Рассердившись, Мэтр назвал настырному племяннику барона сумму наугад, вспомнив цену выставленного в витрине жакета для игры в поло. Марк облегченно вздохнул. Ну, такие деньги он вернет дяде месяца через три. Потому что, несмотря на всю дядину заботу, не желал быть ему ничем обязанным.
Лично проводив гостей до самых дверей, Мэтр вежливо раскланялся с обоими. Вернувшись обратно, с легким недоумением (в каком это «спектакле» он только что участвовал?) снял очки и стал задумчиво протирать стекла. «Раньше джентльмены… – подумал он о бароне, – предпочитали содержать хорошеньких, глупых барышень. А теперь, вот…» Зазвонивший телефон оборвал его размышления.
Выйдя из ателье, Марк решил, что теперь-то уж можно расстаться с дядей, но тот и не подумал с ним расставаться. Личный шофер, бросив на Марка заинтересованный взгляд, распахнул перед ним дверцу машины и, не слушая отговорок (смутно напомнив кого-то своими действиями), запихнул его на заднее сиденье.
Дядя, вполне довольный собой, сообщил ему по дороге, что везет его к себе в гости. Автомобиль тем временем въехал на Эннимор Гарденс, вдоль которой располагался жилой комплекс «Кенсингтон Хаус».
Да, дядины апартаменты производили впечатление. Одна ванная комната оказалась больше всей квартиры Марка. На мгновение его неприятно кольнуло ощущение своей полной несостоятельности. Заметив тень досады, пробежавшей по его лицу, дядя предложил что-нибудь выпить. На этот раз Марк не отказался.
– Знаю, у тебя сегодня свидание… – сказал дядя, протягивая ему бокал вина, – но до вечера далеко, а мне будет приятно, если ты останешься и отобедаешь со мной, – предложил он. – Что делать тебе в той крысиной норе, где ты живешь?
Снисходительно пожал плечами, обнял за талию и увлек Марка к низкой, выглядевшей довольно легкомысленно, кушетке.
– Но мне нужно… писать статью, у меня сроки… – отчего-то смутился Марк.
– Отложи! Статья никуда не убежит… – дядя позвонил в колокольчик.
На пороге возник худой, средних лет мужчина.
– У меня к обеду гость! – сказал слуге дядя, тем самым пресекая любые возражения Марка. Слуга со словами «с вашего позволения» с поклоном удалился.
– Вижу, мое новое жилище произвело на тебя впечатление! – заметил Оуэн с улыбкой и предложил Марку переехать к нему. Поселиться в одной из гостевых комнат. Развалившись на кушетке, покачивая в руке бокал и, казалось бы, равнодушно ждущий любого ответа, на самом деле прислушиваясь к нетерпеливому биению своего сердца, мысленно подгонял брата: «Соглашайся, соглашайся, соглашайся!»
Но даже таким заманчивым доводом, как «единолично пользоваться апартаментами во время его длительных отъездов» Марк не соблазнился. Отказался. Категорически. Разве не затем, чтобы избавиться от опеки семьи, с одной мелочью в кармане сбежал он в Лондон? И считал, что за четыре года достиг многого. Из простого мальчишки-курьера стал штатным, хорошо оплачиваемым журналистом. Его статьи пользовались успехом. Ему прочили будущее талантливого писателя. А жить с дядей означало снова попасть под опеку. Нет, он не хотел терять своей независимости…
Не желая, чтобы Марк заупрямился окончательно, Оуэн не стал настаивать, уверенный, что не сегодня, так завтра или послезавтра сумеет переубедить строптивого. Потому что собирался разрушить всю его жизнь. Лишить всего. «И рядом не останется никого, к кому ты сможешь обратиться за помощью. Никого… кроме меня…» – жестом гостеприимного хозяина он радушно пригласил брата к столу.
За обедом Марка впервые посетило сомнение, а дядя ли ему этот человек. Веджвудский фарфор, серебро и хрусталь сервировки, молчаливый слуга, прислуживающий им в белых перчатках. Он что, попал в дом аристократа? Выросший в простой рабочей семье, он не помнил, чтобы родители хвастались родством с каким-нибудь аристократическим семейством. Вот и та ворона в больших очках (портной) тоже титуловала дядю каким-то там бароном! «Какое высоколобое чванство!» – с презрением подумал Марк, с нигилизмом юности отвергая само понятие «аристократизм». Дворянство, титулы, поместья – от этого всего веяло замшелостью и воняло нафталином. Он отказывал аристократии в будущем.
Спросив, понравились ли ему медальоны из оленины, дядя вдруг заинтересовался его «Дьявольской Трелью». Марк в ответ просиял. Окрыленный музой по имени Любовь, он и сам удивлялся полету своей мысли – роман писался быстро и легко.
– Твой детектив… – продолжил дядя, – тот, что ты пишешь… можно сказать – вещь посредственная. Ну, садист-музыкант. Ну, соблазняет игрой на скрипке женщин и убивает… В этом нет ничего интригующего. Да и финал напрашивается сам собой… Твоего убийцу поймают и, конечно же, казнят… – он отложил салфетку, потянулся за сигаретами.
Щелкнув зажигалкой, слуга поднес хозяину огня.
– Вот если бы сыщик, которого ты описываешь с такой теплотой, остался бы с носом… или вообще сам оказался бы тем маньяком! Вот где потрясающий сюжетный ход и непредсказуемая развязка! – закурив, дядя поблагодарил слугу кивком головы.
Марк промолчал. Как любой начинающий писатель, он плохо переносил критику в адрес своего детища. «Шли бы вы пить ваше мартини…» – глянул он на дядю, как на врага всей Британии.
Но тут слуга подал к столу десерт. Тот оказался выше всех похвал, ничего подобного пробовать Марку не приходилось. Песочные корзиночки просто таяли на языке. Половинки клубничин, выдержанные в ликере, джем и сверху взбитые сливки, посыпанные стружкой из горького шоколада. Сочетание приторного и горького добавляло вкусу пирожных особенную изюминку. Вино к ним тоже было изысканным: густое, темное и сладкое.
Наверное, он выпил лишнего, потому что слегка осовевший, расслабленно обмякнув, сидел за столом и слушал философствующего о высоких материях дядю, не слушая. Почему-то его разбирал смех, какой-то странный. Визгливые смешинки так и щекотали нёбо. Дядя вдруг куда-то подевался, а потом возник рядом, словно черт из табакерки. Сказал, что ему лучше прилечь, чтобы перестала кружиться голова.
– Ладно… Ладно! Только не надо со мной нянчиться! Я и сам дойду! – заупрямившись, отказался от его помощи Марк.
Встал со стула и ойкнул. Ноги тоже куда-то подевались. Прыснув от смеха, чтобы не упасть, ухватился за дядю. От его волос, еще чуть влажных, хорошо пахло. Свежестью и словно бы терпкой грустью, смутно-знакомой и отчего-то волнующей.
– Марк! Глупый! Да ты совсем пьян…
Сильные дядины руки крепко обняли его за талию, и он услышал, как забилось, застучало собственное сердце.
На лицо Марку упало несколько холодных капель. Ощутив себя в горизонтальном положении, он глупо хихикнул. «Надо же было так набраться… Черт, мне же пора… идти! Эльза, она ждет меня…» В своей жизни он еще ни разу не напивался. Это было незнакомое ощущение. Странное.
Вот и одежда, как-то неприятно липшая к телу, стесняла его. Задыхаясь, он рванул узел галстука. «Что со мной? Почему так жарко? Мое тело… оно все горит…» Его пальцы с лихорадочной поспешностью принялись расстегивать рубашку. Но и раздевшись, Марк не испытал облегчения. Кожа продолжала гореть огнем, а бешеный стук сердца, отдаваясь грохотом в черепной коробке, грозился разнести грудную клетку.
– Пожалуйста, кто-нибудь… – позвал он на помощь.
Рядом раздался тихий смех, чьи-то ладони с нежностью коснулись его покрытой испариной кожи, даря приятную прохладу.
– Боже, Эльза! Ты пришла! – он схватил ее за руки. – Помоги мне, Эльза…
Теплые губы настойчиво прижались к его губам.
– Постой, что ты делаешь? Ты не должна целовать меня так… Это я должен! Нет, Эльза… перестань! Ам-мн, подожди… Подожди! Ты не можешь ласкать меня там… Это нечестно… Мое тело… изнемогает… Ты?! О, нет! Стой!
– Вам еще требуется моя помощь, милорд? – спросил слуга, помогая хозяину надеть пальто.
Считая, что его это совсем не касается, он старался не смотреть на кушетку. На лежащего на ней обнаженного юношу. В чувственно-бесстыдной позе. Запрокинув голову. Расставив ноги. Рука, соскользнув вниз, костяшками пальцев касается пола. Кожа блестит от обильного пота.
Оуэн глянул на свое отражение в зеркале. Велюровое, слегка приталенное, светло-коричневое пальто отлично смотрелось на его статной, высокой фигуре.
– Да, будь добр, оботри его и одень. Когда проснется, вызови такси.
Отдав последние распоряжения, забрал у слуги рыжие, из мягкой телячьей лайки перчатки, трость и направился к дверям. На лице Оуэна отчетливо читалось разочарование.
Слуга проводил хозяина до машины. Вернувшись обратно в комнату с влажной губкой и полотенцем, застал молодого человека крепко спящим, подложив под щеку ладони. Пот на его коже уже высох.
«…они снова ссорились. И между ними гулял холодный ветер их взаимной неприязни, развевая его гриву и лиловые сумерки ее платья. Пунцовые губы улыбались ему, а в бездонной черноте ее глаз, яркими колючими звездами, сверкало ее неудовольствие. И черные пряди ниспадающих до земли волос змеями вились вокруг ее точеной фигуры, танцуя на ветру.
– Я устала от твоих терзаний, – говорила она ему голосом раненой птицы. – Ты мучаешь его напрасно. Тебе пора отпустить его!
– Никогда!
Прошелестев нефритовой чешуей, Дракон нырнул в перламутровый поток быстротечного времени, но и здесь не смог укрыться от справедливости ее укоров. Когда она хотела, то была повсюду.
– Твои надежды не сбудутся, – повторяла она ему снова. – Почтение к старшему брату, уважение – это все, на что ты можешь рассчитывать! Он не может отдать тебе свое сердце! Ты разбил его! Помнишь?
– Пусть так. Пусть так…
– Ты убил его, Сэйрю! Ты помнишь?!
– Пусть так. Пусть так…
Он набросил на мокрое тело серебристо-пепельные одежды. Опустившись на ложе, повернулся к ней спиной. Она присела рядом, изящными пальцами мягко перебирая шелковистые пряди его волос. Влажные, они отливали глубокой зеленью.
– Почему? – произнес он сердито. – Почему он один такой бесчувственный? Безжалостный и бессердечный! Почему он не умер… до того, как мое слепое сердце прозрело, увидев его впервые!
Перевернулся на спину, ожидая ответа. Золотые глаза Дракона неподвижно уставились на нее. Она тихо рассмеялась.
– Ая-яй! Какой наш Сэйрю лицемер… – и погрозила сыну пальчиком. – Как бы ты ни любил его, он все равно останется тем, кем решил стать… однажды. К чему эти потуги исцелить его от него самого? – спросила она, становясь серьезной. – Близнецы, зачем ты вплел в полотно их судьбы ту чистую душу? Зачем заставил невинность помыслов принести себя в жертву, сотворив из искреннего самопожертвования Оковы и Щит? Прекрасно зная, что темный Имару из любви будет вечно защищать ее, а светлый – из ревности убивать. Сколько еще ты загубишь невинных душ, прежде чем перестанешь вмешиваться в отношения Близнецов? Посмотри на меня! – потребовала она.
Но, отвернувшись, он не желал смотреть во всезнающие, читающие истину глаза матери. И тем более, признавать свое поражение.
– Понятно, – произнесла она без всякого выражения и ушла, не прощаясь. До следующей ссоры. Унеся с собой осеннюю, моросящую дождями, промозглую серость своей печали и ночную тьму своего настроения.
В покоях вновь засверкало солнце. Защебетали райские птички. Воздух наполнился хрустальной чистотой. Ступая босыми ногами по шероховатому теплому камню, Сэйрю прошел туда, откуда был виден мир, который он создал для себя.
Веющее прохладой одеяние бога, струившееся прозрачной горной водой, расшитое жемчужными брызгами и разноцветными камешками со дна реки, пронизанное солнечным светом, подметало небесную лазурь при каждом его шаге.
Затуманенным взором окинул он совершенную гармонию своего Рая, в котором хотел жить вместе с возлюбленным. И тень набежала на божественно прекрасное лицо Дракона.
– Я не брат тебе. Не заступник. Не друг… Я пес. Больной, от вечного голода, пес. Желающий получить то, чем никогда не буду обладать…
Дрогнув, пальцы Сэйрю потянулись к лицу. Ногти впились в кожу, превращая божественную красоту в уродливые лохмотья. На камни закапала кровь.
– А-а-а!
Разнесся яростный вопль, разрушая созданный им Рай. Для себя и для него тоже…» Книга 12-ти Лун, глава седьмая
Марка разбудил мелодичный перезвон часов. Большая стрелка стояла на 12-ти, маленькая на 8-ми. «Я заснул…?» – подумал он как-то отвлеченно. Попытался вспомнить, что же ему приснилось, и тут до него дошло, что уже вечер. – «Черт, свидание! Эльза!» Отбросив плед, которым был укрыт, резко сел на кушетке, ногами торопливо нащупал ботинки.
– Я вызвал для вас такси, молодой человек.
В комнату вошел слуга с переброшенным через руку плащом Марка.
– Почему ты не разбудил меня раньше? – сердито спросил Марк, выхватывая у него свой плащ.
– Хозяин не приказывал мне будить вас.
– Скотина твой хозяин!
Одеваясь на ходу, Марк уже бежал вниз, перепрыгивая через ступеньки. Выскочил на улицу, перед ним затормозил кэб, может, тот самый, что вызвал слуга. Плюхнувшись на заднее сиденье, мысленно подгоняя этот «тихоход», он скрестил пальцы. На удачу.
У тетушки Эльзы не оказалось. На его требовательные вопросы та высказала предположение, что племянница, должно быть, поехала в посольство. Впрочем, пожилая леди ни в чем не была уверена.
Он бросился в посольство. Но и там его постигло разочарование. Охранник, эта неповоротливая глыба мяса, конечно же, не пустил его. Не помогло даже удостоверение журналиста. Вас нет в списке, и баста!
13 глава
Лично проводив гостей до самых дверей, Мэтр вежливо раскланялся с обоими. Вернувшись обратно, с легким недоумением (в каком это «спектакле» он только что участвовал?) снял очки и стал задумчиво протирать стекла. «Раньше джентльмены… – подумал он о бароне, – предпочитали содержать хорошеньких, глупых барышень. А теперь, вот…» Зазвонивший телефон оборвал его размышления.
Выйдя из ателье, Марк решил, что теперь-то уж можно расстаться с дядей, но тот и не подумал с ним расставаться. Личный шофер, бросив на Марка заинтересованный взгляд, распахнул перед ним дверцу машины и, не слушая отговорок (смутно напомнив кого-то своими действиями), запихнул его на заднее сиденье.
Дядя, вполне довольный собой, сообщил ему по дороге, что везет его к себе в гости. Автомобиль тем временем въехал на Эннимор Гарденс, вдоль которой располагался жилой комплекс «Кенсингтон Хаус».
Да, дядины апартаменты производили впечатление. Одна ванная комната оказалась больше всей квартиры Марка. На мгновение его неприятно кольнуло ощущение своей полной несостоятельности. Заметив тень досады, пробежавшей по его лицу, дядя предложил что-нибудь выпить. На этот раз Марк не отказался.
– Знаю, у тебя сегодня свидание… – сказал дядя, протягивая ему бокал вина, – но до вечера далеко, а мне будет приятно, если ты останешься и отобедаешь со мной, – предложил он. – Что делать тебе в той крысиной норе, где ты живешь?
Снисходительно пожал плечами, обнял за талию и увлек Марка к низкой, выглядевшей довольно легкомысленно, кушетке.
– Но мне нужно… писать статью, у меня сроки… – отчего-то смутился Марк.
– Отложи! Статья никуда не убежит… – дядя позвонил в колокольчик.
На пороге возник худой, средних лет мужчина.
– У меня к обеду гость! – сказал слуге дядя, тем самым пресекая любые возражения Марка. Слуга со словами «с вашего позволения» с поклоном удалился.
– Вижу, мое новое жилище произвело на тебя впечатление! – заметил Оуэн с улыбкой и предложил Марку переехать к нему. Поселиться в одной из гостевых комнат. Развалившись на кушетке, покачивая в руке бокал и, казалось бы, равнодушно ждущий любого ответа, на самом деле прислушиваясь к нетерпеливому биению своего сердца, мысленно подгонял брата: «Соглашайся, соглашайся, соглашайся!»
Но даже таким заманчивым доводом, как «единолично пользоваться апартаментами во время его длительных отъездов» Марк не соблазнился. Отказался. Категорически. Разве не затем, чтобы избавиться от опеки семьи, с одной мелочью в кармане сбежал он в Лондон? И считал, что за четыре года достиг многого. Из простого мальчишки-курьера стал штатным, хорошо оплачиваемым журналистом. Его статьи пользовались успехом. Ему прочили будущее талантливого писателя. А жить с дядей означало снова попасть под опеку. Нет, он не хотел терять своей независимости…
Не желая, чтобы Марк заупрямился окончательно, Оуэн не стал настаивать, уверенный, что не сегодня, так завтра или послезавтра сумеет переубедить строптивого. Потому что собирался разрушить всю его жизнь. Лишить всего. «И рядом не останется никого, к кому ты сможешь обратиться за помощью. Никого… кроме меня…» – жестом гостеприимного хозяина он радушно пригласил брата к столу.
За обедом Марка впервые посетило сомнение, а дядя ли ему этот человек. Веджвудский фарфор, серебро и хрусталь сервировки, молчаливый слуга, прислуживающий им в белых перчатках. Он что, попал в дом аристократа? Выросший в простой рабочей семье, он не помнил, чтобы родители хвастались родством с каким-нибудь аристократическим семейством. Вот и та ворона в больших очках (портной) тоже титуловала дядю каким-то там бароном! «Какое высоколобое чванство!» – с презрением подумал Марк, с нигилизмом юности отвергая само понятие «аристократизм». Дворянство, титулы, поместья – от этого всего веяло замшелостью и воняло нафталином. Он отказывал аристократии в будущем.
Спросив, понравились ли ему медальоны из оленины, дядя вдруг заинтересовался его «Дьявольской Трелью». Марк в ответ просиял. Окрыленный музой по имени Любовь, он и сам удивлялся полету своей мысли – роман писался быстро и легко.
– Твой детектив… – продолжил дядя, – тот, что ты пишешь… можно сказать – вещь посредственная. Ну, садист-музыкант. Ну, соблазняет игрой на скрипке женщин и убивает… В этом нет ничего интригующего. Да и финал напрашивается сам собой… Твоего убийцу поймают и, конечно же, казнят… – он отложил салфетку, потянулся за сигаретами.
Щелкнув зажигалкой, слуга поднес хозяину огня.
– Вот если бы сыщик, которого ты описываешь с такой теплотой, остался бы с носом… или вообще сам оказался бы тем маньяком! Вот где потрясающий сюжетный ход и непредсказуемая развязка! – закурив, дядя поблагодарил слугу кивком головы.
Марк промолчал. Как любой начинающий писатель, он плохо переносил критику в адрес своего детища. «Шли бы вы пить ваше мартини…» – глянул он на дядю, как на врага всей Британии.
Но тут слуга подал к столу десерт. Тот оказался выше всех похвал, ничего подобного пробовать Марку не приходилось. Песочные корзиночки просто таяли на языке. Половинки клубничин, выдержанные в ликере, джем и сверху взбитые сливки, посыпанные стружкой из горького шоколада. Сочетание приторного и горького добавляло вкусу пирожных особенную изюминку. Вино к ним тоже было изысканным: густое, темное и сладкое.
Наверное, он выпил лишнего, потому что слегка осовевший, расслабленно обмякнув, сидел за столом и слушал философствующего о высоких материях дядю, не слушая. Почему-то его разбирал смех, какой-то странный. Визгливые смешинки так и щекотали нёбо. Дядя вдруг куда-то подевался, а потом возник рядом, словно черт из табакерки. Сказал, что ему лучше прилечь, чтобы перестала кружиться голова.
– Ладно… Ладно! Только не надо со мной нянчиться! Я и сам дойду! – заупрямившись, отказался от его помощи Марк.
Встал со стула и ойкнул. Ноги тоже куда-то подевались. Прыснув от смеха, чтобы не упасть, ухватился за дядю. От его волос, еще чуть влажных, хорошо пахло. Свежестью и словно бы терпкой грустью, смутно-знакомой и отчего-то волнующей.
– Марк! Глупый! Да ты совсем пьян…
Сильные дядины руки крепко обняли его за талию, и он услышал, как забилось, застучало собственное сердце.
На лицо Марку упало несколько холодных капель. Ощутив себя в горизонтальном положении, он глупо хихикнул. «Надо же было так набраться… Черт, мне же пора… идти! Эльза, она ждет меня…» В своей жизни он еще ни разу не напивался. Это было незнакомое ощущение. Странное.
Вот и одежда, как-то неприятно липшая к телу, стесняла его. Задыхаясь, он рванул узел галстука. «Что со мной? Почему так жарко? Мое тело… оно все горит…» Его пальцы с лихорадочной поспешностью принялись расстегивать рубашку. Но и раздевшись, Марк не испытал облегчения. Кожа продолжала гореть огнем, а бешеный стук сердца, отдаваясь грохотом в черепной коробке, грозился разнести грудную клетку.
– Пожалуйста, кто-нибудь… – позвал он на помощь.
Рядом раздался тихий смех, чьи-то ладони с нежностью коснулись его покрытой испариной кожи, даря приятную прохладу.
– Боже, Эльза! Ты пришла! – он схватил ее за руки. – Помоги мне, Эльза…
Теплые губы настойчиво прижались к его губам.
– Постой, что ты делаешь? Ты не должна целовать меня так… Это я должен! Нет, Эльза… перестань! Ам-мн, подожди… Подожди! Ты не можешь ласкать меня там… Это нечестно… Мое тело… изнемогает… Ты?! О, нет! Стой!
– Вам еще требуется моя помощь, милорд? – спросил слуга, помогая хозяину надеть пальто.
Считая, что его это совсем не касается, он старался не смотреть на кушетку. На лежащего на ней обнаженного юношу. В чувственно-бесстыдной позе. Запрокинув голову. Расставив ноги. Рука, соскользнув вниз, костяшками пальцев касается пола. Кожа блестит от обильного пота.
Оуэн глянул на свое отражение в зеркале. Велюровое, слегка приталенное, светло-коричневое пальто отлично смотрелось на его статной, высокой фигуре.
– Да, будь добр, оботри его и одень. Когда проснется, вызови такси.
Отдав последние распоряжения, забрал у слуги рыжие, из мягкой телячьей лайки перчатки, трость и направился к дверям. На лице Оуэна отчетливо читалось разочарование.
Слуга проводил хозяина до машины. Вернувшись обратно в комнату с влажной губкой и полотенцем, застал молодого человека крепко спящим, подложив под щеку ладони. Пот на его коже уже высох.
«…они снова ссорились. И между ними гулял холодный ветер их взаимной неприязни, развевая его гриву и лиловые сумерки ее платья. Пунцовые губы улыбались ему, а в бездонной черноте ее глаз, яркими колючими звездами, сверкало ее неудовольствие. И черные пряди ниспадающих до земли волос змеями вились вокруг ее точеной фигуры, танцуя на ветру.
– Я устала от твоих терзаний, – говорила она ему голосом раненой птицы. – Ты мучаешь его напрасно. Тебе пора отпустить его!
– Никогда!
Прошелестев нефритовой чешуей, Дракон нырнул в перламутровый поток быстротечного времени, но и здесь не смог укрыться от справедливости ее укоров. Когда она хотела, то была повсюду.
– Твои надежды не сбудутся, – повторяла она ему снова. – Почтение к старшему брату, уважение – это все, на что ты можешь рассчитывать! Он не может отдать тебе свое сердце! Ты разбил его! Помнишь?
– Пусть так. Пусть так…
– Ты убил его, Сэйрю! Ты помнишь?!
– Пусть так. Пусть так…
Он набросил на мокрое тело серебристо-пепельные одежды. Опустившись на ложе, повернулся к ней спиной. Она присела рядом, изящными пальцами мягко перебирая шелковистые пряди его волос. Влажные, они отливали глубокой зеленью.
– Почему? – произнес он сердито. – Почему он один такой бесчувственный? Безжалостный и бессердечный! Почему он не умер… до того, как мое слепое сердце прозрело, увидев его впервые!
Перевернулся на спину, ожидая ответа. Золотые глаза Дракона неподвижно уставились на нее. Она тихо рассмеялась.
– Ая-яй! Какой наш Сэйрю лицемер… – и погрозила сыну пальчиком. – Как бы ты ни любил его, он все равно останется тем, кем решил стать… однажды. К чему эти потуги исцелить его от него самого? – спросила она, становясь серьезной. – Близнецы, зачем ты вплел в полотно их судьбы ту чистую душу? Зачем заставил невинность помыслов принести себя в жертву, сотворив из искреннего самопожертвования Оковы и Щит? Прекрасно зная, что темный Имару из любви будет вечно защищать ее, а светлый – из ревности убивать. Сколько еще ты загубишь невинных душ, прежде чем перестанешь вмешиваться в отношения Близнецов? Посмотри на меня! – потребовала она.
Но, отвернувшись, он не желал смотреть во всезнающие, читающие истину глаза матери. И тем более, признавать свое поражение.
– Понятно, – произнесла она без всякого выражения и ушла, не прощаясь. До следующей ссоры. Унеся с собой осеннюю, моросящую дождями, промозглую серость своей печали и ночную тьму своего настроения.
В покоях вновь засверкало солнце. Защебетали райские птички. Воздух наполнился хрустальной чистотой. Ступая босыми ногами по шероховатому теплому камню, Сэйрю прошел туда, откуда был виден мир, который он создал для себя.
Веющее прохладой одеяние бога, струившееся прозрачной горной водой, расшитое жемчужными брызгами и разноцветными камешками со дна реки, пронизанное солнечным светом, подметало небесную лазурь при каждом его шаге.
Затуманенным взором окинул он совершенную гармонию своего Рая, в котором хотел жить вместе с возлюбленным. И тень набежала на божественно прекрасное лицо Дракона.
– Я не брат тебе. Не заступник. Не друг… Я пес. Больной, от вечного голода, пес. Желающий получить то, чем никогда не буду обладать…
Дрогнув, пальцы Сэйрю потянулись к лицу. Ногти впились в кожу, превращая божественную красоту в уродливые лохмотья. На камни закапала кровь.
– А-а-а!
Разнесся яростный вопль, разрушая созданный им Рай. Для себя и для него тоже…» Книга 12-ти Лун, глава седьмая
Марка разбудил мелодичный перезвон часов. Большая стрелка стояла на 12-ти, маленькая на 8-ми. «Я заснул…?» – подумал он как-то отвлеченно. Попытался вспомнить, что же ему приснилось, и тут до него дошло, что уже вечер. – «Черт, свидание! Эльза!» Отбросив плед, которым был укрыт, резко сел на кушетке, ногами торопливо нащупал ботинки.
– Я вызвал для вас такси, молодой человек.
В комнату вошел слуга с переброшенным через руку плащом Марка.
– Почему ты не разбудил меня раньше? – сердито спросил Марк, выхватывая у него свой плащ.
– Хозяин не приказывал мне будить вас.
– Скотина твой хозяин!
Одеваясь на ходу, Марк уже бежал вниз, перепрыгивая через ступеньки. Выскочил на улицу, перед ним затормозил кэб, может, тот самый, что вызвал слуга. Плюхнувшись на заднее сиденье, мысленно подгоняя этот «тихоход», он скрестил пальцы. На удачу.
У тетушки Эльзы не оказалось. На его требовательные вопросы та высказала предположение, что племянница, должно быть, поехала в посольство. Впрочем, пожилая леди ни в чем не была уверена.
Он бросился в посольство. Но и там его постигло разочарование. Охранник, эта неповоротливая глыба мяса, конечно же, не пустил его. Не помогло даже удостоверение журналиста. Вас нет в списке, и баста!
13 глава
Тетушкина горничная доложила Эльзе, что к ней гость. Девушка посмотрела на золотые часики на запястье и капризно надула губы. Марк опаздывал. Каково же было ее удивление, когда вслед за прислугой в гостиную вошел дядя Марка.
– Простите мне мою незванность! – воскликнул он. – Но я лично хотел принести свои извинения за моего племянника!
Раскланявшись, как велит простая учтивость, с ленивой медлительностью Оуэн подошел к Эльзе и склонился к руке девушки недолгим поцелуем.
– Марк сегодня обедал у меня и слегка увлекся дегустацией вин из моего погреба. Оказывается, мальчик совсем не умеет пить! – объяснил он ей, почему ее кавалер не пришел на свидание. – Но переживать не стоит. С ним все будет в порядке. Когда проспится. Надеюсь…
Проницательно, словно видели насквозь, на Эльзу глянули искрящиеся смешинками ярко-голубые глаза, вызвав у нее незнакомое ей раньше смятение. Продолжая удерживать за руку, Оуэн кончиками пальцев незаметно скользнул по девичьей руке вверх, от запястья к локтю, даже такой невинной лаской заставив ее испытать непривычно жаркое томление. Девушка невольно смутилась.
Мысленно усмехнувшись, он предложил:
– Понимаю, как вы, должно быть, огорчены столь досадным недоразумением, но позвольте мне загладить часть вины и пригласить очаровательную юную леди на небольшую прогулку в Ричмонд. Там открылась выставка китайских садов камней. Сам не видел, но говорят – это настоящее чудо ландшафтного дизайна!
Выпустив руку Эльзы, улыбнулся ей с виноватостью нашалившего мальчика, а глаза сверкнули сытым блеском нагулявшегося кота. Этот контраст действовал на женщин неотразимо. Устоять было невозможно. Оуэн знал: она не откажется от прогулки.
Прогуливаясь по тенистой аллее под руку со своим спутником, Эльза никак не могла взять в толк, почему вместо садов Ричмонда они гуляют по кладбищу. «Хайгейт» – это название отчего-то неприятно врезалось ей в память. По узким дорожкам, посыпанным мелким гравием, они проходили мимо надгробий, крестов, мимо печальных ангелов. Готические часовни, торжественно-строгие склепы и мавзолеи времен королевы Виктории. Серое небо, серый камень в темной зелени плюща, хруст гравия под ногами и шелест листвы – все это ей совсем не нравилось. Долгая пауза в разговоре, возникшая сразу, стоило им войти под арку кладбищенских ворот. Капризно сложив губы, она уже собралась было отказаться от дальнейшей прогулки.
– Правда, здесь намного интересней, чем в садах китайского императора? И так познавательно! – нарушил затянувшееся молчание Оуэн.
Они стояли возле свежевырытой могилы. Вынутая земля была аккуратно прикрыта старой рогожей.
– Как было бы хорошо лежать в этом умиротворяющем месте, обретя здесь вечный покой, не правда ли? – пряча в глубине глаз коварный огонек, спросил он у своей спутницы, которой было чуть больше двадцати. Та не нашлась, что ответить.
Опираясь на трость, Оуэн заглянул в яму.
– Какая глубокая! А как выровнены края! Совершенно идеальный прямоугольник! В этом мне видится уважение тех, кто копал, к тому, кто найдет здесь свое последнее пристанище! – восхитился он, жестом предлагая убедиться в правоте своих слов.
Надеясь, что не сильно запачкает туфли, опершись о его руку, девушка осторожно шагнула на прикрытую рогожей мягкую землю и заглянула в могилу. Оттуда на нее дохнуло смертным хладом. Почему-то нога оступилась на ровном месте, и Эльзе почудилось, что она уже падает в яму. Испуганный крик не успел сорваться с ее губ.
– Тебе нужно быть осторожней! Ты могла разбиться… – бесцеремонно переходя на фамильярное «ты», пожурил ее Оуэн, ставя девушку на твердый гравий дорожки.
Запоздало испугавшись, Эльза прижалась к нему, спрятала лицо в мягкие отвороты его пальто. В предчувствии, в томлении тела, в страхе и сладком ужасе, запутавшись в своих ощущениях, замерла она в объятиях мужчины, в ожидании близкой развязки.
– Ты волнующе пахнешь! – склонился к ней Оуэн, вынимая черепаховый гребень из ее прически. – Узнаю этот запах. Мускус, верно? – спросил он, и девушка смущенно кивнула в ответ. – Духи Клеопатры! Да, мужчины были готовы отдать жизнь за ночь с царицей! – произнес с чувственной мечтательностью Оуэн. – Я же готов отдать жизнь всего лишь за один поцелуй, что ты позволишь мне сорвать с этих нежных губ… – закончил он соблазнять дурочку.
– Простите мне мою незванность! – воскликнул он. – Но я лично хотел принести свои извинения за моего племянника!
Раскланявшись, как велит простая учтивость, с ленивой медлительностью Оуэн подошел к Эльзе и склонился к руке девушки недолгим поцелуем.
– Марк сегодня обедал у меня и слегка увлекся дегустацией вин из моего погреба. Оказывается, мальчик совсем не умеет пить! – объяснил он ей, почему ее кавалер не пришел на свидание. – Но переживать не стоит. С ним все будет в порядке. Когда проспится. Надеюсь…
Проницательно, словно видели насквозь, на Эльзу глянули искрящиеся смешинками ярко-голубые глаза, вызвав у нее незнакомое ей раньше смятение. Продолжая удерживать за руку, Оуэн кончиками пальцев незаметно скользнул по девичьей руке вверх, от запястья к локтю, даже такой невинной лаской заставив ее испытать непривычно жаркое томление. Девушка невольно смутилась.
Мысленно усмехнувшись, он предложил:
– Понимаю, как вы, должно быть, огорчены столь досадным недоразумением, но позвольте мне загладить часть вины и пригласить очаровательную юную леди на небольшую прогулку в Ричмонд. Там открылась выставка китайских садов камней. Сам не видел, но говорят – это настоящее чудо ландшафтного дизайна!
Выпустив руку Эльзы, улыбнулся ей с виноватостью нашалившего мальчика, а глаза сверкнули сытым блеском нагулявшегося кота. Этот контраст действовал на женщин неотразимо. Устоять было невозможно. Оуэн знал: она не откажется от прогулки.
Прогуливаясь по тенистой аллее под руку со своим спутником, Эльза никак не могла взять в толк, почему вместо садов Ричмонда они гуляют по кладбищу. «Хайгейт» – это название отчего-то неприятно врезалось ей в память. По узким дорожкам, посыпанным мелким гравием, они проходили мимо надгробий, крестов, мимо печальных ангелов. Готические часовни, торжественно-строгие склепы и мавзолеи времен королевы Виктории. Серое небо, серый камень в темной зелени плюща, хруст гравия под ногами и шелест листвы – все это ей совсем не нравилось. Долгая пауза в разговоре, возникшая сразу, стоило им войти под арку кладбищенских ворот. Капризно сложив губы, она уже собралась было отказаться от дальнейшей прогулки.
– Правда, здесь намного интересней, чем в садах китайского императора? И так познавательно! – нарушил затянувшееся молчание Оуэн.
Они стояли возле свежевырытой могилы. Вынутая земля была аккуратно прикрыта старой рогожей.
– Как было бы хорошо лежать в этом умиротворяющем месте, обретя здесь вечный покой, не правда ли? – пряча в глубине глаз коварный огонек, спросил он у своей спутницы, которой было чуть больше двадцати. Та не нашлась, что ответить.
Опираясь на трость, Оуэн заглянул в яму.
– Какая глубокая! А как выровнены края! Совершенно идеальный прямоугольник! В этом мне видится уважение тех, кто копал, к тому, кто найдет здесь свое последнее пристанище! – восхитился он, жестом предлагая убедиться в правоте своих слов.
Надеясь, что не сильно запачкает туфли, опершись о его руку, девушка осторожно шагнула на прикрытую рогожей мягкую землю и заглянула в могилу. Оттуда на нее дохнуло смертным хладом. Почему-то нога оступилась на ровном месте, и Эльзе почудилось, что она уже падает в яму. Испуганный крик не успел сорваться с ее губ.
– Тебе нужно быть осторожней! Ты могла разбиться… – бесцеремонно переходя на фамильярное «ты», пожурил ее Оуэн, ставя девушку на твердый гравий дорожки.
Запоздало испугавшись, Эльза прижалась к нему, спрятала лицо в мягкие отвороты его пальто. В предчувствии, в томлении тела, в страхе и сладком ужасе, запутавшись в своих ощущениях, замерла она в объятиях мужчины, в ожидании близкой развязки.
– Ты волнующе пахнешь! – склонился к ней Оуэн, вынимая черепаховый гребень из ее прически. – Узнаю этот запах. Мускус, верно? – спросил он, и девушка смущенно кивнула в ответ. – Духи Клеопатры! Да, мужчины были готовы отдать жизнь за ночь с царицей! – произнес с чувственной мечтательностью Оуэн. – Я же готов отдать жизнь всего лишь за один поцелуй, что ты позволишь мне сорвать с этих нежных губ… – закончил он соблазнять дурочку.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента