Ли Майерс. BRONZA

 
   Стоя у подножия золотого трона, к которому вели шесть ступеней благоденствия, распорядитель торжеств зачитывал свиток, представляя своему повелителю восьмую по счету принцессу. И никто не замечал, как под белой маской царственного безразличия все сильнее мрачнеет лицо императора. Завернутые в вороха парадного шелка, одинаково (согласно этикету) накрашенные и робко прячущие глаза, издалека все девушки показались ему на одно лицо.
   Вот и следующая принцесса, согласно предписанным дворцовым правилам, в сопровождении опекуна склонилась в глубоком поклоне, остановившись от его священной особы на расстоянии полета копья.
   Он с силой сжал веер. Похрустывая, изящная вещица уже грозила развалиться на части в его пальцах.
   «Не препятствуют ли таким образом убеленные сединами мужи Его императорскому волеизъявлению?!» – гневно потемнели глаза владыки Поднебесной. Неожиданно для себя оставив трон, прервав церемонию на середине, император покинул Зал Четырех Драконов – главный зал дворца Тан Джен – среди испуганного молчания окружающих.
 
   Шелестя парчой и обмахиваясь веером, ходил он из угла в угол, нервными шагами меряя свои покои. Император злился. Вошедшие к нему советники, ощутив наэлектризованность обстановки, тут же преклонили колени, пряча за невозмутимым спокойствием своих лиц свою тревогу и недоумение.
   Задержавшись взглядом на нефритовой фигурке дракона, подаренной ему генералом и отчего-то вызывавшей у него смутную неприязнь, Император повернулся к советникам.
   – И как, по-вашему, Я… должен выбирать себе невесту? По расцветке ее платья? Или, может, по комплекции ее родителя? Чем он толще, тем краше невеста?! – обратился он к их спинам. – Отвечайте!
   С гневом отшвырнул веер в сторону, и тот, вспорхнув, упал на пол оторванным крылом бабочки. В воздухе повисло напряженное молчание. Советники не понимали его недовольства. Разве пышная церемония проходила не согласно церемониалу? Каждому подумалось, что поведение их господина сродни капризам слишком избалованного и ни разу не наказанного ребенка. А император, не особенно дороживший своей жизнью, чтобы ценить чужие, пребывал сейчас в таком гневе, что еще немного, и с плеч полетят головы. В буквальном смысле.
   Генерал Лун Чжуа усмехнулся в аккуратно подстриженные усы, лишь он один понимал, что же так разозлило его повелителя. Вмешательство советника спасло остальных от вероятности вернуться домой завернутыми в рогожу, в тележке собирателя падали. Решено было устроить новые – приватные – смотрины, только для владыки Поднебесной.
 
   Императора проводили в потайную комнату. Отодвинув небольшую перегородку и оставаясь в тени, теперь он мог без помех наблюдать за стайкой гуляющих по саду, предназначенных ему в жены и ничего не подозревающих девушек. Первой понравилась та, что кормила золотых рыбок в пруду, затем другая, с милыми ямочками на щеках – она весело смеялась, играя в мяч. Он задумался, какую же из девушек предпочесть. И тут увидел ее. Драгоценную жемчужину среди речной гальки.
   Стройная, тоненькая, чем-то напоминавшая пугливую лань, девушка в одиночестве сидела под цветущей глицинией, и нежно-лиловые гроздья соцветий колыхались над ее головой. Его лицо зарумянилось желанием, глаза заблестели. Интерес к остальным претенденткам сразу же пропал. Он спросил имя девушки у дворцового распорядителя торжеств. Старик, тряся козлиной бородкой, медленно развернул свиток и велеречиво доложил:
   – Та, на которую пал Ваш взор, владыка – принцесса из рода Са. Это хороший род. Властители Поднебесной с охотой женились на принцессах из этого Дома. Сосуд плодоносящий – их чрево!
   Улыбнувшись путанице в словах старика, уже решив для себя, что будет звать ее Жемчужиной, Император порывисто встал и быстро покинул тайную комнату. Смотрины закончились. Генерал немного задержался, внимательно разглядывая выбор своего господина. И во взгляде его не было ничего доброго.
 
   В сопровождении свиты и личной стражи, в расшитом серебряными драконами фиолетовом лун-пао Император шел на женскую половину дворца. У него было хорошее настроение, и он собирался осчастливить своим посещением жен и детей. Провести вечер в кругу семьи.
   Проходя мимо купальни, услышал песенку. Услышал и замер.
   …Ка-Боме… Ка-Боме… птица в клетке… когда же ты выпорхнешь? Поутру иль ввечеру? Задремали цапля и черепаха…
   Приятный девичий голос напевал милую детскую песенку-считалочку.
   …кто стоит у тебя за спиной, угадай-ка!
   Императору вдруг стало больно и страшно. Он не хотел знать, кто мог стоять у него за спиной. Не хотел услышать вновь гулкое эхо шагов и мягкий шелест уговоров. Увидеть голодный блеск в этих глазах, почувствовать жадную настойчивость этих рук. Теперь ты будешь – Тысяча Ночей. Это имя больше подходит тому, кто родился ночью, в первый день месяца… Когда исчезает свет, разогнать тьму – восходит полная луна! Ты мой! Моя тысяча восхитительных ночей!
   …птица в клетке… Ка-Боме… Ка-Боме… Кто стоит у тебя за спиной? А это господин Черт хлопает в ладоши!
   Он очнулся. С глухим рыком, расшвыривая с дороги свиту, бросился в купальню. Ногой распахнул дверь, шагнул в воду, схватил певунью за плечи. Испуганно вскрикнув, девушка оборвала песню.
   – Не смей… слышишь! Не смей… никогда… петь… эту… песню! – рычал на нее император, грубо встряхивая на каждое свое слово.
   Голова девушки моталась из стороны в сторону. В оленьих, испуганно расширенных глазах стояли непролитые слезы. Искаженное яростью лицо императора напугало ее до смерти. Но песня больше не звучала, и страх, давящий на грудь и не дающий дышать, постепенно отступил. Император узнал девушку, и по лицу скользнула тень сожаления; ему совсем не хотелось напугать свою Жемчужину – принцессу, что выбрал для себя.
   Его пальцы разжались, отпуская девичьи плечи. Успокаивая, мягко привлек девушку к себе, стал гладить по спине. Не желая объяснять свой поступок, молчал, да и не желал он ничего объяснять. Это было его прошлое. Только его постыдное прошлое.
   Напуганная, та невольно прильнула к нему, ища защиты у императора от его же гнева. Прижалась щекой к горячей коже в вырезе халата. Замерев, слушала, как в его груди успокаивается яростное биение сердца. А он продолжал гладить ее по спине, по волосам, и движения его рук становились все более мягкими, ласкающими.
   Почувствовав перемену в его настроении, девушка робко подняла голову. Взглядом наткнулась на родинку. Темное пятнышко на шее императора, выше ключицы, выглядело трогательно беззащитным. Приподнявшись на цыпочках, она заглянула ему в лицо и удивленно ахнула. От бабушки принцесса слышала, что порой встречаются люди с глазами цвета неба, но сейчас она смотрела в теплеющую после грозы вечернюю синеву и уже больше не могла отвести от него взгляда.
   По намокшему фиолетовому шелку лениво плавали серебряные драконы, и тишина бархатными лапками неслышно кралась вокруг них. Он повел плечами, и халат, соскользнув вниз, утонул в воде. Вспыхнув, принцесса скромно потупилась под его откровенно зовущим взглядом. Улыбнувшись девичьему смущению, помогая ей справиться с неловкостью, ее маленькими ладошками он погладил себя по золотисто-смуглой груди. Осмелев, девушка прильнула к нему, отдаваясь его умелым рукам. В коридоре, в ожидании повелителя, многозначительно притихла свита. Перед дверями купальни неподвижно застыла стража.
   Готовясь взойти на императорское ложе, принцесса с десяти лет обучалась искусству любви. У властителя Поднебесной не было времени – тратить его на неумеху, не знающую, как доставить мужчине наслаждение. Но все преподанные ей уроки оказались всего лишь бумажными цветами. Без цвета и запаха. Только с ним, в его объятиях, узнала она, в какие цвета окрашена и как пахнет настоящая страсть.
   А он выпил ее наслаждение до капли и наполнил своим. И весь мир для нее сузился до ширины его плеч. Она слышала только его голос, его тихий смех, дыхание и стук его сердца. Тонула в синеве его глаз и не хотела спасаться из этого сияющего звездами омута.
 
