Это совокупное влияние климата и окружающих обстоятельств выступает еще резче при сравнении евреев европейских с теми, которые живут на первоначальной родине, в жарких странах и никаких преследований не испытали. Эти последние – в Абиссинии, например, – ни в чем не изменились и даже, пожалуй, одичали, несмотря на всевозможное ухаживанье за ними со стороны европейских единоверцев.
В Бомбее евреи – земледельцы, каменщики, плотники, солдаты, – претендующие на прямое происхождение от племен, плененных ассирийцами во время Осии, строго соблюдают субботу и обрезание, почитают Библию, не понимая ее, и женятся только в своем кругу Объединенные в особые корпорации еще до появления европейцев, они не успели подняться выше уровня самых низких индийских каст.
В горах Атласа среди берберов Дэвидсон нашел евреев, очень бедных и нисколько не отличающихся от других полудикарей. То же самое и в Халдее, где евреи живут со времен Навуходоносора.
В Китае, где они обосновались тысячи две лет тому назад, среди евреев незаметно никакого прогресса, несмотря на то что там их никто не преследует. Они уже позабыли большую часть обычаев и религиозных постановлений иудаизма, подобно китайцам, не произносят букв «б» и «р», наконец, приняли даже отчасти китайский культ предков.
Недостаток сродства. Одной из важных причин политических волнений является недостаток духовного сродства между народностями, вследствие завоевания или иммиграции, одновременно живущими на одной и той же территории.
Уже Аристотель заметил, что разница в происхождении народов, живущих вместе, может служить причиной революции до тех пор, пока они не ассимилируются и не поглотят друг друга; так, ахейцы, присоединившиеся к трезенцам, чтобы основать Сибарис, прогнали последних, когда стали более многочисленными.
Таким же недостатком сродства можно объяснить ненависть славян к туркам, чехов – к венграм, басков – к испанцам, европейцев – к евреям.
Мусульмане, живущие на севере Суматры, постоянно восстают против голландцев. Причиной этого служит не климат и не управление – очень разумное, терпимое и дающее им полную свободу (остаются же покойными буддисты на Яве), – а разница расового характера, которой разница в религиях служит только признаком.
5) Плотность населения. Изучение отношений, существующих между плотностью населения и монархическими наклонностями в различных департаментах Франции, доказывает, что там, где население более скучено, общественное мнение склоняется к идеям республиканским, и наоборот. В самом деле, те департаменты, в которых количество жителей на квадратный километр не превышает 40–60 (Нижние Альпы, Эндр, Вандея, Нор, Жер, Аверон и прочие), дали большое количество монархических голосов на выборах 1877–1881—1885 годов. Напротив того, те департаменты, в которых народонаселение очень плотно (Сена, Рона, Луара, Сена и Уаза и прочие), дали большинство голосов республиканских, как это видно на диаграмме (с. 398).
Легко понять, что в больших городах, где население особенно скучено, политические волнения почти не прекращаются. Это особенно ярко проявляется в Париже, куда, по словам Виоле-ле-Дюка, весь свет выбрасывает свою пену, делая из столицы Франции космополитический город, в котором кочевая беспринципная толпа нагло распоряжается выборами и пользуется несчастьями страны для того, чтобы колебать правительство и становиться на его место.
Поэтому-то после Коммуны на 36 тысяч арестованных пришлось 25 648 провинциалов и 1725 иностранцев.
«Вот в этом-то и состоит, – прибавляет Максим дю Кан, – недостаток чересчур централизованных стран, в которых провинциальная жизнь слишком неразвита.
Большие столицы вредят политическому покою страны; подобно всасывающему насосу, они притягивают и задерживают. У Франции голова несоразмерно велика, и потому она, как все страдающие водянкой в голове, по временам подвергается приступам буйного бреда. Коммуна была одним из таких приступов.
Чистокровный парижанин лишь в слабой степени участвует в таких взрывах. Пена провинций волнует Париж. Все неудачники, тщеславные, себялюбивые и завистливые люди скопляются в столице, считая себя способными управлять всем миром, потому что удачно проповедовали в кабачках родного города. Париж должен осуществить их надежды или погибнуть, а так как он не знает даже их имен, то пусть проваливается».
6) Отношение к гениальности. Что касается гениальности, то, что бы ни говорил Якоби – исследованиям которого мы, однако ж, многим обязаны, – отношение ее к плотности населения очень слабо выражено. Если и проявляется некоторый параллелизм, то только в очень крупных центрах (Париж, Лион, Марсель), а в средних он незаметен.
Да, наконец, большое количество гениальных людей в крупных центрах есть явление скорее кажущееся, чем действительное. В другом месте мы доказали, что гениальные люди хотя и умирают по большинству в больших городах, но родятся они в провинции, откуда уходят в города лишь потому, что там легче могут проявить себя. Это заставляет думать, что крупные центры способствуют скорее проявлению, чем нарождению гениальных людей[11].
Если в первые эпохи эволюции плотность населения содействовала прогрессу, то теперь, если судить по Китаю, Египту, Мадриду и Неаполю, этого сказать нельзя.
В общем, можно признать, что плотность населения благоприятна как для бунтов, так и для эволюции, но больше для первых, чем для последней, что доказывается и малым ее влиянием на гениальность, служащую высшим проявлением эволюции.
7) Земледельческий и промышленный прогресс. Возникновение крупных рабочих центров, предоставляя всяким новым идеям более легкую возможность распространения, увеличило удобства и неудобства чрезмерной скученности. Если быстрые средства сообщения – телеграфы и железные дороги – облегчают принятие репрессивных мер, то они облегчают и распространение бунтов. Поэтому-то деспотические правительства и относятся враждебно к почте и железным дорогам.
Научные открытия, вообще, не только помогают развитию промышленности, но дают оружие революционным силам; динамит и керосин предназначены, по-видимому, сыграть для пролетариата ту же роль, которую сыграл порох для буржуазии при ее борьбе с дворянством.
Из диаграммы (с. 399) видно, что промышленные округа Франции дают большинство голосов республиканских, а земледельческие – монархических. Распространение земледелия и виноградарства преобладает в странах монархических.
То же самое можно бы было сказать и о преобладании гениальности в странах промышленных, но так как она преобладает также и в странах горных, которые часто становятся промышленными только потому, что негодны для сельского хозяйства, то влияние промышленности маскируется влиянием орографическим.
Быстрый ход эволюции в промышленных странах вполне подтверждает исторический закон Спенсера, согласно которому промышленный период представляет собой венец человеческой эволюции, так же как и высочайшую степень развития благосостояния.
8) Образование. После всего сказанного становится вполне понятным, что эволюция идет быстрее там, где шире распространено образование. Как видно на диаграмме, департаменты, население которых наиболее образованно (90–95 % грамотных), суть чисто республиканские, а в департаментах, средних по образованию, монархисты и республиканцы друг друга уравновешивают. Одного только я не могу себе объяснить – почему республиканцы преобладают также и в департаментах, дающих наименьший процент грамотности.
9) Гениальность. Распространение гениальности и республиканских принципов повсюду вполне совпадает, как предвидел Якоби.
Департамент Сены дает максимум гениальности и минимум реакционных голосов. Точно также республиканские департаменты Вар, Рона, Сена и Уаза, Сена и Марна богаты гениальными людьми, тогда как Вандея, Морбиан, Па-де-Кале, Нор, Верхние и Нижние Пиренеи, Жер и прочие реакционны и бедны гениальностью. Эта аналогия до такой степени полна, что маскирует влияние расы, плотности населения и прочее, что вполне естественно, разумеется.
Гениальность есть одновременно и проявление, и показатель эволюции, как потому, что рождается из последней, так и потому, что выдвигается ею на свет.
Карлейль пишет, что лучшим показателем интеллектуальной культуры данной эпохи является отношение последней к гениальным людям.
В Древней Греции литература и искусство процветали, потому что она посредством эстетического воспитания, Олимпийских игр и частых революций приучала народ ценить гениальность, лишь бы последняя не слишком опережала век, как это случилось с Сократом.
«Во время моих путешествий, – пишет Лебон, – я мог убедиться, что средние слои общества у китайцев и индусов нисколько не уступают в развитии тем же слоям нашего общества, но у нас гораздо больше лиц, превышающих средний уровень».
По мнению Ренана, две главные религиозные революции евреев – иудаизм и христианство – произведены пророками, то есть гениальными людьми.
Народы, одаренные живым воображением, более других склонны к восстанию; это доказывается не только примером Парижа, но и примером Флоренции. Женева, слывшая в XVI столетии городом недовольных, была, конечно, культурным центром Швейцарии. То же можно сказать и об Афинах, где в цветущий период развития цивилизации насчитывалось 56 знаменитых поэтов, 21 оратор, 12 историков и писателей, 14 философов и ученых, 2 знаменитых законодателя – Дракон и Солон. Между тем в Спарте не было ни революций, ни знаменитых людей (по счету Шолля, всего 6).
В Италии республиканские принципы особенно процветают в Романье, в стране, в которой, по словам Массимо д’Азелио, «человек вырастает более красивым и могучим, чем в остальной Италии». Но тут дело осложняется влияниями орографическими.
Польша. Другое дело – Польша, где все, по-видимому, противодействует республиканскому настроению, так как страна эта представляет собой равнину, расположенную в холодном северном климате и населенную славянским брахицефальным племенем. А между тем поляки считаются наиболее революционным народом в Европе.
Формой правления, борьбой при выборе королей, существованием liberum veto{26} этого объяснить нельзя, потому что бунты в Польше предшествовали окончательному установлению государственного строя. Революционное настроение польского народа скорее объясняется очень ранним и широким распространением в стране интеллектуальной культуры, которая, в свою очередь, обусловлена была географическим положением Польши между северными славянскими племенами, германцами и разлагающимся Византийским Востоком, а кроме того – крайней смешанностью населения.
Первый толчок к насаждению интеллектуальной культуры в Польше был дан Болеславом Великим, призвавшим в 1008 году орден бенедиктинцев. Затем Казимир I вызвал и из Льежа многих французских ученых. В XII веке школы и библиотеки в стране процветали, а в XIII поляки не только являются студентами Падуанского, Болонского и Парижского университетов, но даже профессорами и ректорами, как Николай Краковский, Ян Грот и Пржеслав.
Спустя еще одно столетие в Польше уже являются собственные ученые: историки – Матиас Холева, Винцент Кадлубек, Мартин Полоний, и знаменитый математик Вителий.
В 1347 году основывается Краковский университет, первый на севере Европы; в 1364 году он уже считается одним из самых знаменитых, а спустя еще одно столетие польские доктора считаются первыми после болонских.
В ту же эпоху Григорий Саннок отличается как философ и натуралист, а Матвей Краковский диктует «Ars moriendi», напечатанное в Гарлеме в 1460 году.
Эразм Роттердамский в письме к Северино Буару называет Польшу «отечеством ученых». Говорят, что первой типографией в Европе была краковская, основанная в 1474 году, но вполне достоверно, что среди типографов, рассеянных по разным странам, встречалось много поляков. Как, например, можно указать на Адама в Неаполе (в 1478 году), Скражецкого в Вене и прочих.
Царствование двух Сигизмундов (1502–1622) было очень богато знаменитыми людьми, среди которых можно отметить Коперника и историка Яна Длугоша.
Образование проникало в самые низшие слои народа. Несмотря на шляхетские привилегии, каждый мог подниматься в высшие слои общества личными талантами: Клемент Юницкий, Дантиск, Кромер, Хозий были людьми низкого происхождения.
Юридические сочинения Бернарда Люблинского и Яна Пильзенского во многом сходятся с творениями Беккариа и Филаджери.
Бедность – результат постоянных войн и внутренних неурядиц – вместе с допущением иезуитов к школьному делу (при Сигизмунде III, в 1528 году) обусловили начало падения цивилизации в Польше, ускоренного политическими преследованиями и эмиграцией лучших людей. Но все же Сянчинский в своем «Словаре знаменитых людей Польши» насчитывает при Сигизмунде III 1149 знаменитых людей, 711 писателей, 110 полководцев.
Но падение мало-помалу усиливалось. При Владиславе III едва можно насчитать одного проповедника и одного поэта, Сербиновского.
В Польше, как в Афинах и во Флоренции, слишком высоко развитая гениальность выродилась в беспрестанные бунты.
Вообще интеллектуальная культура, если она преждевременна, слишком интенсивна и плохо направлена, оказывается вредной. Таким образом, и у нас, в Италии, в известную эпоху пасторальный классицизм, культ формы и классико-архаический патриотизм, проведенный иезуитами, немало содействовали подогреванию в душах молодых людей революционного настроения и ненависти к иностранцам. Даже и теперь классическое образование, мало культивируя нравственность и не представляя собой вспомогательного средства при борьбе за жизнь – каковым являются точные науки, – увеличивает число неудачников, то есть усиливает несоответствие между потребностями и возможностью их удовлетворения, что, конечно, не может не быть вечной угрозой общественному спокойствию.
Нигилисты. По мнению Шерера, одной из причин развития нигилизма в России была чрезмерная интеллектуальная культура женщин. В самом деле, если сначала русские девушки стремились поступать в гимназии и университеты, открытые для них Александром II, из любви к просвещению, то затем большая их часть стала поступать туда единственно ради моды, а те, которые шли исключительно по призванию, занялись изучением естественных наук и стали анархистками.
Этому содействовали, может быть, и причины этнические. Бурже доказывает, в самом деле, что пессимизм, порождаемый контрастом между действительностью и мечтами, навеянными преждевременной и чрезмерной интеллектуальной культурой, особенно сильно развивается у славян, азиатская кровь которых содействует безграничным полетам воображения.
Поэтому-то 15—18-летние девушки лучших фамилий, повинуясь инстинкту эмансипации, толпами бегали из дому, чтобы поступать в высшие учебные заведения, где братались со студентами, превращались в нигилисток и становились искательницами приключений.
Бабизм. Для народа нет ничего опаснее интеллектуальной культуры, противоречащей его традициям, тем более если она преждевременная и скороспелая. Это особенно ярко проявилось в Индии, где школы, управляемые англичанами и устроенные по европейскому образцу, развели бабистов, считающихся теперь тысячами. Они обезьянят европейскую интеллектуальную культуру, не понимая ее, а потому превратились в нечто умственно и нравственно дряблое, достойное презрения.
У бабистов слова заменяют идеи. Это слепые, окруженные цветами. Королева Англии, принц Уэльский и первый министр заменяют для них буддийскую троицу. Они позабыли свой язык, свою религию, литературу, утратили традиционную нравственность, не приобретя взамен ничего европейского, кроме слов, не имеющих значения.
Трусливые перед европейцами, которым дозволяют даже бить себя, бабисты грубо и деспотически относятся к другим индусам. Администрация Индии находится в их руках, но они надеются захватить в свои руки и правительство, для чего устраивают заговоры и бунты.
Бабисты представляют собой разительный контраст пандитам, индусам, воспитанным в национальных школах; последние отличаются серьезностью, благовоспитанностью и честностью. Нельзя не признать, что вице-король Индии, учредивший в этой стране европейские школы, оказал плохую услугу Англии, так как бабисты, ведущие теперь только устную и печатную пропаганду, рано или поздно устроят восстание в пользу России.
10) Печать и литература. Влияние вожаков революции и культуры ума было бы гораздо незначительнее, если бы ему не содействовала печать, которая теперь направляет общественное мнение и служить главным союзником современных агитаторов.
Благодаря ей энциклопедисты подготовили падение старого режима. Но и у них были предшественники, как, например: Мабли, Бриссо (которому приписывают изречение: «Собственность есть кража») и аббат Морелли, проповедовавший коммунизм в начале XVIII века. «Начиная с Евангелия, – говорит Бональд, – и кончая “Общественным договором”, революции всегда производились книгами. Маркс и Лассаль посеяли первые семена освобождения рабочих классов путем печати; тем же путем Герцен, Чернышевский и Бакунин начали борьбу с самодержавием в России. Точно таким же образом дарвинизм разрушил в науке последние остатки религиозных суеверий».
Если верить одному английскому писателю, то гражданская война Ирландии с Англией тоже опиралась на печать.
В Бомбее евреи – земледельцы, каменщики, плотники, солдаты, – претендующие на прямое происхождение от племен, плененных ассирийцами во время Осии, строго соблюдают субботу и обрезание, почитают Библию, не понимая ее, и женятся только в своем кругу Объединенные в особые корпорации еще до появления европейцев, они не успели подняться выше уровня самых низких индийских каст.
В горах Атласа среди берберов Дэвидсон нашел евреев, очень бедных и нисколько не отличающихся от других полудикарей. То же самое и в Халдее, где евреи живут со времен Навуходоносора.
В Китае, где они обосновались тысячи две лет тому назад, среди евреев незаметно никакого прогресса, несмотря на то что там их никто не преследует. Они уже позабыли большую часть обычаев и религиозных постановлений иудаизма, подобно китайцам, не произносят букв «б» и «р», наконец, приняли даже отчасти китайский культ предков.
Недостаток сродства. Одной из важных причин политических волнений является недостаток духовного сродства между народностями, вследствие завоевания или иммиграции, одновременно живущими на одной и той же территории.
Уже Аристотель заметил, что разница в происхождении народов, живущих вместе, может служить причиной революции до тех пор, пока они не ассимилируются и не поглотят друг друга; так, ахейцы, присоединившиеся к трезенцам, чтобы основать Сибарис, прогнали последних, когда стали более многочисленными.
Таким же недостатком сродства можно объяснить ненависть славян к туркам, чехов – к венграм, басков – к испанцам, европейцев – к евреям.
Мусульмане, живущие на севере Суматры, постоянно восстают против голландцев. Причиной этого служит не климат и не управление – очень разумное, терпимое и дающее им полную свободу (остаются же покойными буддисты на Яве), – а разница расового характера, которой разница в религиях служит только признаком.
5) Плотность населения. Изучение отношений, существующих между плотностью населения и монархическими наклонностями в различных департаментах Франции, доказывает, что там, где население более скучено, общественное мнение склоняется к идеям республиканским, и наоборот. В самом деле, те департаменты, в которых количество жителей на квадратный километр не превышает 40–60 (Нижние Альпы, Эндр, Вандея, Нор, Жер, Аверон и прочие), дали большое количество монархических голосов на выборах 1877–1881—1885 годов. Напротив того, те департаменты, в которых народонаселение очень плотно (Сена, Рона, Луара, Сена и Уаза и прочие), дали большинство голосов республиканских, как это видно на диаграмме (с. 398).
Легко понять, что в больших городах, где население особенно скучено, политические волнения почти не прекращаются. Это особенно ярко проявляется в Париже, куда, по словам Виоле-ле-Дюка, весь свет выбрасывает свою пену, делая из столицы Франции космополитический город, в котором кочевая беспринципная толпа нагло распоряжается выборами и пользуется несчастьями страны для того, чтобы колебать правительство и становиться на его место.
Поэтому-то после Коммуны на 36 тысяч арестованных пришлось 25 648 провинциалов и 1725 иностранцев.
«Вот в этом-то и состоит, – прибавляет Максим дю Кан, – недостаток чересчур централизованных стран, в которых провинциальная жизнь слишком неразвита.
Большие столицы вредят политическому покою страны; подобно всасывающему насосу, они притягивают и задерживают. У Франции голова несоразмерно велика, и потому она, как все страдающие водянкой в голове, по временам подвергается приступам буйного бреда. Коммуна была одним из таких приступов.
Чистокровный парижанин лишь в слабой степени участвует в таких взрывах. Пена провинций волнует Париж. Все неудачники, тщеславные, себялюбивые и завистливые люди скопляются в столице, считая себя способными управлять всем миром, потому что удачно проповедовали в кабачках родного города. Париж должен осуществить их надежды или погибнуть, а так как он не знает даже их имен, то пусть проваливается».
6) Отношение к гениальности. Что касается гениальности, то, что бы ни говорил Якоби – исследованиям которого мы, однако ж, многим обязаны, – отношение ее к плотности населения очень слабо выражено. Если и проявляется некоторый параллелизм, то только в очень крупных центрах (Париж, Лион, Марсель), а в средних он незаметен.
Да, наконец, большое количество гениальных людей в крупных центрах есть явление скорее кажущееся, чем действительное. В другом месте мы доказали, что гениальные люди хотя и умирают по большинству в больших городах, но родятся они в провинции, откуда уходят в города лишь потому, что там легче могут проявить себя. Это заставляет думать, что крупные центры способствуют скорее проявлению, чем нарождению гениальных людей[11].
Если в первые эпохи эволюции плотность населения содействовала прогрессу, то теперь, если судить по Китаю, Египту, Мадриду и Неаполю, этого сказать нельзя.
В общем, можно признать, что плотность населения благоприятна как для бунтов, так и для эволюции, но больше для первых, чем для последней, что доказывается и малым ее влиянием на гениальность, служащую высшим проявлением эволюции.
7) Земледельческий и промышленный прогресс. Возникновение крупных рабочих центров, предоставляя всяким новым идеям более легкую возможность распространения, увеличило удобства и неудобства чрезмерной скученности. Если быстрые средства сообщения – телеграфы и железные дороги – облегчают принятие репрессивных мер, то они облегчают и распространение бунтов. Поэтому-то деспотические правительства и относятся враждебно к почте и железным дорогам.
Научные открытия, вообще, не только помогают развитию промышленности, но дают оружие революционным силам; динамит и керосин предназначены, по-видимому, сыграть для пролетариата ту же роль, которую сыграл порох для буржуазии при ее борьбе с дворянством.
Из диаграммы (с. 399) видно, что промышленные округа Франции дают большинство голосов республиканских, а земледельческие – монархических. Распространение земледелия и виноградарства преобладает в странах монархических.
То же самое можно бы было сказать и о преобладании гениальности в странах промышленных, но так как она преобладает также и в странах горных, которые часто становятся промышленными только потому, что негодны для сельского хозяйства, то влияние промышленности маскируется влиянием орографическим.
Быстрый ход эволюции в промышленных странах вполне подтверждает исторический закон Спенсера, согласно которому промышленный период представляет собой венец человеческой эволюции, так же как и высочайшую степень развития благосостояния.
8) Образование. После всего сказанного становится вполне понятным, что эволюция идет быстрее там, где шире распространено образование. Как видно на диаграмме, департаменты, население которых наиболее образованно (90–95 % грамотных), суть чисто республиканские, а в департаментах, средних по образованию, монархисты и республиканцы друг друга уравновешивают. Одного только я не могу себе объяснить – почему республиканцы преобладают также и в департаментах, дающих наименьший процент грамотности.
9) Гениальность. Распространение гениальности и республиканских принципов повсюду вполне совпадает, как предвидел Якоби.
Департамент Сены дает максимум гениальности и минимум реакционных голосов. Точно также республиканские департаменты Вар, Рона, Сена и Уаза, Сена и Марна богаты гениальными людьми, тогда как Вандея, Морбиан, Па-де-Кале, Нор, Верхние и Нижние Пиренеи, Жер и прочие реакционны и бедны гениальностью. Эта аналогия до такой степени полна, что маскирует влияние расы, плотности населения и прочее, что вполне естественно, разумеется.
Гениальность есть одновременно и проявление, и показатель эволюции, как потому, что рождается из последней, так и потому, что выдвигается ею на свет.
Карлейль пишет, что лучшим показателем интеллектуальной культуры данной эпохи является отношение последней к гениальным людям.
В Древней Греции литература и искусство процветали, потому что она посредством эстетического воспитания, Олимпийских игр и частых революций приучала народ ценить гениальность, лишь бы последняя не слишком опережала век, как это случилось с Сократом.
«Во время моих путешествий, – пишет Лебон, – я мог убедиться, что средние слои общества у китайцев и индусов нисколько не уступают в развитии тем же слоям нашего общества, но у нас гораздо больше лиц, превышающих средний уровень».
По мнению Ренана, две главные религиозные революции евреев – иудаизм и христианство – произведены пророками, то есть гениальными людьми.
Народы, одаренные живым воображением, более других склонны к восстанию; это доказывается не только примером Парижа, но и примером Флоренции. Женева, слывшая в XVI столетии городом недовольных, была, конечно, культурным центром Швейцарии. То же можно сказать и об Афинах, где в цветущий период развития цивилизации насчитывалось 56 знаменитых поэтов, 21 оратор, 12 историков и писателей, 14 философов и ученых, 2 знаменитых законодателя – Дракон и Солон. Между тем в Спарте не было ни революций, ни знаменитых людей (по счету Шолля, всего 6).
В Италии республиканские принципы особенно процветают в Романье, в стране, в которой, по словам Массимо д’Азелио, «человек вырастает более красивым и могучим, чем в остальной Италии». Но тут дело осложняется влияниями орографическими.
Польша. Другое дело – Польша, где все, по-видимому, противодействует республиканскому настроению, так как страна эта представляет собой равнину, расположенную в холодном северном климате и населенную славянским брахицефальным племенем. А между тем поляки считаются наиболее революционным народом в Европе.
Формой правления, борьбой при выборе королей, существованием liberum veto{26} этого объяснить нельзя, потому что бунты в Польше предшествовали окончательному установлению государственного строя. Революционное настроение польского народа скорее объясняется очень ранним и широким распространением в стране интеллектуальной культуры, которая, в свою очередь, обусловлена была географическим положением Польши между северными славянскими племенами, германцами и разлагающимся Византийским Востоком, а кроме того – крайней смешанностью населения.
Первый толчок к насаждению интеллектуальной культуры в Польше был дан Болеславом Великим, призвавшим в 1008 году орден бенедиктинцев. Затем Казимир I вызвал и из Льежа многих французских ученых. В XII веке школы и библиотеки в стране процветали, а в XIII поляки не только являются студентами Падуанского, Болонского и Парижского университетов, но даже профессорами и ректорами, как Николай Краковский, Ян Грот и Пржеслав.
Спустя еще одно столетие в Польше уже являются собственные ученые: историки – Матиас Холева, Винцент Кадлубек, Мартин Полоний, и знаменитый математик Вителий.
В 1347 году основывается Краковский университет, первый на севере Европы; в 1364 году он уже считается одним из самых знаменитых, а спустя еще одно столетие польские доктора считаются первыми после болонских.
В ту же эпоху Григорий Саннок отличается как философ и натуралист, а Матвей Краковский диктует «Ars moriendi», напечатанное в Гарлеме в 1460 году.
Эразм Роттердамский в письме к Северино Буару называет Польшу «отечеством ученых». Говорят, что первой типографией в Европе была краковская, основанная в 1474 году, но вполне достоверно, что среди типографов, рассеянных по разным странам, встречалось много поляков. Как, например, можно указать на Адама в Неаполе (в 1478 году), Скражецкого в Вене и прочих.
Царствование двух Сигизмундов (1502–1622) было очень богато знаменитыми людьми, среди которых можно отметить Коперника и историка Яна Длугоша.
Образование проникало в самые низшие слои народа. Несмотря на шляхетские привилегии, каждый мог подниматься в высшие слои общества личными талантами: Клемент Юницкий, Дантиск, Кромер, Хозий были людьми низкого происхождения.
Юридические сочинения Бернарда Люблинского и Яна Пильзенского во многом сходятся с творениями Беккариа и Филаджери.
Бедность – результат постоянных войн и внутренних неурядиц – вместе с допущением иезуитов к школьному делу (при Сигизмунде III, в 1528 году) обусловили начало падения цивилизации в Польше, ускоренного политическими преследованиями и эмиграцией лучших людей. Но все же Сянчинский в своем «Словаре знаменитых людей Польши» насчитывает при Сигизмунде III 1149 знаменитых людей, 711 писателей, 110 полководцев.
Но падение мало-помалу усиливалось. При Владиславе III едва можно насчитать одного проповедника и одного поэта, Сербиновского.
В Польше, как в Афинах и во Флоренции, слишком высоко развитая гениальность выродилась в беспрестанные бунты.
Вообще интеллектуальная культура, если она преждевременна, слишком интенсивна и плохо направлена, оказывается вредной. Таким образом, и у нас, в Италии, в известную эпоху пасторальный классицизм, культ формы и классико-архаический патриотизм, проведенный иезуитами, немало содействовали подогреванию в душах молодых людей революционного настроения и ненависти к иностранцам. Даже и теперь классическое образование, мало культивируя нравственность и не представляя собой вспомогательного средства при борьбе за жизнь – каковым являются точные науки, – увеличивает число неудачников, то есть усиливает несоответствие между потребностями и возможностью их удовлетворения, что, конечно, не может не быть вечной угрозой общественному спокойствию.
Нигилисты. По мнению Шерера, одной из причин развития нигилизма в России была чрезмерная интеллектуальная культура женщин. В самом деле, если сначала русские девушки стремились поступать в гимназии и университеты, открытые для них Александром II, из любви к просвещению, то затем большая их часть стала поступать туда единственно ради моды, а те, которые шли исключительно по призванию, занялись изучением естественных наук и стали анархистками.
Этому содействовали, может быть, и причины этнические. Бурже доказывает, в самом деле, что пессимизм, порождаемый контрастом между действительностью и мечтами, навеянными преждевременной и чрезмерной интеллектуальной культурой, особенно сильно развивается у славян, азиатская кровь которых содействует безграничным полетам воображения.
Поэтому-то 15—18-летние девушки лучших фамилий, повинуясь инстинкту эмансипации, толпами бегали из дому, чтобы поступать в высшие учебные заведения, где братались со студентами, превращались в нигилисток и становились искательницами приключений.
Бабизм. Для народа нет ничего опаснее интеллектуальной культуры, противоречащей его традициям, тем более если она преждевременная и скороспелая. Это особенно ярко проявилось в Индии, где школы, управляемые англичанами и устроенные по европейскому образцу, развели бабистов, считающихся теперь тысячами. Они обезьянят европейскую интеллектуальную культуру, не понимая ее, а потому превратились в нечто умственно и нравственно дряблое, достойное презрения.
У бабистов слова заменяют идеи. Это слепые, окруженные цветами. Королева Англии, принц Уэльский и первый министр заменяют для них буддийскую троицу. Они позабыли свой язык, свою религию, литературу, утратили традиционную нравственность, не приобретя взамен ничего европейского, кроме слов, не имеющих значения.
Трусливые перед европейцами, которым дозволяют даже бить себя, бабисты грубо и деспотически относятся к другим индусам. Администрация Индии находится в их руках, но они надеются захватить в свои руки и правительство, для чего устраивают заговоры и бунты.
Бабисты представляют собой разительный контраст пандитам, индусам, воспитанным в национальных школах; последние отличаются серьезностью, благовоспитанностью и честностью. Нельзя не признать, что вице-король Индии, учредивший в этой стране европейские школы, оказал плохую услугу Англии, так как бабисты, ведущие теперь только устную и печатную пропаганду, рано или поздно устроят восстание в пользу России.
10) Печать и литература. Влияние вожаков революции и культуры ума было бы гораздо незначительнее, если бы ему не содействовала печать, которая теперь направляет общественное мнение и служить главным союзником современных агитаторов.
Благодаря ей энциклопедисты подготовили падение старого режима. Но и у них были предшественники, как, например: Мабли, Бриссо (которому приписывают изречение: «Собственность есть кража») и аббат Морелли, проповедовавший коммунизм в начале XVIII века. «Начиная с Евангелия, – говорит Бональд, – и кончая “Общественным договором”, революции всегда производились книгами. Маркс и Лассаль посеяли первые семена освобождения рабочих классов путем печати; тем же путем Герцен, Чернышевский и Бакунин начали борьбу с самодержавием в России. Точно таким же образом дарвинизм разрушил в науке последние остатки религиозных суеверий».
Если верить одному английскому писателю, то гражданская война Ирландии с Англией тоже опиралась на печать.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента