Линдсей Джоанна. Влюбленный мститель

   — А что заставило вас думать, будто я им помогаю? — осведомился, в свою очередь, Винсент таким тоном, что Джордж невольно насторожился:
   — Что вы наделали?
   Винсент ответил не сразу. Роковой момент наконец настал. Тот момент, ради которого он жил. Он свершил месть, и теперь осталось лишь сказать, что Джорджу отплачено той же монетой. Но язык почему-то не поворачивался. Не потому, что барон поверил Аскоту. Вовсе нет. Потому что сам Винсент был виноват в гибели Альберта не меньше Аскота. Разумеется, Винсент не разорял брата, но и не пришел ему на помощь.
   Раньше Винсент не сознавал этого. Считал, что отомстить врагу брата — его долг и обязанность. Но его грех в том, что он не уделял брату достаточно внимания. Не стал по-настоящему родным человеком, с которым можно поделиться своими бедами. Альберт, очевидно, боялся его настолько, что, окончательно лишившись надежд, покончил с собой. Родители настолько избаловали Альберта, что после их кончины он так и не смог повзрослеть и нуждался в постоянной опеке. Винсент должен был понять, как сильно повлияла на брата смерть родителей, и попытаться вселить в него уверенность в собственных силах. А вместо этого не скрывал своего пренебрежительного отношения к брату.
   — Повторяю, что вы наделали?
   — Ничего, что нельзя бы исправ…
   — Каким-то образом он ухитрился выкупить наш дом, а потом выселить нас, так что нам было некуда идти, — глухим, безжизненным голосом сообщила стоявшая на верхней ступеньке лестницы Ларисса. — Потом привез нас сюда, чтобы легче было соблазнить меня, без всякого намерения жениться, чего легко добился… слишком легко. Воспользовался моей беспомощностью и уверенностью в том, что тебя нет в живых, папа. Моя тоска и отчаяние сослужили ему хорошую службу. Что могло бы отвлечь меня лучше, чем мимолетный роман? Вот я и отвлеклась.
   Она смотрела на Винсента. Бесстрастно. Без всякого выражения. Словно все чувства вытекли из нее, как вино из разбитого кувшина. А может, для них просто не осталось места. Прижавшийся к ней брат неприязненно смотрел на барона. Похоже, мальчик понял, как мучительно больно сестре, хотя, надо отдать должное, она держалась с достоинством. Неужели они слышали разговор? Должно быть, так, иначе Ларисса не сделала бы столь точные выводы. Но в отличие от Винсента дети сразу поверили отцу. А Альберт уже не мог ничего доказать. Да и какое это имеет значение? Что для них слово какого-то незнакомца, если отец в глазах детей — лучший и справедливейший человек во всем мире!
   Но что, если Аскот все же сказал правду? Нет, невозможно… и кроме того, если Альберт солгал, значит, Винсент наделал подлостей, выгораживая брата. От одной этой мысли становилось не по себе, но при взгляде на Лариссу барону хотелось провалиться сквозь землю. Господи, как страшно потерять самое дорогое в жизни! Ее уважение, симпатию, любовь…
   Ему следовало бы идти до конца в своей жажде возмездия, но он не мог. Из-за брата. Так или иначе, последствия обрушатся на его голову. Даже если он во всем прав, Ларисса не вернется. Он причинил зло человеку, которого она считала невиновным, и использовал ее, чтобы ударить побольнее. Она никогда не простит его за это, даже если он сумеет доказать обратное. Но разве у него есть доказательства, кроме письма Альберта? Она просто скажет, что письмо — подделка. Но попытаться не мешает. Страх, охвативший его при мысли, что она потеряна навеки, сковал его душу.
   — Но у меня хранится письмо, которое по крайней мере объяснит мои действия… — начал он.
   — Не сомневаюсь, что у вас имелись достаточно веские основания для так называемых действий, — перебила она, — но если при этом жернова правосудия давят невинных? Считаете, что это вас извиняет? Что для достижения цели все средства хороши?
   — Нет, — выдавил он. — Нет. Цель стала лишь предлогом с тех пер, как я встретил вас.
   Ларисса покраснела. Значит, все-таки поняла, что ее обольщение, в сущности, не имеет ничего общего с местью. Но, как он и предполагал, все это не важно. И объясниться ему не дали. Аскот к тому времени достаточно оправился от ужасного известия о том, что репутация дочери погибла безвозвратно. Реакция его оказалась вполне объяснимой. Никакого требования жениться на Лариссе, только сокрушительный удар в челюсть, застигший Винсента врасплох. К тому времени как он пришел в чувство, Аскотов уже не было.

Глава 21

 
   — Она не взяла с собой елочные украшения? Интересно, почему, ведь они так ей дороги! — допрашивал Джонатан Хейл.
   Винсент не отвечал и ничем не дал понять, что знает о его присутствии. Он не желал никого видеть, но забыл сказать дворецкому, что сегодня не принимает. Все сидел в гостиной, глядя на елку и вспоминая, как они наряжали ее вместе, вновь испытывая радость и счастье, доселе неведомые ему…
   Тогда он чувствовал себя частью огромной семьи, а не посторонним наблюдателем, как обычно. И все это Ларисса. Она щедро делилась со всеми добротой и великодушием, никого не оставляя в стороне. Даже слуги чувствовали, что это и их елка, и Джонатан, оказавшийся в доме барона случайно, участвовал в общем празднике, первом из череды многих, входивших в рождественский сезон.
   И сейчас барон не ответил Джонатану, потому что слова не шли с языка. Но виконт либо не заметил его озабоченности, либо предпочел не обращать внимания. Джонатан знал, что отец увез Лариссу и что местонахождение Аскотов было неизвестно. Он искренне тосковал по девушке, но, к удивлению Винсента, не стал расспрашивать о ней, что делал при каждой встрече. К несчастью, всю последнюю неделю он ежедневно заезжал к Винсенту. При этом о картине упоминалось крайне редко. Самым главным для виконта стало добиться руки Лариссы.
   — Некоторые смастерила еще ее мать, — продолжал Джонатан, — и бабушка, а одну, самую драгоценную, — дед. Похоже, изготовление елочных игрушек — их семейная традиция. Поверь, я тоже нахожу это весьма необычным, хотя… сам было подумывал склеить пару безделушек и поднести ей на Рождество, да быстро отказался от этой мысли. Таланта не хватило.
   Винсент вздохнул и наконец соизволил взглянуть на гостя.
   — Никаких новостей, — бросил он в надежде, что Джонатан уберется восвояси.
   — Так я и думал. Просто завел привычку являться сюда, как в клуб. Ты, разумеется, не возражаешь? Мой долг поддержать тебя и немного развеселить.
   — Я в этом не нуждаюсь.
   — Еще бы, — сухо заметил Джонатан. — Тебя ведь нисколько не волнует ее отсутствие. И сердце ничуть не сжимается. Жаль, что раньше я не понял, как бессовестно ты лжешь себе.
   — Не представлял, что у тебя такое богатое воображение, Джон.
   — Так кому ты все-таки лжешь — мне или себе? — усмехнулся виконт.
   — Проваливай отсюда, — пробормотал Винсент.
   — И позволить тебе одному упиваться своим горем? — удивился Джон, плюхаясь на диван рядом с Винсентом. — Кажется, старая пословица гласит, что беды лучше делить с другом. Я это знаю по себе.
   — Ларисса стала бы для тебя всего лишь очередным приобретением. Ты не питаешь к ней глубокой привязанности.
   — Верно, поэтому мое горе ничто по сравнению с твоим.
   — Я не страдаю.
   — Да ты настолько погружен в собственную скорбь, что света Божьего не видишь, — скептически фыркнул Джонатан. — Признайся, нужно быть полным идиотом, чтобы не обручиться с девушкой, когда представляется возможность.
   — Ты не понимаешь, в чем дело, — процедил Винсент.
   Джонатан вскинул брови.
   — Очевидно, нет. А ты?
   — Ты о чем?
   — Неужели ты не сообразил, что она влюблена в тебя? Даже я заметил это, хотя старательно закрывал на это глаза. В мои планы отнюдь не входило, чтобы привязанность к другому помешала ей соблазниться блеском моего богатства. К сожалению, истинная любовь не имеет цены.
   — Да пойми же, мне не хочется говорить на эту тему.
   — Почему нет? А если представится такая возможность?
   Такая возможность? Настолько далеко вперед Винсент не загадывал. Просто старался найти Лариссу. Собирался рассказать ей правду. Но вряд ли это что-то исправит, разве что на душе станет легче. Прошла уже неделя бесплодных поисков, и надежд ее отыскать оставалось все меньше.
   Он не ожидал, что Ларисса сама придет за елочными украшениями. Но можно хотя бы прислать слугу!
   Однако до сих пор так никто и не явился. Ларисса даже не знала, где хранится обстановка их дома, но по-прежнему не делала попытки вернуть ее, так что Винсент был полностью лишен возможности узнать, где скрываются Аскоты.
   Он приказал обыскивать все гостиницы и постоялые дворы. За конторой Аскотов велось круглосуточное наблюдение. Корабль, на котором вернулся Джордж, все еще стоял на якоре в гавани, ожидая разрешения пристать к берегу, так что сам Аскот по крайней мере еще не покинул страну. Но куда он мог исчезнуть вместе со своей семьей, оставалось загадкой.
   Очевидно, Джонатан устал ждать ответа на последний вопрос.
   — Мне нужно кое в чем признаться, — со вздохом объявил он.
   Винсент поморщился:
   — Не нужно. Я не в настроении слушать исповеди.
   — Жаль, — буркнул Джонатан. — Потому что все равно придется, хочешь ты этого или нет. Я пришел сюда просить тебя найти «Нимфу» не из одного желания завладеть картиной. Есть немало людей, которых я мог бы нанять и за гораздо меньшую цену. Но ты мне нравишься, Винсент. Мне импонируют твоя честность и то, что ты никогда не пытался нажиться на мне, как сделали бы многие на твоем месте. Видишь ли, у меня нет друзей — разумеется, настоящих.
   — Вздор, стоит тебе появиться где-то, и вокруг собирается веселая компания…
   — Пиявки, гнусные пиявки, — брезгливо отмахнулся Джонатан. — Им все равно, что я чувствую, о чем думаю, они преследуют одно желание — выманить у меня с десяток золотых монет. Так всегда было, с самого моего детства. Сам знаешь, я родился в рубашке.
   — Но почему ты все это мне говоришь? — смущенно пробормотал Винсент.
   Джонатан, слегка покраснев, все же храбро признался:
   — Просто я втайне надеялся, что ты станешь тем близким другом, которого у меня никогда не было. И поскольку пока добиться этого я не сумел, решил, что обмен секретами и тайнами — лучшая основа истинной дружбы. Кроме того, у тебя тоже нет ни одного друга, верно?
   — Так и есть, — пожал плечами Винсент.
   — Тогда…
   — Ты еще не понял, что я предпочитаю вести одинокую жизнь? — осведомился Винсент.
   — Конечно, понял, и именно это мне так в тебе нравится. И то, что сам я порхаю, как бабочка, с места на место, еще не означает, будто мне такая жизнь по нраву. Понимаешь, я так одинок, так тоскую по нормальным человеческим отношениям, по родной душе, что даже прихлебателей от себя не отгоняю, хотя это лишь жалкая замена истинным чувствам.
   Винсент с растущим смущением выслушивал эту внезапную исповедь Джонатана, потому что мог сказать бы то же самое о себе. До сих пор он не понимал, что между ними так много общего. Недоверие к людям не позволяло им обоим никого подпускать близко. Они опасались обжечься, поэтому подчас были чересчур осторожны.
   — Ты еще не испытываешь жалости ко мне? — с надеждой вопросил Джонатан.
   — Нет.
   — Черт возьми…
   — Но буду рад, если останешься на ужин, — рассмеялся виконт.

Глава 22

 
   По иронии судьбы Ларисса тоже сидела перед елкой. И тоже в одиночестве. Тоже вспоминала игрушки, украсившие другую елку. А эта ей не принадлежала. Никто о ней не заботился, так что ветви побурели, и на полу лежал круг упавших иголок, которые не успевали убирать слуги. Елка стояла в доме Эпилби, давних друзей отца, все еще живущих в Портсмуте. Джордж отвез туда негодующего Томаса и убитую горем Лариссу прямо из особняка барона.
   Его дочь находилась в ужасающем состоянии и к тому же терзалась вопросом, почему ни разу не подумала об Эпилби как о людях, к которым можно обратиться за помощью. Рано или поздно она вспомнила бы о них и о многочисленных портсмутских друзьях детства, каждый из которых с радостью распахнул бы двери перед ней и Томасом. Но в то время она, пусть и бессознательно, забыла об их существовании, и все только потому, что хотела остановиться под крышей барона.
   Конечно, так случилось из-за болезни Томаса, по крайней мере тогда ей удалось убедить себя в этом. Для мальчика долгое путешествие в Портсмут могло бы стать роковым. Но если ехать в закрытой коляске, как следует закрыть двери и окна и гнать лошадей, все наверняка обошлось бы. Однако предложение Винсента подоспело как раз вовремя. А желание Лариссы узнать Винсента ближе не позволило хорошенько поразмыслить, чтобы найти другой выход.
   Они прожили в доме Эпилби почти неделю. Как раз столько времени потребовалось Лариссе, чтобы немного прийти в себя. Сознание того, что ее использовали в нечестной игре, убивало девушку. Как она могла так ужасно ошибиться в Винсенте Эверетте? Влюбиться в лжеца, негодяя, пародию на порядочного человека!
   Отец пытался утешить ее, но Ларисса заливалась слезами при первых же попытках заговорить о случившемся, и он решил, что лучше всего будет вообще не упоминать об Эверетте. И дочь была благодарна отцу за это. Она все еще не находила в себе сил говорить о том, как подло ее обманули, и при одной мысли о Винсенте начинала плакать. Отчаяние траурным покрывалом окутывало ее, и поэтому она искала уединения. Ларисса до сих пор не знала, что мешает отцу вернуться в Лондон. Если он и упомянул о причинах, что было вполне возможно, она просто не услышала. Эпилби были людьми добродушными и от души жалели девушку, хотя и не знали о причине ее тоски.
   Семья была большой. Четверо детей Уильяма и Этель женились, вышли замуж и имели своих отпрысков. Вся эта компания приехала навестить родителей на Рождество и наполнила дом весельем. Томас, оказавшись в обществе своих сверстников, забыл обо всем и веселился, как могут только дети его возраста. И слава Богу, потому что если отец тактично избегал упоминать о ее несчастье, брат наверняка бы стал приставать к ней с расспросами, застань он сестру наедине. К счастью, сделать это было нелегко, потому что в каждой комнате непременно толклись люди. До сегодняшнего дня. Утром большинство гостей разъехались, и теперь Ларисса сидела одна в гостиной. Можно было больше не бояться услышать жалостливый шепоток за спиной, но от этого не становилось легче. На смену спасительному оцепенению пришли покаянные мысли, мучительные думы и гнев.
   Нельзя сказать, что гнев подкрался неожиданно: все это время он просто таился под грустью и отчаянием. Ее обманули и использовали, как наивную дурочку, причем Винсенту это удалось без малейших усилий! Сознавать это было обиднее всего. Она почти вешалась ему на шею! Ему удавалась любая уловка не потому, что он был так умен и хитер, просто она хотела верить, будто небезразлична ему.
   Господи, как же ему, наверное, были ненавистны прикосновения к ней, ласки, объятия! Тем более что он так презирал ее семью. И как, должно быть, радовался, что Ларисса покорно отдалась ему. Между ними все было ложью. Все. Все на свете…
   — Хочешь остаться с Томасом, когда я вернусь в Лондон?
   Ларисса обернулась. Рядом стоял незаметно вошедший в комнату отец. Но она по крайней мере хотя бы расслышала его на этот раз. Раньше ему стоило большого труда, привлечь внимание дочери.
   — Когда ты уезжаешь? — прошептала она.
   — Утром.
   Кажется, он собирался подыскать новый дом для своей семьи… Ларисса смутно припомнила, как слышала что-то в этом роде вчера за ужином. Если он поедет один, то временно поселится у себя в конторе. Если же она решит тоже ехать, придется снимать номер в отеле. Вряд ли стоит вводить отца в излишние расходы. Она не спрашивала, каково состояние его финансов. Просто права не имела. Но из обрывков бесед все же уловила, что он нашел новые рынки на островах Карибского моря, и причин волноваться по этому поводу не осталось.
   — Поживу здесь, — обронила она.
   — Тебе лучше? — нерешительно спросил отец, очевидно, боясь причинить дочери боль. Последние несколько дней Ларисса пребывала в таком горестном оцепенении, что он начал серьезно тревожиться. Однако на этот раз Ларисса не стала избегать разговора.
   — Лучше? Нет, но можно сказать, я пришла в себя.
   — Некоторая рассеянность никогда… — начал отец, ласково улыбнувшись.
   — Судя по тому, как я себя вела, — перебила Ларисса, — с таким же успехом можно было бы вообще отсутствовать. Знаешь, я даже не пыталась разузнать, что так задержало тебя. Каждый раз, когда я собиралась потолковать по душам, оказывалось, что тебя нет рядом, и я немедленно обо всем забывала. Но Томас, разумеется, уже успел все проведать, как, впрочем, и остальные. Уверена, что ты упоминал об этом в моем присутствии…
   — Три раза, дорогая, — усмехнулся отец и, к ее удивлению, добавил:
   — Черт возьми, вот уж не думал, что когда-нибудь стану смеяться над каким-то моментом этого злосчастного путешествия.
   — Злосчастного?
   — С той минуты как мы вошли в теплые воды у побережья Вест-Индии. Сначала мы высадились на довольно маленьком острове, только потому, что были счастливы ступить на сушу. Но нас встретил местный судья с целым отрядом стражников и обвинил в нападении на здешнего плантатора. Тут же находился пострадавший, поведавший мрачную историю о том, что дом вместе с хозяйственными постройками загорелся от орудийных залпов и что это наш корабль, показавшийся у берега, обстрелял поместье по неизвестной причине.
   — Кто-то действительно сделал это?
   — Как оказалось позже, нет. Но Питер Хестон считался старым и уважаемым жителем острова, в слове которого не посмел бы усомниться ни один человек, а мы вполне могли оказаться пиратами. Нас обвинили и вынесли приговор еще до суда. Да и сам суд был просто фарсом. Хестон повторил свою жуткую сказку. Других свидетелей не потребовалось. Нас посадили в тюрьму.
   — Тюрьму? — ахнула девушка. — Тебя?
   — Да, и без всякой надежды освободиться: весь остров считал нас преступниками.
   Джордж зябко передернул плечами, и Ларисса на миг представила, какие невзгоды выпали на его долю. До сих пор его не подвергали подобного рода наказаниям. Добрый честный человек, никогда не нарушавший закона, не причинивший зла ближнему. За что же с ним так жестоко обошлись?!
   — Но ведь ты ничего такого не сделал! — не выдержала она.
   — И наши корабельные пушки оставались совершенно холодными, если бы кто-то позаботился проверить, — согласился отец.
   Ларисса недоуменно нахмурилась:
   — В таком случае почему же тебя арестовали?
   — Потому что, как я уже сказал, убедиться можно было только на месте, но никто не захотел этого сделать.
   — То есть проверить пушки?
   — Именно.
   — Но почему же?
   Отец снова усмехнулся. Теперь ее тоже удивляло, что он способен подшучивать над собственной бедой.
   — Вероятно, потому, что собирались расправиться с нами тут же, на месте. Видишь ли, утро было уже на исходе, и многие жители, заметив, куда направляются стражники, последовали за ними. Вскоре на пристани собралась огромная толпа, и все слышали обвинения Хестона. Вполне понятно, что судья не хотел беспорядков, поэтому и поспешил отправить нас за решетку.
   — В то время как на проверку потребовалось бы всего несколько минут?
   — Положение было весьма неприятным, Рисса. Среди возмущенных обитателей острова находились несколько плантаторов, резонно считавших, что они могли бы оказаться на месте Хестона. Так что эмоции, можно сказать, накалились до последней степени, и мы уже опасались, что разъяренные островитяне сами начнут вершить суд. Честно говоря, мы даже были рады оказаться в тюремной камере, пока все не выяснится. В тот момент мы нисколько не сомневались, что сумеем доказать свою невинность, поэтому нас куда больше тревожил гнев толпы, чем участь заключенных.
   — Еще бы, — согласилась Ларисса. — Но ты сказал, что дом этого человека вовсе не сгорел. Почему же вас не освободили, как только это выяснилось?
   — Нет, я сказал, что никто не поджигал его дом, — поправил Джордж.
   — Хочешь сказать, что он уничтожил собственное жилище? — поразилась девушка.
   — Совершенно верно, но выяснилось это далеко не сразу. А когда два человека утверждают нечто совершенно противоположное, кому бы ты поверила?
   — Своему соседу, конечно.
   — Вот именно. Его плантация действительно сгорела дотла. Корабельные пушки не сделали ни единого выстрела. Таковы факты, которые, как нас убеждали, обязательно проверят после нашего ареста, когда толпа рассеется. Как ты сама понимаешь, до пушек никто и не подумал дотрагиваться, поэтому доказать ничего не представилось возможным. Зато Хестон жаловался всем и каждому, показывая руины плантации. Вполне веская улика, не так ли? Поэтому что значило мое слово против его?
   — Но все же правда всплыла наружу, — прошептала Ларисса.
   — Да, вскоре на остров вернулась жена Питера Хестона. Она была там, когда муж окончательно выжил из ума. Видишь ли, она давно уже замечала, что он не в своем уме, но странности в его поведении казались ей безобидными. Но в то утро она обнаружила, что он поджигает собственный дом и при этом бредит о каких-то пиратах, скрывающихся на плантации, и о том, что единственный способ выкурить их — не оставить ни одного укромного уголка.
   — Значит, и пиратов не было?
   — Откуда там пираты? Жена, разумеется, пыталась остановить его, но он не узнал ее, принял за пирата и попытался убить.
   — Какой ужас!
   — Да, но ей удалось вырваться и сбежать. К сожалению, у них был свой маленький причал, где Хестон держал рыбачью шлюпку. Вместо того чтобы броситься в город за помощью, она уплыла.
   — На ее месте я, вполне возможно, сделала бы то же самое. Ее жизнь была в опасности.
   — Наверное, ты права. А я проклинал ее за то, что она так долго не возвращалась. Надеялся, что она сразу объявится в городе, расскажет, что произошло, однако бедняга, напуганная обезумевшим мужем, решила спасаться бегством.
   — И куда она отправилась?
   — Навестить дочь от первого брака, живущую на соседнем острове. Как назло, та отправилась делать покупки на материк.
   — Назло?
   — Именно она впоследствии убедила мать вернуться и попросить помощи для Хестона, который окончательно потерял разум и мог натворить бед. Жена Хестона думала только о себе и не хотела видеть мужа. Поэтому так долго не показывалась на острове.
   — Неужели, кроме нее, никто не видел, как начался пожар? А слуги?
   — Это было первое, о чем я спросил. Оказывается, все знали, что три года подряд на плантации Хестона был неурожай. И не только у него. Остальных плантаторов постигла та же участь. Но в случае Хестона дело было не только в погоде. Думаю, что он просто забросил свои поля и перебивался кое-как все это время. Можно сказать, нищенствовал. Работники на плантациях, в основном сезонные, в этом году даже не показывались на землях Хестонов. Всю прислугу уже давно уволили. Кроме того, Хестоны жили в самой дальней части острова в совершенном одиночестве. До ближайшей плантации добираться чуть ли не полдня.
   — Все же поразительно, что ты способен смеяться над собственными злоключениями.
   — Ну, в тюрьме было не так уж плохо, как тебе кажется, — улыбнулся отец. — И что самое поразительное, других заключенных, кроме нас, не содержалось. Здание пустовало много лет. Пришлось нанимать поломоек, чтобы все там вычистить. Долго спорили, не посадить ли нас просто в подвал, но решили, что команда целого корабля там не поместится.
   — Значит, остров был совсем маленьким?
   — Сравни его с небольшим провинциальным городком и получишь полное представление о размерах, а поскольку все друг друга знают, то и преступления там случаются крайне редко. Да и тюрьма просто переделана из старого форта, оставшегося с былых времен. Зато нас сытно кормили и хорошо обращались. Хуже всего оказалось вынужденное безделье: власти никак не могли придумать, куда нас послать на работу. Ну и сильно мучили гнев и чувство безнадежности. Мы целыми днями строили планы побега, которые непременно удались бы, останься мы в тюрьме чуть дольше.
   — Но что случилось с Питером Хестоном?
   — Случайно увидев свою жену в городе, он окончательно тронулся рассудком, набросился на нее и снова пытался задушить, не оставив у окружающих сомнения в своем безумии. Затем его перевезли на другой остров, где члены религиозного ордена содержали специальный приют для престарелых и скорбных разумом. Там под присмотром монахинь он и доживет остаток дней.
   — А жители острова, осудившие вас так несправедливо?
   — Они раскаялись и даже передали мне исключительные права на вывоз их урожая в течение пяти лет.
   — Неужели? И ты находишь это достойной компенсацией?
   — Не слишком, — хмыкнул отец, — особенно после того, как выяснилось, что остров медленно гибнет, поскольку лежит в стороне от главных морских путей.
   — Ты к тому же стал для них истинным спасением! — негодующе воскликнула Ларисса.
   — Да, но это мне выгодно, — пояснил отец. — Теперь придется купить еще корабль-другой, чтобы послать на остров; остальные суда будут по-прежнему обслуживать мои старые рынки.
   Про себя Ларисса жалела, что их разговор, пусть и косвенно, касается Альберта Эверетта, вынудившего отца искать новые рынки в Вест-Индии. Ах, если бы не Альберт, отец не попал бы в тюрьму, и, уж конечно, не покинул бы Англию, и они не потеряли бы свой дом… и никогда не встретились бы с Винсентом.