   Легкое покашливание вернуло Императора, застенчиво улыбающегося чему-то своему, тайному, в реальность. На лицах советников читалось: «Какое мальчишество – собрать важный совет и только присутствовать!»
   А он, почти не прислушиваясь к их голосам, уже мысленно ласкавший нежную кожу своей Жемчужины, целовавший ее сладкие губы, мечтал о скорой встрече с ней. Вчера, покидая купальню, игриво намекнул, что непременно заглянет сюда на следующий день, в это же время, и теперь, уверенный, что она ждет его там, считал минуты до окончания совета. Надеялся он напрасно. Не зря сверкнули коварным блеском глаза советников. Совет затянулся.
 
   Тщательно, как ее учили, скрывая свое разочарование от прислуживающих ей женщин, принцесса из рода Са покинула купальню и вернулась в отведенные ей покои. Отпустив прислужниц, попросила кормилицу приготовить для нее чай. Та чуть не упала в обморок, столкнувшись в дверях с императором.
   – Я же обещал! – воскликнул он весело, переступая порог комнаты.
   Радостно вспыхнув, позабыв о приличиях и правилах дворцового этикета, принцесса бросилась в объятия любимого.
 
   «…в час змеи Одиннадцать Богов ждали, когда двое сойдутся в смертельном поединке. И брат убьет брата, чтобы они могли и впредь тысячи лет восседать, каждый на троне своем…
   Любовь моя, брат мой, да сгоришь ты в огне моей ненависти! Воин в доспехах, не отражающих свет, вынул из ножен меч, чтобы защитить свое израненное, кровоточащее сердце.
   Я люблю тебя, брат! И буду любить даже когда закончится вечность! Воин в доспехах, излучающих свет, взмахнул мечом, чтобы с улыбкой на устах проститься с ненавистью, разъедающей душу.
   И бились они, возложив все свои надежды на одно лишь движение меча. И сыпались искрами со скрещенных клинков мгновения их жизни – пока отрубленная голова побежденного, схваченная за серебро волос, не закачалась в руке победителя, пачкая кровью землю у его ног…» Книга 12-ти Лун, глава четвертая
   Посреди ночи принцессу разбудил с хриплым надрывом придушенный крик. Она зажгла свечу. Шепча невнятные слова, император метался на широком ложе в ее покоях. Его пальцы судорожно тискали ткань простыней, словно пытались что-то схватить или удержать. Первым ее желанием было разбудить спящего, в надежде избавить от власти ночного кошмара, но тот уже повернулся набок, простонав сквозь зубы «Энджун!».
   Прозвучавшее так горестно в ночной полутьме имя наполнило сердце принцессы искренним сочувствием. Не знавшая всех подробностей, она слышала, что императору пришлось убить собственного брата, предавшего его. Любить кого-то, довериться ему, а потом убить, так и не сумев простить… Как бы ей хотелось избавить любимого от запоздалых сожалений и теперь уже бессмысленных угрызений совести! Разве брат не предал его? Разве человек, которого император любил больше жизни, не разбил ему сердце, причинив своим предательством боль, какую только можно себе вообразить?!
   Она положила голову любимого себе на колени. Удерживая ладонями лицо, осторожно подула на подрагивающие стрелки ресниц. Бабушка говорила, что если подуть на ресницы спящего, то можно прогнать страшных демонов сна.
   Охраняя его покой, принцесса просидела возле него остаток ночи, размышляя, что император, оставшись на ночь в ее покоях, доверил ей больше, чем просто свою жизнь, – он доверил ей свое истерзанное душевной мукой, измученное сердце.
 
   С той ночи Император больше не посещал покоев принцессы. В полумраке скупо освещенных дворцовых коридоров, закутанная в покрывало тоненькая фигурка торопливо семенила за бесшумно скользящей впереди высокой фигурой одного из стражей на мужскую половину дворца. Теперь принцесса ночевала в императорских покоях. Но долго скрывать свои отношения им не пришлось. Очень скоро по дворцу поползли слухи, что каждую ночь, словно простую наложницу, владыка Поднебесной берет на свое ложе принцессу из рода Са. И влюбленные перестали прятаться.
   Девятый лунный день девятого лунного месяца – праздник Хризантем – Император объявил днем своей свадьбы. В присутствии сотен глаз, так, чтобы ни у кого больше не осталось сомнений, что во дворце Тан Джен, наконец-то, появилась настоящая хозяйка, он преподнес принцессе заколку из слоновой кости, украшенную цветком пурпурного ириса.
   Разумеется, не всех устраивало, что некогда обладавший политическим весом, а ныне опальный род Са и его сторонники могут вернуть себе былое влияние при дворе, благодаря расположению повелителя. Немногим пришлось по душе, что в игре за власть дед принцессы, хитрый старый лис Ю Джин, использовав пешку, неожиданно для всех сыграет шах и мат королю.
   Высокий, с лицом морщинистым, как печеное яблоко, советник Ко незаметно склонился к генералу.
   – Правление предыдущего императора было временем нескончаемых войн. Мы воевали на полях сражений упорно и неотступно, продираясь к вершине власти… Желая возвыситься, мы шли за его верой в себя, самоуважением, граничащим с высокомерием, уверенные, что он не склонит головы ни перед чем… Но император не заботился о власти, его род угасал, а он как будто был доволен тем, что имел… – советник исподтишка покосился в сторону Императора. – Нынешний же, мальчишка…
   К их беседе присоединился благообразный, высохший, словно старый бамбук, министр департамента налогов. Не скрывая своей желчи, произнес тихо:
   – Та, в которую влюблен так, что момент кажется вечностью… Влюбленному мужчине свойственно порой делать глупости… Но для императора это глупая любовь… – И добавил, понизив голос до еле слышного шепота: – А жизнь этой девочки, если подумать, подобна горящей свече на ветру…
   Принцессу из рода Са, в сопровождении опекуна покидавшую в этот момент зал Четырех Драконов, проводил не только его единственный завистливо-желчный взгляд. Ничего не ответив обоим советникам, генерал Лун Чжуа смотрел ей вслед с легкой усмешкой на губах.
 
   Отцветающие соцветия глицинии, под которой они сидели, осыпали влюбленную пару лиловым дождем маленьких лепестков. Величественный сад камней был предоставлен в их полное распоряжение. Да и кто бы посмел нарушить уединение императора, охраняемого застывшими, будто изваяния, стражами?
   Тихо рассмеявшись, он прижался ухом к ее животу, поглаживая ладонью, прислушался.
   – Что ты делаешь? – удивилась принцесса.
   – Хочу услышать биение новой жизни!
   – Глупый, это не происходит так быстро! – теперь уже рассмеялась она.
   – Почему? Разве я не стараюсь каждую ночь? – спросил Император, удивленно изломав бровь. Привлек к себе, обнял.
   – Не говори так громко! Они нас услышат! – ахнула принцесса, покосившись в сторону воина, стоявшего к ним спиной.
   – Пусть слышат! Зато глаз на затылке у них нет, подглядывать не станут!
   Загоревшись желанием, он стал нетерпеливо освобождать зардевшуюся от волнения принцессу из вороха шелка; та отказывалась, но нежная настойчивость его рук, как всегда, не позволила ей ускользнуть из сладкого плена его объятий.
 
   – Хочу девочку…
   Прислонившись спиной к стволу дерева, он закинул руки за голову. Лицо Императора сделалось мечтательно-задумчивым.
   – Я буду любить ее, целовать ее крохотные ножки… Ты ведь родишь мне дочку, правда? – спросил он со странной требовательностью в голосе.
   – Почему дочку? – обиделась принцесса, приводившая тем временем свои одежды в порядок. Разве он не хочет сына? Разве император не верит, что она способна рожать ему таких же прекрасных сыновей, как и другие жены?
   Его взгляд надолго запутался в лиловых соцветиях глицинии.
   – У нее никто не отберет царство… – наконец ответил он.
   Почувствовав, что своим вопросом ненароком растревожила незаживающую рану в сердце любимого, принцесса прильнула к нему, спрятала лицо у него на груди. Ей вдруг почудился чей-то недобрый взгляд за спиной.
   Наблюдавший за ними уже давно, прислушиваясь к разговорам влюбленных, в густой тени старой акации стоял тот, кто носил священное имя дракона. Лицо генерала казалось высеченным из камня. На нем жили только глаза. И глаза эти ненавидели все, что видели.
 
   Они встретились на узеньком мостике возле пруда с золотыми рыбками. Ей показалось, что он поджидал ее здесь. Женщины, сопровождавшие принцессу, склонившись перед генералом в глубоком поклоне, сразу же заторопились дальше, оставив их наедине.
   Принцесса вскинула на него негодующий взгляд. Генерал Лун Чжуа нарушал дворцовый этикет. Он не должен был встречаться с ней лично. Со всем почтением к будущей жене императора, генерал мог высказать свою просьбу (если таковая у него имелась) в письменной форме. И это не означало, что он получил бы на нее ответ.
   Но сейчас и здесь, молча, он шагнул к ней, схватил за руку, больно стиснул запястье рукой в грубой кожаной перчатке. Притянул к себе, заглянул в глаза, заставив задохнуться от тревожного предчувствия.
   – Я не отдам тебе его сердце! – сказал генерал.
   Отшатнувшись от него, принцесса попыталась вырвать руку.
   – Нет, вы… не такой… – не поверила она.
   – Нет, такой… – ответил он. – Я люблю его сильней, чем ты можешь себе представить… И мне будет нетрудно запачкаться твоей кровью…
   И голос его был мрачно глух, и держал он крепко. В переполненном неутоленной страстью ревнивом взгляде она прочла свою недолгую судьбу. Голодный сторожевой пес пообещал перегрызть ей горло.
   – Возвращайся домой! – генерал разжал пальцы.
   Оттолкнул и зашагал прочь, оставив на нежном девичьем запястье следы своей жесткой хватки. Воспитанная в подчинении мужчине, принцесса смотрела ему вслед с обреченной покорностью судьбе.

4 глава

   – Сюда, моя госпожа! – молоденький джоукан помог ей сесть в закрытые носилки.
   Считая ритм шагов, носильщики тут же понесли паланкин из дворца. У ворот юноша предъявил страже пропуск – дощечку с нарисованным на ней золотым павлином, – и носилки беспрепятственно пропустили.
   Легкая двуколка ждала их в тени, за дворцовыми стенами. Широкое сиденье было застелено темно-зеленым покрывалом с золотой бахромой по краю и вышитыми на нем паучьими лилиями. Красными цветами джошуаге. На полу лежала шкура тигра. С глубоким почтением юноша подсадил принцессу в повозку. Ободряюще улыбнулся, успокаивая ее тревогу, задернул полог и занял место возницы. Огретый вожжами, задремавший было мерин, всхрапнув, пошел с места крупной рысью. Повозка стала быстро удаляться от дворца.
 
   Утром она первой заметила нерешительно топтавшегося невдалеке джоукана. Поймав взгляд принцессы, юноша с робким поклоном попросил разрешения обратиться к ней. От него она узнала, что император на рассвете отправился охотиться на хохлатых цапель. Отправился всего лишь с личной стражей, не зная о том, что в тех местах появились «джасенкьё». Донесение доставили, когда он уже уехал.
   Сердце принцессы тревожно забилось в ответ на известие. Разволновавшись, она хотела позвать кого-нибудь на помощь. Послать отряд воинов. Но юноша сказал, что на дворцовую бюрократию нет времени. Жизнь императора в опасности. И добавил, увлекая ее за собой, что только будущей хозяйке дворца Тан Джен подвластно отговорить императора от этой затеи. Гордый и бесстрашный владыка Поднебесной не захочет слушать никого, кроме нее! Последние слова юноши не показались ей обычной придворной лестью, доверившись, она последовала за ним…
   Черный шелк, расписанный белыми цаплями. Птицы выглядели как живые. Их изящные головки украшали смешные хохолки. Задумчиво разглядывая ткань, принцесса вздохнула. Подарок к свадьбе от советника Ко. Во дворец теперь каждый день поступали подарки от тех, кто хотел императорских милостей в будущем. Торжество приближалось. До свадьбы оставалось несколько дней.
   Нет, та неприятная встреча на мосту не забылась. Не забыла она и о странной просьбе генерала. Выражение его желтых звериных глаз. Но император, принимавший личное участие в приготовлениях к свадьбе, радовался всему, словно ребенок, и у нее просто не повернулся язык огорчить любимого. Она промолчала. Тем более что больше не видела генерала: тот отбыл с инспекцией в войска.
   К тому же слишком счастливая, чтобы обращать внимание на свои страхи и ворчание кормилицы по поводу того, что император, нарушая все приличия, унизил ее до положения наложницы, принцесса по-прежнему спала в его спальне. Он не хотел ждать. Был так нетерпелив, так жаден, желая дать ей так много, что порой становилось страшно от этого огромного, как безоблачное небо, счастья.
   Задумавшись, она не услышала шагов, и только его дыхание, коснувшись шеи, заставило принцессу обернуться.
   – Глупый, – рассмеялась она, – мне щекотно!
   Промурчав что-то ласковое в ответ, император глянул через ее плечо на шелк, спросил:
   – Нравятся цапли?
   И тут же с мальчишеским энтузиазмом пообещал поймать несколько штук на следующей охоте. Он знал, где они гнездятся. Схватил ткань за края, взмахнул. Шелк надулся парусом и, вспорхнув белыми цаплями, съежился на полу.
   Она кивнула, в качестве награды подставляя губы для поцелуя. Ей не нужны были эти птицы, но ей нужно было видеть лицо любимого, вдохновленное этой идеей. Император хотел порадовать ее, только ее одну. Но ему было уже недостаточно одних губ, подхватив свою «жемчужину» на руки, он направился в спальню.
   – Глупый, перестань… на нас все смотрят! – слабо отбивалась принцесса.
   – Пусть смотрят! – беспечно рассмеялся он, шагая со своей ношей по дворцовым коридорам.
   Небо, огромное, безоблачное небо падало на них обоих, и от этого так сладко кружилась голова…
 
