Останавливались ненадолго — только чтобы набрать свежей воды или пищи. Спали на ходу.
   Артия полностью взяла власть в свои руки. И всякий раз подчеркивала это, даже если относилась к просьбам терпимо и с пониманием. Она лишилась и первого, и второго помощника. Эбад стал фараоном, а Эйри вечером накануне отъезда пришел в обеденный зал с чернокожей дамой в обнимку.
   — Мы поженились, Артия, клянусь горчичными мулами. Я не могу с тобой идти. — И покраснел. Девушка, блеснув вплетенными в волосы золотыми нитями, погладила его по щеке. Артия нахмурилась, потом пожала ему руку.
   И таких случаев было немало. Влюблялись и другие — кто в женщин страны Кем, кто в принятые здесь обычаи гонок на колесницах и выездки лошадей. Некоторые просто не смогли отказаться от привычки возлежать у лилейных прудов. И все они говорили, что через год Артия вернется, обязательно вернется. Господин фараон подарил ей особое кольцо, она не носит его на пальце, а положила в карман. Когда она приедет, то покажет это кольцо на побережье или в джунглях, и местные жители сразу доставят ее в город. Милая добрая капитан Артия. Она опять заберет нас. Обязательно заберет, где еще ей найти такую классную команду. Вот восстановят «Незваный гость» — тогда мы ей и пригодимся. На будущий год. А сейчас — да ей нипочем не найти сокровища. Карты развалились в клочья и пошли на корм рыбам. К тому же, в морях кипит война, и все корабли ощетинились пушками, как дикобразы. Тут лучше. Спокойнее. Передайте-ка мне жареную утку да наполните бокал вином!
   — Они что, не знают своего капитана? — сказал Ниб Разный. — Бросят ее сейчас — и потом она лучше наберет в команду крокодилов, чем возьмет их обратно.
   Те, кто остался ей верен, были очень довольны собой. Только Вкусный Джек хмурился. Накануне отъезда, на закате, он стоял и смотрел, как из города уходит свет, а потом возвращается в каждой лампе.
   — Я бы остался здесь, если бы мог, — сказал он Катберту.
   — Тогда что же тебя останавливает? — спросил Глэд, готовый перегрызть горло всем дезертирам.
   — Во-первых, без моего кулинарного искусства вы отравитесь, — ответил Джек, — а во-вторых, у меня в море назначена одна важная встреча.
   — Чего-чего?
   Но Вкусный больше не сказал Катберту ни слова.
   Потом он забрал попугаев из Храма Птицы и вручил их Честному Лжецу. И при этом произнес, глядя в ночной сумрак:
   — Возьми их, сынок. — Он покачал седой головой, увидев, как Планкветт карабкается вверх по рукаву Честного, а Моди не отстает от него. Глаза Честного Лжеца наполнились слезами. — Позаботься о моей птичке. Она из-за этого попугая совсем голову потеряла.
   — Восемь нахалов, — загадочно добавил Планкветт. Будто точку поставил.
   Новый список команды выглядел так:
   Капитан Артия Стреллби.
   Первый помощник Глэд Катберт.
   Второй помощник Честный Лжец.
   Оскар Бэгг, плотник и судовой врач.
   Кубрик Смит, старшина-рулевой.
   Вкусный Джек, кок.
   Пушкари: Шемпс, Граг, Стотт Дэббет, Ларри Лалли и Ниб Разный. Запальщик: Тазбо Весельчак.
   Матросы: Соленые Питер и Уолтер, Плинк, Мози Дейр, де Жук, Дирк и Вускери.
   Птицы: Планкветт, Моди. Один безымянный цыпленок.
   С ней восемнадцать человек и три птицы. Их ждет судно на белом берегу Африкании. Двухмачтовый фрегат с шестнадцатью пушками.
* * *
   Джунгли пролетели мимо, взвились и скрылись из глаз, как поднятый занавес. Их место занял ослепительный солнечный день и синие волны.
   Корабль стоял в небольшой бухте, подальше от грозных камней.
   — Не так уж плохо. Как вы думаете, капитан?
   — На вид посудинка прочная.
   Вежливые провожатые в белах накидках усадили команду в длинные лодки с остроконечными парусами цвета ржавчины и доставили на борт. Припасы к тому времени уже погрузили — фрукты и мясо, хлеб и рыбу, воду, пиво.
   Твиндек был такой низкий, что приходилось сгибаться пополам. Пушки сияли. Порох был сухим.
   Как же он называется, этот новый корабль? Его ростра изображала скачущую лошадь. Может быть, «Конь»? Каждое судно должно носить имя. Артия озадаченно погладила поручень.
   — Как тебя зовут?
   Ей ответил взрыв громкого хохота. Люди покатывались со смеху.
   — В чем дело?
   — Капитан! Мы уже искали его имя. Оно написано такими мелкими буквами…
   — Неудивительно, что вы его не заметили.
   — Видимо, когда фрегат нарекали… тот малый…
   — Вдруг сбился! Снова заливистый смех.
   — Я жду, мистер Лалли.
   — Да, сэр. Он называется… — Ларри согнулся пополам, хотя в этом не было нужды — ведь они находились не в твиндеке. — Он… он…
   — Называется «Лилия Апчхи», капитан, — закончил за него Катберт, который единственный из всех не веселился. — Я о нем слыхал. Думал, это шутка. Человек, который нарекал его, вдруг чихнул. Корабль не краденый и не пиратский — это его законное имя. И изменить его нельзя.
* * *
   — Значит, «Лилия Апчхи». Забавно. Ладно, главное, что ты держишься на воде. — Так говорила Артия кораблю. А что тут еще скажешь? Через час после заката, когда настанет прилив, они отправятся в путь.
   Планкветт сидел впереди, на фок-мачте, Моди — сзади, на гроте. Обе птицы поглядывали на друг на друга, явно желая встретиться. Но никто не хотел сделать первый шаг.
   Погода чудесная. На небе ни облачка.
   Лодки выведут их в открытое море, мимо опасных мелей и рифов.
   «Мне ведь снилось, что „Незваный гость“ разобьется, верно? Я думала, это случится на Потерянных Песках у Довера. Но это произошло здесь».
   Завтра они опять направятся на юг, к мысу Доброй Надежды, обогнут край земли, выйдут в Море Козерога. И устремятся к Острову Сокровищ.
   — Я тебя не знаю, «Простуженная лилия», — сказала Артия кораблю. — Но и «Незваного» я не знала, когда впервые поднялась на его палубу. «Наверное, — подумала она, — я никогда больше их не увижу — мужа, приемного отца, мой первый корабль».
   «Ну и что? — одернула она себя. — Соберись, Артия Стреллби. Помни о дисциплине. Представь себе, что ты просто читаешь дурацкий роман. Возьми себя в руки!»
 
* * *
 
Погасло Солнце, — в тот же миг
Сменился тьмою свет.[6]
 
   «Лилия» удалялась от берега, беленые полотна ее парусов ловили тихий ночной бриз. Люди собрались на палубе. Привыкали к тому, что они опять в море.
   Над фосфоресцирующим океаном сверкающей дугой промелькнула летучая рыба.
   Артия взялась за штурвал. Хорошо смазанный, он двигался легко. Она осваивалась на новом корабле, училась его чувствовать. «Лилия» клонится немного вправо, подумалось Артии, ее слегка тянет на правый борт. А «Незваный» всегда отличался левым уклоном…
   Из «вороньего гнезда» донесся голос впередсмотрящего Ларри:
   — Впереди по правому борту!
   Артия подняла глаза. Катберт уже стоял у поручней с подзорной трубой, которую Эбад спас в кораблекрушении.
   — Ничего не вижу, капитан.
   Артия крикнула Ларри:
   — Мистер Лалли, что вы видите?
   Молчание. Потом Ларри промямлил:
   — Сам не пойму…
   Тазбо и Плинк полезли на мачты. Уолтер и Мози почти не отставали от них.
   — Погодите-ка, капитан, — проговорил Катберт. — Там что-то есть…
   — Мистер Смит, встаньте к штурвалу.
   Артия подошла к поручню, Катберт передал подзорную трубу.
   Ей в глаза устремилась блещущая звездами темнота. И Артия увидела…
   Это земля — нет, там нет никакой земли. Утес, бесформенная глыба, выступающая из ночного мрака. Наверное, айсберг случайно забрел сюда из далеких южных вод.
   Но вдруг у нее на глазах странный утес начал расширяться, расползаться, растягиваться в пелену, не светлую и не темную, окутавшую океан от края до края. Жутковатое марево двигалось им навстречу.
   На верхушке мачты звучно охнул Тазбо. И в тот же миг Артия заявила:
   — Это туман, мистер Катберт
   — Так и есть, мгла болотная.
   Но как же быстро он движется! Как будто, распознав, они поманили его к себе.
   Артия уже чувствовала его запах, видела дымку, непохожую на испарения земли. Морские туманы совсем другие. Бывают кислые, бывают тухлые, иногда пахнут рыбой. В некоторых остается аромат земли, травы, теплого кирпича, мяты, лаванды, даже духов. Встречаются запахи, которым и названия-то не придумаешь, как будто они спустились с облаков или с луны.
   А этот туман вонял солью и пеплом, погасшими мокрыми кострами и сажей…
   — Как будто дождь в жаркой дымовой трубе.
   На палубах и мачтах повисли клочья тумана. Очертания размылись. Через несколько минут уже ничего не было видно дальше вытянутой руки. Корабль словно накрыли пуховым одеялом.
   Они отошли достаточно далеко от скалистого побережья, почти на два часа пути. Значит, надо держать курс. Ветер по-прежнему тихо гнал их вперед.
   Стояла необычайная тишина. Задушенные туманом, звуки искажались: то глохли, то раздавались с оглушительной силой. На носу кто-то кашлянул — казалось, грохот разнесся на многие мили. Кто-то уронил монетку — она звякнула будто бы прямо над ухом у Артии.
   В тумане стали вырисовываться смутные фигуры. Казалось, движение самого корабля рождало эти кошмары: громадных змей, струившихся по невидимым мачтам, птиц с крыльями длиной в целый корабль.
   Туман — как джунгли. Полон чудовищ. Или призраков. От смутных видений мороз подирал по коже.
   Катберт стоял у плеча Артии.
   «Последний из друзей, — подумала она. — Когда-нибудь он тоже уйдет. Вернется к своей Глэдис…»
   Вдруг из пустоты вырвалось что-то зеленое и с пронзительным криком уселось на штурвал. За ним тотчас же опустился белый двойник.
   — Привет, старуха! Как живешь, крошка?
   Планкветт ласково потерся клювом о пальцы Артии. Моди прокричала:
   — Пожар! Пожар!
   — Да, дорогие попугаи. Судя по запаху — что-то горит.
   Из белесой мглы выплыло чудовищное лицо, и корабельные фонари высветили его очертания. Артия, и попугаи, и Катберт, и все остальные в ужасе взирали на гигантские черты, медленно таявшие во тьме.
   А за ними…
   — Это еще что?
   — Обман зрения, капитан.
   — Нет!
   Туман расступился. Медленно, как будто заторможенно — теперь всё вокруг двигалось еле-еле — из мутной пелены выступила огромная черная тень. Она неумолимо надвигалась, постепенно принимала знакомые очертания.
   Вылепленный из тумана, перед ними предстал еще один корабль. Три стройных мачты, оперенные парусами, царапнули небо.
   Длинный, с низкой посадкой, он плывет среди клубящегося марева, окутанный туманом, как вуалью. Черный корабль. Черные борта, черные паруса, а за ним тянется вязкая, душная паутина… Туман? Нет. Темнота. Корабль движется в облаке тьмы, тащит его за собой. На борту не горит ни одного огня.
   Медленно, медленно, очень медленно идет диковинный корабль, легко разрезает воду, пересекая путь Артии.
   Настоящий ли он? Или перед ними еще один призрак, порожденный туманом?
   Настоящий.
   С черной палубы до «Лилии» доносится голос Трудно понять, кому он принадлежит, то ли мужчине, то ли женщине. А может, это и вовсе эхо.
   — Мы узнали вас, ангелийский корабль. Вы несете на борту тяжелый груз — души, блуждающие во мраке. Но все же он не настолько тяжел, чтобы заинтересовать меня.
   — Кто вы такие, черт возьми? — на квартердек, хромая, выскочил Граг с костылем.
   — Это она, — сказал Катберт. — Мэри.
   — Кто-кто?
   Корабль без огней подошел ближе, и его озарил свет фонарей «Лилии». И сквозь клубы тумана глаза всех, кто был на палубе, различили под бушпритом чужого судна высокую хрупкую фигурку. Черное струящееся платье скрывало даже кисти рук. На белом как мел лице зияли два пятна — должно быть, глаза…
   И тут снова зазвучал суровый голос.
   — Проходите же. Спешите навстречу своей судьбе. Я вам не судья. Пока вы не нарушите свой закон. А если нарушите — тогда я буду вас искать. А пока что я ищу других…
   И тут в завесе тумана сгустилось седое облако. Как будто в глубинах океана произошло что-то чудовищное — то ли дьявол проснулся, то ли ожил подводный вулкан. Облако стало плотным, скрыло от глаз всё, что было вокруг. А черный корабль — может быть, он тоже растаял, обратился в дым?
   Артия не видела даже штурвала в своих руках.
   И тут на штурвале заговорила Моди. Актерским голосом, подражая Белладоре Веер. Птица, подобно черноволосой красавице, читала поэму мистера Коулхилла:
 
Уплыл корабль, и лишь волна
Шумела грозно вслед.[7]
 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ЖЕНЩИНЫ И БИТВЫ

Глава первая

1. Очищение Ландона

   — Ксенофобия. Нет, это уж слишком!
   — Что-что?
   — Я сказал…
   — Он имеет в виду, сэр, — между двумя тощими джентльменами втиснулся толстяк, — ненависть ко всем иностранцам и страх перед ними. Хотя не знаю, для чего нужно употреблять такое нелепое слово.
   — Стыдитесь, сэр! Это слово, к вашему сведению, упоминается в словаре великого Джонсона. «Ксено» происходит от гречанского…
   — Я уверен, Джонсон сам выдумал половину этих слов. Возьмите хоть самое первое — «абака». Явно придуманное.
   — Кроме того, нам положено ненавидеть франкоспанцев!
   — К порядку! К порядку! — призвала их госпожа председательница, миссис Бесс Танцер. Когда-то она считалась неплохой актрисой и, к счастью, имела могучий голос.
   Между рекой Темисом и извилистыми переулками Ист-Минстера, там, где словно громадный сидячий зверь, высится аббатство, расположилась резиденция правительства Свободной Ангелии, Палата Разговоров. Здесь тщательнейшим образом обсуждаются все вопросы, причем иногда в качестве аргументов в ход иду кочаны цветной капусты, гнилые помидоры и тухлые яйца.
   Сегодня в Палате было особенно шумно, ибо темой заседания стал весьма серьезный предмет: война.
   И в эту минуту мистер Клюквинс, джентльмен в пудреном парике и красном, как клюква, камзоле, выдвинул на обсуждение проект нового закона.
   — Мне думается, каждый из присутствующих здесь согласится: Ангелия не может больше терпеть такое бесчестье. Даже враги Республики франкоспанцы смеются над нами, хотя и несут катастрофические потери от наших кораблей в Аталантике.
   — Ве-ерно, ве-ерно, — закричали все здравомыслящие джентельмены. (Как ни печально, их возгласы больше всего напоминали блеяние овец: бе-е, бе-е.)
   — Поэтому я выдвигаю на ваше рассмотрение законопроект, призванный положить конец всеобщей пиратомании и сопутствующему ей страху перед буканьерами, бушевавшему в стране всё лето. Вы, вероятно, помните, как на идиотском пиратском празднике в Доброделе и Довере сгорели дотла несколько кораблей. И многие из вас знают, с каким трудом приходится даже просто ходить по городу, где и мужчины, и женщины наряжаются пиратами. На ландонских улицах проходу не стало от попугаев, обезьян и дураков, ковыляющих на деревянной ноге — из-за этого, кстати, многие вынуждены передвигаться на инвалидных колясках, потому что они покалечились, слишком долго прыгая на одной ножке!
   — Бе-е!
   — И еще не могу не упомянуть о дурацкой привычке закрывать один глаз черной лентой. Из-за этого ежедневно происходят десятки несчастных случаев — люди, лишенные возможности нормально видеть, падают в ямы или натыкаются друг на друга, причиняя увечья себе и другим. И кому из нас, господа, не доводилось часами простаивать на улицах, потому что дорогу перегородила какая-нибудь несчастная лошадь с повязкой на одном глазу?
   — Бе-е!
   — Это безумие уже распространилось за пределы столицы и главных портов. Я видел, как в утиных прудах — прудах, будь они прокляты! — люди плавают в самодельных лодчонках под флагом с черепом и костями, а коровы в это время стоят недоенные и яблоки висят несорванные. А попугаи…
   — Бе-е! Бе-е! Бе-е!
   — Каждый из нас наблюдал этих чудовищных птиц! Они сотнями улетают от своих владельцев и живут сами по себе в парках и садах, под крышами и на чердаках наших городов. Их помет толстым слоем падает на бесценные здания и памятники, на которых раньше оставляли свой след только старые добрые ангелийские голуби. И это еще не всё! Пернатые дьяволы распространяют чрезвычайно неприятную болезнь — попугайскую лихорадку. А от обезьяньей шерсти, хочу добавить, начинается чесотка! Кроме того, по поступающим сведениям, попугаи и наши родные голуби стали скрещиваться!
   — Не может быть!
   — И всё же это так. Госпожа председательница, мой достопочтенный друг, по-видимому, не читала статьи в сегодняшней «Таймс», где описывается удивительный голубь, замеченный на Стрэнде. Он окрашен в красный, синий и зеленый цвета и среди обычного воркования время от времени вставляет фразы наподобие «Попка дурак!»
   Слова джентльмена были встречены одобрительными криками.
   Бесс Танцер (когда-то считавшаяся обладательницей самых красивых ножек во всей Европе) призвала парламентариев к порядку.
   Мистер Клюквинс продолжил:
   — Страховые компании тоже несут урон. Почти все трудоспособные жители страны не выходят на работу вследствие увечий, полученных на почве пиратомании, и требуют за это страховых выплат. — Он пошелестел бумагами. — «Требую возместить ущерб в размере трех гиней, так как я порезал руку, занимаясь фехтованием». «Требую возместить ущерб в размере пяти гиней, так как я сломал ногу, вывалившись из лодки; пострадал и мой друг, на которого я упал. Он требует возмещения в размере десяти гиней». «Требую возмещения ущерба за вытоптанный сад и разбитую статую, которым нанесли урон действия моего помешавшегося на пиратах супруга. Он купил карту у разносчика на Пастушьем блошином рынке и перекопал весь сад в поисках зарытых сокровищ, хотя я неоднократно говорила ему, что никаких кладов там нет». «Требую компенсации в размере стоимости рыбацкой лодки, которую украли у меня лица, притворяющиеся пиратами. Они, в свою очередь, требуют выплаты в размере двадцати гиней, так как простудились, когда лодка затонула». «Несчастная семья настаивает на компенсации в размере трех шиллингов за расстроенное здоровье дочери. Когда ее брат впервые предстал перед ней в пиратском костюме и якобы с крюком на месте левой руки, ее нервы не выдержали. А когда она обнаружила второй крюк в банке с вареньем и на вопрос „Что это такое, Гектор?“ получила ответ „Это мой запасной протез“, бедняжка впала в истерику и до сих пор не пришла в себя». — Мистер Клюквинс помолчал. — Могу привести еще немало ужасающих примеров.
   Даже блеяние поутихло.
   — Страна сошла с ума, — продолжал джентельмен. — В сферу моего внимания попали даже случаи с настоящими пиратами, ничтожными отбросами общества. Их нередко приглашают в приличные дома, заводят с ними дружбу, а они потом — он горестно понизил голос — сбегают с молодыми дамами, предназначенными в жены добропорядочным людям!
   По Палате прошелестел тихий смех. Все хорошо знали, что именно такой случай и произошел с Бекки, невестой самого мистера Клюквинса.
   Госпоже председательнице достаточно было кашлянуть, чтобы хихиканье стихло.
   Клюквинс взял себя в руки и вскричал:
   — Мы должны очистить Ландон от этого кошмара! Ангелия должна быть раз и навсегда освобождена от пиратского безумия! Отделим нашу страну от пиратомании широкой полосой прозрачной голубой воды!
   Крики «Бе-е!» окрасились заметной теплотой.
   — На основании вышесказанного предлагаю запретить ношение пиратской одежды и буканьерское поведение в общественных местах, особенно там, где подают еду и напитки, — например, в тавернах, харчевнях и кофейнях. Наши граждане должны помнить, что страна ведет войну, а пиратство непатриотично! Итак, джентльмены и госпожа председательница представляю на ваше рассмотрение мой антипиратский закон.
   Блеяние стало громче. Только премьер-министр мистер Бларт слегка забеспокоился. Не слишком ли много внимания привлекает к себе этот Клюквинс? Видимо, ему, мистеру Бларту, следовало самому подумать над подобным законопроектом, прежде чем Клюквинс перехватил инициативу.
   Однако довольными оказались не все.
   С разных сторон послышались голоса о том, что Свободная Ангелия должна быть действительно свободной, и каждый человек, ребенок и лошадь вольны играть в пиратов сколько им заблагорассудится.
   Мистер Клюквинс сел. Вместо него поднялись мистер Бларт и еще пара парламентариев.
   Но не успел новый оратор начать свою речь, как на него дождем посыпались сырные шкурки, а потом кто-то швырнул неизменный кочан цветной капусты.
   Мистер Бларт уклонился от снаряда. Справа от него мистер Омлет, громко утверждавший, что для него важнее всего «народное благо», пригнул голову. Кочан угодил в мистера Мая, сидевшего позади них. В наступившей тишине мистер Май отпустил замечание, которое затем процитировала «Ландон Таймс». Высоко подняв кочан, он сухо заметил:
   — Вижу, кто-то потерял голову.
   Но то, что последовало дальше, было хуже всех кочанов вместе взятых. Через открытое окно впорхнули стаи разноцветных птиц, привлеченных то ли цветной капустой, то ли шумом. Попугаи! Или, может быть, среди них затесался один сиренево-желтый голубь?
   Посреди воцарившегося хаоса Землевладелец Снаргейл встал и покинул зал заседаний.
* * *
   В небольшом флигеле возле здания Палаты Разговоров Снаргейла ждала миссис Кассандра Холройял. Знаменитая актриса была одета в платье цвета ранней ангелийской осени. Черные волосы безукоризненно уложены. Настоящая красавица! Столь же хорошо она выглядела в мужском костюме, когда носила имя мистер Доран Белл или мисс Белладора Веер.
   Кассандра давно привыкла ходить в мужских нарядах. Она часто носила их, когда исполняла роли Розалинды или Виолы в пьесах Шейкспера в Стратт-Форде.
   Снаргейл поцеловал обтянутую перчаткой руку. Кассандра лучезарно улыбнулась.
   — Дорогой Землевладелец, вы будете рады узнать, что предводитель франкоспанской революции Луи Адор, он же Льюис Доу, живой и здоровый, находится в Мароккайне. Остальных спас мой брат Майкл, известный под прозвищем Пурпурный Нарцисс. Проявив величайшее хитроумие, он вызволил их из франкоспанской тюрьмы. Как только мне станет известно, где они скрываются в настоящее время, я вам сообщу.
   — Дикий Майкл передавал вам сведения, как обычно, с белыми голубями?
   — Совершенно верно. И еще он придумал новый фокус. Мы окрашивали птиц в разные цвета фруктовыми красителями.
   — Ага, вот чем объясняется появление разноцветных голубей.
   Они огляделись. Снаргейл явно чувствовал себя неловко, а Кассандра улыбалась.
   Стены во флигеле и коридорах были оклеены бесчисленными плакатами.
   «АА! — объявлял один из них. — Общество „Анонимные авантюристы“. Совершенно конфиденциальная помощь в избавлении от пиратомании». А другой сообщал: «Спасибо за то, что вы не пират!» Рядом с надписью красовался портрет морского разбойника, перечеркнутый скрещенными костями.
   Стол усыпали листовки. «Отучайте себя от привычки к пиратству. Пиратство сильно вредит вашему здоровью Обращайтесь за помощью к врачам или аптекарям».
   Или: «Попробуйте пластырь „Пиретт“! Ношение его вместо повязки для глаза в течение двух или трех часов в день гарантированно уменьшит ваше влечение к пиратству».
   Или вот так: «Вы всё еще в море? Купите „Храбрый мародер“ — эти жевательные конфеты помогут вам справиться с пиратоманией».
   Кассандру разобрал смех.
   Землевладелец Снаргейл сказал:
   — Уж не знаю, что хуже — пиратомания или меры, которые принимает мистер Клюквинс для борьбы с ней. Вы слышали, из портовых складов убирают хранящиеся там чай и кофе? Говорят, франкоспанский король дал слово, что уничтожит все запасы, а Ангелия без обязательной утренней чашечки будет поставлена на колени. Тюки и бочонки со стратегическим запасом прячут в самых невероятных местах — например, в Республиканской галерее.
   В этот миг в комнату влетел Клюквинс. Он размахивал еще одной бумагой.
   — Вы слышали, Снаргейл? СУДБОД!
   — Прошу прощения?
   — Это союз — я о таком никогда в жизни не слыхивал. Самые Утонченные Джентльмены Больших Дорог, так они себя величают.
   Кассандра и Снаргейл принялись изучать протянутую бумагу.
   — Разбойники с большой дороги! — сказал Снаргейл. — А при чем тут…
   — Искатели сокровищ вдоль и поперек перекопали все общественные парки и пустоши, где эти джентльмены занимаются грабежом, — пояснил Клюквине. — И разбойничьи лошади спотыкаются и падают. К тому же леса кишат попугаями и обезьянами, эти животные воруют всё, что раньше доставалось грабителям. Поэтому они подают законную жалобу на пиратов, которым следует заниматься своим ремеслом в море и оставить дороги традиционным разбойникам. Справедливо. К тому же вам, Снаргейл, наверняка известно, что в наши дни некоторая часть краденых денег и товаров отходит правительству на военные нужды. Вряд ли налог на пиратство, который я намерен ввести, покроет убытки от прекращения грабежей. Даже с учетом пошлины за карточку, подтверждающую, что ее обладатель действительно нуждается в деревянной ноге и повязке на глазу. Посмотрите, сколько на этой жалобе подписей. Десятки! А возглавляет этот союз некий Джентльмен Джек Кукушка.