Страница:
– Но это подло! Притащить меня сюда! Ты обещал высадить нас в Кале! Ты нарушил слово! Это низко и недостойно благородного человека! – загорячился он.
– Ну вот, опять ты со своей глупостью! Если, шевалье, вы всегда держите свое слово – это совсем не означает, что и остальные должны следовать вашему примеру!
Его снисходительно похлопали пониже спины, и виконт крутанулся, как ужаленный.
– С меня хватит! Я позову Монсеньора!
– Он не услышит!
– Почему это?
– Потому это… – передразнило чудовище, ласково заглянув в обиженно-сердитое лицо брата, – что мы с ним тоже заключили сделку! Монсеньор будет притворяться тремя обезьянками, которые что-то там не хотят делать… А взамен я оставляю тебе жизнь. И в виду имелась не жизнь тела, что ты сейчас носишь… Надеюсь, это понятно? – вглядевшись вдаль, герцог Клеманс сделал многозначительную паузу. – Никто не придет тебе на помощь… Никто не заступится за тебя… Видимо, для них всех… есть что-то более ценное, чем твоя свобода…
– И когда же все закончится? – задал виконт по сути своей глупый вопрос. Ответ был очевиден. Стоило заглянуть в насмешливые глаза чудовища.
– Когда надоешь!
«Понятно…» – насупившись совсем по-детски, виконт отвернулся. Герцог Клеманс притянул его, обиженного, к себе.
– Если задумал лежать бесчувственным поленом… – пощекотал ему дыханием шею. – Забудь! Отдам Ши на воспитание! – пригрозил он с лукавой усмешкой и тут же расхохотался. Потому что, при упоминании о миньонах, виконт стыдливо вспыхнул до самых корней волос и, нервно дернувшись, оглянулся. Словно эти твари уже стояли у него за спиной.
– Сам виноват!
– Я?
– Твои сладкие стоны… Они заставили меня продлить твой плен…
– Неправда!
– Неправда?
Его слегка куснули за ухо. Совсем не больно. Но вдоль позвоночника пробежала дрожь, а непонятная слабость в коленях заставила виконта ухватиться за парчу на груди чудовища.
– Вот видишь, я еще ничего не сделал, а ты уже падаешь в мои объятия… – прошептали ему на ухо.
– И вовсе я никуда не падаю! – горячо запротестовал виконт.
– Как мило… Выражение смущения на твоем лице… У меня закипает кровь! Может, вернемся обратно в каюту? И ты в который раз докажешь мне свою ложь!
И загадочные, влекущие глаза чудовища оказались совсем близко, и манящий, бархатный шепот у самого уха. И отравивший кровь ядом желания поцелуй. Острый как клинок, всаженный в сердце по самую рукоять. И тягучая, будто патока, сладость там, внизу живота, и желание избавиться от этой невыносимо сладкой, заставляющей его содрогаться, муки. Его тело отзывалось на звук этого голоса, на прикосновения этих пальцев.
– Отпусти меня… – заскулил он.
– Что такое? Твое тело уже предало тебя?
– Скотина! Не будь такой сволочью… Я больше не выдержу!
Прижавшись к нему, виконт обхватил его руками за шею, отдавая всего себя этим ласковым, скользящим по его лихорадочно горящей коже прохладным ладоням. Чтобы потом, когда прервется дыхание и остановится сердце, выгнуться, запрокинув голову, и закричать. Освобождаясь от сжигающего тело огня. Пронзающего раскаленными иглами. Причиняющего боль. А после, цепляясь за его одежды, сползти в изнеможении к ногам чудовища. И чудовище подхватит его на руки и отнесет в кровать, поцелует нежно, лишь коснувшись теплыми губами, и он забудется сном.
Но во сне оно вернется к нему, чтобы истязать дальше. Жуткое, страшное, омерзительное до оцепенения – оно уставится на него своим неподвижным, сосущим его жизнь взглядом. Протянет к нему свои уродливые, когтистые лапы. Произнесет те самые лживые слова. Своим грязным, липким языком коснется его кожи, и он захлебнется ужасом, теряя рассудок…
– «Милорд, мы почти закончили приготовления. Прикажете начинать?»
В душе виконта шевельнулось что-то похожее на признательность. Приятный голос одного из миньонов вернул его из глубокого омута наплывающего кошмара. Некоторое время он просто таращился на них, плохо понимая, зачем миньоны (все четверо) в поповских рясах снуют туда-сюда, таская какие-то дрова. Он все еще тяжело дышал. Сердце все еще колотилось. Болезненно и сладко ныло внизу живота, а разгоряченную кожу неприятно холодило ветром.
«Как теперь посмотрю в глаза этой сволочи в золотой парче? Я же сгорю со стыда! – думал он, готовый провалиться на самое дно морское. – Нет, не мог я… с таким бесстыдством, мужчина… предлагать себя другому мужчине, будто публичная девка… Этого не может быть! Он опоил меня чем-нибудь! Это все его грязные штучки… или чары!» – нашел виконт спасительную лазейку в путанице своих сомнений.
Наконец, слаженные действия миньонов привлекли его внимание. Преодолев смущение, он вопросительно глянул на стоящее рядом чудовище, чтобы отвлечься (чем угодно) от своего самоуничижения.
– А, это… – перестав наблюдать за братом, слегка улыбнулся герцог Клеманс. – Мы все плыли и плыли… чинно так и благопристойно. Мальчики заскучали. Я нашел им занятие… – ответил он на его немой вопрос.
– А-а… таскать дрова? Надеюсь, они в восторге! – пренебрежительно откликнулся виконт, возвращая себе часть утраченного самоуважения.
– Я тоже надеюсь! – покосился на него герцог.
Почему-то виконта задело, каким тоном это было сказано. Охваченный собственными и такими противоречивыми чувствами, не зная, на ком бы выместить свое недовольство, сейчас он готов был придраться к чему угодно. На глаза опять попался один из миньонов.
– У них что, одна личина на всех? Примелькалось уже! Почему бы тебе не вырядить своих прихвостней пиратами? – выплеснул он свое раздражение. – Хоть какое-то разнообразие!
Герцог Клеманс снова покосился на брата.
– Ты про тех самых, которые… одноглазые и на деревянной ноге? Тáк для тебя будет достáточно разнообразно? – саркастично заметил он.
– Ну, зачем же так кардинально… – глянул на него виконт, но подумал и согласился, – впрочем, сойдет! А после сдадим их местным властям, пусть вздернут на виселицу!
И тут же весь подобрался, сразу позабыв о предмете разговора. Он разглядел на палубе причудливую вязь Заклинающего Круга и склоненную голову маленького пажа. В сером балахоне, веревкой крепко привязанного к мачте, в центре сложенного вокруг него костра.
– Почему он привязан? Что ты затеял? Ты же сказал, что отрок в порядке! – сжал он кулаки.
– А разве нет? – герцог Клеманс пожал плечами. – Если посмотреть – жив и здоров! – добавил он тоном, от которого повеяло стужей. – Идем! Сейчас перед нами развернется театральное действо… И твой оруженосец… любезно согласился сыграть для нас Орлеанскую Деву!
– Деву? Какую еще к чертям «деву»?! – воскликнул виконт, раздражаясь все больше невозмутимостью его тона.
В ответ раздались аплодисменты.
– О, нет! Mon ami, вы неподражаемы! Жить в стране и совсем не знать ее истории! Право же, это уже ни в какие ворота… – рассмеявшись, герцог Клеманс прихватил начинающего злиться виконта под руку.
– Пожалуй, мне стоит просветить тебя! Орлеанская Дева – юная девственница, которая спасла Францию, как гуси спасли Рим! – поделился он своими знаниями с невежей.
«Понятно…» – виконт не понял, причем тут Рим. А тот обнял брата за плечи и продолжил лекцию:
– Девушка положила конец Столетней войне. Вернула трон французской короне, и за это ее сожгли на костре! – глаза герцога Клеманса сверкнули лукавым озорством. – Полагаю, гусей тоже съели… благодарные патриции! Вот и делай после этого добро! – он весело потормошил брата. – Идем, у нас места в первом ряду! – и кивнул на застеленное коврами возвышение с кучей подушек, защищенное от солнца тентом. – Видишь, я подумал, что тебе захочется разнообразия!
– Подожди! – уперся виконт. – Ты что, совсем умом тронулся? Хочешь разжечь костер на корабле? – и тут до него дошло. – Что?! Сжечь отрока! Живьем? – заорал он.
– Я же обещал тебе, что умирать он будет долго…
От услышанного брови виконта страдальчески надломились.
– Ты не смеешь так поступать со мной! Я стал твоим рабом! Я был…
– Хочешь сказать – «хорошим»…
– Да! Хорошим, милым, послушным, как будет тебе угодно! Я выполнял все твои капризы и прихоти! Ты превратил меня в девку! Сделал своей подстилкой! И я терпел все это только ради него! – виконт оглянулся назад. – Ты обещал, что оставишь отрока в покое! Но если и здесь ты обманешь меня… Я никогда не прощу тебя! – выкрикивал он с надрывом. У него болела душа. Оттого, что почти поверил, почти простил. И забыл, кто рядом с ним. «Ты же обещал! Обещал спасти меня! Не дать мне разбиться…»
Герцог Клеманс с холодным высокомерием, отстраненно смотрел мимо него на склоненную светлую голову маленького пажа. «Так, значит, все ради него? Каждый вздох… Каждый твой стон… Твое податливое, принимающее меня с таким наслаждением тело… Твой трепет… Твои мольбы… Все было ради этого недоноска с жабьими глазами?!» По лицу пробежала судорога, а взгляд заледенел лютой злобой. Кивнув миньонам, разрешая поджечь костер, герцог повернулся к брату.
– Плевать! Мы избавимся от него! Тебе не нужны никакие Доспехи! Я сам буду твоим Щитом! – произнес он непререкаемым тоном, наматывая на руку конец цепи. – Садитесь же, виконт! Садитесь и наслаждайтесь зрелищем! – зло прикрикнув на брата, он с силой потянул за цепь.
Сколько себя помнил, виконт ни разу не принимал своей демонической формы, потому что ненавидел злобную тварь, притаившуюся в нем. Но сейчас вокруг сузившихся зрачков, поглощая синеву, расцвел страшный багровый цветок. С глухим рычанием он дернул цепь на себя. Спружинив, та натянулась до предела. Одно из звеньев не выдержало. Разогнулось. Конец цепи со звоном отлетел и, ударив герцога Клеманса по лицу, распорол кожу.
Виконт бросился к разгорающемуся костру. «Прости!» Острые когти чиркнули по горлу отрока, останавливая ужас мучительной смерти в его расширенных глазах. Подхватив на руки, он вынес мальчика из огня. Прижимая к себе залитое кровью хрупкое тело, смотрел на брата сурово и непрощающе. Он вспомнил его имя.
– Ивама! Монсеньор сказал – тебя нельзя убить! Не сейчас! Но он не говорил, что и мне тоже нельзя – умереть!!
Тот не стал мешать брату. Стоял и смотрел, как перед ним совершается почти ритуальное самоубийство. И в ярко-голубых глазах уже истаяла странная печаль, от которой виконту стало бы больно, загляни он в ее пронзительную глубину. Она заставила бы его многое понять, но он уже умер.
«Какое самопожертвование…» – скривились в усмешке губы герцога Клеманса. Даже мертвым брат продолжал прижимать к груди своего оруженосца.
– Выбросите этот мусор за борт! – приказал он миньонам, пнув ногой тело в сверкающей на солнце паутине сказочного ожерелья. Сломанные игрушки, они больше ни на что не годились.
Голова повернулась. Налетевший ветер швырнул на застывшее лицо каштановые пряди, прикрыв незрячие, пустые глаза. Отдав последний долг мертвому вместо того, кто мог это сделать, но не сделал. Просто стоял и смотрел, зажимая рваную рану на лице. Сквозь пальцы сочилась кровь. Алая, по белой руке.
– Милорд! Ваше лицо! Позвольте нам зализать эту ужасную рану!
– Нет, Ши! Пусть останется на память о брате!
– Вы серьезно?!
– Конечно же, нет!
Выдернув серебряный поднос из-под вазы с фруктами, герцог Клеманс вгляделся в свое отражение. Безобразная рваная рана уродовала лицо от виска до подбородка.
– Избавьте меня от нее. Не ходить же мне такой образиной! – воскликнул он и отшвырнул поднос.
– Возвращаемся домой! В милую сердцу Британию!
Беззаботно рассмеялся злой ребенок.
10 глава
– Ну вот, опять ты со своей глупостью! Если, шевалье, вы всегда держите свое слово – это совсем не означает, что и остальные должны следовать вашему примеру!
Его снисходительно похлопали пониже спины, и виконт крутанулся, как ужаленный.
– С меня хватит! Я позову Монсеньора!
– Он не услышит!
– Почему это?
– Потому это… – передразнило чудовище, ласково заглянув в обиженно-сердитое лицо брата, – что мы с ним тоже заключили сделку! Монсеньор будет притворяться тремя обезьянками, которые что-то там не хотят делать… А взамен я оставляю тебе жизнь. И в виду имелась не жизнь тела, что ты сейчас носишь… Надеюсь, это понятно? – вглядевшись вдаль, герцог Клеманс сделал многозначительную паузу. – Никто не придет тебе на помощь… Никто не заступится за тебя… Видимо, для них всех… есть что-то более ценное, чем твоя свобода…
– И когда же все закончится? – задал виконт по сути своей глупый вопрос. Ответ был очевиден. Стоило заглянуть в насмешливые глаза чудовища.
– Когда надоешь!
«Понятно…» – насупившись совсем по-детски, виконт отвернулся. Герцог Клеманс притянул его, обиженного, к себе.
– Если задумал лежать бесчувственным поленом… – пощекотал ему дыханием шею. – Забудь! Отдам Ши на воспитание! – пригрозил он с лукавой усмешкой и тут же расхохотался. Потому что, при упоминании о миньонах, виконт стыдливо вспыхнул до самых корней волос и, нервно дернувшись, оглянулся. Словно эти твари уже стояли у него за спиной.
– Сам виноват!
– Я?
– Твои сладкие стоны… Они заставили меня продлить твой плен…
– Неправда!
– Неправда?
Его слегка куснули за ухо. Совсем не больно. Но вдоль позвоночника пробежала дрожь, а непонятная слабость в коленях заставила виконта ухватиться за парчу на груди чудовища.
– Вот видишь, я еще ничего не сделал, а ты уже падаешь в мои объятия… – прошептали ему на ухо.
– И вовсе я никуда не падаю! – горячо запротестовал виконт.
– Как мило… Выражение смущения на твоем лице… У меня закипает кровь! Может, вернемся обратно в каюту? И ты в который раз докажешь мне свою ложь!
И загадочные, влекущие глаза чудовища оказались совсем близко, и манящий, бархатный шепот у самого уха. И отравивший кровь ядом желания поцелуй. Острый как клинок, всаженный в сердце по самую рукоять. И тягучая, будто патока, сладость там, внизу живота, и желание избавиться от этой невыносимо сладкой, заставляющей его содрогаться, муки. Его тело отзывалось на звук этого голоса, на прикосновения этих пальцев.
– Отпусти меня… – заскулил он.
– Что такое? Твое тело уже предало тебя?
– Скотина! Не будь такой сволочью… Я больше не выдержу!
Прижавшись к нему, виконт обхватил его руками за шею, отдавая всего себя этим ласковым, скользящим по его лихорадочно горящей коже прохладным ладоням. Чтобы потом, когда прервется дыхание и остановится сердце, выгнуться, запрокинув голову, и закричать. Освобождаясь от сжигающего тело огня. Пронзающего раскаленными иглами. Причиняющего боль. А после, цепляясь за его одежды, сползти в изнеможении к ногам чудовища. И чудовище подхватит его на руки и отнесет в кровать, поцелует нежно, лишь коснувшись теплыми губами, и он забудется сном.
Но во сне оно вернется к нему, чтобы истязать дальше. Жуткое, страшное, омерзительное до оцепенения – оно уставится на него своим неподвижным, сосущим его жизнь взглядом. Протянет к нему свои уродливые, когтистые лапы. Произнесет те самые лживые слова. Своим грязным, липким языком коснется его кожи, и он захлебнется ужасом, теряя рассудок…
– «Милорд, мы почти закончили приготовления. Прикажете начинать?»
В душе виконта шевельнулось что-то похожее на признательность. Приятный голос одного из миньонов вернул его из глубокого омута наплывающего кошмара. Некоторое время он просто таращился на них, плохо понимая, зачем миньоны (все четверо) в поповских рясах снуют туда-сюда, таская какие-то дрова. Он все еще тяжело дышал. Сердце все еще колотилось. Болезненно и сладко ныло внизу живота, а разгоряченную кожу неприятно холодило ветром.
«Как теперь посмотрю в глаза этой сволочи в золотой парче? Я же сгорю со стыда! – думал он, готовый провалиться на самое дно морское. – Нет, не мог я… с таким бесстыдством, мужчина… предлагать себя другому мужчине, будто публичная девка… Этого не может быть! Он опоил меня чем-нибудь! Это все его грязные штучки… или чары!» – нашел виконт спасительную лазейку в путанице своих сомнений.
Наконец, слаженные действия миньонов привлекли его внимание. Преодолев смущение, он вопросительно глянул на стоящее рядом чудовище, чтобы отвлечься (чем угодно) от своего самоуничижения.
– А, это… – перестав наблюдать за братом, слегка улыбнулся герцог Клеманс. – Мы все плыли и плыли… чинно так и благопристойно. Мальчики заскучали. Я нашел им занятие… – ответил он на его немой вопрос.
– А-а… таскать дрова? Надеюсь, они в восторге! – пренебрежительно откликнулся виконт, возвращая себе часть утраченного самоуважения.
– Я тоже надеюсь! – покосился на него герцог.
Почему-то виконта задело, каким тоном это было сказано. Охваченный собственными и такими противоречивыми чувствами, не зная, на ком бы выместить свое недовольство, сейчас он готов был придраться к чему угодно. На глаза опять попался один из миньонов.
– У них что, одна личина на всех? Примелькалось уже! Почему бы тебе не вырядить своих прихвостней пиратами? – выплеснул он свое раздражение. – Хоть какое-то разнообразие!
Герцог Клеманс снова покосился на брата.
– Ты про тех самых, которые… одноглазые и на деревянной ноге? Тáк для тебя будет достáточно разнообразно? – саркастично заметил он.
– Ну, зачем же так кардинально… – глянул на него виконт, но подумал и согласился, – впрочем, сойдет! А после сдадим их местным властям, пусть вздернут на виселицу!
И тут же весь подобрался, сразу позабыв о предмете разговора. Он разглядел на палубе причудливую вязь Заклинающего Круга и склоненную голову маленького пажа. В сером балахоне, веревкой крепко привязанного к мачте, в центре сложенного вокруг него костра.
– Почему он привязан? Что ты затеял? Ты же сказал, что отрок в порядке! – сжал он кулаки.
– А разве нет? – герцог Клеманс пожал плечами. – Если посмотреть – жив и здоров! – добавил он тоном, от которого повеяло стужей. – Идем! Сейчас перед нами развернется театральное действо… И твой оруженосец… любезно согласился сыграть для нас Орлеанскую Деву!
– Деву? Какую еще к чертям «деву»?! – воскликнул виконт, раздражаясь все больше невозмутимостью его тона.
В ответ раздались аплодисменты.
– О, нет! Mon ami, вы неподражаемы! Жить в стране и совсем не знать ее истории! Право же, это уже ни в какие ворота… – рассмеявшись, герцог Клеманс прихватил начинающего злиться виконта под руку.
– Пожалуй, мне стоит просветить тебя! Орлеанская Дева – юная девственница, которая спасла Францию, как гуси спасли Рим! – поделился он своими знаниями с невежей.
«Понятно…» – виконт не понял, причем тут Рим. А тот обнял брата за плечи и продолжил лекцию:
– Девушка положила конец Столетней войне. Вернула трон французской короне, и за это ее сожгли на костре! – глаза герцога Клеманса сверкнули лукавым озорством. – Полагаю, гусей тоже съели… благодарные патриции! Вот и делай после этого добро! – он весело потормошил брата. – Идем, у нас места в первом ряду! – и кивнул на застеленное коврами возвышение с кучей подушек, защищенное от солнца тентом. – Видишь, я подумал, что тебе захочется разнообразия!
– Подожди! – уперся виконт. – Ты что, совсем умом тронулся? Хочешь разжечь костер на корабле? – и тут до него дошло. – Что?! Сжечь отрока! Живьем? – заорал он.
– Я же обещал тебе, что умирать он будет долго…
От услышанного брови виконта страдальчески надломились.
– Ты не смеешь так поступать со мной! Я стал твоим рабом! Я был…
– Хочешь сказать – «хорошим»…
– Да! Хорошим, милым, послушным, как будет тебе угодно! Я выполнял все твои капризы и прихоти! Ты превратил меня в девку! Сделал своей подстилкой! И я терпел все это только ради него! – виконт оглянулся назад. – Ты обещал, что оставишь отрока в покое! Но если и здесь ты обманешь меня… Я никогда не прощу тебя! – выкрикивал он с надрывом. У него болела душа. Оттого, что почти поверил, почти простил. И забыл, кто рядом с ним. «Ты же обещал! Обещал спасти меня! Не дать мне разбиться…»
Герцог Клеманс с холодным высокомерием, отстраненно смотрел мимо него на склоненную светлую голову маленького пажа. «Так, значит, все ради него? Каждый вздох… Каждый твой стон… Твое податливое, принимающее меня с таким наслаждением тело… Твой трепет… Твои мольбы… Все было ради этого недоноска с жабьими глазами?!» По лицу пробежала судорога, а взгляд заледенел лютой злобой. Кивнув миньонам, разрешая поджечь костер, герцог повернулся к брату.
– Плевать! Мы избавимся от него! Тебе не нужны никакие Доспехи! Я сам буду твоим Щитом! – произнес он непререкаемым тоном, наматывая на руку конец цепи. – Садитесь же, виконт! Садитесь и наслаждайтесь зрелищем! – зло прикрикнув на брата, он с силой потянул за цепь.
Сколько себя помнил, виконт ни разу не принимал своей демонической формы, потому что ненавидел злобную тварь, притаившуюся в нем. Но сейчас вокруг сузившихся зрачков, поглощая синеву, расцвел страшный багровый цветок. С глухим рычанием он дернул цепь на себя. Спружинив, та натянулась до предела. Одно из звеньев не выдержало. Разогнулось. Конец цепи со звоном отлетел и, ударив герцога Клеманса по лицу, распорол кожу.
Виконт бросился к разгорающемуся костру. «Прости!» Острые когти чиркнули по горлу отрока, останавливая ужас мучительной смерти в его расширенных глазах. Подхватив на руки, он вынес мальчика из огня. Прижимая к себе залитое кровью хрупкое тело, смотрел на брата сурово и непрощающе. Он вспомнил его имя.
– Ивама! Монсеньор сказал – тебя нельзя убить! Не сейчас! Но он не говорил, что и мне тоже нельзя – умереть!!
Тот не стал мешать брату. Стоял и смотрел, как перед ним совершается почти ритуальное самоубийство. И в ярко-голубых глазах уже истаяла странная печаль, от которой виконту стало бы больно, загляни он в ее пронзительную глубину. Она заставила бы его многое понять, но он уже умер.
«Какое самопожертвование…» – скривились в усмешке губы герцога Клеманса. Даже мертвым брат продолжал прижимать к груди своего оруженосца.
– Выбросите этот мусор за борт! – приказал он миньонам, пнув ногой тело в сверкающей на солнце паутине сказочного ожерелья. Сломанные игрушки, они больше ни на что не годились.
Голова повернулась. Налетевший ветер швырнул на застывшее лицо каштановые пряди, прикрыв незрячие, пустые глаза. Отдав последний долг мертвому вместо того, кто мог это сделать, но не сделал. Просто стоял и смотрел, зажимая рваную рану на лице. Сквозь пальцы сочилась кровь. Алая, по белой руке.
– Милорд! Ваше лицо! Позвольте нам зализать эту ужасную рану!
– Нет, Ши! Пусть останется на память о брате!
– Вы серьезно?!
– Конечно же, нет!
Выдернув серебряный поднос из-под вазы с фруктами, герцог Клеманс вгляделся в свое отражение. Безобразная рваная рана уродовала лицо от виска до подбородка.
– Избавьте меня от нее. Не ходить же мне такой образиной! – воскликнул он и отшвырнул поднос.
– Возвращаемся домой! В милую сердцу Британию!
Беззаботно рассмеялся злой ребенок.
10 глава
Лондон, 1935 год. Дьявольская Трель
– Марк, бездельник! Опять спишь на работе! Уволю!
Широкая ладонь редактора с грохотом опустилась на его стол. От неожиданности Марк подпрыгнул вместе со стулом и новеньким «Ундервудом». На пол посыпались карандаши и скрепки.
– Вовсе я не сплю… – не поднимая на шефа глаз, буркнул он. Привел в порядок заспанное лицо. Так сладко спал, что пускал слюни. Снились шоколадные трюфели, которыми вчера объедался в кондитерской швейцарца Бенедикта. Придвинув к себе бумаги, посмотрел на начальство взглядом доброго щеночка: – Так, задумался немного… над статьей… – солгал он.
– Ага, шеф! Вы не переживайте, что наш мальчик перепутал Музу с Феей сна… – раздался за спиной ехидный смешок, – он спит, а его левая рука сама пишет, пишет…
«Проклятый Лепрекон!» – Марк сердито глянул через плечо. Там, развалившись на стуле, задрав ноги на угол стола, на него скалил свои желтые прокуренные зубы Питер О’Греди. С огненно-рыжими патлами и шкиперской бородкой, мусоля во рту чубук пеньковой трубки, он смотрел на них с шефом бесстыжими глазами мартовского кота.
Фотокор от бога и совершенно несносная личность в человеческом аспекте. Взрослый мужик, он вел себя как двенадцатилетний пацан. Обожал розыгрыши и, делая разные мелкие пакости, уверял всех, что это ужасно весело. В редакции его по фамилии даже не звали – «Питер Пэн», и все. «Наверняка уверен, что и летать умеет…» – подумал с неприязнью Марк, отворачиваясь.
Какое-то странное напряжение возникло между ними сразу. Словно он уже что-то задолжал О’Греди, тот стал задирать его с первой или, может быть, пятой минуты, стоило Марку появиться в редакции. Шуточки Питера, раз от раза все более соленые и злые, он терпел довольно долго, но однажды сорвался. И сам не понял, откуда взялась та дикая злоба, с которой, метнувшись к О’Греди, схватил того за горло. Пальцы сами сжали адамово яблоко Питера.
– Разинешь пасть в мою сторону… еще хоть раз… – Марк произнес весомо, уставившись на него зрачки в зрачки, – удавлю!
И увидел, как по зеленой, с нахальными рыжими крапинами, радужке глаз О’Греди растекается страх. Неподдельный, животный страх. Устыдившись внезапной вспышки собственного и такого яростного гнева, он выпустил горло Питера так же резко, как схватил, и торопливо зашагал прочь. По коридору. К лифту. На улицу.
Ехал в омнибусе, вспоминал побледневшее лицо фотокора, и уголки губ подергивались в кривой усмешке. Извиняться не стал. Впрочем, Питер и не обиделся, правда, язык на время прикусил. Но воздерживаться от зубоскальства этот «лепрекон» долго не смог. Вот и сейчас подшучивал над Марком, но вполне безобидно. Не забывал держать дистанцию.
Ладонь шефа вновь опустилась на стол Марка, пришлепнув небольшой квадрат плотной веленевой бумаги с золотыми вензелями.
– Что это?
– Приглашение на благотворительный бал в посольство! Фрак, надеюсь, ты не успел сдать обратно в прокат?
– Нет…
– Вот и отлично! Поезжай домой, приведи себя в порядок, и чтоб завтра у меня на столе лежало интервью с послом! Настоящее! А не та размокшая «овсянка», что ты принес мне в прошлый раз.
– Но почему я? Почему опять, я? – возмутился Марк. – Я уже беседовал с ним… И что?! Да у этого тевтонца такое лицо… Можно подумать, он один знает, где зарыты сокровища Нибелунгов! Пытай – не скажет!
Он сердито сунул недописанную статью в портфель. Сдернул пиджак со спинки стула.
– Вот и допросишь с пристрастием, где именно он их зарыл! – хохотнул густым баритоном главный редактор, направляясь к себе в кабинет.
«Он ведь это не серьезно, а…» – уставился Марк в широкую спину шефа.
– Пошлите вон О’Греди! Он вам вмиг слетает… Питер Пэн! – и поискал глазами куда-то уже незаметно испарившегося фотокора.
Взявшись за ручку двери, редактор обернулся.
– Извини Марк, но «полетишь» ты! Приглашение на твое имя. А мне важно знать все о его политических амбициях и особенно важно мнение посла о том, что творится в его чертовой стране! – шеф с грохотом захлопнул за собой дверь, поставив жирную точку в их разговоре.
Марк вышел в коридор. О’Греди и еще несколько журналистов дымили в углу. Все весело лыбились в его сторону.
– Эй, Марк, будь на балу паинькой! Смотри, не ударь там в грязь лицом! Британия надеется на тебя, сынок! – попыхивая трубкой, напутствовал его Питер под одобрительные смешки остальных. – Да не забудь почистить зубы! Вдруг посол захочет выпить с тобой на брудершафт?! О, готы! Очень они уважают это дело – целоваться!
– Да пошли вы… – огрызнулся Марк, проходя мимо смеющихся коллег.
В спину ему донеслось деланное возмущение Питера.
– Да что вы ржете, парни! Я сам был тому свидетелем! У меня и доказательства имеются! Вот пленку проявлю – увидите, как посол балериной порхает вокруг нашего мальчика! Я вам серьезно говорю! Только Марк спросил у посла, с какой целью тот прибыл в Лондон, немца бац – столбняк и хватил!
По коридору разнесся жизнерадостный гогот. «Козлы…» – поморщился Марк, нажимая кнопку лифта.
На улице он некоторое время раздумывал: поехать ли сразу домой или зайти сначала в кофейню напротив – заесть свою досаду. Выбрал последнее. Занял столик у окна, заказал полдюжины пирожных с заварным кремом, две чашки какао и вишневый мусс с шапкой взбитых сливок. Отправил в рот засахаренную вишенку и, повертев креманку с муссом, решая, с какого боку приступить к еде, задумался. Его первое политическое интервью, в самом деле, потерпело полное фиаско…
Мало того, что немец не ответил ни на один заданный ему вопрос, так еще сам (с безупречным кембриджским произношением) забросал Марка вопросами. Откуда он родом? В каком месяце родился? Не замечал ли за собой ничего странного? Например, желание укусить кого-нибудь. Любит ли сладкое и как ему спится по ночам? При этом тщательно, бисерным почерком, заносил ответы в свою записную книжечку. Затем, вежливо извинившись, отлучился в соседнюю комнату.
За неплотно прикрытой дверью он слышал, как посол отрывисто (словно лает) по-немецки разговаривал с кем-то по телефону. И естественно, ни слова не понял из его речи. Потому что, как любой провинциальный «кокни», считал ниже своего достоинства изучать другие языки. Половина мира говорила на английском – почему бы и остальной половине не сделать то же самое.
Покосившись на О’Греди, развалившегося в кресле в ожидании, когда ему разрешат фотографировать, заметил, что тот смотрит на него, растянув губы в нагловато-снисходительной усмешке, придававшей лицу Питера черты демона-искусителя. «Наверное, часами перед зеркалом тренируется…» – подумал Марк язвительно, понимая, что поддержки от этого остряка не дождется.
Вернувшись, посол попросил подождать с интервью буквально пару минут, взял Питера под руку и принялся обсуждать с фотокором ракурсы съемок. Кажется, он в этом неплохо разбирался. Кончилось тем, что, увлеченно беседуя, они оставили Марка в комнате одного. Ждать пришлось долго. Посол вернулся уже один. Извинившись за непредвиденную задержку, пообещал дать интервью как-нибудь в другой раз и сославшись на дела, вызвал секретаря проводить гостя.
Аккуратный, прилизанный, в отлично сидевшем на нем костюме, молодой человек бросил на Марка заинтересованный взгляд и жестом пригласил следовать за собой. На улице, предупредительно распахнув перед ним дверцу посольского мерседеса, спросил, где он живет. Куда его отвезти? А он не понял, ему только показалось или действительно в глазах секретаря мелькнул злобный огонек? Выражение лица молодого человека оставалось все таким же приветливым и милым, почему же тогда взгляд такой, будто Марк и ему задолжал что-то? Заупрямившись, он сказал, что возьмет кэб.
Как видно, такой ответ секретаря не устроил. Без лишних слов и телодвижений, оказавшись на удивление сильным для своей худощавой фигуры, тот толкнул его на заднее сиденье автомобиля, захлопнул дверцу, сел за руль и, повернувшись назад, к обалдевшему от неожиданности Марку, спросил, переходя на грубоватое «ты»:
– Ну, и куда же тебя отвезти?
Понимая, что выбора у него не осталось, Марк назвал адрес, желая поскорее избавиться от чудаковатого парня с его слишком навязчивой заботой. Автомобиль с пафосной медлительностью покинул респектабельно-чопорный Кенсингтон и направился в сторону Кемден-Таун. Возле пансиона, в котором он снимал меблированные комнаты, фразой «сиди, открою!» предупредив поспешность его действий, помощник посла вышел из машины, с поклоном распахнул перед Марком дверцу, пожелал удачи (а она тебе понадобится! – усмехнулся криво) и уехал.
Поднимаясь к себе наверх, он не знал, что и подумать о такой странной манере поведения. «Не слишком ли искаженное представление о гостеприимстве? Все-таки загадочный народ – эти немцы…» – решил в конце концов Марк.
– Что-то не так, сэр?
Участливый голос официантки вывел его из задумчивости. Обнаружив себя сидящим с надкусанным эклером в руке (растаявшая глазурь перепачкала все пальцы), Марк сердито глянул на девушку. Его красноречивый взгляд – «Больше всех надо, да?» – заставил официантку обиженно поджать губы и отойти от столика. «Я что, выгляжу настолько беспомощным?» – раздраженно подумал он, засовывая пирожное в рот. Быстро расправившись с остальным десертом, расплатился и вышел на улицу. Поймав кэб, поехал домой.
В квартире, разбросав вещи во все стороны, плюхнулся на стул, опасно заскрипевший от вредной журналистской привычки раскачиваться на этих предметах мебели. Повертел в руках приглашение. Почему-то у него было неясное ощущение, что идти на бал в посольство не стоит. Не лучше ли заказать на дом печенье от «Valerie», принять душ и завалиться спать. Или сесть за стол и попробовать написать следующие несколько строк в начатом недавно детективном романе о душевнобольном ублюдке, убивающем молоденьких девушек.
Он глянул на лист, торчащий из пишущей машинки. Там можно было прочесть: «Дьявольская Трель» – название романа – и одно единственное предложение: «”Приют Купидона” было написано на неоновой вывеске мотеля около автострады…»
Швырнув приглашение на стол и продолжая раскачиваться на стуле, потянулся гибким, поджарым телом. Любитель объедаться на ночь венскими вафлями хозяйки пансиона, ложившийся поздно и встававший по утрам с большим трудом, Марк не занимался спортом. Лентяй, даже в боксерский клуб на соседней улице изредка ходил лишь за тем, чтобы выплеснуть накопившуюся в нем агрессию, и только. Но на фигуре такой образ жизни пока не сказывался. Спасала профессия, на месте сидеть не приходилось: журналиста кормили ноги.
Свалившись со стула от раздавшегося неожиданно звонка, бросился к телефону.
– Так ты до сих пор дома, бездельник! – услышал Марк в трубке громогласный баритон редактора.
– Ничего подобного, я практически уже на балу! Ловлю такси! – заверил он начальство, невольно вытянувшись в струнку.
– Свежо предание, но верится с трудом! – рассмеялся шеф. – Ладно, не забудь принять душ и надеть фрак! Пришлю посыльного с бутоньеркой!
В трубке раздались короткие гудки. «Черт, он что, шпионит за мной каким-то образом…» – оглядевшись по сторонам, Марк задернул на окне штору, так, на всякий случай. Впрочем, не особенно удивившись проницательности своего начальника…
Закончив школу, он купил билет до Лондона в один конец и, ничего не сказав родителям, сбежал из дома. Сойдя с поезда, оставив вещи в камере хранения на вокзале, просто шатался по городу, любуясь достопримечательностями столицы.
Впечатлившись красным двухэтажным автобусом, разинув рот, шагнул вперед и чуть не угодил под колеса другого омнибуса. Испуганно шарахнулся назад, на тротуар. Запнувшись за что-то, потерял равновесие и влетел головой в живот идущему навстречу прохожему. Охнув, тот отфутболил его наметившимся плотным брюшком, и Марк стал падать в лужу. И упал бы, если бы шеф не схватил его за рукав. Удержав, похлопал по плечам. Спросил добродушно:
– Вижу, первый день в Лондоне! Что ты делаешь на Флит-стрит? Ищешь работу?
Потративший последние деньги на сэндвичи, задуматься о том, что будет делать дальше, оставшись один в незнакомом городе, разумеется, Марк не успел.
– Понятно. Родных у тебя здесь нет. Могу предположить, что и жилья тоже! – заметил на его молчание будущий работодатель. – Тысяча чертей! Ну что прикажете делать с этими глупыми мальчишками?! Родители хоть знают, где ты?
– Нет, – чистосердечно признался Марк.
– Хорошо, идем со мной.
Шеф развернул его за плечи и подтолкнул к широким ступеням, ведущим к массивным, сверкающим стеклом, дверям. Из них то и дело кто-то выходил и входил. Марк в недоумении уставился на позолоченную вывеску над входом в святая святых – издательский дом «Glen Field & Co», обернулся назад, еще не веря.
– Надеюсь, работа курьера тебя устроит? – широкая ладонь шефа хлопнула его между лопаток и, пролетев сквозь двери, он очутился в торжественно-величавом холле здания.
Вечером шеф позвал его к себе в кабинет. Положил перед ним ключи.
– Квартирка маленькая, конечно, и в ней давно никто не жил… Но, думаю, привередничать ты не станешь? – спросил он.
Рассыпавшись в благодарностях, Марк схватил ключи со стола.
– Плату за жилье буду вычитать из твоего жалованья! – остудило его радость начальство. – Ну, беги. Завтра чтоб в полвосьмого уже был здесь! И не рассчитывай, что сможешь бить баклуши! – отпустил его шеф.
Курьером Марк проработал полгода. Как-то шеф протянул ему статью, попросил прочитать и написать своими словами, что он об этом думает.
– Сыровато… сыровато… – похвалил довольно сдержанно, потом широко улыбнулся. – Что ж, мой мальчик… начнем шлифовку неограненного алмаза твоего таланта! – воскликнул он, торжественно прихлопнув ладонью листы с написанной Марком коротенькой статьей.
– Марк, бездельник! Опять спишь на работе! Уволю!
Широкая ладонь редактора с грохотом опустилась на его стол. От неожиданности Марк подпрыгнул вместе со стулом и новеньким «Ундервудом». На пол посыпались карандаши и скрепки.
– Вовсе я не сплю… – не поднимая на шефа глаз, буркнул он. Привел в порядок заспанное лицо. Так сладко спал, что пускал слюни. Снились шоколадные трюфели, которыми вчера объедался в кондитерской швейцарца Бенедикта. Придвинув к себе бумаги, посмотрел на начальство взглядом доброго щеночка: – Так, задумался немного… над статьей… – солгал он.
– Ага, шеф! Вы не переживайте, что наш мальчик перепутал Музу с Феей сна… – раздался за спиной ехидный смешок, – он спит, а его левая рука сама пишет, пишет…
«Проклятый Лепрекон!» – Марк сердито глянул через плечо. Там, развалившись на стуле, задрав ноги на угол стола, на него скалил свои желтые прокуренные зубы Питер О’Греди. С огненно-рыжими патлами и шкиперской бородкой, мусоля во рту чубук пеньковой трубки, он смотрел на них с шефом бесстыжими глазами мартовского кота.
Фотокор от бога и совершенно несносная личность в человеческом аспекте. Взрослый мужик, он вел себя как двенадцатилетний пацан. Обожал розыгрыши и, делая разные мелкие пакости, уверял всех, что это ужасно весело. В редакции его по фамилии даже не звали – «Питер Пэн», и все. «Наверняка уверен, что и летать умеет…» – подумал с неприязнью Марк, отворачиваясь.
Какое-то странное напряжение возникло между ними сразу. Словно он уже что-то задолжал О’Греди, тот стал задирать его с первой или, может быть, пятой минуты, стоило Марку появиться в редакции. Шуточки Питера, раз от раза все более соленые и злые, он терпел довольно долго, но однажды сорвался. И сам не понял, откуда взялась та дикая злоба, с которой, метнувшись к О’Греди, схватил того за горло. Пальцы сами сжали адамово яблоко Питера.
– Разинешь пасть в мою сторону… еще хоть раз… – Марк произнес весомо, уставившись на него зрачки в зрачки, – удавлю!
И увидел, как по зеленой, с нахальными рыжими крапинами, радужке глаз О’Греди растекается страх. Неподдельный, животный страх. Устыдившись внезапной вспышки собственного и такого яростного гнева, он выпустил горло Питера так же резко, как схватил, и торопливо зашагал прочь. По коридору. К лифту. На улицу.
Ехал в омнибусе, вспоминал побледневшее лицо фотокора, и уголки губ подергивались в кривой усмешке. Извиняться не стал. Впрочем, Питер и не обиделся, правда, язык на время прикусил. Но воздерживаться от зубоскальства этот «лепрекон» долго не смог. Вот и сейчас подшучивал над Марком, но вполне безобидно. Не забывал держать дистанцию.
Ладонь шефа вновь опустилась на стол Марка, пришлепнув небольшой квадрат плотной веленевой бумаги с золотыми вензелями.
– Что это?
– Приглашение на благотворительный бал в посольство! Фрак, надеюсь, ты не успел сдать обратно в прокат?
– Нет…
– Вот и отлично! Поезжай домой, приведи себя в порядок, и чтоб завтра у меня на столе лежало интервью с послом! Настоящее! А не та размокшая «овсянка», что ты принес мне в прошлый раз.
– Но почему я? Почему опять, я? – возмутился Марк. – Я уже беседовал с ним… И что?! Да у этого тевтонца такое лицо… Можно подумать, он один знает, где зарыты сокровища Нибелунгов! Пытай – не скажет!
Он сердито сунул недописанную статью в портфель. Сдернул пиджак со спинки стула.
– Вот и допросишь с пристрастием, где именно он их зарыл! – хохотнул густым баритоном главный редактор, направляясь к себе в кабинет.
«Он ведь это не серьезно, а…» – уставился Марк в широкую спину шефа.
– Пошлите вон О’Греди! Он вам вмиг слетает… Питер Пэн! – и поискал глазами куда-то уже незаметно испарившегося фотокора.
Взявшись за ручку двери, редактор обернулся.
– Извини Марк, но «полетишь» ты! Приглашение на твое имя. А мне важно знать все о его политических амбициях и особенно важно мнение посла о том, что творится в его чертовой стране! – шеф с грохотом захлопнул за собой дверь, поставив жирную точку в их разговоре.
Марк вышел в коридор. О’Греди и еще несколько журналистов дымили в углу. Все весело лыбились в его сторону.
– Эй, Марк, будь на балу паинькой! Смотри, не ударь там в грязь лицом! Британия надеется на тебя, сынок! – попыхивая трубкой, напутствовал его Питер под одобрительные смешки остальных. – Да не забудь почистить зубы! Вдруг посол захочет выпить с тобой на брудершафт?! О, готы! Очень они уважают это дело – целоваться!
– Да пошли вы… – огрызнулся Марк, проходя мимо смеющихся коллег.
В спину ему донеслось деланное возмущение Питера.
– Да что вы ржете, парни! Я сам был тому свидетелем! У меня и доказательства имеются! Вот пленку проявлю – увидите, как посол балериной порхает вокруг нашего мальчика! Я вам серьезно говорю! Только Марк спросил у посла, с какой целью тот прибыл в Лондон, немца бац – столбняк и хватил!
По коридору разнесся жизнерадостный гогот. «Козлы…» – поморщился Марк, нажимая кнопку лифта.
На улице он некоторое время раздумывал: поехать ли сразу домой или зайти сначала в кофейню напротив – заесть свою досаду. Выбрал последнее. Занял столик у окна, заказал полдюжины пирожных с заварным кремом, две чашки какао и вишневый мусс с шапкой взбитых сливок. Отправил в рот засахаренную вишенку и, повертев креманку с муссом, решая, с какого боку приступить к еде, задумался. Его первое политическое интервью, в самом деле, потерпело полное фиаско…
Мало того, что немец не ответил ни на один заданный ему вопрос, так еще сам (с безупречным кембриджским произношением) забросал Марка вопросами. Откуда он родом? В каком месяце родился? Не замечал ли за собой ничего странного? Например, желание укусить кого-нибудь. Любит ли сладкое и как ему спится по ночам? При этом тщательно, бисерным почерком, заносил ответы в свою записную книжечку. Затем, вежливо извинившись, отлучился в соседнюю комнату.
За неплотно прикрытой дверью он слышал, как посол отрывисто (словно лает) по-немецки разговаривал с кем-то по телефону. И естественно, ни слова не понял из его речи. Потому что, как любой провинциальный «кокни», считал ниже своего достоинства изучать другие языки. Половина мира говорила на английском – почему бы и остальной половине не сделать то же самое.
Покосившись на О’Греди, развалившегося в кресле в ожидании, когда ему разрешат фотографировать, заметил, что тот смотрит на него, растянув губы в нагловато-снисходительной усмешке, придававшей лицу Питера черты демона-искусителя. «Наверное, часами перед зеркалом тренируется…» – подумал Марк язвительно, понимая, что поддержки от этого остряка не дождется.
Вернувшись, посол попросил подождать с интервью буквально пару минут, взял Питера под руку и принялся обсуждать с фотокором ракурсы съемок. Кажется, он в этом неплохо разбирался. Кончилось тем, что, увлеченно беседуя, они оставили Марка в комнате одного. Ждать пришлось долго. Посол вернулся уже один. Извинившись за непредвиденную задержку, пообещал дать интервью как-нибудь в другой раз и сославшись на дела, вызвал секретаря проводить гостя.
Аккуратный, прилизанный, в отлично сидевшем на нем костюме, молодой человек бросил на Марка заинтересованный взгляд и жестом пригласил следовать за собой. На улице, предупредительно распахнув перед ним дверцу посольского мерседеса, спросил, где он живет. Куда его отвезти? А он не понял, ему только показалось или действительно в глазах секретаря мелькнул злобный огонек? Выражение лица молодого человека оставалось все таким же приветливым и милым, почему же тогда взгляд такой, будто Марк и ему задолжал что-то? Заупрямившись, он сказал, что возьмет кэб.
Как видно, такой ответ секретаря не устроил. Без лишних слов и телодвижений, оказавшись на удивление сильным для своей худощавой фигуры, тот толкнул его на заднее сиденье автомобиля, захлопнул дверцу, сел за руль и, повернувшись назад, к обалдевшему от неожиданности Марку, спросил, переходя на грубоватое «ты»:
– Ну, и куда же тебя отвезти?
Понимая, что выбора у него не осталось, Марк назвал адрес, желая поскорее избавиться от чудаковатого парня с его слишком навязчивой заботой. Автомобиль с пафосной медлительностью покинул респектабельно-чопорный Кенсингтон и направился в сторону Кемден-Таун. Возле пансиона, в котором он снимал меблированные комнаты, фразой «сиди, открою!» предупредив поспешность его действий, помощник посла вышел из машины, с поклоном распахнул перед Марком дверцу, пожелал удачи (а она тебе понадобится! – усмехнулся криво) и уехал.
Поднимаясь к себе наверх, он не знал, что и подумать о такой странной манере поведения. «Не слишком ли искаженное представление о гостеприимстве? Все-таки загадочный народ – эти немцы…» – решил в конце концов Марк.
– Что-то не так, сэр?
Участливый голос официантки вывел его из задумчивости. Обнаружив себя сидящим с надкусанным эклером в руке (растаявшая глазурь перепачкала все пальцы), Марк сердито глянул на девушку. Его красноречивый взгляд – «Больше всех надо, да?» – заставил официантку обиженно поджать губы и отойти от столика. «Я что, выгляжу настолько беспомощным?» – раздраженно подумал он, засовывая пирожное в рот. Быстро расправившись с остальным десертом, расплатился и вышел на улицу. Поймав кэб, поехал домой.
В квартире, разбросав вещи во все стороны, плюхнулся на стул, опасно заскрипевший от вредной журналистской привычки раскачиваться на этих предметах мебели. Повертел в руках приглашение. Почему-то у него было неясное ощущение, что идти на бал в посольство не стоит. Не лучше ли заказать на дом печенье от «Valerie», принять душ и завалиться спать. Или сесть за стол и попробовать написать следующие несколько строк в начатом недавно детективном романе о душевнобольном ублюдке, убивающем молоденьких девушек.
Он глянул на лист, торчащий из пишущей машинки. Там можно было прочесть: «Дьявольская Трель» – название романа – и одно единственное предложение: «”Приют Купидона” было написано на неоновой вывеске мотеля около автострады…»
Швырнув приглашение на стол и продолжая раскачиваться на стуле, потянулся гибким, поджарым телом. Любитель объедаться на ночь венскими вафлями хозяйки пансиона, ложившийся поздно и встававший по утрам с большим трудом, Марк не занимался спортом. Лентяй, даже в боксерский клуб на соседней улице изредка ходил лишь за тем, чтобы выплеснуть накопившуюся в нем агрессию, и только. Но на фигуре такой образ жизни пока не сказывался. Спасала профессия, на месте сидеть не приходилось: журналиста кормили ноги.
Свалившись со стула от раздавшегося неожиданно звонка, бросился к телефону.
– Так ты до сих пор дома, бездельник! – услышал Марк в трубке громогласный баритон редактора.
– Ничего подобного, я практически уже на балу! Ловлю такси! – заверил он начальство, невольно вытянувшись в струнку.
– Свежо предание, но верится с трудом! – рассмеялся шеф. – Ладно, не забудь принять душ и надеть фрак! Пришлю посыльного с бутоньеркой!
В трубке раздались короткие гудки. «Черт, он что, шпионит за мной каким-то образом…» – оглядевшись по сторонам, Марк задернул на окне штору, так, на всякий случай. Впрочем, не особенно удивившись проницательности своего начальника…
Закончив школу, он купил билет до Лондона в один конец и, ничего не сказав родителям, сбежал из дома. Сойдя с поезда, оставив вещи в камере хранения на вокзале, просто шатался по городу, любуясь достопримечательностями столицы.
Впечатлившись красным двухэтажным автобусом, разинув рот, шагнул вперед и чуть не угодил под колеса другого омнибуса. Испуганно шарахнулся назад, на тротуар. Запнувшись за что-то, потерял равновесие и влетел головой в живот идущему навстречу прохожему. Охнув, тот отфутболил его наметившимся плотным брюшком, и Марк стал падать в лужу. И упал бы, если бы шеф не схватил его за рукав. Удержав, похлопал по плечам. Спросил добродушно:
– Вижу, первый день в Лондоне! Что ты делаешь на Флит-стрит? Ищешь работу?
Потративший последние деньги на сэндвичи, задуматься о том, что будет делать дальше, оставшись один в незнакомом городе, разумеется, Марк не успел.
– Понятно. Родных у тебя здесь нет. Могу предположить, что и жилья тоже! – заметил на его молчание будущий работодатель. – Тысяча чертей! Ну что прикажете делать с этими глупыми мальчишками?! Родители хоть знают, где ты?
– Нет, – чистосердечно признался Марк.
– Хорошо, идем со мной.
Шеф развернул его за плечи и подтолкнул к широким ступеням, ведущим к массивным, сверкающим стеклом, дверям. Из них то и дело кто-то выходил и входил. Марк в недоумении уставился на позолоченную вывеску над входом в святая святых – издательский дом «Glen Field & Co», обернулся назад, еще не веря.
– Надеюсь, работа курьера тебя устроит? – широкая ладонь шефа хлопнула его между лопаток и, пролетев сквозь двери, он очутился в торжественно-величавом холле здания.
Вечером шеф позвал его к себе в кабинет. Положил перед ним ключи.
– Квартирка маленькая, конечно, и в ней давно никто не жил… Но, думаю, привередничать ты не станешь? – спросил он.
Рассыпавшись в благодарностях, Марк схватил ключи со стола.
– Плату за жилье буду вычитать из твоего жалованья! – остудило его радость начальство. – Ну, беги. Завтра чтоб в полвосьмого уже был здесь! И не рассчитывай, что сможешь бить баклуши! – отпустил его шеф.
Курьером Марк проработал полгода. Как-то шеф протянул ему статью, попросил прочитать и написать своими словами, что он об этом думает.
– Сыровато… сыровато… – похвалил довольно сдержанно, потом широко улыбнулся. – Что ж, мой мальчик… начнем шлифовку неограненного алмаза твоего таланта! – воскликнул он, торжественно прихлопнув ладонью листы с написанной Марком коротенькой статьей.