Однако, сколько бы Клэр ни воротила нос при виде перенесенных в Центр строений, некогда составлявших принадлежность пионерских общин, Хиллари получила от прогулки огромное удовольствие. Ей всегда здесь нравилось, она живо воображала, какую жизнь вели, должно быть, те, кто первыми поселились в Кейдз-Коуве. Кроме старинного амбара, которым всегда восторгалась Хиллари, здесь была водяная мельница с колесом. Мельница была на ходу и молола кукурузу и пшеницу. А еще здесь стояли кузница, кукурузная житница, коптильня и особый вентилируемый амбар, а также соргодробилка для переработки сорго на мелево, из которого варилась патока.
Хиллари с удовольствием отметила, что Энгус, видимо, заинтересовался устройством водяной мельницы и плотины, перегородившей два ручья и снабжавшей водой мельничное колесо. Энгус с Люком внимательно их осматривали, то и дело кивая друг другу и что-то показывая, словно сами все это понастроили.
Хиллари старалась оправдать поведение Клэр отсутствием воображения. Возможно, если бы Клэр представляла себе, какую жизнь вели здесь первые поселенцы, она отнеслась бы с большим интересом к тому, что ей показывали.
— Первым белым поселенцам, а это; были выходцы из Шотландии, Англии, Германии, — поясняла Хиллари, — нужно было выжить в условиях девственного леса.
Теперь к ним присоединились Энгус и Люк, и Энгус, услышав комментарии Хиллари, согласно кивнул.
— Это все напоминает мне Шотландию, — сказал он, поведя руками в сторону горных склонов. — Правда, лес здесь погуще.
— В нашем парке сохранились самые большие в Америке лиственные леса, — вступила в разговор женщина-лесник, сотрудница Центра. — Мы этим обстоятельством очень гордимся, — добавила она улыбаясь и туг же вернулась к группе посетителей, ждавших начала экскурсии.
Ее пояснения продолжила Хиллари:
— Нам очень повезло, что удалось сохранить это место. Как Национальный парк оно существует с начала 30-х годов. А до того времени почти вся земля здесь принадлежала частным лицам — землевладельцам и лесозаготовительным компаниям, и они нещадно вырубали леса. Но нашлись люди, которые пожелали превратить эти склоны в национальный парк. Им нужно было выкупить землю. Часть денег они собрали сами, получая пожертвования по всей Америке. Но сумели собрать только половину необходимой суммы. В последнюю минуту недостающие пять миллионов долларов пожертвовал Джон Рокфеллер-младший, и вот мечта о парке сбылась.
Мечтой Хиллари, которая не сбылась, было провести уик-энд наедине с Люком. Меньше всего ей мечталось стоять здесь с Робертсонами, изображая из себя гида. Правда, она любила ездить в горы, но ее ни на минуту не покидала мысль, насколько больше удовольствия доставила бы ей эта прогулка, если бы они с Люком совершили ее вдвоем. Хотя Люк и рассказал ей кое-что о своей строительной фирме, он ни словом не обмолвился о проекте, в который надеялся вовлечь Энгуса.
События и в самом деле развивались так быстро, что не было времени для подробных обсуждений. Проснувшись сегодня утром в объятиях Люка, Хиллари, взяв его машину, помчалась к отцу, чтобы запаковать кое-какие веши, сказать ему, что уезжает на уик-энд, и примчаться назад к Люку. Ее очень порадовало одно обстоятельство: София отцу понравилась. Хорошо бы он последовал ее совету и не стал отказываться от того, что может дать ему жизнь.
Ну а сейчас она была сверх головы занята, стараясь развлечь Клэр, дурацкие реплики которой портили ей все настроение. Текущей темой шотландская гостья избрала буйные американские нравы.
Отведя Люка в сторону, Хиллари предупредила:
— Если она скажет еще слово о неотесанности американцев, я, ей Богу, ее стукну.
Люк поднял к губам сжатые в кулак пальцы Хиллари и запечатлел на них нежнейший поцелуй.
— Как можно! Такая несдержанность — и со стороны кого? Представительницы досточтимого семейства Грантов, берущего свое начало аж со времен Войны за независимость! — поддразнил он ее.
— Я теперь Маккалистер, — напомнила ему Хиллари. — С кем поведешься, от того и наберешься.
— На это и рассчитываю, — заявил Люк, проводя пальцами вокруг ее уха и ниже по шее к заросшей пушком ложбинке, которую он там обнаружил, — теплой тенистой ложбинке, просто созданной для поцелуев и ласк. — Очень полагаюсь на тебя, — добавил он.
Его прикосновение доставило Хиллари несказанное удовольствие, но так просто спустить Люку невольную вину она не собиралась.
— Ты мой должник. Люк. Изволь платить мне за это каким-нибудь классным развлечением. Прямым языком тебе говорю.
— А я и оплачу… самым классным, — обещал он ей, плотоядно усмехаясь. — Первокласснейшим. Потрясающим. Сегодня же ночью.
— Обещаниями сыт не будешь, — задорно парировала она.
— Предпочитаешь словам дела? — осведомился он, обнимая ее за талию. Его руки тут же скользнули под синий бумажный свитер, Которым она обвязала талию, и оказались в опасном соседстве с упругими ягодицами. Синие бумажные брючки, которые были на ней, конечно же, не черепаховый панцирь, и от его прикосновений в ней немедленно взыграла чувственность.
— Прекрати! — накинулась она на него. — Мы в общественном месте. Люди же кругом…
— Успокойся, ни одна душа не обращает на нас внимания.
— Клэр и Энгус…
— Отправились в центральный павильон покупать открытки. Очень разумно было с твоей стороны нацепить таким манером свитер, — одобрил он. — Никому не видно то, что я делаю.
То, что он делал, вгоняло ее в жар и в холод. Его пальцы свободно исследовали все укромные места ее тела — округлые, мягкие, теплые.
Судорожно сглотнув, Хиллари отстранилась от Люка на безопасное расстояние, а безопасным она сочла добрых четыре фута, и бросила на него испепеляющий взгляд.
— Я отплачу тебе за это, Маккалистер. Ну, подожди у меня!
— Жду с нетерпением, — сипловатым голосом заверил ее Люк.
— Чего вы ждете с нетерпением? — спросил Энгус, подойдя вместе с Клэр.
— Продолжения рассказов нашего лесника, — поспешно вмешалась Хиллари. — Пойдемте послушаем, что она еще скажет.
— В заключение, — говорила экскурсантам сотрудница Центра, — я хотела бы напомнить, что ресурсы нашей планеты отнюдь не бесконечны. Вот почему так важно защищать то, что у нас есть. Наши первые поселенцы знали эту истину лучше нас. Они с трепетным уважением относились к земле. Сейчас я продемонстрирую, что я имею в виду.
— Продемонстрирую… — шепнул Люк в самое ухо Хиллари, вызвав у нее дрожь. — Ох-хо-хо! Надо поскорей удирать отсюда. Мы-то знаем, чем закончилась кое для кого недавняя демонстрация… Тем, что мне пришлось мчаться в полицию. На выручку.
— А я люблю демонстрации, — задорно улыбнулась Хиллари.
— Так и знал, что ты это скажешь.
— Кстати, — добавила она, — взгляни Клэр, кажется, для разнообразия проявляет интерес.
— Ладно, постоим еще, — вздохнул Люк. Сотрудница Центра высоко подняла для всеобщего обозрения большое румяное яблоко.
— Представьте себе на мгновение, что это яблоко — модель Земли. Теперь я разрежу его на четыре доли. — Острым ножом она ловко произвела эту операцию на разделочной доске. — Эти три доли пускай будут океанами. — Она отложила их в сторону. — Четвертая — сушей нашей Земли.
Заинтересованная, Хиллари с увлечением наблюдала, как женщина-лесник располовинивала оставшуюся четвертинку яблока; одну дольку она отложила в сторону.
— Эта часть представляет сушу, непригодную для обитания, — заполярные области, пустыни, болота, высокогорья. Остающаяся — одна восьмая часть, — она подняла ее для всеобщего обозрения, — та земля, на которой живут люди, хотя отнюдь не на всей выращивают продукты питания, необходимые для поддержания жизни. Итак, мне приходится разрезать и эту дольку на четыре части и три из них отложить, потому что речь идет о суше либо чересчур каменистой, либо влажной, либо холодной, либо отличающейся слишком бедными почвами, а потому, непригодной для земледелия. Кроме: того, это; те участки, на которых расположены большие города с их пригородами, шоссейные дороги, стоянки для машин, общественные сады и парки и все такое прочее, — места, где люди живут, но где не выращиваются продукты питания.
Хиллари с изумлением смотрела на оставшийся кусочек, а экскурсовод продолжала:
— Теперь я сниму кожицу с этой дольки — одной тридцать второй части яблока… надеюсь, не порежусь. Ну вот, этот крошечный лоскуток кожуры представляет собой тонюсенькую поверхность земной коры — меньше пяти футов глубиной, которая кормит все население Земли и от которой мы, люди, полностью зависим. И вот когда вы сегодня уйдете из парка, подумайте о том, что вы лично можете сделать, чтобы защитить планету, на которой мы все обтаем.
Раздались дружные благодарные аплодисменты, после чего экскурсанты стали понемногу расходиться.
— Замечательно! — воскликнула Хиллари. — Изложить сложную проблему так, что она дошла до каждого! Ведь дошла?
— Несомненно, — согласилась Клэр. — Очень умно. Очень, очень. Просто поразительно, если разобраться.
Та-ак! — сказала себе Хиллари, наконец-то Клэр пробрало.
— А с какой точностью она разрезала яблоко на дольки! Здорово! — вставил Энгус. — Ведь последние были совсем крохотными.
— Люди, люди! — К изумлению Хиллари, глаза у Клэр буквально горели. — Нет, ясно как Божий день: это нам, женщинам, необходимо что-то сделать, чтобы сохранить нашу Землю.
Обнаружив взаимный интерес к проблемам экологии, Клэр и Хиллари вдруг нашли уйму тем, о которых и принялись говорить, пока Люк вез их обратно по Ньюфаундскому шоссе, проходящему через Гатлинбург по горам и резервациям индейцев-чероки. Это была единственная дорога, пересекавшая весь парк.
По просьбе Энгуса Люк то и дело съезжал на обочину и тормозил, а Энгус щелкал фотоаппаратом. Небо было затянуто облаками, но по всем признакам обещало просветлеть к середине дня. Наши путешественники выехали очень рано, а потому возвращались чуть-чуть за полдень.
Подняв глаза на возвышавшиеся перед ними горы, Хиллари увидела белые шапки вершин. Энгус тоже обратил на них внимание.
— Неужели это снег? Быть не может, — сказал он.
— Не знаю, — отвечала Хиллари. — Невероятно поздно по времени года. Ведь уже третья неделя апреля.
Но когда они миновали нижние отроги, оказалось, что это действительно снег. А когда наконец достигли первого лесного пояса, из-за облаков выглянуло солнце. Дорога была сухой и чистой, но всю растительность — пихты, ели, даже рододендроны — покрывал толстый слой инея. Люк свернул на первую же стоянку, какая ему попалась, и все вышли из машины, чтобы полюбоваться удивительной картиной, которую матушка-природа неожиданно им подарила.
Здесь, наверху, воздух был студеным, и Хиллари одолжила Клэр, которая оделась не для такой погоды, вязаный жакет. К счастью, у Люка в багажнике хранилось несколько плотных ветровок, которые он тут же раздал своим пассажирам. Кругом стоял тихий звон, издаваемый падающими с деревьев и кустов сосульками, и Хиллари пожалела, что не взяла с собой видеокамеры, чтобы запечатлеть и это неповторимое зрелище, и этот звенящий звук.
— Такое не часто бывает, — заметил Люк. — Может, раз в сто лет выпадает увидеть такую красоту!
— Давайте поднимемся выше и посмотрим, как там, — предложила Хиллари.
По кратчайшей дороге они поднялись, на Клйнгманз-Доум, наивысшую точку, находящуюся в пределах парка, — примерно 6000 футов над уровнем моря; но там никаких «ледяных полей» не обнаружили. Да и сбоку от дороги не было и признака того, что зима нежданно-негаданно посетила эти места… пока Люк не сделал очередной вираж, и сразу все увидели зиму. Зимнюю сказку!
Люк немедленно вырулил на удачно подвернувшуюся стоянку. Не желая ждать и секунды, Хиллари выскочила из машины и с восторгом стала глядеть вокруг. Никогда еще она не видела ничего подобного! Даже зима в Чикаго не шла ни в какое сравнение. Чудо! Волшебство!
Солнечные лучи еще не достигли этого небольшого горного плато. От высоченных деревьев до низенького кустарника — все было покрыто толстым белым покровом, словно местность окунули в ванильную глазурь, а потом еще украсили прозрачной карамелью. И не только сверху, но и сбоку, и с самого низу. Зеленый бордюр, окаймлявший дорогу с обеих сторон, не затронула зимняя пелена, и он являл собою поразительный контраст со сверкающей белизной этого островка девственной природы, где два времени года, весна и зима, на короткий срок совпали друг с другом.
Хиллари попросила у Люка его фотоаппарат и, как и Энгус, предалась фотозапою. Она не знала, на что нацелить камеру в первую очередь — все было до невозможности красиво. Она снимала и снимала — от узорчатых, цвета слоновой кости кружев, в которые принарядились покрытые снегом кусты, до великолепия величественных двухсотфутовых елей, окутанных белой пеленой. До ее слуха долетал спор, затеянный Люком, Клэр и Энгусом: они никак не могли прийти к соглашению, порожден ли этот необычный феномен инеем, снегом, льдом или сочетанием всего вместе.
Люк был за лед, Клэр полагала, что причина тут снег, а Энгус стоял за иней. Хиллари же считала, что это просто очень красиво.
Тем не менее понемногу великолепное зрелище начинало тускнеть. Прямо у них на глазах деревья теряли свой ледяной покров и уже выступали в своем обычном зеленом наряде. Лед здесь не падал с треском, он лишь нежно звенел, слетая с высоких ветвей на нижние, которые добавляли снега и ледяной пыли в скользящую вниз массу.
— Осторожно. — Взяв Хиллари за локоть. Люк оттащил ее от деревьев, когда она подошла к ним вплотную. — Поберегись. Я не хочу, чтобы тебя тут ушибло. — И пока он стряхивал ледяные кристаллики с ее темных волос, рядом с тяжелым хлюпаньем рухнула мокрая ледяная глыба.
Хиллари улыбнулась ему:
— Бесподобно, Люк!
— Это ты у меня бесподобна, — ответил он, проводя тыльной стороной ладони по ее разрумянившимся щекам.
Теплая волна охватила ее сердце. Как ей хотелось знать, что думает Люк, когда вот так смотрит на нее, знать, что он чувствует!
— Великолепное зрелище, должен признать, — восторженно воскликнул Энгус, вторгаясь в мгновение их нежной близости.
Вернувшись в машину, они продолжили свой путь по Клингманз-Доум, где Хиллари, засняв еще несколько видов, заполнила всю пленку. Но по ее мнению, даже вид с самой вершины не мог сравниться с тем чудом, которое посчастливилось им увидеть со случайного поворота дороги.
К тому времени, когда они спустились с гор, чудо, свидетелями которого они оказались, уже совсем растаяло в теплых лучах солнца. И Хиллари задумалась, не случится ли того же с нею и Люком, не исчезнет ли чудо, которое оба они испытали прошлой ночью, как только солнце, а в их случае реальность, войдет в свои права. Был ли это только миг, вырванный из хода времени, редкостный и неуловимый, остановить который никому не дано?
Погруженная в эти мысли, она всю дорогу до Гатлинбурга молчала. Пансион, выбранный Люком, находился над городом, недалеко от лыжного центра Обер-Гатлинбурга, — престижный роскошный отель, со всеми современными удобствами, которых в мотеле Лил Абнера не было и в помине.
Не было, к счастью, и многого другого. В номере, который они заняли, не было ни допотопных бра, ни вибрирующей кровати в форме сердца, ни синтетической медвежьей шкуры на полу.
— Зато здесь есть бассейн на открытом воздухе с великолепным видом на закат в горах, — сообщил ей Люк.
Четверть часа спустя они стояли у края бассейна.
Люк, который держал в каждой руке по чашке горячего шоколада с ликером и шапкой взбитых сливок, не сразу разглядел ее новый, с глубоким вырезом, купальный костюм и ахнул только тогда, когда она сбросила халат — Костюм был синий-синий, почти такого же цвета — хотя разве это возможно? — как ее глаза.
Хиллари освободила волосы от ленточки, и они темным облаком легли ей на плечи. А когда она нагнулась, чтобы развязать шнурки на сандалиях, то ощутила на себе взгляд Люка: он любовался изгибом ее тела.
Встретившись с ним глазами, Хиллари ответила задорным взглядом. Купальник облегал ее, словно вторая кожа, и поэтому, по правде сказать, она до сих пор ни разу его не надевала — Не хватало смелости. Но сейчас ей хотелось произвести на Люка впечатление — впечатление, которое он не скоро забудет. И по ошалелому выражению его глаз похоже было, что ей это удалось.
— Холодновато здесь, — поежилась она.
— Вот для того и бассейн с горячей водой. И горячий шоколад, чтобы тебя разогреть.
— А я-то считала, это твоя работа, — ответила она.
— Ишь какая ты сегодня языкастая, уверенная в себе, — заметил Люк.
Если бы! — подумала Хиллари. Уверена она была лишь в одном: в своей любви к Люку и желании быть с ним вместе. Она уже готова была принять Люка таким, каков он есть, не хотела мучиться. Не хотела анализировать каждый его взгляд, каждое прикосновение. Она хотела забыться, а никто в мире не способен был дать ей это чувство, кроме Люка.
— Ну, влезай же, — заторопил ее Люк, увидев, как она в нерешительности остановилась у лесенки в бассейн.
Сильная струя нагнетаемой в бассейн воды чуть не сшибла ее с ног, когда она, осторожно спустившись, уселась на скамеечке у края. Люк уселся рядом с ней.
— Так и знала, что кончу общей ванной, если выйду за тебя, — улыбнулась Хиллари, принимая из его рук чашку с шоколадом.
Будто в укоризну, Люк пощекотал губами ей ухо, крепко прижимая к себе свободной от чашки рукой.
— Ты уверен, что сюда никто не войдет? — спросила она.
— При каждом номере свой бассейн. Этот только для нас. Сядь поудобнее и расслабься.
Хиллари последовала его совету. Попивая горячий напиток и любуясь раскинувшейся до самого горизонта панорамой, она чувствовала себя обновленной — так действовал на нее вид нескончаемой, казалось, цепи гор, их скругленных склонов, переходящих друг в друга, насколько хватал глаз.
А какое разнообразие зелени! Масса оттенков, для которых она. и названий не находила. Обернувшись к Люку, она увидела несколько таких же в его глазах. И тут же о них; забыла, потому что, наклонившись, Люк обжег ее поцелуем и в своей обычной провокационной манере стал слизывать шоколад с уголков ее губ.
Солнце уже садилось, окрашивая небо темно-красными полосами, но Хиллари пейзажа больше не замечала. Все ее внимание было отдано такой обольстительной нижней губе Люка, дразнящему вкусу остывших взбитых сливок на кончике горячего языка. Оба, как по команде, оставили чашки с шоколадом, чтобы упиваться поцелуями, которым, казалось, не будет конца.
Все шло как по нотам. Но тут они стукнулись головами: Хиллари подалась вперед, желая поцеловать Люка в плечо, а он наклонился, чтобы поцеловать… кто его знает, что… а выяснить ей не позволил приступ смеха.
— Пора нам составить путеводитель, — заявил Люк. — Сейчас я пройдусь по тебе здесь, — и он провел пальцем по ее шее и плечу до того места, где кончался купальник и открывалась кремовато-белая кожа. — А ты здесь. — Он поднес ее пальцы к своему плечу.
— Командуешь? Даже сейчас, — любовно попрекнула она.
— А ты против, да?
— Нет, просто довожу до твоего сведения, что пойду, может быть, другой дорожкой. — Она приложилась губами к его груди и провела языком по влажной коже вверх. — А ты ступай вот этой, — глухо проговорила она, уткнувшись ему в шею, и, взяв его руку в свою, положила к себе на грудь.
Люк, как ни странно, не стал с нею спорить, и она, с удовольствием отметив это, дала своим пальцам полную волю, чем они не преминули воспользоваться, пустившись исследовать тело любимого ею мужчины. Горячие струи бурлили и пенились вокруг них, и уже закипало, разливалось по всем жилам желание…
Словно откуда-то издалека Хиллари услышала вздох. Но это не она вздохнула… и не Люк… а значит…
— О, простите. Извините, пожалуйста, — пробормотал Энгус; Клэр безмолвно стояла рядом.
Хиллари готова была провалиться… вернее, утонуть на дне бассейна. Но предпочла ретироваться к себе в номер, предоставив Люку давать… объяснения, извинения и всякое такое прочее, что положено в подобных ситуациях. Она никак не могла считать себя знатоком по части этикета для таких случаев, поскольку еще ни разу fragranto delicto[1] ее не заставали.
— Кажется, ты сказал, этот бассейн только для нас и нам никто не помешает, — напомнила Хиллари Люку, когда тот несколько минут спустя вошел в номер.
— Для нас и Робертсонов. Мне и в голову не могло прийти…
— Знаешь, мне тоже, — созналась Хиллари, озорно посмеиваясь. — Вот уж про кого не подумаешь, что их может это интересовать.
— В отличие от нас, которых ничто другое не интересует, — хохотнул Люк. — Так на чем мы остановились? — И он обнял ее, и поцеловал, и запустил обе руки под се мокрый купальник.
Пока Люк выясняя, на чем они остановились, Хиллари признавалась себе в глубине души — в самой-самой глубине, — что ей мало чувственных наслаждений, которые дает ей Люк… ей нужна любовь. А Люку нег. Она знала, что это так. Но когда, когда же она научится довольствоваться тем, что есть?
Позднее Хиллари лежала рядом со спящим Люком и, уставившись в темноту, в неясные силуэты роскошной меблировки, вспоминала совершенно не похожую на этот великолепный номер комнату в мотеле Лил Абнера с ее обшарпанностью, смешным и дешевым шиком. Трудно было себе представить — и мысль эта даже немного пугала, — что с их пресловутой брачной ночи прошло всего восемь дней. Восемь дней. Восемь ночей. Семь ночей на самом деле, поправила она себя, вспомнив вчерашнюю ночь любви. Как быстро она сдалась! Хиллари вздохнула.
Много ли пользы принес ей в итоге пресловутый параграф, который она включила в брачный контракт? Люк сумел заполучить ее снова. И вовсе она не была невинной жертвой, да и вообще жертвой. Нет, она знала, на что идет. Знала ведь!
Больше всего ее приводило в смятение то, что она продолжала надеяться. Себе же во вред. Ведь, надеясь, что между нею и Люком все сладится, всем сердцем желая этого, она в то же время боялась поверить в благополучный исход, боялась вложить слишком много веры, потому что боль тогда будет совсем уж невыносимой и неизлечимой. Для ее же блага лучше будет, если она окончательно вытравит из себя надежду на то, что Люк рано или поздно, но все-таки скажет ей свое «люблю». Надо трезво оценить будущее, смотреть реальным взглядом на свои ожидания.
Но тут же она ловила себя на неоправданных мечтах, вот как сейчас, когда фантазировала, как он все-таки скажет ей «я люблю тебя». И снова сердилась — на себя за то, что так ничему и не научилась, и на Люка за то, что он причиняет ей ненужные страдания. А выбить из него желанное признание можно разве что под пыткой… Или любовными утехами?
Вот была бы картина!
Хиллари закрыла глаза и вообразила, как, привязав Люка к постели, вымогает у него три слова: «Я люблю тебя». Она привязала бы его шелковыми шарфами. Синими — его любимый цвет. И Люк лежал бы беспомощный и был бы целиком в ее власти. Вот так-то.
Она видела эту картину воочию. Люк, распростертый перед ней на постели. Что там на нем надето? Его поношенные джинсы, которые так здорово на нем сидят? Расстегнутые. Да. Она сама спустит молнию, нарочно его искушая. Одна только загвоздка… Она мысленно увидела, как пытается, без всякого успеха, стащить с него джинсы. Кому из них уготована пытка?
Хмм… Это не пойдет. Пусть не джинсы, пусть на Люке будут темно-синие боксерские шорты. Такая вот у нее фантазия. И она сможет сколько угодно одевать его или раздевать. Он полностью в ее власти. Да, вот такая картина ей очень, очень нравилась.
Обольстительная, как Кетлин Тернер, сексапильная, как Мэрилин Монро, она будет изощренно измываться над ним, привязанным, пока он не обезумеет. И вот она победоносно склоняется над ним, прижавшись полусогнутыми коленками к его чреслам, — в шелковой тунике и фунтов на десять легче, чем в реальной жизни. Он будет укрощен. Воспламенен. Охвачен ненасытным желанием.
Она будет дразнить его, пока он не запросит пощады, моля о любви, пока не окажется целиком и полностью в ее власти. И ее пальцы будут скользить по разрезу в шелковых боксерских шортах и проделывать всякие штуки, о которых она только читала. И он запросит пощады, и придется ему сказать ей заветное «люблю». А она заставит его повторять это слово вновь и вновь.
И на такой эротической ноте, добившись исполнения своей мечты хотя бы в грезах, Хиллари заснула.
Воскресенье прошло в суете показа достопримечательностей. Прежде чем расстаться со Смоки-Маунтинз, Робертсоны пожелали непременно отведать местной домашней пищи — чего-нибудь такого-разэтакого. В два часа они всей компанией остановились в Таунсенде, где пообедали жареной зубаткой, разрекламированной как фирменное блюдо.
Робертсоны заказали в придачу еще какой-то хитрый салат из репы и пестрой фасоли.
Хиллари выбрала цыпленка и яблоко, запеченное в тесте, а сверх того стащила с тарелки Люка ломтик жареного кабачка.
На обратном пути в Ноксвилл Хиллари и Клэр заняли задние сиденья и всю дорогу обсуждали работу Хиллари. Хиллари излагала некоторые последние проблемы, связанные с защитой потребителя, — безопасность на дорогах, загрязнение атмосферы, использование пестицидов, медицинское страхование. Она рассказывала о победах, которые союзы потребителей сумели одержать, — о расширении информации по пригодности продуктов питания, о законах, требующих разумной эксплуатации автомобилей.
Хиллари с удовольствием отметила, что Энгус, видимо, заинтересовался устройством водяной мельницы и плотины, перегородившей два ручья и снабжавшей водой мельничное колесо. Энгус с Люком внимательно их осматривали, то и дело кивая друг другу и что-то показывая, словно сами все это понастроили.
Хиллари старалась оправдать поведение Клэр отсутствием воображения. Возможно, если бы Клэр представляла себе, какую жизнь вели здесь первые поселенцы, она отнеслась бы с большим интересом к тому, что ей показывали.
— Первым белым поселенцам, а это; были выходцы из Шотландии, Англии, Германии, — поясняла Хиллари, — нужно было выжить в условиях девственного леса.
Теперь к ним присоединились Энгус и Люк, и Энгус, услышав комментарии Хиллари, согласно кивнул.
— Это все напоминает мне Шотландию, — сказал он, поведя руками в сторону горных склонов. — Правда, лес здесь погуще.
— В нашем парке сохранились самые большие в Америке лиственные леса, — вступила в разговор женщина-лесник, сотрудница Центра. — Мы этим обстоятельством очень гордимся, — добавила она улыбаясь и туг же вернулась к группе посетителей, ждавших начала экскурсии.
Ее пояснения продолжила Хиллари:
— Нам очень повезло, что удалось сохранить это место. Как Национальный парк оно существует с начала 30-х годов. А до того времени почти вся земля здесь принадлежала частным лицам — землевладельцам и лесозаготовительным компаниям, и они нещадно вырубали леса. Но нашлись люди, которые пожелали превратить эти склоны в национальный парк. Им нужно было выкупить землю. Часть денег они собрали сами, получая пожертвования по всей Америке. Но сумели собрать только половину необходимой суммы. В последнюю минуту недостающие пять миллионов долларов пожертвовал Джон Рокфеллер-младший, и вот мечта о парке сбылась.
Мечтой Хиллари, которая не сбылась, было провести уик-энд наедине с Люком. Меньше всего ей мечталось стоять здесь с Робертсонами, изображая из себя гида. Правда, она любила ездить в горы, но ее ни на минуту не покидала мысль, насколько больше удовольствия доставила бы ей эта прогулка, если бы они с Люком совершили ее вдвоем. Хотя Люк и рассказал ей кое-что о своей строительной фирме, он ни словом не обмолвился о проекте, в который надеялся вовлечь Энгуса.
События и в самом деле развивались так быстро, что не было времени для подробных обсуждений. Проснувшись сегодня утром в объятиях Люка, Хиллари, взяв его машину, помчалась к отцу, чтобы запаковать кое-какие веши, сказать ему, что уезжает на уик-энд, и примчаться назад к Люку. Ее очень порадовало одно обстоятельство: София отцу понравилась. Хорошо бы он последовал ее совету и не стал отказываться от того, что может дать ему жизнь.
Ну а сейчас она была сверх головы занята, стараясь развлечь Клэр, дурацкие реплики которой портили ей все настроение. Текущей темой шотландская гостья избрала буйные американские нравы.
Отведя Люка в сторону, Хиллари предупредила:
— Если она скажет еще слово о неотесанности американцев, я, ей Богу, ее стукну.
Люк поднял к губам сжатые в кулак пальцы Хиллари и запечатлел на них нежнейший поцелуй.
— Как можно! Такая несдержанность — и со стороны кого? Представительницы досточтимого семейства Грантов, берущего свое начало аж со времен Войны за независимость! — поддразнил он ее.
— Я теперь Маккалистер, — напомнила ему Хиллари. — С кем поведешься, от того и наберешься.
— На это и рассчитываю, — заявил Люк, проводя пальцами вокруг ее уха и ниже по шее к заросшей пушком ложбинке, которую он там обнаружил, — теплой тенистой ложбинке, просто созданной для поцелуев и ласк. — Очень полагаюсь на тебя, — добавил он.
Его прикосновение доставило Хиллари несказанное удовольствие, но так просто спустить Люку невольную вину она не собиралась.
— Ты мой должник. Люк. Изволь платить мне за это каким-нибудь классным развлечением. Прямым языком тебе говорю.
— А я и оплачу… самым классным, — обещал он ей, плотоядно усмехаясь. — Первокласснейшим. Потрясающим. Сегодня же ночью.
— Обещаниями сыт не будешь, — задорно парировала она.
— Предпочитаешь словам дела? — осведомился он, обнимая ее за талию. Его руки тут же скользнули под синий бумажный свитер, Которым она обвязала талию, и оказались в опасном соседстве с упругими ягодицами. Синие бумажные брючки, которые были на ней, конечно же, не черепаховый панцирь, и от его прикосновений в ней немедленно взыграла чувственность.
— Прекрати! — накинулась она на него. — Мы в общественном месте. Люди же кругом…
— Успокойся, ни одна душа не обращает на нас внимания.
— Клэр и Энгус…
— Отправились в центральный павильон покупать открытки. Очень разумно было с твоей стороны нацепить таким манером свитер, — одобрил он. — Никому не видно то, что я делаю.
То, что он делал, вгоняло ее в жар и в холод. Его пальцы свободно исследовали все укромные места ее тела — округлые, мягкие, теплые.
Судорожно сглотнув, Хиллари отстранилась от Люка на безопасное расстояние, а безопасным она сочла добрых четыре фута, и бросила на него испепеляющий взгляд.
— Я отплачу тебе за это, Маккалистер. Ну, подожди у меня!
— Жду с нетерпением, — сипловатым голосом заверил ее Люк.
— Чего вы ждете с нетерпением? — спросил Энгус, подойдя вместе с Клэр.
— Продолжения рассказов нашего лесника, — поспешно вмешалась Хиллари. — Пойдемте послушаем, что она еще скажет.
— В заключение, — говорила экскурсантам сотрудница Центра, — я хотела бы напомнить, что ресурсы нашей планеты отнюдь не бесконечны. Вот почему так важно защищать то, что у нас есть. Наши первые поселенцы знали эту истину лучше нас. Они с трепетным уважением относились к земле. Сейчас я продемонстрирую, что я имею в виду.
— Продемонстрирую… — шепнул Люк в самое ухо Хиллари, вызвав у нее дрожь. — Ох-хо-хо! Надо поскорей удирать отсюда. Мы-то знаем, чем закончилась кое для кого недавняя демонстрация… Тем, что мне пришлось мчаться в полицию. На выручку.
— А я люблю демонстрации, — задорно улыбнулась Хиллари.
— Так и знал, что ты это скажешь.
— Кстати, — добавила она, — взгляни Клэр, кажется, для разнообразия проявляет интерес.
— Ладно, постоим еще, — вздохнул Люк. Сотрудница Центра высоко подняла для всеобщего обозрения большое румяное яблоко.
— Представьте себе на мгновение, что это яблоко — модель Земли. Теперь я разрежу его на четыре доли. — Острым ножом она ловко произвела эту операцию на разделочной доске. — Эти три доли пускай будут океанами. — Она отложила их в сторону. — Четвертая — сушей нашей Земли.
Заинтересованная, Хиллари с увлечением наблюдала, как женщина-лесник располовинивала оставшуюся четвертинку яблока; одну дольку она отложила в сторону.
— Эта часть представляет сушу, непригодную для обитания, — заполярные области, пустыни, болота, высокогорья. Остающаяся — одна восьмая часть, — она подняла ее для всеобщего обозрения, — та земля, на которой живут люди, хотя отнюдь не на всей выращивают продукты питания, необходимые для поддержания жизни. Итак, мне приходится разрезать и эту дольку на четыре части и три из них отложить, потому что речь идет о суше либо чересчур каменистой, либо влажной, либо холодной, либо отличающейся слишком бедными почвами, а потому, непригодной для земледелия. Кроме: того, это; те участки, на которых расположены большие города с их пригородами, шоссейные дороги, стоянки для машин, общественные сады и парки и все такое прочее, — места, где люди живут, но где не выращиваются продукты питания.
Хиллари с изумлением смотрела на оставшийся кусочек, а экскурсовод продолжала:
— Теперь я сниму кожицу с этой дольки — одной тридцать второй части яблока… надеюсь, не порежусь. Ну вот, этот крошечный лоскуток кожуры представляет собой тонюсенькую поверхность земной коры — меньше пяти футов глубиной, которая кормит все население Земли и от которой мы, люди, полностью зависим. И вот когда вы сегодня уйдете из парка, подумайте о том, что вы лично можете сделать, чтобы защитить планету, на которой мы все обтаем.
Раздались дружные благодарные аплодисменты, после чего экскурсанты стали понемногу расходиться.
— Замечательно! — воскликнула Хиллари. — Изложить сложную проблему так, что она дошла до каждого! Ведь дошла?
— Несомненно, — согласилась Клэр. — Очень умно. Очень, очень. Просто поразительно, если разобраться.
Та-ак! — сказала себе Хиллари, наконец-то Клэр пробрало.
— А с какой точностью она разрезала яблоко на дольки! Здорово! — вставил Энгус. — Ведь последние были совсем крохотными.
— Люди, люди! — К изумлению Хиллари, глаза у Клэр буквально горели. — Нет, ясно как Божий день: это нам, женщинам, необходимо что-то сделать, чтобы сохранить нашу Землю.
Обнаружив взаимный интерес к проблемам экологии, Клэр и Хиллари вдруг нашли уйму тем, о которых и принялись говорить, пока Люк вез их обратно по Ньюфаундскому шоссе, проходящему через Гатлинбург по горам и резервациям индейцев-чероки. Это была единственная дорога, пересекавшая весь парк.
По просьбе Энгуса Люк то и дело съезжал на обочину и тормозил, а Энгус щелкал фотоаппаратом. Небо было затянуто облаками, но по всем признакам обещало просветлеть к середине дня. Наши путешественники выехали очень рано, а потому возвращались чуть-чуть за полдень.
Подняв глаза на возвышавшиеся перед ними горы, Хиллари увидела белые шапки вершин. Энгус тоже обратил на них внимание.
— Неужели это снег? Быть не может, — сказал он.
— Не знаю, — отвечала Хиллари. — Невероятно поздно по времени года. Ведь уже третья неделя апреля.
Но когда они миновали нижние отроги, оказалось, что это действительно снег. А когда наконец достигли первого лесного пояса, из-за облаков выглянуло солнце. Дорога была сухой и чистой, но всю растительность — пихты, ели, даже рододендроны — покрывал толстый слой инея. Люк свернул на первую же стоянку, какая ему попалась, и все вышли из машины, чтобы полюбоваться удивительной картиной, которую матушка-природа неожиданно им подарила.
Здесь, наверху, воздух был студеным, и Хиллари одолжила Клэр, которая оделась не для такой погоды, вязаный жакет. К счастью, у Люка в багажнике хранилось несколько плотных ветровок, которые он тут же раздал своим пассажирам. Кругом стоял тихий звон, издаваемый падающими с деревьев и кустов сосульками, и Хиллари пожалела, что не взяла с собой видеокамеры, чтобы запечатлеть и это неповторимое зрелище, и этот звенящий звук.
— Такое не часто бывает, — заметил Люк. — Может, раз в сто лет выпадает увидеть такую красоту!
— Давайте поднимемся выше и посмотрим, как там, — предложила Хиллари.
По кратчайшей дороге они поднялись, на Клйнгманз-Доум, наивысшую точку, находящуюся в пределах парка, — примерно 6000 футов над уровнем моря; но там никаких «ледяных полей» не обнаружили. Да и сбоку от дороги не было и признака того, что зима нежданно-негаданно посетила эти места… пока Люк не сделал очередной вираж, и сразу все увидели зиму. Зимнюю сказку!
Люк немедленно вырулил на удачно подвернувшуюся стоянку. Не желая ждать и секунды, Хиллари выскочила из машины и с восторгом стала глядеть вокруг. Никогда еще она не видела ничего подобного! Даже зима в Чикаго не шла ни в какое сравнение. Чудо! Волшебство!
Солнечные лучи еще не достигли этого небольшого горного плато. От высоченных деревьев до низенького кустарника — все было покрыто толстым белым покровом, словно местность окунули в ванильную глазурь, а потом еще украсили прозрачной карамелью. И не только сверху, но и сбоку, и с самого низу. Зеленый бордюр, окаймлявший дорогу с обеих сторон, не затронула зимняя пелена, и он являл собою поразительный контраст со сверкающей белизной этого островка девственной природы, где два времени года, весна и зима, на короткий срок совпали друг с другом.
Хиллари попросила у Люка его фотоаппарат и, как и Энгус, предалась фотозапою. Она не знала, на что нацелить камеру в первую очередь — все было до невозможности красиво. Она снимала и снимала — от узорчатых, цвета слоновой кости кружев, в которые принарядились покрытые снегом кусты, до великолепия величественных двухсотфутовых елей, окутанных белой пеленой. До ее слуха долетал спор, затеянный Люком, Клэр и Энгусом: они никак не могли прийти к соглашению, порожден ли этот необычный феномен инеем, снегом, льдом или сочетанием всего вместе.
Люк был за лед, Клэр полагала, что причина тут снег, а Энгус стоял за иней. Хиллари же считала, что это просто очень красиво.
Тем не менее понемногу великолепное зрелище начинало тускнеть. Прямо у них на глазах деревья теряли свой ледяной покров и уже выступали в своем обычном зеленом наряде. Лед здесь не падал с треском, он лишь нежно звенел, слетая с высоких ветвей на нижние, которые добавляли снега и ледяной пыли в скользящую вниз массу.
— Осторожно. — Взяв Хиллари за локоть. Люк оттащил ее от деревьев, когда она подошла к ним вплотную. — Поберегись. Я не хочу, чтобы тебя тут ушибло. — И пока он стряхивал ледяные кристаллики с ее темных волос, рядом с тяжелым хлюпаньем рухнула мокрая ледяная глыба.
Хиллари улыбнулась ему:
— Бесподобно, Люк!
— Это ты у меня бесподобна, — ответил он, проводя тыльной стороной ладони по ее разрумянившимся щекам.
Теплая волна охватила ее сердце. Как ей хотелось знать, что думает Люк, когда вот так смотрит на нее, знать, что он чувствует!
— Великолепное зрелище, должен признать, — восторженно воскликнул Энгус, вторгаясь в мгновение их нежной близости.
Вернувшись в машину, они продолжили свой путь по Клингманз-Доум, где Хиллари, засняв еще несколько видов, заполнила всю пленку. Но по ее мнению, даже вид с самой вершины не мог сравниться с тем чудом, которое посчастливилось им увидеть со случайного поворота дороги.
К тому времени, когда они спустились с гор, чудо, свидетелями которого они оказались, уже совсем растаяло в теплых лучах солнца. И Хиллари задумалась, не случится ли того же с нею и Люком, не исчезнет ли чудо, которое оба они испытали прошлой ночью, как только солнце, а в их случае реальность, войдет в свои права. Был ли это только миг, вырванный из хода времени, редкостный и неуловимый, остановить который никому не дано?
Погруженная в эти мысли, она всю дорогу до Гатлинбурга молчала. Пансион, выбранный Люком, находился над городом, недалеко от лыжного центра Обер-Гатлинбурга, — престижный роскошный отель, со всеми современными удобствами, которых в мотеле Лил Абнера не было и в помине.
Не было, к счастью, и многого другого. В номере, который они заняли, не было ни допотопных бра, ни вибрирующей кровати в форме сердца, ни синтетической медвежьей шкуры на полу.
— Зато здесь есть бассейн на открытом воздухе с великолепным видом на закат в горах, — сообщил ей Люк.
Четверть часа спустя они стояли у края бассейна.
Люк, который держал в каждой руке по чашке горячего шоколада с ликером и шапкой взбитых сливок, не сразу разглядел ее новый, с глубоким вырезом, купальный костюм и ахнул только тогда, когда она сбросила халат — Костюм был синий-синий, почти такого же цвета — хотя разве это возможно? — как ее глаза.
Хиллари освободила волосы от ленточки, и они темным облаком легли ей на плечи. А когда она нагнулась, чтобы развязать шнурки на сандалиях, то ощутила на себе взгляд Люка: он любовался изгибом ее тела.
Встретившись с ним глазами, Хиллари ответила задорным взглядом. Купальник облегал ее, словно вторая кожа, и поэтому, по правде сказать, она до сих пор ни разу его не надевала — Не хватало смелости. Но сейчас ей хотелось произвести на Люка впечатление — впечатление, которое он не скоро забудет. И по ошалелому выражению его глаз похоже было, что ей это удалось.
— Холодновато здесь, — поежилась она.
— Вот для того и бассейн с горячей водой. И горячий шоколад, чтобы тебя разогреть.
— А я-то считала, это твоя работа, — ответила она.
— Ишь какая ты сегодня языкастая, уверенная в себе, — заметил Люк.
Если бы! — подумала Хиллари. Уверена она была лишь в одном: в своей любви к Люку и желании быть с ним вместе. Она уже готова была принять Люка таким, каков он есть, не хотела мучиться. Не хотела анализировать каждый его взгляд, каждое прикосновение. Она хотела забыться, а никто в мире не способен был дать ей это чувство, кроме Люка.
— Ну, влезай же, — заторопил ее Люк, увидев, как она в нерешительности остановилась у лесенки в бассейн.
Сильная струя нагнетаемой в бассейн воды чуть не сшибла ее с ног, когда она, осторожно спустившись, уселась на скамеечке у края. Люк уселся рядом с ней.
— Так и знала, что кончу общей ванной, если выйду за тебя, — улыбнулась Хиллари, принимая из его рук чашку с шоколадом.
Будто в укоризну, Люк пощекотал губами ей ухо, крепко прижимая к себе свободной от чашки рукой.
— Ты уверен, что сюда никто не войдет? — спросила она.
— При каждом номере свой бассейн. Этот только для нас. Сядь поудобнее и расслабься.
Хиллари последовала его совету. Попивая горячий напиток и любуясь раскинувшейся до самого горизонта панорамой, она чувствовала себя обновленной — так действовал на нее вид нескончаемой, казалось, цепи гор, их скругленных склонов, переходящих друг в друга, насколько хватал глаз.
А какое разнообразие зелени! Масса оттенков, для которых она. и названий не находила. Обернувшись к Люку, она увидела несколько таких же в его глазах. И тут же о них; забыла, потому что, наклонившись, Люк обжег ее поцелуем и в своей обычной провокационной манере стал слизывать шоколад с уголков ее губ.
Солнце уже садилось, окрашивая небо темно-красными полосами, но Хиллари пейзажа больше не замечала. Все ее внимание было отдано такой обольстительной нижней губе Люка, дразнящему вкусу остывших взбитых сливок на кончике горячего языка. Оба, как по команде, оставили чашки с шоколадом, чтобы упиваться поцелуями, которым, казалось, не будет конца.
Все шло как по нотам. Но тут они стукнулись головами: Хиллари подалась вперед, желая поцеловать Люка в плечо, а он наклонился, чтобы поцеловать… кто его знает, что… а выяснить ей не позволил приступ смеха.
— Пора нам составить путеводитель, — заявил Люк. — Сейчас я пройдусь по тебе здесь, — и он провел пальцем по ее шее и плечу до того места, где кончался купальник и открывалась кремовато-белая кожа. — А ты здесь. — Он поднес ее пальцы к своему плечу.
— Командуешь? Даже сейчас, — любовно попрекнула она.
— А ты против, да?
— Нет, просто довожу до твоего сведения, что пойду, может быть, другой дорожкой. — Она приложилась губами к его груди и провела языком по влажной коже вверх. — А ты ступай вот этой, — глухо проговорила она, уткнувшись ему в шею, и, взяв его руку в свою, положила к себе на грудь.
Люк, как ни странно, не стал с нею спорить, и она, с удовольствием отметив это, дала своим пальцам полную волю, чем они не преминули воспользоваться, пустившись исследовать тело любимого ею мужчины. Горячие струи бурлили и пенились вокруг них, и уже закипало, разливалось по всем жилам желание…
Словно откуда-то издалека Хиллари услышала вздох. Но это не она вздохнула… и не Люк… а значит…
— О, простите. Извините, пожалуйста, — пробормотал Энгус; Клэр безмолвно стояла рядом.
Хиллари готова была провалиться… вернее, утонуть на дне бассейна. Но предпочла ретироваться к себе в номер, предоставив Люку давать… объяснения, извинения и всякое такое прочее, что положено в подобных ситуациях. Она никак не могла считать себя знатоком по части этикета для таких случаев, поскольку еще ни разу fragranto delicto[1] ее не заставали.
— Кажется, ты сказал, этот бассейн только для нас и нам никто не помешает, — напомнила Хиллари Люку, когда тот несколько минут спустя вошел в номер.
— Для нас и Робертсонов. Мне и в голову не могло прийти…
— Знаешь, мне тоже, — созналась Хиллари, озорно посмеиваясь. — Вот уж про кого не подумаешь, что их может это интересовать.
— В отличие от нас, которых ничто другое не интересует, — хохотнул Люк. — Так на чем мы остановились? — И он обнял ее, и поцеловал, и запустил обе руки под се мокрый купальник.
Пока Люк выясняя, на чем они остановились, Хиллари признавалась себе в глубине души — в самой-самой глубине, — что ей мало чувственных наслаждений, которые дает ей Люк… ей нужна любовь. А Люку нег. Она знала, что это так. Но когда, когда же она научится довольствоваться тем, что есть?
Позднее Хиллари лежала рядом со спящим Люком и, уставившись в темноту, в неясные силуэты роскошной меблировки, вспоминала совершенно не похожую на этот великолепный номер комнату в мотеле Лил Абнера с ее обшарпанностью, смешным и дешевым шиком. Трудно было себе представить — и мысль эта даже немного пугала, — что с их пресловутой брачной ночи прошло всего восемь дней. Восемь дней. Восемь ночей. Семь ночей на самом деле, поправила она себя, вспомнив вчерашнюю ночь любви. Как быстро она сдалась! Хиллари вздохнула.
Много ли пользы принес ей в итоге пресловутый параграф, который она включила в брачный контракт? Люк сумел заполучить ее снова. И вовсе она не была невинной жертвой, да и вообще жертвой. Нет, она знала, на что идет. Знала ведь!
Больше всего ее приводило в смятение то, что она продолжала надеяться. Себе же во вред. Ведь, надеясь, что между нею и Люком все сладится, всем сердцем желая этого, она в то же время боялась поверить в благополучный исход, боялась вложить слишком много веры, потому что боль тогда будет совсем уж невыносимой и неизлечимой. Для ее же блага лучше будет, если она окончательно вытравит из себя надежду на то, что Люк рано или поздно, но все-таки скажет ей свое «люблю». Надо трезво оценить будущее, смотреть реальным взглядом на свои ожидания.
Но тут же она ловила себя на неоправданных мечтах, вот как сейчас, когда фантазировала, как он все-таки скажет ей «я люблю тебя». И снова сердилась — на себя за то, что так ничему и не научилась, и на Люка за то, что он причиняет ей ненужные страдания. А выбить из него желанное признание можно разве что под пыткой… Или любовными утехами?
Вот была бы картина!
Хиллари закрыла глаза и вообразила, как, привязав Люка к постели, вымогает у него три слова: «Я люблю тебя». Она привязала бы его шелковыми шарфами. Синими — его любимый цвет. И Люк лежал бы беспомощный и был бы целиком в ее власти. Вот так-то.
Она видела эту картину воочию. Люк, распростертый перед ней на постели. Что там на нем надето? Его поношенные джинсы, которые так здорово на нем сидят? Расстегнутые. Да. Она сама спустит молнию, нарочно его искушая. Одна только загвоздка… Она мысленно увидела, как пытается, без всякого успеха, стащить с него джинсы. Кому из них уготована пытка?
Хмм… Это не пойдет. Пусть не джинсы, пусть на Люке будут темно-синие боксерские шорты. Такая вот у нее фантазия. И она сможет сколько угодно одевать его или раздевать. Он полностью в ее власти. Да, вот такая картина ей очень, очень нравилась.
Обольстительная, как Кетлин Тернер, сексапильная, как Мэрилин Монро, она будет изощренно измываться над ним, привязанным, пока он не обезумеет. И вот она победоносно склоняется над ним, прижавшись полусогнутыми коленками к его чреслам, — в шелковой тунике и фунтов на десять легче, чем в реальной жизни. Он будет укрощен. Воспламенен. Охвачен ненасытным желанием.
Она будет дразнить его, пока он не запросит пощады, моля о любви, пока не окажется целиком и полностью в ее власти. И ее пальцы будут скользить по разрезу в шелковых боксерских шортах и проделывать всякие штуки, о которых она только читала. И он запросит пощады, и придется ему сказать ей заветное «люблю». А она заставит его повторять это слово вновь и вновь.
И на такой эротической ноте, добившись исполнения своей мечты хотя бы в грезах, Хиллари заснула.
Воскресенье прошло в суете показа достопримечательностей. Прежде чем расстаться со Смоки-Маунтинз, Робертсоны пожелали непременно отведать местной домашней пищи — чего-нибудь такого-разэтакого. В два часа они всей компанией остановились в Таунсенде, где пообедали жареной зубаткой, разрекламированной как фирменное блюдо.
Робертсоны заказали в придачу еще какой-то хитрый салат из репы и пестрой фасоли.
Хиллари выбрала цыпленка и яблоко, запеченное в тесте, а сверх того стащила с тарелки Люка ломтик жареного кабачка.
На обратном пути в Ноксвилл Хиллари и Клэр заняли задние сиденья и всю дорогу обсуждали работу Хиллари. Хиллари излагала некоторые последние проблемы, связанные с защитой потребителя, — безопасность на дорогах, загрязнение атмосферы, использование пестицидов, медицинское страхование. Она рассказывала о победах, которые союзы потребителей сумели одержать, — о расширении информации по пригодности продуктов питания, о законах, требующих разумной эксплуатации автомобилей.