— Спасибо, Меривезер.
— Бабушка просила передать, что гордится тобой. — Кузина понизила голос:
— На летнем приеме у Ренселаеров она, по-моему, говорила только о тебе. Было даже слегка неприлично так вести себя.
— Правда? — Чейси не верила своим ушам. — А я считала, что она очень расстроена.
— Так и было. До тех пор, пока ей не позвонил сам президент. Он просил у нее — обрати внимание! — просил у нее разрешения на твою поездку по стране с лейтенантом. А потом извинился — можешь ли ты в это поверить! — что не спросил ее об этом ранее, до твоего отъезда. Только представь — глава всего свободного мира извиняется перед нашей бабушкой!
— А что она ему ответила?
— Если верить ее словам, бабуля немного выговорила ему за то, что он не предоставил тебе опекуна, но после его простила. Ты ведь сама знаешь, что президент просто очарователен.
— Интересно, почему он позвонил…
— Все устроил твой босс Уинстон. Правда, это только слухи. Но он внимательно следит за тобой. Я одна из тех, кому безумно интересно, есть ли что-нибудь между вами? Ты ведь была без ума от него когда-то?
— Была. Но сейчас я к нему почти равнодушна. Кроме того, он совсем не обращал на меня внимания.
— Но он позвонил мне и спросил, не приглашу ли я его на ужин.
— С чего бы это?
— Чтобы увидеть тебя! Господи, иногда ты ведешь себя, словно наивная девочка. Стефен и я устраиваем небольшую вечеринку в следующий уикенд. В саду позади дома. Все очень скромно и по-домашнему, не более двух сотен гостей. Плюс Уинстон. По-моему, будет чудесно. Скажи, что придешь.
— И ты хочешь, чтобы я пришла пораньше, чтобы помочь установить зонтики над столами? — недоверчиво переспросила Чейси.
— О, боже! Конечно, нет. Ты же моя кузина. Ты придешь к четырем часам на коктейль, так же как и прочие гости, — театрально воскликнула Меривезер, преувеличенно нежно обнимая ее. Меривезер почувствовала легкий укол совести за то, что постоянно безжалостно использовала Чейси, но отнесла это чувство на счет несварения желудка, напомнив себе, что надо указать кухарке на слишком плотный ужин. — Не забудь привести с собой и лейтенанта, о котором мы столько слышали.
— Меривезер, этого я не могу обещать, предупредила Чейси. — Ему не терпится вернуться в Кентукки.
— Но он может уехать туда и после уикенда, — не отступала Меривезер. — Кстати, сегодня твой первый ужин в Белом доме? Ты очень нервничаешь? Понимаю.
Когда президент, первая леди и премьер-министр Парагвая спустились к гостям по главной лестнице, глава государства первым пожал руку Дереку, стоявшему на краю малинового ковра, в то время как остальные приглашенные находились в отдалении. Президент представил Дерека премьер-министру и его супруге. Засверкали фотовспышки. Журналисты сделали несколько снимков, засняли на кинокамеры дружескую беседу лейтенанта Маккенны с президентом и премьер-министром, после чего охрана попросила представителей прессы удалиться.
— Теперь мы можем расслабиться, — пошутил президент. В ответ на протокольную шутку раздался вежливый смех.
Чейси стояла, прислонившись к стене, и с гордостью смотрела на Дерека. Никто бы не догадался, что Вашингтон не является его родным домом и что лейтенант выстоял недавно четырехчасовой парад на типичном для Вашингтона солнцепеке.
С непринужденной вежливостью он пожимал руки дипломатам, членам кабинета министров и сенаторам. Он, как положено, представился супруге секретаря Совета безопасности, с которой сидел рядом за столом в Восточном зале.
— Ты хорошо с ним поработала, — раздался голос за спиной Чейси. Обернувшись, она увидела военную форму и почти уткнулась лицом в грудь, увешанную медалями.
— Спасибо, генерал, — сказала она начальнику службы персонала.
— Он обладает природным обаянием и умом. Сильный, мужественный человек, продолжал генерал. — Ты придала ему лоска. Он мог бы сделать блестящую карьеру.
— К сожалению, он хочет уехать домой в Кентукки, — ответила Чейси с грустью в голосе.
— Что ж, Дерек Маккенна много сделал для страны. Он заслужил право на личную жизнь. Кстати, поздравляю с повышением.
— Спасибо.
— Имей в виду, что, если тебя не устроит работа в Госдепартаменте, можешь перейти ко мне. Нашу страну должны представлять сильные женщины, вроде тебя. Я многое могу предложить тебе, Чейси. Вспомни мои слова, когда освоишься в своем кабинете.
— Я запомню.
— А теперь мне надо разыскать супругу спикера, — произнес генерал, глядя на часы. — Специалисты по протоколу выдумали, что человек не может проводить весь вечер со своей собственной женой. Нужно сопровождать чужую, пока с твоей беседует кто-то еще.
— Генерал, это потому, что вы занимали на обеде пятое место, а жена спикера…
— Избавь меня от объяснений, — и генерал удалился, улыбнувшись на прощание.
Морской пехотинец в парадной форме проводил Чейси в Восточную гостиную. Среди приглашенных она была единственной женщиной без определенного ранга. Официальный обед среди стольких знаменитых и могущественных людей произвел на нее огромное впечатление. Ей не часто приходилось попадать в такую обстановку. Хрустальные канделябры сверкали, словно бриллианты, белое с золотом убранство комнаты подчеркивало элегантность черных смокингов, блеск военных медалей и роскошь вечерних дамских туалетов.
Обед традиционно состоял из семи блюд. Чейси использовала свои познания в испанском и португальском языках для общения с соседями но столу. К примеру, она перевела тост, произнесенный президентом, для членов парагвайской делегации.
— Вы имеете какое-нибудь отношение к семейству Бэнкс Бейли? — спросили ее. — К тем, что прибыли сюда на «Мейфлауэре»?
— Да, — ответила Чейси. Ей часто приходилось слышать этот вопрос.
— Но это не самые интересные сведения о Чейси, — заговорила ее соседка. — Она — главный специалист по протоколу Государственного департамента.
— В самом деле? — собеседник явно заинтересовался ею.
Его внимание было приятно Чейси. Она говорила себе, что получила все, о чем мечтала, и может наслаждаться жизнью. Но непонятная тоска гнездилась в ее душе.
На десерт подали виноград шампанских сортов, сыр и кофе. К столу подошел Дерек и пригласил ее выйти вместе с ним на балкон. Еще месяц назад Чейси принялась бы ему объяснять, что никто не имеет права покидать зал, пока не выйдут президент и другие высокопоставленные лица. Но обновленная Чейси послушалась Дерека без всяких возражений.
Она слишком по нему соскучилась.
Всего лишь день назад, по прибытии в Даллас, она передала его под опеку чиновников из Пентагона. Больше она за него не отвечала. Ей бы радоваться и отдыхать, а она не могла избавиться от чувства печали.
На балконе никого не было. Он откупорил бутылку с шампанским и наполнил два бокала.
— Где ты это взял?
— У меня есть друзья на кухне.
— У тебя всюду есть друзья.
— В этом мне везет. Они чокнулись.
— За возвращение домой, — произнес он.
— За возвращение домой.
— Ах, боже мой, Чейси, ты такая грустная! Ты же получила все, что хотела: новую работу, уважение родственников, прием в Белом доме… Меня пригласила твоя кузина Меривезер, и я готов поспорить, что на тебе сейчас не обноски.
— Так и есть.
— И я получил то, что хотел: хижину в горах, посевы в долине, парочку коров и право есть мороженое прямо из контейнера.
— Отлично.
— Так почему ты такая несчастная?
— Я не несчастная! — возразила она.
— Уинстон пытался провести тебя?
— Вовсе нет. Он был со мной очень мил. Он попросил президента позвонить моей бабушке и все ей объяснить.
— Правда? — усмехнулся Дерек.
— Да, он это сделал. Он очень приятный человек.
— Как интересно!
Дерек снова прикоснулся своим бокалом к ее.
— Мы справились.
— Я очень тебе благодарна. Он сделал глоток.
— Муж твоей кузины пытался заинтересовать меня местом в Конгрессе.
— Стефен?
— Да. Он сказал, что оно уже у меня в кармане. Я герой войны, и этого достаточно. Если я стану представителем от Кентукки, это будет значить, что мне подолгу придется жить в Вашингтоне. И я так понимаю, конечно, наезжать в Кентукки завоевывать голоса избирателей.
Чейси пристально взглянула на Дерека.
— Но ты сможешь быть полезным для страны. Ты сумеешь изменить государственную политику в лучшую сторону.
— Нет, Чейси, нет. Никто не изменит Вашингтон. Это он изменит тебя.
На западе в вечернем небе вспыхнули первые фейерверки, озарив строгий силуэт памятника Джорджу Вашингтону. Чейси взглянула на часы. Почти полночь. Внезапно она занервничала.
— Дерек, я хочу… — голос ее прервался.
— Знаю. Я хочу того же, — мягко ответил он. — Но этого не может быть, Чейси. Ты сама знаешь. Только не надо плакать, милая.
— Я не плачу.
Он преклонил перед ней колени и легонько прикоснулся тыльной стороной руки к ее щеке.
— Чейси, я всегда предупреждал тебя, что не смогу остаться.
— Я знаю, — всхлипнула она. — Ты никогда мне не лгал. Но неужели тебе не хочется, чтобы все было по-другому?
— Хочется. Но я знаю, кто я. Я — фермер. Вот кто я. Я не могу быть постоянно героем. Я не могу быть постоянно солдатом. Я не смогу стать политиком. Я не хочу играть в эти вашингтонские игры. Я хочу остаться фермером. Моя женщина будет женой фермера. А из тебя, Чейси, фермерша не получится.
Она чуть не выкрикнула, что сможет научиться сельскому труду, но поняла, что это было бы не правдой.
Чейси была горожанкой, девушкой из общества, стремящейся выбиться в люди и завоевать уважение своей семьи.
Она мужественно улыбнулась.
— Чейси, мне пора домой. Я устал, очень устал и очень постарел. Человек моего возраста не имеет права быть таким старым. Мне нужно отдохнуть. Мне нужно научиться жить нормально, а не в боевой обстановке, не в обстановке постоянного стресса. Мне нужна другая цель, кроме как только выжить. Мне поможет только дом. Для этого он и предназначен. Я должен туда вернуться.
Она ласково погладила его по щеке.
— У меня никогда не было настоящего дома, но я тебя понимаю, — ответила она. — Я знаю, чего тебе стоило подарить мне этот месяц. Спасибо, Дерек.
— Правило номер два — ничего личного.
— Извини.
Несколько минут они молча смотрели на вспыхивавшие в небе огни фейерверка. Хлопки звучали, словно далекая канонада. Он зябко поежился. Она осторожно взяла его за руку.
— Ты счастлива, Чейси?
— Я счастлива, — солгала она. — У меня прекрасная работа, моя бабушка наконец поняла, что со мной все в порядке, и поверила в меня, и я могу приступить к тому, о чем мечтала еще с колледжа.
— К чему?
— Изменять мир к лучшему.
Дерек вздохнул. Когда-то и он об этом мечтал, много лет назад. Потом понял, что человеку под силу изменить лишь небольшой кусочек этого мира, и то лишь на очень короткий срок.
Но миру нужны идеалисты и романтики с чистыми голубыми глазами. А ее глаза сияли ярче, чем звезды.
— Удачи тебе, — пожелал он.
Она понимала, что должна отпустить его. Чейси разжала пальцы и отошла от него, проводя рукой по перилам.
Мелодично и гулко зазвонили колокола Собора Святого Иоанна.
— Моя долгая служба стране закончилась, задумчиво произнес Дерек, глядя в небо. — А теперь…
Он подошел к Чейси, поставил бокал на каменный парапет и обнял ее.
— Весь месяц мне этого хотелось, — сказал он. — Всегда хотелось сделать это как следует.
И он поцеловал ее, поцеловал одновременно нежно и горячо. Он прижимался к ее губам со всевозрастающей страстью. Он наслаждался вкусом ее губ, проникая все глубже и глубже. Чейси отвечала ему с таким же самозабвением. Но, как ни прекрасен был этот поцелуй, все же и он закончился.
Медленно-медленно Дерек отстранился от нее.
Она приникла к его плечу, всей душой желая того, чтобы он вечно держал ее в объятиях, и в то же время понимая, что должна отпустить его.
— Ты заслужила это, — сказал он. — Ты столько для меня сделала.
— Это ты много сделал для меня, — ответила Чейси, стараясь, чтобы голос не выдал ее чувств.
— Прощай, Чейси. Навести меня как-нибудь, если решишь расслабиться в домашней обстановке.
— Обязательно, — тихо отозвалась она. Так просто. Так легко. Посторонний мог бы подумать, что она очень довольна тем, что напряженный месяц остался позади.
Она поправила ему галстук, но он никак на это не отреагировал. Пробормотав какие-то извинения за излишнюю горячность, Дерек исчез в Восточной гостиной.
Вот и прошел месяц. Он закончился слишком быстро, и она не нашла времени сказать ему…
— Постой, Дерек, постой!..
Она пробиралась сквозь толпу, двигавшуюся ей навстречу и направлявшуюся смотреть фейерверк. Она бежала по малиновому ковру Приемного зала, не обращая внимания на вежливые оклики морских пехотинцев:
«Мадам, вам помочь? Мадам!»
Она нарушала все нормы приличий: чтобы не снижать скорости на лестнице, подняла подол платья почти до колен.
Чейси выбежала из здания в тот момент. когда такси с обозначением «Федеральный округ Колумбия» отъехало прочь. На открытой веранде Уинстон Файрчайлд Третий беседовал с госсекретарем.
— Чейси, — обратился он к ней, целуя воздух около ее щеки, — секретарь хочет поздравить тебя с повышением.
Бэнкс Бейли почти не отреагировала на приветствие, все еще надеясь догнать Дерека. Она думала только о нем, но голос Уинстона остановил ее:
— Сегодня днем я проверял поступившие сообщения. Одно из них было от отца Дерека; он называл себя папашей. Он просил тебе напомнить о твоем обещании. Что он имел в виду?
Чейси остановилась. Она подумала о старом человеке, пережившем известие о гибели единственного сына, его возвращение и новый отъезд. Они так долго были в разлуке!
Старик так долго ждал!
— Если он позвонит снова, передайте, что я его не обманула, — спокойно произнесла она.
Чейси получила все, о чем когда-либо мечтала. Все ее дни от рассвета до заката были заполнены… очень многим. Она преподавала правила этикета дипломатам, членам кабинета министров и даже самому президенту. Она планировала важные дипломатические встречи, которые могли реально изменить мир.
Ей приходилось работать по четырнадцать часов в сутки. Ей нравилась работа. Она была слишком занята, чтобы заметить перемены в отношении к ней членов семьи. Кузины, ранее приглашавшие ее в гости только из чувства долга, теперь стали уважать ее. Дяди спрашивали у нее советов при планировании международных сделок. Даже ее бабушка сменила гнев на милость, заметив что «очень гордится» ею.
— Ты почти обручена с тем приятным молодым человеком из Госдепартамента, — сказала она Чейси.
Естественно, она имела в виду Уинстона. Он часто навещал Чейси в ее кабинете, иногда заходил просто поболтать, иногда приносил ей различные блюда из ресторана, если случалось засиживаться допоздна. При этом он никогда не делал попыток заговорить о чем-то личном или поцеловать ее. Но Чейси понимала, что это только вопрос времени. Они бы составили прекрасную молодую вашингтонскую пару.
Еще месяц назад Чейси порадовалась бы такой перспективе, но сейчас она ее не слишком привлекала.
Как-то августовским вечером Уинстон вошел в ее кабинет и принес с собой тяжелую сумку, полную писем. Эту сумку поставил ей на стол.
— Все для тебя, — объяснил он, — почтовое отделение насобирало.
Удивившись, Чейси взяла одно письмо и посмотрела на адрес.
— Это для Дерека, — поправила она.
— Вскрывай, — подсказал Уинстон. — Государственный департамент не станет разглашать его адрес.
— Я не могу. Это не мое.
— Собираешься отправить ему? Она вспомнила слова лейтенанта о том, чтобы ему не присылали рождественских поздравлений или других писем.
— Нет, пересылать не буду.
Но конверт все же вскрыла.
«Дорогой лейтенант, Вы вряд ли помните меня. Мы общались в Албани, в Нью-Йорке. Я рассказала Вам о своем сыне, больном раком. Рак положил конец его мечтам об армии. Вы согласились встретиться с ним и повезли его на военную базу, познакомили со своими друзьями, многое рассказали».
Чейси вспомнила непредвиденную задержку в аэропорту в Албани. Тогда она прождала его часа три.
— Продолжай читать, — попросил Уинстон. — Подумать только, какая доброта!
«Мой сын Джоуи умер на прошлой неделе. Я хочу, чтобы Вы знали, что день знакомства с Вами был счастливейшим в его жизни».
Чейси прослезилась и отложила письмо в сторону.
— Ну и ну, — пробормотал Уинстон.
— Я ничего такого не знала, — прошептала она, — да, это не «леди из коробки»…
— Леди из коробки?
— Просто такое выражение. Уинстон кивнул, не понимая смысла сказанного.
— Чейси, ты никогда не задумывалась, почему я такой черствый?
— Ты вовсе не черствый, — подобная самооценка удивила Чейси.
— Нет, я такой. Каждый день я изменяю судьбы миллионов людей. Я вношу пункт в список, и страна выделяет средства на интернациональную помощь. На следующий день я вношу в повестку дня делегации посещение лагеря беженцев. Голодающие люди получают помощь. Но я никогда не делаю ничего хорошего тем, кто окружает меня каждый день. Я никогда не помогу соседу, если только он не иностранец и не беженец. Я не могу по-доброму отнестись к человеку, если он не находится в тысяче миль от меня. Я грублю уборщицам, я никогда не здороваюсь со швейцарами, я не даю почтальону чаевых.
— Ты хочешь сказать, что Дерек лучше тебя?
— Он из тех людей, которые изменяю! мир вокруг себя, а не просто читают новости или смотрят телевизор. Он из тех, кто помогает ближним, тем людям, с которыми сводит его судьба.
— Но и ты делаешь людям добро!
— Назови хоть кого-нибудь.
— Я. Ты позвонил президенту и попросил его объяснить моей бабушке, что я выполняю свою работу, сопровождая Дерека.
Уинстон поправил очки.
— Чейси, я позвонил ему потому, что Дерек Маккенна пригрозил мне: если я этого не сделаю, он первым же рейсом прилетит в Вашингтон и набьет мне морду.
Девушка удивленно захлопала глазами.
— Честное слово, деточка, для Бэнкс Бейли ты на удивление непрозорлива. Этот человек любит тебя, Чейси. Он может с тобой не соглашаться, не делать того, что ты хочешь от него, может вести себя, словно мальчишка или как дикарь, и сам себе противоречить. Но он любит тебя. А это что-нибудь да значит в нашем несовершенном мире.
— Вы оба упертые, — бормотал папаша, нахлобучивая на нос очки с толстыми стеклами, чтобы изучить меню недавно открывшегося кафе в Браунсвилле. — Оба слишком упертые, чтобы признаться, что влюблены.
Дерек отрицательно покачал головой.
— Это не любовь. Увлечение. У меня просто давно не было женщины.
— Тогда почему ты ни с кем не встречаешься? Телефон вот-вот разорвется от звонков. Дамы всего штата готовы отдаться тебе.
— Меня они не интересуют.
— Вот и я говорю…
Дерек скорчил недовольную гримасу. Он не собирался обсуждать с отцом собственные слабости, но он действительно тосковал по Чейси. Тосковал так сильно, что временами был готов цепью приковать себя к дому, дабы не сесть на самолет и не отправиться в Вашингтон, чтобы просить ее выйти за него замуж.
Можно найти решение. Он мог бы продолжить службу в армии: начальник службы персонала предлагал ему место в Пентагоне.
Дерек наморщил нос.
Еще он мог поехать в Вашингтон: телевизионщики называли его имя в числе возможных кандидатов на различные посты.
Фу! Политика… Какое грязное дело…
Он мог бы предложить ей переехать в Кентукки. Но мысль о том, что Чейси обломает ногти, занимаясь тяжелой работой, представлялась ему достаточно верной.
Он тряхнул головой. Невозможно. Они были из разных миров. У них были разные представления о жизни. Уставившись в тарелку, он приказал себе забыть Чейси Бэнкс Бейли.
И тут Дерек недоуменно нахмурился.
— Пана, это что такое? — удивленно спросил он, беря тарелку в руки. Она была из китайского фарфора, с изящным орнаментом в центре и золотым ободком. — Раньше мы пользовались простой белой посудой.
— Именно, — согласился старик. — Я возьму себе гамбургер с картофелем-фри.
— Картофель фри? — удивился Дерек. — Что это?
— Жареный картофель, — отозвался папаша, взглянув на официантку. — Дерек, мальчик мой, подумают, что тебя в коровнике вырастили.
— Так и есть, — подтвердил Дерек. В конце концов, денег у них было всегда мало, крыша у дома протекала… Дерек обратил внимание на сервировку и взял самую маленькую вилку. — А это что?
— Вилка для рыбы, — объяснила официантка. — А эта — для салата, а эта — обеденная. За вашей тарелкой лежит вилка для десерта, с этой стороны — обеденная ложка и чайная ложечка…
Дерек поднялся, с шумом отодвинув кресло. Несколько человек сразу обратили на него внимание. Он огляделся по сторонам. Что-то изменилось в тех людях, которых он знал всю жизнь.
Миссис Северне, владелица винного магазина, ела жареного цыпленка — ножом и вилкой!
Нед Сенко и Джон Шерер, совладельцы табачной фермы на холмах, пили кофе из крошечных китайских чашечек, с трудом удерживая их заскорузлыми пальцами.
У окна близнецы Хучин, известные как самые закоренелые матерщинники в округе, обедали, положив на колени салфетки.
Крахмальные салфетки!
— А вот ножи, — продолжала официантка. — Я объясню вам, как пользоваться ножами.
— Мне не нужно объяснять.
— Дерек, нам всем не помешает стать немного более цивилизованными, — возразила официантка. — Она научит нас этому.
Дерек прошел на кухню. Чейси, с безукоризненно уложенными волосами, свежая и элегантная, в белоснежном переднике с собственными инициалами, специальным ножиком вырезала розы из ярко-красных помидоров.
— Когда ты приехала? — без всякого вступления спросил он.
— Всего лишь пару недель назад, — просто ответила она. — Я позвонила Вайноне, и она рассказала мне об этом месте. Уинстон одолжил мне денег, чтобы купить его.
— Почему он это сделал?
— Он сказал, что хочет хоть раз в жизни сделать что-нибудь хорошее для ближнего, с улыбкой объяснила Чейси.
— Почему, черт возьми, ты не сообщила мне, что приезжаешь? Я потерял целых две недели жизни. Мы оба потеряли.
— Я не была уверена в том, что тебе понравится мое решение. Это ко многому обязывает, когда женщина вот так вторгается в твою жизнь. Это гораздо больше, чем просто вручить номер телефона.
— Обязывает?
— Это ответственность, от которой ты устал, — пояснила Чейси.
Он закрыл глаза.
— Чейси, ты нужна мне, — хрипло произнес Дерек. — Мне трудно признавать это, трудно с этим согласиться, но ты нужна мне.
— Так, значит, все в порядке? То, что я здесь?
— Ты, по крайней мере, сохранила за собой квартиру и работу? Она кивнула.
— Если бы ничего не получилось… — голос ее задрожал.
— Не сомневайся. Ты знаешь, что я за человек. Простой, очень простой. Если я говорю тебе, что хочу, чтобы ты осталась, значит, так и нужно сделать.
— Надеюсь, ты прав. Моя кузина Меривезер считает, что я сошла с ума. Моя бабушка осудила меня и сказала, что всегда знала ничего путного из меня не выйдет.
— Тебе не все равно?
— Считаешь, что мне не стоит переживать?
— Не стоит. По крайней мере, не так сильно. Потому что я люблю тебя, — ответил он и поцеловал ее со всей страстью, на которую только был способен. — Ты из тех женщин, что умеют любить и нуждаются в любви. Любовь значит больше, чем положение в обществе. А твоя любовь здесь, Чейси. Здесь твой дом.
Он прижал ее руку к своей груди. Она почувствовала биение его сердца.
— Кроме того, — продолжал Дерек, — отец всегда запрещал мне приводить в дом женщину, если я не намерен на ней жениться. А я очень серьезно отношусь к его напутствиям. Ты выйдешь за меня замуж, Чейси?
— А папа разрешит? — спросила Чейси. — Мы ведь с тобой часто ругаемся и, как он выражается, оба «упертые».
— Мы будем развлекать его своими ссорами, — улыбнулся Дерек.
— Не будем. Ему не понравится, что мы спорим.
— Ничего. Он считает нас… — Дерек прервался, осознав, что они снова начинают спор! — Чейси, я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя.
— Пусть это длится вечно. Мы поженимся.
— Поженимся, — повторила она, наслаждаясь силой и простотой этого слова.
Дверь кухни отворилась. В проеме, скрестив руки на груди, стоял папаша; он улыбался, любуясь на обнимающуюся молодую парочку.
— Эй вы, голубки! Вас не затруднит подать мне обед?
Дерек, оторвавшись от Чейси, схватил со стола пакет с чипсами, вручил его отцу и снова закрыл дверь.
— Романтика моему старику не свойственна, — добродушно хмыкнул он. Чейси приподняла одну бровь.
— Ты — главный романтик в семье?
— Конечно, — ответил Дерек и легонько поцеловал ее в уголок рта. — Теперь каждый наш день станет поэмой.
Чейси выскользнула из его рук, взяла со стола блокнот и карандаш, а затем вручила ему, лукаво улыбаясь.
— Нет, милая, моя поэзия не нуждается в карандаше и бумаге, — ответил ей Дерек Маккенна.
С этими словами он снова приник к ее губам. Поцелуй был тем самым сонетом, который простой лейтенант сложил для прекрасной леди.
— Бабушка просила передать, что гордится тобой. — Кузина понизила голос:
— На летнем приеме у Ренселаеров она, по-моему, говорила только о тебе. Было даже слегка неприлично так вести себя.
— Правда? — Чейси не верила своим ушам. — А я считала, что она очень расстроена.
— Так и было. До тех пор, пока ей не позвонил сам президент. Он просил у нее — обрати внимание! — просил у нее разрешения на твою поездку по стране с лейтенантом. А потом извинился — можешь ли ты в это поверить! — что не спросил ее об этом ранее, до твоего отъезда. Только представь — глава всего свободного мира извиняется перед нашей бабушкой!
— А что она ему ответила?
— Если верить ее словам, бабуля немного выговорила ему за то, что он не предоставил тебе опекуна, но после его простила. Ты ведь сама знаешь, что президент просто очарователен.
— Интересно, почему он позвонил…
— Все устроил твой босс Уинстон. Правда, это только слухи. Но он внимательно следит за тобой. Я одна из тех, кому безумно интересно, есть ли что-нибудь между вами? Ты ведь была без ума от него когда-то?
— Была. Но сейчас я к нему почти равнодушна. Кроме того, он совсем не обращал на меня внимания.
— Но он позвонил мне и спросил, не приглашу ли я его на ужин.
— С чего бы это?
— Чтобы увидеть тебя! Господи, иногда ты ведешь себя, словно наивная девочка. Стефен и я устраиваем небольшую вечеринку в следующий уикенд. В саду позади дома. Все очень скромно и по-домашнему, не более двух сотен гостей. Плюс Уинстон. По-моему, будет чудесно. Скажи, что придешь.
— И ты хочешь, чтобы я пришла пораньше, чтобы помочь установить зонтики над столами? — недоверчиво переспросила Чейси.
— О, боже! Конечно, нет. Ты же моя кузина. Ты придешь к четырем часам на коктейль, так же как и прочие гости, — театрально воскликнула Меривезер, преувеличенно нежно обнимая ее. Меривезер почувствовала легкий укол совести за то, что постоянно безжалостно использовала Чейси, но отнесла это чувство на счет несварения желудка, напомнив себе, что надо указать кухарке на слишком плотный ужин. — Не забудь привести с собой и лейтенанта, о котором мы столько слышали.
— Меривезер, этого я не могу обещать, предупредила Чейси. — Ему не терпится вернуться в Кентукки.
— Но он может уехать туда и после уикенда, — не отступала Меривезер. — Кстати, сегодня твой первый ужин в Белом доме? Ты очень нервничаешь? Понимаю.
Когда президент, первая леди и премьер-министр Парагвая спустились к гостям по главной лестнице, глава государства первым пожал руку Дереку, стоявшему на краю малинового ковра, в то время как остальные приглашенные находились в отдалении. Президент представил Дерека премьер-министру и его супруге. Засверкали фотовспышки. Журналисты сделали несколько снимков, засняли на кинокамеры дружескую беседу лейтенанта Маккенны с президентом и премьер-министром, после чего охрана попросила представителей прессы удалиться.
— Теперь мы можем расслабиться, — пошутил президент. В ответ на протокольную шутку раздался вежливый смех.
Чейси стояла, прислонившись к стене, и с гордостью смотрела на Дерека. Никто бы не догадался, что Вашингтон не является его родным домом и что лейтенант выстоял недавно четырехчасовой парад на типичном для Вашингтона солнцепеке.
С непринужденной вежливостью он пожимал руки дипломатам, членам кабинета министров и сенаторам. Он, как положено, представился супруге секретаря Совета безопасности, с которой сидел рядом за столом в Восточном зале.
— Ты хорошо с ним поработала, — раздался голос за спиной Чейси. Обернувшись, она увидела военную форму и почти уткнулась лицом в грудь, увешанную медалями.
— Спасибо, генерал, — сказала она начальнику службы персонала.
— Он обладает природным обаянием и умом. Сильный, мужественный человек, продолжал генерал. — Ты придала ему лоска. Он мог бы сделать блестящую карьеру.
— К сожалению, он хочет уехать домой в Кентукки, — ответила Чейси с грустью в голосе.
— Что ж, Дерек Маккенна много сделал для страны. Он заслужил право на личную жизнь. Кстати, поздравляю с повышением.
— Спасибо.
— Имей в виду, что, если тебя не устроит работа в Госдепартаменте, можешь перейти ко мне. Нашу страну должны представлять сильные женщины, вроде тебя. Я многое могу предложить тебе, Чейси. Вспомни мои слова, когда освоишься в своем кабинете.
— Я запомню.
— А теперь мне надо разыскать супругу спикера, — произнес генерал, глядя на часы. — Специалисты по протоколу выдумали, что человек не может проводить весь вечер со своей собственной женой. Нужно сопровождать чужую, пока с твоей беседует кто-то еще.
— Генерал, это потому, что вы занимали на обеде пятое место, а жена спикера…
— Избавь меня от объяснений, — и генерал удалился, улыбнувшись на прощание.
Морской пехотинец в парадной форме проводил Чейси в Восточную гостиную. Среди приглашенных она была единственной женщиной без определенного ранга. Официальный обед среди стольких знаменитых и могущественных людей произвел на нее огромное впечатление. Ей не часто приходилось попадать в такую обстановку. Хрустальные канделябры сверкали, словно бриллианты, белое с золотом убранство комнаты подчеркивало элегантность черных смокингов, блеск военных медалей и роскошь вечерних дамских туалетов.
Обед традиционно состоял из семи блюд. Чейси использовала свои познания в испанском и португальском языках для общения с соседями но столу. К примеру, она перевела тост, произнесенный президентом, для членов парагвайской делегации.
— Вы имеете какое-нибудь отношение к семейству Бэнкс Бейли? — спросили ее. — К тем, что прибыли сюда на «Мейфлауэре»?
— Да, — ответила Чейси. Ей часто приходилось слышать этот вопрос.
— Но это не самые интересные сведения о Чейси, — заговорила ее соседка. — Она — главный специалист по протоколу Государственного департамента.
— В самом деле? — собеседник явно заинтересовался ею.
Его внимание было приятно Чейси. Она говорила себе, что получила все, о чем мечтала, и может наслаждаться жизнью. Но непонятная тоска гнездилась в ее душе.
На десерт подали виноград шампанских сортов, сыр и кофе. К столу подошел Дерек и пригласил ее выйти вместе с ним на балкон. Еще месяц назад Чейси принялась бы ему объяснять, что никто не имеет права покидать зал, пока не выйдут президент и другие высокопоставленные лица. Но обновленная Чейси послушалась Дерека без всяких возражений.
Она слишком по нему соскучилась.
Всего лишь день назад, по прибытии в Даллас, она передала его под опеку чиновников из Пентагона. Больше она за него не отвечала. Ей бы радоваться и отдыхать, а она не могла избавиться от чувства печали.
На балконе никого не было. Он откупорил бутылку с шампанским и наполнил два бокала.
— Где ты это взял?
— У меня есть друзья на кухне.
— У тебя всюду есть друзья.
— В этом мне везет. Они чокнулись.
— За возвращение домой, — произнес он.
— За возвращение домой.
— Ах, боже мой, Чейси, ты такая грустная! Ты же получила все, что хотела: новую работу, уважение родственников, прием в Белом доме… Меня пригласила твоя кузина Меривезер, и я готов поспорить, что на тебе сейчас не обноски.
— Так и есть.
— И я получил то, что хотел: хижину в горах, посевы в долине, парочку коров и право есть мороженое прямо из контейнера.
— Отлично.
— Так почему ты такая несчастная?
— Я не несчастная! — возразила она.
— Уинстон пытался провести тебя?
— Вовсе нет. Он был со мной очень мил. Он попросил президента позвонить моей бабушке и все ей объяснить.
— Правда? — усмехнулся Дерек.
— Да, он это сделал. Он очень приятный человек.
— Как интересно!
Дерек снова прикоснулся своим бокалом к ее.
— Мы справились.
— Я очень тебе благодарна. Он сделал глоток.
— Муж твоей кузины пытался заинтересовать меня местом в Конгрессе.
— Стефен?
— Да. Он сказал, что оно уже у меня в кармане. Я герой войны, и этого достаточно. Если я стану представителем от Кентукки, это будет значить, что мне подолгу придется жить в Вашингтоне. И я так понимаю, конечно, наезжать в Кентукки завоевывать голоса избирателей.
Чейси пристально взглянула на Дерека.
— Но ты сможешь быть полезным для страны. Ты сумеешь изменить государственную политику в лучшую сторону.
— Нет, Чейси, нет. Никто не изменит Вашингтон. Это он изменит тебя.
На западе в вечернем небе вспыхнули первые фейерверки, озарив строгий силуэт памятника Джорджу Вашингтону. Чейси взглянула на часы. Почти полночь. Внезапно она занервничала.
— Дерек, я хочу… — голос ее прервался.
— Знаю. Я хочу того же, — мягко ответил он. — Но этого не может быть, Чейси. Ты сама знаешь. Только не надо плакать, милая.
— Я не плачу.
Он преклонил перед ней колени и легонько прикоснулся тыльной стороной руки к ее щеке.
— Чейси, я всегда предупреждал тебя, что не смогу остаться.
— Я знаю, — всхлипнула она. — Ты никогда мне не лгал. Но неужели тебе не хочется, чтобы все было по-другому?
— Хочется. Но я знаю, кто я. Я — фермер. Вот кто я. Я не могу быть постоянно героем. Я не могу быть постоянно солдатом. Я не смогу стать политиком. Я не хочу играть в эти вашингтонские игры. Я хочу остаться фермером. Моя женщина будет женой фермера. А из тебя, Чейси, фермерша не получится.
Она чуть не выкрикнула, что сможет научиться сельскому труду, но поняла, что это было бы не правдой.
Чейси была горожанкой, девушкой из общества, стремящейся выбиться в люди и завоевать уважение своей семьи.
Она мужественно улыбнулась.
— Чейси, мне пора домой. Я устал, очень устал и очень постарел. Человек моего возраста не имеет права быть таким старым. Мне нужно отдохнуть. Мне нужно научиться жить нормально, а не в боевой обстановке, не в обстановке постоянного стресса. Мне нужна другая цель, кроме как только выжить. Мне поможет только дом. Для этого он и предназначен. Я должен туда вернуться.
Она ласково погладила его по щеке.
— У меня никогда не было настоящего дома, но я тебя понимаю, — ответила она. — Я знаю, чего тебе стоило подарить мне этот месяц. Спасибо, Дерек.
— Правило номер два — ничего личного.
— Извини.
Несколько минут они молча смотрели на вспыхивавшие в небе огни фейерверка. Хлопки звучали, словно далекая канонада. Он зябко поежился. Она осторожно взяла его за руку.
— Ты счастлива, Чейси?
— Я счастлива, — солгала она. — У меня прекрасная работа, моя бабушка наконец поняла, что со мной все в порядке, и поверила в меня, и я могу приступить к тому, о чем мечтала еще с колледжа.
— К чему?
— Изменять мир к лучшему.
Дерек вздохнул. Когда-то и он об этом мечтал, много лет назад. Потом понял, что человеку под силу изменить лишь небольшой кусочек этого мира, и то лишь на очень короткий срок.
Но миру нужны идеалисты и романтики с чистыми голубыми глазами. А ее глаза сияли ярче, чем звезды.
— Удачи тебе, — пожелал он.
Она понимала, что должна отпустить его. Чейси разжала пальцы и отошла от него, проводя рукой по перилам.
Мелодично и гулко зазвонили колокола Собора Святого Иоанна.
— Моя долгая служба стране закончилась, задумчиво произнес Дерек, глядя в небо. — А теперь…
Он подошел к Чейси, поставил бокал на каменный парапет и обнял ее.
— Весь месяц мне этого хотелось, — сказал он. — Всегда хотелось сделать это как следует.
И он поцеловал ее, поцеловал одновременно нежно и горячо. Он прижимался к ее губам со всевозрастающей страстью. Он наслаждался вкусом ее губ, проникая все глубже и глубже. Чейси отвечала ему с таким же самозабвением. Но, как ни прекрасен был этот поцелуй, все же и он закончился.
Медленно-медленно Дерек отстранился от нее.
Она приникла к его плечу, всей душой желая того, чтобы он вечно держал ее в объятиях, и в то же время понимая, что должна отпустить его.
— Ты заслужила это, — сказал он. — Ты столько для меня сделала.
— Это ты много сделал для меня, — ответила Чейси, стараясь, чтобы голос не выдал ее чувств.
— Прощай, Чейси. Навести меня как-нибудь, если решишь расслабиться в домашней обстановке.
— Обязательно, — тихо отозвалась она. Так просто. Так легко. Посторонний мог бы подумать, что она очень довольна тем, что напряженный месяц остался позади.
Она поправила ему галстук, но он никак на это не отреагировал. Пробормотав какие-то извинения за излишнюю горячность, Дерек исчез в Восточной гостиной.
Вот и прошел месяц. Он закончился слишком быстро, и она не нашла времени сказать ему…
— Постой, Дерек, постой!..
Она пробиралась сквозь толпу, двигавшуюся ей навстречу и направлявшуюся смотреть фейерверк. Она бежала по малиновому ковру Приемного зала, не обращая внимания на вежливые оклики морских пехотинцев:
«Мадам, вам помочь? Мадам!»
Она нарушала все нормы приличий: чтобы не снижать скорости на лестнице, подняла подол платья почти до колен.
Чейси выбежала из здания в тот момент. когда такси с обозначением «Федеральный округ Колумбия» отъехало прочь. На открытой веранде Уинстон Файрчайлд Третий беседовал с госсекретарем.
— Чейси, — обратился он к ней, целуя воздух около ее щеки, — секретарь хочет поздравить тебя с повышением.
Бэнкс Бейли почти не отреагировала на приветствие, все еще надеясь догнать Дерека. Она думала только о нем, но голос Уинстона остановил ее:
— Сегодня днем я проверял поступившие сообщения. Одно из них было от отца Дерека; он называл себя папашей. Он просил тебе напомнить о твоем обещании. Что он имел в виду?
Чейси остановилась. Она подумала о старом человеке, пережившем известие о гибели единственного сына, его возвращение и новый отъезд. Они так долго были в разлуке!
Старик так долго ждал!
— Если он позвонит снова, передайте, что я его не обманула, — спокойно произнесла она.
Чейси получила все, о чем когда-либо мечтала. Все ее дни от рассвета до заката были заполнены… очень многим. Она преподавала правила этикета дипломатам, членам кабинета министров и даже самому президенту. Она планировала важные дипломатические встречи, которые могли реально изменить мир.
Ей приходилось работать по четырнадцать часов в сутки. Ей нравилась работа. Она была слишком занята, чтобы заметить перемены в отношении к ней членов семьи. Кузины, ранее приглашавшие ее в гости только из чувства долга, теперь стали уважать ее. Дяди спрашивали у нее советов при планировании международных сделок. Даже ее бабушка сменила гнев на милость, заметив что «очень гордится» ею.
— Ты почти обручена с тем приятным молодым человеком из Госдепартамента, — сказала она Чейси.
Естественно, она имела в виду Уинстона. Он часто навещал Чейси в ее кабинете, иногда заходил просто поболтать, иногда приносил ей различные блюда из ресторана, если случалось засиживаться допоздна. При этом он никогда не делал попыток заговорить о чем-то личном или поцеловать ее. Но Чейси понимала, что это только вопрос времени. Они бы составили прекрасную молодую вашингтонскую пару.
Еще месяц назад Чейси порадовалась бы такой перспективе, но сейчас она ее не слишком привлекала.
Как-то августовским вечером Уинстон вошел в ее кабинет и принес с собой тяжелую сумку, полную писем. Эту сумку поставил ей на стол.
— Все для тебя, — объяснил он, — почтовое отделение насобирало.
Удивившись, Чейси взяла одно письмо и посмотрела на адрес.
— Это для Дерека, — поправила она.
— Вскрывай, — подсказал Уинстон. — Государственный департамент не станет разглашать его адрес.
— Я не могу. Это не мое.
— Собираешься отправить ему? Она вспомнила слова лейтенанта о том, чтобы ему не присылали рождественских поздравлений или других писем.
— Нет, пересылать не буду.
Но конверт все же вскрыла.
«Дорогой лейтенант, Вы вряд ли помните меня. Мы общались в Албани, в Нью-Йорке. Я рассказала Вам о своем сыне, больном раком. Рак положил конец его мечтам об армии. Вы согласились встретиться с ним и повезли его на военную базу, познакомили со своими друзьями, многое рассказали».
Чейси вспомнила непредвиденную задержку в аэропорту в Албани. Тогда она прождала его часа три.
— Продолжай читать, — попросил Уинстон. — Подумать только, какая доброта!
«Мой сын Джоуи умер на прошлой неделе. Я хочу, чтобы Вы знали, что день знакомства с Вами был счастливейшим в его жизни».
Чейси прослезилась и отложила письмо в сторону.
— Ну и ну, — пробормотал Уинстон.
— Я ничего такого не знала, — прошептала она, — да, это не «леди из коробки»…
— Леди из коробки?
— Просто такое выражение. Уинстон кивнул, не понимая смысла сказанного.
— Чейси, ты никогда не задумывалась, почему я такой черствый?
— Ты вовсе не черствый, — подобная самооценка удивила Чейси.
— Нет, я такой. Каждый день я изменяю судьбы миллионов людей. Я вношу пункт в список, и страна выделяет средства на интернациональную помощь. На следующий день я вношу в повестку дня делегации посещение лагеря беженцев. Голодающие люди получают помощь. Но я никогда не делаю ничего хорошего тем, кто окружает меня каждый день. Я никогда не помогу соседу, если только он не иностранец и не беженец. Я не могу по-доброму отнестись к человеку, если он не находится в тысяче миль от меня. Я грублю уборщицам, я никогда не здороваюсь со швейцарами, я не даю почтальону чаевых.
— Ты хочешь сказать, что Дерек лучше тебя?
— Он из тех людей, которые изменяю! мир вокруг себя, а не просто читают новости или смотрят телевизор. Он из тех, кто помогает ближним, тем людям, с которыми сводит его судьба.
— Но и ты делаешь людям добро!
— Назови хоть кого-нибудь.
— Я. Ты позвонил президенту и попросил его объяснить моей бабушке, что я выполняю свою работу, сопровождая Дерека.
Уинстон поправил очки.
— Чейси, я позвонил ему потому, что Дерек Маккенна пригрозил мне: если я этого не сделаю, он первым же рейсом прилетит в Вашингтон и набьет мне морду.
Девушка удивленно захлопала глазами.
— Честное слово, деточка, для Бэнкс Бейли ты на удивление непрозорлива. Этот человек любит тебя, Чейси. Он может с тобой не соглашаться, не делать того, что ты хочешь от него, может вести себя, словно мальчишка или как дикарь, и сам себе противоречить. Но он любит тебя. А это что-нибудь да значит в нашем несовершенном мире.
— Вы оба упертые, — бормотал папаша, нахлобучивая на нос очки с толстыми стеклами, чтобы изучить меню недавно открывшегося кафе в Браунсвилле. — Оба слишком упертые, чтобы признаться, что влюблены.
Дерек отрицательно покачал головой.
— Это не любовь. Увлечение. У меня просто давно не было женщины.
— Тогда почему ты ни с кем не встречаешься? Телефон вот-вот разорвется от звонков. Дамы всего штата готовы отдаться тебе.
— Меня они не интересуют.
— Вот и я говорю…
Дерек скорчил недовольную гримасу. Он не собирался обсуждать с отцом собственные слабости, но он действительно тосковал по Чейси. Тосковал так сильно, что временами был готов цепью приковать себя к дому, дабы не сесть на самолет и не отправиться в Вашингтон, чтобы просить ее выйти за него замуж.
Можно найти решение. Он мог бы продолжить службу в армии: начальник службы персонала предлагал ему место в Пентагоне.
Дерек наморщил нос.
Еще он мог поехать в Вашингтон: телевизионщики называли его имя в числе возможных кандидатов на различные посты.
Фу! Политика… Какое грязное дело…
Он мог бы предложить ей переехать в Кентукки. Но мысль о том, что Чейси обломает ногти, занимаясь тяжелой работой, представлялась ему достаточно верной.
Он тряхнул головой. Невозможно. Они были из разных миров. У них были разные представления о жизни. Уставившись в тарелку, он приказал себе забыть Чейси Бэнкс Бейли.
И тут Дерек недоуменно нахмурился.
— Пана, это что такое? — удивленно спросил он, беря тарелку в руки. Она была из китайского фарфора, с изящным орнаментом в центре и золотым ободком. — Раньше мы пользовались простой белой посудой.
— Именно, — согласился старик. — Я возьму себе гамбургер с картофелем-фри.
— Картофель фри? — удивился Дерек. — Что это?
— Жареный картофель, — отозвался папаша, взглянув на официантку. — Дерек, мальчик мой, подумают, что тебя в коровнике вырастили.
— Так и есть, — подтвердил Дерек. В конце концов, денег у них было всегда мало, крыша у дома протекала… Дерек обратил внимание на сервировку и взял самую маленькую вилку. — А это что?
— Вилка для рыбы, — объяснила официантка. — А эта — для салата, а эта — обеденная. За вашей тарелкой лежит вилка для десерта, с этой стороны — обеденная ложка и чайная ложечка…
Дерек поднялся, с шумом отодвинув кресло. Несколько человек сразу обратили на него внимание. Он огляделся по сторонам. Что-то изменилось в тех людях, которых он знал всю жизнь.
Миссис Северне, владелица винного магазина, ела жареного цыпленка — ножом и вилкой!
Нед Сенко и Джон Шерер, совладельцы табачной фермы на холмах, пили кофе из крошечных китайских чашечек, с трудом удерживая их заскорузлыми пальцами.
У окна близнецы Хучин, известные как самые закоренелые матерщинники в округе, обедали, положив на колени салфетки.
Крахмальные салфетки!
— А вот ножи, — продолжала официантка. — Я объясню вам, как пользоваться ножами.
— Мне не нужно объяснять.
— Дерек, нам всем не помешает стать немного более цивилизованными, — возразила официантка. — Она научит нас этому.
Дерек прошел на кухню. Чейси, с безукоризненно уложенными волосами, свежая и элегантная, в белоснежном переднике с собственными инициалами, специальным ножиком вырезала розы из ярко-красных помидоров.
— Когда ты приехала? — без всякого вступления спросил он.
— Всего лишь пару недель назад, — просто ответила она. — Я позвонила Вайноне, и она рассказала мне об этом месте. Уинстон одолжил мне денег, чтобы купить его.
— Почему он это сделал?
— Он сказал, что хочет хоть раз в жизни сделать что-нибудь хорошее для ближнего, с улыбкой объяснила Чейси.
— Почему, черт возьми, ты не сообщила мне, что приезжаешь? Я потерял целых две недели жизни. Мы оба потеряли.
— Я не была уверена в том, что тебе понравится мое решение. Это ко многому обязывает, когда женщина вот так вторгается в твою жизнь. Это гораздо больше, чем просто вручить номер телефона.
— Обязывает?
— Это ответственность, от которой ты устал, — пояснила Чейси.
Он закрыл глаза.
— Чейси, ты нужна мне, — хрипло произнес Дерек. — Мне трудно признавать это, трудно с этим согласиться, но ты нужна мне.
— Так, значит, все в порядке? То, что я здесь?
— Ты, по крайней мере, сохранила за собой квартиру и работу? Она кивнула.
— Если бы ничего не получилось… — голос ее задрожал.
— Не сомневайся. Ты знаешь, что я за человек. Простой, очень простой. Если я говорю тебе, что хочу, чтобы ты осталась, значит, так и нужно сделать.
— Надеюсь, ты прав. Моя кузина Меривезер считает, что я сошла с ума. Моя бабушка осудила меня и сказала, что всегда знала ничего путного из меня не выйдет.
— Тебе не все равно?
— Считаешь, что мне не стоит переживать?
— Не стоит. По крайней мере, не так сильно. Потому что я люблю тебя, — ответил он и поцеловал ее со всей страстью, на которую только был способен. — Ты из тех женщин, что умеют любить и нуждаются в любви. Любовь значит больше, чем положение в обществе. А твоя любовь здесь, Чейси. Здесь твой дом.
Он прижал ее руку к своей груди. Она почувствовала биение его сердца.
— Кроме того, — продолжал Дерек, — отец всегда запрещал мне приводить в дом женщину, если я не намерен на ней жениться. А я очень серьезно отношусь к его напутствиям. Ты выйдешь за меня замуж, Чейси?
— А папа разрешит? — спросила Чейси. — Мы ведь с тобой часто ругаемся и, как он выражается, оба «упертые».
— Мы будем развлекать его своими ссорами, — улыбнулся Дерек.
— Не будем. Ему не понравится, что мы спорим.
— Ничего. Он считает нас… — Дерек прервался, осознав, что они снова начинают спор! — Чейси, я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя.
— Пусть это длится вечно. Мы поженимся.
— Поженимся, — повторила она, наслаждаясь силой и простотой этого слова.
Дверь кухни отворилась. В проеме, скрестив руки на груди, стоял папаша; он улыбался, любуясь на обнимающуюся молодую парочку.
— Эй вы, голубки! Вас не затруднит подать мне обед?
Дерек, оторвавшись от Чейси, схватил со стола пакет с чипсами, вручил его отцу и снова закрыл дверь.
— Романтика моему старику не свойственна, — добродушно хмыкнул он. Чейси приподняла одну бровь.
— Ты — главный романтик в семье?
— Конечно, — ответил Дерек и легонько поцеловал ее в уголок рта. — Теперь каждый наш день станет поэмой.
Чейси выскользнула из его рук, взяла со стола блокнот и карандаш, а затем вручила ему, лукаво улыбаясь.
— Нет, милая, моя поэзия не нуждается в карандаше и бумаге, — ответил ей Дерек Маккенна.
С этими словами он снова приник к ее губам. Поцелуй был тем самым сонетом, который простой лейтенант сложил для прекрасной леди.