Линдсей Джоанна. Узник моего желания

   — Леди Роберта подошла бы для этого, — задумчиво проговорил Уоррик, но прежде чем он сказал, почему она все же не годится, Эмма произнесла:
   — Она не сделает этого. Леди Роберта презирает меня, и я не уверена, что она знает что-либо кроме вышивания. Это все, что она считает важным.
   Смешок Уоррика прервал ее:
   — Можно много чего сказать насчет прекрасной вышивки, но я упомянул леди Роберту, поскольку она сейчас занимается обучением, и, следовательно, это было бы идеально — но все же я согласен, что она будет возражать против того, чтобы обучать тебя. Как другой вариант, я думаю, Ровена могла бы помочь тебе, если ты попросишь ее.
   — Но у нее сейчас столько обязанностей…
   Она не закончила фразу, потому что он опять сильно нахмурился и теперь сердился от того, что не знал, перегрузил ли Ровену? Ровена говорила, что нет, она не перегружена работой — пока. Но что, если она обманывает его? Что он знает о слугах и о том, что можно считать нормальной работой? Он никогда не руководил домом, а только своими воинами. Но теперь, когда он подумал об этом, ему пришло в голову, что даже мистрис Блуэ смотрела на него как-то странно, когда он перечислял все, что должна делать Ровена. Все, о чем он заботился в тот момент, — дать задания, которые ей противны.
   — Ее другие обязанности будут уменьшены, чтобы у нее было время заниматься с тобой — если она согласится.
   — Я была бы ей очень благодарна за помощь, но не будет ли правильнее, чтобы вы сказали ей это, а не я? Уоррик вздохнул:
   — Она может не согласиться оказать мне услугу, Эмма, и если я буду настаивать… Короче говоря, ты скорее добьешься этого от нее, попросив сама, чем если я прикажу ей обучать тебя. — Ему пришло в голову, что Эмма даже не спросила, почему он выбрал Ровену, и он задал вопрос:
   — Ты знаешь, что она была леди? На этот раз пришел черед Эммы нахмуриться.
   — Но она и сейчас леди. Это не что-то такое, что вы можете отобрать у нее просто потому… Она вспыхнула и добавила:
   — Извините, милорд. Разве кто-нибудь может не догадаться? Мы удивлялись, что вы с ней так обращаетесь, но это ваше дело.
   Недомолвки в ее интонации заставили его почти прорычать:
   — Точно — это мое дело и никого не касается, так что удивляться этому больше нечего.
   Но прежде чем успел договорить, он понял, что именно чувство вины заставило его сердиться. Боже правый, теперь Ровена заставляет его чувствовать себя виноватым, тогда как на самом деле он обошелся с ней мягче, чем она заслуживает. Когда он думал о том, что мог требовать с нее — ее собственную жизнь! Нет, он не должен чувствовать себя виновным за то, как обращался с ней.
   Как раз в этот момент Ровена поднялась из кухни, немедленно привлекая к себе все его внимание в своей проклятой красной рубашке, которую он поклялся себе сжечь в ближайшие же дни. Она почти сразу заметила его и тут же повернулась обратно, чтобы уйти. Она, что ли, убегает от него? Да, возможно, она думает, что должна его избегать после тех глупостей, что болтала утром перед Изабеллой.
   Однако после того, как он увидел ее, то уже не мог больше заниматься Эммой. Понятно, он не должен приказывать, чтобы обязанности Ровены уменьшились; но так произойдет само собой в его отсутствие. И возможно, когда он вернется, убив д'Эмбрея, она уже будет заниматься с Эммой, и он тогда сможет позволить этому продолжаться.
   Не успела Эмма уйти, как Ровена появилась опять и направилась к нему, держа кувшин с элем в одной руке и высокую кружку в другой. Она опять заставила его удивиться тому, что она по собственному желанию прислуживает ему без всякого его приказания. Или это попытка заслужить прощение? Да, похоже на то, и правильно делает. Боже правый, ведь она укусила его, даже не думая о том, как он отнесется к тому. Мышца, в которую она вонзила свои зубки, до сих пор болит. Ее смелость — он восхищается ей, будь он проклят, если нет. Но она не должна об этом знать. Она…
   …Почувствовала внезапно, как у нее сжалось сердце, и ее внимание переключилось. Уоррик повернулся посмотреть, что ее отвлекло, но там не было никого, кроме Беатрис, вошедшей со своей служанкой. Все же он посмотрел на Ровену, на ее лице сменились выражения удивления, узнавания, потом даже потрясения. Он опять взглянул на Беатрис, нахмурившись, не в состоянии понять, что так впечатляло Ровену. И тут он заметил небесно-голубой корсет, надетый на Беатрис, и юбку, слишком изысканную для его дочери, не совсем в ее стиле. Конечно, это одежда Ровены. Но где то удовольствие, которое он предвкушал, когда задумывал это все, надеясь уязвить гордость Ровены? Теперь ему стало неловко. Да, это сработало. Она явно уязвлена, видя свою одежду на другой. А ему сейчас хочется сорвать все это с Беатрис и отдать обратно Ровене, чего он явно не может позволить себе сделать.
   Черт возьми, совсем не то он надеялся почувствовать. Опять ощущение вины, и становится подозрительно, что такое непривычное чувство преследует его, когда он осуществляет свою месть. Поэтому когда Ровена подошла к нему, он сказал:
   — Я очень недоволен тобой.
   Ее глаза сверкнули, прежде чем она быстро ответила:
   — Я вижу, мой господин. Вы одеваете ваши чувства в подобающие им одежды, как всегда.
   Его тяжелая складка на лбу прорезалась еще сильнее:
   — И все же ты не дрожишь передо мной. Она пожала плечами, поставив эль на ближайший стол, вместо того чтобы предложить ему, как намеревалась.
   — Вы постоянно убеждаетесь в том, как я глупа.
   — Или слишком умна. Она рассмеялась на это:
   — Как вы пожелаете, милорд. Я приспособлюсь.
   — Мы увидим, как ты приспособишься после того, как обсудим твое недавнее утреннее выступление. Или, может быть, ты думаешь, я забыл твое поведение с леди Изабеллой. Ты укусила меня.
   Ровена изо всех сил пыталась сдержать усмешку, но это ей не удалось.
   — Правда?
   — Ты прекрасно знаешь, что правда. Кроме того, не послушалась меня.
   В этом слышалась более серьезная нотка, поэтому она перешла в нападение.
   — И правильно сделала. Вы могли желать, чтобы леди обнаружила меня в вашей постели, но я была бы смущена.
   — Это не имеет никакого…
   — Я вижу, — прервала она его резко, ее веселость сняло как рукой. — Следовательно, как я понимаю, мое унижение не является более средством наказания, а просто вашим способом обращения со мной в любое время.
   — Не путай слова… Она опять прервала его.
   — Нет. Я поняла все прекрасно.
   Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за косу, которая взметнулась перед его носом. Он мягко потянул ее, пока Ровена не повернулась к нему, почти касаясь лицом его лица.
   — Негодование не пристало вилланам, — сказал он предостерегающе. — Ты забываешь, что ты моя?
   Она задержала дыхание и прошептала в ответ:
   — Я никогда не смогу забыть, что я ваша, мой господин. Их взгляды встретились, в ее сапфировых глазах было такое чувственное обещание, подтверждаемое ее словами, что главное оружие Уоррика немедленно выпрямилось и встало в свой полный рост. Интересно, она специально так делает, или она даже не догадывается, какое действие оказывает на него. Если бы они были наедине, она быстро бы догадалась.
   Он отпустил ее косу, нуждаясь в том, чтобы соблюсти дистанцию и не выставлять себя полным идиотом, волоча ее отсюда прямиком в постель. Но она не отодвинулась от него, как он ожидал, и мягко дотронулась рукой до его руки, явно обозначая поглаживание.
   — — Могу я попросить об одолжении, мой господин? Он вспомнил, как Селия всегда дожидалась, когда он будет на взводе, чтобы выпросить то, чего ей нужно. Ну даже, если и так, все равно.
   — Проси.
   Она придвинулась еще ближе и прошептала ему на ухо.
   — Вы сделали это моей обязанностью, однако то, чего я хочу, — трогать вас по-своему собственному усмотрению — так, как я это делала тогда. Вы не согласитесь лечь передо мной, но без цепей и позволить мне трогать вас так, как мне нравится?
   Он потерял дар речи. Среди всех мыслимых просьб, которые Уоррик мог себе представить, включая ее освобождение, он никогда бы даже не смог себе вообразить, что ее просьба будет включать в себя его удовольствие. Все же он сейчас сваляет дурака, потому что так дико хочет ее прямо сейчас, что, кажется, взорвется. Он вскочил, но она положила руку ему на плечо.
   — Я не имею в виду сейчас, но позже, когда вы захотите меня.
   — Ты думаешь, что можешь говорить мне такое, и я потом буду ждать…
   — У меня не было намерения сейчас увлекать вас в постель, — быстро сказала она.
   — Почему?
   Легкий румянец окрасил ее щеки.
   — Я имела в виду вечер, когда уже темно и… — Она не закончила фразу.
   Уоррик, настолько готовый прямо сейчас войти в нее, что с трудом сдерживался, понял, в чем дело.
   — Я забываю все время, что ты девушка. Мне бы хотелось, чтобы это было не так, но — иди и не показывайся мне на глаза до захода солнца — но к этому моменту будь уже в моей постели. Только не ожидай, что я исполню твою просьбу, прежде чем возьму тебя один, а скорее, два раза. Похоже, что я вообще не дам тебе отдыха до утра.
   Легкий румянец на ее щеках превратился в пунцовый, прежде чем он закончил. Она молча кивнула и поспешила прочь. Ее отсутствие, однако, не охладило его, и это неудобство начинало уже бесить его.
   Проклятая девица, что заставляет его реагировать так сильно? Сначала была всепоглощающая ярость, которая требовала мести, а теперь сжигающее его вожделение. И это внезапное странное его смягчение в деле с юным Ферганом, и даже по отношению к лорду д'Эмбрею, который испытывает его терпение уже в течение двух лет.
   Случайное совпадение — или тоже результат того глубокого воздействия, которое Ровена оказывает на него?

Глава 33

 
   Он уехал, но Ровена не была посажена в темницу, как она боялась. Он даже не поднял ее, чтобы она приступила к своим обязанностям, а оставил выспаться — в пустой комнате.
   Уоррик попрощался с ней, однако, на рассвете. Она помнила это смутно, помнила, что он сжал ее в своих объятиях, прижал к себе и нежно поцеловал. Нежно? Да, она не ошибается в этом, потому что губы у нее воспалены и сейчас еще, и все же его поцелуй не причинил ей боли. Но она тут же опять провалилась в сон, как только он вновь положил ее на кровать, усталость после ночи, проведенной с ним, притупила ее интерес к тому, что он уезжает или вообще к чему-нибудь.
   Теперь, когда она проснулась, ей стало интересно, почему он так ее поцеловал — непохоже на все его поцелуи, которые она получала — и давала — в течение этой долгой ночи. Ее воспаленные губы подтверждали то, что другие поцелуи были не столь нежны. Это не значит, что они ей не нравились. Удовольствие, которое она получила, намного превосходило то небольшое неудобство, которое испытывала. И сейчас, когда она вспоминала об этом, то удивилась, почему Уоррик был таким ненасытным.
   Ясно, не потому, что она высказала вслух свое желание ласкать его. И все же — все же он нашел ее вскоре после того, как она покинула зал вчера днем, и отвел ее в свою комнату, где он показал ей последствия того, что она так раздразнила его.
   Он был столь возбужден, что это получилось через несколько мгновений после того, как он уложил ее в постель. Она испытывала сначала неудобство, когда он погрузился в нее, но потом его бурлящая страсть была возбуждающа, и уже на втором движении ей хотелось того же, что и ему, а на третьем она потеряла голову. После чего он любил ее более связно, но с тем же пылом. И это было любовью, потому что он давал больше, чем брал, ни слова не упоминая о том, что стоит между ними.
   В какой-то момент они оба почувствовали, что проголодались, и он пошел будить повара. Но это оказалось не нужно, потому что кто-то оставил подносы с едой в ближней комнате для них, так же как воду для умывания. Они оба поели, хотя пища была холодная. Они совсем потеряли счет времени.
   Но ночь еще не кончилась, и Ровена не забыла о том, с чего она началась. Не забыл и Уоррик. Однако только после того как он убедился, что это иллюзия — пытаться заставить его орудие вновь оживиться, то согласился выполнить ее просьбу. И все же ошибся, потому что все равно не смог лежать перед ней слишком долго.
   Дважды он пытался сдерживаться и каждый раз, когда терял контроль над собой, бросался на нее как дикарь, чтобы овладеть ею. Она начала облизывать его начиная с шеи, медленно перемещаясь к плечам, потом по его крепким рукам, по его груди. Ей хотелось вылизать каждый дюйм его тела, но она еще не дошла до низа живота, как он втянул ее обратно в постель и вошел в нее. И пока он не выдохся, ей так и не удалось закончить то, что она хотела, и даже сейчас она вспыхнула, вспомнив его горячность и те звуки удовольствия, которые она из него исторгала.
   Это казалось сейчас сном, то, какой он был с ней; настолько отличалось от того, что было раньше. Ни разу он не показал себя с жестокой стороны. И она изумилась теперь, когда припомнила, как часто он смеялся. Ночь, которую она никогда не забудет.
   Чего она не знала и не узнает пока, потому что он уехал, — было ли его поведение результатом того, что она его соблазнила, или просто временное улучшение. Он прибудет обратно меньше чем через неделю, сказал он ей, но уже сейчас этот срок казался ей бесконечным.
   Ровена вздохнула и стала одеваться. Она знала, что слишком нетерпелива, нереально предполагать, что она сможет так скоро усмирить дракона. Одна ночь не меняет человека. И одно маленькое напоминание о том, что разжигает его мстительность, — и он опять начнет выдыхать свое пламя. Но прогресс несомненен. Этого нельзя не заметить. И она не могла отрицать, что соблазнение Уоррика де Чевила не оказалось столь уж неприятным для нее делом, как она предполагала. Нет, это было приятно.
   Она не знала, как уже поздно, пока не вышла в зал и не увидела на полу полоски света, которые обычно там бывали днем. В широкой комнате почти никого не было за исключением нескольких служанок. Одна из них Милдред, и она поспешила навстречу Ровене, увлекая ее за собой в кухню.
   Ровена удивилась и спросила:
   — Разве безопасно теперь, когда он уехал, если нас увидят разговаривающими?
   — Черт с ним, с его приказом, — ответила Милдред. — То, что я узнала, не может ждать удобного случая. Но почему ты не огорчена его отъездом?
   Ровена усмехнулась.
   — Потому что я не в темнице.
   — Нет, я не об этом, я о том, куда поехал лорд Уоррик. Не может быть, что ты не знаешь!
   — Не знаю чего, Милдред? Уоррик сказал только, что он уезжает ненадолго, но не говорил, почему он уезжает. — Ровена начала хмуриться. — Этого не может быть, что на войну, нет, на столь короткое время.
   — Нет, не на войну, на поединок. Гилберт вызвал его, и Уоррик поскакал на встречу с ним — лицом к лицу.
   — Боже милостивый, один из них умрет. — Ровена побледнела. Милдред посмотрела на нее.
   — Конечно, — сказала она нетерпеливо. — Но сначала они узнают друг друга.
   Ровена едва ли слышала ее, потому что в мозгу проносились картины того, какой Гилберт высокий, как хорошо он владеет мечом и насколько Уоррик склонен к честному бою, тогда как Гилберт — наоборот. Она почувствовала дурноту, поскольку перед ее глазами возникла картина — Уоррик лежит на земле… кровь…
   Она тяжело опустилась на стул, плохо сознавая, что происходит вокруг. Милдред притронулась холодной рукой к ее щеке.
   — Что с тобой, детка? — тревожно спросила она. — Это ребенок?
   Ровена подняла на нее глаза с выражением крайнего отчаяния:
   — Я не хочу, чтобы он умирал.
   — А, — понимающе произнесла Милдред. — А почему он должен умереть? Он уехал, готовый ко всяким штучкам. Возможно, там и не дойдет до схватки, по крайней мере — между ними двумя. Я больше беспокоюсь, что Уоррик узнает, кто ты на самом деле. Как только он увидит Гилберта, то узнает в нем похитителя из Киркбурга и поймет, что он твой брат. Это не беспокоит тебя?
   — Не по той же причине. Я знаю теперь, что он не убьет меня — по крайней мере не из-за моих владений, — добавила она с болезненной улыбкой. — Я боюсь его гнева, если он решит, что я обманывала его, не признаваясь в этом. За это я могу опять угодить в его темницу.
   Улыбка Милдред была еще более болезненной.
   — И скорее, чем ты думаешь, моя дорогая. Ровена нахмурилась.
   — Как это?
   Милдред огляделась, чтобы убедиться, что они сейчас одни.
   — Леди Беатрис затаила злобу с тех пор, как узнала, что ее выдают замуж за мальчишку из Малдуитов. Она в бешенстве на Уоррика, и если она чего унаследовала от отца, так это его мстительность. Она хочет заставить его пожалеть о том, как он с ней поступил, и хочет отыграться на тебе. Глаза Ровены расширились.
   — На мне? Но она пользуется властью теперь, когда Уоррик уехал?
   — Некоторой, далеко не полной, но она слишком умна, чтобы полагаться на это и больше ни на что. Я подслушала ее разговор с сестрой прошлым вечером, и действительно умно то, что она задумала. Она не знает, за какое преступление Уоррик превратил тебя в пленницу, никто не знает, но она планирует приписать тебе кражу.
   Ровена прикрыла глаза, потому что вдруг поняла.
   — Она скажет, что я украла что-нибудь у нее.
   — Да, и не что-нибудь, а ее наиболее ценную игрушку — жемчужное ожерелье, подаренное Уорриком. Мелисант поддержит ее, скажет, что только тебя видела в комнате перед тем, как оно пропало. Беатрис потребует потом обыскать ткацкую, а также комнату Уоррика, а именно там она спрячет в укромном месте ожерелье, чтобы подтвердить твою вину.
   — И она даже не будет настаивать на том, чтобы меня посадили в темницу. Это будет сделано в любом случае до возвращения Уоррика, а он может поверить наговору. Он так часто называл меня маленьким воришкой. Он будет принужден наказать меня, сурово — возможно…
   — Это не твоя забота, детка. Что случится с тобой до его возвращения, именно то, чем и надеется Беатрис удивить Уоррика. Ровена нахмурилась.
   — Но Джон Гиффорд…
   — Его нет. Там другой тюремщик, известный своими злоупотреблениями над пленниками. Ровена побледнела.
   — Я… я видела его.
   — И это еще не все. Беатрис будет настаивать на твоем допросе, чтобы якобы узнать, что еще украдено. Ты знаешь, как допрашивают пленников?
   — Пытка?
   — Да. Эта стерва надеется, что ты будешь изуродована, и… и потому Уоррик не захочет больше тебя видеть, и еще более — что ты потеряешь бэби. Вот чем она думает уязвить его, потому что знает — все знают, как он хочет сына, пока и незаконного.
   — Все, меня тошнит.
   — Я понимаю, — сочувственно сказала Милдред.
   — Нет, действительно тошнит.
   И Ровена выбежала в умывальную.
   Когда Ровена вернулась, Милдред смочила полотенце холодной водой и положила ей на лоб. Ровена с благодарностью посмотрела на нее и спросила:
   — Когда она собирается это осуществить?
   — Когда Беатрис опоздает к вечерней трапезе. Это будет ее объяснение — что она хотела надеть ожерелье и не нашла его. Но ты сможешь уйти до того. Я приготовила тебе сумку с едой и одеждой — кое-что из твоей, но также из одежды служанки, потому что тебе надо соответственно одеться, чтобы можно было незаметно передвигаться. Я спрятала сумку в прихожей, и все ждала, когда ты выйдешь сюда.
   — Я слишком долго спала.
   — А, так наш план работает?
   — Твой план, ну да, похоже на то, — Ровена усмехнулась. — Но это теперь не имеет значения.
   — Нет, будет иметь большое значение, когда вернется Уоррик. И тебе вовсе не нужно уходить далеко. В лиге отсюда есть лес, достаточно густой, чтобы спрятать целую армию. Будь там поближе к опушке, и я пошлю Уоррика за тобой, как только смогу объяснить ему, что было необходимо, чтобы ты ушла.
   — А ты не пойдешь со мной, Милдред?
   — Мое отсутствие заметят слишком быстро, а это привлечет внимание к тому, что и тебя нет. А так они не начнут искать, пока Беатрис не обвинит тебя. И тебе легче будет выйти незамеченной в одиночку, мне надо быть здесь, чтобы убедить Уоррика в том, что Беатрис лжет.
   — Ты забываешь, что он не слушает оправданий — по крайней мере от нас, — сказала Ровена тихим голосом. — Если я должна уйти, то лучше мне не возвращаться. Турес не слишком далеко отсюда…
   — Это добрых три дня ходьбы пешком, — воскликнула Милдред с ужасом.
   — Но мои люди там помогут мне или спрячут меня, пока я смогу придумать, как освободить мать из замка Эмбрей.
   — Ровена, не может быть и речи о таком далеком переходе пешком и одной. Положись на Уоррика. Дай время, он поймет, что к чему. Я чувствую это.
   Ровена покачала головой.
   — У меня нет такого доверия. И теперь, когда думаю об этом, я не хочу, чтобы человек, который так испортил своих детей, воспитывал моего ребенка, понимаешь, Милдред?
   — Его ошибка в том, что он этим не занимался, но вспомни, у них не было матери, которая бы за ними могла постоянно присматривать.
   — Милдред, сейчас не время обсуждать этот предмет, — нетерпеливо оборвала ее Ровена. — Скажи мне только, как я смогу пройти ворота.
   Что Милдред была недовольна тем, что ей не дают обсудить эту тему, было очевидно по натянутому выражению ее лица.
   — Там только один сторож у внешних ворот. Ты пройдешь, пока я буду отвлекать его. Однако, если ты столь решительно настроена бежать, подожди в лесу один день, — нет, лучше, два дня, пока здесь поутихнет. Я смогу тогда присоединиться к тебе.
   Ровена обняла ее с облегчением. — Спасибо.
   — Благодари меня после того, как я всю дорогу до Туреса буду брюзжать и говорить, какую глупость ты совершаешь.

Глава 34

 
   Лес — не самое приятное место для одинокой женщины, особенно когда в каждом звуке ей чудится подступающий к ней вор или убийца. Небо затянулось тучами еще до захода солнца, так что не было видно луны. Время тянулось для Ровены бесконечно. Она пыталась заснуть и не могла, единственным ее утешением стало то, что дождь так и не пошел.
   Она не чувствовала никакого удовлетворения от того, что ей так удачно удалось бежать. Земля была слишком жесткая, и даже шерстяная накидка служанки, накинутая поверх ее собственной одежды, не спасала от холода. В лесу она переоделась в свою собственную одежду в знак протеста против того, что ей пришлось тайком, в крестьянской одежде, бежать из крепости. Яркий желтый корсет и алая накидка — вот что она надела на себя, чтобы почувствовать себя самой собой, не запуганной угрозами жестокого дракона Фулкхеста.
   Фулкхест… она бы желала, чтобы хватило смелости дождаться его возвращения, но у нее совсем не было той уверенности в нем, что была в Милдред. Он мог быть не столь жестким, как она думала о нем поначалу, но все же способен на жестокое возмездие и суд, и она не сомневалась в том, что, если он поверит, что она украла ожерелье, то будет наказана как любой другой вор.
   Был конечно шанс, что ей будет дана возможность доказать свою невиновность, но вряд ли, учитывая его мнение о ней, — ничего хорошего, спасибо Гилберту — и она не может рисковать.
   Ровена почувствовала, что сама испытывает некоторое желание отомстить этой маленькой юной леди за то, что она вынудила ее бежать из крепости. Леди никогда не покидают свой дом без надлежащего вооруженного эскорта. И даже крестьянки обычно выходят в сопровождении одного или двух стражей.
   Но она была здесь совершенно одна, только с маленьким кинжалом, который Милдред положила ей в сумку для защиты. Милдред положила также два красивых корсета, которые Ровена сможет продать, если достигнет города, но это было очень большое «если», и слишком много неприятных вещей может случиться прежде.
   Когда она подумала об этих неприятных возможностях, ее мысль очень легко переключилась на надежду, что Беатрис де Чевил все же получит когда-нибудь вознаграждение, которое она заслуживает.
   Если злоключения Ровены когда-нибудь закончатся, она может появиться перед Беатрис как призрак, требующий возмездия… да; это будет просто возмездием. Уоррику пришлась бы по душе такая идея.
   Эта мысль развеселила ее, и на ее губах появилась улыбка перед тем, как она, наконец, заснула. Но шум леса не давал ей спать спокойно, она часто просыпалась, встревоженная чем-либо, пока, наконец, не открыла свои глаза на рассвете — и увидела стоящего над ней всадника.
   Она быстро села, ущипнув себя за руку. Но это был не сон. Ее разбудил храп лошадей, на которых приближались всадники. Она оглянулась. Их было около дюжины, и они сейчас ее настигнут. О Боже.
   Она не стала дожидаться, чтобы узнать, кто они такие. После нервозной ночи Ровена запаниковала и, схватив свой маленький кинжал, она с размаху саданула сидящего на лошади воина по ноге.
   Мужчина закричал, но другой, подскакавший к нему воин прикрыл ему рот рукой. Ровена не видела этого, она вскочила и побежала в чащу леса, где лошади не могли бы пройти.
   Но они могли, они преследовали ее, трое из тех, посмеиваясь такой занятной охоте, и это испугало ее. Она знала, что случается с женщиной, если мужчины поймают ее в лесу или в поле.
   Они настигли ее. Она слышала это, несмотря на оглушительный стук своего сердца. Она слышала кляцание оружия, но ее движениям мешали широкие полы юбки, и она никак не могла одной свободной рукой приподнять их достаточно, чтобы они ни за что не цеплялись. Это будет плохо, если она зацепится одеждой за какой-нибудь куст или ветку.
   И она действительно зацепилась и упала, выронив попутно нож, потом вновь вскочила на ноги. Не было смысла искать сейчас кинжал, но обе руки освободились, и она смогла наконец справиться с полами юбки, но это удалось ей слишком поздно, потому что один из мужчин уже подошел очень близко.