– У вас была выставка? – ласково спросила Финни.
– Вы задаете чересчур много вопросов.
Она долго и пытливо смотрела на него, и, вероятно, многое ей стало ясно.
– Вы выставляли свои картины? – не отставала Финни.
– Нет, выставки не было, – резко ответил он.
Она хотела дотронуться до него и уже протянула руку, но Готорн ее остановил. Однако он не ожидал, что их ладони встретятся. Большая и маленькая.
Сквозь высокие окна пробивались лучи неприветливого зимнего солнца. Готорн заметил, как она смотрит на их сплетенные руки, на свои маленькие пальчики, которые в его ладони казались такими хрупкими и изящными.
– Почему вы солгали мне? – тихо спросила она.
– О чем вы?
– Той долгой африканской ночью, – почти прошептала она, – вы сказали, что бостонцы прекрасные, добрые люди. И я поверила вам.
– Я сказал то, что вы жаждали услышать.
– Вы солгали!
– Вы были при смерти! – вырвалось у Мэтью, и на него повеяло тем ужасом, который он испытал в ту страшную ночь. – Вы умирали, – повторил он уже мягче. – И я не хотел расстраивать вас.
Финни зажмурила глаза и расхохоталась:
– И правильно сделали! Расскажи вы мне об Эдвине Рейнз, я, несомненно, ни за что бы не пошла на поправку.
– Но вы поправились, – прошептал Мэтью.
Он смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда. Она была так близко, что он мог поцеловать ее, стоило только наклониться.
У нее зарделись щеки, будто она прочла его мысли. Он провел пальцами по ее лицу и почувствовал, как она затрепетала.
Готорн вдруг понял, почему она не выходила у него из головы. Она с первой же минуты его заворожила, как только вошла в вагон. Ее пальчики были маленькими и хрупкими, а волосы пахли травами и родниковой водой. Он оживал в ее присутствии. При ней его омертвевшая душа возвращалась к жизни.
«Впрочем, какое мне до этого дело?» – холодно подумал он.
– Мне пора, – тихо промолвила Финни. – Завтра я снова приду.
– Нет, Финни.
Он удивился, что назвал ее по имени.
– Я не стану давать вам уроки, – решительно заявил Мэтью.
Финни улыбнулась:
– Станете. Вы не бросили меня на произвол судьбы в джунглях, не бросите и сейчас.
Ее самонадеянность лишила его дара речи, и прежде чем он успел ответить, Финни вышла из комнаты. Она приняла решение, и теперь ее не свернуть с пути. Завтра она придет снова.
Возмущенный Мэтью последовал за ней, намереваясь дать ей резкую отповедь, но когда она прошла в парадное и Куинси подал ей шляпку, слова замерли у него на устах.
Он не мог оторвать глаз от ее рыжих волос и поблескивающей кожи.
Она настоящая африканка. «Именно ее я искал, – мелькнула мысль. – Она нужна мне. Эту девушку я нашел в дебрях Африки, и она станет моим спасением».
После полученных увечий он не притрагивался к краскам. И думал, что уже никогда не прикоснется. Но после встречи с Финни желание написать ее портрет не покидало его. Он не мог забыть ни Финни, ни Африку. Черный континент вселял в него покой, который обволакивал душу.
Впервые он обратил внимание на это спокойствие ночью. Над ним возвышалось темное небо, усыпанное мириадами сверкающих звезд. Лишь изредка тишину нарушал размеренный бой барабанов. Будто вдали билось чье-то большое сердце.
Этот звук манил его к себе, как и сама Африка. К Финни Уинслет его тоже влекло потому, что она нисколько не походила на бостонских дам, хотя очень стремилась к этому.
И Мэтью решил ей помочь вопреки ранее принятому решению.
Словно прочитав его мысли, Финни обернулась и взглянула на него. Готорн ожидал увидеть на ее губах торжествующую улыбку, но она спокойно сказала:
– Вы вновь займетесь живописью, Мэтью Готорн. А потом выставите свои картины.
Его губы сошлись в узкую линию, кровь устремилась по жилам к сердцу с таким шумом, будто за деревьями забили барабаны.
– Теперь можете прибраться и даже принять ванну, – сказала Финни, не соблюдая приличий, к чему он уже стал привыкать. – Я приду завтра.
Она ушла, шелестя юбками и позвякивая браслетами. На душе у него посветлело. Неужто там появился луч надежды?
Мисс Уинслет была убеждена, что Мэтью снова займется живописью.
Мэтью вернулся в комнату-сад, дрожащими руками достал из коробки карандаш и лист бумаги и стал рисовать. Превозмогая боль, он водил кончиком угольного карандаша по листу. От ненасытного желания запечатлеть ее образ на бумаге чесались пальцы. Но ему не удавалось правильно держать карандаш. Пальцы не слушались его. Мэтью сосчитал до десяти и, собравшись с силами, вновь стал рисовать. На лбу выступил пот. Рука стала еще сильнее дрожать, перед глазами все поплыло. Он застонал и сломал карандаш.
Мэтью в ярости скомкал бумагу, отшвырнул в сторону, выскочил в коридор, добежал по лестнице до верхнего этажа и буквально ворвался в заброшенную комнату, освещенную лишь слабыми лучами зимнего солнца. Из-под ног у него взметалась пыль. В дальнем углу Мэтью остановился и отыскал свои полотна. Охваченный отчаянием, сорвал чехол с ближайшей картины, затем со следующей, пока все его холсты не предстали перед ним в первозданном виде.
Его работы, его живопись. Потрясающей красоты.
В прошлом.
«Нет, мисс Уинслет, мне никогда больше не писать красками», – прошептал он, вспомнив тот роковой вечер, изменивший всю его жизнь.
…Мэтью поспешно прошел через парадную дверь. Дом сверкал, словно бриллиант, горели лампы, хрустальная люстра ярко освещала все вокруг. Гремела музыка, позади приемного зала виднелись открытые настежь двойные двери большого зала, где танцевали гости. Вечер давали в честь его предстоящей выставки. Грандиозный праздник, весь Бостон был здесь.
Он опоздал на собственный праздник, но ему надо было убедиться, что все картины стоят на своих местах. Завтра выставка.
Стуча каблуками по мраморному полу, он искал свою жену в толпе приглашенных.
– Мэтью! Вот и ты, старый шалун! Позволь мне первому искренне поздравить тебя. Я с нетерпением жду твоей выставки.
Мэтью посмотрел на лысеющего коротышку.
– Спасибо, Уолтер, – произнес он. Когда они обменялись рукопожатиями, с его уст не сходила беспечная дружеская улыбка. – Не видел Кимберли?
– Да, разумеется. Недавно видел ее с твоей милой дочуркой. Одинаковые платья и одинаковые танцевальные туфельки. Они произвели настоящий фурор. Полагаю, малышку Мэри уже отправили наверх в спальню, – он фыркнул, – хотя она не желала идти. Не удивлюсь, если она удерет и спустится к нам.
Мэтью, улыбнувшись, промолвил:
– В этом вся Мэри. Я поднимусь и посмотрю на нее. Однако сначала мне нужно отыскать жену.
Уолтер повернулся и принялся искать супругу приятеля.
– Я не вижу ее.
– Ладно. Я отыщу ее. Хорошо, что мы встретились, Уолтер.
Мэтью поднялся по мраморным ступеням в просторный приемный зал. Высокий, широкоплечий, он выделялся на фоне менее рослых мужчин. Не успел он сделать и нескольких шагов, как его остановила изысканно одетая дама, вся усыпанная бриллиантами. Это была близкая подруга его супруги.
– Мэтью, дорогой, – промолвила она, протягивая к нему руки. – Негодный мальчишка! Ты опоздал!
Почтительно поклонившись, Мэтью взял в ладонь ее пальчики и улыбнулся.
– От тебя глаз не оторвать, Селия, – тепло промолвил он.
– Как и от тебя, – сказала она, приблизившись к нему. Он рассмеялся, однако вежливо, но решительно отстранился.
– Где Ким? – спросил он, оглядывая толпу.
Дама, обидевшись, поправила прическу.
– Я давно ее не вижу, – надув губки, проговорила она. – Почему бы тебе не потанцевать со мной, пока она не объявится?
Мэтью улыбнулся:
– Полагаю, будет лучше, если я отыщу ее.
Женщина раскрыла веер и быстро замахала им.
– Тебе следовало жениться на мне.
– Ты уже это говорила, Селия, – промолвил он, приподняв пальцем ее подбородок. – И я постоянно твержу тебе, что любой мужчина будет счастлив иметь такую жену, как ты.
– Любой, но только не ты, – усмехнулась она.
– Ты разбиваешь сердца, Селия. Мне это известно с пятнадцати лет. А я хочу, чтобы мое сердце осталось целым, – добродушно рассмеялся он.
– Ты тоже разбиваешь сердца, Мэтью Готорн, и прекрасно это знаешь.
Женщина ушла, шелестя юбками. Мэтью откинул со лба волосы и стал пробираться сквозь толпу.
– Вы не видели мою жену? – спросил он пожилую гостью, которая долгие годы была другом их семьи.
– Кимберли? – Она повернулась к подруге и приподняла бровь. – Он ищет Кимберли, – проговорила она таким тоном, что у него мурашки побежали по коже. – Надо ему сказать, что несколько минут назад мы ее видели и она была с расстроенным лицом.
Женщина осуждающе взглянула на Мэтью:
– Тебе ни разу не приходило на ум, что именно ты в ответе за свою жену?
– Полно, Марго, – вмешалась в разговор подруга.
– Должен же кто-то открыть ему глаза.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил он.
Она вздернула подбородок:
– Я далека от того, чтобы лезть в чужие дела. А ты загляни в домик на заднем дворе, там найдешь свою супругу. Я видела, как она направлялась туда.
Мэтью стало не по себе. Он закрыл выходящие на террасу двери, шагнул в ночь и торопливо пересек площадку, выложенную серой шиферной плиткой. Праздник был в разгаре. Мэтью спустился по витой гранитной лестнице к узкой тропинке, которая вела к домику позади особняка.
Он все ускорял шаг, пока не вошел в обнесенный решеткой проход в высокой живой изгороди, отделявшей переднюю часть парка от задней. В белом деревянном домике, крытом кедром, стояла тишина. Раздраженный бесплодными поисками, Мэтью уже хотел уйти, но вдруг заметил внутри горящую свечу.
Мелькнула чья-то тень. Голубое платье. Белокурые волосы.
На губах Мэтью заиграла улыбка. Слава Богу, он отыскал ее. Сейчас он извинится за опоздание.
Он приблизился к домику, вошел и остановился в дверях. Улыбка сбежала с его лица.
Кимберли стояла, прижатая к стене.
Ее платье из крепдешина и прозрачного муслина было небрежно спущено до талии.
Мэтью был потрясен.
Кимберли стонала, обхватив голыми ногами узкие бедра стоящего перед ней мужчины, который доводил ее до неистовства.
Она продолжала стонать, а он покрывал ее грудь поцелуями.
– Ты ненасытна, – прошептал мужчина и снова вошел в нее.
– Перестань меня мучить! – взмолилась она, запрокинув голову.
Мужчина расхохотался и, тяжело дыша, ворвался в ее лоно.
– Теперь ты довольна?
– Да, Рейнолдс! Боже мой, да!
Глава 7
– Вы задаете чересчур много вопросов.
Она долго и пытливо смотрела на него, и, вероятно, многое ей стало ясно.
– Вы выставляли свои картины? – не отставала Финни.
– Нет, выставки не было, – резко ответил он.
Она хотела дотронуться до него и уже протянула руку, но Готорн ее остановил. Однако он не ожидал, что их ладони встретятся. Большая и маленькая.
Сквозь высокие окна пробивались лучи неприветливого зимнего солнца. Готорн заметил, как она смотрит на их сплетенные руки, на свои маленькие пальчики, которые в его ладони казались такими хрупкими и изящными.
– Почему вы солгали мне? – тихо спросила она.
– О чем вы?
– Той долгой африканской ночью, – почти прошептала она, – вы сказали, что бостонцы прекрасные, добрые люди. И я поверила вам.
– Я сказал то, что вы жаждали услышать.
– Вы солгали!
– Вы были при смерти! – вырвалось у Мэтью, и на него повеяло тем ужасом, который он испытал в ту страшную ночь. – Вы умирали, – повторил он уже мягче. – И я не хотел расстраивать вас.
Финни зажмурила глаза и расхохоталась:
– И правильно сделали! Расскажи вы мне об Эдвине Рейнз, я, несомненно, ни за что бы не пошла на поправку.
– Но вы поправились, – прошептал Мэтью.
Он смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда. Она была так близко, что он мог поцеловать ее, стоило только наклониться.
У нее зарделись щеки, будто она прочла его мысли. Он провел пальцами по ее лицу и почувствовал, как она затрепетала.
Готорн вдруг понял, почему она не выходила у него из головы. Она с первой же минуты его заворожила, как только вошла в вагон. Ее пальчики были маленькими и хрупкими, а волосы пахли травами и родниковой водой. Он оживал в ее присутствии. При ней его омертвевшая душа возвращалась к жизни.
«Впрочем, какое мне до этого дело?» – холодно подумал он.
– Мне пора, – тихо промолвила Финни. – Завтра я снова приду.
– Нет, Финни.
Он удивился, что назвал ее по имени.
– Я не стану давать вам уроки, – решительно заявил Мэтью.
Финни улыбнулась:
– Станете. Вы не бросили меня на произвол судьбы в джунглях, не бросите и сейчас.
Ее самонадеянность лишила его дара речи, и прежде чем он успел ответить, Финни вышла из комнаты. Она приняла решение, и теперь ее не свернуть с пути. Завтра она придет снова.
Возмущенный Мэтью последовал за ней, намереваясь дать ей резкую отповедь, но когда она прошла в парадное и Куинси подал ей шляпку, слова замерли у него на устах.
Он не мог оторвать глаз от ее рыжих волос и поблескивающей кожи.
Она настоящая африканка. «Именно ее я искал, – мелькнула мысль. – Она нужна мне. Эту девушку я нашел в дебрях Африки, и она станет моим спасением».
После полученных увечий он не притрагивался к краскам. И думал, что уже никогда не прикоснется. Но после встречи с Финни желание написать ее портрет не покидало его. Он не мог забыть ни Финни, ни Африку. Черный континент вселял в него покой, который обволакивал душу.
Впервые он обратил внимание на это спокойствие ночью. Над ним возвышалось темное небо, усыпанное мириадами сверкающих звезд. Лишь изредка тишину нарушал размеренный бой барабанов. Будто вдали билось чье-то большое сердце.
Этот звук манил его к себе, как и сама Африка. К Финни Уинслет его тоже влекло потому, что она нисколько не походила на бостонских дам, хотя очень стремилась к этому.
И Мэтью решил ей помочь вопреки ранее принятому решению.
Словно прочитав его мысли, Финни обернулась и взглянула на него. Готорн ожидал увидеть на ее губах торжествующую улыбку, но она спокойно сказала:
– Вы вновь займетесь живописью, Мэтью Готорн. А потом выставите свои картины.
Его губы сошлись в узкую линию, кровь устремилась по жилам к сердцу с таким шумом, будто за деревьями забили барабаны.
– Теперь можете прибраться и даже принять ванну, – сказала Финни, не соблюдая приличий, к чему он уже стал привыкать. – Я приду завтра.
Она ушла, шелестя юбками и позвякивая браслетами. На душе у него посветлело. Неужто там появился луч надежды?
Мисс Уинслет была убеждена, что Мэтью снова займется живописью.
Мэтью вернулся в комнату-сад, дрожащими руками достал из коробки карандаш и лист бумаги и стал рисовать. Превозмогая боль, он водил кончиком угольного карандаша по листу. От ненасытного желания запечатлеть ее образ на бумаге чесались пальцы. Но ему не удавалось правильно держать карандаш. Пальцы не слушались его. Мэтью сосчитал до десяти и, собравшись с силами, вновь стал рисовать. На лбу выступил пот. Рука стала еще сильнее дрожать, перед глазами все поплыло. Он застонал и сломал карандаш.
Мэтью в ярости скомкал бумагу, отшвырнул в сторону, выскочил в коридор, добежал по лестнице до верхнего этажа и буквально ворвался в заброшенную комнату, освещенную лишь слабыми лучами зимнего солнца. Из-под ног у него взметалась пыль. В дальнем углу Мэтью остановился и отыскал свои полотна. Охваченный отчаянием, сорвал чехол с ближайшей картины, затем со следующей, пока все его холсты не предстали перед ним в первозданном виде.
Его работы, его живопись. Потрясающей красоты.
В прошлом.
«Нет, мисс Уинслет, мне никогда больше не писать красками», – прошептал он, вспомнив тот роковой вечер, изменивший всю его жизнь.
…Мэтью поспешно прошел через парадную дверь. Дом сверкал, словно бриллиант, горели лампы, хрустальная люстра ярко освещала все вокруг. Гремела музыка, позади приемного зала виднелись открытые настежь двойные двери большого зала, где танцевали гости. Вечер давали в честь его предстоящей выставки. Грандиозный праздник, весь Бостон был здесь.
Он опоздал на собственный праздник, но ему надо было убедиться, что все картины стоят на своих местах. Завтра выставка.
Стуча каблуками по мраморному полу, он искал свою жену в толпе приглашенных.
– Мэтью! Вот и ты, старый шалун! Позволь мне первому искренне поздравить тебя. Я с нетерпением жду твоей выставки.
Мэтью посмотрел на лысеющего коротышку.
– Спасибо, Уолтер, – произнес он. Когда они обменялись рукопожатиями, с его уст не сходила беспечная дружеская улыбка. – Не видел Кимберли?
– Да, разумеется. Недавно видел ее с твоей милой дочуркой. Одинаковые платья и одинаковые танцевальные туфельки. Они произвели настоящий фурор. Полагаю, малышку Мэри уже отправили наверх в спальню, – он фыркнул, – хотя она не желала идти. Не удивлюсь, если она удерет и спустится к нам.
Мэтью, улыбнувшись, промолвил:
– В этом вся Мэри. Я поднимусь и посмотрю на нее. Однако сначала мне нужно отыскать жену.
Уолтер повернулся и принялся искать супругу приятеля.
– Я не вижу ее.
– Ладно. Я отыщу ее. Хорошо, что мы встретились, Уолтер.
Мэтью поднялся по мраморным ступеням в просторный приемный зал. Высокий, широкоплечий, он выделялся на фоне менее рослых мужчин. Не успел он сделать и нескольких шагов, как его остановила изысканно одетая дама, вся усыпанная бриллиантами. Это была близкая подруга его супруги.
– Мэтью, дорогой, – промолвила она, протягивая к нему руки. – Негодный мальчишка! Ты опоздал!
Почтительно поклонившись, Мэтью взял в ладонь ее пальчики и улыбнулся.
– От тебя глаз не оторвать, Селия, – тепло промолвил он.
– Как и от тебя, – сказала она, приблизившись к нему. Он рассмеялся, однако вежливо, но решительно отстранился.
– Где Ким? – спросил он, оглядывая толпу.
Дама, обидевшись, поправила прическу.
– Я давно ее не вижу, – надув губки, проговорила она. – Почему бы тебе не потанцевать со мной, пока она не объявится?
Мэтью улыбнулся:
– Полагаю, будет лучше, если я отыщу ее.
Женщина раскрыла веер и быстро замахала им.
– Тебе следовало жениться на мне.
– Ты уже это говорила, Селия, – промолвил он, приподняв пальцем ее подбородок. – И я постоянно твержу тебе, что любой мужчина будет счастлив иметь такую жену, как ты.
– Любой, но только не ты, – усмехнулась она.
– Ты разбиваешь сердца, Селия. Мне это известно с пятнадцати лет. А я хочу, чтобы мое сердце осталось целым, – добродушно рассмеялся он.
– Ты тоже разбиваешь сердца, Мэтью Готорн, и прекрасно это знаешь.
Женщина ушла, шелестя юбками. Мэтью откинул со лба волосы и стал пробираться сквозь толпу.
– Вы не видели мою жену? – спросил он пожилую гостью, которая долгие годы была другом их семьи.
– Кимберли? – Она повернулась к подруге и приподняла бровь. – Он ищет Кимберли, – проговорила она таким тоном, что у него мурашки побежали по коже. – Надо ему сказать, что несколько минут назад мы ее видели и она была с расстроенным лицом.
Женщина осуждающе взглянула на Мэтью:
– Тебе ни разу не приходило на ум, что именно ты в ответе за свою жену?
– Полно, Марго, – вмешалась в разговор подруга.
– Должен же кто-то открыть ему глаза.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил он.
Она вздернула подбородок:
– Я далека от того, чтобы лезть в чужие дела. А ты загляни в домик на заднем дворе, там найдешь свою супругу. Я видела, как она направлялась туда.
Мэтью стало не по себе. Он закрыл выходящие на террасу двери, шагнул в ночь и торопливо пересек площадку, выложенную серой шиферной плиткой. Праздник был в разгаре. Мэтью спустился по витой гранитной лестнице к узкой тропинке, которая вела к домику позади особняка.
Он все ускорял шаг, пока не вошел в обнесенный решеткой проход в высокой живой изгороди, отделявшей переднюю часть парка от задней. В белом деревянном домике, крытом кедром, стояла тишина. Раздраженный бесплодными поисками, Мэтью уже хотел уйти, но вдруг заметил внутри горящую свечу.
Мелькнула чья-то тень. Голубое платье. Белокурые волосы.
На губах Мэтью заиграла улыбка. Слава Богу, он отыскал ее. Сейчас он извинится за опоздание.
Он приблизился к домику, вошел и остановился в дверях. Улыбка сбежала с его лица.
Кимберли стояла, прижатая к стене.
Ее платье из крепдешина и прозрачного муслина было небрежно спущено до талии.
Мэтью был потрясен.
Кимберли стонала, обхватив голыми ногами узкие бедра стоящего перед ней мужчины, который доводил ее до неистовства.
Она продолжала стонать, а он покрывал ее грудь поцелуями.
– Ты ненасытна, – прошептал мужчина и снова вошел в нее.
– Перестань меня мучить! – взмолилась она, запрокинув голову.
Мужчина расхохотался и, тяжело дыша, ворвался в ее лоно.
– Теперь ты довольна?
– Да, Рейнолдс! Боже мой, да!
Глава 7
Финни так и не привыкла спать на кровати и стелила себе на мягком полу, на темно-синем ковре.
Проснувшись утром, она до прихода горничной положила постель на кровать и привела ее в порядок.
Ее родные и их друзья жили в роскошных особняках, со множеством слуг, готовых им во всем угодить. Финни и привлекало, и в то же время отталкивало богатство, привилегированное положение и показное великолепие, которое в Бостоне, как она слышала, было умеренным, не то что в других городах. Ничто здесь не напоминало Африку, где полы были земляные, а стены из ила или пальмовых листьев. Построенный отцом дом с полами из грубо тесанных досок, со множеством комнат, считался самым красивым на много миль вокруг. Но он не шел ни в какое сравнение с особняками в Бостоне с их мраморными полами, медными ручками и стенами, обитыми бархатом.
Вчера Финни пообещала помощнику дворецкого приготовить свежую мазь из эвкалипта для его больных суставов и собиралась прямо с утра заняться этим, а также заварить для Мэтью укрепляющий настой из одуванчиков, чтобы отнести ему, когда пойдет брать у него урок этикета. После недельного пользования мазью руки у помощника дворецкого стали болеть меньше, и Мэтью, вне всякого сомнения, пойдет на пользу очищающий травяной напиток после пьяного загула.
Слава Создателю, ее брат в эту пору обычно уходит на работу, а мать с бабушкой отправляются на разные сборища, обеды и бог весть куда еще, так что ей нетрудно будет незаметно выскользнуть из дома.
Желая выглядеть неотразимой в первый день занятий, Финни долго принимала ванну, надела одно из своих лучших платьев, купленное в прелестном магазинчике, на который она случайно набрела в деловой части города. Магазинчик помещался в крохотном угловом здании на узкой улочке. Там не снимали мерку и не подгоняли по фигуре платье. Покупали готовое, то, что пришлось по вкусу.
Прежде чем сбежать по парадной лестнице вниз, Финни достала из саквояжа несколько любимых фотографий. Прошлой ночью, уже засыпая, она вспомнила о них и подумала, что эти снимки могут примирить ее с братом.
Весь дом приходил в движение с поразительной точностью. Финни теперь знала, что «Бостонский вестник» приносят в особняк Уинслетов на Коммонуэлс-авеню в пять минут девятого. Бертрам, мажордом, тут же забирает газету и относит в буфетную, где буфетчица подсушивает утюгом газетные листы.
Без пяти девять слуги поднимаются из кухни в цокольном этаже наверх и ставят завтрак на стол. На серебряном блюде яйца, ветчина, каша и свежеиспеченный хлеб с маслом. Всегда одно и то же. Никакого разнообразия.
Замедлив шаг, Финни приблизилась к гостиной, обитой парчой и бархатом, и обнаружила там свою мать.
Финни остановилась и, будто заглянув в зазеркалье, увидела в чиппендейловском кресле с подголовником и изгибом в середине женщину.
На матери, как обычно, было платье пастельных тонов, великолепно оттенявшее матовую кожу, светло-каштановые волосы уложены на затылке в пучок.
Летиция обернулась, и на ее лице с небесно-голубыми глазами отразилось удивление, смешанное с радостью.
Мать была единственным человеком, коему ей следовало довериться в первую очередь.
Финни решила, что глупо было обращаться к мистеру Готорну за помощью. Ей надо было сказать матери правду, и та бы помогла ей. При мысли, что она не посмела обратиться за помощью к женщине, что дала ей жизнь, становилось смешно.
– Мама, – промолвила девушка, – как ты хороша!
– Милая, прошу тебя, не называй свою мать мамой. Так говорят простолюдины.
Финни, вздрогнув, обернулась и увидела позади себя бабушку. В ее улыбке таилось плохо скрываемое презрение. Финни вдруг подумала: «А стоит ли платить такую высокую цену за то, чтобы поладить с этими людьми?»
Она прогнала эту мысль. «Мне не придется платить за то, чтобы поладить с ними, меня ждет только награда», – твердо сказала она себе. Наградой будет то, что мать примет ее.
Но сумеет ли она узнать все, что ей необходимо?
Финни вновь повернулась к женщине, ради которой проехала полмира, и ее решимость пошла на убыль. Финни не могла не признать, что ей и в самом деле недостает светского лоска, чтобы блистать в местном высшем обществе. Ханна Грейбл не раз давала ей понять, что и до своего отъезда в Африку Уильям Уинслет мало ее интересовал и еще меньше интересует теперь, после встречи с дочерью, которую он вырастил.
Ею двигали гордость и осторожность. Она докажет, что они ошибаются. Но для этого надо изучить нравы этого города. Отсюда следует, что Мэтью в роли учителя ей просто необходим. А может быть, это просто предлог? Там видно будет. «Он вновь прикоснется ко мне», – вдруг подумала девушка. Теперь она не растеряется.
…У нее пересохло во рту. Мэтью осторожно выжал воду из грубой сумки ей на губы, а затем капнул несколько капель на язык.
Она сидела, прижимаясь спиной к его груди. Его поднятые колени защищали ее.
– Я не могу глотать, – захлебнувшись, проговорила она.
– Нет, можешь.
Он наклонил сумку, и с нее потекла вода, однако Финни отвернулась, и ручеек, лишь слегка смочив рот, впитался в лохмотья – все, что осталось от его рубашки. Он приподнял сумку, чтобы ни одна капля больше не пролилась зря.
– Ты выпьешь, Финни. Я не позволю тебе умереть. Ты выживешь.
Ее щека касалась его груди. Вода на ее лице вдруг смешалась со слезами.
– Но я не хочу, чтоб меня спасли.
Он долго молчал.
Порой нас спасают, желаем мы того или нет…
– Что это на тебе?
Она чуть не подпрыгнула, увидев Ханну. Та разглядывала ее наряд своими ясными серыми глазами.
Финни посмотрела на свое платье из переливающегося красного бархата.
– По-моему, ты прекрасно выглядишь, Финни, – быстро проговорила Летиция.
Воцарилось молчание, которое нарушила старшая из дам:
– Прекрасно? О да! Где уж мне разобраться в никому не нужном тряпье из магазина, в котором беднякам сбывают поношенную одежду? Что мне за дело, если Грейс Болдуин или Эдвина Рейнз заметят, что на Финни платье, выброшенное после новогоднего маскарада?
– Ну, матушка, – промолвила Летиция, – ты же это не серьезно!
– Я не бросаюсь словами, дочка, – с улыбкой проговорила Ханна. – Ну ладно. Пора завтракать.
Когда они вошли в столовую, Нестер уже сидел за столом. Финни удивилась, застав там также и Джеффри Аптона. Мужчины просматривали какие-то важные документы. У брата был рассерженный вид. У мистера Аптона – раздраженный. Однако он встал и приветствовал женщин:
– Доброе утро, дамы!
После званого обеда у Готорнов он попросил Финни звать его по имени. А матушка дала понять, что Джеффри будет прекрасным мужем.
Финни была с ней согласна. Он старше ее и вдовец. Благороден и благовоспитан. Добр и уважаем. У него уже есть взрослые дети. Больше ему не нужно.
К тому же Финни он нравится. Она может ему доверять. А это очень важно.
Она понимала, что замужество для нее лучший выход. Мать будет довольна, и у Финни начнется новая, спокойная, жизнь. Исчезнет неопределенность, рассудок возьмет верх над эмоциями, и она не будет совершать безумных поступков.
Проявление чувств для нее недопустимо. Вот их отсутствия она и желает. Хотя ей нелегко избавиться от пустоты, что всякий раз овладевает ею при этой мысли.
Джеффри, взяв руку Ханны, поцеловал ее.
– Доброе утро, миссис Грейбл. – Кивнув Летиции, он тут же повернулся к Финни, и на его губах заиграла добрая и ласковая улыбка… – Доброе утро, Финни.
– Доброе утро, – ответила она, напомнив себе о замечательных качествах Джеффри Аптона.
– Я вас не видел со званого обеда у Готорнов, – сказал Джеффри.
– Кстати, – вмешалась Ханна, взглянув на внучку, – ты уже отправила благодарственную записку?
Финни заморгала:
– Благодарственную записку?
Ханна поджала губы:
– Готорнам, с благодарностью за званый обед. Ты, конечно, сделала это?
На щеках Финни выступил предательский румянец. Она никогда не слышала про благодарственные записки.
– Я немедленно отправлю ее.
Ханна осуждающе уставилась на внучку.
Летиция, обойдя вокруг стола и взволнованно поблескивая глазами, опустилась на стул, отодвинутый для нее лакеем.
– Эммелина Готорн чудесная женщина. Уверена, она не обидится, если записка чуть запоздает. Но хватит об этом. Для праздника все готово. Он будет сказочным.
Нестер, сидевший во главе стола, шумно развернул салфетку.
– Ах да, день рождения Финни? – Он фыркнул. – Чем на сей раз ты развлечешь нас, сестренка? Ты уже использовала трюк с рукопожатием, остается только поедать садовые насаждения, пока этот фокус всем не наскучит.
Финни побледнела, но Нестер был беспощаден.
– Быть может, ты умеешь лаять или рычать? Или плясать и петь?
Джеффри подался вперед:
– Ты переходишь всякие границы, Нестер.
Нестер прищурился:
– Если кто и переходит границы, так это ты, Аптон.
Воцарилось неловкое молчание.
– У меня с собой фотография отца, которую я привезла из Африки, – быстро сказала Финни.
Нестер рывком повернулся и как-то странно посмотрел на нее.
– Позволь взглянуть! – Он презрительно хмыкнул.
Она передала ему снимок отца, высокого, широкоплечего. Его рыжие волосы были покрашены, однако улыбка оставалась все той же – доброй, обворожительной. Сердце Финни сжалось. Боже, как ей недостает его!
С минуту Нестер пристально смотрел на снимок, затем его взяла Ханна.
– Он всегда был статным малым, – заметила бабушка, вглядываясь в изображение. – Этого у него не отнимешь.
– Да, – произнесла Летиция с волнением в голосе, беря снимок.
Нестер снова взял фотографию.
– А где он сфотографирован?
– На нашей ферме.
– Ферме? – негодующе переспросил Нестер. – Наш отец был исследователем, а не фермером.
– Да, это верно, но мы также владели фермой. Каучуковой фермой.
– Каучуковой фермой? А что это такое?
– Три тысячи акров дикорастущих растений, источающих каучуковый сок, и еще несколько сот акров земли, которые отец расчистил и засадил высокими стройными каучуковыми деревьями.
Нестер был ошеломлен.
– Почему я ничего о ней не знал? Аптон, ты слыхал о каучуковой ферме?
– Нет, но разве это важно, ведь она бог весть где.
– Ну что ж, от нее, верно, были одни убытки. Ни разу не слышал о процветающем предприятии в Африке… разве что о золотых и алмазных приисках. Расскажи мне об этой ферме, может быть, она меня заинтересует.
– Вполне возможно, – с гордостью ответила Финни, – наша ферма приносила приличный доход. Мы являемся крупнейшими экспортерами каучука в мире.
– Возмутительно! – рявкнул Нестер. – Прибыльное предприятие, а я о нем ничего не знаю. Что же с ним теперь?
– Сейчас оно перешло к племени катсу. Эта земля принадлежит им уже сотни лет.
– Фермой завладели дикари? Ты не смела просто так отдать собственность каким-то язычникам!
– Нестер, прошу тебя! – Летиция коснулась его руки.
У Финни перехватило дыхание.
– Кто этот человек? – спросила Ханна, указывая на снимок, где рядом с отцом стоял крупный мужчина.
– Это Гэтуит Нейландер. – Финни не спускала с фотографии глаз. – Он приехал из Бельгии, и у него была масса идей по добыче каучука.
– Красивый малый, – заметила Ханна.
– Да. Он заменил отцу родного сына.
Наступило молчание.
– А это кто? – спросила Летиция, чтобы разрядить обстановку.
Мысленно поблагодарив мать, Финни ответила:
– Хатаби, весьма уважаемый в племени человек.
– Что с ним? – с издевкой спросил Нестер, закипая яростью. – Столкнулся с застекленным окном? Взгляните на его лицо, на этот отвратительный шрам. – Он рассмеялся. – Как две капли воды похож на Мэтью Готорна.
Снова воцарилась тишина. Финни потеряла самообладание. Только сейчас она поняла, как сильно ненавидит Нестера.
– Этот рубец не результат несчастного случая, Нестер, а знак огромной храбрости. В Африке мужчина со шрамом пользуется уважением, а не изувеченных презирают.
Нестер рассмеялся:
– Слава Богу, что я не остался в Африке!
– Да, – парировала Финни, – тебя там считали бы трусом.
Все ошеломленно притихли.
– Как ты смеешь?! – взорвался Нестер, вскочив со стула и грохнув кулаком по столу.
– Нестер, – предостерегающе произнес Джеффри.
Нестер повернулся к нему:
– Довольно с меня твоего поучительного тона. Не забывай, с кем говоришь. Ты, может, и управляешь семейным заводом, но принадлежит-то он мне.
Взор Джеффри помрачнел.
– Я всегда это помню.
Терпение Финни иссякло. Она хотела поскорее уйти от этих людей, с которыми никогда не сможет ужиться, которым совершенно безразлична ее судьба.
– Прошу прощения, – промолвила она, тщательно подбирая слова, опасаясь, что не выдержит и выложит все, что накопилось у нее на душе.
Мэтью сидел у себя в кабинете, когда Финни вошла в дом. До него донесся ее голос. Мэтью и на чердаке услышал бы его, хотя говорила она негромко, не умолкая ни на минуту с того момента, как появилась здесь. Первым делом она поздоровалась с прислугой.
Насмешливо улыбаясь, он ждал, когда Куинси проводит Финни в кабинет. Впервые за долгое время он спокойно проспал всю ночь. Не терял сознания, не страдал от боли. Он видел ее во сне и проснулся от мучительного желания, охватившего все его существо.
При появлении Финни он оцепенел. Ее зеленые глаза сверкали, рыжие волосы рассыпались по плечам. Он едва сдержался, чтобы не заключить ее в объятия.
Вдруг он заметил, что лицо девушки покрыто алыми пятнами и на нем следы слез. Не притворных, искренних.
Ему вдруг пришло в голову, что Финни скорее положит мужчину на лопатки, чем попытается воздействовать на него слезами. Эта мысль обрадовала его и в то же время расстроила.
Он никак не мог понять Финни. Она оставалась для него загадкой.
– Опять что-нибудь случилось? – недовольно спросил Готорн.
– Ничего не случилось, – резко ответила она, шмыгнув носом. – Все пошло кувырком, и я забыла принести вам целебную настойку.
Финни схватила подушку и ударила по ней кулаком. Мэтью оставалось лишь предположить, что Финни хотела взбить ее. «Еще одного такого удара подушка не выдержит, из нее полетят перья», – подумал Мэтью.
Он обошел письменный стол и остановился перед ней.
– Что-то случилось, и дело здесь вовсе не в настойке, – мрачно заявил он, нежно приподняв ей подбородок. Их глаза встретились. – Доверьтесь мне, Финни. – Он помолчал. – Ведь я вам не чужой.
Кровь прилила к ее щекам.
– Спасибо за напоминание, – резко сказала она, и нижняя губа у нее задрожала.
Мэтью обнял ее и, ощутив тепло ее тела, на миг забыл обо всем. Вот так всегда. Она каким-то образом успокаивает его.
Проснувшись утром, она до прихода горничной положила постель на кровать и привела ее в порядок.
Ее родные и их друзья жили в роскошных особняках, со множеством слуг, готовых им во всем угодить. Финни и привлекало, и в то же время отталкивало богатство, привилегированное положение и показное великолепие, которое в Бостоне, как она слышала, было умеренным, не то что в других городах. Ничто здесь не напоминало Африку, где полы были земляные, а стены из ила или пальмовых листьев. Построенный отцом дом с полами из грубо тесанных досок, со множеством комнат, считался самым красивым на много миль вокруг. Но он не шел ни в какое сравнение с особняками в Бостоне с их мраморными полами, медными ручками и стенами, обитыми бархатом.
Вчера Финни пообещала помощнику дворецкого приготовить свежую мазь из эвкалипта для его больных суставов и собиралась прямо с утра заняться этим, а также заварить для Мэтью укрепляющий настой из одуванчиков, чтобы отнести ему, когда пойдет брать у него урок этикета. После недельного пользования мазью руки у помощника дворецкого стали болеть меньше, и Мэтью, вне всякого сомнения, пойдет на пользу очищающий травяной напиток после пьяного загула.
Слава Создателю, ее брат в эту пору обычно уходит на работу, а мать с бабушкой отправляются на разные сборища, обеды и бог весть куда еще, так что ей нетрудно будет незаметно выскользнуть из дома.
Желая выглядеть неотразимой в первый день занятий, Финни долго принимала ванну, надела одно из своих лучших платьев, купленное в прелестном магазинчике, на который она случайно набрела в деловой части города. Магазинчик помещался в крохотном угловом здании на узкой улочке. Там не снимали мерку и не подгоняли по фигуре платье. Покупали готовое, то, что пришлось по вкусу.
Прежде чем сбежать по парадной лестнице вниз, Финни достала из саквояжа несколько любимых фотографий. Прошлой ночью, уже засыпая, она вспомнила о них и подумала, что эти снимки могут примирить ее с братом.
Весь дом приходил в движение с поразительной точностью. Финни теперь знала, что «Бостонский вестник» приносят в особняк Уинслетов на Коммонуэлс-авеню в пять минут девятого. Бертрам, мажордом, тут же забирает газету и относит в буфетную, где буфетчица подсушивает утюгом газетные листы.
Без пяти девять слуги поднимаются из кухни в цокольном этаже наверх и ставят завтрак на стол. На серебряном блюде яйца, ветчина, каша и свежеиспеченный хлеб с маслом. Всегда одно и то же. Никакого разнообразия.
Замедлив шаг, Финни приблизилась к гостиной, обитой парчой и бархатом, и обнаружила там свою мать.
Финни остановилась и, будто заглянув в зазеркалье, увидела в чиппендейловском кресле с подголовником и изгибом в середине женщину.
На матери, как обычно, было платье пастельных тонов, великолепно оттенявшее матовую кожу, светло-каштановые волосы уложены на затылке в пучок.
Летиция обернулась, и на ее лице с небесно-голубыми глазами отразилось удивление, смешанное с радостью.
Мать была единственным человеком, коему ей следовало довериться в первую очередь.
Финни решила, что глупо было обращаться к мистеру Готорну за помощью. Ей надо было сказать матери правду, и та бы помогла ей. При мысли, что она не посмела обратиться за помощью к женщине, что дала ей жизнь, становилось смешно.
– Мама, – промолвила девушка, – как ты хороша!
– Милая, прошу тебя, не называй свою мать мамой. Так говорят простолюдины.
Финни, вздрогнув, обернулась и увидела позади себя бабушку. В ее улыбке таилось плохо скрываемое презрение. Финни вдруг подумала: «А стоит ли платить такую высокую цену за то, чтобы поладить с этими людьми?»
Она прогнала эту мысль. «Мне не придется платить за то, чтобы поладить с ними, меня ждет только награда», – твердо сказала она себе. Наградой будет то, что мать примет ее.
Но сумеет ли она узнать все, что ей необходимо?
Финни вновь повернулась к женщине, ради которой проехала полмира, и ее решимость пошла на убыль. Финни не могла не признать, что ей и в самом деле недостает светского лоска, чтобы блистать в местном высшем обществе. Ханна Грейбл не раз давала ей понять, что и до своего отъезда в Африку Уильям Уинслет мало ее интересовал и еще меньше интересует теперь, после встречи с дочерью, которую он вырастил.
Ею двигали гордость и осторожность. Она докажет, что они ошибаются. Но для этого надо изучить нравы этого города. Отсюда следует, что Мэтью в роли учителя ей просто необходим. А может быть, это просто предлог? Там видно будет. «Он вновь прикоснется ко мне», – вдруг подумала девушка. Теперь она не растеряется.
…У нее пересохло во рту. Мэтью осторожно выжал воду из грубой сумки ей на губы, а затем капнул несколько капель на язык.
Она сидела, прижимаясь спиной к его груди. Его поднятые колени защищали ее.
– Я не могу глотать, – захлебнувшись, проговорила она.
– Нет, можешь.
Он наклонил сумку, и с нее потекла вода, однако Финни отвернулась, и ручеек, лишь слегка смочив рот, впитался в лохмотья – все, что осталось от его рубашки. Он приподнял сумку, чтобы ни одна капля больше не пролилась зря.
– Ты выпьешь, Финни. Я не позволю тебе умереть. Ты выживешь.
Ее щека касалась его груди. Вода на ее лице вдруг смешалась со слезами.
– Но я не хочу, чтоб меня спасли.
Он долго молчал.
Порой нас спасают, желаем мы того или нет…
– Что это на тебе?
Она чуть не подпрыгнула, увидев Ханну. Та разглядывала ее наряд своими ясными серыми глазами.
Финни посмотрела на свое платье из переливающегося красного бархата.
– По-моему, ты прекрасно выглядишь, Финни, – быстро проговорила Летиция.
Воцарилось молчание, которое нарушила старшая из дам:
– Прекрасно? О да! Где уж мне разобраться в никому не нужном тряпье из магазина, в котором беднякам сбывают поношенную одежду? Что мне за дело, если Грейс Болдуин или Эдвина Рейнз заметят, что на Финни платье, выброшенное после новогоднего маскарада?
– Ну, матушка, – промолвила Летиция, – ты же это не серьезно!
– Я не бросаюсь словами, дочка, – с улыбкой проговорила Ханна. – Ну ладно. Пора завтракать.
Когда они вошли в столовую, Нестер уже сидел за столом. Финни удивилась, застав там также и Джеффри Аптона. Мужчины просматривали какие-то важные документы. У брата был рассерженный вид. У мистера Аптона – раздраженный. Однако он встал и приветствовал женщин:
– Доброе утро, дамы!
После званого обеда у Готорнов он попросил Финни звать его по имени. А матушка дала понять, что Джеффри будет прекрасным мужем.
Финни была с ней согласна. Он старше ее и вдовец. Благороден и благовоспитан. Добр и уважаем. У него уже есть взрослые дети. Больше ему не нужно.
К тому же Финни он нравится. Она может ему доверять. А это очень важно.
Она понимала, что замужество для нее лучший выход. Мать будет довольна, и у Финни начнется новая, спокойная, жизнь. Исчезнет неопределенность, рассудок возьмет верх над эмоциями, и она не будет совершать безумных поступков.
Проявление чувств для нее недопустимо. Вот их отсутствия она и желает. Хотя ей нелегко избавиться от пустоты, что всякий раз овладевает ею при этой мысли.
Джеффри, взяв руку Ханны, поцеловал ее.
– Доброе утро, миссис Грейбл. – Кивнув Летиции, он тут же повернулся к Финни, и на его губах заиграла добрая и ласковая улыбка… – Доброе утро, Финни.
– Доброе утро, – ответила она, напомнив себе о замечательных качествах Джеффри Аптона.
– Я вас не видел со званого обеда у Готорнов, – сказал Джеффри.
– Кстати, – вмешалась Ханна, взглянув на внучку, – ты уже отправила благодарственную записку?
Финни заморгала:
– Благодарственную записку?
Ханна поджала губы:
– Готорнам, с благодарностью за званый обед. Ты, конечно, сделала это?
На щеках Финни выступил предательский румянец. Она никогда не слышала про благодарственные записки.
– Я немедленно отправлю ее.
Ханна осуждающе уставилась на внучку.
Летиция, обойдя вокруг стола и взволнованно поблескивая глазами, опустилась на стул, отодвинутый для нее лакеем.
– Эммелина Готорн чудесная женщина. Уверена, она не обидится, если записка чуть запоздает. Но хватит об этом. Для праздника все готово. Он будет сказочным.
Нестер, сидевший во главе стола, шумно развернул салфетку.
– Ах да, день рождения Финни? – Он фыркнул. – Чем на сей раз ты развлечешь нас, сестренка? Ты уже использовала трюк с рукопожатием, остается только поедать садовые насаждения, пока этот фокус всем не наскучит.
Финни побледнела, но Нестер был беспощаден.
– Быть может, ты умеешь лаять или рычать? Или плясать и петь?
Джеффри подался вперед:
– Ты переходишь всякие границы, Нестер.
Нестер прищурился:
– Если кто и переходит границы, так это ты, Аптон.
Воцарилось неловкое молчание.
– У меня с собой фотография отца, которую я привезла из Африки, – быстро сказала Финни.
Нестер рывком повернулся и как-то странно посмотрел на нее.
– Позволь взглянуть! – Он презрительно хмыкнул.
Она передала ему снимок отца, высокого, широкоплечего. Его рыжие волосы были покрашены, однако улыбка оставалась все той же – доброй, обворожительной. Сердце Финни сжалось. Боже, как ей недостает его!
С минуту Нестер пристально смотрел на снимок, затем его взяла Ханна.
– Он всегда был статным малым, – заметила бабушка, вглядываясь в изображение. – Этого у него не отнимешь.
– Да, – произнесла Летиция с волнением в голосе, беря снимок.
Нестер снова взял фотографию.
– А где он сфотографирован?
– На нашей ферме.
– Ферме? – негодующе переспросил Нестер. – Наш отец был исследователем, а не фермером.
– Да, это верно, но мы также владели фермой. Каучуковой фермой.
– Каучуковой фермой? А что это такое?
– Три тысячи акров дикорастущих растений, источающих каучуковый сок, и еще несколько сот акров земли, которые отец расчистил и засадил высокими стройными каучуковыми деревьями.
Нестер был ошеломлен.
– Почему я ничего о ней не знал? Аптон, ты слыхал о каучуковой ферме?
– Нет, но разве это важно, ведь она бог весть где.
– Ну что ж, от нее, верно, были одни убытки. Ни разу не слышал о процветающем предприятии в Африке… разве что о золотых и алмазных приисках. Расскажи мне об этой ферме, может быть, она меня заинтересует.
– Вполне возможно, – с гордостью ответила Финни, – наша ферма приносила приличный доход. Мы являемся крупнейшими экспортерами каучука в мире.
– Возмутительно! – рявкнул Нестер. – Прибыльное предприятие, а я о нем ничего не знаю. Что же с ним теперь?
– Сейчас оно перешло к племени катсу. Эта земля принадлежит им уже сотни лет.
– Фермой завладели дикари? Ты не смела просто так отдать собственность каким-то язычникам!
– Нестер, прошу тебя! – Летиция коснулась его руки.
У Финни перехватило дыхание.
– Кто этот человек? – спросила Ханна, указывая на снимок, где рядом с отцом стоял крупный мужчина.
– Это Гэтуит Нейландер. – Финни не спускала с фотографии глаз. – Он приехал из Бельгии, и у него была масса идей по добыче каучука.
– Красивый малый, – заметила Ханна.
– Да. Он заменил отцу родного сына.
Наступило молчание.
– А это кто? – спросила Летиция, чтобы разрядить обстановку.
Мысленно поблагодарив мать, Финни ответила:
– Хатаби, весьма уважаемый в племени человек.
– Что с ним? – с издевкой спросил Нестер, закипая яростью. – Столкнулся с застекленным окном? Взгляните на его лицо, на этот отвратительный шрам. – Он рассмеялся. – Как две капли воды похож на Мэтью Готорна.
Снова воцарилась тишина. Финни потеряла самообладание. Только сейчас она поняла, как сильно ненавидит Нестера.
– Этот рубец не результат несчастного случая, Нестер, а знак огромной храбрости. В Африке мужчина со шрамом пользуется уважением, а не изувеченных презирают.
Нестер рассмеялся:
– Слава Богу, что я не остался в Африке!
– Да, – парировала Финни, – тебя там считали бы трусом.
Все ошеломленно притихли.
– Как ты смеешь?! – взорвался Нестер, вскочив со стула и грохнув кулаком по столу.
– Нестер, – предостерегающе произнес Джеффри.
Нестер повернулся к нему:
– Довольно с меня твоего поучительного тона. Не забывай, с кем говоришь. Ты, может, и управляешь семейным заводом, но принадлежит-то он мне.
Взор Джеффри помрачнел.
– Я всегда это помню.
Терпение Финни иссякло. Она хотела поскорее уйти от этих людей, с которыми никогда не сможет ужиться, которым совершенно безразлична ее судьба.
– Прошу прощения, – промолвила она, тщательно подбирая слова, опасаясь, что не выдержит и выложит все, что накопилось у нее на душе.
Мэтью сидел у себя в кабинете, когда Финни вошла в дом. До него донесся ее голос. Мэтью и на чердаке услышал бы его, хотя говорила она негромко, не умолкая ни на минуту с того момента, как появилась здесь. Первым делом она поздоровалась с прислугой.
Насмешливо улыбаясь, он ждал, когда Куинси проводит Финни в кабинет. Впервые за долгое время он спокойно проспал всю ночь. Не терял сознания, не страдал от боли. Он видел ее во сне и проснулся от мучительного желания, охватившего все его существо.
При появлении Финни он оцепенел. Ее зеленые глаза сверкали, рыжие волосы рассыпались по плечам. Он едва сдержался, чтобы не заключить ее в объятия.
Вдруг он заметил, что лицо девушки покрыто алыми пятнами и на нем следы слез. Не притворных, искренних.
Ему вдруг пришло в голову, что Финни скорее положит мужчину на лопатки, чем попытается воздействовать на него слезами. Эта мысль обрадовала его и в то же время расстроила.
Он никак не мог понять Финни. Она оставалась для него загадкой.
– Опять что-нибудь случилось? – недовольно спросил Готорн.
– Ничего не случилось, – резко ответила она, шмыгнув носом. – Все пошло кувырком, и я забыла принести вам целебную настойку.
Финни схватила подушку и ударила по ней кулаком. Мэтью оставалось лишь предположить, что Финни хотела взбить ее. «Еще одного такого удара подушка не выдержит, из нее полетят перья», – подумал Мэтью.
Он обошел письменный стол и остановился перед ней.
– Что-то случилось, и дело здесь вовсе не в настойке, – мрачно заявил он, нежно приподняв ей подбородок. Их глаза встретились. – Доверьтесь мне, Финни. – Он помолчал. – Ведь я вам не чужой.
Кровь прилила к ее щекам.
– Спасибо за напоминание, – резко сказала она, и нижняя губа у нее задрожала.
Мэтью обнял ее и, ощутив тепло ее тела, на миг забыл обо всем. Вот так всегда. Она каким-то образом успокаивает его.