Ночной лес был полон запахов и звуков. Дневная реальность обретала во мраке странную отчетливость, выпуклую осязаемость — это пробуждались с исчезновением зрения другие чувства, и мир начинал казаться чужим. Почти прежним, и все же словно чуть сдвинутым, искаженным, обманчивым. И даже рассвет не убеждал в ложности ночных видений. Блейд без устали твердил себе, что это не более чем усталость и нервы.
Уже неделя прошла с тех пор, как корабль Ярла высадил его к западу от Сарум Вила, и все эти семь дней Блейд шел к святилищу друсов. Не так-то просто оказалось отыскать дорогу в лесу, к тому месту, где он был всего один раз, четверть века назад. И все же что-то привело его туда, к солнечной поляне, где перед священным дубом высился кровавый алтарь и зияла черная незаживающая рана пепелища. Не память — скорее, инстинкт; чутье вело Блейда, точно дикого зверя. И он уверенно шел на запах зла и колдовства.
С каждым шагом оживали воспоминания. Вот тут они ночевали с Талин, и он согревал ее, озябшую, собственным телом… Здесь напал на огородное пугало, приняв его за разбойника… И с каждым шагом он знал, что цель все ближе.
Блейд пытался воскресить все подробности, связанные с этим местом. И память тела услужливо помогала ему: глаза вспоминали эти огромные деревья, перевитые мощными лианами, дубовые и тисовые рощицы, разделенные полянами, кожа — прикосновение острых шипов колючего кустарника, которые причиняли столько неприятностей бедняжке Талин; ноги сами обходили ямы, заваленные валежником, слух, казалось, вновь проигрывал заунывную литанию друсов, перемежавшуюся мерными хлопками…
Возвращались и иные воспоминания — те, которые он охотно предпочел бы забыть. Восхитительно совершенное, пленительное лицо друзиллы Канаки… Серебристый водопад ее волос… Холодные, жестокие глаза. Он желал эту женщину, как ни одну другую… теперь он мог себе в этом признаться. Но Талин убила ее.
Но сегодня все было иначе. К священному дубу друсов — по преданию, то была сама богиня земли, принявшая облик дерева — Блейда привело не вожделение и не простое любопытство. Эти ведьмы-людоедки похитили его сына! Собирались ли они шантажировать этим Талин либо использовать мальчика для своих омерзительных ритуалов… Блейд боялся и подумать об этом.
Он не имел права оставить Дика в их лапах. Дик — его сын! И друсы не раз еще проклянут тот день, когда забыли об этом.
И все же мыслей о мести и воспоминаний оказалось недостаточно, чтобы заполнить пустоту ожидания.
Отыскав поляну, где друсы совершали свои жертвоприношения, Блейд, со всем искусством бывалого разведчика, соорудил себе убежище неподалеку — не слишком близко, чтобы не быть обнаруженным, но с отличным обзором.
Это было что-то вроде берлоги в корнях огромного древнего вяза. Вход он замаскировал травой и ветвями. Вовнутрь натаскал сухой травы и лапника, так что получилась вполне уютная нора. Пищи у него было достаточно — Ярл снабдил его сушеным мясом, лепешками и крепким скайрским вином.
В остальном же он старался покидать убежище как можно реже: риск был слишком велик. Каждое мгновение он ждал появления друсов. До полнолуния большой луны, когда, по словам Ярла, колдуньи вершили свои кровавый обряд, оставались считанные дни.
По их верованиям, этот багровый диск был дочерью Друззы. Полнолуние есть чреватость ночного светила, а кровавая жертва призвана символизировать разрешение от бремени. Жертва затем поедалась… должно быть, сама Друзза-земля таким образам впитывала жизненную силу, даруемую небом.
Что касается Блейда, то он давно уже считал себя не вправе судить чужую веру и обряды. Да и ему, чаще всего, это было безразлично. И все же ощущалось в обычаях друсов нечто столь чуждое, варварское и безумное, что все в душе его восставало при одной лишь мысли, что ему вновь предстоит стать безмолвным свидетелем адского ритуала.
Вытерпеть помогала лишь надежда, что очень скоро он сможет не только отомстить ведьмам за все, но и положить конец этому кошмару.
Однако, несмотря ни на что, каждый день ожидания давался тяжелее предыдущих…
Ночами, незаметно выглядывая из своего убежища, Блейд следил за растущей луной. Меньшая незаметно скользила где-то у горизонта, не привлекая его внимания, но неудержимо округлявшееся чрево большего спутника вызывало в душе его смутный трепет и дрожь отвращения. Страха он не чувствовав но беспомощность угнетала.
Две луны… Сколько ни вспоминал Блейд первое посещение Альбы, он не мог отыскать никаких подробностей на этот счет в тайниках своего сознания. По-видимому, в прошлый раз у него не доставало времени любоваться красотами местных небес. Он видел другое: искаженные ненавистью лица врагов, сияющее лезвие Айскалпа, тела женщин, пронизанные любовным экстазом…
Он пытался наметить план действий, заставлял себя думать об этом, просчитывать варианты. Тщетно! Мысли кружились бестолково и бессмысленно, точно белки в колесе, и после нескольких часов напряженных раздумий он вдруг обнаруживал, что не в состоянии вспомнить ровным счетом ничего.
Он почти готов был приписать это зловещему влиянию друсов. Может, они вновь пытаются воздействовать на его сознание, подчинить своей воле? Проверить это не представлялось возможным. Но священный пояс по-прежнему приятно согревал кожу, и он сказал себе, что это просто паранойя, мания преследования. Бесконечное ожидание действовало ему на нервы.
Пять дней он выдерживал эту муку, но на шестой, проснувшись, как обычно, на закате (в ожидании роковой ночи он старался отсыпаться днем) и даже не выглядывая из убежища, почувствовал, что на поляне что-то изменилось.
Там парило ставшее уже привычным безмолвие. Дневные птицы притихли, ночные еще не подали голос… Ни людской речи, ни конского храпа… Тишина. Но тишина напряженная, насыщенная неким новым качеством, определить которое для себя он мог лишь одним словом: ожидание. Поляна ждала.
Осторожно, стараясь двигаться совершенно бесшумно, Блейд раздвинул ветки, прикрывавшие вход в его пещеру. В серовато-лиловом вечернем свечении мир казался призрачным, почти потусторонним. Абсолютная недвижность сцены лишь усиливала это ощущение. Поляна была как нарисованная. Не шелохнется ни веточка, ни травинка… Блейду почудилось на миг, что он — единственное живое существо во всем этом проклятом лесу.
И вдруг откуда-то слева донесся стук копыт. Сердце странника забилось с перебоями. Теперь пути назад не было! До рези в глазах всматриваясь в сторону, откуда донесся шум, он ждал появления всадника.
Однако стук копыт внезапно стих, так и не приблизившись. Тишина вновь стиснула мир в холодных ладонях. Сердце у Блейда сжалось. Неужели он ошибся, и то был лишь случайный гонец, проезжавший мимо? Мысль эта привела его в отчаяние.
А что, если Ярл ошибался, и обряда не будет? Что, если… Но Блейд тут же запретил себе эти бесполезные мысли. Перед ним лежала священная поляна друсов, и он был готов ждать, сколько потребуется.
Слева опять послышался шорох. Блейд замер. И при виде высокой, стройной, закутанной в серый плащ фигуры ощутил прилив внезапного облегчения. Вот оно. Началось!
Женщина — а это явно была женщина — медленно шагнула на поляну. Подошла к вековому дубу посередине. Опустилась на колени пред ним и замерла на мгновение. Затем медленно, преисполненным почтения жестом опустила ладони на древнюю, почерневшую от времени кору. Тишина нависла над лесом, густая и гнетущая. Блейд затаил дыхание.
Тело женщины вдруг начало бить крупной дрожью — это было заметно даже со стороны. Она застонала от боли. Земля ощутимо содрогнулась, словно трепет жрицы передался и ей, и вдруг женщина отлетела в сторону, словно от удара, и сломанной куклой рухнула на траву. Плащ ее распахнулся. Капюшон, скрывавший лицо, упал…
Поляна в серебристом свете полной луны предстала глазам Блейда ясно и отчетливо, напоминая старинную гравюру. Он посмотрел на распростертую женщину, чувствуя, как перехватывает дыхание. Никогда прежде не видел он столь совершенной красоты! Высокие, тонко очерченные скулы… Огромные, чуть раскосые глаза… Губы, точно лепестки роз… И волосы цвета темного золота, густые, тяжелые, доходившие почти до колен… У него мучительно заныло сердце. Друсы умели выбирать себе жриц…
Но странный блеск привлек его внимание, и он мгновенно вышел из транса. Пола плаща, отлетевшая в сторону, открыла золотой меч на поясе жрицы. Огромный, с рукоятью, изукрашенной драгоценными камнями! Он не забыл бы это оружие и через тысячу лет…
На висках у него выступили капли пота. Перед ним лежала новая верховная жрица друсов, и чресла ее опоясывал волшебный Асквиоль.
Тем временем лес словно пробудился ото сна. Послышался робкий пересвист ночных птиц, потом где-то вдали ухнула сова, затрещали ветки. И внезапно со всех сторон донеслись голоса. На поляну начали выходить люди.
Женщины. Блейд насчитал их не меньше тридцати. Суровые, надменные фигуры в темно-серых балахонах без малейших украшений, с лицами, скрытыми капюшонами; они напоминали средневековых монахинь. Часть из них сгрудилась на другом конце поляны, над каким-то тюком. Блейд никак не мог разглядеть, чем они занимались, пока по сдавленным стонам и рыданиям не догадался, что там, должно быть, готовят к убиению и костру очередную жертву.
На лежащую без чувств Друзиллу пришедшие не обращали ни малейшего внимания — пока та не шевельнулась, и горестный вздох не сорвался с полуоткрытых уст. Три жрицы склонились над ней. До Блейда донеслись обрывки разговора.
— Друзза опять отринула тебя, Высочайшая?
— На то воля богини, — ответила поверженная Друзилла голосом, полным отчаяния.
Одна из жриц горестно застонала; другая что-то с жаром принялась доказывать ей.
— …пропал вместе с Канаки, — вздохнула Друзилла.
— Да, и нам так и не удалось отыскать…
Блейд понял, что они говорят о медальоне прежней верховной жрицы. Рука сама потянулась к нагрудному карману, где лежал амулет, овальный диск с месяцем в венке из дубовых листьев. Если б они только знали…
Одна из колдуний тем временем тревожно вопрошала молодую Друзиллу, вновь скрывшую лицо под капюшоном:
— Но как же обряд? Стоит ли растрачивать юную жизнь, если жертва наша бессмысленна?
— Не смей! — Ответ прозвучал резко, точно удар хлыста, и жрица сжалась от страха. — Твое дело не рассуждать, а повиноваться! Готовьте костер!
На священной поляне началась суета. Часть жриц суетилась над жертвой, остальные кинулись собирать валежник; Друзилла же встала в стороне, опираясь на меч. Никто не осмелился потревожить ее.
В багровом сиянии, заливавшем поляну, стройная неподвижная фигура жрицы казалась обретшим плоть лунным лучом. В ней была строгость ночного светила и его притягательность. Блейд не в силах был отвести глаз.
Окружающий мир перестал существовать для него. Суета жриц, стоны несчастной жертвы, пламя разгорающегося костра справа от алтаря, — все утратило смысл. Реальность сдвинулась на шаг; остался лишь точеный профиль и прядь золотистых волос, выбившихся из-под капюшона…
Внезапно Друзилла, точно ощутив на себе пристальный взгляд чужака, вскинула голову, настороженным взором обводя опушку. Блейд пригнулся, словно она могла разглядеть его во тьме, и на несколько секунд даже прекратил дышать. По коже пошли мурашки. Он чувствовал себя подобно загнанному зверю, к которому приближается охотник…
В этот миг откуда-то справа раздался возглас:
— Госпожа! У нас все готово.
Друзилла откликнулась на зов. Блейд перевел дыхание, отер пот со лба. Кажется, пронесло…
Жрица не спеша направилась к жертвеннику, но на полпути внезапно застыла и обернулась. Взгляд ее, тяжелый и пронизывающий, казалось, уперся прямо в Блейда. Тот готов был поклясться, что она чувствует его присутствие… Но это длилось лишь долю секунды. Друзилла двинулась дальше, и время возобновило свой ход.
Несчастная жертва со спутанными руками и ногами уже была распластана на каменном алтаре перед священным дубом. Лица девушки Блейд не мог разглядеть, но почему-то был уверен, что она молода и красива.
Жрицы встали в круг и затянули песню, чем-то напоминавшую заунывные церковные гимны. Язык был непонятен страннику; похоже, он не имел ничего общего с альбийским наречием. Звуки его показались Блейду слишком резкими, хотя и не лишенными мрачной варварской красоты.
Мелодия, протяжная и напевная, с прерывистым, рваным ритмом, влекла и зачаровывала. Жрицы постепенно впадали в транс, принимались раскачиваться в такт песнопению. Время от временя они поворачивались к священному дубу, простирались ниц пред ним, затем поднимались, и литания возобновлялась с новой силой. Стоны жертвы первое время еще прорывались сквозь голоса жриц, но вскоре и она затихла, покорившись магическому очарованию обряда.
Друзилла пела со всеми вместе, но Блейду казалось, что именно она задает темп, ведет за собой остальных. Он не сводил с нее глаз.
Золотой меч она держала в руках, то касаясь им алтаря, то протягивая вперед, словно подношение Друззе, то поднимая высоко над головой.
Темп мелодии заметно ускорился. Жрицы принялись ритмично бить в ладоши, отбивая такт. Капюшоны у некоторых откинулись назад, обнажая раскрасневшиеся потные лица с горящими безумием глазами.
Странник ощутил что-то почти непристойное в бешеной сатурналии друсов, в их экстазе, который был сродни чувственной страсти. Служительницы Друззы запретили себе обычные плотские утехи, но подавленная мощь естества жаждала выхода — любым, самым странным и извращенным способом. Так Друзза вознаграждала своих прислужниц… У Блейда это зрелище не вызывало ничего, кроме отвращения.
Теперь женщины на поляне кружились в безумном хороводе. Пение сделалось нестройным, они голосили истошно и вразнобой. Напряжение вокруг священного дуба сгустилось; словно грозовая туча легла на лес, готовая в любой миг разразиться градом огненных стрел. Голоса жриц, в которых не осталось более ничего человеческого, достигли наивысшей точки… и внезапно смолкли все разом, и страсть их, накалившись до предела, излилась потоком тьмы и молчания.
Блейд содрогнулся в своем убежище, и казалось, весь лес дрогнул вместе с ним. Они падали вместе, падали бесконечно, в разверзшуюся пропасть безмолвия, падали во мрак, в космическое ледяное ничто… В эти несколько секунд тишины он познал, что такое смерть.
Женщины на поляне застыли, словно в изумлении от случившегося. Казалось, они ждут чего-то, что должно вот-вот произойти… Фигура Друзиллы, замершей в изголовье алтаря с воздетым мечом, озарилась огненным сиянием. Полыхнул яростным протуберанцем клинок — и опустился острием вниз, пронзая обнаженную грудь жертвы. Дикий крик разорвал тишину и захлебнулся кровью. Жрицы пали ниц перед алтарем.
Сцена эта запечатлелась в мозгу Блейда с необычайной отчетливостью — так бывает, когда молния ударит во тьме и высвеченный пейзаж намертво впечатается в сетчатку. Даже когда он закрыл глаза, то продолжал видеть их: обнаженное, залитое черной кровью тело на плоском дольмене; вокруг, на коленях — женские фигуры в серых балахонах; и Она, гордо выпрямившаяся, с мечом в руках, окутанная мантией золотых волос, точно карающий ангел, спустившийся с небес…
Но вот жрицы зашевелились, круг распался. Пять или шесть женщин принялись подсыпать в костер угольев, другие устанавливали вертел для несчастной жертвы. Еще несколько готовили бездыханное тело к чудовищной трапезе: умащали маслами, набивали травами и специями…
Зрелище это не вызвало у Блейда столь невыносимого отвращения, как в первый раз. За прошедшие годы он много чего повидал, ко многому привык, и редко что в этой жизни могло вызвать у него острую эмоциональную реакцию. Порой он даже боялся этого притупления чувств… но только не сегодня.
Сегодня он был рад, что в состоянии оставаться беспристрастным наблюдателем, следить отстраненным взором за действиями друсов. И от него не ускользнуло, как Друзилла, перекинувшись парой слов на прощание с другой жрицей, незаметно исчезла во тьме за деревьями.
Это напомнило ему сцену, виденную много лет назад: тогда Канаки тоже не стала дожидаться окончания пиршества. Он заподозрил ее в нелюбви к жареному мясу… но теперь очевидным становилось, что исчезновение Друзиллы также составляет часть обряда.
Бесшумно выскользнув из своего убежища, странник последовал за ней.
Мышцы затекли от долгого лежания в засаде, и все же ситуация была не столь плоха, как он опасался. Он был вполне в состоянии передвигаться быстро и, главное, неслышно. Жрицы на поляне ничего не заметили.
Однако Друзилла ускользнула слишком стремительно! Блейд вдруг очутился в непроглядной чаще, куда не проникал лунный свет, и ему сделалось не по себе. Он не должен ее потерять!
Ни звука, ни движения… лишь сзади, со священной поляны, доносился приглушенный гомон. Он ожидал услышать шаги жрицы — обычный человек не может передвигаться по лесу совершенно бесшумно. Но, как видно, прелестная ведьма отнюдь не была обычным человеком.
У него мелькнула новая мысль: может, все это время она знала о его присутствии, догадывалась, что он пойдет за ней, и теперь затаилась во тьме в ожидании? Блейд остановился, замер, стараясь не дышать, но кровь стучала в висках, не давая прислушаться. Холодный пот ручейками стекал по лицу.
И вдруг впереди хрустнула веточка. Едва слышно, — Блейд сперва решил даже, что это ему показалось, — но звук повторился. А затем послышался конский храп. Это был конь Друзиллы!
У странника отлегло от сердца; он вспомнил стук копыт, предшествовавший появлению жрицы. Значит, он не ошибся, она и впрямь явилась сюда на лошади. Но тогда следовало поспешить, пока добыча не умчалась от него!
Крадучись, стараясь не потревожить ни листка, не прутика, Блейд двинулся вперед, к источнику звука. Насколько он мог судить, лошадь была шагах в сорока, но расстояния в темноте так обманчивы…
Конский храп донесся до него еще раз, позволяя точнее определить направление. Он пошел быстрее… и едва удержался от возгласа, наткнувшись на что-то мягкое в темноте.
Женщина взвизгнула от испуга, попыталась увернуться, отпрянула, но Блейд уже схватил ее, торопливо зажимая рот ладонью, пока она не успела позвать на помощь. Друзилла, придя в себя от шока, принялась отбиваться — яростно, точно дикая кошка. Несколько раз она чувствительно пнула Блейда в голень, так что он даже застонал от боли, затем внезапно впилась острыми зубками ему в руку.
От неожиданности он выпустил ее, и жрица поспешила воспользоваться своей свободой.
— Ко мне! На помощь! — раздался ее истошный крик. — На помощь!..
Почти тут же сзади послышались крики, топот бегущих ног, и Блейд понял, что надо спешить. И тут Друзилла допустила ошибку — вместо того, чтобы бежать прочь со всех ног, она замешкалась в ожидании подмоги.
Странник стиснул челюсти; в следующую секунду его кулак стремительно метнулся во тьму и, угодив жрице прямо в висок, сбил ее на землю. Не в первый раз на его памяти высокомерие подводило женщин.
Первым делом он повесил золотой меч себе на пояс. Потом пощупал пульс на шее прекрасной жрицы и убедившись, что она пробудет некоторое время без сознания, взвалил ее на плечо, как похищенную сабинянку, и поволок прочь.
Конь будто бы дожидался их. Как только Блейд уложил непривычную ноту ему на спину, отвязал поводья и сам вскочил в седло, жеребец пустился вскачь, уверенно выбирая дорогу в кромешной тьме. До странника какое-то время еще доносились взволнованные крики мечущихся в темном лесу друсов… но вот стихли и они.
Священная поляна осталась далеко позади.
Уже неделя прошла с тех пор, как корабль Ярла высадил его к западу от Сарум Вила, и все эти семь дней Блейд шел к святилищу друсов. Не так-то просто оказалось отыскать дорогу в лесу, к тому месту, где он был всего один раз, четверть века назад. И все же что-то привело его туда, к солнечной поляне, где перед священным дубом высился кровавый алтарь и зияла черная незаживающая рана пепелища. Не память — скорее, инстинкт; чутье вело Блейда, точно дикого зверя. И он уверенно шел на запах зла и колдовства.
С каждым шагом оживали воспоминания. Вот тут они ночевали с Талин, и он согревал ее, озябшую, собственным телом… Здесь напал на огородное пугало, приняв его за разбойника… И с каждым шагом он знал, что цель все ближе.
Блейд пытался воскресить все подробности, связанные с этим местом. И память тела услужливо помогала ему: глаза вспоминали эти огромные деревья, перевитые мощными лианами, дубовые и тисовые рощицы, разделенные полянами, кожа — прикосновение острых шипов колючего кустарника, которые причиняли столько неприятностей бедняжке Талин; ноги сами обходили ямы, заваленные валежником, слух, казалось, вновь проигрывал заунывную литанию друсов, перемежавшуюся мерными хлопками…
Возвращались и иные воспоминания — те, которые он охотно предпочел бы забыть. Восхитительно совершенное, пленительное лицо друзиллы Канаки… Серебристый водопад ее волос… Холодные, жестокие глаза. Он желал эту женщину, как ни одну другую… теперь он мог себе в этом признаться. Но Талин убила ее.
Но сегодня все было иначе. К священному дубу друсов — по преданию, то была сама богиня земли, принявшая облик дерева — Блейда привело не вожделение и не простое любопытство. Эти ведьмы-людоедки похитили его сына! Собирались ли они шантажировать этим Талин либо использовать мальчика для своих омерзительных ритуалов… Блейд боялся и подумать об этом.
Он не имел права оставить Дика в их лапах. Дик — его сын! И друсы не раз еще проклянут тот день, когда забыли об этом.
И все же мыслей о мести и воспоминаний оказалось недостаточно, чтобы заполнить пустоту ожидания.
Отыскав поляну, где друсы совершали свои жертвоприношения, Блейд, со всем искусством бывалого разведчика, соорудил себе убежище неподалеку — не слишком близко, чтобы не быть обнаруженным, но с отличным обзором.
Это было что-то вроде берлоги в корнях огромного древнего вяза. Вход он замаскировал травой и ветвями. Вовнутрь натаскал сухой травы и лапника, так что получилась вполне уютная нора. Пищи у него было достаточно — Ярл снабдил его сушеным мясом, лепешками и крепким скайрским вином.
В остальном же он старался покидать убежище как можно реже: риск был слишком велик. Каждое мгновение он ждал появления друсов. До полнолуния большой луны, когда, по словам Ярла, колдуньи вершили свои кровавый обряд, оставались считанные дни.
По их верованиям, этот багровый диск был дочерью Друззы. Полнолуние есть чреватость ночного светила, а кровавая жертва призвана символизировать разрешение от бремени. Жертва затем поедалась… должно быть, сама Друзза-земля таким образам впитывала жизненную силу, даруемую небом.
Что касается Блейда, то он давно уже считал себя не вправе судить чужую веру и обряды. Да и ему, чаще всего, это было безразлично. И все же ощущалось в обычаях друсов нечто столь чуждое, варварское и безумное, что все в душе его восставало при одной лишь мысли, что ему вновь предстоит стать безмолвным свидетелем адского ритуала.
Вытерпеть помогала лишь надежда, что очень скоро он сможет не только отомстить ведьмам за все, но и положить конец этому кошмару.
Однако, несмотря ни на что, каждый день ожидания давался тяжелее предыдущих…
Ночами, незаметно выглядывая из своего убежища, Блейд следил за растущей луной. Меньшая незаметно скользила где-то у горизонта, не привлекая его внимания, но неудержимо округлявшееся чрево большего спутника вызывало в душе его смутный трепет и дрожь отвращения. Страха он не чувствовав но беспомощность угнетала.
Две луны… Сколько ни вспоминал Блейд первое посещение Альбы, он не мог отыскать никаких подробностей на этот счет в тайниках своего сознания. По-видимому, в прошлый раз у него не доставало времени любоваться красотами местных небес. Он видел другое: искаженные ненавистью лица врагов, сияющее лезвие Айскалпа, тела женщин, пронизанные любовным экстазом…
Он пытался наметить план действий, заставлял себя думать об этом, просчитывать варианты. Тщетно! Мысли кружились бестолково и бессмысленно, точно белки в колесе, и после нескольких часов напряженных раздумий он вдруг обнаруживал, что не в состоянии вспомнить ровным счетом ничего.
Он почти готов был приписать это зловещему влиянию друсов. Может, они вновь пытаются воздействовать на его сознание, подчинить своей воле? Проверить это не представлялось возможным. Но священный пояс по-прежнему приятно согревал кожу, и он сказал себе, что это просто паранойя, мания преследования. Бесконечное ожидание действовало ему на нервы.
***
Пять дней он выдерживал эту муку, но на шестой, проснувшись, как обычно, на закате (в ожидании роковой ночи он старался отсыпаться днем) и даже не выглядывая из убежища, почувствовал, что на поляне что-то изменилось.
Там парило ставшее уже привычным безмолвие. Дневные птицы притихли, ночные еще не подали голос… Ни людской речи, ни конского храпа… Тишина. Но тишина напряженная, насыщенная неким новым качеством, определить которое для себя он мог лишь одним словом: ожидание. Поляна ждала.
Осторожно, стараясь двигаться совершенно бесшумно, Блейд раздвинул ветки, прикрывавшие вход в его пещеру. В серовато-лиловом вечернем свечении мир казался призрачным, почти потусторонним. Абсолютная недвижность сцены лишь усиливала это ощущение. Поляна была как нарисованная. Не шелохнется ни веточка, ни травинка… Блейду почудилось на миг, что он — единственное живое существо во всем этом проклятом лесу.
И вдруг откуда-то слева донесся стук копыт. Сердце странника забилось с перебоями. Теперь пути назад не было! До рези в глазах всматриваясь в сторону, откуда донесся шум, он ждал появления всадника.
Однако стук копыт внезапно стих, так и не приблизившись. Тишина вновь стиснула мир в холодных ладонях. Сердце у Блейда сжалось. Неужели он ошибся, и то был лишь случайный гонец, проезжавший мимо? Мысль эта привела его в отчаяние.
А что, если Ярл ошибался, и обряда не будет? Что, если… Но Блейд тут же запретил себе эти бесполезные мысли. Перед ним лежала священная поляна друсов, и он был готов ждать, сколько потребуется.
Слева опять послышался шорох. Блейд замер. И при виде высокой, стройной, закутанной в серый плащ фигуры ощутил прилив внезапного облегчения. Вот оно. Началось!
Женщина — а это явно была женщина — медленно шагнула на поляну. Подошла к вековому дубу посередине. Опустилась на колени пред ним и замерла на мгновение. Затем медленно, преисполненным почтения жестом опустила ладони на древнюю, почерневшую от времени кору. Тишина нависла над лесом, густая и гнетущая. Блейд затаил дыхание.
Тело женщины вдруг начало бить крупной дрожью — это было заметно даже со стороны. Она застонала от боли. Земля ощутимо содрогнулась, словно трепет жрицы передался и ей, и вдруг женщина отлетела в сторону, словно от удара, и сломанной куклой рухнула на траву. Плащ ее распахнулся. Капюшон, скрывавший лицо, упал…
Поляна в серебристом свете полной луны предстала глазам Блейда ясно и отчетливо, напоминая старинную гравюру. Он посмотрел на распростертую женщину, чувствуя, как перехватывает дыхание. Никогда прежде не видел он столь совершенной красоты! Высокие, тонко очерченные скулы… Огромные, чуть раскосые глаза… Губы, точно лепестки роз… И волосы цвета темного золота, густые, тяжелые, доходившие почти до колен… У него мучительно заныло сердце. Друсы умели выбирать себе жриц…
Но странный блеск привлек его внимание, и он мгновенно вышел из транса. Пола плаща, отлетевшая в сторону, открыла золотой меч на поясе жрицы. Огромный, с рукоятью, изукрашенной драгоценными камнями! Он не забыл бы это оружие и через тысячу лет…
На висках у него выступили капли пота. Перед ним лежала новая верховная жрица друсов, и чресла ее опоясывал волшебный Асквиоль.
Тем временем лес словно пробудился ото сна. Послышался робкий пересвист ночных птиц, потом где-то вдали ухнула сова, затрещали ветки. И внезапно со всех сторон донеслись голоса. На поляну начали выходить люди.
Женщины. Блейд насчитал их не меньше тридцати. Суровые, надменные фигуры в темно-серых балахонах без малейших украшений, с лицами, скрытыми капюшонами; они напоминали средневековых монахинь. Часть из них сгрудилась на другом конце поляны, над каким-то тюком. Блейд никак не мог разглядеть, чем они занимались, пока по сдавленным стонам и рыданиям не догадался, что там, должно быть, готовят к убиению и костру очередную жертву.
На лежащую без чувств Друзиллу пришедшие не обращали ни малейшего внимания — пока та не шевельнулась, и горестный вздох не сорвался с полуоткрытых уст. Три жрицы склонились над ней. До Блейда донеслись обрывки разговора.
— Друзза опять отринула тебя, Высочайшая?
— На то воля богини, — ответила поверженная Друзилла голосом, полным отчаяния.
Одна из жриц горестно застонала; другая что-то с жаром принялась доказывать ей.
— …пропал вместе с Канаки, — вздохнула Друзилла.
— Да, и нам так и не удалось отыскать…
Блейд понял, что они говорят о медальоне прежней верховной жрицы. Рука сама потянулась к нагрудному карману, где лежал амулет, овальный диск с месяцем в венке из дубовых листьев. Если б они только знали…
Одна из колдуний тем временем тревожно вопрошала молодую Друзиллу, вновь скрывшую лицо под капюшоном:
— Но как же обряд? Стоит ли растрачивать юную жизнь, если жертва наша бессмысленна?
— Не смей! — Ответ прозвучал резко, точно удар хлыста, и жрица сжалась от страха. — Твое дело не рассуждать, а повиноваться! Готовьте костер!
На священной поляне началась суета. Часть жриц суетилась над жертвой, остальные кинулись собирать валежник; Друзилла же встала в стороне, опираясь на меч. Никто не осмелился потревожить ее.
В багровом сиянии, заливавшем поляну, стройная неподвижная фигура жрицы казалась обретшим плоть лунным лучом. В ней была строгость ночного светила и его притягательность. Блейд не в силах был отвести глаз.
Окружающий мир перестал существовать для него. Суета жриц, стоны несчастной жертвы, пламя разгорающегося костра справа от алтаря, — все утратило смысл. Реальность сдвинулась на шаг; остался лишь точеный профиль и прядь золотистых волос, выбившихся из-под капюшона…
Внезапно Друзилла, точно ощутив на себе пристальный взгляд чужака, вскинула голову, настороженным взором обводя опушку. Блейд пригнулся, словно она могла разглядеть его во тьме, и на несколько секунд даже прекратил дышать. По коже пошли мурашки. Он чувствовал себя подобно загнанному зверю, к которому приближается охотник…
В этот миг откуда-то справа раздался возглас:
— Госпожа! У нас все готово.
Друзилла откликнулась на зов. Блейд перевел дыхание, отер пот со лба. Кажется, пронесло…
Жрица не спеша направилась к жертвеннику, но на полпути внезапно застыла и обернулась. Взгляд ее, тяжелый и пронизывающий, казалось, уперся прямо в Блейда. Тот готов был поклясться, что она чувствует его присутствие… Но это длилось лишь долю секунды. Друзилла двинулась дальше, и время возобновило свой ход.
Несчастная жертва со спутанными руками и ногами уже была распластана на каменном алтаре перед священным дубом. Лица девушки Блейд не мог разглядеть, но почему-то был уверен, что она молода и красива.
Жрицы встали в круг и затянули песню, чем-то напоминавшую заунывные церковные гимны. Язык был непонятен страннику; похоже, он не имел ничего общего с альбийским наречием. Звуки его показались Блейду слишком резкими, хотя и не лишенными мрачной варварской красоты.
Мелодия, протяжная и напевная, с прерывистым, рваным ритмом, влекла и зачаровывала. Жрицы постепенно впадали в транс, принимались раскачиваться в такт песнопению. Время от временя они поворачивались к священному дубу, простирались ниц пред ним, затем поднимались, и литания возобновлялась с новой силой. Стоны жертвы первое время еще прорывались сквозь голоса жриц, но вскоре и она затихла, покорившись магическому очарованию обряда.
Друзилла пела со всеми вместе, но Блейду казалось, что именно она задает темп, ведет за собой остальных. Он не сводил с нее глаз.
Золотой меч она держала в руках, то касаясь им алтаря, то протягивая вперед, словно подношение Друззе, то поднимая высоко над головой.
Темп мелодии заметно ускорился. Жрицы принялись ритмично бить в ладоши, отбивая такт. Капюшоны у некоторых откинулись назад, обнажая раскрасневшиеся потные лица с горящими безумием глазами.
Странник ощутил что-то почти непристойное в бешеной сатурналии друсов, в их экстазе, который был сродни чувственной страсти. Служительницы Друззы запретили себе обычные плотские утехи, но подавленная мощь естества жаждала выхода — любым, самым странным и извращенным способом. Так Друзза вознаграждала своих прислужниц… У Блейда это зрелище не вызывало ничего, кроме отвращения.
Теперь женщины на поляне кружились в безумном хороводе. Пение сделалось нестройным, они голосили истошно и вразнобой. Напряжение вокруг священного дуба сгустилось; словно грозовая туча легла на лес, готовая в любой миг разразиться градом огненных стрел. Голоса жриц, в которых не осталось более ничего человеческого, достигли наивысшей точки… и внезапно смолкли все разом, и страсть их, накалившись до предела, излилась потоком тьмы и молчания.
Блейд содрогнулся в своем убежище, и казалось, весь лес дрогнул вместе с ним. Они падали вместе, падали бесконечно, в разверзшуюся пропасть безмолвия, падали во мрак, в космическое ледяное ничто… В эти несколько секунд тишины он познал, что такое смерть.
Женщины на поляне застыли, словно в изумлении от случившегося. Казалось, они ждут чего-то, что должно вот-вот произойти… Фигура Друзиллы, замершей в изголовье алтаря с воздетым мечом, озарилась огненным сиянием. Полыхнул яростным протуберанцем клинок — и опустился острием вниз, пронзая обнаженную грудь жертвы. Дикий крик разорвал тишину и захлебнулся кровью. Жрицы пали ниц перед алтарем.
Сцена эта запечатлелась в мозгу Блейда с необычайной отчетливостью — так бывает, когда молния ударит во тьме и высвеченный пейзаж намертво впечатается в сетчатку. Даже когда он закрыл глаза, то продолжал видеть их: обнаженное, залитое черной кровью тело на плоском дольмене; вокруг, на коленях — женские фигуры в серых балахонах; и Она, гордо выпрямившаяся, с мечом в руках, окутанная мантией золотых волос, точно карающий ангел, спустившийся с небес…
Но вот жрицы зашевелились, круг распался. Пять или шесть женщин принялись подсыпать в костер угольев, другие устанавливали вертел для несчастной жертвы. Еще несколько готовили бездыханное тело к чудовищной трапезе: умащали маслами, набивали травами и специями…
Зрелище это не вызвало у Блейда столь невыносимого отвращения, как в первый раз. За прошедшие годы он много чего повидал, ко многому привык, и редко что в этой жизни могло вызвать у него острую эмоциональную реакцию. Порой он даже боялся этого притупления чувств… но только не сегодня.
Сегодня он был рад, что в состоянии оставаться беспристрастным наблюдателем, следить отстраненным взором за действиями друсов. И от него не ускользнуло, как Друзилла, перекинувшись парой слов на прощание с другой жрицей, незаметно исчезла во тьме за деревьями.
Это напомнило ему сцену, виденную много лет назад: тогда Канаки тоже не стала дожидаться окончания пиршества. Он заподозрил ее в нелюбви к жареному мясу… но теперь очевидным становилось, что исчезновение Друзиллы также составляет часть обряда.
Бесшумно выскользнув из своего убежища, странник последовал за ней.
Мышцы затекли от долгого лежания в засаде, и все же ситуация была не столь плоха, как он опасался. Он был вполне в состоянии передвигаться быстро и, главное, неслышно. Жрицы на поляне ничего не заметили.
Однако Друзилла ускользнула слишком стремительно! Блейд вдруг очутился в непроглядной чаще, куда не проникал лунный свет, и ему сделалось не по себе. Он не должен ее потерять!
Ни звука, ни движения… лишь сзади, со священной поляны, доносился приглушенный гомон. Он ожидал услышать шаги жрицы — обычный человек не может передвигаться по лесу совершенно бесшумно. Но, как видно, прелестная ведьма отнюдь не была обычным человеком.
У него мелькнула новая мысль: может, все это время она знала о его присутствии, догадывалась, что он пойдет за ней, и теперь затаилась во тьме в ожидании? Блейд остановился, замер, стараясь не дышать, но кровь стучала в висках, не давая прислушаться. Холодный пот ручейками стекал по лицу.
И вдруг впереди хрустнула веточка. Едва слышно, — Блейд сперва решил даже, что это ему показалось, — но звук повторился. А затем послышался конский храп. Это был конь Друзиллы!
У странника отлегло от сердца; он вспомнил стук копыт, предшествовавший появлению жрицы. Значит, он не ошибся, она и впрямь явилась сюда на лошади. Но тогда следовало поспешить, пока добыча не умчалась от него!
Крадучись, стараясь не потревожить ни листка, не прутика, Блейд двинулся вперед, к источнику звука. Насколько он мог судить, лошадь была шагах в сорока, но расстояния в темноте так обманчивы…
Конский храп донесся до него еще раз, позволяя точнее определить направление. Он пошел быстрее… и едва удержался от возгласа, наткнувшись на что-то мягкое в темноте.
Женщина взвизгнула от испуга, попыталась увернуться, отпрянула, но Блейд уже схватил ее, торопливо зажимая рот ладонью, пока она не успела позвать на помощь. Друзилла, придя в себя от шока, принялась отбиваться — яростно, точно дикая кошка. Несколько раз она чувствительно пнула Блейда в голень, так что он даже застонал от боли, затем внезапно впилась острыми зубками ему в руку.
От неожиданности он выпустил ее, и жрица поспешила воспользоваться своей свободой.
— Ко мне! На помощь! — раздался ее истошный крик. — На помощь!..
Почти тут же сзади послышались крики, топот бегущих ног, и Блейд понял, что надо спешить. И тут Друзилла допустила ошибку — вместо того, чтобы бежать прочь со всех ног, она замешкалась в ожидании подмоги.
Странник стиснул челюсти; в следующую секунду его кулак стремительно метнулся во тьму и, угодив жрице прямо в висок, сбил ее на землю. Не в первый раз на его памяти высокомерие подводило женщин.
Первым делом он повесил золотой меч себе на пояс. Потом пощупал пульс на шее прекрасной жрицы и убедившись, что она пробудет некоторое время без сознания, взвалил ее на плечо, как похищенную сабинянку, и поволок прочь.
Конь будто бы дожидался их. Как только Блейд уложил непривычную ноту ему на спину, отвязал поводья и сам вскочил в седло, жеребец пустился вскачь, уверенно выбирая дорогу в кромешной тьме. До странника какое-то время еще доносились взволнованные крики мечущихся в темном лесу друсов… но вот стихли и они.
Священная поляна осталась далеко позади.
Глава 10. Катала
— Да падет на тебя проклятье Друззы, похотливый пес! — Таковы были первые слова жрицы, когда, очнувшись на рассвете от забытья, она обнаружила себя связанной, верхом на лошади, в объятиях незнакомца. — Отпусти меня немедленно! Или ты не знаешь, кто перед тобой?
— Очаровательная женщина, — невозмутимо отозвался Блейд. — Но когда ты спала, то казалась куда милее.
Близость молодого женского тела веселила кровь и прибавляла бодрости духа.
— Так что, если не прекратишь кричать, мне придется снова уложить тебя спать.
Жрица на мгновение смешалась. Затем закусила губу, что-то припоминая.
— Я была уверена, что там кто-то есть, — пробормотала она чуть слышно. Розовые губки скривились, брови гневно сошлись на переносице. — Ну, хорошо! Ты довольно повеселился. А теперь отпусти меня. И немедленно! Иначе ты сполна изведаешь гнев друсов.
Похоже, она принимала его за объятого похотью мужлана. Но не могла же она быть настолько глупа… Оценивающий взгляд, брошенный Блейдом на жрицу, подтвердил это предположение.
Нет, Друзилла отнюдь не была глупа! И прекрасно сознавала, что похищение не имеет ничего общего с плотскими страстями, ибо на подобное не осмелился бы ни один мужчина во всей Альбе. Значит, сейчас мысли ее мечутся суматошно, в тщетных попытках понять происходящее, и она пытается скрыть растерянность за пустыми угрозами… Блейду по душе пришлась такая игра. И он не имел ничего против того, чтобы продлить ее еще немного.
— Разве тебе впервые покорять мужские сердца, женщина? — произнес он с наигранной страстью. — Или ты не знаешь, какой пожар разжигаешь в их душах?
— Душа! — жрица презрительно хмыкнула. — Мужчины начинают поминать о ней, только когда говорить им больше не о чем. — Янтарные глаза ее взглянули на Блейда с неожиданным лукавством. — Но если ты жаждешь страсти… тогда для начала хотя бы развяжи мне руки!
Хитра, чертовка! — усмехнулся Блейд про себя. Не то чтобы у него был шанс угодить в ловушку, но, надо признать, для жрицы ордена, строго соблюдающего обет безбрачия, Сатала пользовалась женским искусством с поразительной ловкостью. Взгляд его задержался на высокой груди, соблазнительных очертаний которой не мог скрыть даже бесформенный серый балахон. У него не оставалось сомнений, что целибат давался Друзилле нелегко.
— Как насчет небольшого привала и завтрака? — Погони Блейд не опасался и всем своим видом давал понять, что готов идти на мировую. К тому же, и коню неплохо было бы передохнуть.
Вороной жеребец Друзиллы без устали скакал всю ночь, неся двоих всадников, и вполне заслужил отдых. Спрыгнув с седла, Блейд признательно потрепал его по атласной шее.
— Умница, — пробормотал он ласково. Конь покосился на него блестящим черным взглядом и всхрапнул, обнажая крупные белые зубы. Это и впрямь был отличный скакун.
И, что самое главное, как обнаружил Блейд сегодня утром, ему не нужно было задавать направление. Жеребец отлично знал дорогу, по которой жрица должна была возвращаться в Дру Тал. И следовал ей сам, без указаний и поводьев.
Открытие это невероятно приободрило странника; теперь он знал, что не зависит от капризов жрицы. Даже если она не пожелает заключить с ним сделку, с помощью коня он без труда отыщет убежище друсов сам.
Усмехаясь столь приятным мыслям, он протянул руки, чтобы снять Саталу с седла, чуть крепче, чем требовалось, сжимая ее талию.
Она была хрупкой, точно тростинка, но в гибкости ее была уверенность, сила и обещание наслаждений, самая мысль о которых волнует сердце мужчины, так что он лишь с большой неохотой опустил ее на землю.
Должно быть, жрица почувствовала это, ибо молочно-белая кожа ее окрасилась неожиданным румянцем и она поспешно отступила на шаг, словно опасаясь, как бы похититель не накинулся на нее. Заметив этот испуг, Блейд расхохотался от души.
— Не вижу ничего смешного! — вспыхнула Друзилла. — И я нахожу, что для человека, на котором лежит несмываемое проклятие, ты ведешь себя до неприличия дерзко!
Блейд уставился на нее с нескрываемым недоумением.
— Кто же на меня это проклятие наложил?
— Друзза, конечно. Разве ты не знаешь — нам, ее жрицам, запрещено общаться с мужчинами под страхом отлучения. Мужчина же, поддавшийся вожделению, будет проклят до конца дней своих, кровь его обратится в болотную жижу, и он лишится мужской силы навеки, — пояснила женщина с мстительным выражением, хищно улыбаясь. Блейд поспешил остудить ее пыл.
— Ну, положим, пока на твою честь еще никто не покушался…
— В самом деле… — Он не мог бы поручиться, что в тоне жрицы не сквозило скрытого недоумения и даже обиды. Все же взгляды, которые она бросала на атлетическую фигуру своего пленителя, когда была уверена, что он этого не замечает, были отнюдь не равнодушными. — Тогда чего же ты хочешь? — произнесла Сатала.
— Для начала — позавтракать, если не возражаешь. — Блейд намеренно уходил от ответа, чтобы усилить ее беспокойство.
Видимо, поняв, что разъяснений не дождется, жрица прекратила расспросы. Похоже, она даже готова была принять предложенное перемирие. Она улыбнулась нежной, наивной улыбкой.
— Я не против. Но, прошу тебя, — она протянула к нему связанные запястья, — сперва освободи меня.
Взвесив все за и против, Блейд вытащил нож и ловким движением рассек ее путы.
Коня он надежно привязал к дереву, на то, чтобы отвязать его, у Друзиллы уйдет слишком много времени, и он с легкостью догонит ее. Но на всякий случай странник многозначительно погладил рукоятку Айскалпа, который положил рядом.
— Я бы советовал тебе быть осторожнее…
— Очаровательная женщина, — невозмутимо отозвался Блейд. — Но когда ты спала, то казалась куда милее.
Близость молодого женского тела веселила кровь и прибавляла бодрости духа.
— Так что, если не прекратишь кричать, мне придется снова уложить тебя спать.
Жрица на мгновение смешалась. Затем закусила губу, что-то припоминая.
— Я была уверена, что там кто-то есть, — пробормотала она чуть слышно. Розовые губки скривились, брови гневно сошлись на переносице. — Ну, хорошо! Ты довольно повеселился. А теперь отпусти меня. И немедленно! Иначе ты сполна изведаешь гнев друсов.
Похоже, она принимала его за объятого похотью мужлана. Но не могла же она быть настолько глупа… Оценивающий взгляд, брошенный Блейдом на жрицу, подтвердил это предположение.
Нет, Друзилла отнюдь не была глупа! И прекрасно сознавала, что похищение не имеет ничего общего с плотскими страстями, ибо на подобное не осмелился бы ни один мужчина во всей Альбе. Значит, сейчас мысли ее мечутся суматошно, в тщетных попытках понять происходящее, и она пытается скрыть растерянность за пустыми угрозами… Блейду по душе пришлась такая игра. И он не имел ничего против того, чтобы продлить ее еще немного.
— Разве тебе впервые покорять мужские сердца, женщина? — произнес он с наигранной страстью. — Или ты не знаешь, какой пожар разжигаешь в их душах?
— Душа! — жрица презрительно хмыкнула. — Мужчины начинают поминать о ней, только когда говорить им больше не о чем. — Янтарные глаза ее взглянули на Блейда с неожиданным лукавством. — Но если ты жаждешь страсти… тогда для начала хотя бы развяжи мне руки!
Хитра, чертовка! — усмехнулся Блейд про себя. Не то чтобы у него был шанс угодить в ловушку, но, надо признать, для жрицы ордена, строго соблюдающего обет безбрачия, Сатала пользовалась женским искусством с поразительной ловкостью. Взгляд его задержался на высокой груди, соблазнительных очертаний которой не мог скрыть даже бесформенный серый балахон. У него не оставалось сомнений, что целибат давался Друзилле нелегко.
— Как насчет небольшого привала и завтрака? — Погони Блейд не опасался и всем своим видом давал понять, что готов идти на мировую. К тому же, и коню неплохо было бы передохнуть.
Вороной жеребец Друзиллы без устали скакал всю ночь, неся двоих всадников, и вполне заслужил отдых. Спрыгнув с седла, Блейд признательно потрепал его по атласной шее.
— Умница, — пробормотал он ласково. Конь покосился на него блестящим черным взглядом и всхрапнул, обнажая крупные белые зубы. Это и впрямь был отличный скакун.
И, что самое главное, как обнаружил Блейд сегодня утром, ему не нужно было задавать направление. Жеребец отлично знал дорогу, по которой жрица должна была возвращаться в Дру Тал. И следовал ей сам, без указаний и поводьев.
Открытие это невероятно приободрило странника; теперь он знал, что не зависит от капризов жрицы. Даже если она не пожелает заключить с ним сделку, с помощью коня он без труда отыщет убежище друсов сам.
Усмехаясь столь приятным мыслям, он протянул руки, чтобы снять Саталу с седла, чуть крепче, чем требовалось, сжимая ее талию.
Она была хрупкой, точно тростинка, но в гибкости ее была уверенность, сила и обещание наслаждений, самая мысль о которых волнует сердце мужчины, так что он лишь с большой неохотой опустил ее на землю.
Должно быть, жрица почувствовала это, ибо молочно-белая кожа ее окрасилась неожиданным румянцем и она поспешно отступила на шаг, словно опасаясь, как бы похититель не накинулся на нее. Заметив этот испуг, Блейд расхохотался от души.
— Не вижу ничего смешного! — вспыхнула Друзилла. — И я нахожу, что для человека, на котором лежит несмываемое проклятие, ты ведешь себя до неприличия дерзко!
Блейд уставился на нее с нескрываемым недоумением.
— Кто же на меня это проклятие наложил?
— Друзза, конечно. Разве ты не знаешь — нам, ее жрицам, запрещено общаться с мужчинами под страхом отлучения. Мужчина же, поддавшийся вожделению, будет проклят до конца дней своих, кровь его обратится в болотную жижу, и он лишится мужской силы навеки, — пояснила женщина с мстительным выражением, хищно улыбаясь. Блейд поспешил остудить ее пыл.
— Ну, положим, пока на твою честь еще никто не покушался…
— В самом деле… — Он не мог бы поручиться, что в тоне жрицы не сквозило скрытого недоумения и даже обиды. Все же взгляды, которые она бросала на атлетическую фигуру своего пленителя, когда была уверена, что он этого не замечает, были отнюдь не равнодушными. — Тогда чего же ты хочешь? — произнесла Сатала.
— Для начала — позавтракать, если не возражаешь. — Блейд намеренно уходил от ответа, чтобы усилить ее беспокойство.
Видимо, поняв, что разъяснений не дождется, жрица прекратила расспросы. Похоже, она даже готова была принять предложенное перемирие. Она улыбнулась нежной, наивной улыбкой.
— Я не против. Но, прошу тебя, — она протянула к нему связанные запястья, — сперва освободи меня.
Взвесив все за и против, Блейд вытащил нож и ловким движением рассек ее путы.
Коня он надежно привязал к дереву, на то, чтобы отвязать его, у Друзиллы уйдет слишком много времени, и он с легкостью догонит ее. Но на всякий случай странник многозначительно погладил рукоятку Айскалпа, который положил рядом.
— Я бы советовал тебе быть осторожнее…