Страница:
«КАРПОВ В. В.: Идет самый настоящий партийный идеологический террор. И вы все чувствуете этот прессинг. Почему-то мы все еще молчим. Все мы сидим в обороне. В Литве было поименное голосование, а потом террор против тех, кто был в меньшинстве и кто был против „Саюдиса“.
А у нас поименное голосование — какие результаты? В доме, где я живу, ходят какие-то личности, выясняют, кто в каких квартирах живет. Кто-то уже это выясняет. Придите к нашему дому, там вы живете многие, там вот такими метровыми буквами написано: «ЦК — гады». Появилась уже в дни Съезда эта надпись. Так что же, товарищи, мы и на эту опасность будем глаза закрывать?
ГОРБАЧЕВЫ. С:Да.
КАРПОВ В. В.: Вы очень хорошо сказали о федерации: нужна федерация, наполненная новым социалистическим смыслом, и вот откроется наше второе дыхание. Вот это тот вопрос, который, мне кажется, надо было решать на прошедшем съезде.
Что такое? Почему мы эту федерацию не создаем? Почему мы там занимались редактированием целыми днями —абзац туда, слово сюда. Вы знаете, я входил в этот Дворец съездов, как в какой-то космический корабль. Вот собираемся, начали работать, оторвались от Земли и улетели. И создаем там какие-то законы.
А у меня такое ощущение, вот мы спустимся на Землю, а Советского Союза нет — он уже развалился. Для кого мы там формулируем эти законы?
ГОРБАЧЕВ М. С.: Что же мы так паникуем, Владимир Васильевич? Там лозунг напидали!.. Да все годы пишут! Пройдешься — обязательно найдешь лозунг. (Голоса. Оживление в зале.)
КАРПОВ В. В.: Я не из трусливых, я этих надписей не боюсь».
А вот и ответ Горбачева. Прочтем его повнимательнее, он приведен полностью, без купюр. Этот текст типичен, почти ничем не отличается от других монологов Горбачева. Попробуем уловить его смысл.
«ГОРБАЧЕВ М. С: Владимир Васильевич, так вот. Между нами. Мы здесь в ЦК. Уж сколько я получаю этих писем, их приходит по 4—5 тысяч в день. И сколько там всякого пишется мне, куда меня уже зачислили… Так, ну что же? Слушайте, что мы будем на это ориентироваться?
В конце концов мы должны ориентироваться на себя, на свою мораль, на свою политику, на свое понимание ситуации, на приверженность своим идеалам. И вместе мы, единомышленники, должны искать и помогать правильные находить решения. Вот этот путь! И не надо быть «сопливыми», надо быть твердыми в отстаивании…
Но когда я вижу только твердость и решительность в том, чтобы тут все разогнать, то это — не твердость. Это — примитивизм, который завелся у нас и в политике, и в идеологии, и во всех делах. Надо быть твердыми, чтобы действительно вывести страну из того положения, где она оказалась, и партию, и народ, и все, и социализм спасти.
Сегодня здесь, в этих залах Кремля, решается судьба мира — каким он будет, потому что уж слишком велико то, что мы делаем.
Поэтому я бы очень призвал вас не пугать друг друга, анализировать и приходить к правильным выводам.
А то, что я говорю, — это не потому, что я прошусь в отставку или что-то. Или что я ухожу, что я хочу бросить и вас, товарищи. Нет. Просто, товарищи, если я вижу, что то, о чем я говорю, не воспринимается, а идет гул по залу… И, наоборот, когда под аплодисменты воспринимается то, что нужно «рубить», «кромсать»… Понимаете, как же я могу тогда вести ЦК, возглавлять его вместе с Политбюро?
Я же не преувеличиваю свою роль. Я думаю, вы обнаружили, что замашек диктаторских у меня нет и не будет. Но надо же вести дело. Мы же должны быть едины.
Значит, если в ЦК есть другое понимание проблем, то вы понимаете, что речь идет уже не о стиле работы. Это — уже политика.
Обмениваться мнениями — это нужно. Но когда мы выходим уже на формулирование политики, решаем вынести ее на партию, на страну, то тут я должен быть перед вами принципиальным. Что же — в моем лице вы кого имеете? Что, я — флюгер, который стремится лишь бы оставаться на посту генсека? Должен я перед вами тут лебезить или что-то еще?
Нет. Я думаю, задача моя — говорить всегда то, что я думаю. Чтобы вы знали, кто перед вами. А ваше дело — определяться. Я вот к этому, понимаете.
Куда мы пойдем после этого Пленума, — очень многое значит для судьбы страны, для социализма, для мира. Куда мы пойдем?! Поэтому дело не в том, что тут вот это кресло!..
И потом скажу — что-то идет все один обвинительный уклон! А другие молчат, вообще ничего, ни слова не сказали. Что же — все «за»?
Тогда, вы поймите, я должен сказать, что Политбюро должно сейчас сложить с себя полномочия. И мы должны комиссию созвать, сформировать — пусть она решит; какое сегодня для ЦК нужно Политбюро.
Вот ведь о чем речь идет, понимаете: куда мы пойдем после этого Пленума ? Это вопрос вопросов.
И не надо тут упрощать: мы вот им «дали жару», а они нам «дали жару», а мы им еще дали «припарку»! При чем тут припарки, какие припарки ? Это все — элементарно, примитивно, если на Пленуме так будет — кто кому дал «припарку»!
Нет, мы здесь оцениваем ход перестройки, оцениваем процессы, оцениваем, для того чтобы извлекать уроки, формировать политику.
Я не вижу оснований пересматривать нашу политику преобразований даже после всего самого тяжелого, с чем мы столкнулись на этом пути. Не вижу!
Владимир Васильевич тоже каждый Пленум меня воспитывает. Пора бы остановиться и подумать, что каждому тоже надо что-то делать, а не просто тут…»
Этот отрывок из стенограммы очень важен для понимания сути действий Горбачева и его команды. Конечно, смысла здесь не видно, его нет, практически это набор слов, кроме одной ключевой фразы: «я не вижу оснований пересматривать нашу политику преобразований». И так во всем.
В этой связи вспоминается один характерный эпизод того времени. В городе Обнинске во время симпозиума по методам симметрии в физике один местный специалист пригласил к себе домой группу участников. Включили телевизор, по которому объявили, что сейчас будет выступать Горбачев. Один из собравшихся предложил игру на спор, кто лучше сформулирует, что сказал Горбачев, — тот и выиграет. И вот 8 человек, половина из которых — доктора физико-математических наук, в течение 20 минут, стараясь не упустить ни одной мысли, слушали вождя. Итог впечатляющ — ни один из собравшихся не смог сформулировать, что же сказал Горби. Горбачев своим талантом посрамил всех.
За этой внешней бессодержательностью (или словоблудием, как формулируют некоторые) скрывались две ипостаси Горбачева.
Первая ипостась — создание условий для организации деструктивных антигосударственных сил. Им была дана «зеленая улица», и их формирование интенсивно шло по всей стране. Эти силы постепенно брали власть на местах. На окраинах СССР (Карабах, Ош, Баку, Тбилиси) начала литься кровь. Врагами же стали так называемые «консерваторы». В горбачевском Политбюро был разработан проект платформы ЦК КПСС к XXVIII съезду партии «К гуманному демократическому социализму», где, в частности, говорится [19]:
«Наше Отечество — на перекрестке судеб. Что делать, куда и как идти дальше — эти вопросы тревожат всех.
Начав перестройку, мы постоянно углубляли свои представления о смысле этого исторического поворота, о характере и порядке преобразований, необходимых для того, чтобы радикально обновить советское общество и улучшить жизнь народа. На этом базируются концепция перестройки и подходы к решению возникших новых задач.
За прошедшее время страна наша изменилась и продолжает меняться в нарастающем темпе. Она уже никогда не будет такой, как прежде. Бурный революционный поток, атмосфера свободы и раскованности, политизация общества расширили массовую базу перестройки, укрепили гарантии ее необратимости. Вместе с тем, как это всегда бывает в революционные периоды, на поверхность выплеснулось и много негативного, копившегося десятилетиями, обострились застаревшие противоречия. В условиях, когда политическая и экономическая реформы не успели еще принести результаты, на которые рассчитывали советские люди, возникла неудовлетворенность ходом перестройки. Этим в своих интересах пытаются воспользоваться всякого рода авантюристические, консервативные силы.
Мы прежде всего порываем с авторитарно-бюрократической системой, несовместимой с социалистическими принципами. Наш идеал — гуманный, демократический социализм.
Вступив на путь революционных перемен, необходимо решительно сбросить с себя путы прошлого, мешающие нашему движению к этой цели. Мы отказываемся от примитивного взгляда на социалистическую собственность, от игнорирования товарно-денежных отношений, от любых форм и методов управления и хозяйствования, порождающих отчуждение человека, не позволяющих ему, лишающих его возможности работать на себя, реализовывать свои возможности и природные задатки».
Как видим, главная опасность — консервативные, притом авантюристические силы. В некотором смысле этот документ был идейной подготовкой к ГКЧП и его ликвидации с последующим разрушением страны.
В своей второй ипостаси Горбачев выступает от имени социализма. Он проникается сочувствием к людям, говорит проникновенные слова о Ленине, о социалистических ценностях, о гуманизме, но не дает объединиться людям, которые пытаются спасти государство; все как бы замыкается на Горбачева, генсека КПСС. Реакция ЦК хорошо видна из двух примеров. В постановлении Секретариата ЦК КПСС от 10 ноября 1990 г., в частности, констатируется [20]:
«В Ивано-Франковской области партийные комитеты прекратили деятельность на семи предприятиях. Решением сессии областного Совета народных депутатов от 10 августа 1990 г. запрещена деятельность партийных и комсомольских организаций в школах.
Под разными предлогами проводится замена коммунистов-руководителей сторонниками «Руха», усиливается моральный террор партийных работников, актива, рядовых коммунистов. В ход идут шантаж:, клевета, прямые преследования членов КПСС, их семей. Звучат призывы к физической расправе над коммунистами.
Так, 1 октября 1990 г. в резолюции митинга на заводе ПО «Кинескоп» Львовской области, где присутствовало около 400 человек, преимущественно членов новых политических партий, входящих в «демократический блок», записано: выселять парткомы даже из тех помещений, которые им были предоставлены за пределами заводов; о невозможности пребывания на любой руководящей должности членов КПСС…
На многочисленных митингах и шествиях, которые организуются экстремистскими элементами, постоянными лозунгами стали: «Долой КПСС!», «Коммунистов — к ответу!», «Заколотим коммунистов в вагоны и отправим в Сибирь!». Попытки партийных работников, рядовых коммунистов выступить на таких мероприятиях заканчивались безрезультатно. Им не дают говорить, заглушают криками, оскорблениями и скандированием: «Ганьба» (позор), «Долой», «К ответу» и т.д. Предпринимались попытки физической расправы с ораторами».
Оргвывод постановления — направить записку в Верховный Совет для сведения. Не менее грозным явилось совместное постановление Секретариата ЦК КПСС и Президиума ЦКК КПСС от 5 ноября 1990 г. «О попытке роспуска отдельных партийных организаций учебных заведений г. Москвы» [21], где, помимо общих слов: «обратить внимание», содержится лишь одно оргмероприятие: «Опубликовать настоящее постановление в журнале „Известия ЦК КПСС“. Но были не только постановления. Ближайший соратник Горбачева В. А. Медведев выступал с докладами от имени руководства КПСС. На встречу с ним в МГУ пошел профессор, член КПСС, который ранее работал в парткоме, делал, что мог, для людей и не поддерживал „демократов“. После этой встречи он в разговоре сказал: „Ты знаешь, с этими людьми мне не по пути. У них нет ничего за душой. По сути, он говорил бессмыслицу“. С этих пор он стал противником КПСС. Такова была сила доклада В. А. Медведева. К началу 1991 г. КПСС была разорвана на три практически не связанные между собой части: ЦК, горкомы, первичные партийные организации. Наряду с вертикальным произошел и горизонтальный разрыв по платформам к XXVIII съезду КПСС. Сравним их основные положения [22]:
«Документы ЦК КПСС:
Глубинные истоки кризиса… ложные представления о социализме, диктатура, проводившаяся партийно-государственной верхушкой от лица пролетариата.
Безусловно, КПСС несет политическую и моральную ответственность за сложившееся в стране положение. И она сама откровенно сказала об ошибках, допущенных партийно-государственным руководством страны, осудила преступления сталинщины. Но съезд решительно выступает против огульных обвинений в адрес честных коммунистов как прошлых, так и нынешних поколений».
«Документы Демократической платформы:
Коммунистическая идеология, большевистский тип партии, установившиеся после октября 1917 г., партократия стали источником, стержнем тоталитарного режима, который принес народам нашей страны и других стран неисчислимые беды и страдания, завел страны «реального социализма» в социальный тупик.
Ответственность КПСС как правящей 72 года партии за гигантский утопический эксперимент, закончившийся полным крахом, огромна и неделима. КПСС может и должна искупить свою вину перед народом полным отказом от своей властной монополии и полностью дискредитировавших себя идей, принципов, основ. Партия должна вернуть долг народу, передав большую часть партийной собственности Советам».
И тот и другой документы фактически осуждают КПСС и ее историю. Уже в начале 1991 г. от партии остается лишь оболочка, а сама она разорвана и парализована. Победа «демократии» в августе 1991 г., запрет КПСС, беловежские соглашения — лишь оформление достигнутого. Реальных сил сопротивления не было.
Горби сыграл свою роль, но при начавшем формироваться негативном отношении к нему. История повторяется: Хрушев — марионетка в руках пятой колонны — был ею же убран с арены, чтобы сохранить результаты его деяний. Горбачев был убран руками тех, кто его ставил и поддерживал, т.е. бывших идеологов КПСС, вставших во главе «демократии», поскольку его свержение сформировавшейся оппозицией сделало бы ситуацию неоднозначной. Как личность, Горби был обречен с самого начала. В дальнейшем отставной Горби прославился рекламой презервативов, представленной в печати с соответствующими иллюстрациями. В результате многие сопоставляют образ и судьбу Горби с использованным презервативом.
Старые идеалы рухнули, и вот еще в период «перестройки» взамен социализма выдвигаются новые идеалы, новая программа действий, сформулированная Г.X. Поповым.
Денационализация. Десоветизация. Дефедерализаиия
4.4. БЕСЫ
Шабаш
А у нас поименное голосование — какие результаты? В доме, где я живу, ходят какие-то личности, выясняют, кто в каких квартирах живет. Кто-то уже это выясняет. Придите к нашему дому, там вы живете многие, там вот такими метровыми буквами написано: «ЦК — гады». Появилась уже в дни Съезда эта надпись. Так что же, товарищи, мы и на эту опасность будем глаза закрывать?
ГОРБАЧЕВЫ. С:Да.
КАРПОВ В. В.: Вы очень хорошо сказали о федерации: нужна федерация, наполненная новым социалистическим смыслом, и вот откроется наше второе дыхание. Вот это тот вопрос, который, мне кажется, надо было решать на прошедшем съезде.
Что такое? Почему мы эту федерацию не создаем? Почему мы там занимались редактированием целыми днями —абзац туда, слово сюда. Вы знаете, я входил в этот Дворец съездов, как в какой-то космический корабль. Вот собираемся, начали работать, оторвались от Земли и улетели. И создаем там какие-то законы.
А у меня такое ощущение, вот мы спустимся на Землю, а Советского Союза нет — он уже развалился. Для кого мы там формулируем эти законы?
ГОРБАЧЕВ М. С.: Что же мы так паникуем, Владимир Васильевич? Там лозунг напидали!.. Да все годы пишут! Пройдешься — обязательно найдешь лозунг. (Голоса. Оживление в зале.)
КАРПОВ В. В.: Я не из трусливых, я этих надписей не боюсь».
А вот и ответ Горбачева. Прочтем его повнимательнее, он приведен полностью, без купюр. Этот текст типичен, почти ничем не отличается от других монологов Горбачева. Попробуем уловить его смысл.
«ГОРБАЧЕВ М. С: Владимир Васильевич, так вот. Между нами. Мы здесь в ЦК. Уж сколько я получаю этих писем, их приходит по 4—5 тысяч в день. И сколько там всякого пишется мне, куда меня уже зачислили… Так, ну что же? Слушайте, что мы будем на это ориентироваться?
В конце концов мы должны ориентироваться на себя, на свою мораль, на свою политику, на свое понимание ситуации, на приверженность своим идеалам. И вместе мы, единомышленники, должны искать и помогать правильные находить решения. Вот этот путь! И не надо быть «сопливыми», надо быть твердыми в отстаивании…
Но когда я вижу только твердость и решительность в том, чтобы тут все разогнать, то это — не твердость. Это — примитивизм, который завелся у нас и в политике, и в идеологии, и во всех делах. Надо быть твердыми, чтобы действительно вывести страну из того положения, где она оказалась, и партию, и народ, и все, и социализм спасти.
Сегодня здесь, в этих залах Кремля, решается судьба мира — каким он будет, потому что уж слишком велико то, что мы делаем.
Поэтому я бы очень призвал вас не пугать друг друга, анализировать и приходить к правильным выводам.
А то, что я говорю, — это не потому, что я прошусь в отставку или что-то. Или что я ухожу, что я хочу бросить и вас, товарищи. Нет. Просто, товарищи, если я вижу, что то, о чем я говорю, не воспринимается, а идет гул по залу… И, наоборот, когда под аплодисменты воспринимается то, что нужно «рубить», «кромсать»… Понимаете, как же я могу тогда вести ЦК, возглавлять его вместе с Политбюро?
Я же не преувеличиваю свою роль. Я думаю, вы обнаружили, что замашек диктаторских у меня нет и не будет. Но надо же вести дело. Мы же должны быть едины.
Значит, если в ЦК есть другое понимание проблем, то вы понимаете, что речь идет уже не о стиле работы. Это — уже политика.
Обмениваться мнениями — это нужно. Но когда мы выходим уже на формулирование политики, решаем вынести ее на партию, на страну, то тут я должен быть перед вами принципиальным. Что же — в моем лице вы кого имеете? Что, я — флюгер, который стремится лишь бы оставаться на посту генсека? Должен я перед вами тут лебезить или что-то еще?
Нет. Я думаю, задача моя — говорить всегда то, что я думаю. Чтобы вы знали, кто перед вами. А ваше дело — определяться. Я вот к этому, понимаете.
Куда мы пойдем после этого Пленума, — очень многое значит для судьбы страны, для социализма, для мира. Куда мы пойдем?! Поэтому дело не в том, что тут вот это кресло!..
И потом скажу — что-то идет все один обвинительный уклон! А другие молчат, вообще ничего, ни слова не сказали. Что же — все «за»?
Тогда, вы поймите, я должен сказать, что Политбюро должно сейчас сложить с себя полномочия. И мы должны комиссию созвать, сформировать — пусть она решит; какое сегодня для ЦК нужно Политбюро.
Вот ведь о чем речь идет, понимаете: куда мы пойдем после этого Пленума ? Это вопрос вопросов.
И не надо тут упрощать: мы вот им «дали жару», а они нам «дали жару», а мы им еще дали «припарку»! При чем тут припарки, какие припарки ? Это все — элементарно, примитивно, если на Пленуме так будет — кто кому дал «припарку»!
Нет, мы здесь оцениваем ход перестройки, оцениваем процессы, оцениваем, для того чтобы извлекать уроки, формировать политику.
Я не вижу оснований пересматривать нашу политику преобразований даже после всего самого тяжелого, с чем мы столкнулись на этом пути. Не вижу!
Владимир Васильевич тоже каждый Пленум меня воспитывает. Пора бы остановиться и подумать, что каждому тоже надо что-то делать, а не просто тут…»
Этот отрывок из стенограммы очень важен для понимания сути действий Горбачева и его команды. Конечно, смысла здесь не видно, его нет, практически это набор слов, кроме одной ключевой фразы: «я не вижу оснований пересматривать нашу политику преобразований». И так во всем.
В этой связи вспоминается один характерный эпизод того времени. В городе Обнинске во время симпозиума по методам симметрии в физике один местный специалист пригласил к себе домой группу участников. Включили телевизор, по которому объявили, что сейчас будет выступать Горбачев. Один из собравшихся предложил игру на спор, кто лучше сформулирует, что сказал Горбачев, — тот и выиграет. И вот 8 человек, половина из которых — доктора физико-математических наук, в течение 20 минут, стараясь не упустить ни одной мысли, слушали вождя. Итог впечатляющ — ни один из собравшихся не смог сформулировать, что же сказал Горби. Горбачев своим талантом посрамил всех.
За этой внешней бессодержательностью (или словоблудием, как формулируют некоторые) скрывались две ипостаси Горбачева.
Первая ипостась — создание условий для организации деструктивных антигосударственных сил. Им была дана «зеленая улица», и их формирование интенсивно шло по всей стране. Эти силы постепенно брали власть на местах. На окраинах СССР (Карабах, Ош, Баку, Тбилиси) начала литься кровь. Врагами же стали так называемые «консерваторы». В горбачевском Политбюро был разработан проект платформы ЦК КПСС к XXVIII съезду партии «К гуманному демократическому социализму», где, в частности, говорится [19]:
«Наше Отечество — на перекрестке судеб. Что делать, куда и как идти дальше — эти вопросы тревожат всех.
Начав перестройку, мы постоянно углубляли свои представления о смысле этого исторического поворота, о характере и порядке преобразований, необходимых для того, чтобы радикально обновить советское общество и улучшить жизнь народа. На этом базируются концепция перестройки и подходы к решению возникших новых задач.
За прошедшее время страна наша изменилась и продолжает меняться в нарастающем темпе. Она уже никогда не будет такой, как прежде. Бурный революционный поток, атмосфера свободы и раскованности, политизация общества расширили массовую базу перестройки, укрепили гарантии ее необратимости. Вместе с тем, как это всегда бывает в революционные периоды, на поверхность выплеснулось и много негативного, копившегося десятилетиями, обострились застаревшие противоречия. В условиях, когда политическая и экономическая реформы не успели еще принести результаты, на которые рассчитывали советские люди, возникла неудовлетворенность ходом перестройки. Этим в своих интересах пытаются воспользоваться всякого рода авантюристические, консервативные силы.
Мы прежде всего порываем с авторитарно-бюрократической системой, несовместимой с социалистическими принципами. Наш идеал — гуманный, демократический социализм.
Вступив на путь революционных перемен, необходимо решительно сбросить с себя путы прошлого, мешающие нашему движению к этой цели. Мы отказываемся от примитивного взгляда на социалистическую собственность, от игнорирования товарно-денежных отношений, от любых форм и методов управления и хозяйствования, порождающих отчуждение человека, не позволяющих ему, лишающих его возможности работать на себя, реализовывать свои возможности и природные задатки».
Как видим, главная опасность — консервативные, притом авантюристические силы. В некотором смысле этот документ был идейной подготовкой к ГКЧП и его ликвидации с последующим разрушением страны.
В своей второй ипостаси Горбачев выступает от имени социализма. Он проникается сочувствием к людям, говорит проникновенные слова о Ленине, о социалистических ценностях, о гуманизме, но не дает объединиться людям, которые пытаются спасти государство; все как бы замыкается на Горбачева, генсека КПСС. Реакция ЦК хорошо видна из двух примеров. В постановлении Секретариата ЦК КПСС от 10 ноября 1990 г., в частности, констатируется [20]:
«В Ивано-Франковской области партийные комитеты прекратили деятельность на семи предприятиях. Решением сессии областного Совета народных депутатов от 10 августа 1990 г. запрещена деятельность партийных и комсомольских организаций в школах.
Под разными предлогами проводится замена коммунистов-руководителей сторонниками «Руха», усиливается моральный террор партийных работников, актива, рядовых коммунистов. В ход идут шантаж:, клевета, прямые преследования членов КПСС, их семей. Звучат призывы к физической расправе над коммунистами.
Так, 1 октября 1990 г. в резолюции митинга на заводе ПО «Кинескоп» Львовской области, где присутствовало около 400 человек, преимущественно членов новых политических партий, входящих в «демократический блок», записано: выселять парткомы даже из тех помещений, которые им были предоставлены за пределами заводов; о невозможности пребывания на любой руководящей должности членов КПСС…
На многочисленных митингах и шествиях, которые организуются экстремистскими элементами, постоянными лозунгами стали: «Долой КПСС!», «Коммунистов — к ответу!», «Заколотим коммунистов в вагоны и отправим в Сибирь!». Попытки партийных работников, рядовых коммунистов выступить на таких мероприятиях заканчивались безрезультатно. Им не дают говорить, заглушают криками, оскорблениями и скандированием: «Ганьба» (позор), «Долой», «К ответу» и т.д. Предпринимались попытки физической расправы с ораторами».
Оргвывод постановления — направить записку в Верховный Совет для сведения. Не менее грозным явилось совместное постановление Секретариата ЦК КПСС и Президиума ЦКК КПСС от 5 ноября 1990 г. «О попытке роспуска отдельных партийных организаций учебных заведений г. Москвы» [21], где, помимо общих слов: «обратить внимание», содержится лишь одно оргмероприятие: «Опубликовать настоящее постановление в журнале „Известия ЦК КПСС“. Но были не только постановления. Ближайший соратник Горбачева В. А. Медведев выступал с докладами от имени руководства КПСС. На встречу с ним в МГУ пошел профессор, член КПСС, который ранее работал в парткоме, делал, что мог, для людей и не поддерживал „демократов“. После этой встречи он в разговоре сказал: „Ты знаешь, с этими людьми мне не по пути. У них нет ничего за душой. По сути, он говорил бессмыслицу“. С этих пор он стал противником КПСС. Такова была сила доклада В. А. Медведева. К началу 1991 г. КПСС была разорвана на три практически не связанные между собой части: ЦК, горкомы, первичные партийные организации. Наряду с вертикальным произошел и горизонтальный разрыв по платформам к XXVIII съезду КПСС. Сравним их основные положения [22]:
«Документы ЦК КПСС:
Глубинные истоки кризиса… ложные представления о социализме, диктатура, проводившаяся партийно-государственной верхушкой от лица пролетариата.
Безусловно, КПСС несет политическую и моральную ответственность за сложившееся в стране положение. И она сама откровенно сказала об ошибках, допущенных партийно-государственным руководством страны, осудила преступления сталинщины. Но съезд решительно выступает против огульных обвинений в адрес честных коммунистов как прошлых, так и нынешних поколений».
«Документы Демократической платформы:
Коммунистическая идеология, большевистский тип партии, установившиеся после октября 1917 г., партократия стали источником, стержнем тоталитарного режима, который принес народам нашей страны и других стран неисчислимые беды и страдания, завел страны «реального социализма» в социальный тупик.
Ответственность КПСС как правящей 72 года партии за гигантский утопический эксперимент, закончившийся полным крахом, огромна и неделима. КПСС может и должна искупить свою вину перед народом полным отказом от своей властной монополии и полностью дискредитировавших себя идей, принципов, основ. Партия должна вернуть долг народу, передав большую часть партийной собственности Советам».
И тот и другой документы фактически осуждают КПСС и ее историю. Уже в начале 1991 г. от партии остается лишь оболочка, а сама она разорвана и парализована. Победа «демократии» в августе 1991 г., запрет КПСС, беловежские соглашения — лишь оформление достигнутого. Реальных сил сопротивления не было.
Горби сыграл свою роль, но при начавшем формироваться негативном отношении к нему. История повторяется: Хрушев — марионетка в руках пятой колонны — был ею же убран с арены, чтобы сохранить результаты его деяний. Горбачев был убран руками тех, кто его ставил и поддерживал, т.е. бывших идеологов КПСС, вставших во главе «демократии», поскольку его свержение сформировавшейся оппозицией сделало бы ситуацию неоднозначной. Как личность, Горби был обречен с самого начала. В дальнейшем отставной Горби прославился рекламой презервативов, представленной в печати с соответствующими иллюстрациями. В результате многие сопоставляют образ и судьбу Горби с использованным презервативом.
Старые идеалы рухнули, и вот еще в период «перестройки» взамен социализма выдвигаются новые идеалы, новая программа действий, сформулированная Г.X. Поповым.
Денационализация. Десоветизация. Дефедерализаиия
И вот, в момент растерянности и деморализации людей, появляется мессия, апостол нового божества России Фридмена — профессор Гавриил Харитонович Попов. Вслед за Николаем Гавриловичем Чернышевским и Владимиром Ильичем Лениным он создал свое «Что делать». Уже ранее Г.X. Попов имел крупные заслуги перед «демократией», введя в широкое употребление термин «командно-административная система», до этого существовавший только в англоязычной литературе. Творение Попова содержит три составных части, каждая из которых содержит частицу «де»: денационализация, десоветизация, дефедерализация. Перед нами, по сути, программа тотального уничтожения проклятого прошлого в лице СССР и России, и она заслуживает, чтобы ее привести в развернутом виде. Итак, что же делать по Попову (цит. по [23, 24]):
«Надо признать главное: суть перестройки в экономике — денационализация, разгосударствление. Переход не просто к плюрализму форм собственности, а к системе, где, например, говоря условно, 20% — у государства, 30% — в частных руках, а 50% — у разных коллективных хозяев. Но фундамент всего — частная собственность. Именно такая схема соответствует, как сказал бы Маркс, уровню производительных сил.
Главное в перестройке в экономическом плане — это дележ государственной собственности между новыми владельцами. В проблеме этого дележа — суть перестройки, ее корень.
И в политической области корень наших бед — в нежелании вернуться в лоно цивилизации, в стремлении сохранить Советы.
По В. И. Ленину, в системе Советов носитель власти — Совет самого низшего уровня, в котором непосредственно заседают рабочие. А в нормальной республике носитель власти — национальный парламент, и власть от него идет сверху вниз, а не наоборот.
В советской системе Совет любого уровня — власть. А в демократической республике власть — у парламента, а на местах избирают не органы власти, а органы самоуправления — муниципалитеты (или земства, как было в России).
В системе Советов вся власть сосредоточена в руках Советов. В демократической республике никто не имеет права удерживать всю власть. Есть три системы власти: законодательная, исполнительная и судебная.
В советской системе главное — заседания Советов, а в демократической республике — работа аппарата. В советской системе должны работать депутаты, а в республике — профессиональные чиновники.
С этих позиций можно понять еще один аспект наших нынешних бед. Мало того, что на государстве все еще лежит руководство всей экономикой (что само по себе неприемлемо, даже если бы мы имели демократическую республику), так еще это государство советское, противоречащее самим основам мирового опыта государственного строительства.
Суть перестройки в политике — полная ликвидация Советов и создание нормальных институтов демократии, законодательной власти, судебной власти и исполнительной власти. Денационализации в экономике должна соответствовать десоветизация в политике.
И, наконец, национальный вопрос. Если не будет у центра административной силы, если будет подлинная демократия, если будет денационализация, то каким может быть СССР? Я считаю, что его заменят национальные государства. Они могут создать тот или иной новый союз в том или ином составе. Но эти будущие союзы могут быть только следствием появления независимых государств.
Никаких иных перспектив нет, любая иная схема решения национального вопроса означала бы скрытый или явный отказ и от денационализации, и от десоветизации.
Реальна только дефедерализация, деимпериализация и в перспективе добровольные межгосударственные ассоциации.
Остановимся подробнее на этих трех главных проблемах перестройки.
Вопрос о равенстве прав каждого члена общества на государственную собственность и о бесплатности этой доли предопределяет политическую активность граждан и тип этой активности.
На базе того, что получит каждый гражданин, может возникнуть и частная собственность, и разные виды коллективной собственности, и новая государственная собственность. Государственная собственность будущего — это не осколки или остатки тающего айсберга бывшей социалистической собственности. Государственная собственность тоже будет принципиально новой, так как на госпредприятии будут работать люди, у которых есть свой «капитал» — в виде облигаций, которые они не захотели вложить «в дело», предпочтя оставаться наемными работниками у государства и получать сверх госзарплаты ренту на облигации.
Ясно, что в конце концов все облигации, распределенные между членами общества, по законам товарного производства перераспределятся. Возникнет неравенство. Но при демократическом разгосударствлении неравенство будет итогом равного старта и честной конкуренции.
Но в любом случае при любых подходах без разгосударствления нет перестройки. Оно — фундамент всего.
Неудивительно, что более или менее устойчиво новые Советы действуют в двух аспектах: когда надо разрушать старое и когда надо определить самые общие линии на будущее. Но как только надо решить что-то конкретное, появляется разброс мнений депутатов, отражающий разброс мнений слоев нынешнего общества и их неоднозначное отношение к будущему. Возникают бесконечные дебаты, которые никак не могут завершиться принятием каких-то конструктивных решений. И причина не в личностях депутатов, а в самой советской системе.
За этой неспособностью принять что-то, кроме самых общих деклараций о перестройке, стоят не только личные особенности нынешнего депутатского корпуса и особенности его формирования, но и особенности его социальной базы.
Все гораздо сложнее. Дело в том, что новая, послеперестроечная система не вырастает естественным образом из прошлого, из административного социализма. Напротив, ее надо искусственно, извне насаждать на перекопанное поле прежнего строя. Денационализация и десоветизация должны прийти извне».
После денационализации наступает этап дефедерализации. По районам страны (желательно наиболее дробным) проводится референдум о том, в какой из республик хотели бы жить жители района, и по большинству голосов на месте СССР формируется три, четыре, а то и пять десятков независимых государств. Принимается режим свободных переселений, при котором те республики, откуда уезжают люди, обязаны нести все расходы, включая постройку домов на новых местах жительства и переезд из республик только после готовности этих домов.
Независимые республики в новых границах формируют демократическую власть. А потом эти республики решают: нужен ли новый Союз республик? Будут ли в нем подсоюзы (например, союз русских республик — Россия, или союз нескольких украинских республик — Украина, или общий союз России, Украины и Белоруссии)?
Программа Г.X. Попова говорит сама за себя. Здесь четко видно, что лозунг «Вся власть советам», активно использовавшийся демпечатью в начале и середине перестройки, носил временный характер и предназначался для совков, для быдла, толпы. Но в конце перестройки Г.X. Попов может уже спокойно говорить о том, что никакая советская власть (власть снизу) не нужна. Необходима сильная исполнительная власть — чиновники, которые будут выполнять указания сверху. Развернутая демпечатью критика «командно-административной системы» оказалась также блефом — она нужна была лишь для расшатывания СССР. Здесь Попов фактически разоблачает «перестройку», которая с самого начала преследовала другие цели, чем провозглашала. Ликвидация советской власти — это, по мысли Попова, возвращение к нормальной жизни, или к общечеловеческим ценностям, по Горбачеву.
Все наблюдаемое развитие показывает, что современное народное хозяйство состоит из предприятий, связанных с другими тысячами нитей. Соответствующие связи и кооперация складывались десятилетиями. Даже развитые государства Европы сейчас не способны действовать в одиночку. Г. X. Попов, намечая в одночасье разбить СССР на 50 государств, разрывал установившиеся связи, вел фактически дело к уничтожению современной промышленности, к вынужденному переселению, дискриминации и в конечном счете к гибели миллионов людей. Не понимать этого он не мог. Откуда же такая иррациональная жестокость и почему ей не было дано отпора?
«Надо признать главное: суть перестройки в экономике — денационализация, разгосударствление. Переход не просто к плюрализму форм собственности, а к системе, где, например, говоря условно, 20% — у государства, 30% — в частных руках, а 50% — у разных коллективных хозяев. Но фундамент всего — частная собственность. Именно такая схема соответствует, как сказал бы Маркс, уровню производительных сил.
Главное в перестройке в экономическом плане — это дележ государственной собственности между новыми владельцами. В проблеме этого дележа — суть перестройки, ее корень.
И в политической области корень наших бед — в нежелании вернуться в лоно цивилизации, в стремлении сохранить Советы.
По В. И. Ленину, в системе Советов носитель власти — Совет самого низшего уровня, в котором непосредственно заседают рабочие. А в нормальной республике носитель власти — национальный парламент, и власть от него идет сверху вниз, а не наоборот.
В советской системе Совет любого уровня — власть. А в демократической республике власть — у парламента, а на местах избирают не органы власти, а органы самоуправления — муниципалитеты (или земства, как было в России).
В системе Советов вся власть сосредоточена в руках Советов. В демократической республике никто не имеет права удерживать всю власть. Есть три системы власти: законодательная, исполнительная и судебная.
В советской системе главное — заседания Советов, а в демократической республике — работа аппарата. В советской системе должны работать депутаты, а в республике — профессиональные чиновники.
С этих позиций можно понять еще один аспект наших нынешних бед. Мало того, что на государстве все еще лежит руководство всей экономикой (что само по себе неприемлемо, даже если бы мы имели демократическую республику), так еще это государство советское, противоречащее самим основам мирового опыта государственного строительства.
Суть перестройки в политике — полная ликвидация Советов и создание нормальных институтов демократии, законодательной власти, судебной власти и исполнительной власти. Денационализации в экономике должна соответствовать десоветизация в политике.
И, наконец, национальный вопрос. Если не будет у центра административной силы, если будет подлинная демократия, если будет денационализация, то каким может быть СССР? Я считаю, что его заменят национальные государства. Они могут создать тот или иной новый союз в том или ином составе. Но эти будущие союзы могут быть только следствием появления независимых государств.
Никаких иных перспектив нет, любая иная схема решения национального вопроса означала бы скрытый или явный отказ и от денационализации, и от десоветизации.
Реальна только дефедерализация, деимпериализация и в перспективе добровольные межгосударственные ассоциации.
Остановимся подробнее на этих трех главных проблемах перестройки.
Вопрос о равенстве прав каждого члена общества на государственную собственность и о бесплатности этой доли предопределяет политическую активность граждан и тип этой активности.
На базе того, что получит каждый гражданин, может возникнуть и частная собственность, и разные виды коллективной собственности, и новая государственная собственность. Государственная собственность будущего — это не осколки или остатки тающего айсберга бывшей социалистической собственности. Государственная собственность тоже будет принципиально новой, так как на госпредприятии будут работать люди, у которых есть свой «капитал» — в виде облигаций, которые они не захотели вложить «в дело», предпочтя оставаться наемными работниками у государства и получать сверх госзарплаты ренту на облигации.
Ясно, что в конце концов все облигации, распределенные между членами общества, по законам товарного производства перераспределятся. Возникнет неравенство. Но при демократическом разгосударствлении неравенство будет итогом равного старта и честной конкуренции.
Но в любом случае при любых подходах без разгосударствления нет перестройки. Оно — фундамент всего.
Неудивительно, что более или менее устойчиво новые Советы действуют в двух аспектах: когда надо разрушать старое и когда надо определить самые общие линии на будущее. Но как только надо решить что-то конкретное, появляется разброс мнений депутатов, отражающий разброс мнений слоев нынешнего общества и их неоднозначное отношение к будущему. Возникают бесконечные дебаты, которые никак не могут завершиться принятием каких-то конструктивных решений. И причина не в личностях депутатов, а в самой советской системе.
За этой неспособностью принять что-то, кроме самых общих деклараций о перестройке, стоят не только личные особенности нынешнего депутатского корпуса и особенности его формирования, но и особенности его социальной базы.
Все гораздо сложнее. Дело в том, что новая, послеперестроечная система не вырастает естественным образом из прошлого, из административного социализма. Напротив, ее надо искусственно, извне насаждать на перекопанное поле прежнего строя. Денационализация и десоветизация должны прийти извне».
После денационализации наступает этап дефедерализации. По районам страны (желательно наиболее дробным) проводится референдум о том, в какой из республик хотели бы жить жители района, и по большинству голосов на месте СССР формируется три, четыре, а то и пять десятков независимых государств. Принимается режим свободных переселений, при котором те республики, откуда уезжают люди, обязаны нести все расходы, включая постройку домов на новых местах жительства и переезд из республик только после готовности этих домов.
Независимые республики в новых границах формируют демократическую власть. А потом эти республики решают: нужен ли новый Союз республик? Будут ли в нем подсоюзы (например, союз русских республик — Россия, или союз нескольких украинских республик — Украина, или общий союз России, Украины и Белоруссии)?
Программа Г.X. Попова говорит сама за себя. Здесь четко видно, что лозунг «Вся власть советам», активно использовавшийся демпечатью в начале и середине перестройки, носил временный характер и предназначался для совков, для быдла, толпы. Но в конце перестройки Г.X. Попов может уже спокойно говорить о том, что никакая советская власть (власть снизу) не нужна. Необходима сильная исполнительная власть — чиновники, которые будут выполнять указания сверху. Развернутая демпечатью критика «командно-административной системы» оказалась также блефом — она нужна была лишь для расшатывания СССР. Здесь Попов фактически разоблачает «перестройку», которая с самого начала преследовала другие цели, чем провозглашала. Ликвидация советской власти — это, по мысли Попова, возвращение к нормальной жизни, или к общечеловеческим ценностям, по Горбачеву.
Все наблюдаемое развитие показывает, что современное народное хозяйство состоит из предприятий, связанных с другими тысячами нитей. Соответствующие связи и кооперация складывались десятилетиями. Даже развитые государства Европы сейчас не способны действовать в одиночку. Г. X. Попов, намечая в одночасье разбить СССР на 50 государств, разрывал установившиеся связи, вел фактически дело к уничтожению современной промышленности, к вынужденному переселению, дискриминации и в конечном счете к гибели миллионов людей. Не понимать этого он не мог. Откуда же такая иррациональная жестокость и почему ей не было дано отпора?
4.4. БЕСЫ
Шабаш
Информационная война включает в себя Не только внешнее воздействие, но и использование внутренних закономерностей общественного сознания. Так, на третьем этапе информационно-психологической войны было использовано (в частности, Горбачевым и К°) комплексное шоковое воздействие для того, чтобы привести общественное сознание в неустойчивое состояние. При этом возникают положительные обратные связи, развиваются самоускоряющиеся, самоорганизующиеся процессы, появляются отклонения от нормы. И как известно из синергетики, в таких состояниях возможно управление процессами с помощью относительно малых, но координированных воздействий, остальное довершает стихия.
Именно такая ситуация создалась в конце 80-х годов, когда возникла неустойчивость, произошли скачкообразные изменения в общественном сознании и массы людей потеряли ориентацию. В такое время, как отмечал крупный русский философ Н. А. Бердяев, проявляется иррациональное начало, или, если использовать религиозные термины, на поверхность выходят бесы. О таких периодах ярко и резко писал классик русской литературы Федор Михайлович Достоевский в своем романе «Бесы» [25]:
«В смутное время колебания или перехода всегда и везде появляются разные людишки. Я не про тех так называемых „передовых“ говорю, которые всегда спешат прежде всех (главная забота) и хотя очень часто с глупейшею, но все же с определенною более или менее целью. Нет, я говорю лишь про сволочь, во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе, и уже не только безо всякой цели, но даже не имея и признака мысли, а лишь выражая собою изо всех сил беспокойство и нетерпение. Между тем эта сволочь, сама не зная того, почти всегда подпадает под команду той малой кучки „передовых“, которые действуют с определенной целью, и та направляет весь этот сор куда ей угодно, если только сама не состоит из совершенных идиотов, что, впрочем, тоже случается… В чем состояло наше смутное, и от чего к чему был у нас переход — я не знаю, да и никто, я думаю, не знает… А между тем дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать все священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть, а первейшие люди, до тех пор так благополучно державшие верх, стали вдруг их слушать, а сами молчать; а иные так позорнейшим образом подхихикивать».
Именно такая ситуация создалась в конце 80-х годов, когда возникла неустойчивость, произошли скачкообразные изменения в общественном сознании и массы людей потеряли ориентацию. В такое время, как отмечал крупный русский философ Н. А. Бердяев, проявляется иррациональное начало, или, если использовать религиозные термины, на поверхность выходят бесы. О таких периодах ярко и резко писал классик русской литературы Федор Михайлович Достоевский в своем романе «Бесы» [25]:
«В смутное время колебания или перехода всегда и везде появляются разные людишки. Я не про тех так называемых „передовых“ говорю, которые всегда спешат прежде всех (главная забота) и хотя очень часто с глупейшею, но все же с определенною более или менее целью. Нет, я говорю лишь про сволочь, во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе, и уже не только безо всякой цели, но даже не имея и признака мысли, а лишь выражая собою изо всех сил беспокойство и нетерпение. Между тем эта сволочь, сама не зная того, почти всегда подпадает под команду той малой кучки „передовых“, которые действуют с определенной целью, и та направляет весь этот сор куда ей угодно, если только сама не состоит из совершенных идиотов, что, впрочем, тоже случается… В чем состояло наше смутное, и от чего к чему был у нас переход — я не знаю, да и никто, я думаю, не знает… А между тем дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать все священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть, а первейшие люди, до тех пор так благополучно державшие верх, стали вдруг их слушать, а сами молчать; а иные так позорнейшим образом подхихикивать».