Страница:
– С трудом.
– То-то! – Никки провела руками по банту. – Я прошла долгий путь с тех пор, как мама одевала меня в обноски из секонд-хэнда.
Я начала было расспрашивать о ее матери, но остановилась, так как на самом деле не хотела ничего знать. Я видела Марлен Бишоп всего пару раз. Однажды, когда мне было десять лет, я заехала к Бишопам домой, наш водитель провез меня по грязным дорогам на парковку с обшарпанными трейлерами в бедном районе Уиллоу-Крика. Увидев место, где жила Никки, я была ошеломлена. Наш скот жил в лучших условиях, чем Никки.
Уже тогда я была очень осторожна и попросила Радо высадить меня за квартал от дома и подождать в придорожном магазинчике, а не перед домом Никки, как настаивала моя мать. Когда он отказался, клянясь, что хозяйка сдерет с него шкуру еще до захода солнца, если он поступит так, как я просила, я лишь улыбнулась своей фирменной улыбкой и невинно упомянула пинту виски, которую он хранил в бардачке и о которой вряд ли будет рад узнать мой отец.
Он высадил меня у магазина, и это оказалось очень кстати.
Меня встретили не слишком любезно. Марлен Бишоп не было до меня никакого дела (она явно была воспитана в иных традициях, нежели моя мама, которая считала, что это мать решает, чем занять ребенка, а не наоборот), и она отправила меня восвояси вниз по шаткой деревянной лестнице.
Никки догнала меня и стала извиняться, объясняя, что у нее нет отца, который бы помогал маме, отчего она вечно уставшая и раздраженная, и... Но я продолжала идти. Я была в таком смятении от всего увиденного, что забыла о том, что Радо ждал меня в большом черном «кадиллаке». Когда мы подошли к парковке, где стоял Радо, картинно прислонившись к авто, Никки лишь взглянула на машину и человека в водительской фуражке, а потом повернулась и побежала прочь так быстро, как только могла, и ее колени подбрасывали вверх подол мятого грязного платья.
На следующей неделе в школе мы ни словом об этом не обмолвились. Но легкость, с которой она общалась со мной и даже с Пилар, исчезла.
Войдя во дворец Граутов, даже несмотря на немыслимый туалет Ники, я почувствовала облегчение, увидев дворецкого во фраке и белых перчатках, и испытала почти экстаз при виде двух горничных, одетых в черные форменные платья и белые фартуки, с аккуратно собранными в узел волосами. Место действия выглядело идеально, даже при том, что Никки никак сюда не вписывалась.
Выйдя из гостиной, мы прошли в выложенную белой плиткой приемную, где на сервизе в стиле Людовика XIV были красиво разложены сандвичи с огурцом, печенье (я предпочла не заметить букву «Г», кичливо выведенную на каждом) и стоял серебряный кофейник. Кофейные чашечки и блюдца из китайского костяного фарфора были расставлены с идеальной тщательностью.
Ложкой дегтя оказалась прекрасная серебряная чаша для пунша, наполненная обязательным для Техаса сладким чаем со льдом; на поверхности плавали листики мяты. Серебряный половник и хрустальные с гравировкой (а не фарфоровые) чашки и блюдца стояли рядом.
Я хорошо помню свое серебро и с первого взгляда поняла, что Никки Граут подала чай в большой барочной чаше от Уолласа.
Подготовка будущих леди в Техасе начиналась с малых лет. Они учились правильно ходить, говорить, сидеть, затем переходили к танцам и этикету. Им рассказывали все о письменных принадлежностях, постельном белье, а главное – о фарфоре и серебре. В настоящих хороших семьях было серебро, которое передавалось по наследству. Но если никто еще не умер и фамильное серебро все еще находится в пользовании старшего поколения, можно купить сервиз, такой, который хорошо сочетался бы с тем, что однажды перейдет по наследству.
«Франциск Первый» от Рида и Бартона был одним из самых популярных сервизов, его витиеватый орнамент из фруктов и листьев, выдавал леди с высокими амбициями. В Техасе каждой девочке объясняли, что «Франциска Первого» никогда не следует ставить вместе с «Шантийи» от Горхэма, миленький узор которого рядом будет смотреться простоватым. И каждая из нас четко усвоила, что «Страсбург» Горхэма ни в коем случае не должен оказаться рядом с его же «Лютиком». Даже названия не сочетались между собой.
Были и другие сервизы, и я все их знала, но в тот момент меня волновало лишь то, что Никки подавала чай на одном из лучших серебряных сервизов. Более того, он был из чистого серебра, а не посеребренный. Будь он посеребренный, условия игры были бы нарушены.
Рядом с чашей стояли фарфоровые чашечки. Это был чудесный, цвета белой кости набор с мелким цветочным рисунком, и мне не нужно было переворачивать ни одно блюдце, чтобы сказать, что это Тиффани.
Хрусталь был украшен филигранной резьбой. Салфетки из белого полотна. Спустя секунду мне казалось, что это чаепитие ждет успех.
– Никки, это чудесно.
– Да, я сделала, как ты сказала. Никаких коктейлей или шампанского, – разочарованно сказала она.
Тут в дверь позвонили.
– Пора! – Никки теребила в руках свой жемчуг и была похожа на плохую актрису, которая пытается вжиться в роль.
– Ладно, я не стану все портить. Я готова.
Однако никто в ЛИУК не был готов к вторжению Никки Граут в наш тесный круг, не исключая и меня.
Пять женщин, которых я пригласила, прибыли одна за другой; все были одеты вроде меня – какой-нибудь кремовый наряд с одной ниткой жемчуга. Каждая пережила шок при виде одеяния Никки, но все они были слишком хорошо воспитаны, чтобы выказать это.
Пришли близняшки, как их ласково называли, Дина и Диндра Дусетт.
– Ну разве они не прелесть! – восторгам Никки не было предела. – Просто как две капли!
Если говорить точнее, они не были абсолютно одинаковыми, но их одежда была явно согласована (это очень хорошо, если речь идет об обстановке комнат в доме, но сестрам-близнецам пора перестать выглядеть одинаково или даже согласованно по окончании ими первого класса).
Я пригласила близняшек, потому что знала – стоит пригласить одну, другая тут же будет в курсе событий, так что почему бы не использовать их обеих в моем рискованном предприятии. Кроме того, они были самыми милыми (и наивными) в Лиге; им все нравились.
Следующей пришла Мара Бурке. Она была на год младше меня, красива (но без изюминки), умна (но умело это скрывала) и никогда не прилагала особых усилий, чтобы соответствовать стандартам. Я смогу многое почерпнуть из того, как она поведет себя с Никки.
Оливия Мортимер пришла в сопровождении Легации Годвин. Обе уже были в статусе «сочувствующих» и проводили большую часть года, путешествуя в компании своих отошедших от дел мужей. Если все пойдет совсем плохо, от них большого вреда не будет, так как они будут появляться на собраниях не так уж часто.
Оставалось дождаться мою мать.
На долю секунды у меня возникла мысль пригласить Пилар, но я не знала, как она теперь относится к Никки. Кроме того, как мы знаем, я у нее не в фаворе. Мне бы хотелось сказать, что это началось с нашего маленького спора о новом проекте, но корни уходили глубже, в прошлое, в толщу лет. Все началось в старших классах, когда меня взяли в группу поддержки, а ее – нет. Я стала еще более популярной, всегда была в окружении друзей, а она начала оставаться на ленч в дискуссионном зале. Даже на нашем первом балу, который не предполагал никаких побед или поражений, мне удалось превзойти ее. Правда, лишь потому, что она как раз начала учебу в колледже в одном из северных штатов и, вернувшись к зимнему балу, выглядела, в общем, не так, как подобает дебютантке в Техасе. Ее отец вздохнул (в конце концов, именно ему полагалось ее представить) и сказал: «Почему бы тебе не попробовать брать пример с Фреди Хилдебранд? »
Короче говоря, мне не хотелось просить Пилар ни о каком одолжении.
За чаем я делала все, что было в моих силах, чтобы между Никки и гостями завязался разговор. Поначалу основным звуком, исходящим от Никки, было шуршание ее шелкового банта. Казалось, она боится произнести хоть слово.
– Тебе не о чем волноваться, – сказала я ей тихо. – Просто расслабься.
Я бы посоветовала ей быть самой собой, но я не знала наверняка, в чем еще это выражалось, помимо чрезмерной жизнерадостности и диких нарядов. Может, пусть она лучше нервничает?
Приглашенных, казалось, больше интересовал дом, чем его хозяйка, но они были слишком хорошо воспитаны, чтобы попросить показать его. Я уже сказала Никки, что она не должна предлагать этого ни при каких обстоятельствах, и она неохотно согласилась. Я не могла пойти на риск устроить экскурсию, в ходе которой мы можем наткнуться на «тропический греческий остров» или комнату а-ля африканское сафари и на того, кто вел там свои дела.
К полудню дела обстояли не лучше. Обычно подобное чаепитие длится не больше часа. Мы едва добрались до середины, а разговор становился все более напряженным. Еще хуже было то, что моя мать так и не появилась, и я опасалась, что таким образом она выказала свое пренебрежение ко всей затее.
– Фреди, – яростно прошептала Никки. – Это ужасно. Все явно хотят уйти. Сделай же что-нибудь!
Что мне оставалось делать? За последние тридцать минут я говорила и улыбалась больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Но я не собиралась отступать... особенно в свете того, что мне по-прежнему нужны были еще пять человек, согласных дать Никки рекомендацию.
– Ладно, посмотрим, что мне удастся.
– Спасибо! Я выйду и попрошу Марию принести еще чаю и сандвичей.
– Отличная идея.
Я подошла к Уиннифред и спросила о розах, которые она выставила на ежегодный конкурс Клуба садоводов. Ответ разочаровал меня. Я попыталась обсудить новый фарфоровый сервиз, который, как я слышала, Тиффани и К° запускают совместно с Оливией и Летицией. Я услышала лишь недовольное ворчание. Я даже сделала несколько сомнительных комплиментов нарядам близняшек. Но никто не поддержал разговор.
Разговорила их наконец Никки, вернувшись в сопровождении горничных, которые следовали за ней, как фрейлины. Она спросила Мару про ребенка. Один простой вопрос: «У вас есть дети?»
Мара тут же пустилась в рассказы о своем сыне, который только что поступил в престижную подготовительную школу для одаренных детей. Близняшки все обратились в слух, так как они надеялись, что и их дети скоро смогут попасть в эту элитную школу. И надо же такому случиться, что дети Оливии и Летиции тоже когда-то учились в тех же стенах.
Один-единственный вопрос о драгоценном чаде одной из дам – и все разговорились так, будто были давними подругами.
А потом произошло невероятное. Оливия спросила, можно ли им посмотреть дом. Просто спросила. Прямо в яблочко. Как будто так и надо.
– Да, да! – подхватила Летиция, поднимая свою хрустальную чашку с чаем. – Покажите нам дом!
Я была настолько ошеломлена, что у меня закружилась голова. Никки нашла способ заставить их раскрыться, и они превратились чуть ли не в ее лучших подруг. И все это – лишь заговорив о детях.
– Если вы в самом деле хотите... – сказала Никки.
Я попыталась жестами остановить ее, но все уже двинулись вперед. Я не знала, что еще предпринять, кроме как пойти следом, на ходу лихорадочно соображая, как можно объяснить безвкусицу, которую гости вот-вот увидят.
Однако пройдя всего лишь пару комнат, я признала свое поражение. Я перестала беспокоиться о том, что дамы, видят, или о том, что этот прием запросто может стать самым большим скандалом в году. Меня, привыкшую всегда быть в центре внимания, придумавшую весь план идеального приема, больше не заботило, что дамы Лиги обнаружат во дворце Граутов. Я шла за всеми, как если бы это был Музей искусств в Далласе, а Никки была гидом.
Они увидели все это: «африканскую» комнату, наполненную сигарным дымом, Говарда, орущего в телефон, в костюме западного покроя и при галстуке, несомненно, повязанном специально, чтобы произвести впечатление. Он быстрым жестом пригласил нас войти и прокричал в трубку что-то еще.
Горничные шли за нами, предлагая еще сандвичей и чаю в каждой комнате, где мы останавливались. Дамы смеялись, болтали и просто приятно проводили время. Предполагаемая катастрофа обернулась победой. И как ни странно, чем дальше мы шли, тем легче становилось у меня на душе. Гуляя по дому Никки, я не могла вспомнить ни одного приема, который прошел бы столь же удачно. Я вдруг порадовалась, что моя мать не пришла.
Покончив с первым этажом, мы поднялись наверх, в спальню Никки, и она распахнула двери в свою гардеробную.
От такого размаха у нас перехватило дыхание.
У меня много одежды, но гардероба Никки Граут хватило бы на средних размеров бутик. С потолка свисала хрустальная люстра, а стены и ковер на полу были розовыми. У меня промелькнула было мысль, что мы попали внутрь автомата, накручивающего сахарную вату.
Изумленные дамы прошли в комнату, будто вступая в другой мир, наполненный одеждой, которая была куплена в местах вроде «Дикие штучки», «Шик и блеск» или даже «Эксцентричный базар». Ни у одной леди в Лиге Уиллоу-Крика не было подобной одежды. Все было оторочено перьями, позументами или щедро расшито блестками. Вешалка за вешалкой – боа, леопардовые и тигровые расцветки, и все это усыпано сверху донизу стразами, стеклярусом и монетками.
Казалось, Никки больше не могла сдерживать себя и обернула черно-коричневое боа вокруг шеи. Она скинула простые белые босоножки и надела леопардовые домашние туфли. Даже я рассмеялась. И даже я присоединилась ко всем, когда они стали набрасывать боа из перьев и восточные шали с монетками поверх своих скромных и элегантных одеяний.
Я не могу объяснить перемену, которая произошла во мне. Безумно радовало ощущение того, как эти ярко-розовые перья обволакивают мою шею, щекочут лицо. Все, что я могу сказать, – это было восхитительно. У меня очень большой словарный запас, и эпитет «восхитительно» я, как правило, не использую. Но именно это я и чувствовала. Моя мать и Гордон перестали занимать все мои мысли. Я скинула свои стильные туфли и нашла пару на четырехдюймовых шпильках.
Я нахлобучила гигантскую шляпу с мягкими полями и блестящей лентой и с трудом узнала свое отражение в одном из больших зеркал, стоявших между рядами сверкающей одежды. Пожалуй, провести Никки в Лигу – самая изобретательная из всех моих затей.
Изобретательная. Смелая. Дерзкая.
И очень, очень глупая, подумала я через пару минут, когда произошли две вещи. Первая и, на удивление, не самая страшная из разразившихся катастроф случилась, когда одна из близняшек вытащила маленький лоскут ткани.
– Боже милосердный, Никки, что это? Шарфик или... – Диндра осеклась, так как лоскуток был слишком мал, чтобы его можно было обернуть вокруг шеи, не говоря уже о странных завязках, благодаря которым он больше всего напоминал разбойничью маску.
Никки рассмеялась, игриво выхватив лоскуток из рук Диндры:
– Это не шарфик, глупышка! Это низ от купальника.
Можно было подумать, что она достала безукоризненный бриллиант в пятьдесят пять каратов – такой бурный интерес он вызвал. Все сгрудились вокруг, чтобы посмотреть.
– Но в нем же все... – Диндра умолкла.
Никки не была столь закомплексована:
– Не видно ли в нем волос, там, внизу?
По испуганному выражению лица Диндры можно было смело заключить, что она совсем не это хотела сказать.
Но Никки не обратила внимания:
– Все просто! Можно сделать бразильскую эпиляцию.
Смело можно утверждать, что ее слова произвели бы больший эффект, если бы кто-нибудь из присутствующих, кроме меня, знал, что это такое.
– А что это? – спросила Диндра, ошибочно полагая, что самое страшное позади.
– Воск. Конечно, больно. Там намазывают воском, а потом дергают, вместе с волосами. Кожа – как персик!
На этот раз дамы были шокированы, смущены и унижены тем, что участвовали в подобном разговоре. Хорошее настроение испарилось. А потом на наш маленький карнавал с торжественностью королевы пожаловала моя мать. Блайт Хилдебранд разглядывала представшую перед ней картину. Все замерли.
– Бог мой, Фредерика. Я чувствую запах алкоголя. Вы что, пили?
Глава одиннадцатая
– То-то! – Никки провела руками по банту. – Я прошла долгий путь с тех пор, как мама одевала меня в обноски из секонд-хэнда.
Я начала было расспрашивать о ее матери, но остановилась, так как на самом деле не хотела ничего знать. Я видела Марлен Бишоп всего пару раз. Однажды, когда мне было десять лет, я заехала к Бишопам домой, наш водитель провез меня по грязным дорогам на парковку с обшарпанными трейлерами в бедном районе Уиллоу-Крика. Увидев место, где жила Никки, я была ошеломлена. Наш скот жил в лучших условиях, чем Никки.
Уже тогда я была очень осторожна и попросила Радо высадить меня за квартал от дома и подождать в придорожном магазинчике, а не перед домом Никки, как настаивала моя мать. Когда он отказался, клянясь, что хозяйка сдерет с него шкуру еще до захода солнца, если он поступит так, как я просила, я лишь улыбнулась своей фирменной улыбкой и невинно упомянула пинту виски, которую он хранил в бардачке и о которой вряд ли будет рад узнать мой отец.
Он высадил меня у магазина, и это оказалось очень кстати.
Меня встретили не слишком любезно. Марлен Бишоп не было до меня никакого дела (она явно была воспитана в иных традициях, нежели моя мама, которая считала, что это мать решает, чем занять ребенка, а не наоборот), и она отправила меня восвояси вниз по шаткой деревянной лестнице.
Никки догнала меня и стала извиняться, объясняя, что у нее нет отца, который бы помогал маме, отчего она вечно уставшая и раздраженная, и... Но я продолжала идти. Я была в таком смятении от всего увиденного, что забыла о том, что Радо ждал меня в большом черном «кадиллаке». Когда мы подошли к парковке, где стоял Радо, картинно прислонившись к авто, Никки лишь взглянула на машину и человека в водительской фуражке, а потом повернулась и побежала прочь так быстро, как только могла, и ее колени подбрасывали вверх подол мятого грязного платья.
На следующей неделе в школе мы ни словом об этом не обмолвились. Но легкость, с которой она общалась со мной и даже с Пилар, исчезла.
Войдя во дворец Граутов, даже несмотря на немыслимый туалет Ники, я почувствовала облегчение, увидев дворецкого во фраке и белых перчатках, и испытала почти экстаз при виде двух горничных, одетых в черные форменные платья и белые фартуки, с аккуратно собранными в узел волосами. Место действия выглядело идеально, даже при том, что Никки никак сюда не вписывалась.
Выйдя из гостиной, мы прошли в выложенную белой плиткой приемную, где на сервизе в стиле Людовика XIV были красиво разложены сандвичи с огурцом, печенье (я предпочла не заметить букву «Г», кичливо выведенную на каждом) и стоял серебряный кофейник. Кофейные чашечки и блюдца из китайского костяного фарфора были расставлены с идеальной тщательностью.
Ложкой дегтя оказалась прекрасная серебряная чаша для пунша, наполненная обязательным для Техаса сладким чаем со льдом; на поверхности плавали листики мяты. Серебряный половник и хрустальные с гравировкой (а не фарфоровые) чашки и блюдца стояли рядом.
Я хорошо помню свое серебро и с первого взгляда поняла, что Никки Граут подала чай в большой барочной чаше от Уолласа.
Подготовка будущих леди в Техасе начиналась с малых лет. Они учились правильно ходить, говорить, сидеть, затем переходили к танцам и этикету. Им рассказывали все о письменных принадлежностях, постельном белье, а главное – о фарфоре и серебре. В настоящих хороших семьях было серебро, которое передавалось по наследству. Но если никто еще не умер и фамильное серебро все еще находится в пользовании старшего поколения, можно купить сервиз, такой, который хорошо сочетался бы с тем, что однажды перейдет по наследству.
«Франциск Первый» от Рида и Бартона был одним из самых популярных сервизов, его витиеватый орнамент из фруктов и листьев, выдавал леди с высокими амбициями. В Техасе каждой девочке объясняли, что «Франциска Первого» никогда не следует ставить вместе с «Шантийи» от Горхэма, миленький узор которого рядом будет смотреться простоватым. И каждая из нас четко усвоила, что «Страсбург» Горхэма ни в коем случае не должен оказаться рядом с его же «Лютиком». Даже названия не сочетались между собой.
Были и другие сервизы, и я все их знала, но в тот момент меня волновало лишь то, что Никки подавала чай на одном из лучших серебряных сервизов. Более того, он был из чистого серебра, а не посеребренный. Будь он посеребренный, условия игры были бы нарушены.
Рядом с чашей стояли фарфоровые чашечки. Это был чудесный, цвета белой кости набор с мелким цветочным рисунком, и мне не нужно было переворачивать ни одно блюдце, чтобы сказать, что это Тиффани.
Хрусталь был украшен филигранной резьбой. Салфетки из белого полотна. Спустя секунду мне казалось, что это чаепитие ждет успех.
– Никки, это чудесно.
– Да, я сделала, как ты сказала. Никаких коктейлей или шампанского, – разочарованно сказала она.
Тут в дверь позвонили.
– Пора! – Никки теребила в руках свой жемчуг и была похожа на плохую актрису, которая пытается вжиться в роль.
– Ладно, я не стану все портить. Я готова.
Однако никто в ЛИУК не был готов к вторжению Никки Граут в наш тесный круг, не исключая и меня.
Пять женщин, которых я пригласила, прибыли одна за другой; все были одеты вроде меня – какой-нибудь кремовый наряд с одной ниткой жемчуга. Каждая пережила шок при виде одеяния Никки, но все они были слишком хорошо воспитаны, чтобы выказать это.
Пришли близняшки, как их ласково называли, Дина и Диндра Дусетт.
– Ну разве они не прелесть! – восторгам Никки не было предела. – Просто как две капли!
Если говорить точнее, они не были абсолютно одинаковыми, но их одежда была явно согласована (это очень хорошо, если речь идет об обстановке комнат в доме, но сестрам-близнецам пора перестать выглядеть одинаково или даже согласованно по окончании ими первого класса).
Я пригласила близняшек, потому что знала – стоит пригласить одну, другая тут же будет в курсе событий, так что почему бы не использовать их обеих в моем рискованном предприятии. Кроме того, они были самыми милыми (и наивными) в Лиге; им все нравились.
Следующей пришла Мара Бурке. Она была на год младше меня, красива (но без изюминки), умна (но умело это скрывала) и никогда не прилагала особых усилий, чтобы соответствовать стандартам. Я смогу многое почерпнуть из того, как она поведет себя с Никки.
Оливия Мортимер пришла в сопровождении Легации Годвин. Обе уже были в статусе «сочувствующих» и проводили большую часть года, путешествуя в компании своих отошедших от дел мужей. Если все пойдет совсем плохо, от них большого вреда не будет, так как они будут появляться на собраниях не так уж часто.
Оставалось дождаться мою мать.
На долю секунды у меня возникла мысль пригласить Пилар, но я не знала, как она теперь относится к Никки. Кроме того, как мы знаем, я у нее не в фаворе. Мне бы хотелось сказать, что это началось с нашего маленького спора о новом проекте, но корни уходили глубже, в прошлое, в толщу лет. Все началось в старших классах, когда меня взяли в группу поддержки, а ее – нет. Я стала еще более популярной, всегда была в окружении друзей, а она начала оставаться на ленч в дискуссионном зале. Даже на нашем первом балу, который не предполагал никаких побед или поражений, мне удалось превзойти ее. Правда, лишь потому, что она как раз начала учебу в колледже в одном из северных штатов и, вернувшись к зимнему балу, выглядела, в общем, не так, как подобает дебютантке в Техасе. Ее отец вздохнул (в конце концов, именно ему полагалось ее представить) и сказал: «Почему бы тебе не попробовать брать пример с Фреди Хилдебранд? »
Короче говоря, мне не хотелось просить Пилар ни о каком одолжении.
За чаем я делала все, что было в моих силах, чтобы между Никки и гостями завязался разговор. Поначалу основным звуком, исходящим от Никки, было шуршание ее шелкового банта. Казалось, она боится произнести хоть слово.
– Тебе не о чем волноваться, – сказала я ей тихо. – Просто расслабься.
Я бы посоветовала ей быть самой собой, но я не знала наверняка, в чем еще это выражалось, помимо чрезмерной жизнерадостности и диких нарядов. Может, пусть она лучше нервничает?
Приглашенных, казалось, больше интересовал дом, чем его хозяйка, но они были слишком хорошо воспитаны, чтобы попросить показать его. Я уже сказала Никки, что она не должна предлагать этого ни при каких обстоятельствах, и она неохотно согласилась. Я не могла пойти на риск устроить экскурсию, в ходе которой мы можем наткнуться на «тропический греческий остров» или комнату а-ля африканское сафари и на того, кто вел там свои дела.
К полудню дела обстояли не лучше. Обычно подобное чаепитие длится не больше часа. Мы едва добрались до середины, а разговор становился все более напряженным. Еще хуже было то, что моя мать так и не появилась, и я опасалась, что таким образом она выказала свое пренебрежение ко всей затее.
– Фреди, – яростно прошептала Никки. – Это ужасно. Все явно хотят уйти. Сделай же что-нибудь!
Что мне оставалось делать? За последние тридцать минут я говорила и улыбалась больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Но я не собиралась отступать... особенно в свете того, что мне по-прежнему нужны были еще пять человек, согласных дать Никки рекомендацию.
– Ладно, посмотрим, что мне удастся.
– Спасибо! Я выйду и попрошу Марию принести еще чаю и сандвичей.
– Отличная идея.
Я подошла к Уиннифред и спросила о розах, которые она выставила на ежегодный конкурс Клуба садоводов. Ответ разочаровал меня. Я попыталась обсудить новый фарфоровый сервиз, который, как я слышала, Тиффани и К° запускают совместно с Оливией и Летицией. Я услышала лишь недовольное ворчание. Я даже сделала несколько сомнительных комплиментов нарядам близняшек. Но никто не поддержал разговор.
Разговорила их наконец Никки, вернувшись в сопровождении горничных, которые следовали за ней, как фрейлины. Она спросила Мару про ребенка. Один простой вопрос: «У вас есть дети?»
Мара тут же пустилась в рассказы о своем сыне, который только что поступил в престижную подготовительную школу для одаренных детей. Близняшки все обратились в слух, так как они надеялись, что и их дети скоро смогут попасть в эту элитную школу. И надо же такому случиться, что дети Оливии и Летиции тоже когда-то учились в тех же стенах.
Один-единственный вопрос о драгоценном чаде одной из дам – и все разговорились так, будто были давними подругами.
А потом произошло невероятное. Оливия спросила, можно ли им посмотреть дом. Просто спросила. Прямо в яблочко. Как будто так и надо.
– Да, да! – подхватила Летиция, поднимая свою хрустальную чашку с чаем. – Покажите нам дом!
Я была настолько ошеломлена, что у меня закружилась голова. Никки нашла способ заставить их раскрыться, и они превратились чуть ли не в ее лучших подруг. И все это – лишь заговорив о детях.
– Если вы в самом деле хотите... – сказала Никки.
Я попыталась жестами остановить ее, но все уже двинулись вперед. Я не знала, что еще предпринять, кроме как пойти следом, на ходу лихорадочно соображая, как можно объяснить безвкусицу, которую гости вот-вот увидят.
Однако пройдя всего лишь пару комнат, я признала свое поражение. Я перестала беспокоиться о том, что дамы, видят, или о том, что этот прием запросто может стать самым большим скандалом в году. Меня, привыкшую всегда быть в центре внимания, придумавшую весь план идеального приема, больше не заботило, что дамы Лиги обнаружат во дворце Граутов. Я шла за всеми, как если бы это был Музей искусств в Далласе, а Никки была гидом.
Они увидели все это: «африканскую» комнату, наполненную сигарным дымом, Говарда, орущего в телефон, в костюме западного покроя и при галстуке, несомненно, повязанном специально, чтобы произвести впечатление. Он быстрым жестом пригласил нас войти и прокричал в трубку что-то еще.
Горничные шли за нами, предлагая еще сандвичей и чаю в каждой комнате, где мы останавливались. Дамы смеялись, болтали и просто приятно проводили время. Предполагаемая катастрофа обернулась победой. И как ни странно, чем дальше мы шли, тем легче становилось у меня на душе. Гуляя по дому Никки, я не могла вспомнить ни одного приема, который прошел бы столь же удачно. Я вдруг порадовалась, что моя мать не пришла.
Покончив с первым этажом, мы поднялись наверх, в спальню Никки, и она распахнула двери в свою гардеробную.
От такого размаха у нас перехватило дыхание.
У меня много одежды, но гардероба Никки Граут хватило бы на средних размеров бутик. С потолка свисала хрустальная люстра, а стены и ковер на полу были розовыми. У меня промелькнула было мысль, что мы попали внутрь автомата, накручивающего сахарную вату.
Изумленные дамы прошли в комнату, будто вступая в другой мир, наполненный одеждой, которая была куплена в местах вроде «Дикие штучки», «Шик и блеск» или даже «Эксцентричный базар». Ни у одной леди в Лиге Уиллоу-Крика не было подобной одежды. Все было оторочено перьями, позументами или щедро расшито блестками. Вешалка за вешалкой – боа, леопардовые и тигровые расцветки, и все это усыпано сверху донизу стразами, стеклярусом и монетками.
Казалось, Никки больше не могла сдерживать себя и обернула черно-коричневое боа вокруг шеи. Она скинула простые белые босоножки и надела леопардовые домашние туфли. Даже я рассмеялась. И даже я присоединилась ко всем, когда они стали набрасывать боа из перьев и восточные шали с монетками поверх своих скромных и элегантных одеяний.
Я не могу объяснить перемену, которая произошла во мне. Безумно радовало ощущение того, как эти ярко-розовые перья обволакивают мою шею, щекочут лицо. Все, что я могу сказать, – это было восхитительно. У меня очень большой словарный запас, и эпитет «восхитительно» я, как правило, не использую. Но именно это я и чувствовала. Моя мать и Гордон перестали занимать все мои мысли. Я скинула свои стильные туфли и нашла пару на четырехдюймовых шпильках.
Я нахлобучила гигантскую шляпу с мягкими полями и блестящей лентой и с трудом узнала свое отражение в одном из больших зеркал, стоявших между рядами сверкающей одежды. Пожалуй, провести Никки в Лигу – самая изобретательная из всех моих затей.
Изобретательная. Смелая. Дерзкая.
И очень, очень глупая, подумала я через пару минут, когда произошли две вещи. Первая и, на удивление, не самая страшная из разразившихся катастроф случилась, когда одна из близняшек вытащила маленький лоскут ткани.
– Боже милосердный, Никки, что это? Шарфик или... – Диндра осеклась, так как лоскуток был слишком мал, чтобы его можно было обернуть вокруг шеи, не говоря уже о странных завязках, благодаря которым он больше всего напоминал разбойничью маску.
Никки рассмеялась, игриво выхватив лоскуток из рук Диндры:
– Это не шарфик, глупышка! Это низ от купальника.
Можно было подумать, что она достала безукоризненный бриллиант в пятьдесят пять каратов – такой бурный интерес он вызвал. Все сгрудились вокруг, чтобы посмотреть.
– Но в нем же все... – Диндра умолкла.
Никки не была столь закомплексована:
– Не видно ли в нем волос, там, внизу?
По испуганному выражению лица Диндры можно было смело заключить, что она совсем не это хотела сказать.
Но Никки не обратила внимания:
– Все просто! Можно сделать бразильскую эпиляцию.
Смело можно утверждать, что ее слова произвели бы больший эффект, если бы кто-нибудь из присутствующих, кроме меня, знал, что это такое.
– А что это? – спросила Диндра, ошибочно полагая, что самое страшное позади.
– Воск. Конечно, больно. Там намазывают воском, а потом дергают, вместе с волосами. Кожа – как персик!
На этот раз дамы были шокированы, смущены и унижены тем, что участвовали в подобном разговоре. Хорошее настроение испарилось. А потом на наш маленький карнавал с торжественностью королевы пожаловала моя мать. Блайт Хилдебранд разглядывала представшую перед ней картину. Все замерли.
– Бог мой, Фредерика. Я чувствую запах алкоголя. Вы что, пили?
Глава одиннадцатая
«Если ты упала лицом в грязь, единственно правильным будет встать, поправить прическу и сделать вид, что ничего не случилось».
«Погрязнуть в жалости к себе, а еще того хуже – в извинениях, недопустимо. Даже признание своей ошибки будет крайне неуместным. Это обнаруживает слабость, а быть слабым гораздо хуже, чем совершить ошибку. Более того, если ты будешь высоко держать голову и умело поведешь себя, большинство людей забудут о ней».
Всю свою жизнь я руководствовалась этими принципами. Именно поэтому, когда моя мать вошла в экстравагантную гардеробную, – ее не потерявшие еще красивого золотистого оттенка волосы были зачесаны назад и заканчивались идеальным завитком чуть ниже скул, а сероватый комплект, состоящий из свитера и юбки, отливал стальным блеском, – я начала моргать, шокированная ее словами, и вдруг осознала, что она права: внезапная веселость присутствующих леди была вызвана алкоголем, подмешанным в чай, а не личным магнетизмом Никки.
– Бог с тобой, мама, что за драматизм?
Еще совет: если есть возможность, отрицай, отрицай, отрицай.
– Вовсе мы не пили, – добавила я.
Само собой, остальные дамы тоже вдруг стали озираться, словно впервые заметили, что находятся в чьей-то гардеробной, обвешанные немыслимыми для членов ЛИУК аксессуарами. Но и они взяли себя в руки.
– Да что вы, Блайт! – удивилась Оливия. – Что за нелепость.
– В высшей степени нелепо, – поддержала ее Летиция.
Я еще плотнее обернула ярко-розовое боа вокруг плеч.
– Никки, бал-маскарад – прекрасная идея для наступающей осени. Как здорово, что это пришло тебе в голову.
Способность придумывать на ходу часто выручает, когда надо выпутаться из неприятной ситуации. К счастью, у остальных гостей хватило ума поддержать меня.
– Да, маскарад!
То, что мы, взрослые женщины, превратились в компанию виноватых школьниц, выглядело жалко. Но с моей матерью необходимо было считаться – слишком большим влиянием в Лиге избранных она пользовалась.
В тот миг, когда тень сомнения появилась на ее идеально накрашенном лице, дамы побросали одежду и выскользнули из комнаты. Это было похоже на бегство – пять воспитанных леди исчезли, едва бросив «спасибо» через плечо.
Остались только я, моя мать и Никки Граут. Сомнение на лице матери вновь сменилось подозрением, и я напомнила ей о случае, когда она была уверена, что папа выпил, а оказалось, что он был в сарае и принимал сложные роды у коровы. «Твое обоняние тебя подводит».
Она хмыкнула, развернулась с видом разгневанного тирана и покинула дворец.
Полного провала избежать удалось. Нельзя сказать, что я совсем не сердилась на Никки. Чего стоит чай с алкоголем, а уж о бразильской эпиляции нечего и говорить.
Принцип «Не брить ноги выше колена» занимает высокую позицию в списке того, чего делать нельзя. Можете себе представить, на каком месте оказалось бы «Не делать эпиляцию на интимных местах»? Это настолько не вписывается ни в какие рамки, что воспитанной леди даже в голову не придет внести эту экзекуцию в список.
– Так ничего не выйдет, – просто сказала я и направилась к лестнице.
– Фреди! Прости! – Никки побежала за мной. – Я нервничала и поэтому сглупила. Мне не следовало добавлять алкоголь в чай.
Я продолжала идти. Она даже не догадывалась, что чай был только частью проблемы.
– Просто я хотела им понравиться!
Это остановило меня, и я обернулась:
– Никки, когда ты поймешь, что чем сильнее ты стараешься, тем меньше ты нравишься людям? Ты всегда слишком старалась.
Я не ожидала от себя такой прямоты. Это можно было объяснить только воздействием чая.
– Я не такая идеальная, как ты, Фреди. Я просто хочу, чтоб меня приняли.
К счастью, я уже овладела собой и не сказала того, что ее никогда не примут в наш круг и что я больше не буду пытаться помочь ей.
Внизу в холле с грозным видом разгуливал хозяин дома:
– Куда все ушли, черт побери?
Потом он увидел лицо своей жены со следами слез:
– Что, черт возьми, ты сделала моей Никки?
И снова я почувствовало тоскливую пустоту внутри от желания защитить себя:
– Я ничего ей не сделала, мистер Граут. Спросите у нее, что она сделала.
После чего я покинула этот сумасшедший дом – надо было поправить прическу.
– Que paso?[8] – поинтересовалась Кика, когда обнаружила меня в спальне несколько часов спустя.
– У меня голова раскалывается с похмелья.
Кика разразилась потоком испанских фраз, но мой мозг был не в состоянии переводить, как обычно, быстро. Я только уловила: «В середине дня?»
– Ты читаешь мои мысли.
Еще мне пришла мысль о том, что я совершенно не знаю, что делать в сложившейся ситуации. Не знаю, как найти сбежавшего с деньгами мужа без помощи Говарда Граута и сохранить все это в тайне от общественного мнения. Но это не имело значения. Попытки провести Никки в Лигу окончены.
Я подумала о том, чтобы пойти в полицию, но от этого у меня еще больше разболелась голова.
– Мне нужно выпить кофе.
– Как это случилось?
Как раз когда я описывала ход событий (Кика бурно выражала смесь сочувствия и негодования), в дверь позвонили.
– Меня нет, – быстро сказала я.
Придя домой, я переоделась в изящный белый пеньюар с высоким плиссированным воротником и милым бантом из розового сатина (нормального размера). Теперь, услышав звонок, я затаилась и ждала, что Кика отправит визитера прочь, кем бы он ни оказался.
К сожалению, это был Говард, и ответ «нет дома» его не устраивал. Даже Кика не могла ему противостоять, хотя не исключено, что он не понимал по-испански и не догадывался, что она просит его уйти.
– Я знаю, что ты наверху! – проревел он так, что его слова эхом прокатились вверх по лестнице. Если бы он добавил «Стелла!», это был бы классический эпизод из «Трамвая „Желание“»[9], разумеется, без оттенка неистового желания.
Кика обрушила на него очередной водопад испанских возражений, на что Говард только рассмеялся:
– Да ты смелая малышка.
Запахнув халат, я вышла на лестницу и увидела, что Кика покраснела. Правда.
Заметив меня, Говард двинулся вверх по лестнице. Он все еще был в костюме, но узел галстука был ослаблен, и я заметила его выпендрежные ковбойские ботинки из кожи аллигатора.
– Стойте там, – приказала я.
Ясно было, что ему это не нравится, но он поднял руки вверх:
– Ладно, будь по-твоему. Ты нашла мое слабое место, и мы оба это знаем.
Слабое место? Я поморщилась.
– Мистер Граут, как я уже сказала вашей жене, так дело не пойдет.
– Знаю, она рассказала мне. Поэтому я здесь. Я хочу, чтобы вы еще раз подумали. Она не хотела сделать ничего плохого.
– Да, я знаю, но дело в том, что она... просто не подходит для ЛИУК.
Я явно еще не совсем протрезвела.
Я ожидала, что он снова рассвирепеет, но он удивил меня.
– Может быть, внешне и не подходит, – признал он. – Но под всеми этими перьями у моей Никки золотое сердце. А разве Лига избранных существует не для того, чтобы помогать людям и делать добро?
– В общем-то, да, но...
– Черт, Фреди. Не бросай ее сейчас. Дай ей еще один шанс. – Он пристально посмотрел на меня так, что стало понятно, как этому коренастому техасцу с грубым лицом и жесткими волосами удалось выиграть так много провальных дел. – Ради старой дружбы, – добавил он.
Обращение к чувствам. Это подействовало на мою мать, и я ощущала, что действует и на меня. Должно быть, он это понял, потому что улыбнулся и нанес еще один удар:
– Возможно, Никки и совершила какие-то ошибки, но она исправится. И если кто-то может помочь ей попасть в Лигу, то это ты. Мы оба это знаем.
Обращение к тщеславию. Он подбирается ближе.
– Ты можешь провести мою Никки в этот клуб. Тогда в вашем распоряжении будут ее время, деньги и все, что там может понадобиться вашим девицам.
Говард был умнее, чем казалось: он почувствовал, что времени, денег и «всего, что там может понадобиться вашим девицам» было не достаточно, и добавил:
– Кстати, я напал на след твоего замечательного муженька. Что же, теперь все бросать?
Шах и мат.
– Что ж, ей придется усвоить несколько правил. Например... не подмешивать алкоголь в чай со льдом.
Он усмехнулся, но взял себя в руки:
– Ты скажи, что от нее требуется, она все сделает.
– Мне придется научить ее, как вести себя.
– Прекрасно!
Легко сказать – научить. Предстоит вырвать все с корнями, уходящими в детство в трейлере, содрать с нее все эти безумные наряды и воспитать как леди.
– Да, имей в виду, – добавил он. – Я очень ценю все, что ты делаешь, поэтому оплачиваю частного детектива и прочие издержки из своего кармана. – Я вздрогнула. Опять мои материальные проблемы. Он помедлил, потом добавил: – И если тебе понадобится какая-нибудь наличность, до того как мы все уладим, я буду счастлив оказать тебе небольшую финансовую поддержку. Просто скажи.
«Погрязнуть в жалости к себе, а еще того хуже – в извинениях, недопустимо. Даже признание своей ошибки будет крайне неуместным. Это обнаруживает слабость, а быть слабым гораздо хуже, чем совершить ошибку. Более того, если ты будешь высоко держать голову и умело поведешь себя, большинство людей забудут о ней».
Всю свою жизнь я руководствовалась этими принципами. Именно поэтому, когда моя мать вошла в экстравагантную гардеробную, – ее не потерявшие еще красивого золотистого оттенка волосы были зачесаны назад и заканчивались идеальным завитком чуть ниже скул, а сероватый комплект, состоящий из свитера и юбки, отливал стальным блеском, – я начала моргать, шокированная ее словами, и вдруг осознала, что она права: внезапная веселость присутствующих леди была вызвана алкоголем, подмешанным в чай, а не личным магнетизмом Никки.
– Бог с тобой, мама, что за драматизм?
Еще совет: если есть возможность, отрицай, отрицай, отрицай.
– Вовсе мы не пили, – добавила я.
Само собой, остальные дамы тоже вдруг стали озираться, словно впервые заметили, что находятся в чьей-то гардеробной, обвешанные немыслимыми для членов ЛИУК аксессуарами. Но и они взяли себя в руки.
– Да что вы, Блайт! – удивилась Оливия. – Что за нелепость.
– В высшей степени нелепо, – поддержала ее Летиция.
Я еще плотнее обернула ярко-розовое боа вокруг плеч.
– Никки, бал-маскарад – прекрасная идея для наступающей осени. Как здорово, что это пришло тебе в голову.
Способность придумывать на ходу часто выручает, когда надо выпутаться из неприятной ситуации. К счастью, у остальных гостей хватило ума поддержать меня.
– Да, маскарад!
То, что мы, взрослые женщины, превратились в компанию виноватых школьниц, выглядело жалко. Но с моей матерью необходимо было считаться – слишком большим влиянием в Лиге избранных она пользовалась.
В тот миг, когда тень сомнения появилась на ее идеально накрашенном лице, дамы побросали одежду и выскользнули из комнаты. Это было похоже на бегство – пять воспитанных леди исчезли, едва бросив «спасибо» через плечо.
Остались только я, моя мать и Никки Граут. Сомнение на лице матери вновь сменилось подозрением, и я напомнила ей о случае, когда она была уверена, что папа выпил, а оказалось, что он был в сарае и принимал сложные роды у коровы. «Твое обоняние тебя подводит».
Она хмыкнула, развернулась с видом разгневанного тирана и покинула дворец.
Полного провала избежать удалось. Нельзя сказать, что я совсем не сердилась на Никки. Чего стоит чай с алкоголем, а уж о бразильской эпиляции нечего и говорить.
Принцип «Не брить ноги выше колена» занимает высокую позицию в списке того, чего делать нельзя. Можете себе представить, на каком месте оказалось бы «Не делать эпиляцию на интимных местах»? Это настолько не вписывается ни в какие рамки, что воспитанной леди даже в голову не придет внести эту экзекуцию в список.
– Так ничего не выйдет, – просто сказала я и направилась к лестнице.
– Фреди! Прости! – Никки побежала за мной. – Я нервничала и поэтому сглупила. Мне не следовало добавлять алкоголь в чай.
Я продолжала идти. Она даже не догадывалась, что чай был только частью проблемы.
– Просто я хотела им понравиться!
Это остановило меня, и я обернулась:
– Никки, когда ты поймешь, что чем сильнее ты стараешься, тем меньше ты нравишься людям? Ты всегда слишком старалась.
Я не ожидала от себя такой прямоты. Это можно было объяснить только воздействием чая.
– Я не такая идеальная, как ты, Фреди. Я просто хочу, чтоб меня приняли.
К счастью, я уже овладела собой и не сказала того, что ее никогда не примут в наш круг и что я больше не буду пытаться помочь ей.
Внизу в холле с грозным видом разгуливал хозяин дома:
– Куда все ушли, черт побери?
Потом он увидел лицо своей жены со следами слез:
– Что, черт возьми, ты сделала моей Никки?
И снова я почувствовало тоскливую пустоту внутри от желания защитить себя:
– Я ничего ей не сделала, мистер Граут. Спросите у нее, что она сделала.
После чего я покинула этот сумасшедший дом – надо было поправить прическу.
– Que paso?[8] – поинтересовалась Кика, когда обнаружила меня в спальне несколько часов спустя.
– У меня голова раскалывается с похмелья.
Кика разразилась потоком испанских фраз, но мой мозг был не в состоянии переводить, как обычно, быстро. Я только уловила: «В середине дня?»
– Ты читаешь мои мысли.
Еще мне пришла мысль о том, что я совершенно не знаю, что делать в сложившейся ситуации. Не знаю, как найти сбежавшего с деньгами мужа без помощи Говарда Граута и сохранить все это в тайне от общественного мнения. Но это не имело значения. Попытки провести Никки в Лигу окончены.
Я подумала о том, чтобы пойти в полицию, но от этого у меня еще больше разболелась голова.
– Мне нужно выпить кофе.
– Как это случилось?
Как раз когда я описывала ход событий (Кика бурно выражала смесь сочувствия и негодования), в дверь позвонили.
– Меня нет, – быстро сказала я.
Придя домой, я переоделась в изящный белый пеньюар с высоким плиссированным воротником и милым бантом из розового сатина (нормального размера). Теперь, услышав звонок, я затаилась и ждала, что Кика отправит визитера прочь, кем бы он ни оказался.
К сожалению, это был Говард, и ответ «нет дома» его не устраивал. Даже Кика не могла ему противостоять, хотя не исключено, что он не понимал по-испански и не догадывался, что она просит его уйти.
– Я знаю, что ты наверху! – проревел он так, что его слова эхом прокатились вверх по лестнице. Если бы он добавил «Стелла!», это был бы классический эпизод из «Трамвая „Желание“»[9], разумеется, без оттенка неистового желания.
Кика обрушила на него очередной водопад испанских возражений, на что Говард только рассмеялся:
– Да ты смелая малышка.
Запахнув халат, я вышла на лестницу и увидела, что Кика покраснела. Правда.
Заметив меня, Говард двинулся вверх по лестнице. Он все еще был в костюме, но узел галстука был ослаблен, и я заметила его выпендрежные ковбойские ботинки из кожи аллигатора.
– Стойте там, – приказала я.
Ясно было, что ему это не нравится, но он поднял руки вверх:
– Ладно, будь по-твоему. Ты нашла мое слабое место, и мы оба это знаем.
Слабое место? Я поморщилась.
– Мистер Граут, как я уже сказала вашей жене, так дело не пойдет.
– Знаю, она рассказала мне. Поэтому я здесь. Я хочу, чтобы вы еще раз подумали. Она не хотела сделать ничего плохого.
– Да, я знаю, но дело в том, что она... просто не подходит для ЛИУК.
Я явно еще не совсем протрезвела.
Я ожидала, что он снова рассвирепеет, но он удивил меня.
– Может быть, внешне и не подходит, – признал он. – Но под всеми этими перьями у моей Никки золотое сердце. А разве Лига избранных существует не для того, чтобы помогать людям и делать добро?
– В общем-то, да, но...
– Черт, Фреди. Не бросай ее сейчас. Дай ей еще один шанс. – Он пристально посмотрел на меня так, что стало понятно, как этому коренастому техасцу с грубым лицом и жесткими волосами удалось выиграть так много провальных дел. – Ради старой дружбы, – добавил он.
Обращение к чувствам. Это подействовало на мою мать, и я ощущала, что действует и на меня. Должно быть, он это понял, потому что улыбнулся и нанес еще один удар:
– Возможно, Никки и совершила какие-то ошибки, но она исправится. И если кто-то может помочь ей попасть в Лигу, то это ты. Мы оба это знаем.
Обращение к тщеславию. Он подбирается ближе.
– Ты можешь провести мою Никки в этот клуб. Тогда в вашем распоряжении будут ее время, деньги и все, что там может понадобиться вашим девицам.
Говард был умнее, чем казалось: он почувствовал, что времени, денег и «всего, что там может понадобиться вашим девицам» было не достаточно, и добавил:
– Кстати, я напал на след твоего замечательного муженька. Что же, теперь все бросать?
Шах и мат.
– Что ж, ей придется усвоить несколько правил. Например... не подмешивать алкоголь в чай со льдом.
Он усмехнулся, но взял себя в руки:
– Ты скажи, что от нее требуется, она все сделает.
– Мне придется научить ее, как вести себя.
– Прекрасно!
Легко сказать – научить. Предстоит вырвать все с корнями, уходящими в детство в трейлере, содрать с нее все эти безумные наряды и воспитать как леди.
– Да, имей в виду, – добавил он. – Я очень ценю все, что ты делаешь, поэтому оплачиваю частного детектива и прочие издержки из своего кармана. – Я вздрогнула. Опять мои материальные проблемы. Он помедлил, потом добавил: – И если тебе понадобится какая-нибудь наличность, до того как мы все уладим, я буду счастлив оказать тебе небольшую финансовую поддержку. Просто скажи.