Страница:
– А почему ты хромаешь? Я сделал еще глоток.
– В гольф играл, ушибся.
Лора понимающе кивнула, машинально разглаживая складки на диванном покрывале. Потом спросила, как здоровье остальных. На ней было голубое платье – ее любимый цвет. Некоторое время мы молчали, пряча друг от друга глаза. Я налил себе еще виски и включил новости. Все как обычно: террористы-смертники, проблема ядерных отходов, новые диеты и шоу-бизнес. Наконец я зевнул и объявил, что иду спать.
– Наверное, не стоило втягивать тебя в мои дела, – вздохнула Лора.
– Наверное, – фальшиво улыбнулся я.
– Только выбирала не я…
– И что?
– Мне вовсе не было нужды влюбляться в тебя.
– Если тебе интересно знать, как прошел наш вечер, – криво улыбнулся я, – пожалуйста, могу рассказать. Мой брат, который за всю жизнь мухи не обидел, сегодня вышиб человеку мозги. Готов засвидетельствовать, потому что едва сумел от них отмыться. Он застрелил любимую женщину и теперь будет жить с этим всю жизнь. Хотя она вовсе не была женщиной и даже не женского пола. Потом мы завернули эту… это существо в пластиковую пленку, закатали в материн ковер и заперли в багажник к Джеку. Пришлось взять швабру и изрядно потрудиться, чтобы не оставить никаких следов…
Я поморщился.
– Боже мой, такого мне даже в психушке нюхать не приходилось! Ползал на карачках, смывал мозги со стен и думал, что бы сказала мать, увидев свою кухню в таком состоянии. Откопал где-то отцовскую рубашку, потому что мою было уже не отстирать. Мы ее сожгли. Потом долго решали, что делать с «миатой» – ведь главная проблема не труп, а машина. Сидели на кухне, пропахшей карболкой, и спорили. Утопить в реке? Сжечь? Спрятать в гараже? Хоган предложил перекрасить. Блестящая идея, только кому поручить работу? Людей со стороны привлекать нельзя.
Я с хрустом разгрыз кубик льда, запил виски и продолжал:
– В конце концов договорились, что Хоган отгонит машину к ней домой, якобы Эдриен просила что-то проверить, и он теперь се возвращает. Так и порешили. Когда мы его подобрали, знаешь, что он сказал первым делом? «Надо же, у нее „бардачок“ весь набит шоколадками!» Все так и покатились со смеху. В багажнике труп лежит, а мы знай смеемся. Джек сказал, что знает отличную свалку за городом, только лучше туда ехать, когда стемнеет. Завернули пока в закусочную и только устроились, как подъезжает патрульная машина, и два фараона усаживаются прямо рядом с нами. Я трясусь как осиновый лист, Джек начинает рассказывать про свои расследования, а Хоган про Африку – как он спас чернокожего младенца и теперь особо почитает святого Христофора. Еще что-то про бога, рукоположение женщин и так далее. «Библия – хорошая книга, – говорит Хоган, – только уж слишком много там всяких имен». Я улыбаюсь фараонам и качаю головой, будто приглашаю посмеяться. В общем, все обошлось, приехали па свалку. Только выгрузили ковер, глядь – подкатывает машина, а в ней парень с девчонкой, нашли, значит, укромное местечко. Стоим мы, пережидаем, мерзнем, Джек с Хоганом все не унимаются: обряд крещения там у них, конфирмация… а «форд» – старенький уже – стоит и скрипит, раскачивается на рессорах… Клянусь богом, Хоган прямо там, на свалке, умудрился толкнуть Джеку новую «Мазду-626»! И простуду успел схватить, пока ждали. Когда вернулись, Джек еще битый час поливал свой фургончик из шланга в гараже. Теперь спит, а я вот устроился со стаканчиком и Фомой Аквинским. Такой вот денек.
Лора молчала. Я устало зевнул и откинулся на спинку кресла. Наверное, успел задремать, потому что в следующий момент почувствовал, как она забирает у меня стакан. Мы поднялись наверх в спальню, Лора помогла мне раздеться и уложила. Обнимая ее, я поднял глаза и заметил па шторе Аймиша. Он внимательно наблюдал за нами, и мне показалось, что взгляд у кардинала неодобрительный. Обычно очень подвижный, он вечно прыгал и порхал по комнате, а сейчас сидел неподвижно, словно чучело. Сидел и смотрел.
20
21
22
– В гольф играл, ушибся.
Лора понимающе кивнула, машинально разглаживая складки на диванном покрывале. Потом спросила, как здоровье остальных. На ней было голубое платье – ее любимый цвет. Некоторое время мы молчали, пряча друг от друга глаза. Я налил себе еще виски и включил новости. Все как обычно: террористы-смертники, проблема ядерных отходов, новые диеты и шоу-бизнес. Наконец я зевнул и объявил, что иду спать.
– Наверное, не стоило втягивать тебя в мои дела, – вздохнула Лора.
– Наверное, – фальшиво улыбнулся я.
– Только выбирала не я…
– И что?
– Мне вовсе не было нужды влюбляться в тебя.
– Если тебе интересно знать, как прошел наш вечер, – криво улыбнулся я, – пожалуйста, могу рассказать. Мой брат, который за всю жизнь мухи не обидел, сегодня вышиб человеку мозги. Готов засвидетельствовать, потому что едва сумел от них отмыться. Он застрелил любимую женщину и теперь будет жить с этим всю жизнь. Хотя она вовсе не была женщиной и даже не женского пола. Потом мы завернули эту… это существо в пластиковую пленку, закатали в материн ковер и заперли в багажник к Джеку. Пришлось взять швабру и изрядно потрудиться, чтобы не оставить никаких следов…
Я поморщился.
– Боже мой, такого мне даже в психушке нюхать не приходилось! Ползал на карачках, смывал мозги со стен и думал, что бы сказала мать, увидев свою кухню в таком состоянии. Откопал где-то отцовскую рубашку, потому что мою было уже не отстирать. Мы ее сожгли. Потом долго решали, что делать с «миатой» – ведь главная проблема не труп, а машина. Сидели на кухне, пропахшей карболкой, и спорили. Утопить в реке? Сжечь? Спрятать в гараже? Хоган предложил перекрасить. Блестящая идея, только кому поручить работу? Людей со стороны привлекать нельзя.
Я с хрустом разгрыз кубик льда, запил виски и продолжал:
– В конце концов договорились, что Хоган отгонит машину к ней домой, якобы Эдриен просила что-то проверить, и он теперь се возвращает. Так и порешили. Когда мы его подобрали, знаешь, что он сказал первым делом? «Надо же, у нее „бардачок“ весь набит шоколадками!» Все так и покатились со смеху. В багажнике труп лежит, а мы знай смеемся. Джек сказал, что знает отличную свалку за городом, только лучше туда ехать, когда стемнеет. Завернули пока в закусочную и только устроились, как подъезжает патрульная машина, и два фараона усаживаются прямо рядом с нами. Я трясусь как осиновый лист, Джек начинает рассказывать про свои расследования, а Хоган про Африку – как он спас чернокожего младенца и теперь особо почитает святого Христофора. Еще что-то про бога, рукоположение женщин и так далее. «Библия – хорошая книга, – говорит Хоган, – только уж слишком много там всяких имен». Я улыбаюсь фараонам и качаю головой, будто приглашаю посмеяться. В общем, все обошлось, приехали па свалку. Только выгрузили ковер, глядь – подкатывает машина, а в ней парень с девчонкой, нашли, значит, укромное местечко. Стоим мы, пережидаем, мерзнем, Джек с Хоганом все не унимаются: обряд крещения там у них, конфирмация… а «форд» – старенький уже – стоит и скрипит, раскачивается на рессорах… Клянусь богом, Хоган прямо там, на свалке, умудрился толкнуть Джеку новую «Мазду-626»! И простуду успел схватить, пока ждали. Когда вернулись, Джек еще битый час поливал свой фургончик из шланга в гараже. Теперь спит, а я вот устроился со стаканчиком и Фомой Аквинским. Такой вот денек.
Лора молчала. Я устало зевнул и откинулся на спинку кресла. Наверное, успел задремать, потому что в следующий момент почувствовал, как она забирает у меня стакан. Мы поднялись наверх в спальню, Лора помогла мне раздеться и уложила. Обнимая ее, я поднял глаза и заметил па шторе Аймиша. Он внимательно наблюдал за нами, и мне показалось, что взгляд у кардинала неодобрительный. Обычно очень подвижный, он вечно прыгал и порхал по комнате, а сейчас сидел неподвижно, словно чучело. Сидел и смотрел.
20
Мы лежали в постели, уставшие после объятий, чувствуя себя на верху блаженства. Сладкий – в буквальном смысле – аромат Лоры витал в воздухе. Это был один из сюрпризов, которые таило тело этой женщины: все соки его были сладкими на вкус. Моя инопланетянка оказалась не слишком опытной в любви, но страстной и жадной до ощущений. Лорины прикосновения могли сказать больше, чем любые слова, – казалось, каждое движение было тщательно обдумано ею заранее. Она лежала на спине, пряди темных волос закрывали лицо. Великолепное тело цвета темного песка, гладкое и безволосое, с восхитительными выпуклостями и впадинами, напоминало поверхность пустыни. Теперь квадратные соски уже не казались странными, и я лениво скользил по ним взглядом с блаженной отстраненностью насыщения, слегка удивленный тем, что такая красота оставляет меня равнодушным. По правде говоря, я ожидал встретить куда больше анатомических сюрпризов. Самым заметным было отсутствие пупка, что было само по себе очаровательно. Лора протянула руку и ласково погладила меня по бедру, ероша волосы. Мы обменялись глупыми улыбками, потом рассмеялись. Я сидел в постели, опираясь на подушку, и курил. Аймиш выписывал восьмерки над нашими головами.
– У тебя тело совсем другое, – сказала Лора. Я лишь улыбнулся в ответ. – Правда-правда! Волосы растут все в одном направлении, как колосья в поле. – Она провела рукой по ноге сверху вниз. – А пальцы на ногах такие твердые!
– Мозоли… – пожал я плечами.
– И запах у тебя соленый. – Прикрыв глаза, она глубоко вдохнула. – И еще мне нравится, как у тебя…
– О нет! – слабо запротестовал я. – Ты меня совсем замучаешь.
– Все эти вены и бугорки… – продолжала она восхищенно, – и это… как маленький гриб. – Она взяла это в руку и взглянула мне в глаза. – В фильмах он гораздо больше.
– Еще бы! – усмехнулся я.
– Мне нравится, когда он во мне.
Я со стоном прикрыл глаза. Удовольствие было почти болезненным. Лора посмотрела на меня разочарованно.
– Больше не хочешь?
– Только не сегодня, – вздохнул я.
– Почему вы называете это «трахаться»? Я рассмеялся.
– Не знаю… Может, звукоподражание? Лора покачала головой.
– Чудесный звук. Мне нравится.
Аймиш принялся описывать широкие круги вокруг спальни, жужжа крыльями, как крошечный вертолет.
– Что с ним такое? – удивился я.
– Наверное, он счастлив.
С минуту мы молча наблюдали за кардиналом. Пожив у Сола, быстро привыкаешь к постоянному присутствию удивительной птицы, которая перелетает из комнаты в комнату, приносит сигареты, сидит на плече, когда ты читаешь. В Аймише есть что-то домашнее, успокаивающее – маленький, прирученный кусочек удивительного, помогающий душе справиться с ошеломляющей странностью большого мира.
– Ты давно знаешь Сола? – спросил я.
– С пяти лет.
Я с изумлением взглянул на Лору.
– Не может быть!
– Он тебе разве не рассказывал?
Я покачал головой. Лора улыбнулась.
– Он был моим тайным другом. Однажды утром я проснулась и почувствовала, что он со мной. Его голос звучал прямо в моей голове, и я ощущала его тепло. Он называл меня «принцесса». «Доброе утро, принцесса. Как поживаешь?» Я подумала, что сплю и вижу сон, поэтому ответила не сразу. Потом испуганно спросила: «Ты кто, Бука?» Букой меня обычно пугали, чтобы я вела себя хорошо, но так и не объяснили, кто это такой. «Не-а, – рассмеялся он. – Я просто человек». «Что такое человек?» – спросила я. «Так ты ничего не знаешь, да, принцесса?»
Лора прикрыла глаза, погружаясь в воспоминания.
– Сол играл со мной, – продолжала она. – Учил со мной песни и стихи, часто смешил. Показал буквы и научил читать. Каждое утро будил меня песенкой. Но иногда исчезал на несколько часов. «Иду на разведку, – говорил он. – Надо узнать, что затевают овощи». Так он их называл – «овощи». Холоки знали, что он там, и могли подслушивать, но Сол их чувствовал и сразу говорил: «Иди прогуляйся, белобрысый». Если они не слушались, то он начинал молиться – их тут же как ветром сдувало! Он и меня учил: если они сильно достают, то надо просто помолиться. Говорил, что еще не спятил только благодаря молитве. А для холоков она как удар током. Я даже не знала, что такое молитва, в лентах памяти ничего об этом нет. Вообще все, что связано с религией, для холоков темный лес. Они могут понять лишь основные принципы, вроде чертежа здания, в которое нельзя зайти. Представь, что ты пришел на стадион, но не можешь купить билет. Стоишь снаружи, слышишь рев толпы, ощущаешь аромат хот-догов, знаешь правила, представляешь себе форму игроков, но саму игру увидеть не можешь. Так и они – это кусок вашей реальности, которую они не способны ни понять, ни записать. Вот еще почему вы можете чувствовать себя в безопасности здесь, в церковном здании. Ну а кроме того, самого Сола они боятся как огня. Он пытался научить меня, но я мало что поняла. Бог-отец, Иисус, Мария – все было для меня тогда вроде того самого Буки. Правда, потом, когда Сол вышел из сна и стал читать богословские книги, он стал объяснять понятнее.
– Вышел из сна? – не понял я. – Как это?
– У Сола был шофер-филиппинец, который выполнял разные поручения, очень набожный католик. Однажды он не пришел и передал, что заболел: не спал несколько дней, потому что боится плохих снов. Сол поехал, чтобы помочь отвезти его в больницу, и глазам своим не поверил: волосы у него совсем поседели. Доктора ничего объяснить не могли, но сам шофер рассказал ему древнюю индейскую легенду о странных людях из страны снов. Сол неделю сидел у постели больного и слушал его бред, пока тот не умер от удара… Все это случилось в начале холодной войны, когда сделали атомную бомбу и все страшно боялись коммунистов, и тогда у Сола возникла идея использовать сны как оружие дальнего действия – он был патриотом своей страны. От правительства удалось получить деньги, и он отправился в Тибет учиться медитации у монахов. Потом были мексиканские шаманы, техника активного воображения фон Франца в Швейцарии… В конце концов Солу удалось построить свою «машину быстрого сна» для экспериментов с альфа-волнами.
Лора задумчиво рисовала пальцем круги у меня на животе.
– Потом… В нью-джерсийской лаборатории случилась авария: одного из помощников Сола – не помню его имени – убило током. Правительство тут же закрыло проект. Денег больше никто не давал, в идеи Сола не верили – не могли их понять. И еще долго не поймут. Тогда он стал тратить свои личные сбережения, за десять лет спустил почти все и решил провести эксперимент на себе. Похоже на фантастический фильм, правда? Сол подключил себя к машине и попал во сне в будущее, где жили холоки. Его нашли в лаборатории без сознания в крайнем истощении и отправили в больницу, где он пролежал в коме два года, всеми забытый. Когда очнулся, его долго обследовали и не хотели выпускать. Пришлось заплатить – он пристроил на свои деньги целое новое крыло к зданию больницы.
– И все два года он был с тобой?
– Да. Началось с того, что он проснулся – внутри сна. Холок, который делил с ним тот сон, тут же погиб. «Есть только один способ убить холока, – говорил Сол. – Прикосновения вызывают у них отвращение, молитвы пугают, но если ты хочешь разделаться с ними окончательно, просто поверни выключатель! Проснись, прежде чем холок улизнет из твоего сна». – Лора округлила губы, изображая, как Сол самодовольно выпускает колечко дыма, и мы оба рассмеялись. – После этого сознание Сола смогло, не возвращаясь в тело, бродить среди холоков. Сначала он до смерти перепугался, стал молиться и вдруг обнаружил, что не так уж и беззащитен. Так он дальше и развлекался: гонялся за холоками, вторгался в их телепатические разговоры, смотрел ленты памяти и сны. «Пойду поохочусь за овощами», – так он говорил.
– Ты неплохо его изображаешь, – улыбнулся я.
– Когда два года слышишь у себя в голове один и тот же голос, это трудно забыть, – вздохнула Лора. – Однако со временем голос стал слабеть. Сол старался подготовить меня к неизбежному. «Кажется, я просыпаюсь, принцесса», – сказал он однажды. Я плакала, просила его остаться. Он обещал, что мы еще увидим друг друга во сне, а потом, когда я вырасту, обязательно встретимся. В общем, утешал, как обычно утешают ребенка…
Посмотрев Лоре в глаза, я ожидал увидеть там слезы, но горе ее, очевидно, было слишком велико, чтобы плакать.
– Однажды я проснулась утром, и его не было, – продолжала она. – Месяц за месяцем я ждала, что голос снова зазвучит, но так и не дождалась. Я и прежде, до него, понимала, что одинока, но тогда еще не знала, чего лишена. После Сола все стало гораздо страшнее. Вокруг меня образовалась пустота. Когда они сказали, что пошлют меня сюда, то взяли с меня обещание убить Сола. И я им обещала. Я отыскала его почти сразу и пришла с ножом, чтобы отомстить за то, что он бросил меня. Но когда увидела его, такого маленького, со смешной красной птичкой на лысине, совсем не такого, как я себе представляла… «Принцесса, наконец я тебя дождался!» – засмеялся он, и я тоже засмеялась. Как приятно было вспомнить, что такое смех!
Я слушал Лору и все яснее представлял, насколько она одинока и как ужасна жизнь, которую ей пришлось прожить. Что ждет ее впереди?
– Дотронься до меня, – шепнул я. – Здесь. И здесь. Лора прижалась ко мне со счастливой улыбкой. Когда я проснулся, она уже ушла. Под пепельницей на столике у кровати лежали три двадцатки и десятка.
– У тебя тело совсем другое, – сказала Лора. Я лишь улыбнулся в ответ. – Правда-правда! Волосы растут все в одном направлении, как колосья в поле. – Она провела рукой по ноге сверху вниз. – А пальцы на ногах такие твердые!
– Мозоли… – пожал я плечами.
– И запах у тебя соленый. – Прикрыв глаза, она глубоко вдохнула. – И еще мне нравится, как у тебя…
– О нет! – слабо запротестовал я. – Ты меня совсем замучаешь.
– Все эти вены и бугорки… – продолжала она восхищенно, – и это… как маленький гриб. – Она взяла это в руку и взглянула мне в глаза. – В фильмах он гораздо больше.
– Еще бы! – усмехнулся я.
– Мне нравится, когда он во мне.
Я со стоном прикрыл глаза. Удовольствие было почти болезненным. Лора посмотрела на меня разочарованно.
– Больше не хочешь?
– Только не сегодня, – вздохнул я.
– Почему вы называете это «трахаться»? Я рассмеялся.
– Не знаю… Может, звукоподражание? Лора покачала головой.
– Чудесный звук. Мне нравится.
Аймиш принялся описывать широкие круги вокруг спальни, жужжа крыльями, как крошечный вертолет.
– Что с ним такое? – удивился я.
– Наверное, он счастлив.
С минуту мы молча наблюдали за кардиналом. Пожив у Сола, быстро привыкаешь к постоянному присутствию удивительной птицы, которая перелетает из комнаты в комнату, приносит сигареты, сидит на плече, когда ты читаешь. В Аймише есть что-то домашнее, успокаивающее – маленький, прирученный кусочек удивительного, помогающий душе справиться с ошеломляющей странностью большого мира.
– Ты давно знаешь Сола? – спросил я.
– С пяти лет.
Я с изумлением взглянул на Лору.
– Не может быть!
– Он тебе разве не рассказывал?
Я покачал головой. Лора улыбнулась.
– Он был моим тайным другом. Однажды утром я проснулась и почувствовала, что он со мной. Его голос звучал прямо в моей голове, и я ощущала его тепло. Он называл меня «принцесса». «Доброе утро, принцесса. Как поживаешь?» Я подумала, что сплю и вижу сон, поэтому ответила не сразу. Потом испуганно спросила: «Ты кто, Бука?» Букой меня обычно пугали, чтобы я вела себя хорошо, но так и не объяснили, кто это такой. «Не-а, – рассмеялся он. – Я просто человек». «Что такое человек?» – спросила я. «Так ты ничего не знаешь, да, принцесса?»
Лора прикрыла глаза, погружаясь в воспоминания.
– Сол играл со мной, – продолжала она. – Учил со мной песни и стихи, часто смешил. Показал буквы и научил читать. Каждое утро будил меня песенкой. Но иногда исчезал на несколько часов. «Иду на разведку, – говорил он. – Надо узнать, что затевают овощи». Так он их называл – «овощи». Холоки знали, что он там, и могли подслушивать, но Сол их чувствовал и сразу говорил: «Иди прогуляйся, белобрысый». Если они не слушались, то он начинал молиться – их тут же как ветром сдувало! Он и меня учил: если они сильно достают, то надо просто помолиться. Говорил, что еще не спятил только благодаря молитве. А для холоков она как удар током. Я даже не знала, что такое молитва, в лентах памяти ничего об этом нет. Вообще все, что связано с религией, для холоков темный лес. Они могут понять лишь основные принципы, вроде чертежа здания, в которое нельзя зайти. Представь, что ты пришел на стадион, но не можешь купить билет. Стоишь снаружи, слышишь рев толпы, ощущаешь аромат хот-догов, знаешь правила, представляешь себе форму игроков, но саму игру увидеть не можешь. Так и они – это кусок вашей реальности, которую они не способны ни понять, ни записать. Вот еще почему вы можете чувствовать себя в безопасности здесь, в церковном здании. Ну а кроме того, самого Сола они боятся как огня. Он пытался научить меня, но я мало что поняла. Бог-отец, Иисус, Мария – все было для меня тогда вроде того самого Буки. Правда, потом, когда Сол вышел из сна и стал читать богословские книги, он стал объяснять понятнее.
– Вышел из сна? – не понял я. – Как это?
– У Сола был шофер-филиппинец, который выполнял разные поручения, очень набожный католик. Однажды он не пришел и передал, что заболел: не спал несколько дней, потому что боится плохих снов. Сол поехал, чтобы помочь отвезти его в больницу, и глазам своим не поверил: волосы у него совсем поседели. Доктора ничего объяснить не могли, но сам шофер рассказал ему древнюю индейскую легенду о странных людях из страны снов. Сол неделю сидел у постели больного и слушал его бред, пока тот не умер от удара… Все это случилось в начале холодной войны, когда сделали атомную бомбу и все страшно боялись коммунистов, и тогда у Сола возникла идея использовать сны как оружие дальнего действия – он был патриотом своей страны. От правительства удалось получить деньги, и он отправился в Тибет учиться медитации у монахов. Потом были мексиканские шаманы, техника активного воображения фон Франца в Швейцарии… В конце концов Солу удалось построить свою «машину быстрого сна» для экспериментов с альфа-волнами.
Лора задумчиво рисовала пальцем круги у меня на животе.
– Потом… В нью-джерсийской лаборатории случилась авария: одного из помощников Сола – не помню его имени – убило током. Правительство тут же закрыло проект. Денег больше никто не давал, в идеи Сола не верили – не могли их понять. И еще долго не поймут. Тогда он стал тратить свои личные сбережения, за десять лет спустил почти все и решил провести эксперимент на себе. Похоже на фантастический фильм, правда? Сол подключил себя к машине и попал во сне в будущее, где жили холоки. Его нашли в лаборатории без сознания в крайнем истощении и отправили в больницу, где он пролежал в коме два года, всеми забытый. Когда очнулся, его долго обследовали и не хотели выпускать. Пришлось заплатить – он пристроил на свои деньги целое новое крыло к зданию больницы.
– И все два года он был с тобой?
– Да. Началось с того, что он проснулся – внутри сна. Холок, который делил с ним тот сон, тут же погиб. «Есть только один способ убить холока, – говорил Сол. – Прикосновения вызывают у них отвращение, молитвы пугают, но если ты хочешь разделаться с ними окончательно, просто поверни выключатель! Проснись, прежде чем холок улизнет из твоего сна». – Лора округлила губы, изображая, как Сол самодовольно выпускает колечко дыма, и мы оба рассмеялись. – После этого сознание Сола смогло, не возвращаясь в тело, бродить среди холоков. Сначала он до смерти перепугался, стал молиться и вдруг обнаружил, что не так уж и беззащитен. Так он дальше и развлекался: гонялся за холоками, вторгался в их телепатические разговоры, смотрел ленты памяти и сны. «Пойду поохочусь за овощами», – так он говорил.
– Ты неплохо его изображаешь, – улыбнулся я.
– Когда два года слышишь у себя в голове один и тот же голос, это трудно забыть, – вздохнула Лора. – Однако со временем голос стал слабеть. Сол старался подготовить меня к неизбежному. «Кажется, я просыпаюсь, принцесса», – сказал он однажды. Я плакала, просила его остаться. Он обещал, что мы еще увидим друг друга во сне, а потом, когда я вырасту, обязательно встретимся. В общем, утешал, как обычно утешают ребенка…
Посмотрев Лоре в глаза, я ожидал увидеть там слезы, но горе ее, очевидно, было слишком велико, чтобы плакать.
– Однажды я проснулась утром, и его не было, – продолжала она. – Месяц за месяцем я ждала, что голос снова зазвучит, но так и не дождалась. Я и прежде, до него, понимала, что одинока, но тогда еще не знала, чего лишена. После Сола все стало гораздо страшнее. Вокруг меня образовалась пустота. Когда они сказали, что пошлют меня сюда, то взяли с меня обещание убить Сола. И я им обещала. Я отыскала его почти сразу и пришла с ножом, чтобы отомстить за то, что он бросил меня. Но когда увидела его, такого маленького, со смешной красной птичкой на лысине, совсем не такого, как я себе представляла… «Принцесса, наконец я тебя дождался!» – засмеялся он, и я тоже засмеялась. Как приятно было вспомнить, что такое смех!
Я слушал Лору и все яснее представлял, насколько она одинока и как ужасна жизнь, которую ей пришлось прожить. Что ждет ее впереди?
– Дотронься до меня, – шепнул я. – Здесь. И здесь. Лора прижалась ко мне со счастливой улыбкой. Когда я проснулся, она уже ушла. Под пепельницей на столике у кровати лежали три двадцатки и десятка.
21
Три педели пролетели как один счастливый сон. Даже мартовский Детройт со своим свинцовым смогом, пронизывающей ледяной сыростью и закопченными сугробами не сумел испортить нам настроения. Мы с Лорой купались в счастье. От разговоров, полных нежного воркования и взаимных восторгов, в памяти остались одни обрывки, но я вижу как сейчас наше дыхание, застывающее в морозном воздухе, и Лорины разрумянившиеся щеки, похожие на красные шары жонглера. Мы ходили рука об руку за покупками, обедали в ресторане, любили друг друга, рассматривали всякие диковинные вещи в антикварных лавках, потом снова занимались любовью. Вечерами мы молча бродили под тяжелым пасмурным небом, наслаждаясь белоснежным свежевыпавшим снегом и тишиной, как будто все самое важное между нами уже было высказано. Я полностью выкинул из головы своих любимых «Детройт Пистоне», немало удивляя друзей отсутствием привычных комментариев. Вся моя жизнь вращалась вокруг Лоры, а жалкий обыденный мир обиженно скрипел в углу, словно старые дедовские часы, забытые и ненужные.
О чувствах, владевших мной в тот краткий период блаженства, трудно говорить, да и не стоит. Счастье не переводится на обычный язык, его нельзя взять в руки, рассмотреть и проанализировать подобно нейтрино, о существовании которых свидетельствуют лишь оставленные ими следы. Избитые клише лишь усугубляют тайну, и любые объяснения понятны не более, чем анекдот, в котором пропущена вся соль. Вот почему со стороны любовь кажется такой скучной. «И что они нашли друг в друге?» – дивятся окружающие, и это их утешает. Чтобы понять, надо оказаться там, внутри.
Я уже рассказывал о той ночи, когда мы в последний раз были вместе. Гроза, молнии, страх в глазах Лоры, внезапное чувство отстраненности. Мы лежали обмявшись и считали секунды между вспышками и ударами грома.
– Я лгала тебе, – прошептана вдруг Лора.
– Знаю, – кивнул я.
– Много раз.
Меня тронула ее внезапная искренность. Все, что случалось в те благословенные дни, казалось, лишь усиливало и углубляло нашу любовь.
– Не важно, – ответил я.
– У меня будет ребенок.
– Мальчик или девочка?
– Ш-ш… – прошептала она, гладя мой живот. Снова вспышка. Раскаты грома. Гроза все ближе.
– Я хотел спросить у тебя одну вещь… – улыбнулся я, открывая дверь, ведущую к новой приятной теме.
Очертания наших тел смутно вырисовывались в темноте.
– Ох уж эти твои вопросы, – вздохнула Лора.
– Когда ты поняла, что любишь меня?
– О, Джон… – Она отвернулась.
– Скажи правду! – настаивал я, чувствуя ее нерешительность.
– Правда в том, что мне… нужен был ребенок.
Я долго переворачивал ее слова так и эдак, пробуя как больной зуб, пока не пришел к самому неблагоприятному их толкованию. Это было чудовищно и совершенно безосновательно, но рассеять мои сомнения могла только сама Лора.
– Значит, намоем месте мог оказаться Стюарт? – хмыкнул я.
Она кивнула.
– Сначала мы вообще думали на него. Профессия, внешность, группа крови – все совпадало. Но людей так много… Бывают совпадения.
«Мы»? Прежде она всегда говорила «они». Я инстинктивно отодвинулся. Та к удал я юте я друг от друга половинки делящейся амебы. Каждый из нас снова становился собой.
– Проблемы был» с фамилией, – продолжала Лора. – Дело в том, что девочку удочерили.
То есть удочерят, сообразил я.
– Что вы сделаете с ребенком?
– Вырастим. Если будет мальчик, они попробуют нас спарить. Когда он созреет, конечно.
– А если девочка?
– Тогда мы победили, разве непонятно? То есть они.
– Значит, ты не собиралась оставаться? – спросил я с упавшим сердцем.
– Здесь не мой мир, – спокойно ответила Лора. Я с ужасом ждал продолжения. – Меня ждут. Какими бы они ни были, я им нужна.
В моей душе разверзлась бездна, но голос звучал ровно:
– Скажи правду, Лора. – Я положил руку ей на грудь.
– Не надо! – отмахнулась она.
– Когда ты меня полюбила?
Лора порывисто поднялась и села, скрестив ноги и отвернувшись. Вспышка молнии на мгновение осветила ее бледную спину со скользящими татуировками теней.
– Ты хороший, добрый, я ценю твой ум и твои чувства. Мы провели вместе чудесные пятьсот часов…
Я вздрогнул от удивления. Зачем считать? Ну да, правильно, пятьсот – примерно три недели. За все эти долгие месяцы. С любой из своих подружек я, наверное, провел больше.
– Это не ответ, – шепнул я, нежно проводя рукой по атласной коже.
– Пойми, я никогда не собиралась причинять тебе боль.
– Я знаю.
Лора помолчала, собираясь с духом. Потом сказала:
– Я никогда не любила тебя. Меня не научили.
И только тогда я понял: она просто не была человеком.
О чувствах, владевших мной в тот краткий период блаженства, трудно говорить, да и не стоит. Счастье не переводится на обычный язык, его нельзя взять в руки, рассмотреть и проанализировать подобно нейтрино, о существовании которых свидетельствуют лишь оставленные ими следы. Избитые клише лишь усугубляют тайну, и любые объяснения понятны не более, чем анекдот, в котором пропущена вся соль. Вот почему со стороны любовь кажется такой скучной. «И что они нашли друг в друге?» – дивятся окружающие, и это их утешает. Чтобы понять, надо оказаться там, внутри.
Я уже рассказывал о той ночи, когда мы в последний раз были вместе. Гроза, молнии, страх в глазах Лоры, внезапное чувство отстраненности. Мы лежали обмявшись и считали секунды между вспышками и ударами грома.
– Я лгала тебе, – прошептана вдруг Лора.
– Знаю, – кивнул я.
– Много раз.
Меня тронула ее внезапная искренность. Все, что случалось в те благословенные дни, казалось, лишь усиливало и углубляло нашу любовь.
– Не важно, – ответил я.
– У меня будет ребенок.
– Мальчик или девочка?
– Ш-ш… – прошептала она, гладя мой живот. Снова вспышка. Раскаты грома. Гроза все ближе.
– Я хотел спросить у тебя одну вещь… – улыбнулся я, открывая дверь, ведущую к новой приятной теме.
Очертания наших тел смутно вырисовывались в темноте.
– Ох уж эти твои вопросы, – вздохнула Лора.
– Когда ты поняла, что любишь меня?
– О, Джон… – Она отвернулась.
– Скажи правду! – настаивал я, чувствуя ее нерешительность.
– Правда в том, что мне… нужен был ребенок.
Я долго переворачивал ее слова так и эдак, пробуя как больной зуб, пока не пришел к самому неблагоприятному их толкованию. Это было чудовищно и совершенно безосновательно, но рассеять мои сомнения могла только сама Лора.
– Значит, намоем месте мог оказаться Стюарт? – хмыкнул я.
Она кивнула.
– Сначала мы вообще думали на него. Профессия, внешность, группа крови – все совпадало. Но людей так много… Бывают совпадения.
«Мы»? Прежде она всегда говорила «они». Я инстинктивно отодвинулся. Та к удал я юте я друг от друга половинки делящейся амебы. Каждый из нас снова становился собой.
– Проблемы был» с фамилией, – продолжала Лора. – Дело в том, что девочку удочерили.
То есть удочерят, сообразил я.
– Что вы сделаете с ребенком?
– Вырастим. Если будет мальчик, они попробуют нас спарить. Когда он созреет, конечно.
– А если девочка?
– Тогда мы победили, разве непонятно? То есть они.
– Значит, ты не собиралась оставаться? – спросил я с упавшим сердцем.
– Здесь не мой мир, – спокойно ответила Лора. Я с ужасом ждал продолжения. – Меня ждут. Какими бы они ни были, я им нужна.
В моей душе разверзлась бездна, но голос звучал ровно:
– Скажи правду, Лора. – Я положил руку ей на грудь.
– Не надо! – отмахнулась она.
– Когда ты меня полюбила?
Лора порывисто поднялась и села, скрестив ноги и отвернувшись. Вспышка молнии на мгновение осветила ее бледную спину со скользящими татуировками теней.
– Ты хороший, добрый, я ценю твой ум и твои чувства. Мы провели вместе чудесные пятьсот часов…
Я вздрогнул от удивления. Зачем считать? Ну да, правильно, пятьсот – примерно три недели. За все эти долгие месяцы. С любой из своих подружек я, наверное, провел больше.
– Это не ответ, – шепнул я, нежно проводя рукой по атласной коже.
– Пойми, я никогда не собиралась причинять тебе боль.
– Я знаю.
Лора помолчала, собираясь с духом. Потом сказала:
– Я никогда не любила тебя. Меня не научили.
И только тогда я понял: она просто не была человеком.
22
На следующее утро я зашел к Солу в комнату. Там был Джек, они вместе молились у алтаря с четками в руках. Я молча ждал, пока они закончат.
– Что такое, док? – спросил Джек. Я выждал внушительную паузу.
– Сол, я хочу спросить, чем ты занимаешься. То есть помимо финансирования торговли младенцами, обращения грешников и магических трюков с яйцами. У тебя достаточно веры, чтобы двигать горами, и достаточно денег, чтобы накормить тысячи голодных, но я не припомню, чтобы ты что-нибудь делал! 'Что там сказано в Библии насчет истинной веры и добрых дел, не подскажешь?
– Матерь Божья, – с улыбкой протянул Сол. – Джонни, ты что, не с той ноги встал?
– И еще одно, – продолжал я, все больше распаляясь. – Похоже, я единственный в этом уютненьком святилище, кто хоть сколько-нибудь беспокоится, что подумает полиция, когда обнаружит на некой свалке небольшой подарок!
На сей раз подачу принял Джек.
– А ты знаешь, сколько у нас бывает заявлений о пропавших без вести? По нескольку тысяч каждый год! Вот такая гора лежит, не успеваем разгребать. Дело житейское.
Родители, потерявшие детей. Дети, лишенные родителей. Все они проходили через мой кабинет. Сердца, бьющиеся в пустоте, в замкнутом круге надежды и отчаяния. Обреченные вечно помнить о тех, кого нет, скованные неодолимой силой притяжения исчезнувшего мира.
Я упрямо набычился.
– Сол, признайся, ты подставил меня?
– О чем это ты? – ухмыльнулся он.
– Обо всей этой ерунде насчет врагов, революции в сознании и так далее.
Сол встал с колен и закурил, выпустив аккуратное колечко дыма.
– Я говорил правду, – спокойно сказал он.
– Ну да, разумеется. Только работаешь ты не против холоков, а на них!
Он стряхнул пепел на ковер и уселся на диван рядом со мной.
– А ты вообще представляешь себе, что такое холоки? Существа, которые живут в постоянном страхе, не доверяя никому вокруг. Не понимают красоты, не знают даже, что это такое. У них нет ни любви, ни плотских наслаждений, любое прикосновение вызывает лишь отвращение. Понимаешь? Все, что им осталось, это чудесный аттракцион под названием «сны», где люди любят и ненавидят, удивляются и верят. Странный мир, где каждый живет сам по себе, делает то, что хочет, и не спрашивает разрешения. Где у каждого в душе есть своя маленькая комнатка с дверью и замком, который можно запереть. У холоков нет ни дверей, ни замков. Все одновременно присутствуют друг у друга в голове. Подумай об этом, Джонни! Ни интимности, ни тайн, ни фантазии – ничего!
Сол глубоко затянулся и продолжал:
– Еще у них есть ленты памяти. Знаешь, что это такое? Вспомни самый лучший момент своей жизни, он есть у каждого – какой-нибудь эпизод, выбивающий слезу, шедевр, достойный «Оскара». Вот холок садится и прокручивает твою жизнь, все подряд, включая завтраки, обеды, ужины, туалет, стояние в пробках и так далее – все для того, чтобы найти этот единственный звездный момент, лучшее воспоминание, твое главное сокровище. Находит и смотрит, снова и снова, раз за разом…
Он выбросил окурок и достал новую сигарету.
– Пугать их было одно удовольствие. Чего я только не вытворял! Однако довольно скоро мне стало скучно. Холоки и без меня вечно всего боятся. Однажды я делил сон с одним из них – кошмар, – мальчишку преследовала змея, он убегал со всех ног и не мог убежать. И тут я понял, что именно этим фактически и занимаюсь целый год. Я стал их кошмаром – охотником за привидениями, рыцарем-крестоносцем, наказывающим неверных за грехи. Я жаждал отомстить за своего шофера, за Лору и постепенно сам стал не лучше холоков. Око за око.
Чем больше я узнавал холоков, – продолжал Сол, – тем меньше испытывал отвращения. Вся моя ненависть куда-то подевалась. Они самые жалкие существа, каких только можно представить. Ни петь, ни танцевать – ничего не могут. Даже аромат розы недоступен их пониманию. Есть только машины, открывающие ворота в иной мир, который нельзя ни завоевать, ни даже попять, да и увидеть можно лишь во сне.
На мгновение в его глазах мелькнула боль – появилась и ушла на дно, словно рыба, выпрыгнувшая из воды. Однако мой тренированный взгляд успел ухватить главное. Я понял, что скрывалось в душе старика – невыносимое чувство вины. За что? Перед кем?
– Мы сами произвели их на свет, – вздохнул он. – Ты же знаешь…
Я презрительно фыркнул.
– Значит, ты их пожалел? Решил сделать подарок: живого младенца, которого можно «доить». А в перспективе – целую расу сновидцев!
– Ну что ты такое говоришь, Джонни? – укоризненно воскликнул Джек.
– А ты сам его спроси! – презрительно бросил я. – Спроси, хотел ли он, чтобы Лора забеременела?
– Да, хотел, – признался Сол, – и я скажу почему. У Лоры должна родиться дочь, это вероятнее всего, и я надеялся, что они обе останутся с нами. Тогда Третьей мировой удастся избежать, и холоки исчезнут, будто их никогда и не было. То есть не будет. Мы вернем себе наши сны.
– Как? – не понял я.
– Неужели не понятно? Питаться снами будет некому, и мы перестанем их забывать.
– Вот здорово! – расплылся в улыбке Джек.
– Я никак не ожидал, – вздохнул Сол, – что Лора решит вернуться к холокам. Девочка сильно изменилась с тех пор, как мы расстались.
– Ничего себе ошибочка! – завопил я, вскакивая с дивана и бегая из угла в угол. – И где было твое хваленое ясновидение, интересно знать? Чушь собачья! Врешь ты все! Сводник проклятый! Предатель!
– Не торопись с выводами. – Сол пошарил в комоде и вытащил катушку с нитками. – Аймиш! – позвал он. – Куда я дел эту чертову иголку?
На кухне что-то зашуршало, кардинал пронесся по комнате, вспорхнул на плечо к старику и уронил ему на ладонь обычную швейную иглу. Зажмурив один глаз, тот принялся вдевать нитку.
– Нет, свой сок ты уже получил, – строго сказал он птице и обернулся ко мне. – Сейчас я тебе кое-что покажу.
– Опять какой-нибудь трюк? – хмыкнул я.
– Итальянский, – кивнул Сол.
– Спасибо, обойдусь.
– Давай-давай, иди сюда.
Обреченно вздохнув, я подошел. Сол взял меня за руку.
– Держи вот так, – скомандовал он. – Теперь сожми.
Жестом фокусника Сол подвесил иглу наподобие маятника над тыльной стороной моей ладони. Внезапно, словно по собственной воле, игла начала двигаться по кругу. Совершив полный оборот, она закачалась взад-вперед, потом резко остановилась, будто притянутая магнитом.
– Ну и как это понимать? – озадаченно спросил Джек. Сол бросил иголку с ниткой на стол и задумчиво почесал челюсть.
– М-м… Не знаю.
– Гениально! – рассмеялся я.
– В том смысле, что понимать можно по-разному, – Пояснил он.
– А именно?
– Например, у Лоры могут родиться близнецы.
– Господи Иисусе… Не может быть, она говорила о ребенке в единственном числе. Впрочем, откуда ей знать?
– Она должна знать, – покачал головой Сол. – Стран-но. Судя по иголке, у тебя будет двое детей: мальчик и девочка.
Адам и Ева. Я внутренне содрогнулся. Прекрасный новый мир, лучший из всех возможных. Сол подавленно молчал.
– Ну так сделай же хоть что-нибудь! – взорвался я. – Вспомни свою магию! Скажи заклинание, молитву – что угодно! Всезнайка несчастный! – Старик нахмурился, погруженный в размышления. Тут меня осенило. – Я сам поговорю с ней! Пойду и поговорю. – Сердце заколотилось в груди, подсказывая, что верное решение найдено. – Я люблю ее, неужели этого мало? Она должна остаться, я ее уговорю!
– Что такое, док? – спросил Джек. Я выждал внушительную паузу.
– Сол, я хочу спросить, чем ты занимаешься. То есть помимо финансирования торговли младенцами, обращения грешников и магических трюков с яйцами. У тебя достаточно веры, чтобы двигать горами, и достаточно денег, чтобы накормить тысячи голодных, но я не припомню, чтобы ты что-нибудь делал! 'Что там сказано в Библии насчет истинной веры и добрых дел, не подскажешь?
– Матерь Божья, – с улыбкой протянул Сол. – Джонни, ты что, не с той ноги встал?
– И еще одно, – продолжал я, все больше распаляясь. – Похоже, я единственный в этом уютненьком святилище, кто хоть сколько-нибудь беспокоится, что подумает полиция, когда обнаружит на некой свалке небольшой подарок!
На сей раз подачу принял Джек.
– А ты знаешь, сколько у нас бывает заявлений о пропавших без вести? По нескольку тысяч каждый год! Вот такая гора лежит, не успеваем разгребать. Дело житейское.
Родители, потерявшие детей. Дети, лишенные родителей. Все они проходили через мой кабинет. Сердца, бьющиеся в пустоте, в замкнутом круге надежды и отчаяния. Обреченные вечно помнить о тех, кого нет, скованные неодолимой силой притяжения исчезнувшего мира.
Я упрямо набычился.
– Сол, признайся, ты подставил меня?
– О чем это ты? – ухмыльнулся он.
– Обо всей этой ерунде насчет врагов, революции в сознании и так далее.
Сол встал с колен и закурил, выпустив аккуратное колечко дыма.
– Я говорил правду, – спокойно сказал он.
– Ну да, разумеется. Только работаешь ты не против холоков, а на них!
Он стряхнул пепел на ковер и уселся на диван рядом со мной.
– А ты вообще представляешь себе, что такое холоки? Существа, которые живут в постоянном страхе, не доверяя никому вокруг. Не понимают красоты, не знают даже, что это такое. У них нет ни любви, ни плотских наслаждений, любое прикосновение вызывает лишь отвращение. Понимаешь? Все, что им осталось, это чудесный аттракцион под названием «сны», где люди любят и ненавидят, удивляются и верят. Странный мир, где каждый живет сам по себе, делает то, что хочет, и не спрашивает разрешения. Где у каждого в душе есть своя маленькая комнатка с дверью и замком, который можно запереть. У холоков нет ни дверей, ни замков. Все одновременно присутствуют друг у друга в голове. Подумай об этом, Джонни! Ни интимности, ни тайн, ни фантазии – ничего!
Сол глубоко затянулся и продолжал:
– Еще у них есть ленты памяти. Знаешь, что это такое? Вспомни самый лучший момент своей жизни, он есть у каждого – какой-нибудь эпизод, выбивающий слезу, шедевр, достойный «Оскара». Вот холок садится и прокручивает твою жизнь, все подряд, включая завтраки, обеды, ужины, туалет, стояние в пробках и так далее – все для того, чтобы найти этот единственный звездный момент, лучшее воспоминание, твое главное сокровище. Находит и смотрит, снова и снова, раз за разом…
Он выбросил окурок и достал новую сигарету.
– Пугать их было одно удовольствие. Чего я только не вытворял! Однако довольно скоро мне стало скучно. Холоки и без меня вечно всего боятся. Однажды я делил сон с одним из них – кошмар, – мальчишку преследовала змея, он убегал со всех ног и не мог убежать. И тут я понял, что именно этим фактически и занимаюсь целый год. Я стал их кошмаром – охотником за привидениями, рыцарем-крестоносцем, наказывающим неверных за грехи. Я жаждал отомстить за своего шофера, за Лору и постепенно сам стал не лучше холоков. Око за око.
Чем больше я узнавал холоков, – продолжал Сол, – тем меньше испытывал отвращения. Вся моя ненависть куда-то подевалась. Они самые жалкие существа, каких только можно представить. Ни петь, ни танцевать – ничего не могут. Даже аромат розы недоступен их пониманию. Есть только машины, открывающие ворота в иной мир, который нельзя ни завоевать, ни даже попять, да и увидеть можно лишь во сне.
На мгновение в его глазах мелькнула боль – появилась и ушла на дно, словно рыба, выпрыгнувшая из воды. Однако мой тренированный взгляд успел ухватить главное. Я понял, что скрывалось в душе старика – невыносимое чувство вины. За что? Перед кем?
– Мы сами произвели их на свет, – вздохнул он. – Ты же знаешь…
Я презрительно фыркнул.
– Значит, ты их пожалел? Решил сделать подарок: живого младенца, которого можно «доить». А в перспективе – целую расу сновидцев!
– Ну что ты такое говоришь, Джонни? – укоризненно воскликнул Джек.
– А ты сам его спроси! – презрительно бросил я. – Спроси, хотел ли он, чтобы Лора забеременела?
– Да, хотел, – признался Сол, – и я скажу почему. У Лоры должна родиться дочь, это вероятнее всего, и я надеялся, что они обе останутся с нами. Тогда Третьей мировой удастся избежать, и холоки исчезнут, будто их никогда и не было. То есть не будет. Мы вернем себе наши сны.
– Как? – не понял я.
– Неужели не понятно? Питаться снами будет некому, и мы перестанем их забывать.
– Вот здорово! – расплылся в улыбке Джек.
– Я никак не ожидал, – вздохнул Сол, – что Лора решит вернуться к холокам. Девочка сильно изменилась с тех пор, как мы расстались.
– Ничего себе ошибочка! – завопил я, вскакивая с дивана и бегая из угла в угол. – И где было твое хваленое ясновидение, интересно знать? Чушь собачья! Врешь ты все! Сводник проклятый! Предатель!
– Не торопись с выводами. – Сол пошарил в комоде и вытащил катушку с нитками. – Аймиш! – позвал он. – Куда я дел эту чертову иголку?
На кухне что-то зашуршало, кардинал пронесся по комнате, вспорхнул на плечо к старику и уронил ему на ладонь обычную швейную иглу. Зажмурив один глаз, тот принялся вдевать нитку.
– Нет, свой сок ты уже получил, – строго сказал он птице и обернулся ко мне. – Сейчас я тебе кое-что покажу.
– Опять какой-нибудь трюк? – хмыкнул я.
– Итальянский, – кивнул Сол.
– Спасибо, обойдусь.
– Давай-давай, иди сюда.
Обреченно вздохнув, я подошел. Сол взял меня за руку.
– Держи вот так, – скомандовал он. – Теперь сожми.
Жестом фокусника Сол подвесил иглу наподобие маятника над тыльной стороной моей ладони. Внезапно, словно по собственной воле, игла начала двигаться по кругу. Совершив полный оборот, она закачалась взад-вперед, потом резко остановилась, будто притянутая магнитом.
– Ну и как это понимать? – озадаченно спросил Джек. Сол бросил иголку с ниткой на стол и задумчиво почесал челюсть.
– М-м… Не знаю.
– Гениально! – рассмеялся я.
– В том смысле, что понимать можно по-разному, – Пояснил он.
– А именно?
– Например, у Лоры могут родиться близнецы.
– Господи Иисусе… Не может быть, она говорила о ребенке в единственном числе. Впрочем, откуда ей знать?
– Она должна знать, – покачал головой Сол. – Стран-но. Судя по иголке, у тебя будет двое детей: мальчик и девочка.
Адам и Ева. Я внутренне содрогнулся. Прекрасный новый мир, лучший из всех возможных. Сол подавленно молчал.
– Ну так сделай же хоть что-нибудь! – взорвался я. – Вспомни свою магию! Скажи заклинание, молитву – что угодно! Всезнайка несчастный! – Старик нахмурился, погруженный в размышления. Тут меня осенило. – Я сам поговорю с ней! Пойду и поговорю. – Сердце заколотилось в груди, подсказывая, что верное решение найдено. – Я люблю ее, неужели этого мало? Она должна остаться, я ее уговорю!