Ли Танит. Анакир

   На шестой день перед самым рассветом Застис зарделась губительным багрянцем. Рэм выбрался из своей кладовки, воспользовался удобной ванной комнатой, имевшейся в доме торговца, и отправился на поиски матери. Она еще не вставала. Торговец должен был появиться дома уже завтра. Рэм оставил Лики два серебряных кармианских анкара, бросив их поверх дешевых украшений, рассыпанных у ее зеркала. Она не могла не понять, что это значит.
   На улице у самых ворот Рэм столкнулся с одним из своих товарищей-солдат.
   — Меня послали за тобой. Нашему принцу велено покончить с Вольными закорианцами в Тьисе, и нам с тобой предстоит отправиться на смерть вместе с ним.
   Они посмеялись, и Рэм согласился прийти во дворец к вечеру. То, что Кесар позвал его в столь необычный поход вскоре после того, как отправил к палачу, вызвало у него странное чувство. Возможно, это ничего не значило. Эм Ксаи мог просто наугад назвать номер, который у Рэма был девятым, остальные же девять Девятых по каким-то причинам не подошли или что-то вроде этого...
   В любом случае визита в Город Наслаждений было не избежать, и его толкал туда не просто страх погибнуть в этом походе. Днем квартал выглядел не столь роскошно, как ночью, но, разумеется, посетителей там все равно хватало. Повсюду било в глаза ослепительное сияние солнца на дешевых блестках. Свернув под небольшую причудливую арку, ведущую в Оммосский квартал, он вскоре очутился в Доме Трех вскриков, в который раз поморщившись от этого названия, и постучал в дверь.
   Дряхлый оммосец, которого Рэму всегда хотелось придушить, тут же высунулся из приоткрытой щели, точно черепаха из панциря, и впустил его.
   — Проходите, дорогой господин. Он свободен. Он ждет вас с тех самых пор, как Звезда раскрыла свое око — так сильна его любовь к вам.
   Рэм бросил монетку старому мерзавцу и зашагал по спиральной лестнице, грязной и бесконечно длинной. Она составляла сильнейший контраст с помещением наверху, куда он вошел, постучавшись. Эта просторная комната на последнем этаже была чистой и тихой, напоенной запахом цветущих кустов, которые Дорийос выращивал в двух керамических вазах у окна. Сам Дорийос сидел сейчас между ними, занятый одним из бесчисленных сломанных музыкальных инструментов, которые он собирал, чинил, какое-то время играл на них, а потом продавал, а чаще просто дарил кому-нибудь.
   Однако, увидев гостя, он широко улыбнулся, отложил свое занятие и пересек комнату. Приподнявшись на носки, он слегка поцеловал Рэма в губы.
   — Я-то думал, что ты хранишь себя для меня, — добродушно произнес Рэм. — А ты, оказывается, пускаешь в комнату кого попало.
   — Я узнал твои шаги еще на лестнице, а когда ты постучал, и вовсе не осталось никаких сомнений.
   Дорийос был прекрасен — чистокровный кармианец с кожей цвета меда, глазами как два черных оникса и великолепными темными волосами, отливающими густой медью. Одет он был очень просто, зато украшений на нем было в избытке. Золотая цепь, висевшая у него на шее, попала к нему от Рэма в те не столь давние дни, когда тот промышлял разбоем. Но золотая капелька в его ухе была подарком от другого.
   Привычный к целительной боли и поглощенный лишь своей страстью, Рэм тут же забыл об этом. Сбросив одежду, он услышал восклицание и удивился, что могло вызвать его.
   — Твоя спина! Кто это...
   — Ах, это... У меня вышла размолвка с лордом Кесаром. Ничего страшного, все уже почти прошло.
   — Ничего страшного?!
   — Мне стоило предупредить тебя.
   — Стоило. Кто тебя лечил?
   — Врач.
   — Чей?
   — Я отлеживался в доме у Лики. Пожалуй, это было ошибкой. Но ей доставляет такое удовольствие питать отвращение ко мне!
   — Надо было прийти сюда, — сказал Дорийос так мягко, что Рэм воззрился на него широко открытыми глазами.
   — Ты был... ты мог быть занят.
   Дорийос улыбнулся.
   — Когда тот старик у входа говорит, что я люблю тебя, он не лжет. Я позаботился бы о тебе и не стал никого пускать.
   — Никаких других клиентов.
   — Я зарабатываю этим на жизнь с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать и меня продали в дом простых радостей, — пожал плечами Дорийос. — Но я больше не раб и занимаюсь этим лишь потому, что умею это делать.
   — Да, тут ты прав, — кивнул Рэм, и на этом разговор прекратился.
   Звезда сделала их первую близость лихорадочной, быстро завершив ее пронзительным, задыхающимся наслаждением, но, едва оторвавшись друг от друга, они возобновили ласки, на этот раз уже более медленно, растягивая удовольствие.
   В углах уже собрались тени цвета степного янтаря, когда Рэм вернулся к постели и положил на ладонь Дорийоса кольцо. Камень в нем был того же цвета, что и тени на стенах.
   — Эй, — произнес Дорийос. — Я же не беру с тебя платы.
   — Это подарок.
   — Я знаю, сколько стоит янтарь, — повисла пауза. Потом Дорийос спросил: — Ты уходишь воевать с этими проклятыми закорианцами, не так ли? Я слышал на рынке. Вместе с твоим принцем Кесаром, который приказал спустить с тебя шкуру.
   — Похоже на то, — Рэм не говорил о предстоящем походе. Но, как шансарцы хвастались тем, что могут читать мысли родных и любимых, так и они с Дорийосом время от времени чувствовали друг друга столь хорошо, что это превращалось почти в связь разумов.
   — Я не стану говорить, чтобы ты был осторожен. У тебя нет выбора. Я не стану даже говорить, что люблю тебя, ибо вижу, что тебя это не трогает.
   Рэм пожал плечами. В глазах Дорийоса плескалась странная боль, которой не было даже тогда, когда он увидел его едва зажившую спину. Черные волосы, крупными завитками сбегающие по шее, упали ему на низкий широкий лоб. На миг он стал пронзительно красив, каким бывал лишь в отдельные мгновения.
   Из комнаты снизу донесся какой-то шум, бормотание и вскрики, а потом шлепок мягкого хлыста, непохожего на Шкуродер до такой степени, до какой вообще можно представить.
   — Слава богине, у Гхила снова появилось занятие, — благочестиво произнес Дорийос, и оба юноши рассмеялись. Так что их расставание было если и не радостным, то по крайней мере веселым...
   Напряжение толпы заставило Рэма очнуться от воспоминаний. Похоже, должно было произойти еще что-то.
   Кесар в своей угольно-черной кольчуге стоял перед алтарем. Вся эта суета с жертвами и молитвами привлекла к нему людское внимание. Он казался полным достоинства, но одновременно натянутым, как струна — сильный, впечатляющий и изысканный.
   Принесли огромную чашу чеканного серебра, в которой с шипением извивался клубок змей. Толпа мгновенно утихла в ожидании излюбленного колдовского трюка шансарцев. Маг-жрец запустил руку в чашу и вытащил, сжимая в кулаке, громадную змею длиной больше человеческого роста. Змея извивалась, ее чешуя отливала металлическим зеркальным блеском — и вдруг она расплющилась, став прямой и твердой, и неподвижно застыла в руке мага.
   Толпа ахнула. Змея, как все и ожидали, превратилась в меч.
   Король Сузамун прошел по террасе. Все уже отметили, что ни его братья, ни законные наследники не появились на этой церемонии. Он взял меч, в который превратилась змея, и вручил Кесару эм Ксаи.
   — Ты отправляешься исполнять нашу волю. Так иди же, и да будет с тобой наше благоволение — и Ее тоже.
   Кесар принял меч, безошибочно ощущая настрой толпы, и вскинул вверх, чтобы все его увидели. Когда он заговорил, его голос, прозвучавший впервые за всю церемонию, был поразительно холодным и низким. Он взлетел над толпой с такой легкостью, словно его хозяин был актером, привычным к игре перед многотысячной публикой.
   — В честь моего короля и во славу богини... — Кесар сделал паузу и в тот самый миг, когда толпа уже приготовилась разразиться приветственными воплями, выкрикнул с внезапной звонкой страстностью: — И за Кармисс, Лилию морей!
   Толпа мгновенно с жаром подхватила его клич. Это была стрела, пущенная прямо в сердца Висов.
   «Хорошо сказано, мой лорд», — подумал Рэм, криво усмехаясь внутри себя. А потом пришла удивительно ободряющая мысль: «Похоже, что он вовсе не намерен положить нас всех в этом Тьисе».
 
   Это было восьмидневное путешествие по путаным прибрежным дорогам. Каждый день двоих из двадцати отправляли вперед маленького отряда, чтобы не упускать из виду три кармианских корабля. Рэм, в первый же день попавший в такой авангард, заметил и еще кое-что: желая избежать открытого объявления войны Закорису-в-Таддре, корабли шли не под Лилией Кармисса и не под шансарской богиней-рыбой. На их чистых парусах горела алая саламандра.
   Через пару дней отряд верховых вырвался вперед. Теперь двоих посылали следить за кораблями не вперед, а назад, и их доклады были совершенно однообразными. Три корабля держались на плаву, паруса не спускали, все еще питая какие-то надежды, весла лениво трогали воду. Погода была знойной и почти безветренной. Солдаты перешучивались меж собой по поводу того, что лучше — весь день трястись на зеебе или страдать на веслах. Они знали, что сначала должны добраться до Тьиса, туда и стремились. Но на последнем ночлеге перед тем, как, по расчетам, должен был показаться город, из сумерек выехала пара всадников, причем с совершенно неожиданной стороны — от самого Тьиса.
   — В чем дело? — осведомился у гонцов Кесар. Он сам правил своей колесницей, только что сошел на землю и теперь снимал перчатки, одновременно слушая доклад.
   — Мой лорд, король не послал нам никаких предупреждений... С вами лишь этот крошечный отряд?
   — Есть еще корабли примерно в дне пути позади нас, — сообщил Кесар.
   — Благодарение богам... то есть богине... если только их можно поторопить.
   — Возможно. Полагаю, вы ожидаете личного визита пиратов Вольного Закориса?
   — Да, мой лорд. Прошлой ночью они напали на Кармисс к западу отсюда. Мы видели горящие деревни. Бедные деревни, мой лорд. Они подожгли их просто из злобы. Мы боимся за Анкабек...
   Кесар, и так поразительно собранный, казалось, подобрался еще сильнее, и его люди знали, почему — на Анкабек только что отправилась любимая сестра принца.
   — Но в таком случае на острове зажгли бы сигнальные костры, — торопливо продолжил гонец, почуяв неладное, — а мы ничего не замечали. Кроме того, закорианцы с суеверным страхом относятся к святым местам.
   — Только не к святилищам богини-женщины, — возразил Кесар. Лицо у него было страшное.
   — Они появились с другой стороны, мой лорд, — быстро сказал гонец. — С востока, далеко от священного острова. Днем над дозорной башней под Тьисом поднимался красный дым. Перед самым закатом прибыл человек, который видел их своими глазами. Они стоят на якоре в нескольких милях от берега.
   — Сколько у них кораблей?
   — Семь, мой лорд. — уверенно, почти пренебрежительно ответил гонец, еще не знавший подробностей о флоте, посланном из Истриса.
   Лишь один из солдат Кесара посмел выругаться.
   — Полагаю, у вас есть веские причины считать, что они не собираются нападать на вас немедленно, — после некоторой паузы сказал гонцу принц.
   — Сейчас Застис, мой лорд. На закорианских кораблях обычно есть женщины. А деревни, которые они ограбили, славятся своими пивоварнями. Должно быть, сейчас они празднуют. Если нам повезло.
   — Прямо скажем, вам не слишком-то повезло, — уронил Кесар.
   Кесар отправил одного всадника обратно к кармианским кораблям. Приказ слышали все. Галеры должны были идти на полной скорости, сажая на весла матросов, когда гребцы будут нуждаться в отдыхе. Это было неслыханно, и вряд ли такой приказ мог обрадовать моряков. Кесар ожидал, что корабли войдут в бухту к юго-востоку от Тьиса на рассвете следующего дня. Нетрудно было представить себе реакцию на это распоряжение. Закончив, он отозвал в сторону сержанта своей гвардии, велел ему что-то и снова взобрался на колесницу. Они двигались быстро, но не на пределе сил, и зеебы вполне могли выдержать еще несколько часов скачки в теплой красной ночи.
   — Эй, Девятый и двое Четвертых, у ваших скакунов самый свежий вид. Следуйте за мной.
   Трое солдат побежали к своим животным. Рэма, к его крайнему изумлению, мучило нестерпимое любопытство. Через минуту они уже неслись за колесницей по разбитой дороге во всю прыть своих зеебов.
 
   Кесар был в Тьисе за два часа до полуночи. С его упряжки летела пена, удила покраснели от крови, а трое его солдат, проделавшие путь верхом, едва дышали. Скачка была жестокой.
   Распахнулись ворота, а следом за ними — двери скромного особняка. Вис, правитель городка, лично ввел принца эм Ксаи в богато украшенный зал, где ему подали вполне приличный ужин со сладким и ароматным вардийским вином.
   — Невозможно выразить, как мы благодарны королю, — произнес правитель.
   — Еще бы вы могли это выразить, — отозвался Кесар, отрезая себе кусок жаркого. — Он послал три полусгнивших лохани с экипажами, которые, добравшись сюда, слишком устанут за время пути, чтобы еще и сражаться. И в любом случае это произойдет слишком поздно. Если ваш городок переживет это приключение, вам надо будет благодарить за это меня.
   Правитель изумленно уставился на высокого гостя, но тут же взял себя в руки.
   — Вы поняли? — уточнил Кесар.
   Правитель, побледнев, кивнул и плеснул себе вина. Эм Ксаи посмотрел на дрожащие руки, унизанные дорогими кольцами, по которым струилось вино, пролитое мимо кубка.
   — Каковы запасы вина в Тьисе? — лениво спросил он.
   — Что вы имеете в виду, мой лорд? — недоуменно уставился на него правитель.
   — Дело пойдет быстрее, если вы будете отвечать на мои вопросы вместо того, чтобы задавать свои, — проговорил Кесар с пугающей усмешкой. — Сколько бочонков, мехов и кувшинов вина, по вашей оценке, находится в Тьисе на сегодняшний вечер?
   Правитель сглотнул, прикинул что-то в уме и дал ответ.
   — Превосходно, — подвел итог Кесар. — Я заметил, что вы предотвратили паническое бегство. Продолжайте действовать в том же духе. Поднимите вашу гвардию, а также всех остальных, у кого есть руки и ноги, чтобы носить вино. В качестве места сбора вполне сойдет площадь перед этим домом.
   Правитель, совершенно ошеломленный, не двинулся с места. Кесар придвинул к нему флягу с вином, чуть не забрызгав его:
   — Можете подать своим подчиненным благой пример.
   Очень медленно правитель поднялся и побрел к выходу с флягой в руках.
 
   Сначала город, поднятый среди ночи, решил, что Вольные закорианцы уже напали, и воцарился хаос. Лишь Кесар, разъезжавший по улицам на одном из зеебов правителя в сопровождении его же гвардии, вносил в эту сумятицу безжалостный и непререкаемый порядок.
   Через некоторое время его странный приказ был выполнен. Сосуды с вином со столов, полок и из погребов собрали на площади.
   Рэм, таскавший вино вместе с остальными, видел, как город охватывает веселье. Перед лицом опасности любые действия, пусть даже столь безумные, были лучше, чем пассивное отчаяние. К тому же посмеяться действительно было над чем. Старушки катили бочонки, в утешение то и дело затевая перебранки с приятельницами, а солдаты время от времени прерывались, чтобы прижать в укромном уголке у стены какую-нибудь девушку, ничего против этого не имеющую. На небе горело око Застис, и страх смерти, несомненно, добавлял остроты любым ощущениям жизни.
   Тьис был висским городом — Кесар не заметил ни одного обладателя светлой кожи или белокурых волос, хотя вряд ли они совсем тут не водились. То, что Кесар был темноволосым, вполне могло ободряюще подействовать на жителей. Да и трое его солдат тоже были кармианцами.
   Рэм понимал в происходящем ничуть не больше, чем любой в Тьисе — пока горожане не начали приносить иные вещи. Тогда он осознал все, и его охватила злобная радость — он был уверен, что план провалится. А впрочем, не так уж и уверен. Закорианцы уже были пьяны и к тому же преисполнены спеси и презрения. Кроме всего прочего, это был единственный шанс, оставшийся Кесару — иначе следовало бежать, поджав хвост.
 
   Они стояли, чернея на фоне рассветного неба — три у входа в небольшую бухту, еще четыре чуть ближе к берегу. Здесь было достаточно глубоко для них — корабли были большими, но при этом маневренными. Двойные ряды гребных люков сейчас пустовали, черные паруса были спущены. Будь они подняты, на каждом из них можно было бы различить серп луны, расколотый оскаленным драконом — герб старого Закориса. По обеим сторонам остроконечных носов таращились нарисованные красные глаза. Стремительные, мощные и низкие, корабли глубоко сидели в воде. Они уже успели поживиться на южном побережье Дорфара и вдоволь натешиться в деревнях Кармисса визжащими женщинами и янтарным пенистым пивом.
   Однако, несмотря на оргию, на каждом носу стояли вахтенные — люди со свирепыми закорианскими профилями и черной или темно-бронзовой кожей. В их краю ненавидели светлую расу еще до Амрека и задолго до того, как Ральднор, этот ублюдок из Сара, почти столь же темнокожий, как они сами, поставил на колени их столицу Ханассор. Теперь они считали справедливым возмездием нападение на Кармисс, да и на любое другое место, где приветствовали вторжение желтоволосых или покорились ему — а желтая раса, надо сказать, проникла повсюду. Сейчас Закорис находился в Таддре, но пока не имел достаточных сил, чтобы вести войну против всего мира. Но дни Черного Леопарда еще вернутся. Ибо такова воля Зардука, и Рорна, и прочих мужских богов Вольного Закориса.
   Когда заря уже целовала губы бухты, перед ними, точно видение, возник большой корабль.
   На рассвете в пролив меж Дорфаром и Кармиссом вошла приливная волна. Только она и могла принести сюда этот корабль, ибо рассветный ветерок едва шевелил его паруса, на которых горела алая ящерица, а гребные люки были наглухо задраены.
   Взревел сигнальный рожок. Эхом отозвались остальные.
   Вскоре после этого две черные биремы — всего две, ибо они не отнеслись к противнику всерьез — двинулись на корабль-призрак.
   Рабы, прикованные к веслам, были вполне работоспособны, поскольку им выдали лишь по одной кружке пива, а женщин им не полагалось вообще. На протяжении веков пытка Застис считалась дополнительным изощренным стимулятором для таких, как они. В эту пору, скованные и не имеющие никаких возможностей утолить свой телесный голод, кроме самых грубых и простейших, некоторые из них доходили под светом Звезды до безумия. Зато остальные тратили на веслах энергию, не имеющую иного выхода, добавляя кораблю скорости.
   Мгновенно утратив сонный и ленивый вид, биремы бросились в погоню за жертвой, точно две поджарые черные гончие. Они настигли ее меньше чем через милю и не стали нападать, поскольку она явно была покинута и плыла по воле волн.
   Подобные вещи не были редкостью. Пиратствуя, они не раз натыкались на такие суда. Заплывшие жиром торговцы со своими изнеженными экипажами прыгали в лодки или добирались до земли вплавь при одном взгляде на превосходящую численность морских разбойников. Так случалось довольно часто, и, как результат, легкая добыча тоже не была редкостью, поскольку, спасая свои жизни, купцы бросали груз на корабле.
   Вскоре пираты зацепили находку крюками, хлынули через борта и убедились, что под палубой никто не таится — корабль был пуст, как перевернутый вверх дном кувшин.
   Но, с другой стороны, как раз кувшины-то и были полны.
   Их добычей стала ни более ни менее, как плавучая винная лавка — трюмы были забиты бочонками из циббового дерева, кожаными мехами, каменными и глиняными кувшинами. В них плескались душистые хмельные вина Ваткри, Вардата и Тарабанна — единственное благо, которое способен породить этот проклятый континент за адскими морями Эарла.
   Они знали, что Тьис лежит в нескольких милях от берега, но он мог и подождать — долгое ожидание развязки лишь придаст остроты его страху. Кто-то пошутил, что, похоже, корабль выслали навстречу сами горожане, желая задобрить их, и это вызвало немалое веселье.
   В конце концов в порыве братского единения было решено забрать груз с корабля и вернуться к своим, чтобы разделить его с остальными пятью биремами. Галеру с саламандрой подожгли и, отплывая, увидели, как за их спиной отразилась в воде новая заря.
   Разумеется, вина оказалось недостаточно, чтобы просто пустить его по кругу. В традициях их края было драться друг с другом за различные блага. В драке несколько человек искалечили, иных приложили до потери сознания, а двух-трех и вовсе прикончили. Однако веселое хмельное буйство было общим, бурным и безоглядным, поэтому, когда закорианцы поняли, что их провели, было уже слишком поздно.
   Когда первые жертвы ощутили признаки недомогания, их немедленно принялись дразнить слабаками. Пьяные, валяющиеся без чувств или катающиеся по полу, хватаясь за живот и извергая содержимое желудка, считались явлением одного порядка. Но через некоторое время тот же недуг поразил моряков на всех кораблях. Страшные спазмы терзали их горло и внутренности, в глазах мутилось, они не могли ни двигаться, ни говорить. Людей рвало кровью, и даже самые недоверчивые в конце концов прозрели. В вино явно был подмешан какой-то сильнодействующий яд. Они не знали, убивает ли он наверняка — в некоторых случаях это казалось весьма вероятным, в других даже произошло. Но весь их ужас и бессильная ярость были напрасны. К тому же капитаны и офицеры тоже пили это вино — даже больше, чем все остальные. Корабли охватило смятение, и в самый разгар этого смятения две кармианские галеры обогнули мыс за Тьисом и незаметно пробрались в бухту.
   Те немногие, кто не пил или пил, но совсем чуть-чуть, побежали или поползли к своим местам. Хорошо помня свою выучку, эта горстка людей попыталась пустить в ход огнеметные машины, которыми были оснащены два из семи кораблей Вольного Закориса. Но огонь погас, а вместе с ними угас и боевой дух людей. Единственный выпущенный снаряд не достиг цели и с шипением утонул в море. Те из пиратов, кто еще был способен стоять, не смогли оказать никакого достойного сопротивления. Некоторые, кому удалось прочистить желудок, кое-как добрались до бортов, выхватив ножи и мечи. Тут и там мелькали стрелы, выпущенные из лука, или брошенное кем-то копье. Но большая их часть пролетела мимо цели, и закорианцы совсем пали духом.
   Первое кармианское судно, в отличие от Вольных закорианцев, было вполне готово к бою. На его палубе от щедрот Сузамуна установили одну из огромных катапульт, приспособленных шансарцами для морских сражений. Кесар эм Ксаи, расположившись на носу, отдал приказ стрелять. В тот же миг катапульта загремела и ударила. С ревом и свистом рассекая воздух, пламенный шар обрушился на ближайший черный корабль. Теперь расчет катапульты мог стрелять более прицельно, и гигантская ложка снова и снова с грохотом пружинила, выбрасывая пылающий заряд.
   Пламя объяло Вольных закорианцев. Те, кто мог, бросались в море, где кармианцы одного за другим добивали их копьями и пиками, точно рыбу острогой. Те, кто все еще не оправился от отравления, помутившись рассудком, пытались взывать о помощи к кораблям с саламандрами на парусах. Из плотного облака жирного дыма доносился треск ломающихся снастей на пиратских биремах. Мачты рушились, взметая снопы искр. Но и среди этого шума кармианцы, даже находясь на изрядном удалении, слышали вопли гребцов, оказавшихся в смертельной ловушке под пылающими палубами вражеских кораблей.
   Капитан первого кармианского судна обернулся к принцу эм Ксаи. В его жилах тоже текла смешанная кровь, но в модном сейчас стиле героя Ральднора он обладал очень темной кожей и золотистыми волосами.
   — Мой лорд, всем известно, что закорианские пираты сажают на весла только рабов.
   Кесар лишь взглянул на него, равнодушный и далекий.
   — Мой лорд, те, кто сейчас горит там заживо — элисаарцы, искайцы, таддрийцы. Мы не воюем с их землями.
   Кесар одарил его такой завораживающей улыбкой, что капитан улыбнулся в ответ прежде, чем успел спохватиться. Но уже через миг принц перестал улыбаться.
   — Если это так заботит вас, капитан, можете отправиться туда и вызволить их. Разумеется, при условии, что отправитесь туда в одиночку.
   Честно говоря, немногие испытывали сострадание к мукам закованных рабов. Слишком уж ничтожны были в самом начале кармианские шансы на успех, сейчас ставший несомненным. Кто-то начал кричать, остальные подхватили, снова и снова повторяя: «Эм Ксаи! Эм Ксаи!» И этот ликующий шум постепенно почти заглушил другой — от гибнущих кораблей и людей.
 
   К середине утра лишь угольно-черные разводы на воде, обгорелые обломки да поднимающийся к небу дым напоминали о том, что здесь затонули закорианские пираты.
   Тех, кому удалось добраться до берега — не более тридцати — добивали конные гвардейцы Кесара и кучка вопящих матросов, жаждущих крови. Это была бойня — даже не убийство. Не исключено, что кому-то удалось бежать, поднырнув под корабли и добравшись до берегов Дорфара, но эта возможность была совсем невелика. Даже если огонь и копья пощадили их, море и яд, скорее всего, оказались не столь милосердны.
   Долго еще после этого в Тьисе поднимали тосты во славу своего вина. Городской летописец поспешил занести в хроники все, что было добавлено в вино той ночью. А это было все, что угодно, чем можно отравиться — ядовитые травы, соединения опия, масло для светильников, рвотные и слабительные средства, даже мази для зеебов, — лишь бы обладало слабым вкусом и еще более слабым запахом, либо было сладким на вкус. В бочки и кувшины пошли даже духи. Для Вольных закорианцев все вина южного континента были невиданно ароматными и сладкими, поэтому они отнесли необычную густоту и неожиданную реакцию ноздрей, неба и желудка на счет отсутствия привычки — и стали пить дальше. Может быть, вино и не убило их само по себе, но все равно стало причиной их смерти.