Она чуть было не прижала записку к груди, но успела остановиться. Что же это такое — ведет себя как влюбленная школьница, впервые получившая записку от приятеля.
Звонок телефона весьма кстати прервал ее мысли, и она с облегчением схватила трубку.
— Ой вэй, что это за ужасы мне рассказали? Неужели на тебя действительно напали прошлой ночью? — выпалила Мириам. — С тобой все в порядке? А этот гонифф — он за решеткой?
— Я в порядке, а он в участке. Это был мистер Гарднер.
— Тот самый пройдоха подрядчик? Я должна была догадаться. Я его сразу невзлюбила. У него такой… скользкий взгляд. А что с мишками? Он до них не добрался?
— Нет. К тому же он заявляет, что прошлой ночью в мастерской был кто-то другой. Твердит, что не кромсал мишек, хотя и собирался вымазать их краской.
Дженни не понадобилось особое знание идиша, чтобы понять, что Мириам посылает Гарднеру проклятия. Чуть-чуть успокоившись, Мириам спросила:
— А ты ему веришь — ну, что не он порезал тех мишек?
— Не знаю…
— Мне все это не нравится, Дженни.
— Я тоже не в восторге, Мириам, — сухо отозвалась Дженни.
— А что говорит Рейф?
— Да он молчит. Вообще, нужно признать, он вел себя замечательно. Не стал вытряхивать из меня душу за то, что я среди ночи оказалась в мастерской.
— А он как считает — этот гонифф Гарднер врет?
— По его мнению, второй негодяй может шататься где-то рядом.
— На кой черт тогда нужна система сигнализации? — возмутилась Мириам.
— Боюсь, тут есть часть и моей вины, — удрученно сказала Дженни. — В качестве шифра я использовала дату своего рождения. Мистеру Гарднеру не составило труда узнать, когда я родилась. Он попытался открыть — и попал в точку.
— Мне казалось, ты сменила шифр.
— Верно. До этого я использовала свое имя. Укладывая меня в постель вчера ночью, Рейф прочел мне лекцию на эту тему. Теперь-то я придумаю шифр, который будет не просто угадать.
— Рейф уложил тебя в постель? Похоже, хоть что-то хорошее из этой суматохи вышло, — заметила Мириам.
— Он был просто очень добр ко мне.
— Ну, разумеется. А гора Вашингтон — просто скромный пригорок, — насмешливо заметила Мириам. — Неужто ваши с Рейфом проблемы еще не закончились? Ты, конечно, можешь сказать, что я слишком любопытна и сую нос не в свое дело…
— Ты слишком любопытна и суешь нос не в свое дело, — с чувством отозвалась Дженни, зная наверняка, что подруга поймет ее и не обидится.
— …но я все равно считаю, что тебе пора прекратить все это и следовать голосу сердца.
Совет Мириам, конечно, хорош, размышляла, повесив трубку, Дженни, но все далеко не так просто. Да, Рейф вчера ночью искренне тревожился за нее и радовался, что с ней все в порядке, но он обращался с ней как с сестрой или с ребенком, когда укладывал в постель. Разве так ведет себя влюбленный мужчина? А откуда ей знать? Рядом с ней никогда не было влюбленного мужчины, так что опыта у нее никакого. Что касается Рейфа, она блуждала в потемках.
Когда Рейф вчера ночью, в мастерской, прижал ее к себе, ей почудилось что-то новое в его объятиях. Чувство другого уровня. Может, любовь?
Этого Дженни не знала. Но она точно знала, что не может сидеть в спальне и копаться в мыслях целый день. И так уже пошла вторая половина субботы.
Она приняла душ, вымыла волосы и, чтобы поднять себе настроение, надела длинную ярко-красную рубашку из мягчайшего вельвета на кнопках. К рубашке нашлись и подходящие черные брюки. Прежде чем спуститься на первый этаж, она спрятала записку Рейфа в потайном кармашке своей сумочки, рядышком с кулоном, который он подарил ей на свадьбу.
На втором этаже она заскочила в кухоньку рядом с гостиной, выпила чашку кофе и лишь затем спустилась на первый. Едва она направилась к двери в ресторан, как на пороге появились Чак и Синди. Поход в библиотеку был завершен. С ними вошел и Рейф.
— А потом дракон начал плеваться огнем, и мышке пришлось убежать, чтобы не сгореть живьем, — говорила Синди. — Папочка, ты меня не слушаешь?
— Конечно, слушаю, — отозвался Рейф, хоть и слегка рассеянно. — Я тебя всегда слушаю.
— Ладно. А потом мышка… Ой, подожди, я забыла, где остановилась. О чем я рассказывала?
— Ты мне рассказывала историю, которую услышала в библиотеке.
— Мы ее даже смотрели! Там была настоящая сказочница, и у нее были на руках такие игрушки — дракон и мышка. Она рассказывала и показывала. Это было очень впечатляюще!
— Похоже на то. Остальное расскажешь попозже, ладно? А сейчас беги-ка умойся перед обедом, детка.
Синди умчалась. Рейф обернулся и увидел Дженни, топтавшуюся на пороге.
— А вот и ты, — сказал он. — Как раз вовремя. Хьюго приготовил для нас нечто особенное.
— По какому случаю? — спросила Дженни.
— По случаю поимки распоследнего мерзавца, который на вас напал, — ответил вместо Рейфа Клубень.
— Да, но еще один распоследний мерзавец, возможно, разгуливает на свободе, — мрачно вставил Рейф. — Гарднер утверждает, что не резал мишек. По его словам, это мог сделать только какой-то извращенец.
— Не произносите у меня на кухне таких слов, — испуганно заявил Хьюго и принялся так яростно орудовать ложкой, что едва не ошпарил Рейфа кипящей подливой.
— Кто ж это мог так низко пасть, чтобы отрезать лапки у плюшевых мишек?! — не унимался Клубень.
— Не знаю, — покачала головой Дженни. — Но как только его отыщут, я лично оторву ему руки и посмотрю, как это негодяю понравится! — воинственно заявила она.
— Тебе придется встать в очередь, — возразил Рейф, увильнув от половника Хьюго. — Первым до этого парня доберусь я!
Дженни краешком глаза заметила, что Хьюго с прежним пылом сосредоточенно размешивает соус — так, что брызги летят во все стороны.
— Ты вырвешь ему руки, а я — ноги, — закончил Чак.
— Я в доле, приятель, — проговорил Клубень. — Эй, Хьюи, в чем дело? Ты что-то позеленел.
— Все эти разговоры о насилии плохо действуют на мою впечатлительную натуру, — вспыхнув, пробормотал Хьюго.
Синди вернулась из ванной, разговор перешел на другую тему, и вся семья отправилась за обеденный стол. К удивлению Дженни, Рейф придержал для нее стул. Ее тронула такая старомодная учтивость.
Хьюго, с пылающими щеками, внес в комнату свое фирменное блюдо.
— Pot-au-feu[4] с артишоками, — объявил он.
— Горшок с огнем[5], — перевел Клубень. — Похоже, сегодня ты переборщил с огнем. Здорово же тебя тронул наш разговор, если ты спалил свое знаменитое жаркое, Хьюи. Ну, ничего, ничего, не тушуйся. — Клубень потрепал по плечу Хьюго, который, казалось, был на грани истерики. — Можешь возвращаться на кухню, я сам подам. А то спалишь что-нибудь еще.
Хьюго, побагровев, вышел из столовой. У него не хватило сил даже на то, чтобы по обыкновению возмущенно фыркнуть.
— Наверное, мне не стоит так уж к нему цепляться, — с виноватым видом кивнул Клубень в сторону закрывавшего дверь Хьюго. — Но я просто не могу удержаться. Что-то в нем такое… Вот, пожалуйста, Дженни. — Он протянул первую тарелку с жарким.
Дженни опустила тарелку на стол. Потом моргнула, присмотрелась…
— Кажется, я в самом деле схожу с ума… — пробормотала она. — Это так похоже на… — Она вилкой убрала кусочек морковки, лук и подливку. — Да нет же, так и есть! — Она подняла вверх крошечную лапку от мишки, всего каких-нибудь два дюйма длиной. Она узнала этот мягкий мохер цвета меда. Один из мишек, изуродованных два дня назад, был сшит из такого же. — Это лапка одного из моих мишек!
— Хьюго, вернись! — коротко крикнул Рейф. Шеф-повар мгновенно очутился у стола, и Рейф спросил ледяным тоном:
— Не потрудишься ли объяснить, каким образом это попало в твое жаркое?
— Это я нашла, — пропела с другого конца стола Синди.
— Где? — спросил у нее Рейф.
— В комнате Хьюго. Той, которую он называет солянкой.
— Solaire. «Солнечная» по-французски, — расшифровал Рейф выговор дочери. Так Хьюго называл большую кладовку со стеклянной, выходившей на юг стеной, где он держал свои кулинарные книги.
— Да, я это там нашла и положила на стол в кухне, — продолжала Синди.
— А я был очень расстроен. Я подумал, что это сосиска. И положил в кастрюлю. Да, тогда все понятно, — поспешно сказал Хьюго и повернулся, чтобы сбежать.
— Ничего не понятно. Каким образом лапка от мишки Дженни оказалась в твоей кладовке, Хьюго? — В голосе Рейфа был лед.
Хьюго, казалось, сейчас рассыплется, как песочный замок под натиском мощной волны.
— Я сделал это ради кухни, — заныл он. — Мне нужна большая кухня! Я заслуживаю большой кухни и большой славы! — Глаза его засверкали фанатичным огнем. — Так было бы правильно. И честно. Я сделал то, что должен был.
— А что конкретно ты сделал, Хьюго? — повысил голос Рейф.
— То, что нужно было сделать. Я был уверен, что, когда Дженни за вас выйдет замуж, она отдаст вам амбар. Но этого не произошло. Она не сдавалась. Я понял, что кто-то хочет того же, что и я. Кто-то ей мешает. Но они действовали слишком медленно. Я знаю, она любит мишек точно так же, как я люблю свои прекрасные медные французские кастрюли. Вот я и уничтожил их. Чтобы она закрыла фирму и продала амбар вам, Рейф. — Хьюго обернулся к Рейфу, умоляя понять его. — Вы же тоже хотели расширить ресторан!
— И тогда у Хьюго была бы новая кухня и банкетный зал, — пробормотал Рейф, по кусочкам складывая всю картину.
— Точно, точно. — Хьюго упал на свободный стул, уставился безумным взглядом в пространство и невнятно залепетал:
— Все это ради кухни, все ради нее. Вы же понимаете, правда? Я это сделал ради кухни. Ради Кухни…
— Рейф, нам нужно поговорить. — Прошло уже много часов с тех пор, как полиция увезла Хьюго. Уже много часов Рейф не показывался из своего кабинета, который Дженни в конце концов отыскала — не без помощи Чака.
Она закрыла за собою дверь, встреченная холодным, отчужденным взглядом Рейфа. Наверное, он во всем винит меня, подумала Дженни. Из-за ее отказа продать амбар у Хьюго крыша поехала, и теперь Рейфу придется искать себе другого шеф-повара. А Хьюго, несмотря ни на что, был непревзойденным мастером своего дела и бесценным помощником в ресторане. А теперь его нет.
— Тебе не кажется, что нам стоит все это обсудить? — спросила она.
— Нет. — Выражение его лица было таким же холодным, как и тон.
— Ну а мне кажется, стоит. — Но для Дженни оказалось непросто вести беседу, в которой Рейф не желал принимать участия. Она попала в тупик. — Ты так и будешь здесь сидеть будто каменный сфинкс? — Отчаяние прорвалось в ней криком.
— Я вовсе не каменный! — рявкнул он в ответ.
— Наконец-то, хоть какой-то отклик, — одобрительно кивнула она. — Значит ли это, что ты уже в состоянии рассказать мне, что с тобой творится? Почему ты замкнулся в себе? Конечно, я понимаю, что Хьюго тебе здорово помогал и что его потеря тебя расстроила…
— Значит, ты ничего не понимаешь! — со злостью прервал ее Рейф.
— Что ж, отлично, — бросила она. — Может, объяснишь все сам?
— Я чувствую себя виновным в том, что произошло.
— Ты? Господи, с какой стати?
— Хьюго работал у меня. Я обязан был заметить, что мой шеф-повар не в себе. Я считал его вспыльчивым, но никогда не думал, что он способен на такое. А ты могла пострадать оттого, что я не заметил состояния своего повара. Что, если бы Хьюго решил расправиться с тобой, а не с твоими мишками?
Вот оно что!
— Тебе никто никогда не говорил, что у тебя чересчур развито чувство ответственности?
— Да, один-два раза говорили, — буркнул Рейф. Ему говорила об этом Сюзан, уже смертельно больная. Она тогда очень спокойно сказала, что он не должен винить себя в ее болезни. Ты не можешь нести ответственность за то, что у меня лейкемия, сказала тогда Сюзан. Но он решил, что она его просто утешает. Впрочем, Дженни не похожа на Сюзан. Дженни никогда не пыталась говорить ему только приятное. Она всегда говорила правду. Напрямик, без обиняков.
Дженни, положив ладони на стол, как это, она помнила, однажды сделал он, наклонилась и заглянула ему в глаза.
— Никто, кроме самого Хьюго, не виноват в случившемся, — четко произнесла она. — Ну, может, еще его друг из Южного Бронкса — тот, что помог ему отключить сигнализацию. Но ты тут точно ни при чем. С таким же успехом ты мог бы сказать, что вина полностью лежит на мне. Если бы я согласилась продать тебе амбар, ты расширил бы ресторан, а Хьюго остался бы при тебе.
— Не говори глупостей.
— Только если и ты не будешь…
Он поднял на нее глаза, и Дженни окунулась в их синеву, жалея, что не в силах проникнуть в его чувства.
Неожиданный стук в дверь отвлек их.
— Прошу прощения за беспокойство, — сказал Чак, — но Синди ждет вас обоих с поцелуем на сон грядущий.
Дженни увела Синди наверх сразу после истерического припадка Хьюго, и малышка не видела, как того забирали в участок. Поскольку Хьюго и раньше плакал в присутствии Синди, например, над испорченным суфле, то вид заливающегося слезами шеф-повара не очень удивил ее.
Синди поджидала их на этот раз без привычной «Спящей красавицы» в руках.
— Знаете, откуда берутся дети? — воскликнула она. — Я знаю! Дедушка сегодня взял для меня книжку в билетеке. — Она с восторгом продемонстрировала им книгу. — И я на день рождения хочу сестричку, понятно?
Рейф и Дженни неуверенно переглянулись.
— Вы что, не знаете, как сделать лялю? — выпалила Синди. — Папочка, ну ты же не забыл, правда? Ведь я когда-то тоже была лялей, помнишь?
— Ага, и в те времена была куда спокойнее, — буркнул Рейф, заливаясь темным румянцем.
— Мамочка и папочка для этого должны любить друг друга. Вы ведь любите друг друга, а? — Тактика допроса Синди, как и в день знакомства, заставила Дженни снова вспомнить об испанской инквизиции. — Ну так любите?
Рейф кивнул.
Дженни последовала его примеру, хоть и подозревала, что из них двоих искренна была лишь она.
— Вот и отлично, — удовлетворенно сказала Синди. — Так не забудьте. Маленькую лялю. Сестричку. А если будет мальчик, отдадите обратно, — радостно предупредила Синди.
Когда они наконец уложили малышку спать и перешли из ее спальни в гостиную, Дженни остановила Рейфа:
— Я понимаю, ты с ней согласился, только чтобы не расстраивать…
— Я люблю тебя, — хрипло признался Рейф. — Я хочу, чтобы у нас был настоящий брак.
Если бы у него неожиданно выросли крылья и он бы взмыл под небеса — и тогда Дженни не была бы поражена сильнее.
— Нам нужно наконец распрощаться с прошлым, — продолжал Рейф. — Самым трудным будет научиться снова надеяться и верить, но, на мой взгляд, это будут не напрасные усилия. И ты, и я — мы с тобой натерпелись в жизни. Но это не значит, что нам осталось только плакать в подушку. Наверное, стоит взглянуть на все иначе.
— То есть?
— Скажем так — свою долю страданий мы уже получили, и теперь настало время для радости. Мы заслуживаем счастья. И мы не повинны в том, что с нами случилось в прошлом. Никто из нас, Дженни.
— Я всегда считала, что из-за меня… — слабым шепотом призналась Дженни, — что отец бросил нас из-за меня.
— А я считал, что Сюзан умерла из-за меня.
— Но ведь она умерла от лейкемии, Рейф. Ты ничего не мог поделать.
— А ты ничего не могла поделать, чтобы заставить твоего отца остаться. Он был эгоистом до мозга костей. В противном случае он никогда бы не бросил тебя. Дело было не в тебе, ты понимаешь? Все дело было в нем. И только в нем.
По щекам Дженни струились слезы, и она лишь в этот миг поняла, как нужно ей было услышать то, что сейчас сказал Рейф. Что ее вины здесь не было. А значит, она все-таки достойна любви.
Рейф, вытирая слезы с ее лица, сказал:
— Вместо того чтобы прятать голову под крыло только потому, что жизнь обошлась с нами круто, мы могли бы решить раз и навсегда, что получили свое с лихвой и худшее позади. А впереди нас ждет только прекрасное. Что скажешь?
— Скажу, что люблю тебя, Рейф Мерфи.
— Я так рад, миссис Мерфи. Его улыбке нет равных в мире, подумала Дженни, как завороженная глядя на него.
Он взял ее за руку и скомандовал:
— Теперь пойдем!
— Куда?
— Медовый месяц начинается. С некоторым опозданием, тебе не кажется?
Дженни молча кивнула в знак согласия. На третьем этаже Рейф подхватил ее на руки, но, слава Богу, не перекинул через плечо, как уже сделал однажды.
— Что ты делаешь? — воскликнула она.
— Переношу тебя через порог. Все должно быть по правилам, — объяснил он, осторожно опуская ее на кровать.
— Так-таки и все? — расцвела она улыбкой. — Собираешься следовать всем традициям медового месяца?
— Всем до единой. Но сначала мы избавимся вот от этого… — он скинул свернутую перину на пол. — А потом избавимся от этого… — он принялся расстегивать кнопки ее рубашки, нарочито медленно, продлевая и усиливая предвкушение и сладкое ожидание.
— Тогда уж и от этого тоже нужно избавиться, — пробормотала она, старательно расстегивая пуговицы на его рубашке.
Руки их переплелись, запутались, и вся процедура закончилась хохотом. А потом Рейф склонился, чтобы поцеловать ее, и Дженни, уже падая на кровать, потянула его за собой.
Его поцелуй был полон страсти, как всегда, только на этот раз смешанной с глубочайшей нежностью. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй говорили о его любви к ней. Для Дженни его ласки казались шоколадным лакомством, которое она попробовала после долгих лет воздержания. Только лучше. Нет, ей не с чем было сравнить это наслаждение. Раньше ей казалось, что ничего не может быть лучше на свете, чем их поцелуи в ее мастерской. Но она ошибалась. Теперь, когда она могла не скрывать свою любовь, когда она верила, что он всегда останется рядом, что он тоже любит ее, их близость стала для нее неизмеримо прекраснее.
Он прошептал ее имя, признаваясь в пылкой любви, соблазняя ее тысячами восхитительных обещаний. Сбросил с нее расстегнутую рубашку. Щелкнул застежкой бюстгальтера, покрывая бесчисленными поцелуями шею, ключицы, плечи.
— Ты прекрасна, — хрипло сказал он. — Когда я увидел тебя в первый раз, то подумал…
— Что я слегка спятившая особа с плюшевым мишкой в руках вместо оружия, — вставила она с кривоватой усмешкой.
— Нет. — В наказание Рейф оставил на ее губах поцелуй. — Я подумал, что ты — Венера в голубых джинсах.
— Правда? Он кивнул.
— Но зачем рассказывать, что я чувствую, если я могу показать… — Склонившись над ней, он осыпал поцелуями ее грудь, затопил ее ласками.
На этот раз в его страсти не было поспешной горячности, как будто он наконец понял, что впереди у них целая жизнь и он успеет насладиться и плавными линиями плеч, и изгибом губ или мочки уха… И Дженни, купаясь в чувственном удовольствии, не оставляла без ответа ни одну из его ласк.
Она сама не заметила, как нега прелюдии перешла в острую жажду близости. Оставшаяся одежда так же незаметно для нее исчезла. Каждым прикосновением Рейф поднимал ее на новую ступеньку вожделения, так что, когда он наконец проник в нее, она не сдержала удовлетворенного крика. Его толчки переполняли ее счастьем, и горячая волна, зарождаясь глубоко внутри, неотвратимо захлестывала с головой, добираясь до каждой клеточки, до каждого нервного окончания. Она льнула к нему, как будто пытаясь раствориться в нем полностью, пока эта все нарастающая волна не унесла ее в пределы по ту сторону сознания…
Дженни зарылась лицом в шею Рейфа, размякнув от наслаждения, греясь в лучах истомы. Блаженствуя, она прижалась губами к жилке на его шее, отмечая постепенно успокаивающийся пульс. Лихорадочное биение страсти переходило в ровный ритм удовлетворения.
— Знаешь, а я ведь так и не сделала тебе свадебный подарок, — тихонько проговорила Дженни. Рейф кончиком пальца приподнял ее подбородок и заглянул в глаза.
— Только что сделала, — сверкнув своей дьявольски белозубой улыбкой, заверил ее Рейф.
— Я серьезно.
— И я. — В его глазах появился уже знакомый ей манящий блеск.
Она подняла руку, чтобы остановить его поцелуи, от которых теряла способность мыслить.
— Я хочу в качестве свадебного подарка отдать тебе свой дом. Ты сможешь пусть по-другому, но расширить ресторан. В конце концов, я купила участок ради амбара, а не ради дома. Если мы перепланируем участок — так, чтобы можно было подъезжать со стороны амбара, — то квалифицированный архитектор наверняка сможет объединить два дома в один.
— Дженни, я не могу принять… Она прижала палец к его губам:
— Шш. Считай, что это подарок нашим детям.
— Нашим де-е-тям? Мне это нравится.
— Мне тоже. И еще… Что бы там ни говорила Синди, если это будет мальчик, он останется с нами.
— А ты со мной… всегда рядом… в моих объятиях, — шепнул Рейф, с нежностью целуя ее. — Ну, ты хочешь еще что-нибудь сказать, прежде чем мы примемся за создание наших детей?
— Раз уж ты об этом заговорил, — протянула она, окинув комнату поверх его плеча многозначительным взглядом, — мне нужен туалетный столик, два-три стула. Стоит, наверное, повесить хоть несколько картин на стены. У меня есть акварели, они будут бесподобно смотреться с голубым ковром. А Задира будет бесподобно смотреться на трюмо, — добавила она, улыбаясь от счастья. Теперь дом Рейфа стал казаться ей действительно ее домом.
— По-моему, Задира еще слишком мал, чтобы наблюдать сцены, которые я задумал для этой постели, — прошептал Рейф.
— Вот как? — Дженни расплылась в чувственной улыбке.
— Именно, — заверил он и поспешил еще и еще раз показать ей, как сильно он ее любит. И — навсегда.
Звонок телефона весьма кстати прервал ее мысли, и она с облегчением схватила трубку.
— Ой вэй, что это за ужасы мне рассказали? Неужели на тебя действительно напали прошлой ночью? — выпалила Мириам. — С тобой все в порядке? А этот гонифф — он за решеткой?
— Я в порядке, а он в участке. Это был мистер Гарднер.
— Тот самый пройдоха подрядчик? Я должна была догадаться. Я его сразу невзлюбила. У него такой… скользкий взгляд. А что с мишками? Он до них не добрался?
— Нет. К тому же он заявляет, что прошлой ночью в мастерской был кто-то другой. Твердит, что не кромсал мишек, хотя и собирался вымазать их краской.
Дженни не понадобилось особое знание идиша, чтобы понять, что Мириам посылает Гарднеру проклятия. Чуть-чуть успокоившись, Мириам спросила:
— А ты ему веришь — ну, что не он порезал тех мишек?
— Не знаю…
— Мне все это не нравится, Дженни.
— Я тоже не в восторге, Мириам, — сухо отозвалась Дженни.
— А что говорит Рейф?
— Да он молчит. Вообще, нужно признать, он вел себя замечательно. Не стал вытряхивать из меня душу за то, что я среди ночи оказалась в мастерской.
— А он как считает — этот гонифф Гарднер врет?
— По его мнению, второй негодяй может шататься где-то рядом.
— На кой черт тогда нужна система сигнализации? — возмутилась Мириам.
— Боюсь, тут есть часть и моей вины, — удрученно сказала Дженни. — В качестве шифра я использовала дату своего рождения. Мистеру Гарднеру не составило труда узнать, когда я родилась. Он попытался открыть — и попал в точку.
— Мне казалось, ты сменила шифр.
— Верно. До этого я использовала свое имя. Укладывая меня в постель вчера ночью, Рейф прочел мне лекцию на эту тему. Теперь-то я придумаю шифр, который будет не просто угадать.
— Рейф уложил тебя в постель? Похоже, хоть что-то хорошее из этой суматохи вышло, — заметила Мириам.
— Он был просто очень добр ко мне.
— Ну, разумеется. А гора Вашингтон — просто скромный пригорок, — насмешливо заметила Мириам. — Неужто ваши с Рейфом проблемы еще не закончились? Ты, конечно, можешь сказать, что я слишком любопытна и сую нос не в свое дело…
— Ты слишком любопытна и суешь нос не в свое дело, — с чувством отозвалась Дженни, зная наверняка, что подруга поймет ее и не обидится.
— …но я все равно считаю, что тебе пора прекратить все это и следовать голосу сердца.
Совет Мириам, конечно, хорош, размышляла, повесив трубку, Дженни, но все далеко не так просто. Да, Рейф вчера ночью искренне тревожился за нее и радовался, что с ней все в порядке, но он обращался с ней как с сестрой или с ребенком, когда укладывал в постель. Разве так ведет себя влюбленный мужчина? А откуда ей знать? Рядом с ней никогда не было влюбленного мужчины, так что опыта у нее никакого. Что касается Рейфа, она блуждала в потемках.
Когда Рейф вчера ночью, в мастерской, прижал ее к себе, ей почудилось что-то новое в его объятиях. Чувство другого уровня. Может, любовь?
Этого Дженни не знала. Но она точно знала, что не может сидеть в спальне и копаться в мыслях целый день. И так уже пошла вторая половина субботы.
Она приняла душ, вымыла волосы и, чтобы поднять себе настроение, надела длинную ярко-красную рубашку из мягчайшего вельвета на кнопках. К рубашке нашлись и подходящие черные брюки. Прежде чем спуститься на первый этаж, она спрятала записку Рейфа в потайном кармашке своей сумочки, рядышком с кулоном, который он подарил ей на свадьбу.
На втором этаже она заскочила в кухоньку рядом с гостиной, выпила чашку кофе и лишь затем спустилась на первый. Едва она направилась к двери в ресторан, как на пороге появились Чак и Синди. Поход в библиотеку был завершен. С ними вошел и Рейф.
— А потом дракон начал плеваться огнем, и мышке пришлось убежать, чтобы не сгореть живьем, — говорила Синди. — Папочка, ты меня не слушаешь?
— Конечно, слушаю, — отозвался Рейф, хоть и слегка рассеянно. — Я тебя всегда слушаю.
— Ладно. А потом мышка… Ой, подожди, я забыла, где остановилась. О чем я рассказывала?
— Ты мне рассказывала историю, которую услышала в библиотеке.
— Мы ее даже смотрели! Там была настоящая сказочница, и у нее были на руках такие игрушки — дракон и мышка. Она рассказывала и показывала. Это было очень впечатляюще!
— Похоже на то. Остальное расскажешь попозже, ладно? А сейчас беги-ка умойся перед обедом, детка.
Синди умчалась. Рейф обернулся и увидел Дженни, топтавшуюся на пороге.
— А вот и ты, — сказал он. — Как раз вовремя. Хьюго приготовил для нас нечто особенное.
— По какому случаю? — спросила Дженни.
— По случаю поимки распоследнего мерзавца, который на вас напал, — ответил вместо Рейфа Клубень.
— Да, но еще один распоследний мерзавец, возможно, разгуливает на свободе, — мрачно вставил Рейф. — Гарднер утверждает, что не резал мишек. По его словам, это мог сделать только какой-то извращенец.
— Не произносите у меня на кухне таких слов, — испуганно заявил Хьюго и принялся так яростно орудовать ложкой, что едва не ошпарил Рейфа кипящей подливой.
— Кто ж это мог так низко пасть, чтобы отрезать лапки у плюшевых мишек?! — не унимался Клубень.
— Не знаю, — покачала головой Дженни. — Но как только его отыщут, я лично оторву ему руки и посмотрю, как это негодяю понравится! — воинственно заявила она.
— Тебе придется встать в очередь, — возразил Рейф, увильнув от половника Хьюго. — Первым до этого парня доберусь я!
Дженни краешком глаза заметила, что Хьюго с прежним пылом сосредоточенно размешивает соус — так, что брызги летят во все стороны.
— Ты вырвешь ему руки, а я — ноги, — закончил Чак.
— Я в доле, приятель, — проговорил Клубень. — Эй, Хьюи, в чем дело? Ты что-то позеленел.
— Все эти разговоры о насилии плохо действуют на мою впечатлительную натуру, — вспыхнув, пробормотал Хьюго.
Синди вернулась из ванной, разговор перешел на другую тему, и вся семья отправилась за обеденный стол. К удивлению Дженни, Рейф придержал для нее стул. Ее тронула такая старомодная учтивость.
Хьюго, с пылающими щеками, внес в комнату свое фирменное блюдо.
— Pot-au-feu[4] с артишоками, — объявил он.
— Горшок с огнем[5], — перевел Клубень. — Похоже, сегодня ты переборщил с огнем. Здорово же тебя тронул наш разговор, если ты спалил свое знаменитое жаркое, Хьюи. Ну, ничего, ничего, не тушуйся. — Клубень потрепал по плечу Хьюго, который, казалось, был на грани истерики. — Можешь возвращаться на кухню, я сам подам. А то спалишь что-нибудь еще.
Хьюго, побагровев, вышел из столовой. У него не хватило сил даже на то, чтобы по обыкновению возмущенно фыркнуть.
— Наверное, мне не стоит так уж к нему цепляться, — с виноватым видом кивнул Клубень в сторону закрывавшего дверь Хьюго. — Но я просто не могу удержаться. Что-то в нем такое… Вот, пожалуйста, Дженни. — Он протянул первую тарелку с жарким.
Дженни опустила тарелку на стол. Потом моргнула, присмотрелась…
— Кажется, я в самом деле схожу с ума… — пробормотала она. — Это так похоже на… — Она вилкой убрала кусочек морковки, лук и подливку. — Да нет же, так и есть! — Она подняла вверх крошечную лапку от мишки, всего каких-нибудь два дюйма длиной. Она узнала этот мягкий мохер цвета меда. Один из мишек, изуродованных два дня назад, был сшит из такого же. — Это лапка одного из моих мишек!
— Хьюго, вернись! — коротко крикнул Рейф. Шеф-повар мгновенно очутился у стола, и Рейф спросил ледяным тоном:
— Не потрудишься ли объяснить, каким образом это попало в твое жаркое?
— Это я нашла, — пропела с другого конца стола Синди.
— Где? — спросил у нее Рейф.
— В комнате Хьюго. Той, которую он называет солянкой.
— Solaire. «Солнечная» по-французски, — расшифровал Рейф выговор дочери. Так Хьюго называл большую кладовку со стеклянной, выходившей на юг стеной, где он держал свои кулинарные книги.
— Да, я это там нашла и положила на стол в кухне, — продолжала Синди.
— А я был очень расстроен. Я подумал, что это сосиска. И положил в кастрюлю. Да, тогда все понятно, — поспешно сказал Хьюго и повернулся, чтобы сбежать.
— Ничего не понятно. Каким образом лапка от мишки Дженни оказалась в твоей кладовке, Хьюго? — В голосе Рейфа был лед.
Хьюго, казалось, сейчас рассыплется, как песочный замок под натиском мощной волны.
— Я сделал это ради кухни, — заныл он. — Мне нужна большая кухня! Я заслуживаю большой кухни и большой славы! — Глаза его засверкали фанатичным огнем. — Так было бы правильно. И честно. Я сделал то, что должен был.
— А что конкретно ты сделал, Хьюго? — повысил голос Рейф.
— То, что нужно было сделать. Я был уверен, что, когда Дженни за вас выйдет замуж, она отдаст вам амбар. Но этого не произошло. Она не сдавалась. Я понял, что кто-то хочет того же, что и я. Кто-то ей мешает. Но они действовали слишком медленно. Я знаю, она любит мишек точно так же, как я люблю свои прекрасные медные французские кастрюли. Вот я и уничтожил их. Чтобы она закрыла фирму и продала амбар вам, Рейф. — Хьюго обернулся к Рейфу, умоляя понять его. — Вы же тоже хотели расширить ресторан!
— И тогда у Хьюго была бы новая кухня и банкетный зал, — пробормотал Рейф, по кусочкам складывая всю картину.
— Точно, точно. — Хьюго упал на свободный стул, уставился безумным взглядом в пространство и невнятно залепетал:
— Все это ради кухни, все ради нее. Вы же понимаете, правда? Я это сделал ради кухни. Ради Кухни…
— Рейф, нам нужно поговорить. — Прошло уже много часов с тех пор, как полиция увезла Хьюго. Уже много часов Рейф не показывался из своего кабинета, который Дженни в конце концов отыскала — не без помощи Чака.
Она закрыла за собою дверь, встреченная холодным, отчужденным взглядом Рейфа. Наверное, он во всем винит меня, подумала Дженни. Из-за ее отказа продать амбар у Хьюго крыша поехала, и теперь Рейфу придется искать себе другого шеф-повара. А Хьюго, несмотря ни на что, был непревзойденным мастером своего дела и бесценным помощником в ресторане. А теперь его нет.
— Тебе не кажется, что нам стоит все это обсудить? — спросила она.
— Нет. — Выражение его лица было таким же холодным, как и тон.
— Ну а мне кажется, стоит. — Но для Дженни оказалось непросто вести беседу, в которой Рейф не желал принимать участия. Она попала в тупик. — Ты так и будешь здесь сидеть будто каменный сфинкс? — Отчаяние прорвалось в ней криком.
— Я вовсе не каменный! — рявкнул он в ответ.
— Наконец-то, хоть какой-то отклик, — одобрительно кивнула она. — Значит ли это, что ты уже в состоянии рассказать мне, что с тобой творится? Почему ты замкнулся в себе? Конечно, я понимаю, что Хьюго тебе здорово помогал и что его потеря тебя расстроила…
— Значит, ты ничего не понимаешь! — со злостью прервал ее Рейф.
— Что ж, отлично, — бросила она. — Может, объяснишь все сам?
— Я чувствую себя виновным в том, что произошло.
— Ты? Господи, с какой стати?
— Хьюго работал у меня. Я обязан был заметить, что мой шеф-повар не в себе. Я считал его вспыльчивым, но никогда не думал, что он способен на такое. А ты могла пострадать оттого, что я не заметил состояния своего повара. Что, если бы Хьюго решил расправиться с тобой, а не с твоими мишками?
Вот оно что!
— Тебе никто никогда не говорил, что у тебя чересчур развито чувство ответственности?
— Да, один-два раза говорили, — буркнул Рейф. Ему говорила об этом Сюзан, уже смертельно больная. Она тогда очень спокойно сказала, что он не должен винить себя в ее болезни. Ты не можешь нести ответственность за то, что у меня лейкемия, сказала тогда Сюзан. Но он решил, что она его просто утешает. Впрочем, Дженни не похожа на Сюзан. Дженни никогда не пыталась говорить ему только приятное. Она всегда говорила правду. Напрямик, без обиняков.
Дженни, положив ладони на стол, как это, она помнила, однажды сделал он, наклонилась и заглянула ему в глаза.
— Никто, кроме самого Хьюго, не виноват в случившемся, — четко произнесла она. — Ну, может, еще его друг из Южного Бронкса — тот, что помог ему отключить сигнализацию. Но ты тут точно ни при чем. С таким же успехом ты мог бы сказать, что вина полностью лежит на мне. Если бы я согласилась продать тебе амбар, ты расширил бы ресторан, а Хьюго остался бы при тебе.
— Не говори глупостей.
— Только если и ты не будешь…
Он поднял на нее глаза, и Дженни окунулась в их синеву, жалея, что не в силах проникнуть в его чувства.
Неожиданный стук в дверь отвлек их.
— Прошу прощения за беспокойство, — сказал Чак, — но Синди ждет вас обоих с поцелуем на сон грядущий.
Дженни увела Синди наверх сразу после истерического припадка Хьюго, и малышка не видела, как того забирали в участок. Поскольку Хьюго и раньше плакал в присутствии Синди, например, над испорченным суфле, то вид заливающегося слезами шеф-повара не очень удивил ее.
Синди поджидала их на этот раз без привычной «Спящей красавицы» в руках.
— Знаете, откуда берутся дети? — воскликнула она. — Я знаю! Дедушка сегодня взял для меня книжку в билетеке. — Она с восторгом продемонстрировала им книгу. — И я на день рождения хочу сестричку, понятно?
Рейф и Дженни неуверенно переглянулись.
— Вы что, не знаете, как сделать лялю? — выпалила Синди. — Папочка, ну ты же не забыл, правда? Ведь я когда-то тоже была лялей, помнишь?
— Ага, и в те времена была куда спокойнее, — буркнул Рейф, заливаясь темным румянцем.
— Мамочка и папочка для этого должны любить друг друга. Вы ведь любите друг друга, а? — Тактика допроса Синди, как и в день знакомства, заставила Дженни снова вспомнить об испанской инквизиции. — Ну так любите?
Рейф кивнул.
Дженни последовала его примеру, хоть и подозревала, что из них двоих искренна была лишь она.
— Вот и отлично, — удовлетворенно сказала Синди. — Так не забудьте. Маленькую лялю. Сестричку. А если будет мальчик, отдадите обратно, — радостно предупредила Синди.
Когда они наконец уложили малышку спать и перешли из ее спальни в гостиную, Дженни остановила Рейфа:
— Я понимаю, ты с ней согласился, только чтобы не расстраивать…
— Я люблю тебя, — хрипло признался Рейф. — Я хочу, чтобы у нас был настоящий брак.
Если бы у него неожиданно выросли крылья и он бы взмыл под небеса — и тогда Дженни не была бы поражена сильнее.
— Нам нужно наконец распрощаться с прошлым, — продолжал Рейф. — Самым трудным будет научиться снова надеяться и верить, но, на мой взгляд, это будут не напрасные усилия. И ты, и я — мы с тобой натерпелись в жизни. Но это не значит, что нам осталось только плакать в подушку. Наверное, стоит взглянуть на все иначе.
— То есть?
— Скажем так — свою долю страданий мы уже получили, и теперь настало время для радости. Мы заслуживаем счастья. И мы не повинны в том, что с нами случилось в прошлом. Никто из нас, Дженни.
— Я всегда считала, что из-за меня… — слабым шепотом призналась Дженни, — что отец бросил нас из-за меня.
— А я считал, что Сюзан умерла из-за меня.
— Но ведь она умерла от лейкемии, Рейф. Ты ничего не мог поделать.
— А ты ничего не могла поделать, чтобы заставить твоего отца остаться. Он был эгоистом до мозга костей. В противном случае он никогда бы не бросил тебя. Дело было не в тебе, ты понимаешь? Все дело было в нем. И только в нем.
По щекам Дженни струились слезы, и она лишь в этот миг поняла, как нужно ей было услышать то, что сейчас сказал Рейф. Что ее вины здесь не было. А значит, она все-таки достойна любви.
Рейф, вытирая слезы с ее лица, сказал:
— Вместо того чтобы прятать голову под крыло только потому, что жизнь обошлась с нами круто, мы могли бы решить раз и навсегда, что получили свое с лихвой и худшее позади. А впереди нас ждет только прекрасное. Что скажешь?
— Скажу, что люблю тебя, Рейф Мерфи.
— Я так рад, миссис Мерфи. Его улыбке нет равных в мире, подумала Дженни, как завороженная глядя на него.
Он взял ее за руку и скомандовал:
— Теперь пойдем!
— Куда?
— Медовый месяц начинается. С некоторым опозданием, тебе не кажется?
Дженни молча кивнула в знак согласия. На третьем этаже Рейф подхватил ее на руки, но, слава Богу, не перекинул через плечо, как уже сделал однажды.
— Что ты делаешь? — воскликнула она.
— Переношу тебя через порог. Все должно быть по правилам, — объяснил он, осторожно опуская ее на кровать.
— Так-таки и все? — расцвела она улыбкой. — Собираешься следовать всем традициям медового месяца?
— Всем до единой. Но сначала мы избавимся вот от этого… — он скинул свернутую перину на пол. — А потом избавимся от этого… — он принялся расстегивать кнопки ее рубашки, нарочито медленно, продлевая и усиливая предвкушение и сладкое ожидание.
— Тогда уж и от этого тоже нужно избавиться, — пробормотала она, старательно расстегивая пуговицы на его рубашке.
Руки их переплелись, запутались, и вся процедура закончилась хохотом. А потом Рейф склонился, чтобы поцеловать ее, и Дженни, уже падая на кровать, потянула его за собой.
Его поцелуй был полон страсти, как всегда, только на этот раз смешанной с глубочайшей нежностью. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй говорили о его любви к ней. Для Дженни его ласки казались шоколадным лакомством, которое она попробовала после долгих лет воздержания. Только лучше. Нет, ей не с чем было сравнить это наслаждение. Раньше ей казалось, что ничего не может быть лучше на свете, чем их поцелуи в ее мастерской. Но она ошибалась. Теперь, когда она могла не скрывать свою любовь, когда она верила, что он всегда останется рядом, что он тоже любит ее, их близость стала для нее неизмеримо прекраснее.
Он прошептал ее имя, признаваясь в пылкой любви, соблазняя ее тысячами восхитительных обещаний. Сбросил с нее расстегнутую рубашку. Щелкнул застежкой бюстгальтера, покрывая бесчисленными поцелуями шею, ключицы, плечи.
— Ты прекрасна, — хрипло сказал он. — Когда я увидел тебя в первый раз, то подумал…
— Что я слегка спятившая особа с плюшевым мишкой в руках вместо оружия, — вставила она с кривоватой усмешкой.
— Нет. — В наказание Рейф оставил на ее губах поцелуй. — Я подумал, что ты — Венера в голубых джинсах.
— Правда? Он кивнул.
— Но зачем рассказывать, что я чувствую, если я могу показать… — Склонившись над ней, он осыпал поцелуями ее грудь, затопил ее ласками.
На этот раз в его страсти не было поспешной горячности, как будто он наконец понял, что впереди у них целая жизнь и он успеет насладиться и плавными линиями плеч, и изгибом губ или мочки уха… И Дженни, купаясь в чувственном удовольствии, не оставляла без ответа ни одну из его ласк.
Она сама не заметила, как нега прелюдии перешла в острую жажду близости. Оставшаяся одежда так же незаметно для нее исчезла. Каждым прикосновением Рейф поднимал ее на новую ступеньку вожделения, так что, когда он наконец проник в нее, она не сдержала удовлетворенного крика. Его толчки переполняли ее счастьем, и горячая волна, зарождаясь глубоко внутри, неотвратимо захлестывала с головой, добираясь до каждой клеточки, до каждого нервного окончания. Она льнула к нему, как будто пытаясь раствориться в нем полностью, пока эта все нарастающая волна не унесла ее в пределы по ту сторону сознания…
Дженни зарылась лицом в шею Рейфа, размякнув от наслаждения, греясь в лучах истомы. Блаженствуя, она прижалась губами к жилке на его шее, отмечая постепенно успокаивающийся пульс. Лихорадочное биение страсти переходило в ровный ритм удовлетворения.
— Знаешь, а я ведь так и не сделала тебе свадебный подарок, — тихонько проговорила Дженни. Рейф кончиком пальца приподнял ее подбородок и заглянул в глаза.
— Только что сделала, — сверкнув своей дьявольски белозубой улыбкой, заверил ее Рейф.
— Я серьезно.
— И я. — В его глазах появился уже знакомый ей манящий блеск.
Она подняла руку, чтобы остановить его поцелуи, от которых теряла способность мыслить.
— Я хочу в качестве свадебного подарка отдать тебе свой дом. Ты сможешь пусть по-другому, но расширить ресторан. В конце концов, я купила участок ради амбара, а не ради дома. Если мы перепланируем участок — так, чтобы можно было подъезжать со стороны амбара, — то квалифицированный архитектор наверняка сможет объединить два дома в один.
— Дженни, я не могу принять… Она прижала палец к его губам:
— Шш. Считай, что это подарок нашим детям.
— Нашим де-е-тям? Мне это нравится.
— Мне тоже. И еще… Что бы там ни говорила Синди, если это будет мальчик, он останется с нами.
— А ты со мной… всегда рядом… в моих объятиях, — шепнул Рейф, с нежностью целуя ее. — Ну, ты хочешь еще что-нибудь сказать, прежде чем мы примемся за создание наших детей?
— Раз уж ты об этом заговорил, — протянула она, окинув комнату поверх его плеча многозначительным взглядом, — мне нужен туалетный столик, два-три стула. Стоит, наверное, повесить хоть несколько картин на стены. У меня есть акварели, они будут бесподобно смотреться с голубым ковром. А Задира будет бесподобно смотреться на трюмо, — добавила она, улыбаясь от счастья. Теперь дом Рейфа стал казаться ей действительно ее домом.
— По-моему, Задира еще слишком мал, чтобы наблюдать сцены, которые я задумал для этой постели, — прошептал Рейф.
— Вот как? — Дженни расплылась в чувственной улыбке.
— Именно, — заверил он и поспешил еще и еще раз показать ей, как сильно он ее любит. И — навсегда.