— Высшая привилегия и несомненное предназначение Благородного Народа — занимать и использовать все подходящие плоскости многопорядкового Целого,
— объявил он. — С этой целью я вызвался провести разведку Второго Разрушения — в одиночку, конечно, ибо как я мог позволить низшему созданию разделить мою высокую судьбу?
— В одиночку? Да вас тысячи, и прибывают все новые, пока я тут сижу и пытаюсь разобраться, какого черта вам надо.
— При моем первоначальном проникновении через Разрушение, — объяснил он, — я нашел скопление жизнепригодных плоскостей в глубине запретного сектора. Я сообщил об этом в штаб-квартиру и предложил осуществить настоящую миссию под общим командованием Генерал-капитана, Его имперского высочества Принца Избранных.
— Что вам нужно? — допытывался я.
— Нам требуется территория, как жизненное пространство для Благородного Народа, — ответил он мне, как будто я заставил его объяснять очевидное. — Честно говоря, — продолжил он, — при моем первом посещении в районе, занятом огромной пустыней в этой плоскости, я не увидел никаких признаков жизни, и мы считали, что занимаем необитаемую плоскость. Мы не подозревали о присутствии вашего воинственного народа, родственного, как мы обнаружили, отвратительным йилпам, вездесущим вредителям-приматам Йлоккии, шныряющим паразитам, кишащим в наших фруктовых деревьях и, — добавил он с издевкой, — на свалках. А, возможно, их более крупным родственникам, живущим в джунглях, монгам. Вы нападали на нас, как только нас видели. Естественно, мы отвечали тем же. Вы называете это «война» на одном из ваших диалектов — у нас для этого нет слова. Благородный народ Йлоккии миролюбив и живет в мире.
— Я видел, как некоторые из ваших «благородных» едят своих погибших товарищей, — сказал я с заметным неодобрением. — Иногда даже и прежде, чем те погибнут. Что в этом благородного?
— Ах, мои бедные ребята голодают, — опечалился Свфт. — Дома мы всегда дожидаемся, когда наступит гибель мозга, и только потом начинаем.
— Вы и людей едите, — напомнил я ему, — по крайней мере, пытаетесь ими закусывать. Нам это не нравится.
Он помотал своей узкой головой.
— Мне тоже, — вздохнул он. — От людей ужасная изжога. А мы и без того уже достаточно больны. По правде говоря, именно болезнь пригнала нас сюда.
— Ага! Наконец-то я слышу правду!
— Я всегда говорил правду, — оскорбился чужак. — В Великой Йлоккии болезнь свирепствует, убивая целые города: наша цивилизация гибнет! Города стали склепами, где бродят мародеры, нападающие на беззащитных! Вы, существа разумные, должны, конечно, сделать все возможное, чтобы смягчить столь ужасные страдания!
— Наш альтруизм не зашел настолько далеко, чтобы позволить вам захватить НАШ мир и разрушить НАШУ цивилизацию, — отпарировал я. — Вам придется прекратить вторжение, генерал, и найти другое решение. Попробуйте сектор тридцать пять: там широкая полоса необитаемых Линий, где, насколько мы смогли определить, млекопитающие не выжили, и миром правят насекомые.
— Ха! — плюнул он. — Вы бы хотели отправить Благородный Народ в какую-то блошиную дыру? Вы пожалеете о своей дерзости, полковник!
— Сомневаюсь, генерал, — сказал я ему. — Но главный вопрос, который стоит перед нами, — это не ваши чувства, и не мои. Вопрос в том, как мне убедить вас, что ваше вторжение не даст результата, прежде чем обе стороны понесут невосполнимые потери?
— Ваше слово «вторжение», означающее насильственный захват территории, по праву принадлежащей другим, неприменимо, — огрызнулся он. — Мы здесь не обнаружили населения благородного происхождения и никогда не подозревали о наличии разумных существ — особенно йилпов-переростков или монгов. Мы явились сюда как мирные поселенцы, чтобы обжить необитаемый мир.
— Вы должны были очень быстро обнаружить свою ошибку, — указал я ему. — Не могли же вы вообразить, что встретившиеся вам здания и механизмы — это природные образования.
— Вы, монги, — заявил он.
— Люди, — поправил я его.
— Ну ладно, люмонги, если вам это так важно, — нетерпеливо отмел он, — и мы, йлокки, тоже часть природы, и все, что мы делаем, — это природное. Настолько же, как, скажем, гнездо птицы, или соты пчелы, плотина бобра, лабиринт личинки, паутина паука, и так далее. Я признаю, что испытал некоторые сомнения, увидев то, что явно было городом, хотя и чрезмерно просторным и затопленным светом.
— Впервые кто-то так характеризует Стокгольм, — заметил я. — Почему вы не прекратили вторжение, когда увидели, что здесь есть цивилизация? И перестаньте притворяться, будто не знали этого: все ваши точки входа расположены в главных городах.
Он отмел это слабым жестом:
— Подходящие места для городов, — сообщил он назидательно, — постоянны во всех плоскостях. Мы — что вполне естественно — расположили свои лагеря отправки в наших городах — следовательно, мы прибыли в ваши.
— А как насчет первого раза, — поддел я его, — когда, по вашему утверждению, вы прибыли в пустыню?
— Экспериментальное переместительное устройство расположено на крошечном островке в море Опустошения по соображениям безопасности, — проворчал он.
— Вам следовало пойти на попятный, как только вы увидели первый город,
— настаивал я.
— Невозможно! — прохрипел больной чужак. — Осуществление плана зашло слишком далеко, и еще осталась необходимость убежать от болезни!
— Почему вы не создали вакцины против этого заболевания? — поинтересовался я.
Он, казалось, был озадачен.
— Я, конечно, вспоминаю это слово, — сказал он. — Мой глубокий инструктаж был полным, хотя и поспешным. Но понятие мне не дается: препятствовать своими действиями естественному ходу вещей? Наши философы осознали, что Погибель — это на самом деле благодатный дар Природы для смягчения проблемы перенаселенности. Вы предлагаете вмешаться в осуществление Высшей Воли?
— Конечно, — согласился я. — Это ваше заболевание вызвано вирусом — конкурирующей формой жизни, — который вторгается в ваши ткани, уничтожает красные кровяные тельца, вызывает головные боли, лишает вас сил и в конце концов убивает вас. Но вас можно вылечить.
— Вы бредите, полковник, — возразил он. — Уж не считаете ли вы, что можно влиять на осуществление Воли?
— Мы постоянно это делаем, — сообщил я ему. — Это часть Воли — для этого и предназначено это здание. А зачем, по-вашему, мы вас сюда принесли?
— Конечно, чтобы самым утонченным способом убить меня, — сразу же ответил он. — Хоть вы и низшие существа, вы не могли не признать во мне во всем превосходящее вас создание и теперь предоставляете мне избрать высший ритуал смерти, подобающий моему званию. Я, конечно, признаю, что, по крайней мере в этом, вы поступаете, как должно. Я без содрогания жду момента ужасной истины. Зовите ваших шаманов! Делайте, что хотите! Я умру так, как подобает пэру Благородного Народа!
— Мы стараемся вылечить вас, а не прикончить, генерал, — сказал я ему устало. Я не спал столько времени, что уже не помню, когда это было.
— Теперь вы должны вложить мне в руки меч, — объявил он, как будто ожидал мгновенного повиновения. — Мой собственный освященный клинок остался в переместителе. Принесите его сейчас же!
— Если вы такие миролюбивые, то что это за разговоры об «освященном клинке»? Ножик есть ножик, разве не так?
— Ваше потрясающее невежество ниже моего презрения, — сказал он мне. — Корни Кодекса Чести уходят так глубоко в историю Благородного Народа, что… Но я вижу, что вы смеетесь надо мной, — передумал он. — Вы и сами не чужды Кодексу Воина — или вашей искаженной его версии.
Я не стал на это отвечать.
— Так у вас вовсе не существует медицины? — размышлял я вслух. — С вашей технологией, несомненно развитой в других областях, можно было бы ожидать…
— Фуй! — проскрипел он. — С тем же успехом можно требовать от науки управления погодой. Несомненно вы заметили, что по всем фазам, или, как вы их называете, А-Линиям, погода неизменна.
Я согласился, что заметил это.
— Даже здесь, так далеко за пределами формальных границ Управления, — добавил он. — Единственным исключением являются области Разрушений, где сами очертания суши были разбиты, изменив течения воздуха и воды.
— И вы пересекли Распад — или Разрушение, если вам так больше нравится,
— и выбрали нашу фазу среди всех остальных, — сказал я. — Почему не какую-нибудь Линию поближе, которая бы больше подходила на ваш родной мир? И почему вы сказали «Разрушения»? Распад только один.
— На окраинах наших владений, — достаточно охотно сообщил мне Свфт, — мы обнаружили свидетельства присутствия конкурирующей власти — вашей, как я теперь понимаю. С помощью математических методов мы рассчитали фокальную точку этого вмешательства — Другое Разрушение. Мы, конечно, уже знали о странном Разрушении, окружающем нашу собственную фазу. Когда я проводил исследования здесь, в этом Втором Разрушении, у меня не было оснований ожидать встречи с разумными существами. Мы пришли к заключению, что ваше звено погибло в ужасающем возмущении, создавшем ваш «Распад».
— Ваше «Разрушение», — сказал я ему, — несомненно, результат неудачных экспериментов с переместителем в близкородственных Линиях. Вы должны были бы понять, что второй район разрушений указывает на еще одну Линию с путешествиями по Сети. Но вы тут же бросились занимать якобы свободное пространство, — саркастически закончил я.
— После того, как предприятие было начато, — объяснил он мне таким тоном, словно говорил о самоочевидном, — поглотив последние наши ресурсы, назад пути не было. Можете ли вы вообразить, что я, разработчик этого плана, вернусь в Йлоккию всего лишь через несколько дней после нашего пышного отправления и доложу Благороднейшей, что оказался неспособным продолжать осуществлять план?
— Неловко, — согласился я. — Но вам все равно придется это сделать. Вы уже видели достаточно, чтобы понять, что у вас не получится придерживаться его.
— Возможно, — заметил он. — Возможно, что план неосуществим в том виде, как он был задуман, но есть и другие подходы, более тонкие, которые еще могут обеспечить успех. Не все ваши местные фазы так хорошо организованы и информированы, как эта ваша координата Ноль-ноль.
— Такими разговорами вы доведете себя до тюремной одиночки, — предостерег я его. — Весь наш разговор, естественно, записывается, и в имперском правительстве найдется немало людей, которые остерегутся освобождать вражеского агента, если он собирается продолжать деятельность, угрожающую миру и правопорядку Империи. Мы тоже заметили признаки Сетевой деятельности — вашей, как я полагаю, — за пределами нашей Зоны Главных Интересов. Мы планировали когда-нибудь проследить их до их источника, и…
— Я замолчал, внезапно вспомнив о мрачной области, которую мы назвали Желтая Зона.
— И вторгнуться к НАМ, — подсказал тот.
— Идея упреждающего удара выдвигалась, — вынужден был признать я, — но мы надеялись установить сотрудничество, как это было сделано с другими державами Сети.
— Я боюсь, что происшедшая здесь бойня устранила такую возможность, — вздохнул он. — И с вашей точки зрения, и с нашей. Возможно, об этом следует пожалеть. Но, откровенно говоря, я сомневаюсь, чтобы наш народ смог преодолеть свое инстинктивное отвращение к племенам монгов.
— Похоже, нам с вами это не слишком мешает, — напомнил я ему. — Я уже больше не думаю о вас, как о родственнике усатых канализационных крыс.
— Я имел возможность прочитать об этом в вашей литературе в течение нулевого времени, — сказал мне генерал-чужак. — Я был возмущен жестоким обращением, которое вы позволяете себе в отношении дальних родственников Благородного Народа. Но я признаюсь, что наше собственное преследование мерзких йилпов тоже граничит с геноцидом.
— Возможно, с обеих сторон были сделаны ошибки, — высказал я предположение, — но в настоящий момент проблема состоит в том, что ваши воины по-прежнему прибывают сюда со скоростью более миллиона в день.
— Три миллиона, — отрывисто поправил он меня. — Наша перенаселенность достигла чрезвычайной степени.
— Но не через пересылочный пункт из Страндвеген, — бросил я ему вызов,
— мы достаточно долго следили за ним, так что мы знаем.
— Имеется одиннадцать основных пунктов массовой пересылки, — сообщил он, — включая несколько в действительно пустынных районах. Те, о которых вы знаете и, несомненно, готовы разрушить вашими любопытными снарядными орудиями, которые действуют на большом удалении, были первыми. Мы поняли, что ошиблись, предполагая, что эта фаза необитаема, и разместили остальные пункты в районах, удаленных от ваших центров обитания.
— Не вполне, — поправил я его. — Сообщения о ваших войсках поступили из всех основных столиц. Вы не воинственны, но войну вы начали, — утомленно подвел я итог разговора. — Вы и помыслить не могли, чтобы захватить территорию разумных существ, но тем не менее вы здесь. Вашему рассказу недостает достоверности, генерал.
Он покивал головой, обозначая согласие — видимо, заимствовал это движение у нас, людей, и сказал:
— Мне вполне понятно ваше недоумение, полковник. Но недостаточно просто установить кажущуюся непоследовательность моего отчета о событиях Вы должны, — он был очень серьезен и искренен, — ДОЛЖНЫ понять следующее: нужды Благородного Народа имеют первостепенную важность. Ваше бесполезное сопротивление нашему мирному захвату необходимого жизненного пространства должно немедленно прекратиться! Это нетерпимое неудобство!
— Вы пропели «убедительную» песню, генерал, — парировал я. — Как насчет НАШЕГО жизненного пространства? И ведь в конце концов, мы, как вы говорите, люмонги, ЯВЛЯЕМСЯ законными владельцами территории, о которой идет речь.
— По КАКОМУ закону? — отозвался он, как будто ожидал именно такого ответа.
— По закону рождения, первого заселения и разработки места для потребностей человечества, — сообщил я ему.
— Первого заселения… — задумался он. — По-моему, ваши местные «крысы», как вы называете этот скромный народец, имеют по крайней мере столь же древнее право.
— Только не на наши амбары! — ответил я ему. Мне уже немного приелись его невозмутимые глупости.
— А почему это нет? — парировал он. — Земные плоды не имеют «естественного» потребителя. Растения произрастают для всех, кто может их собрать.
— Мы сажаем их, — сказал я, — и собираем их тоже. Мы построили наши города и храним в них продукты, и это слишком очевидно, чтобы еще и обсуждать!
Он кинул на меня странный взгляд.
— Вы говорите, что «сажаете» их. Боюсь, что мы коснулись области, едва затронутой в моем курсе ознакомления. Это еще одно любопытное понятие, связанное с манипуляцией Волей.
— Вы хотите сказать, что не занимаетесь растениеводством? — недоверчиво спросил я.
Он ответил, чуть поколебавшись:
— Конечно, мне знаком этот термин, но я не могу его понять. «Заставлять растения расти концентрированно в определенном районе»… Это уму непостижимо! Растения растут, где хотят.
Я проговорил с ним еще полчаса, но без заметного успеха. Он по-прежнему придерживался взгляда, что человечество должно убраться с дороги Благородного Народа, и на этом прекратятся военные действия.
— Вы утверждаете, что ничего о нас не знаете, — напомнил я ему, — и тем не менее прибыли сюда прекрасно проинструктированным, владея английским языком. Как вы это объясните?
— Я, — ответил он чопорно, — не обязан вам ничего объяснять. Однако, — продолжил он, — я не вижу никакого вреда для моего дела в том, чтобы объяснить вам то, что, как я вижу, остается для вас тайной. Прекрасно.
— Мы разработали методы передачи информации в глубокую память — развив в действительности способность наших предков помнить местоположение зарытых орешков. Мой первоначальный контакт с вашей плоскостью, как я уже объяснил, не выявил никаких признаков обитания, поскольку я прибыл, как нам теперь известно, в большую пустыню — я узнал, что вы называете ее «Сахара». У нас дома эта площадка расположена на мелководье. Последующие разведывательные команды, однако, обнаружили примитивные временные поселения вашего народа, принадлежавшие, как выяснилось, кочевым племенам. Естественно, последующие отряды провели более широкую разведку. Именно они и собрали материалы для брифинга, за исключением лингвистических данных по двум родственным диалектам, существующим здесь, в отведенном мне месте входа, которое совпадает, конечно, с местонахождением Благородного Города. Эти данные были, разумеется, поспешно собраны в самый последний момент перед нашим плановым прыжком, вот почему в моем владении этими языками отмечаются недостатки.
— У вас прекрасно получается, — ободрил я его.
Он бросил на меня высокомерно-неуверенный взгляд, если я научился правильно читать ограниченное число выражений его лица, похожего на крысиную морду.
— Наша ошибка, — провозгласил он, — заключалась в том, что мы не обследовали избранную нами в качестве цели плоскость более тщательно. Но вы не должны забывать: мы находились — и находимся — в отчаянном положении, и фактор времени был очень важен. Менее щепетильный народ, такой как вы, просто послал бы подавляющую численностью силу, не принимая во внимание то, какие возможные последствия могут возникнуть из-за унижений.
— Господи! — ахнул я. — Так, может, нам следует поскорее прямиком отправиться отсюда в Разрушение?
— Таких уж крутых мер не надо, — поправил он меня. — Вполне адекватной была бы массовая эвакуация на один из островов Разрушения. Мы позволим и даже будем содействовать такому размещению. Я могу пойти настолько далеко, что пообещаю, что мы предоставим в ваше распоряжение наш метод массовой пересылки.
— Я просто пошутил, — объяснил я. Тут мне пришлось долго объяснять, что такое «шутить». — Мы не имеем намерения покидать наше родное место жительства, — заключил я.
— В этом случае, — сказал он нарочито терпеливо, — я не вижу перспектив в плане достижения мирного сосуществования наших народов. Жаль. Вместе мы могли бы достичь многого.
— Нам надо еще о многом поговорить, генерал, — сказал я ему. — Но сейчас мне лучше уйти. Отдыхайте, я навещу вас завтра.
— Разговаривая с вами, полковник, — ответил он, — я на минуту почти забыл об отчаянном бедствии моего Народа. Прощайте.
На этой ноте я оставил его и окружавший его запах гнилых апельсинов. На мгновение мне показалось, что нам удастся как-то согласовать наши противоположные интересы, что было бы чрезвычайно полезно для обоих народов; у йлокков были некоторые методы, которые очень пригодились бы Службе наблюдения Сети, и, в свою очередь, мы тоже многому могли бы их научить, но сейчас я чувствовал себя подавленным. Мне хотелось поговорить с Барбро: один только звук ее голоса ободрит меня. Но ее не ободрит то, что я должен был сообщить ей — что мне надо срочно пробиться в главную штаб-квартиру и доложить обо всем, что я узнал о захватчиках (а узнал я больше, чем считал Свфт).
Как обычно, я нашел ее в гуще самого острого кризиса, который мы имели на тот момент: атакующие прорвали нашу импровизированную оборону со стороны реки. Она была на полевом командном пункте, следя за картой текущего момента с ее веселенькими (если не знать, что они обозначают) лампочками, показывающими расположение каждого подразделения противника: как они неровной линией выдвигались из леса, — и наших неравных сил: как они держались, держались и отступали. Казалось, через несколько минут будет окружен и отрезан госпиталь.
— К счастью, Брайан, — сообщила она мне, — нас, возможно, спасет то, что они делают даже больше ошибок, чем мы — и более серьезных.
Я торопливо инструктировал ее, когда ко мне поспешно приблизился доктор Смовия, за которым по пятам плелась смущенная представительница военной полиции. Я жестом велел ей уйти и попросил Барбро продолжать. Потом я поцеловал ее на прощание. Смовия болтался тут же с озабоченным видом.
— Послушайте, полковник, — ныл он, — мой пациент едва ли готов покинуть госпиталь. Кроме того, он является носителем…
— Но, надеюсь, не опасным для людей? — с надеждой спросил я.
— Конечно нет, — отмел он это, — но с вашей стороны довольно бесцеремонно отпускать его, даже не оповестив меня…
— Постойте, — вмешался я, — я его не отпускал! Десять минут тому назад я оставил его в постели! Вы хотите сказать?..
— Он исчез, — недовольно пробурчал Смовия. — В госпитале его нет. Я проверил. Я решил, что вы…
Я оборвал его:
— Боюсь, он сам по себе.
Подойдя к окну, я выглянул на улицу. Как я и опасался, там не было чужака-путешественника. Барбро ободряюще похлопала меня по руке. Она знала, что мысленно я кляну себя.
— Включи срочную связь, Барб, — велел я ей. — Предупреди наши внешние посты, чтобы они были наготове, но пусть не пытаются его остановить. Они не смогут, и это только приведет к бесполезным жертвам с нашей стороны.
— Что это значит? — пожелал узнать Смовия. — Куда он отправится, ведь он еще так слаб?
— Домой, — отрывисто объяснил ему я. — Он уже ушел, ничего нельзя поделать. — Я повернулся к Барбро: — Это делает мой бросок в столицу еще более жизненно важным.
Она поняла и кивнула. Я начал действовать. Своего сержанта я не нашел, но передал ему весточку, и вышел на улицу, где поймал лейтенанта Хельма и сказал ему, что собираюсь прорываться из города. Он, естественно, хотел узнать подробности, и я велел ему выбрать лучшую из наших полугусеничных машин и встретить меня на Кунгсгатан через полчаса. Он бегом бросился исполнять поручение.
Я вернулся в помещение, нашел Смовию и пригласил его отправиться со мной, прихватив свои культуры чужестранного вируса. Он не мог понять, зачем, но спорить со мной не стал. Я заставил нашу команду штаб-квартиры копать оборонительные сооружения и дал им инструкции.
— Я вернусь через двое суток, — сообщил я им. — Удерживайте позицию.
Они сказали, что могут удержать и удержат. Я надеялся, что так и будет. Лейтенант Хельм прибыл с заправленной, укомплектованной и готовой машиной. Мы не стали беспокоить себя тонкостями: выехали из ворот мимо того места, где я так беззаботно оставил без охраны переместитель Свфта. Там можно было видеть все тех же дезорганизованных нападающих с их оружием короткого радиуса действия. Я почти поверил утверждениям Свфта о том, что йлокки невоинственны, ибо они не сделали попытки помешать нам. Потом мы оказались перед баррикадой. Это была грозная на вид преграда: поваленные деревья переплелись ветвями, а промежутки между ними были забиты обломками. Я резко свернул в сторону и по ухабистой почве снова выехал на дорогу. Несколько йлокков бросились было к нам, но остановились в отдалении. Эти горе-захватчики достаточно смутно представляли себе, что делают.
— Не надо их недооценивать, — посоветовал я Хельму. — У них есть кое-какая технология, и они должны быть способны вести эффективные боевые действия, даже не зная военной науки. Но как личности они, похоже, лишены воображения и инициативы. Если мы делаем что-то неожиданное, они теряются.
— А что если кому-нибудь из них придет в голову встать у нас на пути и пальнуть из разбивателя с близкого расстояния? — вслух предположил он.
— В этом случае мы его застрелим, доказав, что это была плохая идея, — ответил я, но мне было неспокойно.
Мы двигались вперед, и они нас пропускали. Проехав еще несколько миль, мы уже больше не видели прячущихся крысолюдей. До пригородов был час пути. Мы подъехали к первому мосту в Стокгольм, и он оказался цел. Пять минут спустя мы уже без помех ехали по Дроттнинсгатан. На улицах лежало много трупов йлокков и небольшое количество мертвых людей, которыми занимались только трупоеды-йлокки. Воздушные фильтры почти не впускали вонь в кабину машины. Несмотря на понесенные ими колоссальные потери, кругом было все еще множество крысолюдей, шагавших нестройными колоннами, в основном по узким переулочкам. Иногда они гнали перед собой пленных людей. В городе практически не было видно разрушений. Тот единственный выстрел, который на моих глазах был сделан на Страндвеген, был исключением. Мы подъехали к высоким узорчатым воротам главной штаб-квартиры. Там нас встретили два офицера в серой полевой форме шведской армии.
7
— объявил он. — С этой целью я вызвался провести разведку Второго Разрушения — в одиночку, конечно, ибо как я мог позволить низшему созданию разделить мою высокую судьбу?
— В одиночку? Да вас тысячи, и прибывают все новые, пока я тут сижу и пытаюсь разобраться, какого черта вам надо.
— При моем первоначальном проникновении через Разрушение, — объяснил он, — я нашел скопление жизнепригодных плоскостей в глубине запретного сектора. Я сообщил об этом в штаб-квартиру и предложил осуществить настоящую миссию под общим командованием Генерал-капитана, Его имперского высочества Принца Избранных.
— Что вам нужно? — допытывался я.
— Нам требуется территория, как жизненное пространство для Благородного Народа, — ответил он мне, как будто я заставил его объяснять очевидное. — Честно говоря, — продолжил он, — при моем первом посещении в районе, занятом огромной пустыней в этой плоскости, я не увидел никаких признаков жизни, и мы считали, что занимаем необитаемую плоскость. Мы не подозревали о присутствии вашего воинственного народа, родственного, как мы обнаружили, отвратительным йилпам, вездесущим вредителям-приматам Йлоккии, шныряющим паразитам, кишащим в наших фруктовых деревьях и, — добавил он с издевкой, — на свалках. А, возможно, их более крупным родственникам, живущим в джунглях, монгам. Вы нападали на нас, как только нас видели. Естественно, мы отвечали тем же. Вы называете это «война» на одном из ваших диалектов — у нас для этого нет слова. Благородный народ Йлоккии миролюбив и живет в мире.
— Я видел, как некоторые из ваших «благородных» едят своих погибших товарищей, — сказал я с заметным неодобрением. — Иногда даже и прежде, чем те погибнут. Что в этом благородного?
— Ах, мои бедные ребята голодают, — опечалился Свфт. — Дома мы всегда дожидаемся, когда наступит гибель мозга, и только потом начинаем.
— Вы и людей едите, — напомнил я ему, — по крайней мере, пытаетесь ими закусывать. Нам это не нравится.
Он помотал своей узкой головой.
— Мне тоже, — вздохнул он. — От людей ужасная изжога. А мы и без того уже достаточно больны. По правде говоря, именно болезнь пригнала нас сюда.
— Ага! Наконец-то я слышу правду!
— Я всегда говорил правду, — оскорбился чужак. — В Великой Йлоккии болезнь свирепствует, убивая целые города: наша цивилизация гибнет! Города стали склепами, где бродят мародеры, нападающие на беззащитных! Вы, существа разумные, должны, конечно, сделать все возможное, чтобы смягчить столь ужасные страдания!
— Наш альтруизм не зашел настолько далеко, чтобы позволить вам захватить НАШ мир и разрушить НАШУ цивилизацию, — отпарировал я. — Вам придется прекратить вторжение, генерал, и найти другое решение. Попробуйте сектор тридцать пять: там широкая полоса необитаемых Линий, где, насколько мы смогли определить, млекопитающие не выжили, и миром правят насекомые.
— Ха! — плюнул он. — Вы бы хотели отправить Благородный Народ в какую-то блошиную дыру? Вы пожалеете о своей дерзости, полковник!
— Сомневаюсь, генерал, — сказал я ему. — Но главный вопрос, который стоит перед нами, — это не ваши чувства, и не мои. Вопрос в том, как мне убедить вас, что ваше вторжение не даст результата, прежде чем обе стороны понесут невосполнимые потери?
— Ваше слово «вторжение», означающее насильственный захват территории, по праву принадлежащей другим, неприменимо, — огрызнулся он. — Мы здесь не обнаружили населения благородного происхождения и никогда не подозревали о наличии разумных существ — особенно йилпов-переростков или монгов. Мы явились сюда как мирные поселенцы, чтобы обжить необитаемый мир.
— Вы должны были очень быстро обнаружить свою ошибку, — указал я ему. — Не могли же вы вообразить, что встретившиеся вам здания и механизмы — это природные образования.
— Вы, монги, — заявил он.
— Люди, — поправил я его.
— Ну ладно, люмонги, если вам это так важно, — нетерпеливо отмел он, — и мы, йлокки, тоже часть природы, и все, что мы делаем, — это природное. Настолько же, как, скажем, гнездо птицы, или соты пчелы, плотина бобра, лабиринт личинки, паутина паука, и так далее. Я признаю, что испытал некоторые сомнения, увидев то, что явно было городом, хотя и чрезмерно просторным и затопленным светом.
— Впервые кто-то так характеризует Стокгольм, — заметил я. — Почему вы не прекратили вторжение, когда увидели, что здесь есть цивилизация? И перестаньте притворяться, будто не знали этого: все ваши точки входа расположены в главных городах.
Он отмел это слабым жестом:
— Подходящие места для городов, — сообщил он назидательно, — постоянны во всех плоскостях. Мы — что вполне естественно — расположили свои лагеря отправки в наших городах — следовательно, мы прибыли в ваши.
— А как насчет первого раза, — поддел я его, — когда, по вашему утверждению, вы прибыли в пустыню?
— Экспериментальное переместительное устройство расположено на крошечном островке в море Опустошения по соображениям безопасности, — проворчал он.
— Вам следовало пойти на попятный, как только вы увидели первый город,
— настаивал я.
— Невозможно! — прохрипел больной чужак. — Осуществление плана зашло слишком далеко, и еще осталась необходимость убежать от болезни!
— Почему вы не создали вакцины против этого заболевания? — поинтересовался я.
Он, казалось, был озадачен.
— Я, конечно, вспоминаю это слово, — сказал он. — Мой глубокий инструктаж был полным, хотя и поспешным. Но понятие мне не дается: препятствовать своими действиями естественному ходу вещей? Наши философы осознали, что Погибель — это на самом деле благодатный дар Природы для смягчения проблемы перенаселенности. Вы предлагаете вмешаться в осуществление Высшей Воли?
— Конечно, — согласился я. — Это ваше заболевание вызвано вирусом — конкурирующей формой жизни, — который вторгается в ваши ткани, уничтожает красные кровяные тельца, вызывает головные боли, лишает вас сил и в конце концов убивает вас. Но вас можно вылечить.
— Вы бредите, полковник, — возразил он. — Уж не считаете ли вы, что можно влиять на осуществление Воли?
— Мы постоянно это делаем, — сообщил я ему. — Это часть Воли — для этого и предназначено это здание. А зачем, по-вашему, мы вас сюда принесли?
— Конечно, чтобы самым утонченным способом убить меня, — сразу же ответил он. — Хоть вы и низшие существа, вы не могли не признать во мне во всем превосходящее вас создание и теперь предоставляете мне избрать высший ритуал смерти, подобающий моему званию. Я, конечно, признаю, что, по крайней мере в этом, вы поступаете, как должно. Я без содрогания жду момента ужасной истины. Зовите ваших шаманов! Делайте, что хотите! Я умру так, как подобает пэру Благородного Народа!
— Мы стараемся вылечить вас, а не прикончить, генерал, — сказал я ему устало. Я не спал столько времени, что уже не помню, когда это было.
— Теперь вы должны вложить мне в руки меч, — объявил он, как будто ожидал мгновенного повиновения. — Мой собственный освященный клинок остался в переместителе. Принесите его сейчас же!
— Если вы такие миролюбивые, то что это за разговоры об «освященном клинке»? Ножик есть ножик, разве не так?
— Ваше потрясающее невежество ниже моего презрения, — сказал он мне. — Корни Кодекса Чести уходят так глубоко в историю Благородного Народа, что… Но я вижу, что вы смеетесь надо мной, — передумал он. — Вы и сами не чужды Кодексу Воина — или вашей искаженной его версии.
Я не стал на это отвечать.
— Так у вас вовсе не существует медицины? — размышлял я вслух. — С вашей технологией, несомненно развитой в других областях, можно было бы ожидать…
— Фуй! — проскрипел он. — С тем же успехом можно требовать от науки управления погодой. Несомненно вы заметили, что по всем фазам, или, как вы их называете, А-Линиям, погода неизменна.
Я согласился, что заметил это.
— Даже здесь, так далеко за пределами формальных границ Управления, — добавил он. — Единственным исключением являются области Разрушений, где сами очертания суши были разбиты, изменив течения воздуха и воды.
— И вы пересекли Распад — или Разрушение, если вам так больше нравится,
— и выбрали нашу фазу среди всех остальных, — сказал я. — Почему не какую-нибудь Линию поближе, которая бы больше подходила на ваш родной мир? И почему вы сказали «Разрушения»? Распад только один.
— На окраинах наших владений, — достаточно охотно сообщил мне Свфт, — мы обнаружили свидетельства присутствия конкурирующей власти — вашей, как я теперь понимаю. С помощью математических методов мы рассчитали фокальную точку этого вмешательства — Другое Разрушение. Мы, конечно, уже знали о странном Разрушении, окружающем нашу собственную фазу. Когда я проводил исследования здесь, в этом Втором Разрушении, у меня не было оснований ожидать встречи с разумными существами. Мы пришли к заключению, что ваше звено погибло в ужасающем возмущении, создавшем ваш «Распад».
— Ваше «Разрушение», — сказал я ему, — несомненно, результат неудачных экспериментов с переместителем в близкородственных Линиях. Вы должны были бы понять, что второй район разрушений указывает на еще одну Линию с путешествиями по Сети. Но вы тут же бросились занимать якобы свободное пространство, — саркастически закончил я.
— После того, как предприятие было начато, — объяснил он мне таким тоном, словно говорил о самоочевидном, — поглотив последние наши ресурсы, назад пути не было. Можете ли вы вообразить, что я, разработчик этого плана, вернусь в Йлоккию всего лишь через несколько дней после нашего пышного отправления и доложу Благороднейшей, что оказался неспособным продолжать осуществлять план?
— Неловко, — согласился я. — Но вам все равно придется это сделать. Вы уже видели достаточно, чтобы понять, что у вас не получится придерживаться его.
— Возможно, — заметил он. — Возможно, что план неосуществим в том виде, как он был задуман, но есть и другие подходы, более тонкие, которые еще могут обеспечить успех. Не все ваши местные фазы так хорошо организованы и информированы, как эта ваша координата Ноль-ноль.
— Такими разговорами вы доведете себя до тюремной одиночки, — предостерег я его. — Весь наш разговор, естественно, записывается, и в имперском правительстве найдется немало людей, которые остерегутся освобождать вражеского агента, если он собирается продолжать деятельность, угрожающую миру и правопорядку Империи. Мы тоже заметили признаки Сетевой деятельности — вашей, как я полагаю, — за пределами нашей Зоны Главных Интересов. Мы планировали когда-нибудь проследить их до их источника, и…
— Я замолчал, внезапно вспомнив о мрачной области, которую мы назвали Желтая Зона.
— И вторгнуться к НАМ, — подсказал тот.
— Идея упреждающего удара выдвигалась, — вынужден был признать я, — но мы надеялись установить сотрудничество, как это было сделано с другими державами Сети.
— Я боюсь, что происшедшая здесь бойня устранила такую возможность, — вздохнул он. — И с вашей точки зрения, и с нашей. Возможно, об этом следует пожалеть. Но, откровенно говоря, я сомневаюсь, чтобы наш народ смог преодолеть свое инстинктивное отвращение к племенам монгов.
— Похоже, нам с вами это не слишком мешает, — напомнил я ему. — Я уже больше не думаю о вас, как о родственнике усатых канализационных крыс.
— Я имел возможность прочитать об этом в вашей литературе в течение нулевого времени, — сказал мне генерал-чужак. — Я был возмущен жестоким обращением, которое вы позволяете себе в отношении дальних родственников Благородного Народа. Но я признаюсь, что наше собственное преследование мерзких йилпов тоже граничит с геноцидом.
— Возможно, с обеих сторон были сделаны ошибки, — высказал я предположение, — но в настоящий момент проблема состоит в том, что ваши воины по-прежнему прибывают сюда со скоростью более миллиона в день.
— Три миллиона, — отрывисто поправил он меня. — Наша перенаселенность достигла чрезвычайной степени.
— Но не через пересылочный пункт из Страндвеген, — бросил я ему вызов,
— мы достаточно долго следили за ним, так что мы знаем.
— Имеется одиннадцать основных пунктов массовой пересылки, — сообщил он, — включая несколько в действительно пустынных районах. Те, о которых вы знаете и, несомненно, готовы разрушить вашими любопытными снарядными орудиями, которые действуют на большом удалении, были первыми. Мы поняли, что ошиблись, предполагая, что эта фаза необитаема, и разместили остальные пункты в районах, удаленных от ваших центров обитания.
— Не вполне, — поправил я его. — Сообщения о ваших войсках поступили из всех основных столиц. Вы не воинственны, но войну вы начали, — утомленно подвел я итог разговора. — Вы и помыслить не могли, чтобы захватить территорию разумных существ, но тем не менее вы здесь. Вашему рассказу недостает достоверности, генерал.
Он покивал головой, обозначая согласие — видимо, заимствовал это движение у нас, людей, и сказал:
— Мне вполне понятно ваше недоумение, полковник. Но недостаточно просто установить кажущуюся непоследовательность моего отчета о событиях Вы должны, — он был очень серьезен и искренен, — ДОЛЖНЫ понять следующее: нужды Благородного Народа имеют первостепенную важность. Ваше бесполезное сопротивление нашему мирному захвату необходимого жизненного пространства должно немедленно прекратиться! Это нетерпимое неудобство!
— Вы пропели «убедительную» песню, генерал, — парировал я. — Как насчет НАШЕГО жизненного пространства? И ведь в конце концов, мы, как вы говорите, люмонги, ЯВЛЯЕМСЯ законными владельцами территории, о которой идет речь.
— По КАКОМУ закону? — отозвался он, как будто ожидал именно такого ответа.
— По закону рождения, первого заселения и разработки места для потребностей человечества, — сообщил я ему.
— Первого заселения… — задумался он. — По-моему, ваши местные «крысы», как вы называете этот скромный народец, имеют по крайней мере столь же древнее право.
— Только не на наши амбары! — ответил я ему. Мне уже немного приелись его невозмутимые глупости.
— А почему это нет? — парировал он. — Земные плоды не имеют «естественного» потребителя. Растения произрастают для всех, кто может их собрать.
— Мы сажаем их, — сказал я, — и собираем их тоже. Мы построили наши города и храним в них продукты, и это слишком очевидно, чтобы еще и обсуждать!
Он кинул на меня странный взгляд.
— Вы говорите, что «сажаете» их. Боюсь, что мы коснулись области, едва затронутой в моем курсе ознакомления. Это еще одно любопытное понятие, связанное с манипуляцией Волей.
— Вы хотите сказать, что не занимаетесь растениеводством? — недоверчиво спросил я.
Он ответил, чуть поколебавшись:
— Конечно, мне знаком этот термин, но я не могу его понять. «Заставлять растения расти концентрированно в определенном районе»… Это уму непостижимо! Растения растут, где хотят.
Я проговорил с ним еще полчаса, но без заметного успеха. Он по-прежнему придерживался взгляда, что человечество должно убраться с дороги Благородного Народа, и на этом прекратятся военные действия.
— Вы утверждаете, что ничего о нас не знаете, — напомнил я ему, — и тем не менее прибыли сюда прекрасно проинструктированным, владея английским языком. Как вы это объясните?
— Я, — ответил он чопорно, — не обязан вам ничего объяснять. Однако, — продолжил он, — я не вижу никакого вреда для моего дела в том, чтобы объяснить вам то, что, как я вижу, остается для вас тайной. Прекрасно.
— Мы разработали методы передачи информации в глубокую память — развив в действительности способность наших предков помнить местоположение зарытых орешков. Мой первоначальный контакт с вашей плоскостью, как я уже объяснил, не выявил никаких признаков обитания, поскольку я прибыл, как нам теперь известно, в большую пустыню — я узнал, что вы называете ее «Сахара». У нас дома эта площадка расположена на мелководье. Последующие разведывательные команды, однако, обнаружили примитивные временные поселения вашего народа, принадлежавшие, как выяснилось, кочевым племенам. Естественно, последующие отряды провели более широкую разведку. Именно они и собрали материалы для брифинга, за исключением лингвистических данных по двум родственным диалектам, существующим здесь, в отведенном мне месте входа, которое совпадает, конечно, с местонахождением Благородного Города. Эти данные были, разумеется, поспешно собраны в самый последний момент перед нашим плановым прыжком, вот почему в моем владении этими языками отмечаются недостатки.
— У вас прекрасно получается, — ободрил я его.
Он бросил на меня высокомерно-неуверенный взгляд, если я научился правильно читать ограниченное число выражений его лица, похожего на крысиную морду.
— Наша ошибка, — провозгласил он, — заключалась в том, что мы не обследовали избранную нами в качестве цели плоскость более тщательно. Но вы не должны забывать: мы находились — и находимся — в отчаянном положении, и фактор времени был очень важен. Менее щепетильный народ, такой как вы, просто послал бы подавляющую численностью силу, не принимая во внимание то, какие возможные последствия могут возникнуть из-за унижений.
— Господи! — ахнул я. — Так, может, нам следует поскорее прямиком отправиться отсюда в Разрушение?
— Таких уж крутых мер не надо, — поправил он меня. — Вполне адекватной была бы массовая эвакуация на один из островов Разрушения. Мы позволим и даже будем содействовать такому размещению. Я могу пойти настолько далеко, что пообещаю, что мы предоставим в ваше распоряжение наш метод массовой пересылки.
— Я просто пошутил, — объяснил я. Тут мне пришлось долго объяснять, что такое «шутить». — Мы не имеем намерения покидать наше родное место жительства, — заключил я.
— В этом случае, — сказал он нарочито терпеливо, — я не вижу перспектив в плане достижения мирного сосуществования наших народов. Жаль. Вместе мы могли бы достичь многого.
— Нам надо еще о многом поговорить, генерал, — сказал я ему. — Но сейчас мне лучше уйти. Отдыхайте, я навещу вас завтра.
— Разговаривая с вами, полковник, — ответил он, — я на минуту почти забыл об отчаянном бедствии моего Народа. Прощайте.
На этой ноте я оставил его и окружавший его запах гнилых апельсинов. На мгновение мне показалось, что нам удастся как-то согласовать наши противоположные интересы, что было бы чрезвычайно полезно для обоих народов; у йлокков были некоторые методы, которые очень пригодились бы Службе наблюдения Сети, и, в свою очередь, мы тоже многому могли бы их научить, но сейчас я чувствовал себя подавленным. Мне хотелось поговорить с Барбро: один только звук ее голоса ободрит меня. Но ее не ободрит то, что я должен был сообщить ей — что мне надо срочно пробиться в главную штаб-квартиру и доложить обо всем, что я узнал о захватчиках (а узнал я больше, чем считал Свфт).
Как обычно, я нашел ее в гуще самого острого кризиса, который мы имели на тот момент: атакующие прорвали нашу импровизированную оборону со стороны реки. Она была на полевом командном пункте, следя за картой текущего момента с ее веселенькими (если не знать, что они обозначают) лампочками, показывающими расположение каждого подразделения противника: как они неровной линией выдвигались из леса, — и наших неравных сил: как они держались, держались и отступали. Казалось, через несколько минут будет окружен и отрезан госпиталь.
— К счастью, Брайан, — сообщила она мне, — нас, возможно, спасет то, что они делают даже больше ошибок, чем мы — и более серьезных.
Я торопливо инструктировал ее, когда ко мне поспешно приблизился доктор Смовия, за которым по пятам плелась смущенная представительница военной полиции. Я жестом велел ей уйти и попросил Барбро продолжать. Потом я поцеловал ее на прощание. Смовия болтался тут же с озабоченным видом.
— Послушайте, полковник, — ныл он, — мой пациент едва ли готов покинуть госпиталь. Кроме того, он является носителем…
— Но, надеюсь, не опасным для людей? — с надеждой спросил я.
— Конечно нет, — отмел он это, — но с вашей стороны довольно бесцеремонно отпускать его, даже не оповестив меня…
— Постойте, — вмешался я, — я его не отпускал! Десять минут тому назад я оставил его в постели! Вы хотите сказать?..
— Он исчез, — недовольно пробурчал Смовия. — В госпитале его нет. Я проверил. Я решил, что вы…
Я оборвал его:
— Боюсь, он сам по себе.
Подойдя к окну, я выглянул на улицу. Как я и опасался, там не было чужака-путешественника. Барбро ободряюще похлопала меня по руке. Она знала, что мысленно я кляну себя.
— Включи срочную связь, Барб, — велел я ей. — Предупреди наши внешние посты, чтобы они были наготове, но пусть не пытаются его остановить. Они не смогут, и это только приведет к бесполезным жертвам с нашей стороны.
— Что это значит? — пожелал узнать Смовия. — Куда он отправится, ведь он еще так слаб?
— Домой, — отрывисто объяснил ему я. — Он уже ушел, ничего нельзя поделать. — Я повернулся к Барбро: — Это делает мой бросок в столицу еще более жизненно важным.
Она поняла и кивнула. Я начал действовать. Своего сержанта я не нашел, но передал ему весточку, и вышел на улицу, где поймал лейтенанта Хельма и сказал ему, что собираюсь прорываться из города. Он, естественно, хотел узнать подробности, и я велел ему выбрать лучшую из наших полугусеничных машин и встретить меня на Кунгсгатан через полчаса. Он бегом бросился исполнять поручение.
Я вернулся в помещение, нашел Смовию и пригласил его отправиться со мной, прихватив свои культуры чужестранного вируса. Он не мог понять, зачем, но спорить со мной не стал. Я заставил нашу команду штаб-квартиры копать оборонительные сооружения и дал им инструкции.
— Я вернусь через двое суток, — сообщил я им. — Удерживайте позицию.
Они сказали, что могут удержать и удержат. Я надеялся, что так и будет. Лейтенант Хельм прибыл с заправленной, укомплектованной и готовой машиной. Мы не стали беспокоить себя тонкостями: выехали из ворот мимо того места, где я так беззаботно оставил без охраны переместитель Свфта. Там можно было видеть все тех же дезорганизованных нападающих с их оружием короткого радиуса действия. Я почти поверил утверждениям Свфта о том, что йлокки невоинственны, ибо они не сделали попытки помешать нам. Потом мы оказались перед баррикадой. Это была грозная на вид преграда: поваленные деревья переплелись ветвями, а промежутки между ними были забиты обломками. Я резко свернул в сторону и по ухабистой почве снова выехал на дорогу. Несколько йлокков бросились было к нам, но остановились в отдалении. Эти горе-захватчики достаточно смутно представляли себе, что делают.
— Не надо их недооценивать, — посоветовал я Хельму. — У них есть кое-какая технология, и они должны быть способны вести эффективные боевые действия, даже не зная военной науки. Но как личности они, похоже, лишены воображения и инициативы. Если мы делаем что-то неожиданное, они теряются.
— А что если кому-нибудь из них придет в голову встать у нас на пути и пальнуть из разбивателя с близкого расстояния? — вслух предположил он.
— В этом случае мы его застрелим, доказав, что это была плохая идея, — ответил я, но мне было неспокойно.
Мы двигались вперед, и они нас пропускали. Проехав еще несколько миль, мы уже больше не видели прячущихся крысолюдей. До пригородов был час пути. Мы подъехали к первому мосту в Стокгольм, и он оказался цел. Пять минут спустя мы уже без помех ехали по Дроттнинсгатан. На улицах лежало много трупов йлокков и небольшое количество мертвых людей, которыми занимались только трупоеды-йлокки. Воздушные фильтры почти не впускали вонь в кабину машины. Несмотря на понесенные ими колоссальные потери, кругом было все еще множество крысолюдей, шагавших нестройными колоннами, в основном по узким переулочкам. Иногда они гнали перед собой пленных людей. В городе практически не было видно разрушений. Тот единственный выстрел, который на моих глазах был сделан на Страндвеген, был исключением. Мы подъехали к высоким узорчатым воротам главной штаб-квартиры. Там нас встретили два офицера в серой полевой форме шведской армии.
7
Манфред фон Рихтгофен перегнулся через свой стол внушительного размера, чтобы тепло пожать мне руку, после того, как ответил на приветствие Хельма. Я представил доктора Смовию, который кратко сообщил Манфреду о своих открытиях, а потом отправился готовить новые порции культуры вируса.
— Вакцина, говоришь? — с сомнением спросил Рихтгофен. — Что?..
— Эти твари лезут сюда быстрее, чем их могут прикончить наши войска и их болезнь вместе взятые, сэр, — объяснил я. — Мы не можем только обороняться, нам надо контратаковать.
Манфред кивнул, явно сомневаясь.
— Мы определили карту их Общей истории, — сообщил он нам. — Больше ста миллионов лет, Брайан, и к тому же в Желтой Зоне.
Мы оба повернулись к карте Сети, занимавшей всю стену. На ней было изображено большое, неровное по форме сечение А-Линий, исследованных Империей к настоящему моменту, с нанесенной поверх сеткой координат. Синяя линия отмечала область, в которой провозглашалась власть имперского правительства. В самом центре была отмечена алой точкой линия Ноль-ноль — наш собственный мир. Поблизости было еще три красных точки, все расположенные внутри большого розового потека, — Распада — области безлюдных ненормальных линий миров, затопленных вырвавшейся из-под контроля энергией энтропии, катастрофически освобожденной двойниками Максони и Кочини, чьи исследования прошли успешно только здесь и не привели к бедствиям только здесь и еще лишь в трех Островных линиях Распада.
— Вакцина, говоришь? — с сомнением спросил Рихтгофен. — Что?..
— Эти твари лезут сюда быстрее, чем их могут прикончить наши войска и их болезнь вместе взятые, сэр, — объяснил я. — Мы не можем только обороняться, нам надо контратаковать.
Манфред кивнул, явно сомневаясь.
— Мы определили карту их Общей истории, — сообщил он нам. — Больше ста миллионов лет, Брайан, и к тому же в Желтой Зоне.
Мы оба повернулись к карте Сети, занимавшей всю стену. На ней было изображено большое, неровное по форме сечение А-Линий, исследованных Империей к настоящему моменту, с нанесенной поверх сеткой координат. Синяя линия отмечала область, в которой провозглашалась власть имперского правительства. В самом центре была отмечена алой точкой линия Ноль-ноль — наш собственный мир. Поблизости было еще три красных точки, все расположенные внутри большого розового потека, — Распада — области безлюдных ненормальных линий миров, затопленных вырвавшейся из-под контроля энергией энтропии, катастрофически освобожденной двойниками Максони и Кочини, чьи исследования прошли успешно только здесь и не привели к бедствиям только здесь и еще лишь в трех Островных линиях Распада.