   В тревожном нетерпении, сожалея теперь всей душой, почему сразу не отказалась тогда от глупых птиц, охота за которыми сейчас подвергает жизнь любимого человека опасности, принцесса мысленно подгоняла лошадь. Но повозка поехала медленнее, заставив ее выглянуть из-за матерчатой занавески. Дорога шла в гору.
   «Разве в горах водятся хохлатые цапли?» – удивилась она. Хотела спросить об этом джоукана, но не успела. Лошадь вдруг громко заржала, двуколка дернулась и остановилась.
   Юноша, спиной обрывая полог, свалился к ее ногам. В глазнице у него торчала короткая оперенная стрела. Другой глаз неподвижно смотрел вперед. На молодом лице застыло выражение обиженного недоумения. Он был мертв. Вскрикнув, она с ногами забралась на сиденье, прикрыла ладонью рот.
   Отдернув полог, в повозку заглянул коренастый, широкоплечий мужчина. Без малейшего почтения к принцессе забрался внутрь. По одежде его можно было принять за крестьянина, но длинный нож в руке, широкий кожаный пояс, меховая безрукавка и повязанный вокруг головы платок говорили о том, что перед ней не просто мирный селянин. Джасенкьё! Разбойники, живущие в горах! Она собралась закричать. Мужчина весело зыркнул на нее блестящими черными глазами.
   – Даже не дыши… – предупредил он, усаживаясь рядом с ней.
   Постучал рукоятью ножа в переднюю стенку, и двуколка снова тронулась в путь. Посмотрев на лежащего на полу возницу, оскалил зубы в неприятной усмешке. Нагнулся, выдернул стрелу. Хлынула кровь. Испуганно ахнув, принцесса закрыла лицо руками. Разбойник посмеялся.
   – Подумаешь, какие нежности… Стрела еще пригодится, а мертвец уже нет! – сказал он, убирая стрелу в колчан, и ногой отпихнул мертвое тело.
   Стало понятно выражение недоумения на лице дворцового слуги, с такой легкостью выманившего ее, глупую, из дворца. Участвуя в похищении, молодой джоукан и сам оказался глупцом. Видимо, ему забыли сказать, какова будет награда за хорошо выполненную работу.
   И как ни странно, в сердце затеплилась надежда. Значит, любимый сейчас не охотится за хохлатой цаплей и его жизни не угрожают джасенкьё. Может быть, во дворце уже обнаружили ее исчезновение и в эту минуту император уже спешит к ней на помощь. Своим сверкающим мечом он отрубит голову этому простолюдину-грубияну и спасет ее. Она прислушалась, не раздастся ли позади топот копыт, но ничего, кроме шелеста листвы и поскрипывания колес, не услышала.
   Ехали довольно долго, забираясь все выше в горы. Осмелев рядом с молчаливым спутником (за всю дорогу разбойник так ни разу и не пошевелился), принцесса уже было собралась спросить у него, куда они едут. Но тут послышались привычные для небольшого селения звуки: голоса, крики детей, лай собак. Повозка замедлила ход, а потом и вовсе остановилась. Она потянулась к занавеске, чтобы посмотреть, куда ее привезли.
   Разбойник среагировал мгновенно. Перехватил за руку и так сжал, что у принцессы на глаза навернулись слезы. В ту же секунду, зажав ей ладонью рот, завалил на сиденье. От него воняло давно немытым телом, грязной одеждой и смесью каких-то трав. Задохнувшись от отвращения, она испуганно зажмурилась. Но мужчина всего лишь затолкал ей в рот кляп, связал за спиной руки и закутал с головой в покрывало, стащив его с сиденья. Полумертвую от страха вынес наружу, взвалил себе на плечо и вразвалку зашагал куда-то.