— Результатов пока не видно, — возразила она. — Пока ты даже не объявил о нашей женитьбе своему отцу. Или объявил? Люк помотал головой.
— Ты к нему собираешься?
— Нет. Я позвоню ему в течение дня.
— Нервничаешь? Боишься порадовать его новостью? — насмешливо бросила она. — Ах да, забыла! Я же говорю с человеком, у которого стальные нервы.
Глядя в ее искрящиеся ехидством глаза, Люк проскрежетал сквозь зубы:
— Теперь у меня не только нервы стальные, а и еще кое-что.
— А ты прими еще раз душ, перед тем как пойти на работу, — посоветовала она, не выказывая и тени смущения. — Только на этот раз холодный.
— Я не иду на работу, — отрезал Люк, направляясь к своей спортивной сумке. — Сегодня воскресенье.
— Зачем же было вскакивать ни свет ни заря?
— Для утренней пробежки. — И он помахал спортивными трусами типа «все наружу».
— Не смей выходить в этом на улицу!
— Не сметь?
— Не смей. Это неприлично! — запальчиво воскликнула Хиллари.
— Тогда, дорогая женушка, закрой поскорее глаза, потому что сейчас ты увидишь кое-что не в пример неприличнее, — предостерег он, и его пальцы потянулись к узлу, который стягивал на бедрах полотенце.
Как ее ни тянуло подглядеть хоть краем глаза, Хиллари решительно зажмурилась. Она слышала, как прошуршало, падая на пол, полотенце, как скользнули по телу нейлоновые трусы. Может, он все-таки надел что-нибудь под них? Неужели не надел? Вот уж не было печали — теперь вся округа будет пялить глаза на достоинства ее мужа! При мысли, что другие женщины увидят больше, чем им положено, ее охватила ревность. Она насупилась.
Но тут Люк поцеловал ее в нахмуренный лоб, и морщинки сами собой разгладились. Она распахнула глаза, но он уже был таков — упорхнул, показав свой зад в облегавших его нейлоновых трусах. Зрелище, которое не так скоро забывается.
Люк съел обильный завтрак, который, прежде чем съесть, осмотрительно продегустировал, желая убедиться, не подсыпал ли Грант молотого перца в его оладьи. Затем он отправился в офис своего отца. Для большинства людей воскресенье было днем отдыха, но не для Шона Маккалистера. Отец, как и предполагал Люк, корпел над бумагами за своим письменным столом. Даром что Шон Маккалистер вырос в обстановке, где не могло быть и речи о хороших вещах, — в последние годы он приобрел к ним вкус. Мебель в офисе была шикарная, изготовленная мебельщиком из Северной Каролины по индивидуальному заказу — с учетом массивных размеров Шона. Чего стоил один только стол с мраморной столешницей! Но Люк знал, что отец не пожалеет и двадцати мраморных столов, если понадобится помочь сыну. И, зная это, никогда не прибегал к отцовской помощи.
— Здравствуй, пап, — бросил Люк, переступив порог кабинета. — У меня для тебя новости.
— Вот как? — отвечал Шон с ухмылкой, которую приберегал исключительно для сына.
— Вот так. Я вчера женился.
Шон рассмеялся:
— Не может того быть! И это все твои новости?
Люк насупился. Реакция окружающих на его женитьбу начинала его раздражать. Когда он первый раз предложил Хиллари выйти за него замуж, она решила, он шутит. Ее отец, услышав, что они с Хиллари поженились, откликнулся точно так же. Теперь его собственный отец недоверчиво отмахивается от его слов.
— Я говорю всерьез. Я женился — если быть точным, не вчера, а позавчера. Обвенчался в Гатлинбурге.
— Что так вдруг? — выжидательно спросил Шон, нащупывая почву. — Твоя красотка ждет ребенка? Ты с ней влип?
Люк привык к суровой прямоте отца.
— Нет. Разве только вообще жениться — значит, по-твоему, влипнуть.
— Так кто же она?
— Ты ее знаешь.
— Знаю? — Шон поднялся из-за своего импозантного стола и шагнул к Люку. — И она мне нравится? — поинтересовался Шон, награждая сына тычком в плечо в той шутливой манере, которая была ему свойственна в отношениях с сыном. Этот знакомый жест напомнил Люку те времена, когда они вдвоем — Люк был совсем мальчишкой — гоняли мяч по парку или устраивали возню на полу в гостиной.
— Надеюсь, что нравится, — отозвался Люк, легко возвращая тычок натренированной рукой.
— Вот как. Так кто же этот новоявленный член клана Маккалистеров?
— Хиллари.
— Хиллари. А дальше?
— Хиллари Маккалистер, естественно, — ответил Люк.
— Хиллари, Хиллари… — косматые серые брови Шона взлетели чуть ли не на дюйм. — Ну, а до того, как она стала Маккалистер, как ее величали? О, Бог мой! — вскинулся он. — Да ты никак… Уж не женился ли ты на Хиллари Грант?!
— Именно.
— Ты спятил, сын? Довериться этим прожженным бестиям Грантам!
— Да, я знаю, что ты и ее папаша что-то там не поделили и взъелись друг на друга.
— Взъелись? Вот как! — От гнева у Шона побагровело лицо. — Да будет тебе известно, что этот человек меня предал! Украл у меня то, что никогда и ничем не возместить!
— Что же он у тебя украл? — спросил Люк, которого очень заинтересовал неожиданный поворот в толковании истоков вражды.
— Погоди. Ответь-ка лучше: зачем ты женился на дочери Гранта? Чем ты думал, сын? Не мог просто переспать с ней, и все?
— Она моя жена, — резко сказал Люк, сверкнув на отца глазами. — Будь любезен, говори о ней с уважением.
Шон обиделся и рассердился.
— Вот оно что! Всего два дня как замужем, а уже настраивает тебя против отца.
— Ничего она не настраивает, — возмутился Люк.
— Уж не затем ли она прорывалась ко мне на прошлой неделе? Позлорадствовать, как ловко сумела окрутить тебя, да?
— Окрутить, как ты выражаешься, меня невозможно, ни у одной женщины такой номер не пройдет, — твердо заявил Люк. — Ты ведь меня знаешь.
— Думал, что знаю, а теперь… это же надо — связаться с такой семейкой! От них ничего хорошего не жди, смею тебе сказать.
— Лучше скажи мне, что именно украл у тебя Чарлз Грант, — попросил Люк. — Деньги? Клиентуру?
— Нескольких клиентов он у меня за последние годы увел. Но на каждого уведенного у меня я увел у него десяток, — самодовольно объявил Шон.
— Так из-за чего вся ваша нелепая вражда? Из-за женщины?
Шон бросил на сына такой свирепый взгляд, что Люк понял: да, так оно и есть.
— Из-за женщины, — Люк скептически покачал головой. Значит, интуиция его не обманула, вчерашняя догадка оказалась правильной. — И вы целых четыре года хватаете друг друга за грудки из-за женщины? Ну и дела!
— А что тут удивительного? — возмутился Шон. — Я еще, слава Богу, жив. И вполне могу испытывать страсть к женщине.
— Я и не сказал, что не можешь. Конечно, можешь. Но у меня не укладывается в голове, что ты порвал выгодные деловые отношения и вступил в войну с партнером, потому что вам обоим приглянулась какая-то женщина!
— Она не какая-то. Она необыкновенная! Она святая! И я не стану обсуждать ее с тобой.
— Почему же это?
— Потому что такие вещи не для твоих ушей.
— Я уже большой мальчик, папочка. И про аистов и капусту все знаю.
— Ах, знаешь? Гм, вполне возможно.
— Можешь не сомневаться.
— В чем я не сомневаюсь, так это в том, что твоя женитьба выйдет тебе боком. Я этим подлым Грантам ни на грош не доверяю. Прожженные бестии. Что отец, что дочь.
— Пап, — предостерегающе напомнил ему Люк.
— Имею я право предупредить родного сына? Очень даже возможно, что эта твоя новобрачная в сговоре со старым змеем, своим папашей. Да, да, чувствую, пахнет настоящим заговором. Они вынашивают хитроумный план, чтобы сквитаться с нами.
— Да нет, отец. Успокойся. Можешь мне поверить, никакого заговора тут нет. Во всяком случае, Гранты ничего такого не замышляют.
У Шона загорелись глаза.
— Значит, это ты что-то замышляешь?..
— И я ничего. Хиллари теперь твоя невестка. Член нашей семьи. Ты ведь сам всегда говорил: семья — самое важное.
— Говорил. До того, как сбежала твоя мать, а ты женился на дочери моего врага.
— Значит, ты исключаешь меня из семьи?
— Не говори ерунды. Ты мой сын. И всегда будешь моим сыном. Даже если творишь черт знает какие глупости. Вроде вот этой. Надо же было суметь — жениться тайком!
— Спасибо, отец.
— Но ты остерегайся. Повторяю: у них что-то на уме…
— Я рад бы обсудить с тобой это подробнее, — прервал его Люк, — но надо ехать к себе в офис…
— Это ты свою бытовку называешь офисом? — хмыкнул Шон. — Пора наконец обзавестись настоящим помещением.
— В свое время, отец. Вот приеду в другой раз…
— И…
— И обо всем поговорим. Когда дела у меня будут на мази. Может…
— И тебе не совестно терзать старика отца? — снова завелся Шон. — А если я завтра умру? Что ж, . я лягу в могилу, не зная, как у моего единственного сына идут дела?
— Превосходно идут, отец. И на сегодня знать это тебе, право, вполне достаточно. А завтра ты не умрешь. Есть еще порох в пороховнице.
Шон рассмеялся.
— Что верно, то верно. Вот и соображай, откуда взялся порох в тебе. Ты его унаследовал, сын, честь по чести.
— Не спорю, унаследовал, — согласился Люк. И еще он кое-что унаследовал честь по чести — антипатию к бурному проявлению чувств. Нет, он — в отличие от своего отца — не позволит чувствам брать над собой верх.
Да, он унаследовал от отца дар витийства, а от матери вкус к актерским позам. Только он научился трезво направлять свои таланты в русла, ведущие к достижению поставленных целей.
В данный момент у него две цели. Заполучить Хиллари в свою постель, где ей и положено быть, и заполучить Энгуса Робертсона в финансовые спонсоры для проекта дома престарелых. И когда оба эти дела будут доведены до ума, он, Люк, почувствует себя удовлетворенным.
В трех кварталах от офиса Шона Маккалистера, в мексиканском ресторане, Хиллари сидела с Джолин. После утренних пререканий с Люком Хиллари почувствовала, что ей необходимо укрепить пошатнувшуюся веру в собственные силы. А потому решила надеть один из своих любимых костюмов. На ней была бирюзовая шелковая блуза, превосходно контрастировавшая с дымчатой безрукавкой ручной вязки, и отлично сшитые на заказ черные брючки. На золотой цепочке спускался с шеи кулон из голубоватого топаза — амулет, подарок матери.
— Ну вот, — сказала Джолин. — Вот и наши коктейли. А теперь расскажи мне все в подробностях. Я ведь даже не знала, что ты, хитрячка этакая, встречалась с Люком.
— Да нет, я с ним не встречалась, — заверила ее Хиллари.
— Значит, вы переписывались? Пока он был заграницей, я имею в виду.
— Не угадала.
— Тогда как все-таки это случилось? Не с бухты-барахты же вы поженились?!
— Ну… были причины.
Джолин вылупила на нее глаза.
— Ты что — в положении?
— Нет!
Джолин нахмурила лоб.
— Не улавливаю, Хиллари. Чего-то ты мне не досказываешь.
— А ты поклянешься набором твоих пластинок Долли Партон, что ни одной душе не проболтаешься?
— Клянусь! — Джолин торжественно подняла руку; четыре пальца из пяти были в кольцах. — Клянусь всеми пластинками Долли Партон и Рэнди Тревиса плюс компакт-дисками Гарта Брукса.
Зная, как Джолин дрожит над своей коллекцией пластинок, Хиллари теперь была уверена — постаравшись забыть о предупреждении Люка, — что подруга сохранит доверенную ей тайну.
— По правде говоря, мы с Люком поженились потому… — Ну как сказать, что ты вышла замуж, потому что тебе это приказали, а у тебя не нашлось взамен других вариантов?. Хиллари замялась.
— Ну, так вы поженились, — подталкивала ее Джолин, — потому что…
— В общем, это вроде как брак по расчету.
— И кто же в выигрыше?
— Общее положение дел.
— Что-что? Бог мой, Хилли! — воскликнула Джолин, потеряв терпение настолько, что перешла на сокращенное ее имя. — Право, вытянуть из тебя что-либо труднее, чем из щучьей пасти.
Проведя пальцем по соленому краю рюмки, Хиллари решила начать сначала:
— Видишь ли, мой отец стал враждовать с отцом Люка.
— Из-за того, что вы поженились?
— Нет. Напротив. Мы поженились, чтоб положить конец их вражде.
— Каким же образом, ты считаешь, ваша женитьба тут поможет?
— Люк так считает. Он куда лучше, чем я, все бы тебе объяснил. Понимаешь, мы одни у наших родителей. — Хиллари умолкла, пытаясь внятно все сформулировать. — Только я и Люк. Ну и, обвенчавшись, мы объединим наши семьи.
— Две враждующих семьи.
— Не совсем так. Враждуют не семьи — Вражду ведут только отцы. Люк и я к их вражде никак не причастны. Я даже не знала — пока не вернулась домой, в Ноксвилл, — какой серьезный оборот все это приняло. Ты же знаешь, я редко сюда наезжала за эти четыре года.
— Да, я это заметила. И полагала, что из-за Люка. Значит, ты его не разлюбила?
— Не знаю, как и сказать, Джолин, — печально вздохнула Хиллари. — Он пытается все вернуть. Знаю, что поддаваться нельзя, но туг я, кажется, не вольна над собой. Я было уже совсем поверила, что все в прошлом и он для меня ничего не значит. Но вот пошла к нему и сразу влетела в его объятия…
— Подожди! Остановись на минутку! — прервала ее Джолин. — Как так — влетела в его объятия? Опять ты что-то пропускаешь.
— Да нет, все так и было, случайно. Я поднималась в его бытовку на стройке, а Люк как раз выходил… Но это неважно. Важно другое — опять я попала под его чары. Черная магия, да и только, Четыре года ведь были врозь, а влечение не уменьшилось нисколько.
— Люк это тоже почувствовал?
— Кто его знает, что он чувствует. Люк не из тех, кто выставляет свои чувства напоказ. Я всегда считала его скрытность защитной реакцией. Но сейчас не знаю, что и думать. Знаю только, что он хочет меня. Сам мне сказал.
— Начало положено. Неплохое начало.
— Если бы так. Все дело в том, что для Люка это не начало. Тут страсть, влечение. Вот что тут. Вот что между нами.
— И на это он и напирал, когда предложил тебе обвенчаться?
— Да нет. Просто приказал. Я пошла к нему, чтобы он помог прекратить нелепую вражду, в которой погрязли наши отцы. И он заявил: хочешь покончить с этим, выходи за меня замуж. — И все?
— И все.
— Скажите, какой шустрый!
Хиллари не хотелось, чтобы у Джолин создалось неверное впечатление, и она поспешно сказала:
— Ты ведь его не знаешь.
— И знать не хочу после твоего рассказа, — отмахнулась Джолин.
— Люк вовсе не такой уж плохой.
— Наверно, не такой уж. Иначе ты не пошла бы за него замуж, — проницательно заметила Джолин. — Но, судя по всему, далеко не идеал, и ты еще с ним наплачешься.
— Туг ты совершенно права. Но я не вслепую пошла на этот брак. И своих позиций не сдала, если хочешь знать. — Коктейль развязал Хиллари язык. В нормальном состоянии она вряд ли рискнула бы выдать о себе столь интимную информацию. Но сейчас ей нужно было выговориться.
— Ты хочешь сказать, вы не…
— Я составила брачный контракт, включив туда один пункт, по которому брак наш является номинальным.
— И он это подписал? — спросила изумленная Джолин.
— А он его как следует не прочел. Спешил выехать в Гатлинбург, чтобы обвенчаться. — И Хиллари продолжила свой рассказ, включив в него эпизод с венчавшейся перед ними парой, а затем подробнейшим образом живописала свадебные апартаменты в мотеле Лил Абнера. Когда она закончила, у обеих слезы бежали по щекам — так они обе хохотали.
— Вот что я скажу тебе, детка, — патетически изрекла Джолин, — ты девушка сообразительная, из любой истории выкарабкаешься — если, конечно, не сгоришь, так сказать, в пламени любви.
— Не уверена, что не сгорю, — отвечала Хиллари, вспоминая, как Люк соблазнял ее утром, почти голышом разгуливая по комнате. — Люк по-прежнему уверен, что затащит меня к себе в постель.
— А ты?
— Я все-таки думаю, что устою — не повторять же все заново. Нет, но мне это тяжело дается, — созналась Хиллари.
— Да уж! — двусмысленно хмыкнула Джолин.
Хиллари замахнулась на нее салфеткой:
— Прекрати!
— Похоже, ты это сумеешь, — хихикнула Джолин. — Прекратить, я имею в виду.
— Ах ты, ехидна!
— До чего же хитро ты придумала с этим параграфом в контракте!
— Люк то же самое сказал. Назвал меня хитрой бестией.
— Да? Значит, он добродушно это принял, — заключила Джолин.
— Даже слишком добродушно. Только он себе на уме. Думает, ему удастся меня соблазнить. Дудки! — с жаром возвестила Хиллари. — Ничего у него не получится. Ничегошеньки!
— Кого ты так пылко убеждаешь в этом, радость моя? — сочувственно спросила Джолин.
— С мужчинами больше хлопот, чем они того стоят, — изрекла Хиллари.
— Точно, точно, — откликнулась Джолин, берясь за рюмку.
Глава седьмая
— Ты к нему собираешься?
— Нет. Я позвоню ему в течение дня.
— Нервничаешь? Боишься порадовать его новостью? — насмешливо бросила она. — Ах да, забыла! Я же говорю с человеком, у которого стальные нервы.
Глядя в ее искрящиеся ехидством глаза, Люк проскрежетал сквозь зубы:
— Теперь у меня не только нервы стальные, а и еще кое-что.
— А ты прими еще раз душ, перед тем как пойти на работу, — посоветовала она, не выказывая и тени смущения. — Только на этот раз холодный.
— Я не иду на работу, — отрезал Люк, направляясь к своей спортивной сумке. — Сегодня воскресенье.
— Зачем же было вскакивать ни свет ни заря?
— Для утренней пробежки. — И он помахал спортивными трусами типа «все наружу».
— Не смей выходить в этом на улицу!
— Не сметь?
— Не смей. Это неприлично! — запальчиво воскликнула Хиллари.
— Тогда, дорогая женушка, закрой поскорее глаза, потому что сейчас ты увидишь кое-что не в пример неприличнее, — предостерег он, и его пальцы потянулись к узлу, который стягивал на бедрах полотенце.
Как ее ни тянуло подглядеть хоть краем глаза, Хиллари решительно зажмурилась. Она слышала, как прошуршало, падая на пол, полотенце, как скользнули по телу нейлоновые трусы. Может, он все-таки надел что-нибудь под них? Неужели не надел? Вот уж не было печали — теперь вся округа будет пялить глаза на достоинства ее мужа! При мысли, что другие женщины увидят больше, чем им положено, ее охватила ревность. Она насупилась.
Но тут Люк поцеловал ее в нахмуренный лоб, и морщинки сами собой разгладились. Она распахнула глаза, но он уже был таков — упорхнул, показав свой зад в облегавших его нейлоновых трусах. Зрелище, которое не так скоро забывается.
Люк съел обильный завтрак, который, прежде чем съесть, осмотрительно продегустировал, желая убедиться, не подсыпал ли Грант молотого перца в его оладьи. Затем он отправился в офис своего отца. Для большинства людей воскресенье было днем отдыха, но не для Шона Маккалистера. Отец, как и предполагал Люк, корпел над бумагами за своим письменным столом. Даром что Шон Маккалистер вырос в обстановке, где не могло быть и речи о хороших вещах, — в последние годы он приобрел к ним вкус. Мебель в офисе была шикарная, изготовленная мебельщиком из Северной Каролины по индивидуальному заказу — с учетом массивных размеров Шона. Чего стоил один только стол с мраморной столешницей! Но Люк знал, что отец не пожалеет и двадцати мраморных столов, если понадобится помочь сыну. И, зная это, никогда не прибегал к отцовской помощи.
— Здравствуй, пап, — бросил Люк, переступив порог кабинета. — У меня для тебя новости.
— Вот как? — отвечал Шон с ухмылкой, которую приберегал исключительно для сына.
— Вот так. Я вчера женился.
Шон рассмеялся:
— Не может того быть! И это все твои новости?
Люк насупился. Реакция окружающих на его женитьбу начинала его раздражать. Когда он первый раз предложил Хиллари выйти за него замуж, она решила, он шутит. Ее отец, услышав, что они с Хиллари поженились, откликнулся точно так же. Теперь его собственный отец недоверчиво отмахивается от его слов.
— Я говорю всерьез. Я женился — если быть точным, не вчера, а позавчера. Обвенчался в Гатлинбурге.
— Что так вдруг? — выжидательно спросил Шон, нащупывая почву. — Твоя красотка ждет ребенка? Ты с ней влип?
Люк привык к суровой прямоте отца.
— Нет. Разве только вообще жениться — значит, по-твоему, влипнуть.
— Так кто же она?
— Ты ее знаешь.
— Знаю? — Шон поднялся из-за своего импозантного стола и шагнул к Люку. — И она мне нравится? — поинтересовался Шон, награждая сына тычком в плечо в той шутливой манере, которая была ему свойственна в отношениях с сыном. Этот знакомый жест напомнил Люку те времена, когда они вдвоем — Люк был совсем мальчишкой — гоняли мяч по парку или устраивали возню на полу в гостиной.
— Надеюсь, что нравится, — отозвался Люк, легко возвращая тычок натренированной рукой.
— Вот как. Так кто же этот новоявленный член клана Маккалистеров?
— Хиллари.
— Хиллари. А дальше?
— Хиллари Маккалистер, естественно, — ответил Люк.
— Хиллари, Хиллари… — косматые серые брови Шона взлетели чуть ли не на дюйм. — Ну, а до того, как она стала Маккалистер, как ее величали? О, Бог мой! — вскинулся он. — Да ты никак… Уж не женился ли ты на Хиллари Грант?!
— Именно.
— Ты спятил, сын? Довериться этим прожженным бестиям Грантам!
— Да, я знаю, что ты и ее папаша что-то там не поделили и взъелись друг на друга.
— Взъелись? Вот как! — От гнева у Шона побагровело лицо. — Да будет тебе известно, что этот человек меня предал! Украл у меня то, что никогда и ничем не возместить!
— Что же он у тебя украл? — спросил Люк, которого очень заинтересовал неожиданный поворот в толковании истоков вражды.
— Погоди. Ответь-ка лучше: зачем ты женился на дочери Гранта? Чем ты думал, сын? Не мог просто переспать с ней, и все?
— Она моя жена, — резко сказал Люк, сверкнув на отца глазами. — Будь любезен, говори о ней с уважением.
Шон обиделся и рассердился.
— Вот оно что! Всего два дня как замужем, а уже настраивает тебя против отца.
— Ничего она не настраивает, — возмутился Люк.
— Уж не затем ли она прорывалась ко мне на прошлой неделе? Позлорадствовать, как ловко сумела окрутить тебя, да?
— Окрутить, как ты выражаешься, меня невозможно, ни у одной женщины такой номер не пройдет, — твердо заявил Люк. — Ты ведь меня знаешь.
— Думал, что знаю, а теперь… это же надо — связаться с такой семейкой! От них ничего хорошего не жди, смею тебе сказать.
— Лучше скажи мне, что именно украл у тебя Чарлз Грант, — попросил Люк. — Деньги? Клиентуру?
— Нескольких клиентов он у меня за последние годы увел. Но на каждого уведенного у меня я увел у него десяток, — самодовольно объявил Шон.
— Так из-за чего вся ваша нелепая вражда? Из-за женщины?
Шон бросил на сына такой свирепый взгляд, что Люк понял: да, так оно и есть.
— Из-за женщины, — Люк скептически покачал головой. Значит, интуиция его не обманула, вчерашняя догадка оказалась правильной. — И вы целых четыре года хватаете друг друга за грудки из-за женщины? Ну и дела!
— А что тут удивительного? — возмутился Шон. — Я еще, слава Богу, жив. И вполне могу испытывать страсть к женщине.
— Я и не сказал, что не можешь. Конечно, можешь. Но у меня не укладывается в голове, что ты порвал выгодные деловые отношения и вступил в войну с партнером, потому что вам обоим приглянулась какая-то женщина!
— Она не какая-то. Она необыкновенная! Она святая! И я не стану обсуждать ее с тобой.
— Почему же это?
— Потому что такие вещи не для твоих ушей.
— Я уже большой мальчик, папочка. И про аистов и капусту все знаю.
— Ах, знаешь? Гм, вполне возможно.
— Можешь не сомневаться.
— В чем я не сомневаюсь, так это в том, что твоя женитьба выйдет тебе боком. Я этим подлым Грантам ни на грош не доверяю. Прожженные бестии. Что отец, что дочь.
— Пап, — предостерегающе напомнил ему Люк.
— Имею я право предупредить родного сына? Очень даже возможно, что эта твоя новобрачная в сговоре со старым змеем, своим папашей. Да, да, чувствую, пахнет настоящим заговором. Они вынашивают хитроумный план, чтобы сквитаться с нами.
— Да нет, отец. Успокойся. Можешь мне поверить, никакого заговора тут нет. Во всяком случае, Гранты ничего такого не замышляют.
У Шона загорелись глаза.
— Значит, это ты что-то замышляешь?..
— И я ничего. Хиллари теперь твоя невестка. Член нашей семьи. Ты ведь сам всегда говорил: семья — самое важное.
— Говорил. До того, как сбежала твоя мать, а ты женился на дочери моего врага.
— Значит, ты исключаешь меня из семьи?
— Не говори ерунды. Ты мой сын. И всегда будешь моим сыном. Даже если творишь черт знает какие глупости. Вроде вот этой. Надо же было суметь — жениться тайком!
— Спасибо, отец.
— Но ты остерегайся. Повторяю: у них что-то на уме…
— Я рад бы обсудить с тобой это подробнее, — прервал его Люк, — но надо ехать к себе в офис…
— Это ты свою бытовку называешь офисом? — хмыкнул Шон. — Пора наконец обзавестись настоящим помещением.
— В свое время, отец. Вот приеду в другой раз…
— И…
— И обо всем поговорим. Когда дела у меня будут на мази. Может…
— И тебе не совестно терзать старика отца? — снова завелся Шон. — А если я завтра умру? Что ж, . я лягу в могилу, не зная, как у моего единственного сына идут дела?
— Превосходно идут, отец. И на сегодня знать это тебе, право, вполне достаточно. А завтра ты не умрешь. Есть еще порох в пороховнице.
Шон рассмеялся.
— Что верно, то верно. Вот и соображай, откуда взялся порох в тебе. Ты его унаследовал, сын, честь по чести.
— Не спорю, унаследовал, — согласился Люк. И еще он кое-что унаследовал честь по чести — антипатию к бурному проявлению чувств. Нет, он — в отличие от своего отца — не позволит чувствам брать над собой верх.
Да, он унаследовал от отца дар витийства, а от матери вкус к актерским позам. Только он научился трезво направлять свои таланты в русла, ведущие к достижению поставленных целей.
В данный момент у него две цели. Заполучить Хиллари в свою постель, где ей и положено быть, и заполучить Энгуса Робертсона в финансовые спонсоры для проекта дома престарелых. И когда оба эти дела будут доведены до ума, он, Люк, почувствует себя удовлетворенным.
В трех кварталах от офиса Шона Маккалистера, в мексиканском ресторане, Хиллари сидела с Джолин. После утренних пререканий с Люком Хиллари почувствовала, что ей необходимо укрепить пошатнувшуюся веру в собственные силы. А потому решила надеть один из своих любимых костюмов. На ней была бирюзовая шелковая блуза, превосходно контрастировавшая с дымчатой безрукавкой ручной вязки, и отлично сшитые на заказ черные брючки. На золотой цепочке спускался с шеи кулон из голубоватого топаза — амулет, подарок матери.
— Ну вот, — сказала Джолин. — Вот и наши коктейли. А теперь расскажи мне все в подробностях. Я ведь даже не знала, что ты, хитрячка этакая, встречалась с Люком.
— Да нет, я с ним не встречалась, — заверила ее Хиллари.
— Значит, вы переписывались? Пока он был заграницей, я имею в виду.
— Не угадала.
— Тогда как все-таки это случилось? Не с бухты-барахты же вы поженились?!
— Ну… были причины.
Джолин вылупила на нее глаза.
— Ты что — в положении?
— Нет!
Джолин нахмурила лоб.
— Не улавливаю, Хиллари. Чего-то ты мне не досказываешь.
— А ты поклянешься набором твоих пластинок Долли Партон, что ни одной душе не проболтаешься?
— Клянусь! — Джолин торжественно подняла руку; четыре пальца из пяти были в кольцах. — Клянусь всеми пластинками Долли Партон и Рэнди Тревиса плюс компакт-дисками Гарта Брукса.
Зная, как Джолин дрожит над своей коллекцией пластинок, Хиллари теперь была уверена — постаравшись забыть о предупреждении Люка, — что подруга сохранит доверенную ей тайну.
— По правде говоря, мы с Люком поженились потому… — Ну как сказать, что ты вышла замуж, потому что тебе это приказали, а у тебя не нашлось взамен других вариантов?. Хиллари замялась.
— Ну, так вы поженились, — подталкивала ее Джолин, — потому что…
— В общем, это вроде как брак по расчету.
— И кто же в выигрыше?
— Общее положение дел.
— Что-что? Бог мой, Хилли! — воскликнула Джолин, потеряв терпение настолько, что перешла на сокращенное ее имя. — Право, вытянуть из тебя что-либо труднее, чем из щучьей пасти.
Проведя пальцем по соленому краю рюмки, Хиллари решила начать сначала:
— Видишь ли, мой отец стал враждовать с отцом Люка.
— Из-за того, что вы поженились?
— Нет. Напротив. Мы поженились, чтоб положить конец их вражде.
— Каким же образом, ты считаешь, ваша женитьба тут поможет?
— Люк так считает. Он куда лучше, чем я, все бы тебе объяснил. Понимаешь, мы одни у наших родителей. — Хиллари умолкла, пытаясь внятно все сформулировать. — Только я и Люк. Ну и, обвенчавшись, мы объединим наши семьи.
— Две враждующих семьи.
— Не совсем так. Враждуют не семьи — Вражду ведут только отцы. Люк и я к их вражде никак не причастны. Я даже не знала — пока не вернулась домой, в Ноксвилл, — какой серьезный оборот все это приняло. Ты же знаешь, я редко сюда наезжала за эти четыре года.
— Да, я это заметила. И полагала, что из-за Люка. Значит, ты его не разлюбила?
— Не знаю, как и сказать, Джолин, — печально вздохнула Хиллари. — Он пытается все вернуть. Знаю, что поддаваться нельзя, но туг я, кажется, не вольна над собой. Я было уже совсем поверила, что все в прошлом и он для меня ничего не значит. Но вот пошла к нему и сразу влетела в его объятия…
— Подожди! Остановись на минутку! — прервала ее Джолин. — Как так — влетела в его объятия? Опять ты что-то пропускаешь.
— Да нет, все так и было, случайно. Я поднималась в его бытовку на стройке, а Люк как раз выходил… Но это неважно. Важно другое — опять я попала под его чары. Черная магия, да и только, Четыре года ведь были врозь, а влечение не уменьшилось нисколько.
— Люк это тоже почувствовал?
— Кто его знает, что он чувствует. Люк не из тех, кто выставляет свои чувства напоказ. Я всегда считала его скрытность защитной реакцией. Но сейчас не знаю, что и думать. Знаю только, что он хочет меня. Сам мне сказал.
— Начало положено. Неплохое начало.
— Если бы так. Все дело в том, что для Люка это не начало. Тут страсть, влечение. Вот что тут. Вот что между нами.
— И на это он и напирал, когда предложил тебе обвенчаться?
— Да нет. Просто приказал. Я пошла к нему, чтобы он помог прекратить нелепую вражду, в которой погрязли наши отцы. И он заявил: хочешь покончить с этим, выходи за меня замуж. — И все?
— И все.
— Скажите, какой шустрый!
Хиллари не хотелось, чтобы у Джолин создалось неверное впечатление, и она поспешно сказала:
— Ты ведь его не знаешь.
— И знать не хочу после твоего рассказа, — отмахнулась Джолин.
— Люк вовсе не такой уж плохой.
— Наверно, не такой уж. Иначе ты не пошла бы за него замуж, — проницательно заметила Джолин. — Но, судя по всему, далеко не идеал, и ты еще с ним наплачешься.
— Туг ты совершенно права. Но я не вслепую пошла на этот брак. И своих позиций не сдала, если хочешь знать. — Коктейль развязал Хиллари язык. В нормальном состоянии она вряд ли рискнула бы выдать о себе столь интимную информацию. Но сейчас ей нужно было выговориться.
— Ты хочешь сказать, вы не…
— Я составила брачный контракт, включив туда один пункт, по которому брак наш является номинальным.
— И он это подписал? — спросила изумленная Джолин.
— А он его как следует не прочел. Спешил выехать в Гатлинбург, чтобы обвенчаться. — И Хиллари продолжила свой рассказ, включив в него эпизод с венчавшейся перед ними парой, а затем подробнейшим образом живописала свадебные апартаменты в мотеле Лил Абнера. Когда она закончила, у обеих слезы бежали по щекам — так они обе хохотали.
— Вот что я скажу тебе, детка, — патетически изрекла Джолин, — ты девушка сообразительная, из любой истории выкарабкаешься — если, конечно, не сгоришь, так сказать, в пламени любви.
— Не уверена, что не сгорю, — отвечала Хиллари, вспоминая, как Люк соблазнял ее утром, почти голышом разгуливая по комнате. — Люк по-прежнему уверен, что затащит меня к себе в постель.
— А ты?
— Я все-таки думаю, что устою — не повторять же все заново. Нет, но мне это тяжело дается, — созналась Хиллари.
— Да уж! — двусмысленно хмыкнула Джолин.
Хиллари замахнулась на нее салфеткой:
— Прекрати!
— Похоже, ты это сумеешь, — хихикнула Джолин. — Прекратить, я имею в виду.
— Ах ты, ехидна!
— До чего же хитро ты придумала с этим параграфом в контракте!
— Люк то же самое сказал. Назвал меня хитрой бестией.
— Да? Значит, он добродушно это принял, — заключила Джолин.
— Даже слишком добродушно. Только он себе на уме. Думает, ему удастся меня соблазнить. Дудки! — с жаром возвестила Хиллари. — Ничего у него не получится. Ничегошеньки!
— Кого ты так пылко убеждаешь в этом, радость моя? — сочувственно спросила Джолин.
— С мужчинами больше хлопот, чем они того стоят, — изрекла Хиллари.
— Точно, точно, — откликнулась Джолин, берясь за рюмку.
Глава седьмая
Люк и Хиллари договорились встретиться у нее дома и уж оттуда вместе отправиться на поиски нового жилища. За исключением Киллера, улегшегося подремать после пылкого объяснения обоим в любви, дома не было ни души — Чарлз Грант отбыл пообщаться с друзьями.
— Так как же реагировал твой отец? — спросила
У Люка Хиллари, когда он опустился рядом с нею на диван в гостиной.
— Бурно. Совсем как твой.
— А ты говорил, наш брак их сблизит.
— Так оно и будет. К моменту, когда родится их первый внук. Вот увидишь. — Зная, что Хиллари от подобного рода утверждений заводится, он поспешно добавил: — Кстати, кое-что из сказанного моим отцом подтверждает мою версию… Вражда между ними, несомненно, началась из-за женщины.
— Кто она? — мгновенно откликнулась Хиллари, предпочитавшая сменить провокационную пластинку под названием «наши будущие дети».
— Отец не назвал ее. Но, если верить его словам, она была сущий ангел, святая, не способная ни на что дурное. А такая характеристика меня настораживает.
— Почему?
— Совершенством ни одна женщина быть не может. Хиллари бросила на него укоризненный взгляд:
— Это твое личное мнение.
— Я хотел сказать, ни одна женщина, кроме тебя.
— Поздно, — покачала она головой. — Ты лишь отягчаешь свою вину.
— Тогда беру свои слова обратно. Ты не совершенство. Но ты нравишься мне такой, какая есть.
Нравишься. Даже хочу. Но только не люблю. Впрочем, незачем гадать, какие чувства питает к ней Люк. Ей все равно.
— Значит, ты убежден, что причина их вражды — женщина. — Забавно, правда?
— Разве?
— Столько ненависти, так выкладываться из-за… — Люк осекся, спохватившись, что может брякнуть лишнее.
Но было поздно.
— Из-за такого ничтожества, как женщина?
Ты это хочешь сказать? Ты всех нас причесываешь под одну гребенку. Так ведь?
— Нет, не так. Есть женщины, которым только дайся — доведут до потери рассудка.
Конечно, своей женщине он, Люк, никогда не даст воли и рассудок не потеряет. Черта с два! Но как он перед самим собой ни бахвалился, его не покидало смутное и тревожное ощущение, что не так-то все просто. Что его чувства к Хиллари куда сильнее, чем он готов себе в этом признаться.
Обеспокоенный, он постарался загнать подальше внутрь неприятное свое открытие. И для верности поспешил переменить тему.
— Кстати, о женщинах. Как прошла твоя встреча с подругой? На уровне?
— Превосходно. — Если Люк уклоняется от разговора, она будет держаться той же политики. Тем более что его отношение к женщинам не вдохновляет. — На высшем уровне.
Люк впился в нее подозрительным взглядом.
— Ты ей сказала! — прорычал он. — Сказала ведь, почему мы поженились? И это после того, как я велел не говорить!
Хиллари с вызовом вздернула подбородок:
— Совершенно верно. Рассказала.
— Ты что, спятила?
— Именно этот вопрос задала мне Джолин, когда узнала, почему я за тебя пошла, — не осталась в долгу Хиллари.
— Почему у вас, женщин, такой длинный язык? — раздраженно проворчал Люк.
Уже не владея собой, Хиллари схватила с дивана подушку и запустила в Люка.
— Женщины! Женщины! Женофоб выискался! Можно подумать, ты сам не проболтался своему отцу или приятелям.
— Вот уж нет. Не выворачиваюсь перед людьми наизнанку.
— Ни перед кем и никогда?
— Ни перед кем и никогда.
— Не вижу, чем тут гордиться! — возмутилась она;
— Есть чем, не сомневайся.
— Меня не тому учили.
— Точно. Не тому тебя учили, — парировал он.
— Ну что ты за человек! Весь мир не прав, один ты прав. Удивительно, как это у тебя получается.
— Удивительно, — повторил он, улыбаясь. Он уже откровенно ее поддразнивал, с удовольствием наблюдая, как ее огромные синие глаза полыхают гневом.
— Тут уж ничего не поделаешь, Ирландочка. Ты вышла замуж за удивительного человека.
Сердце Хиллари забилось с перебоями. Ирландочкой он не называл ее вот уже четыре года, с тех пор как они расстались. Это прозвище звучало у него как-то по-особенному, ей казалось, он заменял им ласковые слова. Однажды он сказал ей, что у нее ирландские глаза и что ему нравится наблюдать, как они у нее темнеют в минуты страсти. В устах скупого на нежные слова Люка такое признание звучало чуть ли не признанием в любви. Да, когда-то она считала, что он любит ее. Она ошибалась.
— Не называй меня так, — сухо оборвала она его. Она уже думала, что Люк забыл это прозвище. Ни разу не назвал он ее так после ее возвращения в Ноксвилл. Вот и хорошо, утешала она себя, значит, ей уже нечего опасаться. Как бы не так! Заблуждаться не стоит: он не прекратит своих попыток соблазнить ее, и надо быть постоянно начеку.
— А что тут такого? — пробормотал он. — Все-то тебя раздражает.
— У меня голова болит, — нашлась она. Не говорить же ему правду.
— Нервы шалят? — спросил он с участием и проницательностью заботливого мужа, но Хиллари этого не оценила. Потому что взгляд, которым он смотрел на нее, яснее ясного говорил, чему он приписывает ее нервное состояние. Конечно же, взаимному влечению, которое не находит выхода. И она с угрозой в голосе предостерегла:
— Посмей только произнести слово «гормоны», убью!
— Чьи гормоны? Твои или мои? — поинтересовался он.
— Тебе очень хочется на тот свет? Гормоны, кстати, к моей голове отношения не имеют. Она разболелась сразу после ленча.
— С чего бы это? Вы, девочки, случайно не переусердствовали с коктейлями? — И, прочитав ответ у нее на лице, выдал дружеский совет: — Никогда не садись играть в покер. Не такое у тебя лицо,
— Чем оно тебе не нравится?
— Всем нравится. Очаровательная мордашка. Только лгать тебе нельзя — даже чуть-чуть.
— Почему нельзя? Солгала же я папе насчет причины нашей женитьбы, — напомнила она Люку.
— И он удовлетворен твоим объяснением?
— Кажется. Об этом еще рано говорить.
— Мы с ним очень мило побеседовали у него в кабинете.
— Да-да. Ты мне напомнил. Я хотела тебя спросить, ты не в курсе, почему цикламен в отцовском кабинете вдруг стал клониться набок?
Люк пожал плечами.
— Вчера днем цветок был в полном порядке, — недоумевала Хиллари. — Тебе ничего не приходит в голову?
— Может быть, его слишком обильно полили, — высказал предположение Люк, вспомнив, сколько рюмок виски он опрокинул в цветочный горшок.
— Ты думаешь?
— Если мы не выйдем сейчас же, то опоздаем, — спохватился Люк.
— Куда опоздаем?
— Я договорился о нескольких встречах, чтобы осмотреть квартиры.
Люк, как всегда, не терял ни минуты и устроил все по своему усмотрению.
— Надеюсь, мы идем смотреть квартиры с двумя спальнями, — сказала Хиллари, заметив подозрительный блеск в его зеленых глазах. — Еще лучше, если бы их было три.
— Прекрасная мысль.
— Как, ты со мной согласен? — Голос ее выдавал удивление. — То есть я хочу сказать: я рада, что ты согласен.
— Еще бы мне не быть согласным. Третью спальню отведем под детскую комнату. Очень правильная мысль.
— Не под детскую! Под кабинет.
— Вот опять ты дергаешься, — упрекнул он, беря ее под руку и увлекая из дома. — Квартиры все в городских домах. Не сомневайся, сумеем подобрать такую, насчет которой у нас не будет разногласий.
— Впервые не будет, — проговорила Хиллари, не без удивления разглядывая серебристо-голубой «бьюик», к которому Люк ее подвел. — Чья это машина?
— Моя.
— Насколько мне помнится, у тебя пикап.
— И пикап, и «бьюик». А что, это противозаконно? — насмешливо спросил он.
Нет, отнюдь, подумала про себя Хиллари, но хорошо бы иметь закон, запрещающий ему так улыбаться. Его улыбка на нее действует нежелательно. Это нечестно!
Стоя рядом с ним, она видела солнечные блики в его зеленых глазах, глазах, вобравших в себя лучшие оттенки с палитры природы: весеннюю зелень молодой листвы, глубокую изумрудную зелень летней травы с золотисто-коричневыми переливами. Назвать этот цвет просто зеленым — значит ничего не сказать о магии его глаз, не говоря уже обо всем том, что умеет ими выразить Люк, о Тайных сигналах, которые посылает при каждом удобном случае.
Как вот теперь. Помогая ей сесть, он не сводил взора с ее юбки, задравшейся, когда она устраивалась на низком сиденье. Даже отвернувшись от Люка, она чувствовала на себе его взгляд, чувствовала, как его глаза ласкают ее, раздевают, искушают.
Хиллари схватилась за ручку и хлопнула дверцей, сожалея, что нет такой дверцы для ее чувств, которой можно было бы наглухо от него отгородиться.
При манере Люка все делать с напором и с огоньком, да еще импульсивности Хиллари, следовавшей первому порыву, к концу дня они выбрали подходящее жилье — отдельный дом с тремя спальнями, просторной гостиной, где не было недостатка в голых стенах, чтобы выбрать место для картины — свадебного подарка Люка, — а также задним двориком в почтовую марку величиной. Однако раньше конца следующей недели о переезде не могло быть и речи: прежде чем въезжать, дом требовалось наново покрасить и провести в нем мелкие ремонтные работы.
— Так как же реагировал твой отец? — спросила
У Люка Хиллари, когда он опустился рядом с нею на диван в гостиной.
— Бурно. Совсем как твой.
— А ты говорил, наш брак их сблизит.
— Так оно и будет. К моменту, когда родится их первый внук. Вот увидишь. — Зная, что Хиллари от подобного рода утверждений заводится, он поспешно добавил: — Кстати, кое-что из сказанного моим отцом подтверждает мою версию… Вражда между ними, несомненно, началась из-за женщины.
— Кто она? — мгновенно откликнулась Хиллари, предпочитавшая сменить провокационную пластинку под названием «наши будущие дети».
— Отец не назвал ее. Но, если верить его словам, она была сущий ангел, святая, не способная ни на что дурное. А такая характеристика меня настораживает.
— Почему?
— Совершенством ни одна женщина быть не может. Хиллари бросила на него укоризненный взгляд:
— Это твое личное мнение.
— Я хотел сказать, ни одна женщина, кроме тебя.
— Поздно, — покачала она головой. — Ты лишь отягчаешь свою вину.
— Тогда беру свои слова обратно. Ты не совершенство. Но ты нравишься мне такой, какая есть.
Нравишься. Даже хочу. Но только не люблю. Впрочем, незачем гадать, какие чувства питает к ней Люк. Ей все равно.
— Значит, ты убежден, что причина их вражды — женщина. — Забавно, правда?
— Разве?
— Столько ненависти, так выкладываться из-за… — Люк осекся, спохватившись, что может брякнуть лишнее.
Но было поздно.
— Из-за такого ничтожества, как женщина?
Ты это хочешь сказать? Ты всех нас причесываешь под одну гребенку. Так ведь?
— Нет, не так. Есть женщины, которым только дайся — доведут до потери рассудка.
Конечно, своей женщине он, Люк, никогда не даст воли и рассудок не потеряет. Черта с два! Но как он перед самим собой ни бахвалился, его не покидало смутное и тревожное ощущение, что не так-то все просто. Что его чувства к Хиллари куда сильнее, чем он готов себе в этом признаться.
Обеспокоенный, он постарался загнать подальше внутрь неприятное свое открытие. И для верности поспешил переменить тему.
— Кстати, о женщинах. Как прошла твоя встреча с подругой? На уровне?
— Превосходно. — Если Люк уклоняется от разговора, она будет держаться той же политики. Тем более что его отношение к женщинам не вдохновляет. — На высшем уровне.
Люк впился в нее подозрительным взглядом.
— Ты ей сказала! — прорычал он. — Сказала ведь, почему мы поженились? И это после того, как я велел не говорить!
Хиллари с вызовом вздернула подбородок:
— Совершенно верно. Рассказала.
— Ты что, спятила?
— Именно этот вопрос задала мне Джолин, когда узнала, почему я за тебя пошла, — не осталась в долгу Хиллари.
— Почему у вас, женщин, такой длинный язык? — раздраженно проворчал Люк.
Уже не владея собой, Хиллари схватила с дивана подушку и запустила в Люка.
— Женщины! Женщины! Женофоб выискался! Можно подумать, ты сам не проболтался своему отцу или приятелям.
— Вот уж нет. Не выворачиваюсь перед людьми наизнанку.
— Ни перед кем и никогда?
— Ни перед кем и никогда.
— Не вижу, чем тут гордиться! — возмутилась она;
— Есть чем, не сомневайся.
— Меня не тому учили.
— Точно. Не тому тебя учили, — парировал он.
— Ну что ты за человек! Весь мир не прав, один ты прав. Удивительно, как это у тебя получается.
— Удивительно, — повторил он, улыбаясь. Он уже откровенно ее поддразнивал, с удовольствием наблюдая, как ее огромные синие глаза полыхают гневом.
— Тут уж ничего не поделаешь, Ирландочка. Ты вышла замуж за удивительного человека.
Сердце Хиллари забилось с перебоями. Ирландочкой он не называл ее вот уже четыре года, с тех пор как они расстались. Это прозвище звучало у него как-то по-особенному, ей казалось, он заменял им ласковые слова. Однажды он сказал ей, что у нее ирландские глаза и что ему нравится наблюдать, как они у нее темнеют в минуты страсти. В устах скупого на нежные слова Люка такое признание звучало чуть ли не признанием в любви. Да, когда-то она считала, что он любит ее. Она ошибалась.
— Не называй меня так, — сухо оборвала она его. Она уже думала, что Люк забыл это прозвище. Ни разу не назвал он ее так после ее возвращения в Ноксвилл. Вот и хорошо, утешала она себя, значит, ей уже нечего опасаться. Как бы не так! Заблуждаться не стоит: он не прекратит своих попыток соблазнить ее, и надо быть постоянно начеку.
— А что тут такого? — пробормотал он. — Все-то тебя раздражает.
— У меня голова болит, — нашлась она. Не говорить же ему правду.
— Нервы шалят? — спросил он с участием и проницательностью заботливого мужа, но Хиллари этого не оценила. Потому что взгляд, которым он смотрел на нее, яснее ясного говорил, чему он приписывает ее нервное состояние. Конечно же, взаимному влечению, которое не находит выхода. И она с угрозой в голосе предостерегла:
— Посмей только произнести слово «гормоны», убью!
— Чьи гормоны? Твои или мои? — поинтересовался он.
— Тебе очень хочется на тот свет? Гормоны, кстати, к моей голове отношения не имеют. Она разболелась сразу после ленча.
— С чего бы это? Вы, девочки, случайно не переусердствовали с коктейлями? — И, прочитав ответ у нее на лице, выдал дружеский совет: — Никогда не садись играть в покер. Не такое у тебя лицо,
— Чем оно тебе не нравится?
— Всем нравится. Очаровательная мордашка. Только лгать тебе нельзя — даже чуть-чуть.
— Почему нельзя? Солгала же я папе насчет причины нашей женитьбы, — напомнила она Люку.
— И он удовлетворен твоим объяснением?
— Кажется. Об этом еще рано говорить.
— Мы с ним очень мило побеседовали у него в кабинете.
— Да-да. Ты мне напомнил. Я хотела тебя спросить, ты не в курсе, почему цикламен в отцовском кабинете вдруг стал клониться набок?
Люк пожал плечами.
— Вчера днем цветок был в полном порядке, — недоумевала Хиллари. — Тебе ничего не приходит в голову?
— Может быть, его слишком обильно полили, — высказал предположение Люк, вспомнив, сколько рюмок виски он опрокинул в цветочный горшок.
— Ты думаешь?
— Если мы не выйдем сейчас же, то опоздаем, — спохватился Люк.
— Куда опоздаем?
— Я договорился о нескольких встречах, чтобы осмотреть квартиры.
Люк, как всегда, не терял ни минуты и устроил все по своему усмотрению.
— Надеюсь, мы идем смотреть квартиры с двумя спальнями, — сказала Хиллари, заметив подозрительный блеск в его зеленых глазах. — Еще лучше, если бы их было три.
— Прекрасная мысль.
— Как, ты со мной согласен? — Голос ее выдавал удивление. — То есть я хочу сказать: я рада, что ты согласен.
— Еще бы мне не быть согласным. Третью спальню отведем под детскую комнату. Очень правильная мысль.
— Не под детскую! Под кабинет.
— Вот опять ты дергаешься, — упрекнул он, беря ее под руку и увлекая из дома. — Квартиры все в городских домах. Не сомневайся, сумеем подобрать такую, насчет которой у нас не будет разногласий.
— Впервые не будет, — проговорила Хиллари, не без удивления разглядывая серебристо-голубой «бьюик», к которому Люк ее подвел. — Чья это машина?
— Моя.
— Насколько мне помнится, у тебя пикап.
— И пикап, и «бьюик». А что, это противозаконно? — насмешливо спросил он.
Нет, отнюдь, подумала про себя Хиллари, но хорошо бы иметь закон, запрещающий ему так улыбаться. Его улыбка на нее действует нежелательно. Это нечестно!
Стоя рядом с ним, она видела солнечные блики в его зеленых глазах, глазах, вобравших в себя лучшие оттенки с палитры природы: весеннюю зелень молодой листвы, глубокую изумрудную зелень летней травы с золотисто-коричневыми переливами. Назвать этот цвет просто зеленым — значит ничего не сказать о магии его глаз, не говоря уже обо всем том, что умеет ими выразить Люк, о Тайных сигналах, которые посылает при каждом удобном случае.
Как вот теперь. Помогая ей сесть, он не сводил взора с ее юбки, задравшейся, когда она устраивалась на низком сиденье. Даже отвернувшись от Люка, она чувствовала на себе его взгляд, чувствовала, как его глаза ласкают ее, раздевают, искушают.
Хиллари схватилась за ручку и хлопнула дверцей, сожалея, что нет такой дверцы для ее чувств, которой можно было бы наглухо от него отгородиться.
При манере Люка все делать с напором и с огоньком, да еще импульсивности Хиллари, следовавшей первому порыву, к концу дня они выбрали подходящее жилье — отдельный дом с тремя спальнями, просторной гостиной, где не было недостатка в голых стенах, чтобы выбрать место для картины — свадебного подарка Люка, — а также задним двориком в почтовую марку величиной. Однако раньше конца следующей недели о переезде не могло быть и речи: прежде чем въезжать, дом требовалось наново покрасить и провести в нем мелкие ремонтные работы.