Миссис Уинслет взяла ее руки в свои:
– Мы оба совершили ошибки. И я, и твой отец. Я должна была настоять на своем, вернуться в Африку даже против его воли. Но у меня не хватило духу, а ты подумала, будто я не люблю тебя.
Миссис Уинслет ласково провела ладонями по лицу Финни.
– Я всегда любила тебя, и тогда, и сейчас. Но молчала о своих чувствах, поэтому не заслуживаю твоего прощения. Но ни твоя злость, ни твое прошлое не должны помешать тебе соединиться с мужчиной, который обожает тебя.
В это время в дверях появился Мэтью. Летиция сжала руку Финни и удалилась.
– Мама не права, – тихо произнесла Финни, вновь отвернувшись к окну. – Дело не в злости.
– Знаю, – промолвил Мэтью. Ему так хотелось привлечь Финни к себе, обнять, поговорить с ней начистоту, но он понимал, что сейчас не время, она должна прийти в себя. – Я никогда не считал, будто злость движет тобой. Возможно, разочарование, печаль, потому что тебя бросили. А сейчас, после появления Джанджи, просто уверен в этом.
Финни стремительно обернулась и широко открыла глаза:
– Джанджи здесь? В Бостоне?
– Да. – Готорн вынул из кармана игрушку и протянул Финни. – Он привез твои вещи.
Увидев игрушку, Финни едва не лишилась чувств. Мэтью пришлось ее поддержать. В глазах ее он прочел печаль и страдание. Куда девались дерзость и необузданность?
– Мне надо повидаться с ним, – прошептала Финни.
Кивнув, Мэтью взял ее за руку и повел к двери. Он отведет ее в «Полет голубки». Там ее дом. Поможет ей забыть тяжелое прошлое. Она полюбит его, и стена, разделявшая их, рухнет.
Глава 23
Глава 24
– Мы оба совершили ошибки. И я, и твой отец. Я должна была настоять на своем, вернуться в Африку даже против его воли. Но у меня не хватило духу, а ты подумала, будто я не люблю тебя.
Миссис Уинслет ласково провела ладонями по лицу Финни.
– Я всегда любила тебя, и тогда, и сейчас. Но молчала о своих чувствах, поэтому не заслуживаю твоего прощения. Но ни твоя злость, ни твое прошлое не должны помешать тебе соединиться с мужчиной, который обожает тебя.
В это время в дверях появился Мэтью. Летиция сжала руку Финни и удалилась.
– Мама не права, – тихо произнесла Финни, вновь отвернувшись к окну. – Дело не в злости.
– Знаю, – промолвил Мэтью. Ему так хотелось привлечь Финни к себе, обнять, поговорить с ней начистоту, но он понимал, что сейчас не время, она должна прийти в себя. – Я никогда не считал, будто злость движет тобой. Возможно, разочарование, печаль, потому что тебя бросили. А сейчас, после появления Джанджи, просто уверен в этом.
Финни стремительно обернулась и широко открыла глаза:
– Джанджи здесь? В Бостоне?
– Да. – Готорн вынул из кармана игрушку и протянул Финни. – Он привез твои вещи.
Увидев игрушку, Финни едва не лишилась чувств. Мэтью пришлось ее поддержать. В глазах ее он прочел печаль и страдание. Куда девались дерзость и необузданность?
– Мне надо повидаться с ним, – прошептала Финни.
Кивнув, Мэтью взял ее за руку и повел к двери. Он отведет ее в «Полет голубки». Там ее дом. Поможет ей забыть тяжелое прошлое. Она полюбит его, и стена, разделявшая их, рухнет.
Глава 23
Финни стремглав выбежала из дома. Мэтью едва поспевал за ней и то и дело хватал ее за руку, чтобы она не попала под колеса экипажей.
Через несколько минут они уже были на улице Мальборо. У дверей Финни неожиданно остановилась. Мэтью едва не налетел на нее.
– Ты уверен, что это Джанджи? – тихо спросила Финни, опасаясь, как бы ее вновь не постигло разочарование.
– Уверен, – ответил Готорн.
Она прикрыла глаза и переступила порог.
Войдя внутрь дома, Финни не проронила ни слова. Она шла, бесшумно ступая, и остановилась под мозаикой. Воин с голубкой в руке.
Туземец стоял неподвижно. Финни села на ступеньку и долго смотрела на него, положив локти на колени и подперев кулаками подбородок. Джанджи оглянулся, услышав шаги. Мимо прошел Куинси, который что-то бормотал себе под нос.
– Джанджи! – окликнула наконец Финни туземца. Джанджи повернулся к ней, оглядел с ног до головы и расплылся в улыбке.
– Вижу, мой друг хорошо о тебе позаботился, – проговорил он.
Финни покраснела, хотела что-то сказать, но не успела. Будто из-под земли выросла Мэри.
– Финни! – Девочка подбежала к ней, обвила ее шею ручонками. – Ты вернулась!
Финни погладила Мэри по голове, и Мэтью заметил навернувшиеся ей на глаза слезы.
– Ты скучала по мне? – спросила Мэри.
– Очень скучала.
Мэри вдруг повернулась к Джанджи:
– Я победила! Ты улыбнулся.
Африканец еще шире улыбнулся:
– В моей стране ты была бы достойным противником.
Финни по-прежнему неподвижно сидела. Потом поднялась и подошла к Джанджи. Тот в знак приветствия склонил голову.
Финни порывисто обняла его.
Туземцу стало не по себе.
– Здесь все обнимаются, Джанджи, – смеясь, объяснила она сквозь слезы. – Так что привыкай. – Затем отстранилась от него и сказала: – Я скучала по тебе, дружище.
– Само собой, – смущенно промолвил он.
Они прошли в кабинет, расположились у камина, и туземец стал рассказывать о своих странствиях по Америке. Здесь все было ему в диковинку.
Когда разговор зашел о том, что произошло с его племенем в Африке, Мэри стало скучно и она потихоньку улизнула из кабинета.
– Твой манделе брат, Нестер, – сказал Джанджи, – хочет отобрать у нас землю и продать другому богатому манделе.
– Что? – Финни подалась вперед.
– Твой брат собирается продать ферму твоего отца.
– Мне следовало догадаться, что он сделает что-то в этом духе! – гневно промолвила Финни. – Это моя вина.
– Твоя? – удивился Джанджи.
– Да, моя. Это ведь я рассказала ему о ферме. Он о ней понятия не имел. Какой же я была дурой! Ладно, не тревожься. Нестер ее не продаст. Вернусь домой и поговорю с ним.
Готорну не понравились ее слова. Она и так дома. И он не намерен ее отпускать.
К тому же Нестер снова ее оскорбит, стоит ей только завести разговор о ферме. Утром надо будет послать Грейсону записку. Его брат – один из лучших адвокатов в округе.
Джанджи вынул из корзины сумку и протянул Финни.
Финни, едва сдерживая слезы, с мужеством, достойным воина, протянула туземцу руку.
– Благодарю, друг. Спасибо, что привез мне в Америку память о прошлом.
– Пожалуйста, – сказал он и, поколебавшись, добавил: – Только не позволяй воспоминаниям овладеть тобой.
Она не ответила, крепко прижала сумку к груди и через силу улыбнулась.
– Я устала, утром продолжим наш разговор.
Финни поднялась.
– Ты не можешь уйти, – сказал Мэтью.
– Почему?
Он почувствовал на себе пристальный взгляд Джанджи. Мэтью не мог сказать: «Потому что я не желаю, чтобы ты уходила», – слишком много всего обрушилось на Финни за последнее время.
– Потому… – начал было Мэтью.
– С возвращением домой!
Все обернулись. В дверях показалась Мэри, катя столик на колесиках, на котором стоял пирог.
– Он, к сожалению, получился не очень-то красивый.
Финни бросилась к малышке и сжала ее в объятиях.
– Он замечательный! – воскликнула Финни. – И я тебя очень люблю!
– Я тоже тебя люблю!
Пирог разрезали и дали всем по куску. Несколько кусков отправили на кухню для прислуги. Мэри принесла также конфеты.
Но когда с пирогом было покончено, Финни снова поднялась.
– Уже поздно.
– Идем, Финни, – промолвила Мэри, – я поднимусь с тобой к тебе в спальню.
Та было хотела возразить, но Готорн взглядом попросил ее молчать: зачем огорчать ребенка?
– Куинси сходит за твоими вещами в дом твоей матушки и принесет их сюда, – сказал он.
Финни наконец уговорили остаться на ночь, и она попросила дворецкого приготовить комнату для Джанджи, после чего пожелала всем спокойной ночи и вместе с Мэри покинула кабинет.
– Ты любишь ее, – сказал Джанджи, когда они остались вдвоем.
Мэтью, прислушиваясь к стуку каблуков Финни по мраморной лестнице, ответил:
– Больше жизни.
– Я знал, что ты полюбишь ее, когда попросил тебя опекать ее в дороге.
– Но речь шла не о женщине, а о каком-то грузе, – возразил Мэтью.
– Верно. – Джанджи улыбнулся.
– Я догадался. – Мэтью покачал головой. – Зачем ты так поступил?
– Потому что был убежден, что вы полюбите друг друга. Скажи я тебе тогда, что речь идет о женщине, ты отказался бы выполнить мою просьбу, хотя и считаешь себя моим должником. Но главное, я был уверен, что ты сумеешь залечить ее раны.
Его слова поразили Мэтью в самое сердце. Это она вылечила его. А он даже не поинтересовался, какая боль терзает ее душу.
– Я не сомневался, что поступаю правильно, – продолжал Джанджи, встряхнув головой. – Однако сейчас она хочет вернуться в Африку.
– Она тебе об этом сказала?
– Нет. Сказали ее глаза.
– Она моя жена, – заявил Мэтью, – и останется со мной. – «И я залечу ее душевные раны», – подумал он.
Джанджи пристально посмотрел на Готорна:
– Согласен с тобой. Белой женщине не место в Африке, если у нее нет мужа.
– Я не отпущу ее, – сказал Мэтью. – Не беспокойся.
– Вы прекрасная пара, но тебе придется ей доказать, что вы созданы друг для друга.
Скажи ему это кто-то другой, Готорн обиделся бы, но Джанджи говорил от чистого сердца, заботясь о Финни, дочери своего покойного хозяина, которому был безгранично предан, и Готорн не мог его в этом винить.
Куинси проводил Джанджи в комнату для гостей, и Готорн остался один. Глядя на пляшущее в камине пламя, Мэтью, размышляя о Финни, попытался представить себе ее прошлую жизнь на основе тех отрывочных сведений, которые ему удалось узнать за последние месяцы. Посидев еще какое-то время, он поднялся в комнату Финни. Она стояла у окна, освещенная лунным светом, держа в руках детское платьице. На столе стояла раскрытая сумка.
– В Африке у тебя была дочь, – тихо промолвил Мэтью.
Финни долго молчала, не поворачиваясь к нему.
– Ее звали Изабель, – тихо произнесла она наконец. И столько горечи было в этой короткой фразе!
Он подошел к ней, встал за спиной:
– Боже, Финн, почему ты мне ничего не сказала?
Словно не слыша его вопроса, Финни продолжала:
– Она была ровесницей Мэри. Изабель полюбила бы твою дочку.
– Мэри тоже полюбила бы ее так же, как любит тебя. – Он коснулся ее плеч, но Финни отстранилась:
– Нет!
Готорн повернул ее к себе: опустошенный взгляд, мокрое от слез лицо.
– Да что с тобой, Финни? Откройся мне, – в отчаянии произнес он. Ему надо знать все, иначе он не сможет помочь ей. – Ты как-то сказала, что не способна ни на какие чувства, что тебе все безразлично. Но почему? Ответь же мне наконец!
Она попыталась вырваться, но Готорн крепко держал ее. Сердце его бешено колотилось.
– Почему ты отвергаешь меня? Все еще любишь отца Изабель? – Он весь напрягся, ожидая ответа.
– Отца Изабель? Господи Боже мой, нет, конечно! Но в моем сердце нет места никаким чувствам, кроме раскаяния. Я оказалась плохой матерью и никогда себе этого не прощу!
– Ты прекрасная мать! – Мэтью встряхнул ее. – Я уже говорил тебе это не раз.
– Нет! Я не сумела уберечь собственную дочку… не смогу уберечь и Мэри.
– Что ты имеешь в виду? Объясни!
Она молчала, продолжая смотреть в темноту за окном. Лишь когда Мэтью, подхватив ее на руки, стал укачивать, Финни заговорила:
– Я слышала, как она вскрикнула. Один-единственный раз. Крик не повторился, и я продолжала работать. А когда вышла, она была мертва. Она задохнулась. Задохнулась! Пуговица, заменившая глаз тряпичному мишке, ее любимцу, попала ей в горло. – Финни судорожно сжала кулак. – Если бы я заметила, что пуговица болтается, или же вышла на ее крик, она была бы жива! Понимаешь?! Я могла спасти ее! Но не сделала этого!
Эти бесконечные «если» терзали ее душу. Как же избавить ее от отчаяния? Чтобы она снова зажила полной жизнью.
Он потянулся к ней и, когда Финни попыталась ударить его по рукам, привлек к себе.
– Всякое бывает, Финни, – едва слышно проговорил Мэтью.
– Возможно, но хорошая мать всегда начеку!
Она зарыдала, рыдания перешли в крик, от которого мороз подирал по коже. Он крепче прижал ее к себе, размышляя, смогут ли они вместе когда-нибудь справиться с ее горем.
Постепенно Финни затихла и прильнула к нему. Мэтью ласково провел рукой по ее волосам.
– Мое место не здесь. – Финни отстранилась от него. – А в Африке, рядом с Изабель.
Он долго смотрел на нее, потом наконец сказал:
– Финн, Изабель больше нет, и тут уж ничего не поделаешь. Ты вернула к жизни меня и Мэри. Ты чудесная мать!
Они стояли совсем близко друг от друга, и Мэтью с трудом сдерживал охватившую его страсть. Сейчас главное – утешить Финни, чтобы она обрела желанный покой.
– Я люблю тебя, – тихо промолвил Мэтью.
Она прерывисто задышала, и он, потеряв самообладание, заключил ее в объятия. Финни больше не противилась, отвечая на ласки, с замиранием сердца слушая признания в любви.
Мэтью был на вершине блаженства. Финни больше не сдерживала своих чувств, и он полностью завладел ее телом. Его рука скользнула вниз, к пушистому бугорку, скрытому панталонами, и Финни застонала.
Вдруг она схватила его за руку. От неожиданности Мэтью замер.
– Не бросай меня, как тогда, – прошептала Финни. – Обними покрепче.
Сердце Мэтью болезненно сжалось, когда он вспомнил ту ночь в джунглях. Она снова прильнула к нему, и, казалось, не было силы, способной их оторвать друг от друга.
– Милая Финн!
Мэтью подхватил ее на руки, отнес на постель, стал раздевать. Расстегнул платье, добрался до груди, пощекотал языком сначала один сосок, потом другой. Сбросил с нее нижнюю юбку и панталоны.
– Дай волю своим чувствам, Финни! – охрипшим от волнения голосом попросил Мэтью, и когда его пальцы вошли в ее горячее влажное лоно, она со стоном приподнялась на постели и стала срывать с него одежду.
– Я хочу слиться с тобой, – шептала она, извиваясь всем телом.
Мэтью заметил на внутренней стороне ее бедра рваный шрам – последствия той страшной ночи, когда произошло крушение поезда.
– Боже мой! – Мэтью прильнул губами к шраму.
Финн порывисто вздохнула.
– Как ты прекрасна! – прошептал Мэтью, покрывая поцелуями ее тело. – Мы единое целое. Понимаешь? Мы любим друг друга, и ничто нас не разлучит, – говорил он, заглядывая ей в глаза.
Прошлое, костлявой рукой душившее Финни, уступило дорогу новой жизни.
– Возьми меня, – тихо проговорила она. Сегодня она жаждала принадлежать ему.
Мэтью соскочил на пол и сбросил брюки. Но когда хотел лечь на нее, она замотала головой, подползла к краю кровати, встала на колени и посмотрела ему в глаза.
– Можно дотронуться? – Она кивнула на его возбужденную плоть и провела по ней своими тонкими, изящными пальцами. Затем слегка сжала. Рука Мэтью снова устремилась к ее золотистому треугольнику внизу живота. Финни застонала.
– Ты чувствуешь меня, дорогая? – спросил Мэтью, когда его пальцы проникли в ее лоно. Финни задрожала, и Мэтью, не в силах больше сдерживаться, опрокинул ее на постель и вошел в нее.
Мир перестал существовать, время остановилось. Долгожданная близость несла их в заоблачные дали, и когда они достигли вершины блаженства, оба невольно вскрикнули.
Они долго лежали в объятиях друг друга, счастливые, удовлетворенные. Наконец-то они стали единым целым, о чем так долго мечтали.
Ничто не нарушало царившей вокруг тишины. Первой заговорила Финни.
– А ведь я чуть не вышла замуж, – прошептала она.
– Ах, Финн, не обязательно все рассказывать. Достаточно и того, что я о тебе знаю. – Готорн говорил искренне.
– Ты должен знать все. Я была уверена, что Гэтуит любит меня, и отдалась ему вечером накануне свадьбы. Он очаровал меня своей ослепительной улыбкой. Какой же я была дурой! Удовлетворив свою похоть, он как ни в чем не бывало тихонько выбрался из постели и пошел к моему отцу пить бренди. Отец в тот вечер подарил ему три весьма ценных вида каучуковых саженцев. Все знали, что отец относится к Гэтуиту как к сыну. Тот и воспользовался его благосклонностью. Саженцы – вот что было нужно ему, чтобы основать собственную плантацию. – Она тряхнула головой. – Ему с самого начала нужны были только саженцы. Приехав в Африку, Гэтуит просил отца продать их ему: по своим свойствам они намного превосходили все известные в мире. Заполучив саженцы, Гэтуит в ту же ночь скрылся. Когда на следующий день я пришла в церковь в подвенечном платье, сшитом местными женщинами, с вплетенной в волосы гирляндой цветов, то увидела только отца, а жениха так и не нашли. Отец был в отчаянии. Когда же оказалось, что я беременна, все, кроме Джанджи и его родных, стали сторониться меня. Я уже не могла появиться в городе, где жили европейцы, а священник-миссионер запретил мне посещать храм. Я стала парией. И моя дочка тоже. С самого рождения. – Финни закрыла глаза. – Впрочем, она этого еще не понимала.
– Ты, должно быть, возненавидела Гэтуита?
– Как я могла возненавидеть мужчину, подарившего мне Изабель? – Она приоткрыла глаза. – Она была такой умной, не по летам. Знал бы ты, как мне ее недостает!
– Она навсегда останется в твоем сердце.
Он ласково провел рукой по ее волосам:
– Я люблю тебя, Финн, и никогда не покину. Люблю больше жизни, и ты это знаешь.
Тень сомнения пробежала по лицу Финни. Ведь ее столько раз предавали! Даже родная мать бросила. Словно ища защиты в его объятиях, Финни прижалась к нему, и вскоре послышалось ее ровное дыхание.
Полежав еще какое-то время, Мэтью тихонько выбрался из постели, набросил халат и спустился в комнату с видом на парк. Затворив дверь, он включил все до единой лампочки, и комнату залило ярким светом.
Достав холст и выдавив из тюбиков краску, Мэтью, охваченный вдохновением, взялся за кисть.
Его рука не повиновалась ему. Он понял, что уже никогда не сможет писать так, как раньше. Но это не имело никакого значения. Он научился писать по-новому. Знал, как вдохнуть жизнь в краски и холст.
Окружающий мир исчез. Образы на холсте появлялись так же быстро, как кружатся вокруг костра воины.
Он потерял счет времени и писал до тех пор, пока не почувствовал усталость. Теперь он был уверен, что окончательно выздоровел.
Финни проснулась. Солнце едва взошло, и его слабые лучи еще не проникли в комнату.
Нежность и радость переполняли Финни, и тут она вспомнила, что ночью они принадлежали друг другу. Она любила Мэтью, любила его дочь и не чувствовала себя виноватой перед Изабель. Прошлое отступило и не причиняло ей больше страданий.
Финни открыла Мэтью свою тайну, мучившую ее все эти годы, и не увидела осуждения в его взгляде. Он готов был вместе с ней нести ее тяжелую ношу.
Ей захотелось увидеть Мэтью прямо сейчас. Удостовериться, что его любовь не плод ее воображения.
Она оделась и отправилась на его поиски, заглянула в приоткрытую дверь его спальни и увидела, что постель не тронута.
Тогда Финни спустилась в комнату с видом на парк и там нашла Мэтью. Как и в их первую встречу, в поезде, он стоял у окна. Но сейчас от него веяло покоем и умиротворением.
Его красота потрясла Финни. Даже шрам не портил его прекрасного лица, напротив, придавал особое очарование. Неужели этот красивый мужчина ее муж? Неужели он действительно любит ее? А вдруг он сожалеет о прошлой ночи?
Финни уже хотела уйти, но он позвал ее:
– Иди ко мне!
Она подбежала к нему и бросилась в его объятия.
– Я хочу тебя, – прошептал Мэтью, запечатлев на ее губах поцелуй. Потом вдруг отстранился от нее.
– В чем дело, Мэтью?
– Я готов ласкать тебя день и ночь, но ты должна отдохнуть. У тебя наверняка все болит после вчерашнего.
Финни покраснела.
– Боже, как же ты прекрасна! – воскликнул Мэтью. – Что бы со мной сталось, не повстречай я тебя тогда в поезде?
Он снова сжал Финни в объятиях.
Так они и стояли, прильнув друг к другу, а за окном поднималось солнце, и небо из темно-фиолетового постепенно становилось красно-оранжевым. Лишь когда утро вступило в свои права, он слегка отстранился от нее и заглянул в глаза.
– Что-нибудь не так, Мэтью?
– Я намерен выставиться.
– Что? – Финни ушам своим не верила.
– Устроить выставку моих работ. Сейчас мне это по силам, как никогда.
– Почему ты так думаешь?
Мэтью повернул ее к холсту, над которым он трудился почти всю ночь.
Увидев картину, миссис Готорн замерла.
Мэтью вновь привлек ее к себе:
– Ты вернула меня к жизни, Финни Готорн. Благодаря тебе я вновь обрел любовь дочери. И веру в себя. И теперь снова могу рисовать.
От избытка чувств Финни не могла выговорить ни слова. По ее щекам текли слезы.
Он прошептал ей на ухо:
– Я не в силах вернуть тебе дочь, но зато я могу запечатлеть на полотне ее образ.
И он действительно написал портрет Изабель. Картина удалась на славу, хотя и не была выписана столь тщательно, как его прежние работы. Казалось, девочка сейчас сойдет с полотна. С портрета смотрели юная Финни и ее дочка, воплощенные в одном образе. Дорогие черты со временем стираются из памяти, а на полотне они запечатлены навеки.
Миссис Готорн протянула к картине дрожащие пальцы, и они замерли у лица дочери. Наконец она обрела то, что искала. Свое место. Свою дочь.
– Я обожаю тебя, Финни. – Лицо Мэтью было мокро от слез.
Ее сердце болезненно сжалось, и она обняла мужа.
– Я люблю тебя, – тихо проговорила Финни. – Как же мне тебя отблагодарить?
– Ты уже отблагодарила, хотя я только сейчас понял, что ты по-настоящему любишь меня и никогда не предашь.
Через несколько минут они уже были на улице Мальборо. У дверей Финни неожиданно остановилась. Мэтью едва не налетел на нее.
– Ты уверен, что это Джанджи? – тихо спросила Финни, опасаясь, как бы ее вновь не постигло разочарование.
– Уверен, – ответил Готорн.
Она прикрыла глаза и переступила порог.
Войдя внутрь дома, Финни не проронила ни слова. Она шла, бесшумно ступая, и остановилась под мозаикой. Воин с голубкой в руке.
Туземец стоял неподвижно. Финни села на ступеньку и долго смотрела на него, положив локти на колени и подперев кулаками подбородок. Джанджи оглянулся, услышав шаги. Мимо прошел Куинси, который что-то бормотал себе под нос.
– Джанджи! – окликнула наконец Финни туземца. Джанджи повернулся к ней, оглядел с ног до головы и расплылся в улыбке.
– Вижу, мой друг хорошо о тебе позаботился, – проговорил он.
Финни покраснела, хотела что-то сказать, но не успела. Будто из-под земли выросла Мэри.
– Финни! – Девочка подбежала к ней, обвила ее шею ручонками. – Ты вернулась!
Финни погладила Мэри по голове, и Мэтью заметил навернувшиеся ей на глаза слезы.
– Ты скучала по мне? – спросила Мэри.
– Очень скучала.
Мэри вдруг повернулась к Джанджи:
– Я победила! Ты улыбнулся.
Африканец еще шире улыбнулся:
– В моей стране ты была бы достойным противником.
Финни по-прежнему неподвижно сидела. Потом поднялась и подошла к Джанджи. Тот в знак приветствия склонил голову.
Финни порывисто обняла его.
Туземцу стало не по себе.
– Здесь все обнимаются, Джанджи, – смеясь, объяснила она сквозь слезы. – Так что привыкай. – Затем отстранилась от него и сказала: – Я скучала по тебе, дружище.
– Само собой, – смущенно промолвил он.
Они прошли в кабинет, расположились у камина, и туземец стал рассказывать о своих странствиях по Америке. Здесь все было ему в диковинку.
Когда разговор зашел о том, что произошло с его племенем в Африке, Мэри стало скучно и она потихоньку улизнула из кабинета.
– Твой манделе брат, Нестер, – сказал Джанджи, – хочет отобрать у нас землю и продать другому богатому манделе.
– Что? – Финни подалась вперед.
– Твой брат собирается продать ферму твоего отца.
– Мне следовало догадаться, что он сделает что-то в этом духе! – гневно промолвила Финни. – Это моя вина.
– Твоя? – удивился Джанджи.
– Да, моя. Это ведь я рассказала ему о ферме. Он о ней понятия не имел. Какой же я была дурой! Ладно, не тревожься. Нестер ее не продаст. Вернусь домой и поговорю с ним.
Готорну не понравились ее слова. Она и так дома. И он не намерен ее отпускать.
К тому же Нестер снова ее оскорбит, стоит ей только завести разговор о ферме. Утром надо будет послать Грейсону записку. Его брат – один из лучших адвокатов в округе.
Джанджи вынул из корзины сумку и протянул Финни.
Финни, едва сдерживая слезы, с мужеством, достойным воина, протянула туземцу руку.
– Благодарю, друг. Спасибо, что привез мне в Америку память о прошлом.
– Пожалуйста, – сказал он и, поколебавшись, добавил: – Только не позволяй воспоминаниям овладеть тобой.
Она не ответила, крепко прижала сумку к груди и через силу улыбнулась.
– Я устала, утром продолжим наш разговор.
Финни поднялась.
– Ты не можешь уйти, – сказал Мэтью.
– Почему?
Он почувствовал на себе пристальный взгляд Джанджи. Мэтью не мог сказать: «Потому что я не желаю, чтобы ты уходила», – слишком много всего обрушилось на Финни за последнее время.
– Потому… – начал было Мэтью.
– С возвращением домой!
Все обернулись. В дверях показалась Мэри, катя столик на колесиках, на котором стоял пирог.
– Он, к сожалению, получился не очень-то красивый.
Финни бросилась к малышке и сжала ее в объятиях.
– Он замечательный! – воскликнула Финни. – И я тебя очень люблю!
– Я тоже тебя люблю!
Пирог разрезали и дали всем по куску. Несколько кусков отправили на кухню для прислуги. Мэри принесла также конфеты.
Но когда с пирогом было покончено, Финни снова поднялась.
– Уже поздно.
– Идем, Финни, – промолвила Мэри, – я поднимусь с тобой к тебе в спальню.
Та было хотела возразить, но Готорн взглядом попросил ее молчать: зачем огорчать ребенка?
– Куинси сходит за твоими вещами в дом твоей матушки и принесет их сюда, – сказал он.
Финни наконец уговорили остаться на ночь, и она попросила дворецкого приготовить комнату для Джанджи, после чего пожелала всем спокойной ночи и вместе с Мэри покинула кабинет.
– Ты любишь ее, – сказал Джанджи, когда они остались вдвоем.
Мэтью, прислушиваясь к стуку каблуков Финни по мраморной лестнице, ответил:
– Больше жизни.
– Я знал, что ты полюбишь ее, когда попросил тебя опекать ее в дороге.
– Но речь шла не о женщине, а о каком-то грузе, – возразил Мэтью.
– Верно. – Джанджи улыбнулся.
– Я догадался. – Мэтью покачал головой. – Зачем ты так поступил?
– Потому что был убежден, что вы полюбите друг друга. Скажи я тебе тогда, что речь идет о женщине, ты отказался бы выполнить мою просьбу, хотя и считаешь себя моим должником. Но главное, я был уверен, что ты сумеешь залечить ее раны.
Его слова поразили Мэтью в самое сердце. Это она вылечила его. А он даже не поинтересовался, какая боль терзает ее душу.
– Я не сомневался, что поступаю правильно, – продолжал Джанджи, встряхнув головой. – Однако сейчас она хочет вернуться в Африку.
– Она тебе об этом сказала?
– Нет. Сказали ее глаза.
– Она моя жена, – заявил Мэтью, – и останется со мной. – «И я залечу ее душевные раны», – подумал он.
Джанджи пристально посмотрел на Готорна:
– Согласен с тобой. Белой женщине не место в Африке, если у нее нет мужа.
– Я не отпущу ее, – сказал Мэтью. – Не беспокойся.
– Вы прекрасная пара, но тебе придется ей доказать, что вы созданы друг для друга.
Скажи ему это кто-то другой, Готорн обиделся бы, но Джанджи говорил от чистого сердца, заботясь о Финни, дочери своего покойного хозяина, которому был безгранично предан, и Готорн не мог его в этом винить.
Куинси проводил Джанджи в комнату для гостей, и Готорн остался один. Глядя на пляшущее в камине пламя, Мэтью, размышляя о Финни, попытался представить себе ее прошлую жизнь на основе тех отрывочных сведений, которые ему удалось узнать за последние месяцы. Посидев еще какое-то время, он поднялся в комнату Финни. Она стояла у окна, освещенная лунным светом, держа в руках детское платьице. На столе стояла раскрытая сумка.
– В Африке у тебя была дочь, – тихо промолвил Мэтью.
Финни долго молчала, не поворачиваясь к нему.
– Ее звали Изабель, – тихо произнесла она наконец. И столько горечи было в этой короткой фразе!
Он подошел к ней, встал за спиной:
– Боже, Финн, почему ты мне ничего не сказала?
Словно не слыша его вопроса, Финни продолжала:
– Она была ровесницей Мэри. Изабель полюбила бы твою дочку.
– Мэри тоже полюбила бы ее так же, как любит тебя. – Он коснулся ее плеч, но Финни отстранилась:
– Нет!
Готорн повернул ее к себе: опустошенный взгляд, мокрое от слез лицо.
– Да что с тобой, Финни? Откройся мне, – в отчаянии произнес он. Ему надо знать все, иначе он не сможет помочь ей. – Ты как-то сказала, что не способна ни на какие чувства, что тебе все безразлично. Но почему? Ответь же мне наконец!
Она попыталась вырваться, но Готорн крепко держал ее. Сердце его бешено колотилось.
– Почему ты отвергаешь меня? Все еще любишь отца Изабель? – Он весь напрягся, ожидая ответа.
– Отца Изабель? Господи Боже мой, нет, конечно! Но в моем сердце нет места никаким чувствам, кроме раскаяния. Я оказалась плохой матерью и никогда себе этого не прощу!
– Ты прекрасная мать! – Мэтью встряхнул ее. – Я уже говорил тебе это не раз.
– Нет! Я не сумела уберечь собственную дочку… не смогу уберечь и Мэри.
– Что ты имеешь в виду? Объясни!
Она молчала, продолжая смотреть в темноту за окном. Лишь когда Мэтью, подхватив ее на руки, стал укачивать, Финни заговорила:
– Я слышала, как она вскрикнула. Один-единственный раз. Крик не повторился, и я продолжала работать. А когда вышла, она была мертва. Она задохнулась. Задохнулась! Пуговица, заменившая глаз тряпичному мишке, ее любимцу, попала ей в горло. – Финни судорожно сжала кулак. – Если бы я заметила, что пуговица болтается, или же вышла на ее крик, она была бы жива! Понимаешь?! Я могла спасти ее! Но не сделала этого!
Эти бесконечные «если» терзали ее душу. Как же избавить ее от отчаяния? Чтобы она снова зажила полной жизнью.
Он потянулся к ней и, когда Финни попыталась ударить его по рукам, привлек к себе.
– Всякое бывает, Финни, – едва слышно проговорил Мэтью.
– Возможно, но хорошая мать всегда начеку!
Она зарыдала, рыдания перешли в крик, от которого мороз подирал по коже. Он крепче прижал ее к себе, размышляя, смогут ли они вместе когда-нибудь справиться с ее горем.
Постепенно Финни затихла и прильнула к нему. Мэтью ласково провел рукой по ее волосам.
– Мое место не здесь. – Финни отстранилась от него. – А в Африке, рядом с Изабель.
Он долго смотрел на нее, потом наконец сказал:
– Финн, Изабель больше нет, и тут уж ничего не поделаешь. Ты вернула к жизни меня и Мэри. Ты чудесная мать!
Они стояли совсем близко друг от друга, и Мэтью с трудом сдерживал охватившую его страсть. Сейчас главное – утешить Финни, чтобы она обрела желанный покой.
– Я люблю тебя, – тихо промолвил Мэтью.
Она прерывисто задышала, и он, потеряв самообладание, заключил ее в объятия. Финни больше не противилась, отвечая на ласки, с замиранием сердца слушая признания в любви.
Мэтью был на вершине блаженства. Финни больше не сдерживала своих чувств, и он полностью завладел ее телом. Его рука скользнула вниз, к пушистому бугорку, скрытому панталонами, и Финни застонала.
Вдруг она схватила его за руку. От неожиданности Мэтью замер.
– Не бросай меня, как тогда, – прошептала Финни. – Обними покрепче.
Сердце Мэтью болезненно сжалось, когда он вспомнил ту ночь в джунглях. Она снова прильнула к нему, и, казалось, не было силы, способной их оторвать друг от друга.
– Милая Финн!
Мэтью подхватил ее на руки, отнес на постель, стал раздевать. Расстегнул платье, добрался до груди, пощекотал языком сначала один сосок, потом другой. Сбросил с нее нижнюю юбку и панталоны.
– Дай волю своим чувствам, Финни! – охрипшим от волнения голосом попросил Мэтью, и когда его пальцы вошли в ее горячее влажное лоно, она со стоном приподнялась на постели и стала срывать с него одежду.
– Я хочу слиться с тобой, – шептала она, извиваясь всем телом.
Мэтью заметил на внутренней стороне ее бедра рваный шрам – последствия той страшной ночи, когда произошло крушение поезда.
– Боже мой! – Мэтью прильнул губами к шраму.
Финн порывисто вздохнула.
– Как ты прекрасна! – прошептал Мэтью, покрывая поцелуями ее тело. – Мы единое целое. Понимаешь? Мы любим друг друга, и ничто нас не разлучит, – говорил он, заглядывая ей в глаза.
Прошлое, костлявой рукой душившее Финни, уступило дорогу новой жизни.
– Возьми меня, – тихо проговорила она. Сегодня она жаждала принадлежать ему.
Мэтью соскочил на пол и сбросил брюки. Но когда хотел лечь на нее, она замотала головой, подползла к краю кровати, встала на колени и посмотрела ему в глаза.
– Можно дотронуться? – Она кивнула на его возбужденную плоть и провела по ней своими тонкими, изящными пальцами. Затем слегка сжала. Рука Мэтью снова устремилась к ее золотистому треугольнику внизу живота. Финни застонала.
– Ты чувствуешь меня, дорогая? – спросил Мэтью, когда его пальцы проникли в ее лоно. Финни задрожала, и Мэтью, не в силах больше сдерживаться, опрокинул ее на постель и вошел в нее.
Мир перестал существовать, время остановилось. Долгожданная близость несла их в заоблачные дали, и когда они достигли вершины блаженства, оба невольно вскрикнули.
Они долго лежали в объятиях друг друга, счастливые, удовлетворенные. Наконец-то они стали единым целым, о чем так долго мечтали.
Ничто не нарушало царившей вокруг тишины. Первой заговорила Финни.
– А ведь я чуть не вышла замуж, – прошептала она.
– Ах, Финн, не обязательно все рассказывать. Достаточно и того, что я о тебе знаю. – Готорн говорил искренне.
– Ты должен знать все. Я была уверена, что Гэтуит любит меня, и отдалась ему вечером накануне свадьбы. Он очаровал меня своей ослепительной улыбкой. Какой же я была дурой! Удовлетворив свою похоть, он как ни в чем не бывало тихонько выбрался из постели и пошел к моему отцу пить бренди. Отец в тот вечер подарил ему три весьма ценных вида каучуковых саженцев. Все знали, что отец относится к Гэтуиту как к сыну. Тот и воспользовался его благосклонностью. Саженцы – вот что было нужно ему, чтобы основать собственную плантацию. – Она тряхнула головой. – Ему с самого начала нужны были только саженцы. Приехав в Африку, Гэтуит просил отца продать их ему: по своим свойствам они намного превосходили все известные в мире. Заполучив саженцы, Гэтуит в ту же ночь скрылся. Когда на следующий день я пришла в церковь в подвенечном платье, сшитом местными женщинами, с вплетенной в волосы гирляндой цветов, то увидела только отца, а жениха так и не нашли. Отец был в отчаянии. Когда же оказалось, что я беременна, все, кроме Джанджи и его родных, стали сторониться меня. Я уже не могла появиться в городе, где жили европейцы, а священник-миссионер запретил мне посещать храм. Я стала парией. И моя дочка тоже. С самого рождения. – Финни закрыла глаза. – Впрочем, она этого еще не понимала.
– Ты, должно быть, возненавидела Гэтуита?
– Как я могла возненавидеть мужчину, подарившего мне Изабель? – Она приоткрыла глаза. – Она была такой умной, не по летам. Знал бы ты, как мне ее недостает!
– Она навсегда останется в твоем сердце.
Он ласково провел рукой по ее волосам:
– Я люблю тебя, Финн, и никогда не покину. Люблю больше жизни, и ты это знаешь.
Тень сомнения пробежала по лицу Финни. Ведь ее столько раз предавали! Даже родная мать бросила. Словно ища защиты в его объятиях, Финни прижалась к нему, и вскоре послышалось ее ровное дыхание.
Полежав еще какое-то время, Мэтью тихонько выбрался из постели, набросил халат и спустился в комнату с видом на парк. Затворив дверь, он включил все до единой лампочки, и комнату залило ярким светом.
Достав холст и выдавив из тюбиков краску, Мэтью, охваченный вдохновением, взялся за кисть.
Его рука не повиновалась ему. Он понял, что уже никогда не сможет писать так, как раньше. Но это не имело никакого значения. Он научился писать по-новому. Знал, как вдохнуть жизнь в краски и холст.
Окружающий мир исчез. Образы на холсте появлялись так же быстро, как кружатся вокруг костра воины.
Он потерял счет времени и писал до тех пор, пока не почувствовал усталость. Теперь он был уверен, что окончательно выздоровел.
Финни проснулась. Солнце едва взошло, и его слабые лучи еще не проникли в комнату.
Нежность и радость переполняли Финни, и тут она вспомнила, что ночью они принадлежали друг другу. Она любила Мэтью, любила его дочь и не чувствовала себя виноватой перед Изабель. Прошлое отступило и не причиняло ей больше страданий.
Финни открыла Мэтью свою тайну, мучившую ее все эти годы, и не увидела осуждения в его взгляде. Он готов был вместе с ней нести ее тяжелую ношу.
Ей захотелось увидеть Мэтью прямо сейчас. Удостовериться, что его любовь не плод ее воображения.
Она оделась и отправилась на его поиски, заглянула в приоткрытую дверь его спальни и увидела, что постель не тронута.
Тогда Финни спустилась в комнату с видом на парк и там нашла Мэтью. Как и в их первую встречу, в поезде, он стоял у окна. Но сейчас от него веяло покоем и умиротворением.
Его красота потрясла Финни. Даже шрам не портил его прекрасного лица, напротив, придавал особое очарование. Неужели этот красивый мужчина ее муж? Неужели он действительно любит ее? А вдруг он сожалеет о прошлой ночи?
Финни уже хотела уйти, но он позвал ее:
– Иди ко мне!
Она подбежала к нему и бросилась в его объятия.
– Я хочу тебя, – прошептал Мэтью, запечатлев на ее губах поцелуй. Потом вдруг отстранился от нее.
– В чем дело, Мэтью?
– Я готов ласкать тебя день и ночь, но ты должна отдохнуть. У тебя наверняка все болит после вчерашнего.
Финни покраснела.
– Боже, как же ты прекрасна! – воскликнул Мэтью. – Что бы со мной сталось, не повстречай я тебя тогда в поезде?
Он снова сжал Финни в объятиях.
Так они и стояли, прильнув друг к другу, а за окном поднималось солнце, и небо из темно-фиолетового постепенно становилось красно-оранжевым. Лишь когда утро вступило в свои права, он слегка отстранился от нее и заглянул в глаза.
– Что-нибудь не так, Мэтью?
– Я намерен выставиться.
– Что? – Финни ушам своим не верила.
– Устроить выставку моих работ. Сейчас мне это по силам, как никогда.
– Почему ты так думаешь?
Мэтью повернул ее к холсту, над которым он трудился почти всю ночь.
Увидев картину, миссис Готорн замерла.
Мэтью вновь привлек ее к себе:
– Ты вернула меня к жизни, Финни Готорн. Благодаря тебе я вновь обрел любовь дочери. И веру в себя. И теперь снова могу рисовать.
От избытка чувств Финни не могла выговорить ни слова. По ее щекам текли слезы.
Он прошептал ей на ухо:
– Я не в силах вернуть тебе дочь, но зато я могу запечатлеть на полотне ее образ.
И он действительно написал портрет Изабель. Картина удалась на славу, хотя и не была выписана столь тщательно, как его прежние работы. Казалось, девочка сейчас сойдет с полотна. С портрета смотрели юная Финни и ее дочка, воплощенные в одном образе. Дорогие черты со временем стираются из памяти, а на полотне они запечатлены навеки.
Миссис Готорн протянула к картине дрожащие пальцы, и они замерли у лица дочери. Наконец она обрела то, что искала. Свое место. Свою дочь.
– Я обожаю тебя, Финни. – Лицо Мэтью было мокро от слез.
Ее сердце болезненно сжалось, и она обняла мужа.
– Я люблю тебя, – тихо проговорила Финни. – Как же мне тебя отблагодарить?
– Ты уже отблагодарила, хотя я только сейчас понял, что ты по-настоящему любишь меня и никогда не предашь.
Глава 24
Любовь поглотила их целиком. Днем Мэтью писал картины, а ночами дарил свои ласки Финни. Но как только она засыпала, он уходил в мастерскую и всего себя отдавал живописи, бросая кисть лишь с восходом солнца. Только однажды он вышел из дома без ведома жены. Ему надо было встретиться с Грейсоном в его адвокатской конторе. Мэтью хотел, чтобы его брат взялся за дело. Следовало спасти ферму в Африке и отозвать иск о признании его брака с Финни недействительным.
Джанджи стал в доме своим человеком. Он рассказывал Мэри об Африке, играл в шахматы с Куинси, а также изучал нравы и обычаи Бостона.
Финни была занята подготовкой к выставке картин Мэтью. Он хотел взять все на себя, однако Финни настояла на том, чтобы он разрешил им с Мэри подыскать для выставки помещение. Целую неделю Финни ходила по художественным салонам, показывала их владельцам портрет Изабель, и теперь все они предлагали разместить полотна Мэтью у себя. К радости Финни, ни один из них не догадывался, что на портрете изображена вовсе не Финни в детстве, а ее дочь, как две капли воды похожая на нее.
Она объяснила Мэтью, что не хочет ни с кем делиться самым сокровенным. Изабель – это ее боль, и никто не должен просто так, мимоходом, смотреть на ее портрет. Пусть все думают, что это Финни в детстве.
– Пожалуй, ты права, – сказал Мэтью, целуя ее.
Почти все время Мэтью проводил за мольбертом. Написал портрет Финни. Потом Мэри. А в воображении возникали все новые образы. Краски и холст теперь были подвластны ему. Никогда еще он не испытывал такого чувства свободы, когда писал, и картины его приобрели какой-то особый, глубокий смысл.
За две недели до открытия выставки были разосланы приглашения. На предварительный просмотр пришли критики, и Финни с волнением ждала появления рецензий в прессе. Мэтью делал вид, будто это его не интересует, но, когда Финни сбегала за газетой и прочла вслух блестящий отзыв о его картинах, он расплылся в улыбке.
Выставка привлекла внимание самых влиятельных горожан. Даже отец Мэтью собирался посетить ее.
– Он увидит мои картины, – сказал Мэтью, – и станет относиться ко мне по-прежнему. Будет гордиться мной. И все это благодаря тебе.
Прежде чем отправиться на выставку, Финни с Мэри не один час провели наряжаясь и причесываясь. К вечеру небо прояснилось и на нем засияли мириады звезд.
У входа в галерею один за другим останавливались экипажи. Лакеи застыли в ожидании посетителей, прибывших в сверкающих ландо и позолоченных колясках. Всем не терпелось увидеть художника и его картины.
Мужчины восхищались живой игрой красок на полотнах, женщины – образами, созданными фантазией Готорна.
Финни, счастливая и взволнованная, не сводила влюбленных глаз с мужа.
Мэри, похожая в своем розовом атласном платье на сказочную принцессу, беседовала с Джанджи. Он привлекал всеобщее внимание. Гости приняли его за африканского царька.
Был здесь и доктор Сандерлинг. Мэтью пожертвовал ему солидную сумму на создание клиники и настоял, чтобы ее назвали клиникой Итана Сандерлинга.
Финни заметила, с какой гордостью Эммелина Готорн смотрела на сына. Пришли и Нестер с Пенелопой, и Ханна, и Летиция.
Не было только Брэдфорда. «Неужто он не придет?» – гадала Финни.
Но в этот момент дверь распахнулась и появился Брэдфорд.
Эммелина возблагодарила небеса и посмотрела на Мэтью. Лицо его выражало радость. Финни тоже возблагодарила небеса, уже за одно то, что Готорн-старший не разочаровал своего сына, хотя и недолюбливала свекра. И все же ей хотелось, чтобы Брэдфорду понравились картины Мэтью.
Финни вздохнула с облегчением, когда гости разошлись и остались только свои. Лишь тогда Брэдфорд приступил к осмотру выставки, переходя от картины к картине. Он постоял у портрета Финни, Мэри, своих сыновей. Подошел к портрету Эммелины и наконец увидел самого себя. Портрет Брэдфорда производил ошеломляющее впечатление: на нем был изображен властный, знающий себе цену мужчина.
Брэдфорд пошел дальше и увидел портреты Мэтью в детстве, юности и зрелом возрасте. Он долго их разглядывал. Мэтью ждал от него похвалы.
Наконец Готорн-старший обернулся, и в галерее воцарилась тишина. Отец посмотрел на сына.
– И это называется живописью? – спросил Брэдфорд с пренебрежением.
Эммелина открыла рот от изумления. Грейсон, сидевший рядом с Мэри, вскочил, едва сдерживая гнев.
Мэтью оцепенел, пристально посмотрел на отца, и взгляды их встретились. Мэтью не подал виду, что обиделся на отца. Однако Финни хорошо понимала, что творится в его душе.
В ней закипела ярость. Хорош отец, которому наплевать на чувства собственного сына! Она шагнула вперед и, прежде чем кто-либо успел вымолвить хоть слово, напустилась на Брэдфорда:
– Да как вы смеете?!
Готорн-старший вскинул брови, и лицо его приняло холодное выражение.
– Вы не вправе считать себя отцом! – не унималась Финни. – И не достойны любви вашего сына. Он хороший, добрый человек, не чета вам! – У Финни брызнули из глаз слезы. – Он честный, отважный, а вы мелочный и чванливый. Вы чудовище, Брэдфорд Готорн. И я ненавижу вас!
Воцарилось тягостное молчание.
– Не плачь, Финни. – К ней подошел Мэтью с улыбкой на губах. В глазах его она прочла решимость.
Джанджи стал в доме своим человеком. Он рассказывал Мэри об Африке, играл в шахматы с Куинси, а также изучал нравы и обычаи Бостона.
Финни была занята подготовкой к выставке картин Мэтью. Он хотел взять все на себя, однако Финни настояла на том, чтобы он разрешил им с Мэри подыскать для выставки помещение. Целую неделю Финни ходила по художественным салонам, показывала их владельцам портрет Изабель, и теперь все они предлагали разместить полотна Мэтью у себя. К радости Финни, ни один из них не догадывался, что на портрете изображена вовсе не Финни в детстве, а ее дочь, как две капли воды похожая на нее.
Она объяснила Мэтью, что не хочет ни с кем делиться самым сокровенным. Изабель – это ее боль, и никто не должен просто так, мимоходом, смотреть на ее портрет. Пусть все думают, что это Финни в детстве.
– Пожалуй, ты права, – сказал Мэтью, целуя ее.
Почти все время Мэтью проводил за мольбертом. Написал портрет Финни. Потом Мэри. А в воображении возникали все новые образы. Краски и холст теперь были подвластны ему. Никогда еще он не испытывал такого чувства свободы, когда писал, и картины его приобрели какой-то особый, глубокий смысл.
За две недели до открытия выставки были разосланы приглашения. На предварительный просмотр пришли критики, и Финни с волнением ждала появления рецензий в прессе. Мэтью делал вид, будто это его не интересует, но, когда Финни сбегала за газетой и прочла вслух блестящий отзыв о его картинах, он расплылся в улыбке.
Выставка привлекла внимание самых влиятельных горожан. Даже отец Мэтью собирался посетить ее.
– Он увидит мои картины, – сказал Мэтью, – и станет относиться ко мне по-прежнему. Будет гордиться мной. И все это благодаря тебе.
Прежде чем отправиться на выставку, Финни с Мэри не один час провели наряжаясь и причесываясь. К вечеру небо прояснилось и на нем засияли мириады звезд.
У входа в галерею один за другим останавливались экипажи. Лакеи застыли в ожидании посетителей, прибывших в сверкающих ландо и позолоченных колясках. Всем не терпелось увидеть художника и его картины.
Мужчины восхищались живой игрой красок на полотнах, женщины – образами, созданными фантазией Готорна.
Финни, счастливая и взволнованная, не сводила влюбленных глаз с мужа.
Мэри, похожая в своем розовом атласном платье на сказочную принцессу, беседовала с Джанджи. Он привлекал всеобщее внимание. Гости приняли его за африканского царька.
Был здесь и доктор Сандерлинг. Мэтью пожертвовал ему солидную сумму на создание клиники и настоял, чтобы ее назвали клиникой Итана Сандерлинга.
Финни заметила, с какой гордостью Эммелина Готорн смотрела на сына. Пришли и Нестер с Пенелопой, и Ханна, и Летиция.
Не было только Брэдфорда. «Неужто он не придет?» – гадала Финни.
Но в этот момент дверь распахнулась и появился Брэдфорд.
Эммелина возблагодарила небеса и посмотрела на Мэтью. Лицо его выражало радость. Финни тоже возблагодарила небеса, уже за одно то, что Готорн-старший не разочаровал своего сына, хотя и недолюбливала свекра. И все же ей хотелось, чтобы Брэдфорду понравились картины Мэтью.
Финни вздохнула с облегчением, когда гости разошлись и остались только свои. Лишь тогда Брэдфорд приступил к осмотру выставки, переходя от картины к картине. Он постоял у портрета Финни, Мэри, своих сыновей. Подошел к портрету Эммелины и наконец увидел самого себя. Портрет Брэдфорда производил ошеломляющее впечатление: на нем был изображен властный, знающий себе цену мужчина.
Брэдфорд пошел дальше и увидел портреты Мэтью в детстве, юности и зрелом возрасте. Он долго их разглядывал. Мэтью ждал от него похвалы.
Наконец Готорн-старший обернулся, и в галерее воцарилась тишина. Отец посмотрел на сына.
– И это называется живописью? – спросил Брэдфорд с пренебрежением.
Эммелина открыла рот от изумления. Грейсон, сидевший рядом с Мэри, вскочил, едва сдерживая гнев.
Мэтью оцепенел, пристально посмотрел на отца, и взгляды их встретились. Мэтью не подал виду, что обиделся на отца. Однако Финни хорошо понимала, что творится в его душе.
В ней закипела ярость. Хорош отец, которому наплевать на чувства собственного сына! Она шагнула вперед и, прежде чем кто-либо успел вымолвить хоть слово, напустилась на Брэдфорда:
– Да как вы смеете?!
Готорн-старший вскинул брови, и лицо его приняло холодное выражение.
– Вы не вправе считать себя отцом! – не унималась Финни. – И не достойны любви вашего сына. Он хороший, добрый человек, не чета вам! – У Финни брызнули из глаз слезы. – Он честный, отважный, а вы мелочный и чванливый. Вы чудовище, Брэдфорд Готорн. И я ненавижу вас!
Воцарилось тягостное молчание.
– Не плачь, Финни. – К ней подошел Мэтью с улыбкой на губах. В глазах его она прочла решимость.