Линдхольм Мэган. Пой вместе с ветром (Заклинатель ветров - 1)

   Ки ела медленно, понемногу, опустив голову и стараясь не поднимать глаз от еды. И старательно делала вид, будто ее вовсе даже и не заботило, что это делало ее похожей на наказанного ребенка, не смеющего поднять глаз, покуда "старшие" обсуждают его поведение. Она заметила только, что низкого голоса Хафтора совсем не слышно было в общем разговоре. Другие голоса она различала и узнавала, но слов разобрать почти не могла. Лишь немногое, и это немногое больно жалило.
   - Эти ромни... - донеслось до нее несколько раз подряд.
   И еще:
   - Свен был слишком юн...
   Ки попыталась отвлечься, и из глубин прошлого сама собой выплыла зримая картина. Руфус, стоящий посреди двора на коленях. Из носу у него ручьем течет кровь, а над ним стоит Свен, такой рослый, полный ярости и... плачущий от бессилия и досады. А Ларс выглядывает из-за двери: маленький мальчик, побледневший от испуга. Ки было тогда шестнадцать, а со дня смерти Аэтана миновал год. И больше всего ей хотелось убежать со всех ног, сигануть в фургон и хлестать неповоротливых старых коней, пока они не унесут ее навсегда из Арфистова Брода... И тут подошла Кора. Солнце ярко освещало ее. Она отряхнула с рук землю и потребовала доложить ей о том, что тут произошло. И Свен, не мудрствуя лукаво, выпалил со всей откровенностью:
   - Я сказал ему, что Ки со своим фургоном может оставаться на наших землях столько, сколько ей заблагорассудится!.. На землях, которые перейдут ко мне, когда я стану взрослым мужчиной! Я сказал это, потому что решил: мы с ней поженимся. А он говорит, будто я позволил ей остаться, потому что она, дескать, платит мне так, как это принято у девушек ромни. Вот я ему и вмазал. А если он посмеет подняться, не извинившись перед ней для начала, я ему врежу еще!..
   И Кора не только со всей строгостью велела Руфусу извиниться, но и заставила Ки в тот день отобедать с ними за домашним столом. Ки тогда здорово обозлилась на нее за этот поступок, ибо не понимала, почему Кора так сделала. Между прочим, тот обед здорово напоминал нынешний - тогда, наверное, клокотали не менее острые чувства и так же, как сегодня, им не давали вырваться наружу словами. Вот только Свена с нею рядом теперь не было. Свена, который тайком пожимал под столом ее руку и знай подкладывал ей на тарелку кусочки получше... Через семь месяцев после того дня Свен отпраздновал свое совершеннолетие, сделался собственником части земель - и мужем Ки. С точки зрения местных нравов он был неприлично юн для женитьбы. А уж Ки и подавно. Все только и говорили, что о ни в какие ворота не лезущих свадебных подарках, которые он сделал невесте. Сигурд и Сигмунд были тогда едва объезженными трехлетками. Как пугливо они шарахались и косились, когда Свен гордо вложил новенькие поводья в руку девчонки-невесты!.. А еще он подарил ей фургон, собственноручно построенный им из самых лучших материалов, которые он смог раздобыть. Он выкрасил его голубой краской, а по двери и вокруг окошка нарисовал яблоневые цветы...
   Кора пыталась отговорить Свена от совершения полного свадебного обряда, Руфус над ним насмехался, а Ларс, тот был попросту заворожен дерзостью старшего брата, посмевшего привести в их дом дикую кочевницу с большака. Но стоило Коре понять, что решение сына непоколебимо, что он собрался уехать с Ки навсегда - и она уступила, не теряя достоинства. Признала его брак и принесла гарпиям жертву в честь новой семьи...
   Ну что ж, пусть еще раз перемоют нам косточки, думала Ки, продолжая неторопливо жевать. Пусть вспоминают то да се и соболезнуют Коре по поводу самозванки, ворвавшейся в ее дом и в результате погубившей чудесного сына. Который, обернись иначе его женитьба, мог бы, наоборот, обогатить семью пахотными или лесными угодьями...
   Сама Ки ничего не ощущала по этому поводу, только усталость. Но потом в ее душе зазвучал и стал набирать силу такой вопль одиночества, что она сама удивилась, как это ей удалось не закричать вслух. Свен, Свен, ее могучий и нежный Свен!.. Как много он давал ей, давал прежде, чем она успевала не то что попросить - даже и пожелать. Он всегда думал о ней, всегда торил перед нею дорогу... Она помнила кровь на его широких ладонях, когда он принимал у нее роды. А вот он едет рядом с фургоном, и солнце светит ему прямо в лицо, заставляя жмуриться. А вот по его плечам и спине бродят огненные блики; они любят друг друга подле костра, а внутри фургона спят их дети...
   И молчаливую муку сменила ярость. Свен никогда бы не допустил, чтобы с ней сделали ЭТО. Да с какой стати она должна смирно сидеть на этом идиотском пиру? Что за нужда ей сочувствовать этой их неестественной надобности тешиться образами умерших, которые возрождает для них колдовство гарпий?.. Свирепея, Ки напряглась всем телом. Ей хотелось вскочить на ноги. Отшвырнуть стул так, чтобы он отлетел и покатился. Сдернуть со стола скатерть вместе с блюдами и едой... Но тут ее яростный взгляд натолкнулся на взгляд Коры, исполненный муки и молчаливой мольбы. Кора прекрасно видела бурю, бушевавшую у нее в душе. Видела и страшилась. Ки вдруг почувствовала в себе необыкновенную силу. Да, от нее зависело здесь все. Все!..
   Сильные руки тяжело легли ей на плечи.
   - Я наелся так, что больше не могу впихнуть в себя ни кусочка. Да и ты, я смотрю, давно перестала жевать. Может, возьмешь кусочек фрукта на загладочку и пойдешь прогуляешься со мной по холодку?..
   Такой нежности в голосе Хафтора Ки не слыхала еще ни разу. Снизу вверх она заглянула ему в глаза и увидела, что он переживал унижение, выпавшее ей на долю, едва ли не острее ее самой.
   Она сделала было движение подняться, но спохватилась и оглянулась на Нильса. Раздражение вновь нахлынуло на нее: она понимала, что остальные истолкуют ее взгляд так, как будто она испрашивала у старика разрешения. Кора тоже посмотрела на Нильса. Тот пробормотал что-то в ответ, и Кора едва заметно кивнула Ки. Ки поднялась, успев подивиться страдальческому взгляду, который устремил на нее Ларс. Хафтор между тем нагнулся и выудил из большой чаши на столе две аппетитные груши. Одну он вручил Ки и повел молодую женщину прочь из-за стола.
   Снаружи стояла туманная осенняя ночь. Запахи, реявшие в воздухе, подсказывали Ки, что листья все слабее держались на ветках. Скоро они усыплют всю землю долины золотом, облетевшим с тополей и берез, и на это золото там и сям прольется багрянец ольхи. Земля затвердеет от заморозков; как славно будет рано утром катить по дороге, еще не успевшей размякнуть от дневного тепла. Ки оставалось только гадать, как скоро она сможет двинуться в путь по этим дорогам. Кора ведь пообещала отпустить ее, как только завершится это самое "исцеление". Надо будет переговорить с нею наедине. Когда ей наконец скажут, что все в порядке и можно уезжать? Через три дня, когда справят Обряд Покаяния? Или придется еще ждать, пока каждый из них не нанесет своим гарпиям по визиту и не вернется удовлетворенным?.. Ки вонзила зубы в свою грушу...
   - Горько, - тихо проговорил подле нее Хафтор. Ки, успевшая почти позабыть о его присутствии, отрицательно замотала головой.
   - Моя сладкая, - возразила она и протянула ему свою грушу, предлагая попробовать.
   - Да я не про грушу, - сказал Хафтор. - Ки, почему ты решилась вытерпеть сегодняшнее застолье?
   Ки откусила еще кусок груши и медленно прожевала. Она не знала, как следовало ответить ему. Если она правдиво расскажет о том, что ею руководило, не пойдет ли для него насмарку грядущий Обряд?.. А значит, и ей помешает отвоевать свое право уехать?..
   - Кора попросила меня, - сказала она осторожно.
   - Кора попросила!.. - фыркнул Хафтор и запустил огрызком через весь двор. - Неужто они в самом деле решили укротить тебя и приручить для блага семьи? Чего доброго, скоро оленя попробуют в плуг запрягать...
   - Все... все обстоит не совсем так, как кажется со стороны, Хафтор.
   - А когда все на самом деле было так, как кажется со стороны? С моей или с твоей, все равно. Слушай, Ки, уезжай прямо сегодня. Я помогу тебе запрячь коней и дам тебе сколько надо припасов из своей кладовки. Уезжай, пока они там чешут про тебя языками. Я ни полслова никому не скажу о том, куда ты уехала. Я и дорожку знаю, о которой никому из них не догадаться. Уезжай, пока это еще возможно... Так сделал мой отец. А потом - Свен. Это место - не для тебя...
   - А ты?.. - озадаченно спросила Ки. Хафтор уже во второй раз заговаривал о чем-то подобном, и, наверное, неспроста.
   Хафтор угрюмо, коротко рассмеялся.
   - Я?.. Я, Ки, просто трус. Твой Свен, тот с самого начала наотрез отказался посещать гарпий и так ни разу к ним и не ходил. Кора тебе говорила об этом? Полагаю, что нет. Еще бы. Для нее это была настоящая душевная рана: как же, сыночек не ходит с ней повидать дедушку и бабушку, умерших еще до его рождения, а с ними и покойного батюшку. Да, у Свена даже в детстве была завидная воля. Мне бы хоть частичку его мужества... Ты знаешь, никого ведь нельзя вынудить ходить к гарпиям силой. Вот Свен и не ходил. И был по-настоящему жив. Точно так же, как теперь он по-настоящему мертв...
   Это были жестокие слова, и Ки отвернулась. Хафтор попросту взял ее за плечи и поставил к себе лицом.
   - Знаешь, Ки, это похоже на яд... Нет, наверное, не на яд. Это... просто ты точно знаешь, что сразу помрешь, если у тебя это отнимут. Я сам это понял только после того, как твой бунт во время Обряда принудил всех к воздержанию, меня в том числе. И готов спорить, что многие согласились бы со мной, правда, хотел бы я посмотреть на того, кто отважился бы высказать это Коре в лицо. Ты думаешь, они все прямо так и побегут назад к гарпиям, Обряд там или не Обряд?.. Ой нет, Ки. За эти несколько недель они, скажем так, начали просыпаться. Оживать. И поняли, что в этом что-то есть. Руфус, например, обнаружил, что очень даже неплохо управляется по хозяйству. Хотя теперь его покойный папаша уже не советует ему, что делать с таким-то полем и какого бычка резать, а какого оставить. А посмотри на Лидию! Наконец-то девка распрямилась. Ее мать уже семь лет как в могиле, а все дочку пилила, совсем затюкала бедняжку. А Ларс?.. Парнишка вдруг обнаружил, что брак объединяет не только плоть и наследные земли, но и сердца. Ты вернула в наши жизни горечь и остроту переживания, а значит, мы заново обрели способность видеть светлые стороны. Меня, например, ты пробудила ото сна, длившегося целых шестнадцать лет. С тех самых пор, как меня сюда привезли и Кора, желая утешить сиротку, повела меня к гарпиям на встречу с отцом. И с того первого раза надела мне на шею ошейник. Я и помыслить не мог о том, чтобы покинуть единственное на всей земле место, где мой отец для меня был по-прежнему жив. И все же... - Хафтор молчал некоторое время, борясь с собой. Потом заговорил снова: - Она так и не поняла, что со мной сделала. Она думает, я был слишком мал и не помню, как было до этого. А я помню. Нет, Ки, я не возненавидел ее. Но и уважать себя, как когда-то, больше не могу. То, что я делал по ее требованию... то, с чем я примирялся по ее указке... - Хафтор снова замолчал и только тряхнул головой, не договорив. Потом кашлянул, прочищая горло. - Ки, сказал он, - Кора просила тебя поучаствовать в Обряде, ведь так? Значит, она хочет приучить тебя к гарпиям. А теперь ответь мне, Ки, на один вопрос. Если бы тебе представился случай еще раз обнять Свена... прижать к себе теплое тельце маленькой Риссы... дернуть за нос малыша Ларса, чтобы не нес чепухи... решилась бы ты после этого уехать из Арфистова Брода?..
   Сумерки делали глаза Хафтора двумя темными дырами в белом пятне лица, застывшего в каких-то дюймах от лица Ки. А вокруг было холодно и темно. Вопль одиночества, уже звучавший сегодня в ее душе, вновь отдался эхом в мозгу. Вернуть их. Обнять. Ощутить их объятия. Чтобы теплое дыхание Свена опять коснулось щеки...
   - Кости, - сказал Хафтор. - Кости и плоть, источенная червями. Гарпии придают им видимость жизни, продают их нам за кусок мяса, да еще и управляют нами к своей выгоде. "Да, да, Руфус, разводи побольше скота", говорит ему его мертвый отец. Гарпии ненасытны. Отведи побольше земли под пастбище. Прикупи коров. Зачем возиться с овцами? Теленок больше барашка. Как раз то, что голодной гарпии надо...
   Сердце Ки бешено заколотилось. Она рывком сбросила руки Хафтора со своих плеч и отступила на шаг.
   - Если бы это было правдой, Кора не стала бы...
   - Верно, Кора никогда не совершила бы такого злодейства, - кивнул Хафтор. - Я имею в виду, сознательного злодейства. Но она стара и к тому же вообще не знает, что можно жить как-нибудь по-другому. Ну так что, велим старухе отказаться от ее веры и признать, что через несколько лет, когда придет ее срок, она умрет по-настоящему, навсегда? - У Хафтора перехватило горло, Ки показалось, что он готов был всхлипнуть. - Она же думает, что и сама будет вновь приходить. Да кто сумеет устоять перед подобным искушением? Сам-то я в это не верю... Но не верю, Ки, и в то, что ты, раз попробовав, сумеешь себя одолеть. И поэтому я говорю тебе: уезжай! Уезжай, как уехал бы и я, будь я хоть немного сильней...
   - Я дала Коре слово, - ответила Ки, выталкивая из себя каждое слово, словно обледенелый булыжник. - Я не могу. Пока не могу.
   - Значит, никогда не уедешь, - упавшим голосом подвел итог Хафтор. Значит, зря я тут распинался и собирался с духом, чтобы посоветовать тебе уехать. Понимаешь... если бы я сбежал из Арфистова Брода, мне пришлось бы самому нести ответственность за свою жизнь и за те решения, которые я принимаю. Я не мог бы больше кивать, мол, дух отца мне так нашептал. Пришлось бы самому держать ответ за все, что я сделал... и за все, что не сделал. Итак, ты остаешься... Честно говоря, это меня отнюдь не печалит. Если бы ты решила уехать, я сам подгонял бы твоих коней в темноту... но мне очень не хватало бы тебя, Ки.
   Он потер обеими ладонями лицо, словно пробуждаясь от долгого сна. Потом потянулся... и вдруг схватился за поясной кошель:
   - Ох, я же совсем забыл! Марна ужасно стесняется, так что велела мне... - Он повозился, с трудом нащупывая впотьмах завязки кошеля. Что-то смутно блеснуло при свете луны. - Вот, - сказал Хафтор. - Серебряный гребень для твоих волос. И браслет на руку.
   Ки взяла с его ладони чудесные серебряные вещицы. Они были теплыми нагрелись от тела. Спинка гребня была сделана в виде ветвистой, симметрично вьющейся лозы. Ки повернула гребень так, чтобы падал свет, проникавший из-за двери. Серебро так и заиграло в ее руках. Браслет был массивней и чем-то напоминал молнию, свернутую в кольцо. Ки взвесила на руке то и другое.
   - Я никогда не ошибаюсь, угадывая вес, - сказала она Хафтору. - Здесь все серебро, что было в той моей кружке. Почему Марна ничего себе не взяла?
   - Не захотела, и все, - ответил Хафтор. - Наградой ей была сама работа. Ей так редко выдается случай дать волю фантазии и все сделать по своему усмотрению...
   - И все-таки немалая радость творцу видеть свое творение всегда, каждый день, - сказала Ки. Нагнув голову, она поцеловала браслет. Потом крепко ухватила широкое запястье Хафтора и мигом заключила его в серебряное кольцо. Хафтор покачал головой и попытался стащить браслет, но Ки со всей твердостью накрыла его руку ладонью. - Старая уловка ромни, - сообщила она мужчине. - И притом замечательная. Если ты вернешь мой подарок, значит, откажешься и от моей любви, которая, стало быть, тоже тебе ни к чему!
   - Поэтому ты и поцеловала?..
   Она кивнула. Как славно было опять улыбаться и с легким сердцем кому-то что-то дарить. Ки только подивилась про себя тому, как долго, оказывается, она не испытывала подобного.
   - Попался, значит. Придется принять, - сдался наконец Хафтор.
   - Вот так-то лучше. Надеюсь, этот браслет будет вам с Марной напоминать обо мне, когда я уеду. Потому что я уеду, Хафтор. Вот посмотришь, уеду.
   В вечерней темноте возник прямоугольник света. Юный Эдвард с топотом выбежал на крыльцо.
   - Ки!.. - закричал он тоном, не терпящим возражений. - Нильс велит тебе зайти в дом, он хочет спокойной ночи тебе пожелать!..
   - Иду, - отозвалась Ки, но Эдвард так и не ушел с крыльца - остался стоять, глядя в ее сторону. Повернувшись к Хафтору, Ки обреченно мотнула головой и последовала за мальчиком вовнутрь. Хафтор пошел следом - она слышала его шаги.
   Свет в комнате ослепил ее привыкшие к полумраку глаза, а гул голосов после тишины двора больно резанул уши. Даже звон в ушах, все время донимавший Ки, словно бы сделался громче. Эдвард стал протискиваться между занятыми беседой людьми, пробираясь туда, где во главе стола в одиночестве сидел Нильс. Жестом отпустив мальчика, старец кивнул Ки, приглашая ее занять место рядом с собой. Ки села и, отпихнув в сторону грязные тарелки и вилки, опустила локти на скатерть.
   - Ну так что, старец?.. - спросила она без обиняков.
   Нильс хмыкнул.
   - А неплохо у тебя получилось... Нет, не улыбайся мне. Опусти глаза и смотри на стол, как будто я тебя поучаю. Кстати, поздравляю: у тебя и вправду отменно сильная воля. Кора, например, не сомневалась, что гордость пересилит и ты удерешь из-за стола, чтобы не сидеть с детьми. Да, и еще ты весьма вовремя удалилась с тем молодым человеком. Ты их заставила заново увидеть в тебе женщину. Женщину, которая может ошибаться, о которой можно посплетничать, за которой можно приударить... и которая даже может вполне безрассудно покинуть семейное застолье, чтобы потолковать с мужчиной наедине.
   Ки зашипела, ибо от нее не укрылся оскорбительный подтекст этих слов, но Нильс рассмеялся, и никто ничего не услышал.
   - Значит, ты на это не рассчитывала? - продолжал старик. - Впрочем, все равно. Так или иначе, это окончательно развязало все языки и здорово облегчило мой труд. Я уж вовсе молчу о чудесном гребешке, который ты с собой принесла: вот уж что надолго даст им отличную пищу для пересудов...
   И он вновь рассмеялся, видя ее смущение.
   Ки подняла опущенные глаза и с холодным презрением посмотрела на старика. Нильс фыркнул и покачал головой, причем с неменьшим презрением.
   - Иди-ка ты спать, Ки. Я вижу, ты безнадежна. Ты из тех, кто ценит свободу и честь одного превыше общего блага. Ничему-то жизнь тебя не научила. Не могу только понять, почему Кора так стремится удержать тебя здесь. Ты дышишь таким ядом, что способна, чего доброго, всех здесь совратить с пути истинного. Как кусок тухлого мяса, брошенный в чистый родник...
   И он махнул морщинистой старческой рукой, отсылая ее прочь. Жест был такой, словно он отмахивался от надоевшего насекомого. Ки уже отодвигала свой стул, когда та же рука вдруг перехватила ее запястье. Хватка была железной.
   - И что же ты теперь будешь делать, Ки? Попробуешь свести на нет все то, чего мы нынче добились?
   Ки быстрым движением высвободила руку.
   - Ты сам ответил на свой вопрос, старец. Да, я действительно ценю свою честь превыше общего блага. Именно поэтому я и не отступлю от данного слова. Проводи свой обряд, я не стану тебе мешать. Только не думаю, чтобы он оказался таким действенным, как ты надеешься.
   И Ки ринулась прочь, ища уединения в своей спальне. Все оборачивались ей вслед, но остановить ее никто не пытался. Только Руфус, стоявший у очага, быстро посмотрел на нее, а потом наклонился к Ларсу и грубо пихнул его локтем. Ларс, погруженный в какие-то мрачные раздумья, поднял голову и зло уставился на брата. Ки не слышала, что они сказали друг другу, только видела, что Ларс насупился и покраснел. Дверь спаленки затворилась за ней...
   Ки хмуро смотрела в темноту, царившую в кабинке фургона. В тот раз ее отослали прочь, словно капризного ребенка, да еще и унизили перед этим. Ярость и непокорство снова воскресли в душе, вспыхнув даже с большей силой, чем в ту далекую ночь. Ее вдруг охватила лютая ненависть к Нильсу и ко всему, что он отстаивал. Надо ей было тогда же восстать против него и в клочья порвать паутину, которую он так старательно ткал!.. Ки приподнялась и медленно села, не обращая внимания ни на сползшие одеяла, ни на беспощадное прикосновение холода.
   Опираясь на локоть, Ки всматривалась в лицо Вандиена... Оно показалось ей непроницаемой маской. Закрытые глаза были двумя провалами тьмы, а тело - бесформенной выпуклостью на постели. Тогда, много лет назад, Ки из-за своей нерешительности стала пешкой в руках безжалостного игрока. Теперь этот номер с ней не пройдет. Решения теперь принимает она. Она больше не плывет по течению обстоятельств, а сама направляет их так, как ей угодно. Если Вандиен в самом деле заодно с гарпиями... Ки оскалила зубы и беззвучно зарычала во тьме. Она могла убить его прямо сейчас и разом отделаться от снедавших ее подозрений. Легче легкого было бы перерезать ему, спящему, горло, а потом вытащить его мертвое тело наружу и оставить его коченеть на обледенелой тропе. Если он действительно бродяга, за которого себя выдает, никто его и не хватится. А если он прислужник гарпий, значит, она просто нанесла первый удар и тем самым хоть как-то уменьшила чудовищное неравенство сил...
   Между тем его грудь равномерно, завораживающе приподнималась и опадала под меховым одеялом. Ки так и не протянула руку к ножу. Вместо этого она потихоньку заползла обратно в тепло, в их общее тепло. Вандиен хрипловато дышал и время от времени чуть слышно покашливал. Ки крепко зажмурилась: внезапные слезы обожгли ей глаза. Ей вспомнились яйца гарпий, беззащитные в своем уютном гнезде. И вот опять то же самое!.. Какое бы зло ни готовился причинить ей в будущем этот мужчина, убить его таким образом она была попросту неспособна. Она будет спать вполглаза и держать ухо востро. Но никаких поспешных поступков. Поспешных и непоправимых.
   Ки попробовала рассуждать разумно и здраво и принялась перебирать все свои подозрения. Что за случай привел его в тот вечер к ее костру и заставил напасть?.. Каков на самом деле был шанс встретить в столь безлюдном месте человека, да еще помеченного знаком распростертых крыльев?.. Как ни крути, слишком немногое в нем располагало к доверию. И все же... все же...
   Ки забралась глубже под одеяло и в потемках стала рассматривать его профиль. Она представила себе, как улыбаются под усами его губы, всегда готовые кольнуть ее каким-нибудь насмешливым замечанием. И, прах побери, ей нравилось, как держали кружку его изящные пальцы, как они заставляли сплетаться узором этот его говорящий шнурок. Ей нравилось, как он шагал с ней в ногу, торя тропу лошадям. И та ненавязчивая легкость, с которой он, незваный, непрошеный, вписался в ее одинокую жизнь. И некое чувство зашевелилось в ее душе, чувство, которого она не испытывала так давно, что поначалу его и не признала. Когда же признала, то с омерзением подумала о собственном непостоянстве.
   Она поспешно погнала прочь лишние мысли и перевернулась на другой бок, спиной к Вандиену. Потом закрыла глаза и более не шевелилась.
   Вандиен молча лежал рядом с ней, глядя в потолок кабинки и гадая про себя, что бы все это значило...
   7
   Ки проснулась при первом проблеске серого утреннего света. Трезвый, холодный воздух заставил ее припомнить всю ту бессмыслицу, что вспоминалась и мерещилась ей накануне, и ужаснуться, до какой степени, оказывается, ею руководили сиюминутные чувства. Она откинула теплое одеяло. Холод немедленно охватил все тело. Бесшумно соскользнув с лавки, Ки принялась поспешно натягивать верхнюю одежду. Вандиен продолжал спать; во сне он закинул руку, прикрывая лицо. Ки потянула дверцу кабинки, и та неохотно отползла в сторону.
   За ночь ветер утих. Снег лежал сугробами у фургонных колес, белой подушкой покрывал сиденье возчика. Все было тихо и неподвижно, только мороз весьма заметно окреп. Высокое и чистое небо отливало далекой бледной голубизной. В небе ничего не было видно. Ки внимательно осмотрела ту его часть, которая открывалась взору с сиденья, потом встала на мерзлые доски и обозрела все небо целиком. Ничего. Ни облачка, ни зловещего крылатого силуэта.
   Ки облегченно вздохнула... И тут на глаза ей попались два серых холмика в снегу, две неподвижно лежавшие туши.
   - Проклятье!.. - заорала она и, соскочив вниз, со всех ног бросилась к ним. Оба коня сейчас же вскочили на ноги, зафыркали и шарахнулись прочь, напуганные ее неожиданным криком. Ки с облегчением расхохоталась. Они попросту спали, улегшись ради тепла. Ки ласково заговорила с ними, подманивая горсткой зерна. Тяжеловозы подошли сперва осторожно, потом осмелели и радостно захрустели зерном, подбирая его губами прямо с ладоней. Она стащила с них попоны, подвела обоих к передку фургона и стала сноровисто запрягать.
   Этой ночью Ки неожиданно для себя самой обрела железную решимость. Она поедет вперед. Она одолеет проклятый перевал и доставит свой груз в целости и сохранности. И пусть пеняет на себя та гарпия, которая попробует встать у нее на пути. Та гарпия... и тот человек. Ки свалила конские попоны на сиденье и закуталась в них, прикидывая, может ли мороз усилиться еще.
   Ветер успел стереть позади фургона все намеки на колею. Дорога тянулась вперед и вперед по горному склону, и крохотные сугробы, усеивавшие ее, не представляли никакого затруднения для могучих коней. Ки потянулась, хрустнув плечами, и тронула упряжку. Колеса покатились почти бесшумно, продавливая тонкий слой снега. Управлять конями почти не было необходимости. С одной стороны дороги зияла почти отвесная пропасть. С другой - вздымался голый откос...
   Ки слышала, как позади нее отворилась дверца кабинки. Она обернулась: Вандиен вылез наружу, щурясь на яркую снежную белизну и потирая ладонями лицо.
   - Чего доброго, к полудню сегодня минуем Сестер, - сказал он удовлетворенно. И тотчас же закашлялся, мучительно согнувшись пополам. Когда приступ отпустил, Вандиен поспешно перелез через сиденье и уселся рядом с Ки, заворачиваясь в свободную попону. Устроившись в необъятной попоне, точно в гнезде, и немного отдышавшись, он указал вперед, туда, где дорога, казалось, обрывалась прямо в пустоту: - Вон за тем поворотом мы снова увидим Сестер. Правда, в такой близи они выглядят просто как два здоровенных каменных пальца... После Сестер дорога какое-то время еще тянется поперек склона, потом уходит за плечо горы и оттуда уже вниз. Ох, до чего охота поскорее увидеть тот склон... - Вандиен умолк, а потом начал посвистывать - просто так, безо всякой мелодии. - Есть хочешь? неожиданно обратился он к Ки.