Я задумался над словами Фостера. Кусочек за кусочком он складывал мозаику прошлого, но она была ещё далеко не полной. У меня возникла идея:
— Послушайте, вы сказали, что очнулись тогда на столе регистратора сразу после восстановления памяти. А почему бы не попытаться повторить это восстановление сейчас? Конечно, если ваш мозг сможет выдержать такую нагрузку через столь короткий промежуток времени.
— Да, — резко поднявшись, сказал он. — Это — шанс. Пошли!
Я прошёл за ним из библиотеки в ту комнату, где валялись скелеты. Он с любопытством стал их осматривать.
— Стычка что надо, — прокомментировал я. — Целых три.
— Судя по всему, это комната, где я очнулся, — произнёс Фостер. — А вот люди, которых я увидел мёртвыми.
— Они и сейчас не очень живые, — заметил я. — Так как же насчёт регистратора?
Фостер подошёл к этой необычной кушетке, наклонился рядом с ней, но потом отрицательно закачал головой:
— Нет. Конечно, её здесь нет…
— Чего?
— Копии моей памяти, которая использовалась тогда для восстановления.
Вдруг я вспомнил о цилиндре, который прикарманил несколько часов назад. С непонятно почему забившимся сердцем я поднял его в зажатом кулаке вверх так же нетерпеливо-торжественно, как тянет руку ученик, когда знает правильный ответ:
— Этот?
Фостер лишь мельком взглянул на него.
— Нет, этот чист так же, как к другие, что выстроены там. — Он указал на полку на противоположной стене с цилиндрами, окрашенными под олово. — Это на случай, если срочно потребуется произвести запись. Заполненные же носители обычно кодируются цветными линиями.
— Этого и следовало ожидать, — сказал я. — Иначе все оказалось бы слишком уж просто. Нам, видно, суждено добираться до цели самым сложным путём. Да-а, нелегко будет найти под таким большим комодом пуговку от воротничка, но мы попытаемся.
— В том нет нужды. Я восстановлю своё прошлое, когда вернусь на Валлон. Там, в хранилищах, содержится копия памяти любого гражданина.
— Но ваша была здесь, с вами.
— Она — лишь вторая копия. Основная же всегда хранится в Окк-Хамилоте.
— Представляю, как вам хочется вернуться туда, — произнёс я. — Каким счастьем будет для вас попасть домой после стольких лет отсутствия! Кстати о годах. Вы можете сказать, как долго пробыли на Земле в отрыве от своих?
— Я потерял счёт дням уже давным-давно, — ответил Фостер. — Я мог бы сказать лишь очень приблизительно.
— Ну и сколько примерно? — продолжал настаивать я.
— С того времени, как я покинул этот корабль, Лиджен, — произнёс он, — прошло три тысячи лет.
— Мне очень жаль, что наша команда распадается, — признался я. — Я уже почти начал привыкать к роли бестолкового ученика. Мне будет вас не хватать, Фостер.
— Полетим со мной на Валлон, — предложил он.
Мы стояли в наблюдательной рубке, глядя на залитую светом поверхность Земли в тридцати тысячах миль от нас. Ниже её, подобно вырезанной из картона игрушке, висел мертвенно-бледный диск луны.
— Как бы то ни было, спасибо вам, дружище, — промолвил я. — Конечно, хотелось бы посмотреть на эти ваши другие миры, но боюсь, что в конце концов от этого останется только сожалеете. Что толку дарить эскимосу телевизор? Буду я торчать на Валлоне и чахнуть по дому, по этим изнурённым людям, по этим мерзким запахам и по всему прочему.
— Когда-нибудь вы сможете вернуться.
— Насколько я разбираюсь в путешествиях на кораблях, подобных сему, я вернусь назад не ранее чем через пару столетий, хотя продолжительность самой дороги мне покажется всего лишь в несколько недель. А я бы хотел прожить свою жизнь здесь, среди людей, которых знаю, в мире, с которым сросся. В нем есть свои недостатки, но это мой дом.
— Тогда, — с сожалением сказал Фостер, — я больше ничего не могу сделать, чтобы вознаградить вас за вашу терпимость и выразить вам свою благодарность.
— Ну, кое-что всё-таки можете, — сказал я, — Позвольте мне взять спасательный модуль и набить его кое-каким добром из библиотеки, несколькими камешками из хранилища и парочкой небольших механических безделушек. Думаю, что я смогу продать их так, что выровняю свою пошатнувшуюся экономику, а может быть, даже обеспечу себя на всю жизнь. Я ведь, как вы выразились, материалист.
— Как хотите, — ответил Фостер. — Берите всё, что пожелаете.
— Когда я вернусь назад, — продолжал я, — то сделаю ещё кое-что: расчищу вход в туннель ровно настолько, чтобы туда могла пролезть термитная бомба. Если, конечно, станция ещё не обнаружена.
— Насколько я могу судить по сдержанному характеру местного населения, эта тайна сохранится ещё, по меньшей мере, три поколения.
— Я посажу модуль в глухом месте, чтоб его не засёк радар, — рассуждал я. — Время пока подходящее. А то ещё несколько лет и такое станет невозможным.
— Да. И этот корабль будет обнаружен, несмотря на его противорадиолокационные экраны, — добавил Фостер.
Я взглянул на огромный гладкий шар, сияющий среди абсолютной тьмы. На поверхности Тихого океана играло яркое отражение солнца.
— Мне кажется, там внизу я вижу отличный островок, то, что надо, — разошёлся я. — Ну а если он не подойдёт, остаётся ещё миллион других для выбора.
— А вы изменились, Лиджен, — заметил Фостер. — Сейчас вы разговариваете как человек, в котором есть много joie de vivre [2].
— Мне всегда казалось, что я — один из тех парней, которым всегда не везёт, — ответил я. — Но стоя здесь и глядя на весь мир, я почувствовал что-то такое, отчего подобные мысли начинают казаться глупыми, Там внизу есть всё, что нужно человеку, чтобы поймать свою удачу… даже если у него нет запаса товаров на продажу.
— В каждом мире свои правила жизни, — произнёс Фостер, — в одном сложнее, в другом проще. Но столкнуться с вашей реальностью — это настоящий вызов.
— Я… и Вселенная, — провозгласил я. — Да на таком фоне и неудачник буде, выглядеть красавцем.
И повернулся к Фостеру:
— Мы находимся на орбите с периодом обращения десять часов. Пора приступать к делу. Я хочу посадить модуль в южной части Южной Америки — там есть одно место, где можно разгрузиться без необходимости отвечать кое-кому на множество вопросов.
— В вашем распоряжении есть несколько часов до наиболее подходящего момента старта, — сказал Фостер. — Не надо торопиться.
— Может, и не надо, — заметил я, — но у меня много дел…
Я в последний раз взглянул на величественную планету на обзорном экране:
— …и мне не терпится начать…
ГЛАВА VIII
ГЛАВА IX
— Послушайте, вы сказали, что очнулись тогда на столе регистратора сразу после восстановления памяти. А почему бы не попытаться повторить это восстановление сейчас? Конечно, если ваш мозг сможет выдержать такую нагрузку через столь короткий промежуток времени.
— Да, — резко поднявшись, сказал он. — Это — шанс. Пошли!
Я прошёл за ним из библиотеки в ту комнату, где валялись скелеты. Он с любопытством стал их осматривать.
— Стычка что надо, — прокомментировал я. — Целых три.
— Судя по всему, это комната, где я очнулся, — произнёс Фостер. — А вот люди, которых я увидел мёртвыми.
— Они и сейчас не очень живые, — заметил я. — Так как же насчёт регистратора?
Фостер подошёл к этой необычной кушетке, наклонился рядом с ней, но потом отрицательно закачал головой:
— Нет. Конечно, её здесь нет…
— Чего?
— Копии моей памяти, которая использовалась тогда для восстановления.
Вдруг я вспомнил о цилиндре, который прикарманил несколько часов назад. С непонятно почему забившимся сердцем я поднял его в зажатом кулаке вверх так же нетерпеливо-торжественно, как тянет руку ученик, когда знает правильный ответ:
— Этот?
Фостер лишь мельком взглянул на него.
— Нет, этот чист так же, как к другие, что выстроены там. — Он указал на полку на противоположной стене с цилиндрами, окрашенными под олово. — Это на случай, если срочно потребуется произвести запись. Заполненные же носители обычно кодируются цветными линиями.
— Этого и следовало ожидать, — сказал я. — Иначе все оказалось бы слишком уж просто. Нам, видно, суждено добираться до цели самым сложным путём. Да-а, нелегко будет найти под таким большим комодом пуговку от воротничка, но мы попытаемся.
— В том нет нужды. Я восстановлю своё прошлое, когда вернусь на Валлон. Там, в хранилищах, содержится копия памяти любого гражданина.
— Но ваша была здесь, с вами.
— Она — лишь вторая копия. Основная же всегда хранится в Окк-Хамилоте.
— Представляю, как вам хочется вернуться туда, — произнёс я. — Каким счастьем будет для вас попасть домой после стольких лет отсутствия! Кстати о годах. Вы можете сказать, как долго пробыли на Земле в отрыве от своих?
— Я потерял счёт дням уже давным-давно, — ответил Фостер. — Я мог бы сказать лишь очень приблизительно.
— Ну и сколько примерно? — продолжал настаивать я.
— С того времени, как я покинул этот корабль, Лиджен, — произнёс он, — прошло три тысячи лет.
— Мне очень жаль, что наша команда распадается, — признался я. — Я уже почти начал привыкать к роли бестолкового ученика. Мне будет вас не хватать, Фостер.
— Полетим со мной на Валлон, — предложил он.
Мы стояли в наблюдательной рубке, глядя на залитую светом поверхность Земли в тридцати тысячах миль от нас. Ниже её, подобно вырезанной из картона игрушке, висел мертвенно-бледный диск луны.
— Как бы то ни было, спасибо вам, дружище, — промолвил я. — Конечно, хотелось бы посмотреть на эти ваши другие миры, но боюсь, что в конце концов от этого останется только сожалеете. Что толку дарить эскимосу телевизор? Буду я торчать на Валлоне и чахнуть по дому, по этим изнурённым людям, по этим мерзким запахам и по всему прочему.
— Когда-нибудь вы сможете вернуться.
— Насколько я разбираюсь в путешествиях на кораблях, подобных сему, я вернусь назад не ранее чем через пару столетий, хотя продолжительность самой дороги мне покажется всего лишь в несколько недель. А я бы хотел прожить свою жизнь здесь, среди людей, которых знаю, в мире, с которым сросся. В нем есть свои недостатки, но это мой дом.
— Тогда, — с сожалением сказал Фостер, — я больше ничего не могу сделать, чтобы вознаградить вас за вашу терпимость и выразить вам свою благодарность.
— Ну, кое-что всё-таки можете, — сказал я, — Позвольте мне взять спасательный модуль и набить его кое-каким добром из библиотеки, несколькими камешками из хранилища и парочкой небольших механических безделушек. Думаю, что я смогу продать их так, что выровняю свою пошатнувшуюся экономику, а может быть, даже обеспечу себя на всю жизнь. Я ведь, как вы выразились, материалист.
— Как хотите, — ответил Фостер. — Берите всё, что пожелаете.
— Когда я вернусь назад, — продолжал я, — то сделаю ещё кое-что: расчищу вход в туннель ровно настолько, чтобы туда могла пролезть термитная бомба. Если, конечно, станция ещё не обнаружена.
— Насколько я могу судить по сдержанному характеру местного населения, эта тайна сохранится ещё, по меньшей мере, три поколения.
— Я посажу модуль в глухом месте, чтоб его не засёк радар, — рассуждал я. — Время пока подходящее. А то ещё несколько лет и такое станет невозможным.
— Да. И этот корабль будет обнаружен, несмотря на его противорадиолокационные экраны, — добавил Фостер.
Я взглянул на огромный гладкий шар, сияющий среди абсолютной тьмы. На поверхности Тихого океана играло яркое отражение солнца.
— Мне кажется, там внизу я вижу отличный островок, то, что надо, — разошёлся я. — Ну а если он не подойдёт, остаётся ещё миллион других для выбора.
— А вы изменились, Лиджен, — заметил Фостер. — Сейчас вы разговариваете как человек, в котором есть много joie de vivre [2].
— Мне всегда казалось, что я — один из тех парней, которым всегда не везёт, — ответил я. — Но стоя здесь и глядя на весь мир, я почувствовал что-то такое, отчего подобные мысли начинают казаться глупыми, Там внизу есть всё, что нужно человеку, чтобы поймать свою удачу… даже если у него нет запаса товаров на продажу.
— В каждом мире свои правила жизни, — произнёс Фостер, — в одном сложнее, в другом проще. Но столкнуться с вашей реальностью — это настоящий вызов.
— Я… и Вселенная, — провозгласил я. — Да на таком фоне и неудачник буде, выглядеть красавцем.
И повернулся к Фостеру:
— Мы находимся на орбите с периодом обращения десять часов. Пора приступать к делу. Я хочу посадить модуль в южной части Южной Америки — там есть одно место, где можно разгрузиться без необходимости отвечать кое-кому на множество вопросов.
— В вашем распоряжении есть несколько часов до наиболее подходящего момента старта, — сказал Фостер. — Не надо торопиться.
— Может, и не надо, — заметил я, — но у меня много дел…
Я в последний раз взглянул на величественную планету на обзорном экране:
— …и мне не терпится начать…
ГЛАВА VIII
Я сидел на террасе, наблюдая, как солнце погружается в море, и думая о Фостере, который находился где-то там, за пурпуром далёкого горизонта, и наконец возвращался домой на корабле, который прождал его три тысячи лет. Было странно представлять себя на его месте, летящим почти со скоростью света. Для него прошло всего несколько дней, а для меня — три года… три коротких года, которыми я очень удачно воспользовался.
Самое тяжёлое время меня ожидало в первые несколько месяцев после того, как я посадил модуль в каньоне пустынной местности к югу от небольшого перуанского города под названием Иценка. Я проторчал у модуля целую неделю, чтобы убедиться, что вокруг не соберутся бдительные граждане со своими полезными советами и затруднительными для меня вопросами. Затем, увязав в узелок несколько тщательно отобранных образцов товара для начала своей новой карьеры, я доехал на попутных до города. Две недели мне пришлось вкалывать, врать, мошенничать или упрашивать, чтобы добраться до портового города Калао, и ещё неделю, чтобы пристроиться палубным матросом на банановоз, направляющийся в сторону моего дома. В Тампе я смылся на берег и, не привлекая особого внимания, добрался до Майами. Насколько я понял, полиция уже потеряла ко мне интерес.
Моё появление не вызвало восторга у моей старой подружки, сеньориты тяжёлой весовой категории. Тем не менее, она помогла мне устроиться, и я приступил к реализации плана обратить мои сувениры в деньги.
Я захватил с собой из модуля полный карман маленьких серых пластинок, смахивающих на кости домино, но в действительности представляющих собой фильмы, и к ним маленький проектор. Но я не думал их продавать. Я договорился со старым знакомым из числа деловых людей снять фильм для частного показа, пообещав при этом очень низкие затраты. Установив проектор, я принялся крутить свои фильмы, а он переснимал их на 35-миллиметровую плёнку. Я сказал ему, что вывез эти фильмы контрабандой из Восточной Германии. О фрицах он был невысокого мнения, но ему пришлось отдать должное их техническому мастерству: комбинированные съёмки были просто сногсшибательными. Особенно ему нравился фильм, который я назвал “Охота на мамонта”.
В общей сложности у меня было двенадцать фильмов. Сделав незначительные редакторские сокращения и добавив титры с комментариями, мы получили динамичные короткометражные сюжеты по двадцать минут каждый. Мой компаньон вышел на своего друга в Нью-Йорке, который занимался распространением кинопродукции, и после осторожной полемики по поводу условий контракта мы заключили сделку на сто тысяч долларов за все двенадцать роликов с возможностью продажи следующей дюжины по такой же цене.
Через неделю после также осторожного пробного показа фильмов в провинциальных кинотеатрах в окрестностях Байонна, штат Нью-Джерси, мне, без всяких вопросов предложили полмиллиона за следующую партию. Пообещав ему проценты, я оставил своего приятеля Майка улаживать детали, а сам отправился назад в Иценку.
Модуль был на том же месте, где я его оставил. Степень вероятности, что его случайно найдут, была ничтожно малой, так что он мог спокойно торчать здесь ещё лет пятьдесят.
Команде, которую я привёл с собой, я объяснил, что это макет ракетного корабля, являющийся реквизитом для фильма, который я снимаю. Я позволил им все облазить, чтобы они сбросили давление любопытства в своих головах. Общее мнение было таково: этой штукой никого не проведёшь — ни хвостового оперения, ни лучевых пушек, а приборная панель — вообще курам на смех. Ко поскольку я им платил, они принялись воздвигать систему маскировочных сетей (в соответствии с моим сценарием) и сгружать мои товары.
Спустя год после возвращения домой, я уже имел собственный остров — квадратную милю суши с идеальным климатом в пятнадцати милях от побережья Перу — и дом, в котором архитектор учёл каждый мой каприз, чем заслуженно заработал себе целое состояние. Самый верхний этаж дома — по сути дела башня — был чем-то вроде огромного сейфа. Именно там я хранил свой запас товаров. Я распродал большую часть из тех примерно ста фильмов, которые прихватил, расставаясь с Фостером. Но у меня ещё оставалось много другого товара. Сам проектор был весьма дорогой вещью: его автономная система питания преобразовывала ядерную энергию в свет с эффективностью в 99 процентов. Он последовательно сканировал “плёнку” по молекулярным слоям и проецировал непрерывную картину — не то, что наши мигалки по 16 кадров в секунду. Цвет и звук были совсем как в жизни, так что мой дистрибьютор иногда жаловался мне, что при пересъёмке на самую лучшую плёнку фирмы “Текниколор” цвет изображения казался каким-то блеклым.
Принцип работы проектора был до сих пор абсолютно неизвестным и, по крайней мере, теоретически значительно превышал уровень понимания наших физиков. Но практическое его применение было проще простого. Я рассчитал, что при наличии нужных связей в научных кругах, которые помогли бы мне внедрить эту систему, я быстро налажу индустрию и она принесёт миллиардные доходы. Я уже выпустил на рынок несколько своих штучек: прочную бумагу для изготовления рубашек и белья, химический состав, от которого зубы делались белыми, как свежевыпавший снег, переливающийся всеми цветами художественных красок. С теми знаниями, что я почерпнул из своих етержней-памяток 3я владел технологиями для целой сотни новых индустрии. Но всё равно мои возможности были бы далеко не исчерпаны.
Большую часть года я провёл, разъезжав по свету и получая все то, что может дать человеку свобода, помноженная на доллары. Следующий год я посвятил обустройству острова, покупке картин, ковров, серебра для дома… и концертного рояля — когда первоначальное опьянение экономической свободой у меня прошло, я снова стал наслаждаться музыкой.
В течение шести месяцев я держал собственного спортивного тренера на полной ставке; он круглосуточно следил за режимом моего питания, сна и за выполнением всех придуманных мм атлетических упражнений, которые только могло перенести моё бедное тело, В конце курса занятий я приобрёл отличную форму, а от моего тренера осталась одна лишь тень. Я стал искать новое хобби.
Но сейчас, по прошествии трех лет, началось то, от чего я зарекался: меня стала доставать скука — болезнь всех богатых бездельников. Мечтать о богатстве и иметь его — совершенно разные вещи. И я начал вспоминать почти с ностальгией старые крутые времена, когда каждый день был приключением; то с полицейскими, то с голодным желудком, то с неутолёнными желаниями.
Конечно, нельзя сказать, что от богатства я особенно страдал. Развалясь в удобном кресле, я отдыхал после целого дня, проведённого на рыбалке или за скромным обедом с шатобрианом. Я курил тонкую сигару, скрученную виртуозом своего дела из листьев лучшего в мире табака, и наслаждался прекрасной музыкой в таком звучаний, какое могла обеспечить самая качественная аппаратура стоимостью в тысячи долларов. А окружавшую меня местность, хоть она и была бесплатной, можно было бы оценить в миллион долларов за минуту созерцания. Потом я прогуляюсь к эллингу, заведу свой катер с мотором фирмы “Роллс-Ройс” и поплыву на большую землю. Там я пересяду в свой “кадиллак” с откидным верхом и поеду в город, где высокая брюнетка из Стокгольма ждёт, чтобы я сводил её в кино. Моя постоянная подружка была трудолюбивой секретаршей в электронной фирме.
Я докурил свою сигару и подался вперёд, чтобы бросить окурок в большую серебряную пепельницу, но тут что-то далёкое на красной от заходящего солнца морской глади привлекло моё внимание, Я прищурился и попробовал разглядеть, что это такое, затем сходил в дом и вернулся с мощным биноклем. Наведя резкость, я стал изучать тёмную точку, которая уже чётко вырисовывалась на фоне неба. Прямо к моему острову шёл тяжёлый моторный катер.
Я наблюдал, как он приближается, разворачивается у бетонного пирса длиной в сто футов — его явыстроил за волноломом — и причаливает бортом под рокот мощных двигателей. Потом двигатели смолкли, и в наступившей тишине катер закачался у пирса. Я изучал его серо-голубой корпус и неприметный флаг на корме. На баке стояли два палубных орудия, а по бортам размещались четыре пусковых устройства, заряженные торпедами. Но все железо катера не оставило у меня и половины того впечатления, которое произвели шеренги выстроившихся на палубе солдат в касках.
Я продолжал наблюдать. Солдаты сошли на пирс и построились двумя отделениями. Я насчитал 48 солдат и двух офицеров. До меня донёсся слабни звук отрывистых команд, и колонна двинулась по мощёной дороге, извивающейся среди высаженных королевских пальм и кустов китайской розы, к широкой подъездной аллее, которая плавно заворачивала к моему дому. Они остановились, повернулись по команде налево и замерли по стойке “смирно”. По аллее, стараясь выглядеть естественно, насколько позволяли обстоятельства, поднялись два офицера в парадной форме и толстый, коротконогий штатский с “дипломатом” в руке. Они остановились у подножия широкой мраморной лестницы, ведущей к крыльцу.
Возглавляющий группу военный — по званию не менее, чем бригадный генерал, — глянул вверх и спросил:
— Разрешите подняться, сэр?
Я обвёл взглядом молчаливые шеренги, выстроившиеся у начала аллеи, и сказал:
— Если ребята хотят попить водички, сержант, скажите им, чтобы шли сюда.
— Я — генерал Смейл, — поправил он меня, — Это — полковник сухопутных войск Перу Санчес, — он указал на второго военного, — и мистер Пруффи из посольства США в Лиме.
— Привет, мистер Пруффи, — произнёс я. — Привет, мистер Санчес. Привет..
— Этот… гм… визит носит официальный характер, мистер Лиджен, — начал генерал, — по делу чрезвычайной важности, затрагивающему безопасность вашей страны.
— О’кей, генерал, — сказал я. — Поднимайтесь сюда. В чем дело? Может, вы, ребята, начали новую войну, а?
Они гуськом поднялись на террасу, потоптались немного, пожали мне руку и робко расселись по стульям. Пруффи поставил “дипломат” себе на колени.
— Если хотите, можете положить свои сэндвичи на стал, мистер Пруффи, — предложил я. Он моргнул и сжал в руках свей “дипломат” ещё крепче.
Я предложил всем изготовленные по моему заказу, сигары. Пруффи сильно удивился, Смейл отказался, а Санчес взял три.
— Я прибыл сюда, — сказал генерал, — чтобы задать вам, мистер Лиджен, несколько вопросов. Мистер Пруффи представляет Государственный департамент в качестве заинтересованной стороны, а полковник Санчес…
— Ладно, не рассказывайте, — оборвал его я. — Он представляет правительство Перу. Вот я почему-то не спрашиваю вас, что делает вооружённый отряд американских войск на перуанской земле.
— Послушайте, — встрял Пруффи, — я не думаю…
— Я вам абсолютно верю, — заткнул его я. — Так в чём же дело, Смейл?
— Я перейду сразу к сути, — сказал он. — На протяжении некоторою времени органы безопасности и расследования при правительстве США собирали данные по делу, которое за неимением более подходящего варианта было названо “Марсиане”. — Смейл, извиняясь, кашлянул. — Немногим более трех дет назад, — продолжал он, — неопознанный летающий объект…
— Вы интересуетесь летающими тарелками, генерал? — спросил я.
— Ни в коем случае, — отрезал тот. — Объект наблюдался несколькими радиолокационными станциями при его снижении с чрезвычайно больших высот. Он приземлился… — Генерал замялся.
— Только не говорите, что вы забрались сюда, в такую даль для того, чтобы сообщить мне, что этого вы сказать не можете, — произнёс я.
— …в одном из районов в Англии, — закончил генерал. — Для изучения этого объекта были направлены американские самолёты. Но прежде, чем они смогли его идентифицировать, объект взлетел, разогнался до огромной скорости и был потерян средствами слежения на высоте нескольких сот миль.
— А я думал, что ваши радиолокационные станции лучше, — заметил я. — Программа искусственных спутников…
— У нас не было в наличии никакой специальной аппаратуры, — ответил Смейл. — В результате активного расследования установлено, что два неизвестных — возможно, американцы — побывали там всего за несколько часов до этого… э-э… посещения.
Я кивнул, представив в какую скверную ситуацию мог бы попасть, если бы отправился туда затем, чтобы сунуть в шахту бомбу и уничтожить тот маяк. Сейчас там набилось секретных агентов в штатском как незамужних девиц на похоронах кинозвезды. Ну и пусть. Главное, что они ничего не нашли, Взрывы ракет обрушили туннель, а само подземное сооружение, видимо, было построено из неметаллических материалов, на которые не реагировали технические средства обнаружения. У меня даже мелькнула мысль, что в мире, откуда прибыл Фостер, металл — уже давно пройденный этап.
— Несколько месяцев спустя, — продолжал Смейл, — в США начала демонстрироваться целая серия довольно любопытных короткометражных фильмов, В них были представлены сцены, характеризующие условия существования на других планетах, а также древние и даже доисторические события, происходившие здесь, на Земле. Фильмы предварялись комментарием, будто все отснятое отражает лишь предположения науки о том, что могут представлять собой отдалённые миры. Эти фильмы привлекли внимание широкой публики и, кроме нескольких исключений, били высоко оценены учёными за свою правдивость.
— Я всегда восхищался умно сработанными подделками, — вставил я. — А такая актуальная тема, как путешествия в космосе…
— Техническое исполнение фильмов признано превосходным, но в одном из них была отмечена непростительная погрешность, — продолжал Смейл. — Там демонстрировался вид нашей планеты из космоса: Земля на фоне россыпи звёзд. Изучение созвездий астрономами позволило быстро определить “дату” этой сцены — приблизительно 7000 год до нашей эры. Как ни странно, центр северной полярной шапки находился в заливе Гудзон. Признаков южной полярной шапки вообще не было. Континент Антарктиды оказался на широте около тридцати градусов абсолютно свободным ото льда.
Я смотрел на него и ждал продолжения.
— Так вот, результаты совсем недавних исследований подтвердили, что 9000 лет назад Северный полюс действительно находился в заливе Гудзон, — сказал Смейл. — А Антарктида в самом деле была свободной ото льда.
— Ну, эта идея обсуждалась уже давно, — заявил я. — Существовала теория…
— Кроме того, есть сомнения относительно изображений Марса, — продолжал генерал. — Аэрофотоснимки “каналов” были признаны очень искусными.
Он повернулся к Пруффи, который открыл свой “дипломат” и передал ему две фотографии.
— Вот — эпизод, взятый из фильма, — сказал Смейл. Это был цветной кадр 8ґ10, запечатлевший на фоне черно-синего горизонта ряд насыпей, занесённых розоватой пылью.
Рядом с первым Смейл положил другой снимок:
— А этот сделан автоматическими камерами во время успешного полёта нашего зонда к Марсу в прошлом году.
Я взглянул на них. Второй снимок выглядел нерезким с заметным сдвигом цветовой гаммы в сторону синего, но перепутать ландшафт было невозможно, Слой пыли, конечно, толще, угол съёмки — другой, но насыпи — те же.
— Тем временем, — упорно продолжал бубнить Смейл, — на рынке появился ряд необычных изделий. И химики, и физики были поражены теоретической основой технологий, использованных при их изготовлении., Один из этих продуктов — неизвестный доселе вид красителя — основывался на абсолютно новой концепции в кристаллографии.
— Прогресс, — заметил я. — Знаете, когда я был ещё маленьким…
— Нам пришлось распутать чрезвычайно сложный след, — продолжал Смейл. — В конце концов мы обнаружили, что все эти любопытные сведения, которые содержатся в папке под заголовком “Марсиане”, имеют только один общий знаменатель. И этим знаменателем, мистер Лиджен, являетесь вы.
Самое тяжёлое время меня ожидало в первые несколько месяцев после того, как я посадил модуль в каньоне пустынной местности к югу от небольшого перуанского города под названием Иценка. Я проторчал у модуля целую неделю, чтобы убедиться, что вокруг не соберутся бдительные граждане со своими полезными советами и затруднительными для меня вопросами. Затем, увязав в узелок несколько тщательно отобранных образцов товара для начала своей новой карьеры, я доехал на попутных до города. Две недели мне пришлось вкалывать, врать, мошенничать или упрашивать, чтобы добраться до портового города Калао, и ещё неделю, чтобы пристроиться палубным матросом на банановоз, направляющийся в сторону моего дома. В Тампе я смылся на берег и, не привлекая особого внимания, добрался до Майами. Насколько я понял, полиция уже потеряла ко мне интерес.
Моё появление не вызвало восторга у моей старой подружки, сеньориты тяжёлой весовой категории. Тем не менее, она помогла мне устроиться, и я приступил к реализации плана обратить мои сувениры в деньги.
Я захватил с собой из модуля полный карман маленьких серых пластинок, смахивающих на кости домино, но в действительности представляющих собой фильмы, и к ним маленький проектор. Но я не думал их продавать. Я договорился со старым знакомым из числа деловых людей снять фильм для частного показа, пообещав при этом очень низкие затраты. Установив проектор, я принялся крутить свои фильмы, а он переснимал их на 35-миллиметровую плёнку. Я сказал ему, что вывез эти фильмы контрабандой из Восточной Германии. О фрицах он был невысокого мнения, но ему пришлось отдать должное их техническому мастерству: комбинированные съёмки были просто сногсшибательными. Особенно ему нравился фильм, который я назвал “Охота на мамонта”.
В общей сложности у меня было двенадцать фильмов. Сделав незначительные редакторские сокращения и добавив титры с комментариями, мы получили динамичные короткометражные сюжеты по двадцать минут каждый. Мой компаньон вышел на своего друга в Нью-Йорке, который занимался распространением кинопродукции, и после осторожной полемики по поводу условий контракта мы заключили сделку на сто тысяч долларов за все двенадцать роликов с возможностью продажи следующей дюжины по такой же цене.
Через неделю после также осторожного пробного показа фильмов в провинциальных кинотеатрах в окрестностях Байонна, штат Нью-Джерси, мне, без всяких вопросов предложили полмиллиона за следующую партию. Пообещав ему проценты, я оставил своего приятеля Майка улаживать детали, а сам отправился назад в Иценку.
Модуль был на том же месте, где я его оставил. Степень вероятности, что его случайно найдут, была ничтожно малой, так что он мог спокойно торчать здесь ещё лет пятьдесят.
Команде, которую я привёл с собой, я объяснил, что это макет ракетного корабля, являющийся реквизитом для фильма, который я снимаю. Я позволил им все облазить, чтобы они сбросили давление любопытства в своих головах. Общее мнение было таково: этой штукой никого не проведёшь — ни хвостового оперения, ни лучевых пушек, а приборная панель — вообще курам на смех. Ко поскольку я им платил, они принялись воздвигать систему маскировочных сетей (в соответствии с моим сценарием) и сгружать мои товары.
Спустя год после возвращения домой, я уже имел собственный остров — квадратную милю суши с идеальным климатом в пятнадцати милях от побережья Перу — и дом, в котором архитектор учёл каждый мой каприз, чем заслуженно заработал себе целое состояние. Самый верхний этаж дома — по сути дела башня — был чем-то вроде огромного сейфа. Именно там я хранил свой запас товаров. Я распродал большую часть из тех примерно ста фильмов, которые прихватил, расставаясь с Фостером. Но у меня ещё оставалось много другого товара. Сам проектор был весьма дорогой вещью: его автономная система питания преобразовывала ядерную энергию в свет с эффективностью в 99 процентов. Он последовательно сканировал “плёнку” по молекулярным слоям и проецировал непрерывную картину — не то, что наши мигалки по 16 кадров в секунду. Цвет и звук были совсем как в жизни, так что мой дистрибьютор иногда жаловался мне, что при пересъёмке на самую лучшую плёнку фирмы “Текниколор” цвет изображения казался каким-то блеклым.
Принцип работы проектора был до сих пор абсолютно неизвестным и, по крайней мере, теоретически значительно превышал уровень понимания наших физиков. Но практическое его применение было проще простого. Я рассчитал, что при наличии нужных связей в научных кругах, которые помогли бы мне внедрить эту систему, я быстро налажу индустрию и она принесёт миллиардные доходы. Я уже выпустил на рынок несколько своих штучек: прочную бумагу для изготовления рубашек и белья, химический состав, от которого зубы делались белыми, как свежевыпавший снег, переливающийся всеми цветами художественных красок. С теми знаниями, что я почерпнул из своих етержней-памяток 3я владел технологиями для целой сотни новых индустрии. Но всё равно мои возможности были бы далеко не исчерпаны.
Большую часть года я провёл, разъезжав по свету и получая все то, что может дать человеку свобода, помноженная на доллары. Следующий год я посвятил обустройству острова, покупке картин, ковров, серебра для дома… и концертного рояля — когда первоначальное опьянение экономической свободой у меня прошло, я снова стал наслаждаться музыкой.
В течение шести месяцев я держал собственного спортивного тренера на полной ставке; он круглосуточно следил за режимом моего питания, сна и за выполнением всех придуманных мм атлетических упражнений, которые только могло перенести моё бедное тело, В конце курса занятий я приобрёл отличную форму, а от моего тренера осталась одна лишь тень. Я стал искать новое хобби.
Но сейчас, по прошествии трех лет, началось то, от чего я зарекался: меня стала доставать скука — болезнь всех богатых бездельников. Мечтать о богатстве и иметь его — совершенно разные вещи. И я начал вспоминать почти с ностальгией старые крутые времена, когда каждый день был приключением; то с полицейскими, то с голодным желудком, то с неутолёнными желаниями.
Конечно, нельзя сказать, что от богатства я особенно страдал. Развалясь в удобном кресле, я отдыхал после целого дня, проведённого на рыбалке или за скромным обедом с шатобрианом. Я курил тонкую сигару, скрученную виртуозом своего дела из листьев лучшего в мире табака, и наслаждался прекрасной музыкой в таком звучаний, какое могла обеспечить самая качественная аппаратура стоимостью в тысячи долларов. А окружавшую меня местность, хоть она и была бесплатной, можно было бы оценить в миллион долларов за минуту созерцания. Потом я прогуляюсь к эллингу, заведу свой катер с мотором фирмы “Роллс-Ройс” и поплыву на большую землю. Там я пересяду в свой “кадиллак” с откидным верхом и поеду в город, где высокая брюнетка из Стокгольма ждёт, чтобы я сводил её в кино. Моя постоянная подружка была трудолюбивой секретаршей в электронной фирме.
Я докурил свою сигару и подался вперёд, чтобы бросить окурок в большую серебряную пепельницу, но тут что-то далёкое на красной от заходящего солнца морской глади привлекло моё внимание, Я прищурился и попробовал разглядеть, что это такое, затем сходил в дом и вернулся с мощным биноклем. Наведя резкость, я стал изучать тёмную точку, которая уже чётко вырисовывалась на фоне неба. Прямо к моему острову шёл тяжёлый моторный катер.
Я наблюдал, как он приближается, разворачивается у бетонного пирса длиной в сто футов — его явыстроил за волноломом — и причаливает бортом под рокот мощных двигателей. Потом двигатели смолкли, и в наступившей тишине катер закачался у пирса. Я изучал его серо-голубой корпус и неприметный флаг на корме. На баке стояли два палубных орудия, а по бортам размещались четыре пусковых устройства, заряженные торпедами. Но все железо катера не оставило у меня и половины того впечатления, которое произвели шеренги выстроившихся на палубе солдат в касках.
Я продолжал наблюдать. Солдаты сошли на пирс и построились двумя отделениями. Я насчитал 48 солдат и двух офицеров. До меня донёсся слабни звук отрывистых команд, и колонна двинулась по мощёной дороге, извивающейся среди высаженных королевских пальм и кустов китайской розы, к широкой подъездной аллее, которая плавно заворачивала к моему дому. Они остановились, повернулись по команде налево и замерли по стойке “смирно”. По аллее, стараясь выглядеть естественно, насколько позволяли обстоятельства, поднялись два офицера в парадной форме и толстый, коротконогий штатский с “дипломатом” в руке. Они остановились у подножия широкой мраморной лестницы, ведущей к крыльцу.
Возглавляющий группу военный — по званию не менее, чем бригадный генерал, — глянул вверх и спросил:
— Разрешите подняться, сэр?
Я обвёл взглядом молчаливые шеренги, выстроившиеся у начала аллеи, и сказал:
— Если ребята хотят попить водички, сержант, скажите им, чтобы шли сюда.
— Я — генерал Смейл, — поправил он меня, — Это — полковник сухопутных войск Перу Санчес, — он указал на второго военного, — и мистер Пруффи из посольства США в Лиме.
— Привет, мистер Пруффи, — произнёс я. — Привет, мистер Санчес. Привет..
— Этот… гм… визит носит официальный характер, мистер Лиджен, — начал генерал, — по делу чрезвычайной важности, затрагивающему безопасность вашей страны.
— О’кей, генерал, — сказал я. — Поднимайтесь сюда. В чем дело? Может, вы, ребята, начали новую войну, а?
Они гуськом поднялись на террасу, потоптались немного, пожали мне руку и робко расселись по стульям. Пруффи поставил “дипломат” себе на колени.
— Если хотите, можете положить свои сэндвичи на стал, мистер Пруффи, — предложил я. Он моргнул и сжал в руках свей “дипломат” ещё крепче.
Я предложил всем изготовленные по моему заказу, сигары. Пруффи сильно удивился, Смейл отказался, а Санчес взял три.
— Я прибыл сюда, — сказал генерал, — чтобы задать вам, мистер Лиджен, несколько вопросов. Мистер Пруффи представляет Государственный департамент в качестве заинтересованной стороны, а полковник Санчес…
— Ладно, не рассказывайте, — оборвал его я. — Он представляет правительство Перу. Вот я почему-то не спрашиваю вас, что делает вооружённый отряд американских войск на перуанской земле.
— Послушайте, — встрял Пруффи, — я не думаю…
— Я вам абсолютно верю, — заткнул его я. — Так в чём же дело, Смейл?
— Я перейду сразу к сути, — сказал он. — На протяжении некоторою времени органы безопасности и расследования при правительстве США собирали данные по делу, которое за неимением более подходящего варианта было названо “Марсиане”. — Смейл, извиняясь, кашлянул. — Немногим более трех дет назад, — продолжал он, — неопознанный летающий объект…
— Вы интересуетесь летающими тарелками, генерал? — спросил я.
— Ни в коем случае, — отрезал тот. — Объект наблюдался несколькими радиолокационными станциями при его снижении с чрезвычайно больших высот. Он приземлился… — Генерал замялся.
— Только не говорите, что вы забрались сюда, в такую даль для того, чтобы сообщить мне, что этого вы сказать не можете, — произнёс я.
— …в одном из районов в Англии, — закончил генерал. — Для изучения этого объекта были направлены американские самолёты. Но прежде, чем они смогли его идентифицировать, объект взлетел, разогнался до огромной скорости и был потерян средствами слежения на высоте нескольких сот миль.
— А я думал, что ваши радиолокационные станции лучше, — заметил я. — Программа искусственных спутников…
— У нас не было в наличии никакой специальной аппаратуры, — ответил Смейл. — В результате активного расследования установлено, что два неизвестных — возможно, американцы — побывали там всего за несколько часов до этого… э-э… посещения.
Я кивнул, представив в какую скверную ситуацию мог бы попасть, если бы отправился туда затем, чтобы сунуть в шахту бомбу и уничтожить тот маяк. Сейчас там набилось секретных агентов в штатском как незамужних девиц на похоронах кинозвезды. Ну и пусть. Главное, что они ничего не нашли, Взрывы ракет обрушили туннель, а само подземное сооружение, видимо, было построено из неметаллических материалов, на которые не реагировали технические средства обнаружения. У меня даже мелькнула мысль, что в мире, откуда прибыл Фостер, металл — уже давно пройденный этап.
— Несколько месяцев спустя, — продолжал Смейл, — в США начала демонстрироваться целая серия довольно любопытных короткометражных фильмов, В них были представлены сцены, характеризующие условия существования на других планетах, а также древние и даже доисторические события, происходившие здесь, на Земле. Фильмы предварялись комментарием, будто все отснятое отражает лишь предположения науки о том, что могут представлять собой отдалённые миры. Эти фильмы привлекли внимание широкой публики и, кроме нескольких исключений, били высоко оценены учёными за свою правдивость.
— Я всегда восхищался умно сработанными подделками, — вставил я. — А такая актуальная тема, как путешествия в космосе…
— Техническое исполнение фильмов признано превосходным, но в одном из них была отмечена непростительная погрешность, — продолжал Смейл. — Там демонстрировался вид нашей планеты из космоса: Земля на фоне россыпи звёзд. Изучение созвездий астрономами позволило быстро определить “дату” этой сцены — приблизительно 7000 год до нашей эры. Как ни странно, центр северной полярной шапки находился в заливе Гудзон. Признаков южной полярной шапки вообще не было. Континент Антарктиды оказался на широте около тридцати градусов абсолютно свободным ото льда.
Я смотрел на него и ждал продолжения.
— Так вот, результаты совсем недавних исследований подтвердили, что 9000 лет назад Северный полюс действительно находился в заливе Гудзон, — сказал Смейл. — А Антарктида в самом деле была свободной ото льда.
— Ну, эта идея обсуждалась уже давно, — заявил я. — Существовала теория…
— Кроме того, есть сомнения относительно изображений Марса, — продолжал генерал. — Аэрофотоснимки “каналов” были признаны очень искусными.
Он повернулся к Пруффи, который открыл свой “дипломат” и передал ему две фотографии.
— Вот — эпизод, взятый из фильма, — сказал Смейл. Это был цветной кадр 8ґ10, запечатлевший на фоне черно-синего горизонта ряд насыпей, занесённых розоватой пылью.
Рядом с первым Смейл положил другой снимок:
— А этот сделан автоматическими камерами во время успешного полёта нашего зонда к Марсу в прошлом году.
Я взглянул на них. Второй снимок выглядел нерезким с заметным сдвигом цветовой гаммы в сторону синего, но перепутать ландшафт было невозможно, Слой пыли, конечно, толще, угол съёмки — другой, но насыпи — те же.
— Тем временем, — упорно продолжал бубнить Смейл, — на рынке появился ряд необычных изделий. И химики, и физики были поражены теоретической основой технологий, использованных при их изготовлении., Один из этих продуктов — неизвестный доселе вид красителя — основывался на абсолютно новой концепции в кристаллографии.
— Прогресс, — заметил я. — Знаете, когда я был ещё маленьким…
— Нам пришлось распутать чрезвычайно сложный след, — продолжал Смейл. — В конце концов мы обнаружили, что все эти любопытные сведения, которые содержатся в папке под заголовком “Марсиане”, имеют только один общий знаменатель. И этим знаменателем, мистер Лиджен, являетесь вы.
ГЛАВА IX
Солнце только-только взошло. Мы со Смейлом снова сидели на террасе, дожёвывая завтрак из ветчины и мускатной дыни.
— Отбывать заключение в собственном доме — значит, иметь одно преимущество: хорошую кухню.
— Я понимаю ваши чувства, — сказал Смейл. — Откровенно говоря, задание меня не прельщало. Но, согласитесь, все это требует объяснения. Я питал надежду, что вы сочтёте целесообразным добровольно сотрудничать с нами.
— Забирайте свою армию и отчаливайте на рассвете, генерал, — ответил я. — Может, тогда я смогу сделать что-либо добровольно.
— Ваш патриотизм…
— Мой патриотизм настойчиво подсказывает мне, что там, откуда я приехал, любой гражданин пользуется определёнными юридическими правами, — отрубил я.
— Это дело выходит за границы юридических тонкостей, — заявил Смейл. — Я вам скажу совершенно откровенно, присутствие здесь нашего оперативного отряда получило одобрение правительства Перу только ex post facto [3], когда последнее предстало перед fait accompli [4]. Я говорю вам это лишь для того, чтобы подчеркнуть, какое большое значение придаёт данному вопросу наше правительство.
— Штурм побережья пехотным взводом достаточно прозрачный намёк, — произнёс я. — Вам повезло, что я не стёр вас с лица земли сбоим лучевым дезинтегратором.
Смейл поперхнулся куском дыни.
— Шучу, — успокоил я его. — Но к чему это подкрепление? Я ведь веду себя тихо…
Смейл недоуменно посмотрел на меня:
— Какое подкрепление?
Я указал вилкой в море. Он обернулся и стал вглядываться вдаль. Поверхность воды рассекала боевая рубка подводной лодки, оставляя за собой белый пенистый след. Она привсплыла — с палубы хлынули потоки воды. С лязгом открылся люк, из него посыпались на палубу люди. Смейл вскочил, уронив на пол салфетку.
— Сержант! — заорал он.
Я сидел с раскрытым ртом, а Смейл тем временем одним прыжком достиг лестницы и ринулся вниз, перескакивая через три ступеньки. Я слышал его рёв, крики солдат, бряцание расхватываемых винтовок, топот ног. Я подошёл к мраморным перилам и посмотрел вниз. В лиловой пижаме по лужайке бегал Пруффи, визгливо выкрикивая что-то. Полковник Санчес тянул Смейла за руку и тоже вопил. Тут же строились морские пехотинцы.
— Эй, сержант, не топчите мои петунии! — крикнул я.
— Не вмешивайтесь, Лиджен! — рявкнул в ответ Смейл.
— А почему бы мне здесь не орать? В конце концов, я здесь хозяин.
Смейл бросился назад вверх по лестнице.
— Отбывать заключение в собственном доме — значит, иметь одно преимущество: хорошую кухню.
— Я понимаю ваши чувства, — сказал Смейл. — Откровенно говоря, задание меня не прельщало. Но, согласитесь, все это требует объяснения. Я питал надежду, что вы сочтёте целесообразным добровольно сотрудничать с нами.
— Забирайте свою армию и отчаливайте на рассвете, генерал, — ответил я. — Может, тогда я смогу сделать что-либо добровольно.
— Ваш патриотизм…
— Мой патриотизм настойчиво подсказывает мне, что там, откуда я приехал, любой гражданин пользуется определёнными юридическими правами, — отрубил я.
— Это дело выходит за границы юридических тонкостей, — заявил Смейл. — Я вам скажу совершенно откровенно, присутствие здесь нашего оперативного отряда получило одобрение правительства Перу только ex post facto [3], когда последнее предстало перед fait accompli [4]. Я говорю вам это лишь для того, чтобы подчеркнуть, какое большое значение придаёт данному вопросу наше правительство.
— Штурм побережья пехотным взводом достаточно прозрачный намёк, — произнёс я. — Вам повезло, что я не стёр вас с лица земли сбоим лучевым дезинтегратором.
Смейл поперхнулся куском дыни.
— Шучу, — успокоил я его. — Но к чему это подкрепление? Я ведь веду себя тихо…
Смейл недоуменно посмотрел на меня:
— Какое подкрепление?
Я указал вилкой в море. Он обернулся и стал вглядываться вдаль. Поверхность воды рассекала боевая рубка подводной лодки, оставляя за собой белый пенистый след. Она привсплыла — с палубы хлынули потоки воды. С лязгом открылся люк, из него посыпались на палубу люди. Смейл вскочил, уронив на пол салфетку.
— Сержант! — заорал он.
Я сидел с раскрытым ртом, а Смейл тем временем одним прыжком достиг лестницы и ринулся вниз, перескакивая через три ступеньки. Я слышал его рёв, крики солдат, бряцание расхватываемых винтовок, топот ног. Я подошёл к мраморным перилам и посмотрел вниз. В лиловой пижаме по лужайке бегал Пруффи, визгливо выкрикивая что-то. Полковник Санчес тянул Смейла за руку и тоже вопил. Тут же строились морские пехотинцы.
— Эй, сержант, не топчите мои петунии! — крикнул я.
— Не вмешивайтесь, Лиджен! — рявкнул в ответ Смейл.
— А почему бы мне здесь не орать? В конце концов, я здесь хозяин.
Смейл бросился назад вверх по лестнице.