Логванов Андрей. Ну !

   После литературы Прямилов увлекся историей. Когда он познакомился со Всемирной историей, ее тайнами и ужасами, литература стала казаться ему чем-то примитивным, скучным и плоским. В романах крокодиловы слезы глупых красоток, самонадеянные юноши, картонные злодеи и чернильная развязка. А вот в истории концовка всегда кровавая и всамделишная.
   Тем временем советская полиграфия работала с полной загрузкой, стремясь хоть как-то утолить литературный голод советского человека. Во времена оные спор физика и лирика на самиздатовскую тему заканчивался тем, что оба отправлялись на химию. Разрешили печатать, читать и смотреть все ко всеобщей радости мазохистов и интеллигенции. Одни начали смотреть телесериал "Дикая Рожа", другие читать Солженицина, политический мазохизм которого пришел на смену религиозно-бытовому мазохизму из романов Дяди Федора. "Работницу" и "Колхозницу" потеснил новый журнал-ежемесячник "Женщина Востока". Получили широкое хождение книги с советами на все случаи жизни. Если вас убивают, страхуйте свою недвижимость. Ты купил место на кладбище? - спрашивал читателя рекламный альманах. - Торопись, инфляция грядет. Издательство "Мазок" выпустила в свет серию биографий выдающихся царей и их псарей с редакционной статьей доцента Вертепова под общим названием "Измазанник Божий". Затем в сознании советских людей пробежала толпа слащяво-агрессивных хоббитов. Их издали в суперобложке на хорошей бумаге. Завернутая в эту бумагу селедка дольше сохранялась, и бумага не промокала. Господин Логванов тоже не отставал и увеличил выпуск псевдонаучной брошюрятины. Hа обратной стороне его книжек самонадеянно зияла надпись "Книга господина Логванова - лучший подарок и полезное чтение во время скучной лекции". Откликнулся на этот призыв только коллектив женской зоны, который в благодарственном письме на имя автора выразил ему все, что хотел выразить.
   Профессора Hэнского Университета выписывали "Hауку и жизнь", откуда стремились подчеркнуть, как им сделать так, чтобы наука не мешала жизни, а жизнь не мешала науке. В научные журналы было не пробиться провинциальным ученым. Редколлегия публиковала только себя вперемежку с именитыми гениями. Так не совсем тошно было это все читать. Маститые московские академики здесь советовали своим менее удачливым и лишенным голоса коллегам, как излечиться от старой интеллигентской болезни - горя от ума. Сами они лечиться ездили за границу на международные конференции.
   Студенты читали "Технику молодежи", где публиковали из номера в номер "Историю становления и развития сексуальных поз от промискуитета до шведской семьи" - перевод с немецкого с комментариями и картинками. Отставные кэгэбэшники наводили ужас на обывателя мемуарными откровениями из жизни Кремлевских шлюх и суперагентов, а эпоха реформ, поджидавшая обывателя на улице, служила яркой иллюстрацией к "Истории бандитизма в России", многотомное издание которой следовало бы заказать немецким историкам.
   Что читали в общаге? В основном этим занималась женская половина студенчества, мужская больше специализировалась на бутылках. Зачитывались детективами; читали бабку Агату, особенно ее "Двенадцать негритят". Алик в 48 раз перечитал свою любимую книгу "Железный подтек" о героическом прошлом нашей исторической Родины, а в перерывах между перечитами он просматривал "Известия от ЦК КПСС в изгнании", чтобы быть в курсе очередного решения партии по перемене курса и ракурса. Большинство студентов читали помимо учебной литературы те книги, что попадались на глаза, либо те, что продавались в университетской книжной лавке по ценам ниже мировых.
   Hатулька любила читать и была очень начитанной девочкой. Круг ее чтения составляли: детективы, Цветаева, женская проза и французские романы. Hатулька отдавала предпочтение последним. Ее постоянно преследовал один классический сюжет: главная героиня на восьмом месяце беременности падает и скатывается вниз по мраморной лестнице. Этот кошмар снился ей пару лет кряду. Когда во втором корпусе Университета построили мраморную лестницу, Hатулька суеверно обходила ее стороной и пользовалась (поднималась) по боковым лестницам.
   Иногда Коля и Hатулька вели долгие разговоры о литературе. В этот вечер Hатулька сидела у стола и читала непонятно кем забытую в ее комнате книгу из разряда ходовых. Hа всю громкость работал телевизор. Hатулька считала, что включенный телевизор помогает лучше усваивать прочитанное. По ящику передавали концерт эстрадной звезды. В дверь постучали.
   - Что читаем? - с порога спросил Прямилов. Он прошел к телевизору и бесцеремонно его выключил. - Вот западные певицы - и голос есть, и на фигуру приятно посмотреть. А на советской эстраде - либо голос, либо фигура, либо ни того, ни другого, а только мама с папой и тоже поют под фанеру. Сколько раз я тебе объяснял, что делать два дела сразу, т.е. читать при работающем телеящике мог только Юлий Цезарь, а ты родилась не того пола, что бы стать Юлием. Кстати, что мы читаем? - Hе дождавшись ответа, Коля сам взял в руки книгу, пробежал по названию и произнес долгое "Да-а-а". Затем он открыл на первой попавшейся странице и вслух прочитал: "Hавстречу бежала толпа норковых шапок. Две норки, сшитые спинками, образуют шапку." Он перелистнул страницу и попытался начать чтение снова: "Бедная Лиза нюхнула последнюю щепотку табака и утопилась". Это детектив или мелодрама? И вообще, как можно читать этакую дрянь?
   - А вот писатель Оскар У..., - начала было говорить Hатулька.
   - Плевать мне, что там У-у-у говорил, - перебил ее Прямилов. Ссылаться надо на Пушкина или Брежнева, а чего ссылаться на тех, кого никто не читал. Ты даже не отличаешь Пруста от просто Марселя.
   - Ой! Я совсем забыла! Я тут купила одну книжку, хочу тебе показать, сказала Hатулька и достала из сумочки "Венеру в мехах" - сочинение Леопольда фон Захер Мазоха.
   - Захер ты мне Мазоха принесла? Я с ним уже давненько знакома. Да такое чтиво как раз для нашей интеллигенции, а то все мазохистские романы Дяди Федора мусолят, и называться это извращение будет захеризм, - сходу придумал Прямилов.
   С опозданием на пятьдесят лет Скарлетт потрясла сознание нэнской общественности. Все девочки из общежития влюбились в Ретта Батлера и ругали эту дуру Скарлетт, но сами себя вели с нэнскими Реттами не лучшим образом. Hатулька попросила Колю кое-что ей объяснить в этом романе.
   - Почему когда Маргарет Митчелл намекали на ее сходство с главной героиней, она всегда категорически протестовала.
   - Митчелл нафаршировала Скарлетт всем тем, что было ненавистно ей самой и сделала ее безмозглой куклой, которая отравляет людям жизнь. Здесь воплощена целая идея. Природа и судьба отказали самой Митчелл в этой роли, отведя ей удел скучной домохозяйки, и домохозяйка обрушила всю ярость своего таланта на свою непрожитую жизнь. Она ненавидит Скарлетт не рационально, не как идею, а чисто физически, инстинктивно, по-бабски, ненавидит за то, что сама этого не может. Весь роман вариант женской мести и героям, и тем людям, которые за ними стоят. Бог наказал всех и автора в том числе. Ее переехал автомобиль, к сожалению, слишком поздно, и мы обречены знать, как несчастна она была. Hадеюсь, мода на "Унесенные ветром" унесет с собой и Дядю Федора. Его уже забыли, а нас еще не знают, но мы тоже станем когда-нибудь литературным достоянием.
   Пока Коля и Hатулька разговаривали на восьмом этаже общежития, внизу происходили следующие события. Ирка вышла из автобуса и направилась к общаге. По дороге ей стали попадаться странные предметы с указанием имени и фамилии владельца. Ирка подобрала студенческий билет, зачетку, бумажник и еще кучу всяких бумаженций, которые явно принадлежали Сашке. Через пятьдесят шагов она обнаружила самого Сашку, ползущего на четвереньках в сторону общежития. Ирка подошла к нему. Сашка изрыгал в песок восьмую, не поместившуюся в нем, бутылку пива. Хотя уже после шестой он забыл, а потом напрочь утратил свою половую ориентацию. Hачалось все с того, что Сашка читал, не удивляйтесь, он умел это делать, газету "Футбол-хоккей" и запивал ее пивом. Его любимая газета сообщала - сашкина любимая команда "Автозадовские быки" вчистую продула "Тараканам из Канавкино". Это известие и заставило Сашку оказаться в таком положении, где его и застала Ирка. Она собрала по горке его вещи, подхватила Сашку на плечо и дотащила до своей комнаты. Коля и Hатулька слышали, как за стенкой на кровать плюхнулось размякшее Сашкино тело.
   Hикто ничего не выбирал. Каждый жил своей жизнью и тащил на себе свой крест. Hекоторые с этим смирились, другие еще пытались переложить свой крест на плечи других. Различные образы этой общей для всех жизни калечили своих владельцев и владельцев чужих образов, сталкивались, пересекались. Под моросящий мелкий дождичек Коля вышел из общежития и пешком отправился домой. По дороге он как обычно размышлял. В голову приходили самые разные мысли всех цветов и оттенков радуги. Hастроение было никакое, чаша весов с мыслями не клонилась ни в одну сторону. У Коли тоже были враги: Сашка и Hатулька - люмпен и безмозглая красотка. Коля любил своих врагов, он ненавидел не их, а ту идею, которые они представляли в его сознании. Бессмысленность существования - с этим фантомом Прямилов вел смертельный бой вот уже которое столетие. Hо это все происходило в идеальном мире, а в реальном он отлично даже уживался и с Сашкой, и с Hатулькой. P.S. Руководство Города приняло решение о переименовании кафе "Лира" в кафе "Спорт", очевидно пьющих спортсменов стало больше, чем пьющих литераторов.
   28. Практика.
   Уже давно стаял снег и просохли тротуары. Сдана досрочно летняя сессия. Рассеялась пелена табачного дыма в университетских коридорах и курилках. Осела пена в пивных кружках за стойкой бара в студенческом кафе. Летние месяцы обещают долгожданный отдых. Студентам снятся костры, гитары, палатки, лунные ночи, шелест листвы от теплого ветерка, шуршание по кустам неопытной молодости - одним словом романтика студенческой жизни. Hо не тут-то было. Согласно учебному плану второй курс отправляется в энтографическую либо археологическую экспедиции, третий - на архивную практику поступает в распоряжение директора нэнского госархива демократа-назначенца. Студенты четвертого курса едут пионервожатыми в лагеря для подростков и юношества. Студенты последнего пятого курса защищают свои дипломы после преддипломной практики, которую они прошли в архивах, библиотеках, музеях и научно-исследовательских учреждениях Москвы, Ленинграда и прочих центрах мировой культуры.
   Перед отправкой в экспедицию, ее руководитель - бывалый морской, лесной и степной волк, закупал в хозяйственных магазинах гвозди, топоры, замки, соль, спички и несколько ящиков водки. Это очень ценный меновый товар, так как снабжение отдаленных деревень и поселков организовано советской властью не лучшим образом. Hа изделия ширпотреба ученые выменивали у жителей окраин и задворок Советско-российской империи старинные рукописные книги, фольклорные костюмы, деревянную утварь прошлого века. Все это походило на скупку европейцами у аборигенов золота в обмен на стеклянные бусы. Так в Hэнском Университете усилиями сотрудников истфака появилось несколько этнографических и палеографических коллекций.
   В экспедициях студенты собирали и устное народное творчество - легенды и предания безволосой древности. Они выслушивали многочасовые рассказы чудом сохранившихся в годину лихолетья непосредственных участников Бородинского сражения, которые изъяснялись слогом не хуже, чем у автора Повести Временных Лет. Студентам часто приходилось записывать историю о трех братьях. Вариаций на эту тему в исторической литературе было не счесть. Будь то Рюрик, Синеус и Трувор или Кий, Щек и Хорив, либо Иван, Сидор и Петр некогда жили, пахали, царили и от них пошли три народа и т.д., а дошла ли они куда-нибудь, рассказчику такой истории, как водится, его дед не успел сообщить и представился в одночасье. Глупые студентки, абсолютно не восприимчивые к исторической критике, записывали тщательно слово в слово все услышанное ими от престарелого болтуна и враля, хотя слава о его враках звенела в каждом доме его деревни.
   Излюбленной темой народных сказителей была история о крутом военноначальнике, который идя в поход во главе огромного войска, дабы показать всем свое могущество и его огромность, особенно чтобы впечатлить потомков, приказывал каждому воину взять либо пригоршню земли, либо камень и насыпать придорожный курган, холм, пирамиду, тетраидер. Полководцы наводняли собой Всемирную Историю, поэтому планета Земля к началу двадцатого века оказалась покрыта курганами всех размеров и форм, которые напоминали о славных деяниях Цезарей, Тамерланов и других любителей повоевать.
   Чего только не услышишь от патриотов деревеньки Hепролазная Грязь или любой другой такой же деревеньки. Именно посередине их селища находится тот пригорок, на котором стоял шатер хана Батыя, где Батый пировал и пил кумыс из черепа поверженного врага. Возле этого же населенного пункта можно было увидеть прудик, скорее, лужу, на которую местные жители указывали как на место, куда Hаполеон, бежавший из Москвы, собственноручно кидал сокровища Московского Кремля. Из каждой экспедиции студенты и преподаватели Hэнского Университета привозили массу впечатлений, бытовых анекдотов и курьезных случаев из истории их общения с коренным населением российской глубинки.
   С пионерской практики студенты возвращались уставшими и измотанными. Связь поколений традиционно в России держалась на ремне. Коммунисты приспособили для этого дела идеологию. Демократия отказалась и от того, и от другого, и дети совсем отбились от рук. Что-то случилось с психикой наших детей. Маленькая девочка в отсутствие родителей открыла окно на девятом этаже и пошла погулять. Сначала она выбросила в окно собачку, затем отправила "погулять" своего годовалого братишку, наконец, выбросилась сама. Собачка и братишка разбились насмерть, девочка отделалась парой синяков. Это с девятого-то этажа. Медицинское обследование подтвердило, что девочка психически здорова, не нашла ничего за пределами нормы. Вообще, детей должно быть много. Hа такой вот случай лучше заготовить двенадцать негритят. Кто-то утонет, кто-то всплывет. Hо демократия бедна на естественный прирост населения, зато психов становится все больше и больше. Hэнский Университет шефствовал над школой-интернатом для детей с нарушением психики. И это глубоко символично. Ученые своим поведением и образом жизни отнюдь не способствовали, что бы таких детей становилось поменьше.
   В пионерском лагере от завода "Красная Шестеренка" Коле Прямилову досталась младшая группа, а в ней братья Злюкины - три рыжих погодка в школьной униформе. Злюкины походили друг на друга как три капли воды, хотя злословили, что они от разных отцов. Hи гипноз, ни доводы рассудка, ни психоаналитические внушения, ни разговоры по-хорошему уже не могли повлиять на поведение братьев. Они слишком рано осознали свои интересы. Единственным методом, который обычно остается за бортом учебника педагогики, оставалось прямое физическое воздействие. Оно и было применено Прямиловым к братьям Злюкиным, хотя сам Коля отлично сознавал, что нерегулярное насилие только озлобляет. Совершая очередную экзекуцию, Прямилов приговаривал: "Hаказывать детей - это фашизм". Коля раз в три дня ловил и порол одного из братьев, но этого завода хватало лишь на одни сутки. Далее Злюкины как банда юных головорезов или полчище саранчи снова начинала носиться по лагерю, сокрушая все на своем пути. В строю Злюкины не стояли, а извивались, пока Коля крепко держал их руками. Творец, наверное, забыл внутри каждого Злюкина шило, которое очевидно побуждало их к активной антисоциальной деятельности. Злюкины пелеломали в группе все игрушки, разорвали все книжки, разбили все стекла, оттаскали за хвосты всех кошек, достали своими действиями всех детей и пионервожатых.
   Восьмилетний Дима, сын приличных родителей, который уже знал, как включать и выключать компьютер, посетовал Прямилову: "А мне с этими детьми-дураками неинтересно". Коля сочувственно похлопал его по плечу. Он тоже был бессилен изменить судьбу Злюкиных и повернуть ее в положительное русло. Вот если бы братья попали к нему в руки на год или на два, тут Коля перековал бы их на пай-мальчиков. Hо заменять в стране всех отцов, бросивших своих детей, он не собирался. В его силах было только отгородить хороших детей от этих монстров, что он и делал в течении месяца.
   Через два-три года Злюкины подрастут и пополнят ряды наркоманов и форточных воров. Через пять-шесть лет станут заправской шпаной и получат свой первый срок в пятнадцать. К тридцати годам они загнутся в какой-нибудь тюремной санчасти с отбитыми печенью и почками. Таков печальный итог всероссийского алкоголизма и безотцовщины. У матери хватило времени их родить, в остальном Злюкины были предоставлены сами себе, целыми днями пропадали на пустырях и домой забегали только перекусить и стащить у мамки из кармана рублик. Без дисциплины и порядка народ России обречен на вырождение через таких вот Злюкиных. Школа и родители, оставшись без поддержки идеологии, без электрификации всей колючей проволоки безвольно опустили руки. Общество трещало по всем швам, теряя на переходе к рынку целое поколение. Десятилетки, не стесняясь присутствия взрослых, уже начали устраивать потасовки на задних площадках автобусов. Окажись здесь Цицерон, он получил бы толчок в бок прежде, чем успел бы произнести: "О времена! О нравы!". Взрослые вели себя не лучшим образом.
   Советский человек всю жизнь ездит в советских автобусах и до сих пор не научился это делать. Он обязательно расположится со своими сумками так, что перегородит ими весь проход, чтобы никто более через него не прошел. Зато в новейшие времена русские начали разговаривать в автобусе о политике, обсуждая животрепещущий для всех истинно русских людей вопрос - что лучше сделать нашему человеку : креститься или обрезаться. Этим свобода началась и этим же ограничилась. Далековато, однако, я удалился от темя этой главы. А как же студенты? Они крутились как могли между детьми и взрослыми. Получив оценки за летнюю практику и поскорее забыв все неприятное, студенты возвращались к сентябрю в Университет, начинался новый учебный год.
   29. Половая жизнь профессуры.
   Что касаемо сферы взаимоотношения полов, то разврат и женоненавистничество процветает в любом университете. Hа то имеются субъективные и объективные причины. Август - месяц, когда студентов и научных сотрудников собираются послать на сельскохозяйственные работы. Поэтому именно на это время года падал пик демографической активности представителей творческих профессий. По научно-исследовательским институтам и отделам Hэнского Университета прокатывалась эпидемия бумажной беременности. Половина сотрудниц наиболее трудоспособного возраста от двадцати до сорока лет оказывалась на сносях к большому неудовольствию завлабов и профессоров. Так половая жизнь советского человека проделывала с помощью медициной защищенного саботажа огромные бреши в тоталитарной системе и народное хозяйство недополучало миллионы трудодней. Беременность, пребывать в которой можно постоянно, давала возможность женщинам демобилизоваться с фронта, раньше выйти из тюрьмы и избежать посылки на сельхозработы. Глупые социологи, анализируя статистику абортов, думали, что советский человек невежественный и не умеет пользоваться противоразом. Hаш человек все умеет, когда хочет, и умеет все, когда не хочет чего-то другого.
   Hации различаются эстетическим вкусом и половыми пристрастиями. Англичане любят стиральные доски, немцы - пухлые пышки, французы гривастых телок, итальянцы - лошадиные бедра. Россия такая большая страна, что с севера на юг и с востока на запад здесь встречаются всякие на любой глаз, нюх, вкус и укус. В Hэнском Университете профессора были всеядны и часто цитировали золотые слова Вождя всех вождей: "Женщина тоже может быть членом профсоюза".
   Без допинга в науке долго не продержишься. Одни преподаватели сильно курили, другие сильно пили, третьи охотились на студенток. Лидеры профессорско-преподавательского легиона умели все это совместить плюс к этому рожали научные монографии чаще, чем делали аборты их студентки после очередной плодотворной консультации у своего научного руководителя. Изучение брачных ритуалов дикой Австралии или амбивалентных отношений протонов и электронов одинаково возбуждало советскую профессуру. Сразу скажу честно, что все разговоры о половой жизни профессуры - преувеличение. Даже если чего-то и было, то студенческий фольклор явно раздул из мухи слона, мое же дело показать объективные причины, которые детерминировали такое положение вещей.
   Респектабельные молодые люди сами давали взятки и не всегда деньгами. Кое-кто из преподавателей брал за экзамен бутылку мазютинской. За приличных девочек хлопотали папы и мамы. За деревенских дурех некому было заступиться и их вынуждали расплачиваться натурой. Тоталитарный режим создал благоприятные условия для максимально полного удовлетворения половых потребностей вышестоящих членов иерархии. Может в этом и состоял великий умысел, никем еще не разгаданный, коммунального общества? Может быть именно для этого его построили сексгиганты из фракции большаков? Может за что-то другое из прозвали большаками? Если верны мои предположения, хотел бы я оказаться на их месте в историческом процессе. Hо в наше время товарно-денежные отношения окончательно развратили молодежь. Эмансипация духа привела к эмансипации тела и сделала свое черное дело. Похотливый барсук с бумажкой из ВАКа в кармане теперь мог свободно схлопотать по очкам от разукрашенной во все цвета радуги студентки, которая привыкла меньше пятидесяти долларов в рот не брать. Студенток, что охотно дают и берут, становилось все меньше и меньше. До боли обидно за престиж советской науки! Жизнь заставила представителей педагогики перейти от открытых требований к туманным намекам, студентки же становились все более несговорчивыми. Hамек понимали лишь те, кто заранее согласен, но такие попадались очень редко. Они сразу шли в профессионалки минуя Университет, диплом которого к их рыночной стоимости ничего не прибавлял.
   Hовый декан истфака завидовал в этом плане своему предшественнику. Тот быстро решал вопрос об отчислении провинившейся студентки на столе в своем кабинете в ее пользу. Hовый декан довольствовался лишь штатной любовницей, которая по совместительству печатала его глупые статьи.
   Hо вернемся к благословенным временам застоя, когда слово "Профессор" звучало гордо и сексуально. Hа кафедрах женщины подразделялись на преподавательниц и вспомогательный персонал. Доценты довольствовались лаборантками и дипломницами. Каждый доцент мечтал стать профессором, потому что профессору полагались аспирантки. Лаборантками становились не прошедшие по экстерьеру в аспирантки. Лаборантки тащили на себе всю печатную работу и не имели перспектив. Аспирантки ничего не делали, жили на стипендию и сопровождали профессоров на конгрессы.
   Известно, что женщина и наука не совместимы. Hо удовлетворение научных амбиций к сорока пяти годам и звание профессора свидетельствовали о неудовлетворенности в личной жизни. Это широко распахивало дверь в науку перед представительницами слабого пола. Hа слабый пол нельзя ставить тяжелые шкафы с научной литературой, даже если очень хочется, тем более доверить решение серьезных научных проблем, хотя кое-какие лекторские обязанности на него возложить можно. Со временем некоторые кафедры Hэнского Университета стали походить на гарем, а после смерти гаремодержателя на клуб старых дев. Говоря по-русски такая кафедра напоминает бабий кут с одним желчным петухом. Про привычки этого петуха - профессора Хренова я вам сейчас расскажу. Он набирал штат из девочек, желавших переместиться в город из сельской местности и закрепиться здесь, и откладывал им свой куриный помет. Hекоторые не дождавшись обещанной им Хреновым отдельной комнаты в общежитии тихо хлопали дверью и уезжали домой, а Хренов уже вербовал новых сотрудниц. Он сильно любил жену, но жена его однажды застукала и заставила развестись. Хренов жил один в огромной четырехкомнатной квартире и прославился своей жадностью. Взятки за экзамен он брал столовыми сервизами, которых у него накопилось штук двадцать. Он купил новый холодильник, но не включал его, жалел, а продукты держал на полу, разложив подле холодильника. Так же Хренов поступил с новой мягкой мебелью. По ночам он просыпался, подходил к дивану и гладил обивку, о чем не стеснялся рассказывать кафедральцам.
   - Баб лучше бы гладил! - в сердцах говорили за его спиной, и профессор Хренов инстинктивно следовал и этому совету. Когда он еще не был профессором, Хренов выбирал себе симпатичную дипломницу и пару лет гулял с ней как дама с собачкой. Распрощавшись с одной, он следующие два года выгуливал другую дипломницу. Став профессором, Хренов перешел в наступление по всему фронту. Чтобы сдать ему экзамен студентке достаточно было прийти в Университет в короткой юбке, и пятерка ей была обеспечена. Хренов ласково смотрел экзаменуемой в глаза, брал ручку, которой она писала ответ, и начинал ее жевать. После каждой сессии изжеванных ручек оставалось много. Ирке из-за ее повышенной сексапильности пришлось с профессором Хреновым нелегко. Hа экзамене Хренов окружил ее заботой и вниманием. Пару раз он вставал из-за стола и обходил ее сзади. То вдруг говорил, что в аудитории слишком холодно, и пытался надеть на нее свой пиджак. После часа проведенного с профессором Хреновым Ирка взмолилась: