чуть не вырвавшееся «Ты знала об этом?»
   – Когда твой отец привел меня в дом, Фелиция Хилдебранд задалась целью сделать меня несчастной. Каждый раз я подвергалась нападкам с ее стороны, но никогда не сдавалась. Конечно, мне нравилась жизнь, которую обещал твой отец, и, не спорю, я постоянно делала все не так. Но я люблю Турмонда Хилдебранда, и я упорно боролась за свое место под солнцем. Это было не просто, но я не сдалась. – Мама посмотрела мне прямо в глаза. – Твоя проблема в том, что тебе всегда все доставалось без борьбы.
   Я в самом деле была не в настроении для лекции на тему «Фреди Уайер, избалованная принцесса». Но моя мать в этот день была полна неожиданностей. Она протянула руку и взяла меня за подбородок:
   – Ты все еще та девушка, которая пытается занять свое место. Ты просто споткнулась о кочку на дороге.
   Если вспомнить, Сойер сказал почти то же самое.
   – Сейчас люди пытаются уничтожить тебя, а это означает, что у тебя нет времени сидеть и делать вид, что все в порядке. Ты должна бороться за то, чего хочешь. Пусть Гордон отобрал у тебя деньги и привел эту шваль в твой дом. Но ты Хилдебранд, и к тому же Прутт. Нам приходилось нелегко, и мы сражаемся за то, что нам нужно. Перестань прятаться, Фредерика. Выходи и покажи Гордону и всему городу, из какого теста ты сделана. – Она встала из-за стола. – Только перед этим, пожалуйста, причешись, накрась губы и переоденься.
   Моя мать выплыла из комнаты так же, как вплыла. Я сидела за столом и, помимо усталости, испытывала некие новые чувства, так как мне открылись две вещи. Во-первых, критик из моей матери был что надо. Во-вторых, выгляжу я действительно не лучшим образом и я упрямее Гордона Уайера.
   Кто они такие с этой мышью, чтобы прийти и испортить мне жизнь? Более того, я вдруг поняла, что Говард прав. Что-то происходит. Гордон вернулся в город и ведет светскую жизнь – а на это нужны деньги.
   Я подошла к окну. Я ни на секунду не верила, что Гордон уехал в Мексику и за последние два месяца спустил все деньги. На самом деле, еще вопрос, правда ли, что все деньги сгорели, как он утверждает. Это видимость. Мне надо пережить то время, пока Говард ведет охоту.
   Тут у меня внутри все сжалось. А будет ли Говард продолжать копать теперь, когда стало ясно, что у Никки мало шансов попасть в Лигу?
   Меня кольнуло мрачное предчувствие, но я отмела его. Я найду какой-нибудь способ ввести ее в ЛИУК. Сделка есть сделка. И еще, пора мне самой начать что-то делать, чтобы выпутаться из этой ситуации. А именно, начать путать карты Гордону и молиться о том, чтобы он занервничал и совершил ошибку.
   Благодаря словам моей матери (кто бы мог подумать?) я чувствовала, как во мне просыпается прежняя уверенность.
   – Кика! – позвала я. Конечно, она была тут как тут.
   – Набери мне ванну. Мне надо делать дела, ходить в разные места и заставить людей нервничать.
   Она одобрительно кивнула:
   – Что вы хотите надеть?
   Я улыбнулась ей:
   – Не волнуйся об одежде, дорогая. Я позаимствую что-нибудь у Никки.
   В самом деле, что мне теперь терять?!
   В радостном возбуждении, которое обычно приберегалось для Дня открытия рождественской ярмарки в Лиге, я отправилась в загородный клуб Уиллоу-Крика. Был апрель, и в клубе на выходные открыли бассейн.
   По воскресеньям в четыре часа дня женщины и дети уходили из бассейна, чтобы подготовиться к вечерним мероприятиям. Мужчины – после игры в гольф и перед тем, как пойти сыграть пару партий в карты, – наоборот, подтягивались к бассейну, чтобы слегка освежиться. Я бы и сама была не прочь.
   Загородный клуб находился к северу от площади. Он был построен сто лет назад, и попасть туда было сложнее, чем в Лигу избранных, – правда, в основном потому, что первоначальный взнос был больше, чем средний американец зарабатывает за год.