Страница:
— Но, в таком случае, прощай весь ваш блистательный проект!
— Нет, это мы еще увидим! — возразил улыбаясь Норбер Моони. — Мы приняли на всякий случай все необходимые меры предосторожности. Если атмосфера Луны не пригодна для нашего дыхания, мы попытаемся заменить ее нашей; если же это не удастся нам, то мы обойдемся как без той, так и без другой!..
ГЛАВА X. Еще гости
— Нет, это мы еще увидим! — возразил улыбаясь Норбер Моони. — Мы приняли на всякий случай все необходимые меры предосторожности. Если атмосфера Луны не пригодна для нашего дыхания, мы попытаемся заменить ее нашей; если же это не удастся нам, то мы обойдемся как без той, так и без другой!..
ГЛАВА X. Еще гости
Гости были чрезвычайно заинтересованы любопытными сообщениями Норбера Моони и готовы были без конца слушать молодого ученого, но тот воспротивился этому и потребовал, чтобы приезжие отправились отдохнуть.
Лишь после заката солнца директор «Seleneе Company» согласился продолжать прерванный осмотр сооружений своей обсерватории.
— Я покажу вам нечто такое, чего еще не видел ни один непосвященный в это дело! — сказал он. — Но не думайте, что я поведу вас смотреть страшные рогатые машины или колдовские препараты… нет, все у нас крайне просто.
— Вот прежде всего, — продолжал он, проходя впереди своих гостей в галерею, примыкавшую к «Зале Ручек», — это моя частная обсерватория. Здесь вы не увидите ничего такого, чего бы не могли увидеть и в Париже, Марселе, Монсури или Гринвиче. Подвижный купол, вращающийся на своей оси, телескопы, термометры, витрина с мелкими инструментами, — вот и все. Здесь, направо, у нас большая лаборатория с очагами, колбами, ретортами… а там, слева, у нас помещается склад химических веществ, в котором вы видите громадный запас хлористого калия и большие цинковые коробки.
— Резервуары эти предназначены для того, чтобы быть наполненными кислородом, который даст нам возможность дышать при каких бы то ни было атмосферных условиях, как под водою, так и в воздушном пространстве.
— Дальше идет кладовая, или склад канатов, различных тканей, шелковых и других, и различных материалов для изготовления воздушных шаров и парашютов различных систем и всевозможных размеров, совершенно готовых служить в любой момент, в случае надобности. Все остальные здания представляют собой наши провиантские склады. Там хранятся наши запасы мясных и иных консервов, наша сушеная зелень, вина, морские сухари, мука, крупа, сушеные фрукты и все остальное. Наши цинковые цистерны, вделанные в бетон, вмещают около двадцати миллионов литров воды… Но все это, повторяю, не представляет собою ничего особенно интересного. Достаточно сказать вам, что мы находимся здесь в одноэтажном укрепленном замке, построенном из чистого магнитного пирита и богато снабженном не только всем необходимым для нашей обыденной жизни, но и всем необходимым для астрономических, метеорологических и атмосферных наблюдений для всех физических и химических исследований быстрого изготовления всех тех предметов, какими mi могли позабыть запастись…
— Итак, как видите, до настоящего времени во всем этом нет еще ничего особенно замечательного или выдающегося, если не принять во внимание полную автономию нашего маленького государства, которое в случае надобности могло бы существовать совершенно самостоятельно, как большое судно в открытом море или крепость в осадном положении. Для большего сходства с последней мы имеем еще и прекраснейшие средства к обороне, целый арсенал холодного оружия, ружей и револьверов, два Гаттлинговских орудия и четыре дальнобойных митральезы системы Максима… Вот вам наши материальные условия и условия нашей общественной безопасности, а теперь перейдем к осмотру технических работ, предпринятых нами ввиду того опыта, который я предполагаю сделать в недалеком будущем!
С этими словами молодой астроном ввел своих гостей в круглую залу, занимавшую центр строений. Здесь посетителям представилась только большая круглая, совершенно черная яма, или дыра.
— В этой яме я предполагаю установить в ближайшее время подъемную машину, благодаря которой мы будем иметь возможность в три минуты спускаться к подножию нашей горы. В сущности, это не что иное как глубокий колодец. Я приступил к рытью его тотчас же после того, как покончил с нивелировкой верхней площадки. Это было сделано главным образом с целью зондировать почву и убедиться в геологическом строении Тэбали. Колодец этот вертикально спускается до глубины тысячи пятьсот двадцати метров при диаметре в два. метра с лишком. С помощью пара, который мы применяли к этом деле, вся эта работа была окончена в течение двенадцати недель. Таким способом мне удалось добраться до основания пика и убедиться, что это основание лежит на чистом песке, констатировать однородность состава этой скалы, степень ее магнитности и вследствие этого решиться воспользоваться этой горой в том виде как она есть, вместо того, чтобы сооружать такую гору искусственным путем. Кроме того, колодец этот имеет еще другое применение, которое вы вскоре сами сумеете оценить…
— Вы только что упомянули о паровых машинах, которыми пользовались для сверления этого вертикального колодца, — заметил господин Керсэн, — где же у вас эти машины и каким путем вы могли снабжать их необходимым топливом?
— Вы затрагиваете как раз именно то единственное препятствие, которое грозило окончательно остановить нашу Суданскую экспедицию, — именно, недостаток в топливе. Чтобы объяснить вам, каким образом мне удалось обойти это затруднение, будет достаточно показать тот аппарат, который является главным двигателем и созидателем всего моего предприятия.
Все маленькое общество вышло по коридору на широкую круговую дорогу, пролегавшую под открытым небом между строениями и наружной стеной, служившей оградой.
На этой широкой дороге, подвергавшейся в продолжение доброй половины суток палящему влиянию раскаленных лучей тропического солнца, помещалось несколько дюжин громадных медных рефлекторов в виде усеченных конусов. Каждый из этих аппаратов имел большой котел из закаленного стекла и паровую машину, которая, как это было видно по ее движению, легко могла передавать это движение приводным ремнем, расположенным под навесом.
— Это инсолятор, — сказал Норбер Моони, — в том самом виде, в каком он был создан, сооружен и усовершенствован своим гениальным изобретателем господином Мушо, профессором физики при лицее в Туре, предназначенный им для восприятия солнечной теплоты и применения ее для промышленных целей. Сам изобретатель имел, кажется, в виду прежде всего применение своих аппаратов при постройке транссахарской железной дороги. Как вы изволили уже видеть, благодаря содействию этих самых инсоляторов мы имели возможность пробуравить тот глубокий колодец и, как вы сейчас будете иметь случай убедиться, — там, внизу, у подножия горы, этот аппарат раскаляет добела пояс плавильной печи, в которой производится весьма значительное количество стекла.
— Как? Неужели эта медная воронка способна выделять такое количество тепла, какое требуется для превращения песка в стекло? — воскликнул восхищенно доктор Бриэ.
— Вы сами сейчас лично убедитесь в этом, — сказал Норбер Моони, — а пока я полагаю, что будет достаточно, если я скажу вам, что здесь, под жгучим небом Судана, у нас получается в этих аккумуляторах в среднем до тридцати восьми калорий в минуту на каждый квадратный метр подверженной влиянию солнца поверхности, а площадь каждого из моих аппаратов равняется десяти квадратным метрам, всего же их у меня две тысячи. Иначе говоря, я могу даром получить и использовать до семисот шестидесяти калорий в минуту или до сорока пяти миллионов шестисот тысяч в час, или же до четырехсот пятидесяти шести миллионов калорий в течение десятичасового рабочего дня. Вот как велико количество тепла, выделяемого для нас солнцем, но которому человечество дает пропадать даром, не утилизируя его ни на какие свои нужды. Мы здесь не имеем другого средства нагревания или отопления. Сегодня утром вы изволили кушать за завтраком котлеты, изжаренные посредством инсолятора, а вечером мы вас угостим супом и жарким, изготовленным тем же способом. Та наливка, которую вы вольете в свой послеобеденный кофе, изжаренный все тем же самым способом, настояна на водке, дистиллированной тоже инсолятором.
— Но в таком случае вы вынуждены стряпать и готовить только днем? — заметила смеясь Гертруда.
— Да, если бы мы имели непростительную глупость давать испаряться этому теплу, добытому нами в течение дня, но отнюдь не тогда, когда мы позаботились сохранить это тепло, задержав его посредством какого-нибудь тела, служащего плохим проводником, вроде теплого шерстяного одеяла или простого глиняного горшка, как это делает мой Виржиль, могу вас в том уверить!
— Это просто поразительно! — воскликнул господин Керсэн. — Вот, в самом деле, аппарат, который предназначен оказывать в Африке самые необходимые услуги!
— Да, совершенно, верно, такого рода услуги, которые мы теперь еще даже не в состоянии вполне оценить, — сказал Норбер Моони. — Подумайте только о том, что эта сила даровая и беспредельная!.. Одним простым действием солнца мы имеем теперь возможность рыть артезианские колодцы посреди самой безводной голой пустыни, добывать воду с какой угодно глубины, вызывать ее на поверхность… Можно провести железные дороги из конца в конец Сахары, построить фабрики, заводы, заставлять их работать, отапливать паровые суда, не заботясь о топливе. Эта забота всецело ложится на солнце… стоит только установить эту медную коническую воронку, — и все остальное делается уже само собою. И вместе с тем нет ничего легче, как дать этим инсоляторам нужное направление и уклон. Вот этот рычаг, который вы видите, без труда заставляет рефлектор двигаться вправо и влево в горизонтальной плоскости, а эти железные подъемцы позволяют вращать их и подымать, и спускать выше и ниже. Семилетний ребенок, дикий полинезиец, мало того, даже обезьяна легко научится столь простому и несложному маневру!..
С круговой дороги маленькое общество вернулось к главным входным воротам, где их ожидали уже оседланные лошади, чтобы спуститься к подножию горы Тэбали. Это было делом какого-нибудь получаса. Легким галопом проехала кавалькада мимо лагеря землекопов, состоящего из землянок, хижин и пестрых холщовых палаток и навесов, и вскоре остановилась у плавильных печей, о которых уже упоминал Норбер Моони.
— Таких точно плавильных печей мы имеем сто двадцать в данный момент; они опоясывают основание нашего пика или, если хотите, подножие горы Тэбали целым поясом стеклянных заводов. Вот вы теперь сами видите получающееся стекло; оно, конечно, грубое и не совсем прозрачное, но вполне соответствует своему назначению, которое заключается в том, чтобы изолировать магнитную скалу, из которой состоит пик Тэбали. И это изолирование совершится посредством слоя такого стекла толщиною приблизительно от семидесяти до восьмидесяти сантиметров.
— Но каким образом вам удастся получить этот слой? — спросил доктор Бриэ.
— Да очень просто! Спуская горячую стеклянную массу под основание пика Тэбали. В песке, как в главном веществе для изготовления стекла, мы не имеем здесь недостатка, а солнце дает мне возможность поддерживать деятельность ста двадцати плавильных печей в течение от двенадцати до пятнадцати часов в сутки. Каждая из этих плавильных печей дает нам в среднем до двухсот кубических метров стекла в день, и стекло это стекает под гору по мере того, как оно выходит из плавильных тигелей, и там уже разливается. Горизонтальный тоннель, прорытый вплоть до центра основания пиритной скалы, упирающийся в тот глубокий колодец, который мы с вами уже видели, позволяет нам двигать сливание стеклянной массы от этого центра к окружности скалы… В тот день, когда стеклянная масса достигнет окружности скалы, мы будем знать, что гора наша окончательно изолирована от своей природной песчаной подошвы.
— Ну, а сколько времени потребуется вам на это? — осведомилась Гертруда.
— Да еще месяцев пять-шесть упорной работы, не меньше!
— Это, однако, довольно долгий срок!
— Да, действительно, особенно для господ комиссаров контрольного комитета «Selene Company», — улыбаясь сказал Норбер Моони, бросив лукавый взгляд в сторону сэра Буцефала. — Но тем хуже для них! — весело продолжал он, — я не хочу ничего предоставлять случайности и, как вы, вероятно, поверите мне, не соглашусь скомпрометировать успех моего дела излишней, непростительной в такого рода вещах поспешностью, в угоду этим господам.
— Ах, кстати, где же остальные три комиссара? — осведомился доктор Бриэ. — Мы их еще не видели сегодня.
— Они там, наверху, на горе, в специально отведенном для них помещении.
— Там они проводят все свое время, играя в карты, кура трубки и потягивая отвратительное английское пиво, которое им доставляют в громадном количестве из Бербера. Я их теперь почти не вижу и терплю их вмешательство только в случае безусловной необходимости: например, когда требуется подписать какое-нибудь условие, контракт или выдать ордер для уплаты.
Но при этом молодом ученый умалчивал о том, что эти господа — Вагнер, Грифинс и Фогель, всеми средствами старались воспрепятствовать осуществлению его предприятия; что их враждебность была уже теперь вполне и несомненно доказана целым рядом самых низких и гнусных поступков; что в силу всего этого пришлось смотреть на них, как на врагов, и строго воспретить им доступ к работам, вход в обсерваторию и даже в магазины экспедиции. И вот уже около трех месяцев, как эти господа, так сказать, содержались в карантине, в той части левого флигеля главных строений, который был отведен под их квартиры. Кроме того, для большей безопасности они были надлежащим образом предупреждены, что в случае новых изменнических и предательских действий с их стороны, им без особой церемонии всадят каждому по три пули в голову.
Норбер Моони с большой охотой совершенно изгнал бы их из Тэбали и отправил бы обратно в Европу, но его удерживало от этого их звание денежных или финансовых контролеров, избранных собранием акционеров, и потому, если он и желал окончательного разрыва с ними, то только с тем условием, чтобы этот разрыв произошел с их стороны. Вот причины, почему он, хотя и предупредил их, что не потерпит более с их стороны никакой прямой или косвенной попытки воспрепятствовать осуществлению его предприятия, тем не менее продолжал терпеть их присутствие в Тэбали.
Что же касается их самих, то они, конечно, отнюдь не желали удалиться по собственной воле. Решившись во что бы то ни стало захватить в свои руки это блестящее дело, которое было обязано им своим существованием, и потому смотря на Норбера Моони как на узурпатора их блестящей мысли, они скорее были согласны вытерпеть какие угодно ограничения, неудобства и неприятности, чем выпустить это дело из своих рук!
С сэром Буцефалом Когхиллем, человеком, принадлежавшим к хорошему обществу, Норбер Моони ладил прекрасно. Чтобы вызвать между ними нечто похожее на тень соперничества, надо было только присутствие прелестной дочери французского консула. Молодой баронет не мог, живя бок о бок с Норбером Моони, не увлечься его пылкой энергией, его честными и прямыми взглядами на вещи, не оценить его милого приветливого и веселого нрава, его гениального изобретательного ума и прекрасных душевных качеств. Чем бы ни окончилось это предприятие, баронет гордился тем, что принимал в нем участие. Задетый за живое в своем любопытстве, с разумным расчетом окружить свое имя по возвращении его в Лондон новым блестящим ореолом, каким, без сомнения, должна была украситься его репутация благодаря столь оригинальному и необычайному приключению, молодой лорд Когхилль довольно охотно мирился с немного однообразной и уединенной жизнью, какую он вынужден был вести в пустыне Байуда.
Не взглянув на остальные плавильные печи, совершенно подобные той, которую маленькое общество только что осмотрело во всех подробностях, веселая кавалькада вернулась обратно по прекрасной дороге, ведущей в гору в обсерваторию пика Тэбали.
— Если я хорошо понял ваши слова, — сказал по пути господин Керсэн, ехавший рядом с Норбером Моони, — вы, очевидно, рассчитываете в конце концов воспользоваться тою же солнечной теплотой, чтобы произвести на Луну известное магнетическое влияние, не так ли?
— Да, совершенно верно!
— Что же касается ваших настоящих работ, то их главная цель заключается в том, чтобы совершенно изолировать пиритную скалу пика Тэбали, подведя под его основание толстый слой грубого стекла, который разобщит окончательно скалу от ее подпочвенных песков… Прекрасно, все это я отлично понимаю, но когда эта задача будет окончена, то я желал бы знать, насколько это подвинет вас ближе к вашей цели?
— Я объясню вам это очень охотно! — ответил молодой астроном. — Я буду иметь тогда у себя под рукою огромную массу магнитного пирита, которую в любой нужный момент сумею превратить в магнит.
— Каким же образом?
— Просто посредством сильных электрических токов, которые я пущу разом во все части этой громадной каменной массы. Провода уже готовы, и все они соединяются как шнуры с моими динамо-машинами в «Зале Ручек». Динамо-машины, конечно, будут приводиться в действие все теми же инсоляторами, которые, став бесполезными там, внизу, у подножия горы, будут перенесены все на круговую дорогу… Покончив со всеми этим приготовлениями в назначенный день и час, мне будет достаточно только установить соединение проводов посредством нажатия тех ручек слоновой кости, которые я вам показывал. И в тот же момент весь пик Тэбали мгновенно станет сплошным колоссальным магнитом!
— И тогда?
— Тогда Луна, неудержимо привлекаемая этим усиленным земным магнетизмом, спустится к нам и станет доступной нашим исследованиям и изысканиям!..
После столь смелого, при всей своей простоте, проекта молодого ученого все невольно смолкли, и остальная часть подъема на пик Тэбали совершилась в полном безмолвии. Только мерные удары копыт коней кавалькады раздавались в тишине прозрачного вечернего воздуха. Вдали уже ложился сумрак ночи и вся обширная равнина пустыни Байуда сливалась с этим постепенно усиливающимся сумраком, тогда как пик Тэбали, чуть-чуть позлащенный последними лучами заходящего солнца, точно грозный перст тянулся к бледному небу, на котором медленно всплывала Луна. Быть может, это смелое предприятие было безумным, но теперь оно уже никому не казалось таковым. И каждый внутренне говорил себе, что оно и осуществимо, и возможно, и, во всяком случае, заслуживает попытки. И все невольно удивлялись силе воли, энергии и изобретательному гению того, который предпринял это смелое дело и упорно вел его по пути к осуществлению.
«Какая громадная разница между этим молодым вдохновенным и пылким ученым и его приятелей, этим милым, любезным, воспитанным, но, в сущности, незначительным англичанином! — мысленно говорила себе Гертруда. — Один из них похож на ребенка, который наивно любуется течением жизни, другой — на человека, владеющего всей силой науки, способного покорить себевсе силы природы, чтобы осуществить мечты, созданные его воображением».
После того, что гости слышали от Норбера Моони, эти две ручки из слоновой кости приобрели в их глазах особое значение. При взгляде на них невольно чувствовалось какое-то особое уважение, потому что вместе с тем являлось и сознание, что это, так сказать, органы, регулирующие финальное действие, а потому все подошли посмотреть на них. Они просто были помечены А и В и ввинчены в стальную оправу. Та кнопка, к которой они были приделаны, весьма походила на кнопку телеграфистов, на ней же был укреплен и еще другой аппарат вроде часов и довольно большое медное зубчатое колесо, приводимое в движение хрустальной рукояткой.
— Вы объяснили нам применение и значение этих костяных ручек, — сказал доктор Бриэ, — но скажите нам, пожалуйста, что это за аппарат вроде часов, напоминающий компас?
— Это магнитометр, который постоянно будет указывать мне степень силы моего магнита.
— А это зубчатое колесо?
— Это аппарат, при помощи которого я буду иметь возможность увеличивать и уменьшать силу магнита, судя по тому, как я найду нужным, переводя стрелку с № 0 до № 620, соответствующего степени пресыщенности.
— Таким образом, ваш магнит может проявить громадную силу, но если вы найдете нужным, то можете уменьшить его силу до 1/360 максимума?
— Да, и притом самым простым способом, остановив это зубчатое колесо на одной из зарубок под № 360.
— Теперь еще один последний вопрос, и я буду считать себя вполне удовлетворенным, — сказал доктор Бриэ. — Что, если солнце изменит вам вследствие дурной погоды как раз в критический момент, тогда ваш магнит, конечно, будет совершенно бездействовать?
— Отнюдь нет, я построил электрические аккумуляторы, которые и покажу вам, аккумуляторы новейшей системы, с помощью которых я могу запастись солнечной теплотой в количестве, достаточном для поддержания силы магнита на степени пресыщения в течение десяти суток. А так как в этих странах не случается, чтобы погода оставалась пасмурной более двух или трех дней кряду, то я могу считать себя вполне обеспеченным на этот счет…
После обеда, за которым вся маленькая компания снова собралась в «Зале Ручек», Гертруда Керсэн пожелала видеть в телескоп Луну с ее горами и долинами, которые Норбер Моони с особым удовольствием показывал ей во всех подробностях; а затем показал ей и Марс, и Венеру, и Сатурн с его кольцами, а в конце концов, наглядевшись и налюбовавшись вдоволь всеми этими чудесами небесного пространства, молодая девушка заговорила и о том, что втайне было, быть может, главной целью ее путешествия.
— А моя звезда? — спросила она, вдруг повернув голову в сторону молодого астронома, стоявшего за ее плечом. — Вы ничего не говорите мне о ней. Уж не угасла ли она каким-нибудь образом, не скрылась ли окончательно с горизонта?
— О, нет! — воскликнул Норбер Моони, вдруг оживляясь. — Ваша звезда блестит ярче прежнего, будьте в этом уверены, и теперь успела уже занять вполне определенное место в астрономическом каталоге под именем Gertrudia, которое вы были так добры утвердить за нею. Позвольте мне вас уверить, что она совершает свое движение вполне правильным, определенным путем и что в определенный срок и день она появится на нашем горизонте. Но в настоящий момент ее еще нет, и сегодня я не могу вам показать ее…
На следующий день, после завтрака, все, и гости, и хозяева, сидели в большой зале, когда к немалому удивлению всех присутствующих, как снег на голову, вошел в комнату новый гость, гость совершенно неожиданный, о самом существовании которого все уже давно успели забыть: это был тот самый карлик, которого они видели несколько месяцев тому назад в качестве ассистента Радамехского Могаддема.
Он вручил, не говоря ни слова, но сопровождая каждое свое движение бесчисленным множеством жестов, гримас и поклонов, послание от святого старца, которое Виржиль должен был тут же перевести на французский язык.
Оно гласило следующее:
«Дорогому, сыну нашему, Норберу Моони, весьма сведущему в науках и искусствах и весьма премудрому, поклон и пожелание благополучия.
Слуге нашему, Каддуру, мы поручили вручить тебе это послание с тем, чтобы уведомить тебя, что отныне должно тебе вносимую нам за содействие, оказываемое тебе возлюбленными сынами нашими, детьми племени Шерофов, подать повысить до суммы тысячи пиастров в месяц.
Хвала Аллаху Всевышнему!
Бэн-Камса , Радамехский Могаддем.»
Норбер Моони был так доволен превосходными результатами заключенного им с этим почтенным лицом договора, что не почувствовал особенного негодования при вести об этом новом вымогательстве. Но тем не менее он строго придерживался правила действовать в денежных делах не иначе, как с согласия господ комиссаров, выбранных обществом акционеров, а потому, извинившись перед своими гостями и предложив карлику освежительных напитков, попросил его обождать ответа и послал пригласить трех членов контрольного комитета пожаловать к нему для деловых переговоров.
Ни от кого не утаилось, что во время этого ожидания, продолжавшегося около четверти часа, безобразный карлик все время не сводил глаз с Гертруды Керсэн, любуясь ею с нескрываемым наслаждением, что, конечно, свидетельствовало об известной доле развития его эстетических чувств. Он до того увлекся этим созерцанием, что даже не заметил появления трех господ комиссаров.
Они вошли по обыкновению как-то неуклюже, кучкой, все вместе, молча и коротко поклонились и без малейших затруднений согласились подписать новое условие, предложенное Могаддемом.
Вдруг глаза карлика случайно упали на трех мужчин, стоявших у стола подле Норбера Моони, который разговаривал с ними.
И в тот же момент странная перемена произошла в лице этого маленького уродливого человека. Выражение восхищения, ясно читавшееся в его чертах, внезапно сменилось чувством неожиданного отвращения. Он смотрел на трех комиссаров, так сильно выпучив глаза, что, казалось, они сию минуту должны были выскочить из своих орбит.
И вдруг, не сказав ни слова, не поклонившись, не дождавшись даже ответа, который готовили для него, быстрой, торопливой походкой направился к двери.
Когда поспешили вслед за ним, чтобы узнать, что означает это внезапное бегство, он исчез совершенно бесследно и его никто более не видел.
Лишь после заката солнца директор «Seleneе Company» согласился продолжать прерванный осмотр сооружений своей обсерватории.
— Я покажу вам нечто такое, чего еще не видел ни один непосвященный в это дело! — сказал он. — Но не думайте, что я поведу вас смотреть страшные рогатые машины или колдовские препараты… нет, все у нас крайне просто.
— Вот прежде всего, — продолжал он, проходя впереди своих гостей в галерею, примыкавшую к «Зале Ручек», — это моя частная обсерватория. Здесь вы не увидите ничего такого, чего бы не могли увидеть и в Париже, Марселе, Монсури или Гринвиче. Подвижный купол, вращающийся на своей оси, телескопы, термометры, витрина с мелкими инструментами, — вот и все. Здесь, направо, у нас большая лаборатория с очагами, колбами, ретортами… а там, слева, у нас помещается склад химических веществ, в котором вы видите громадный запас хлористого калия и большие цинковые коробки.
— Резервуары эти предназначены для того, чтобы быть наполненными кислородом, который даст нам возможность дышать при каких бы то ни было атмосферных условиях, как под водою, так и в воздушном пространстве.
— Дальше идет кладовая, или склад канатов, различных тканей, шелковых и других, и различных материалов для изготовления воздушных шаров и парашютов различных систем и всевозможных размеров, совершенно готовых служить в любой момент, в случае надобности. Все остальные здания представляют собой наши провиантские склады. Там хранятся наши запасы мясных и иных консервов, наша сушеная зелень, вина, морские сухари, мука, крупа, сушеные фрукты и все остальное. Наши цинковые цистерны, вделанные в бетон, вмещают около двадцати миллионов литров воды… Но все это, повторяю, не представляет собою ничего особенно интересного. Достаточно сказать вам, что мы находимся здесь в одноэтажном укрепленном замке, построенном из чистого магнитного пирита и богато снабженном не только всем необходимым для нашей обыденной жизни, но и всем необходимым для астрономических, метеорологических и атмосферных наблюдений для всех физических и химических исследований быстрого изготовления всех тех предметов, какими mi могли позабыть запастись…
— Итак, как видите, до настоящего времени во всем этом нет еще ничего особенно замечательного или выдающегося, если не принять во внимание полную автономию нашего маленького государства, которое в случае надобности могло бы существовать совершенно самостоятельно, как большое судно в открытом море или крепость в осадном положении. Для большего сходства с последней мы имеем еще и прекраснейшие средства к обороне, целый арсенал холодного оружия, ружей и револьверов, два Гаттлинговских орудия и четыре дальнобойных митральезы системы Максима… Вот вам наши материальные условия и условия нашей общественной безопасности, а теперь перейдем к осмотру технических работ, предпринятых нами ввиду того опыта, который я предполагаю сделать в недалеком будущем!
С этими словами молодой астроном ввел своих гостей в круглую залу, занимавшую центр строений. Здесь посетителям представилась только большая круглая, совершенно черная яма, или дыра.
— В этой яме я предполагаю установить в ближайшее время подъемную машину, благодаря которой мы будем иметь возможность в три минуты спускаться к подножию нашей горы. В сущности, это не что иное как глубокий колодец. Я приступил к рытью его тотчас же после того, как покончил с нивелировкой верхней площадки. Это было сделано главным образом с целью зондировать почву и убедиться в геологическом строении Тэбали. Колодец этот вертикально спускается до глубины тысячи пятьсот двадцати метров при диаметре в два. метра с лишком. С помощью пара, который мы применяли к этом деле, вся эта работа была окончена в течение двенадцати недель. Таким способом мне удалось добраться до основания пика и убедиться, что это основание лежит на чистом песке, констатировать однородность состава этой скалы, степень ее магнитности и вследствие этого решиться воспользоваться этой горой в том виде как она есть, вместо того, чтобы сооружать такую гору искусственным путем. Кроме того, колодец этот имеет еще другое применение, которое вы вскоре сами сумеете оценить…
— Вы только что упомянули о паровых машинах, которыми пользовались для сверления этого вертикального колодца, — заметил господин Керсэн, — где же у вас эти машины и каким путем вы могли снабжать их необходимым топливом?
— Вы затрагиваете как раз именно то единственное препятствие, которое грозило окончательно остановить нашу Суданскую экспедицию, — именно, недостаток в топливе. Чтобы объяснить вам, каким образом мне удалось обойти это затруднение, будет достаточно показать тот аппарат, который является главным двигателем и созидателем всего моего предприятия.
Все маленькое общество вышло по коридору на широкую круговую дорогу, пролегавшую под открытым небом между строениями и наружной стеной, служившей оградой.
На этой широкой дороге, подвергавшейся в продолжение доброй половины суток палящему влиянию раскаленных лучей тропического солнца, помещалось несколько дюжин громадных медных рефлекторов в виде усеченных конусов. Каждый из этих аппаратов имел большой котел из закаленного стекла и паровую машину, которая, как это было видно по ее движению, легко могла передавать это движение приводным ремнем, расположенным под навесом.
— Это инсолятор, — сказал Норбер Моони, — в том самом виде, в каком он был создан, сооружен и усовершенствован своим гениальным изобретателем господином Мушо, профессором физики при лицее в Туре, предназначенный им для восприятия солнечной теплоты и применения ее для промышленных целей. Сам изобретатель имел, кажется, в виду прежде всего применение своих аппаратов при постройке транссахарской железной дороги. Как вы изволили уже видеть, благодаря содействию этих самых инсоляторов мы имели возможность пробуравить тот глубокий колодец и, как вы сейчас будете иметь случай убедиться, — там, внизу, у подножия горы, этот аппарат раскаляет добела пояс плавильной печи, в которой производится весьма значительное количество стекла.
— Как? Неужели эта медная воронка способна выделять такое количество тепла, какое требуется для превращения песка в стекло? — воскликнул восхищенно доктор Бриэ.
— Вы сами сейчас лично убедитесь в этом, — сказал Норбер Моони, — а пока я полагаю, что будет достаточно, если я скажу вам, что здесь, под жгучим небом Судана, у нас получается в этих аккумуляторах в среднем до тридцати восьми калорий в минуту на каждый квадратный метр подверженной влиянию солнца поверхности, а площадь каждого из моих аппаратов равняется десяти квадратным метрам, всего же их у меня две тысячи. Иначе говоря, я могу даром получить и использовать до семисот шестидесяти калорий в минуту или до сорока пяти миллионов шестисот тысяч в час, или же до четырехсот пятидесяти шести миллионов калорий в течение десятичасового рабочего дня. Вот как велико количество тепла, выделяемого для нас солнцем, но которому человечество дает пропадать даром, не утилизируя его ни на какие свои нужды. Мы здесь не имеем другого средства нагревания или отопления. Сегодня утром вы изволили кушать за завтраком котлеты, изжаренные посредством инсолятора, а вечером мы вас угостим супом и жарким, изготовленным тем же способом. Та наливка, которую вы вольете в свой послеобеденный кофе, изжаренный все тем же самым способом, настояна на водке, дистиллированной тоже инсолятором.
— Но в таком случае вы вынуждены стряпать и готовить только днем? — заметила смеясь Гертруда.
— Да, если бы мы имели непростительную глупость давать испаряться этому теплу, добытому нами в течение дня, но отнюдь не тогда, когда мы позаботились сохранить это тепло, задержав его посредством какого-нибудь тела, служащего плохим проводником, вроде теплого шерстяного одеяла или простого глиняного горшка, как это делает мой Виржиль, могу вас в том уверить!
— Это просто поразительно! — воскликнул господин Керсэн. — Вот, в самом деле, аппарат, который предназначен оказывать в Африке самые необходимые услуги!
— Да, совершенно, верно, такого рода услуги, которые мы теперь еще даже не в состоянии вполне оценить, — сказал Норбер Моони. — Подумайте только о том, что эта сила даровая и беспредельная!.. Одним простым действием солнца мы имеем теперь возможность рыть артезианские колодцы посреди самой безводной голой пустыни, добывать воду с какой угодно глубины, вызывать ее на поверхность… Можно провести железные дороги из конца в конец Сахары, построить фабрики, заводы, заставлять их работать, отапливать паровые суда, не заботясь о топливе. Эта забота всецело ложится на солнце… стоит только установить эту медную коническую воронку, — и все остальное делается уже само собою. И вместе с тем нет ничего легче, как дать этим инсоляторам нужное направление и уклон. Вот этот рычаг, который вы видите, без труда заставляет рефлектор двигаться вправо и влево в горизонтальной плоскости, а эти железные подъемцы позволяют вращать их и подымать, и спускать выше и ниже. Семилетний ребенок, дикий полинезиец, мало того, даже обезьяна легко научится столь простому и несложному маневру!..
С круговой дороги маленькое общество вернулось к главным входным воротам, где их ожидали уже оседланные лошади, чтобы спуститься к подножию горы Тэбали. Это было делом какого-нибудь получаса. Легким галопом проехала кавалькада мимо лагеря землекопов, состоящего из землянок, хижин и пестрых холщовых палаток и навесов, и вскоре остановилась у плавильных печей, о которых уже упоминал Норбер Моони.
— Таких точно плавильных печей мы имеем сто двадцать в данный момент; они опоясывают основание нашего пика или, если хотите, подножие горы Тэбали целым поясом стеклянных заводов. Вот вы теперь сами видите получающееся стекло; оно, конечно, грубое и не совсем прозрачное, но вполне соответствует своему назначению, которое заключается в том, чтобы изолировать магнитную скалу, из которой состоит пик Тэбали. И это изолирование совершится посредством слоя такого стекла толщиною приблизительно от семидесяти до восьмидесяти сантиметров.
— Но каким образом вам удастся получить этот слой? — спросил доктор Бриэ.
— Да очень просто! Спуская горячую стеклянную массу под основание пика Тэбали. В песке, как в главном веществе для изготовления стекла, мы не имеем здесь недостатка, а солнце дает мне возможность поддерживать деятельность ста двадцати плавильных печей в течение от двенадцати до пятнадцати часов в сутки. Каждая из этих плавильных печей дает нам в среднем до двухсот кубических метров стекла в день, и стекло это стекает под гору по мере того, как оно выходит из плавильных тигелей, и там уже разливается. Горизонтальный тоннель, прорытый вплоть до центра основания пиритной скалы, упирающийся в тот глубокий колодец, который мы с вами уже видели, позволяет нам двигать сливание стеклянной массы от этого центра к окружности скалы… В тот день, когда стеклянная масса достигнет окружности скалы, мы будем знать, что гора наша окончательно изолирована от своей природной песчаной подошвы.
— Ну, а сколько времени потребуется вам на это? — осведомилась Гертруда.
— Да еще месяцев пять-шесть упорной работы, не меньше!
— Это, однако, довольно долгий срок!
— Да, действительно, особенно для господ комиссаров контрольного комитета «Selene Company», — улыбаясь сказал Норбер Моони, бросив лукавый взгляд в сторону сэра Буцефала. — Но тем хуже для них! — весело продолжал он, — я не хочу ничего предоставлять случайности и, как вы, вероятно, поверите мне, не соглашусь скомпрометировать успех моего дела излишней, непростительной в такого рода вещах поспешностью, в угоду этим господам.
— Ах, кстати, где же остальные три комиссара? — осведомился доктор Бриэ. — Мы их еще не видели сегодня.
— Они там, наверху, на горе, в специально отведенном для них помещении.
— Там они проводят все свое время, играя в карты, кура трубки и потягивая отвратительное английское пиво, которое им доставляют в громадном количестве из Бербера. Я их теперь почти не вижу и терплю их вмешательство только в случае безусловной необходимости: например, когда требуется подписать какое-нибудь условие, контракт или выдать ордер для уплаты.
Но при этом молодом ученый умалчивал о том, что эти господа — Вагнер, Грифинс и Фогель, всеми средствами старались воспрепятствовать осуществлению его предприятия; что их враждебность была уже теперь вполне и несомненно доказана целым рядом самых низких и гнусных поступков; что в силу всего этого пришлось смотреть на них, как на врагов, и строго воспретить им доступ к работам, вход в обсерваторию и даже в магазины экспедиции. И вот уже около трех месяцев, как эти господа, так сказать, содержались в карантине, в той части левого флигеля главных строений, который был отведен под их квартиры. Кроме того, для большей безопасности они были надлежащим образом предупреждены, что в случае новых изменнических и предательских действий с их стороны, им без особой церемонии всадят каждому по три пули в голову.
Норбер Моони с большой охотой совершенно изгнал бы их из Тэбали и отправил бы обратно в Европу, но его удерживало от этого их звание денежных или финансовых контролеров, избранных собранием акционеров, и потому, если он и желал окончательного разрыва с ними, то только с тем условием, чтобы этот разрыв произошел с их стороны. Вот причины, почему он, хотя и предупредил их, что не потерпит более с их стороны никакой прямой или косвенной попытки воспрепятствовать осуществлению его предприятия, тем не менее продолжал терпеть их присутствие в Тэбали.
Что же касается их самих, то они, конечно, отнюдь не желали удалиться по собственной воле. Решившись во что бы то ни стало захватить в свои руки это блестящее дело, которое было обязано им своим существованием, и потому смотря на Норбера Моони как на узурпатора их блестящей мысли, они скорее были согласны вытерпеть какие угодно ограничения, неудобства и неприятности, чем выпустить это дело из своих рук!
С сэром Буцефалом Когхиллем, человеком, принадлежавшим к хорошему обществу, Норбер Моони ладил прекрасно. Чтобы вызвать между ними нечто похожее на тень соперничества, надо было только присутствие прелестной дочери французского консула. Молодой баронет не мог, живя бок о бок с Норбером Моони, не увлечься его пылкой энергией, его честными и прямыми взглядами на вещи, не оценить его милого приветливого и веселого нрава, его гениального изобретательного ума и прекрасных душевных качеств. Чем бы ни окончилось это предприятие, баронет гордился тем, что принимал в нем участие. Задетый за живое в своем любопытстве, с разумным расчетом окружить свое имя по возвращении его в Лондон новым блестящим ореолом, каким, без сомнения, должна была украситься его репутация благодаря столь оригинальному и необычайному приключению, молодой лорд Когхилль довольно охотно мирился с немного однообразной и уединенной жизнью, какую он вынужден был вести в пустыне Байуда.
Не взглянув на остальные плавильные печи, совершенно подобные той, которую маленькое общество только что осмотрело во всех подробностях, веселая кавалькада вернулась обратно по прекрасной дороге, ведущей в гору в обсерваторию пика Тэбали.
— Если я хорошо понял ваши слова, — сказал по пути господин Керсэн, ехавший рядом с Норбером Моони, — вы, очевидно, рассчитываете в конце концов воспользоваться тою же солнечной теплотой, чтобы произвести на Луну известное магнетическое влияние, не так ли?
— Да, совершенно верно!
— Что же касается ваших настоящих работ, то их главная цель заключается в том, чтобы совершенно изолировать пиритную скалу пика Тэбали, подведя под его основание толстый слой грубого стекла, который разобщит окончательно скалу от ее подпочвенных песков… Прекрасно, все это я отлично понимаю, но когда эта задача будет окончена, то я желал бы знать, насколько это подвинет вас ближе к вашей цели?
— Я объясню вам это очень охотно! — ответил молодой астроном. — Я буду иметь тогда у себя под рукою огромную массу магнитного пирита, которую в любой нужный момент сумею превратить в магнит.
— Каким же образом?
— Просто посредством сильных электрических токов, которые я пущу разом во все части этой громадной каменной массы. Провода уже готовы, и все они соединяются как шнуры с моими динамо-машинами в «Зале Ручек». Динамо-машины, конечно, будут приводиться в действие все теми же инсоляторами, которые, став бесполезными там, внизу, у подножия горы, будут перенесены все на круговую дорогу… Покончив со всеми этим приготовлениями в назначенный день и час, мне будет достаточно только установить соединение проводов посредством нажатия тех ручек слоновой кости, которые я вам показывал. И в тот же момент весь пик Тэбали мгновенно станет сплошным колоссальным магнитом!
— И тогда?
— Тогда Луна, неудержимо привлекаемая этим усиленным земным магнетизмом, спустится к нам и станет доступной нашим исследованиям и изысканиям!..
После столь смелого, при всей своей простоте, проекта молодого ученого все невольно смолкли, и остальная часть подъема на пик Тэбали совершилась в полном безмолвии. Только мерные удары копыт коней кавалькады раздавались в тишине прозрачного вечернего воздуха. Вдали уже ложился сумрак ночи и вся обширная равнина пустыни Байуда сливалась с этим постепенно усиливающимся сумраком, тогда как пик Тэбали, чуть-чуть позлащенный последними лучами заходящего солнца, точно грозный перст тянулся к бледному небу, на котором медленно всплывала Луна. Быть может, это смелое предприятие было безумным, но теперь оно уже никому не казалось таковым. И каждый внутренне говорил себе, что оно и осуществимо, и возможно, и, во всяком случае, заслуживает попытки. И все невольно удивлялись силе воли, энергии и изобретательному гению того, который предпринял это смелое дело и упорно вел его по пути к осуществлению.
«Какая громадная разница между этим молодым вдохновенным и пылким ученым и его приятелей, этим милым, любезным, воспитанным, но, в сущности, незначительным англичанином! — мысленно говорила себе Гертруда. — Один из них похож на ребенка, который наивно любуется течением жизни, другой — на человека, владеющего всей силой науки, способного покорить себевсе силы природы, чтобы осуществить мечты, созданные его воображением».
После того, что гости слышали от Норбера Моони, эти две ручки из слоновой кости приобрели в их глазах особое значение. При взгляде на них невольно чувствовалось какое-то особое уважение, потому что вместе с тем являлось и сознание, что это, так сказать, органы, регулирующие финальное действие, а потому все подошли посмотреть на них. Они просто были помечены А и В и ввинчены в стальную оправу. Та кнопка, к которой они были приделаны, весьма походила на кнопку телеграфистов, на ней же был укреплен и еще другой аппарат вроде часов и довольно большое медное зубчатое колесо, приводимое в движение хрустальной рукояткой.
— Вы объяснили нам применение и значение этих костяных ручек, — сказал доктор Бриэ, — но скажите нам, пожалуйста, что это за аппарат вроде часов, напоминающий компас?
— Это магнитометр, который постоянно будет указывать мне степень силы моего магнита.
— А это зубчатое колесо?
— Это аппарат, при помощи которого я буду иметь возможность увеличивать и уменьшать силу магнита, судя по тому, как я найду нужным, переводя стрелку с № 0 до № 620, соответствующего степени пресыщенности.
— Таким образом, ваш магнит может проявить громадную силу, но если вы найдете нужным, то можете уменьшить его силу до 1/360 максимума?
— Да, и притом самым простым способом, остановив это зубчатое колесо на одной из зарубок под № 360.
— Теперь еще один последний вопрос, и я буду считать себя вполне удовлетворенным, — сказал доктор Бриэ. — Что, если солнце изменит вам вследствие дурной погоды как раз в критический момент, тогда ваш магнит, конечно, будет совершенно бездействовать?
— Отнюдь нет, я построил электрические аккумуляторы, которые и покажу вам, аккумуляторы новейшей системы, с помощью которых я могу запастись солнечной теплотой в количестве, достаточном для поддержания силы магнита на степени пресыщения в течение десяти суток. А так как в этих странах не случается, чтобы погода оставалась пасмурной более двух или трех дней кряду, то я могу считать себя вполне обеспеченным на этот счет…
После обеда, за которым вся маленькая компания снова собралась в «Зале Ручек», Гертруда Керсэн пожелала видеть в телескоп Луну с ее горами и долинами, которые Норбер Моони с особым удовольствием показывал ей во всех подробностях; а затем показал ей и Марс, и Венеру, и Сатурн с его кольцами, а в конце концов, наглядевшись и налюбовавшись вдоволь всеми этими чудесами небесного пространства, молодая девушка заговорила и о том, что втайне было, быть может, главной целью ее путешествия.
— А моя звезда? — спросила она, вдруг повернув голову в сторону молодого астронома, стоявшего за ее плечом. — Вы ничего не говорите мне о ней. Уж не угасла ли она каким-нибудь образом, не скрылась ли окончательно с горизонта?
— О, нет! — воскликнул Норбер Моони, вдруг оживляясь. — Ваша звезда блестит ярче прежнего, будьте в этом уверены, и теперь успела уже занять вполне определенное место в астрономическом каталоге под именем Gertrudia, которое вы были так добры утвердить за нею. Позвольте мне вас уверить, что она совершает свое движение вполне правильным, определенным путем и что в определенный срок и день она появится на нашем горизонте. Но в настоящий момент ее еще нет, и сегодня я не могу вам показать ее…
На следующий день, после завтрака, все, и гости, и хозяева, сидели в большой зале, когда к немалому удивлению всех присутствующих, как снег на голову, вошел в комнату новый гость, гость совершенно неожиданный, о самом существовании которого все уже давно успели забыть: это был тот самый карлик, которого они видели несколько месяцев тому назад в качестве ассистента Радамехского Могаддема.
Он вручил, не говоря ни слова, но сопровождая каждое свое движение бесчисленным множеством жестов, гримас и поклонов, послание от святого старца, которое Виржиль должен был тут же перевести на французский язык.
Оно гласило следующее:
«Дорогому, сыну нашему, Норберу Моони, весьма сведущему в науках и искусствах и весьма премудрому, поклон и пожелание благополучия.
Слуге нашему, Каддуру, мы поручили вручить тебе это послание с тем, чтобы уведомить тебя, что отныне должно тебе вносимую нам за содействие, оказываемое тебе возлюбленными сынами нашими, детьми племени Шерофов, подать повысить до суммы тысячи пиастров в месяц.
Хвала Аллаху Всевышнему!
Бэн-Камса , Радамехский Могаддем.»
Норбер Моони был так доволен превосходными результатами заключенного им с этим почтенным лицом договора, что не почувствовал особенного негодования при вести об этом новом вымогательстве. Но тем не менее он строго придерживался правила действовать в денежных делах не иначе, как с согласия господ комиссаров, выбранных обществом акционеров, а потому, извинившись перед своими гостями и предложив карлику освежительных напитков, попросил его обождать ответа и послал пригласить трех членов контрольного комитета пожаловать к нему для деловых переговоров.
Ни от кого не утаилось, что во время этого ожидания, продолжавшегося около четверти часа, безобразный карлик все время не сводил глаз с Гертруды Керсэн, любуясь ею с нескрываемым наслаждением, что, конечно, свидетельствовало об известной доле развития его эстетических чувств. Он до того увлекся этим созерцанием, что даже не заметил появления трех господ комиссаров.
Они вошли по обыкновению как-то неуклюже, кучкой, все вместе, молча и коротко поклонились и без малейших затруднений согласились подписать новое условие, предложенное Могаддемом.
Вдруг глаза карлика случайно упали на трех мужчин, стоявших у стола подле Норбера Моони, который разговаривал с ними.
И в тот же момент странная перемена произошла в лице этого маленького уродливого человека. Выражение восхищения, ясно читавшееся в его чертах, внезапно сменилось чувством неожиданного отвращения. Он смотрел на трех комиссаров, так сильно выпучив глаза, что, казалось, они сию минуту должны были выскочить из своих орбит.
И вдруг, не сказав ни слова, не поклонившись, не дождавшись даже ответа, который готовили для него, быстрой, торопливой походкой направился к двери.
Когда поспешили вслед за ним, чтобы узнать, что означает это внезапное бегство, он исчез совершенно бесследно и его никто более не видел.