Страница:
Костерус Вагнер не побоялся сказать жадно внимавшим ему слушателям, что в настоящее время, благодаря средствам, какими располагает теперь наука, Луна несравненно ближе от нас, чем были Мыс Доброй Надежды или остров Куба для греков времен Перикла или римлян времен Августа. Главное, на что он всячески старался обратить внимание своих слушателей, было следующее: до настоящего момента еще нельзя было сказать с уверенностью, обитаема ли Луна или нет. Но как бы там ни было, необходимо было завязать с ней отношения, как в том, так и в другом случае!.. Если она обитаема людьми достаточно многочисленными, достигшими известной степени цивилизации — то было крайне важно превратить этих граждан Луны в клиентов английских мануфактур. Если же Луна, напротив того, была необитаема, то и в таком случае было необходимо открыть для британской промышленности широкое поле деятельности, предоставив в ее распоряжение громадные минеральные богатства, которые, несомненно, хранятся в недрах этой девственной еще природы!..
Эта смелая задача вызвала у слушателей Костеруса Вагнера такой сильный энтузиазм, что посыпавшиеся отовсюду аплодисменты заглушили на мгновение даже голос оратора. «Слушайте! слушайте!» — кричали голоса. «Мы все здесь собрались! приступим к выборам!» — кричало несколько лиц, подписавшихся на акции и сгоравших от нетерпения знать тех, кто будет избран.
— Я слышу, господа, что от меня требуют приступить к выборам! — сказал Костерус Вагнер, когда шум аплодисментов и крики немного утихли и водворилась сравнительная тишина. — Для того мы и собрались здесь; и я имею честь и удовольствие объявить вам, господа, объявить всему нашему уважаемому собранию, что те десять тысяч акций, которые мы выпустили, уже давно разобраны, и что мы были вынуждены, к великому нашему сожалению отвечать отказом на множество требований (новый взрыв аплодисментов). Теперь нам остается только приступить к выборам, если только наш уважаемый и высокочтимый председатель ничего против того не имеет. Но прежде чем приступить к голосованию, я считаю своим долгом, согласно существующему в подобных случаях обычаю, пригласить лиц, желающих сделать какие-либо возражения, высказать свое мнение, предоставив им слово.
Но никто не пожелал на этот раз ничего возражать, и потому никто не выступил вперед и не воспользовался приглашением Костеруса Вагнера. Только в самом конце залы, где-то в отдаленном углу, поднялся со своего места какой-то молодой человек, как бы намереваясь задать какой-то вопрос, но тотчас же опять опустился на свое место, не разжав рта. Выждав минуты три, лорд Рандольф Клэдероу, встал и, вежливо склонившись сперва в сторону одного, а затем и другого из своих заседателей, торжественно произнес:
— Господа, честь имею объявить, что вопрос о выборе членов и окончательном составе «Selene Company» limited, Анонимной компании на акциях, для исследования и разработки минеральных богатств Луны, с основным капиталом в два миллиона фунтов стерлингов, разделенных на десять тысяч акций, поставлен мной на голосование. Пусть все те, кто желает принять участие в выборах Общества, потрудятся поднять руку…
Все руки разом поднялись вверх, как будто невидимые нити вздернули их к потолку.
— Кто хочет сказать что-либо против?
Ни одна рука не выразила протеста против всеобщего голосования.
— Кажется не может быть никаких сомнений относительно настроения почтенного собрания, — продолжал лорд Рандольф Клэдероу (новые аплодисменты и одобрительные возгласы). — В таком случае честь имею объявить собранию, что Лунное Общество («Selene Company») утверждено… и засим имею честь приступить к чтению устава, который по требованию закона должен быть подвергнут голосованию по отдельным статьям! Статья первая! «Заведывание делами есть и останется, вплоть до полного осуществления задуманного плана, в руках господина Костеруса Вагнера и его помощников, господ Питера Грифинса и Игнатия Фогеля, инициаторов этого смелого предприятия». Ставлю этот первый параграф устава на голосование: приглашаю всех, кто с этим постановлением согласен…
— Прошу слова! — послышался в конце залы голос с весьма заметным французским акцентом. И тот самый молодой человек, который уже раз собирался высказаться во время первого голосования, встал и передал свою карточку, которая, переходя из рук в руки, быстро дошла до председателя. Последний, взглянув на нее, произнес:
— Господин Норбер Моони, доктор, астроном, состоящий при Парижской обсерватории, находящийся по распоряжению Академии наук в настоящее время в командировке в Новой Зеландии и Тасмании, имеет слово!
Глаза всех присутствующих мгновенно обратились в сторону молодого иностранца, направлявшегося к эстраде и теперь уже поднимавшегося на нее.
— Господа, — начал он, — я просил слова, чтобы сделать одно небольшое замечание. Я сам подписался на двадцать акций «Selene Company» (Лунного общества), что должно служить несомненным для вас доказательством того, что и я сторонник этого предприятия, что и я считаю его вполне осуществимым и надеюсь видеть его осуществившимся. Но если я вполне понимал до настоящего момента то молчание, какое инициаторы считали нужным хранить относительно способов, какими они рассчитывают достигнуть осуществления своего предприятия, то теперь, когда состав общества уже утвержден, я положительно не могу понять, как можно переходить к голосованию отдельных статей и параграфов устава, не ознакомившись, хотя бы в общих чертах, с теми средствами, на которые господа инициаторы рассчитывают для осуществления своей программы. И вот по этому-то поводу я и желал бы попросить некоторых объяснений, прежде чем вручить интересы всех нас, а, главным образом, интересы науки, в руки комитета инициаторов!
Справедливость и скромность этого требования как-то разом поразили всех присутствующих.
— Он прав! он прав! — послышалось несколько голосов в толпе.
Костерус Вагнер, видимо, раздосадованный этимвмешательством чужеземца, все же вынужден был выступить на эстраду и держать ответ.
—Господа, —смело сказал он, —одно из первых и необходимейших условий успеха такого рода предприятия —соблюдение абсолютной и безусловно тайны касательно самой операции. Вы до настоящего времени делали мне честь, удостаивая меня свои полным доверием, позвольте же мне и далее требован того же доверия, как единственной надежной гарантии против всякого рода подражателей и недоброжелателей!..
— Есть средство совместить и то, и другое, — возразил на это Норбер Моони, — пусть инициаторы сообщат свой план не всему собранию, а избранным этим собранием делегатам, которые могут быть избраны сейчас я из людей, компетентных в этом деле. Делегаты могут удалиться в отдельную комнату и, переговорив с членами комитета инициаторов, сделать нам краткий отчет в общих чертах, сохранив в тайне все то, что они найдут нужным не сообщать публике, но ознакомив ее со всем остальным… Тогда мы можем сознательно приступить и к утверждению устава общества во всех его мельчайших подробностях.
— Да, это правда!., это правда!.. — крикнули несколько акционеров.
— Нет! нет! мы не хотим делегации!.. Мы требуем ясных и точных объяснений в присутствии всего собрания, а отнюдь не в отдельной комнате! — кричали другие.
Послышался шум, гам, разные голоса. Председатель, собрав достаточное количество голосов, требовавших публичного объяснения, счел своим долгом заявить, что общее настроение умов требует объяснения при всем собрании и что, следовательно, такого рода объяснение, будь оно хотя бы и со многими ограничениями, все же необходимо.
Костерус Вагнер, после непродолжительного совещания со своими компаньонами, по-видимому, довольно охотно примирился с необходимостью.
— Могу вас уверить, господа, — начал он весьма развязно, возвращаясь в третий раз на эстраду, — что я предпочел бы, несомненно, полнейшую тайну, и признаюсь, что и теперь держусь того же мнения, что это было бы самое лучшее и самое разумное, а главное, самое осторожное во всех отношениях… Тем не менее, признавая вполне естественным и законным ваше настоящее требование, я полагаю, что в общем не представится особых затруднений, раз общество наше окончательно утверждено, изложить вам в главных чертах мой план! (Гул аплодисментов)…
(Тс..Тс!) — Вот в кратких словах самая суть дела. Расстояние, или, вернее, близость Луны к Земле равняется, как я уже имел честь напоминать раньше, девяноста тысячам миль. А что такое, в сущности, девяносто тысяч миль? Это взятый тридцать раз диаметр земного шара; это меньше, чем сумма протяжений всех железнодорожных линий на поверхности нашей планеты! И может ли остановить это сынов конца девятнадцатого века, то поколение, которое сумело и провести туннель под Сет-Готардом, и прорыть Суэцкий и Панамский каналы? Конечно, нет! Я не могу даже допустить этого. Весь вопрос, по-моему, заключается в том, чтобы построить воздушный туннель в виде трубы, достаточно надежно укрепленный в почве и простирающийся вертикально по направлению к Луне. Этот туннель, или труба, называйте его как хотите, должен быть построен и зчугунных сегментов, соединенных между собою. Допустим только, что один и зэтих сегментов уже стоит на своем месте, —и затем все остальное уже дело простого умножения… Понятно, что такого же рода предприятие может для многих показаться смелым, да, но оно осуществимо! Собственно говоря, это не что иное, как утвердить на апельсине, имеющем шесть сантиметров в диаметре, тонкую, как волосок, трубочку длиною в один метр и сорок два сантиметра… Попробуйте заменить этот маленький апельсин земным шаром, а тонкую, как волосок, трубочку — трубоютребуемых размеров, и задача останется практически совершенно одна и та же… Вот в общих чертах моя мысль, господа… причем я, конечно, оставляю за собой право сохранить до поры до времени в тайне все те мелкие подробности, те пути и средства, которые сумеют облегчить мне эту кажущуюся столь трудной задачу. Простой здравый смысл подскажет вам, господа, что было бы крайне неуместно и даже небезопасно говорить обо всем этом здесь. Я полагаю, что вполне достаточно будет, если скажу вам, что считаю себя вправе смело уверять вас в том, что все планы уже готовы, что все они основательно обдуманы, что в них нет решительно ничего призрачного, и что как только они будут приведены в исполнение, то покажутся всем вам простыми и несложными.
Несколько хлопков приветствовали речь Костеруса Вагнера, но аплодисменты эти были немногочисленны и как-то нерешительны, робки. Ясно было, что в общем собрание было скорее разочаровано, чем очаровано этим объяснением, и скорее недовольно, чем довольно оратором и его речью.
Все глаза были обращены теперь на Норбера Моони, слушавшего Костеруса Вагнера с плохо скрываемым пренебрежением.
— Позвольте еще один простой вопрос, — сказал последний, когда оратор закончил свою речь, — к какого рода средству намерены вы прибегнуть, чтобы путешествовать в вашей трубе? Уж не к веревке ли, как трубочисты?
— Эта задача может иметь несколько различных решений, — отвечал Костерус Вагнер, — можно будет заняться их рассмотрением в то время, когда будет строиться туннель.
— Да, у вас действительно хватит на это времени, — насмешливо согласился французский астроном, — потому что это предприятие, то есть сооружение этого гигантского воздушного туннеля, если даже и считать его возможным, во всяком случае потребует целого ряда лет для своего осуществления!
— Не так уж много, как вы, по-видимому, полагаете! — воскликнул Костерус Вагнер, — я берусь окончить всю эту работу в течение пяти лет!
— В пять лет! — воскликнул в свою очередь Норбер Моони, доставая из кармана свою записную книжку. — Ну, нет, до этого далеко!.. Если не ошибаюсь и если я хорошо понял вашу мысль, вы собираетесь, по-видимому, построить нечто вроде Вавилонской башни, не так ли? Громадный маяк, воздвигнутый на возможно широком основании, и притом на возможно высоком, какое можете встретить где-нибудь на Гималаях например, и этот-то маяк должен вырастать, этаж за этажом, вплоть до Луны. Я уже не буду настолько нескромен, чтобы спросить у вас, откуда вы добудете вашим рабочим воздух, которым они могли бы дышать, когда работа их продвинется настолько, что им придется строить на такой высоте, где воздух уже слишком разрежен. Вот что я вам скажу, и скажу не голословно, а на основании самых точных математических данных: допустим, что ваша башня в течение первого года достигнет высоты в сто метров — что будет уже выше всех ныне существующих зданий, построенных руками человеческими, кроме двух-трех исключений, — и тогда, знаете ли, сколько вам потребуется времени на окончание вашей постройки? — три миллиона шестьсот тысяч лет! Допустим даже, что вы ежегодно будете строить по целой миле в вышину, что почти невероятно, — и тогда на ваше сооружение потребуется девяносто тысяч лет! При условии, что вы будете строить по сто двадцать пять миль в год, вам необходимо будет потратить на это семьсот двадцать шесть лет. При условии одной тысячи миль (что составляет четыре миллиона метров) вам надо будет девяносто лет…
— Для того, чтобы выстроить вашу башню в пять лет, вы должны ежегодно строить по семнадцать тысяч миль в высоту, иначе говоря, по шестьдесят восемь миллионов метров! Вот результаты самого элементарного арифметического расчета… Итак, с этой точки зрения план ваш прямо-таки неосуществим и непригоден, если допустить даже, что во всех других отношениях он вполне осуществим!
Холодный душ, который бы вдруг окатил все почтенное собрание, конечно, не произвел бы более охлаждающего, скажем, леденящего впечатления, чем эта аргументация. Костерус Вагнер чувствовал себя буквально пришибленным и не мог возразить ни слова.
— Надо признать голосование недействительным и потребовать назад наши деньги! — крикнул вдруг один крупный хлеботорговец.
— Да!., да!., да!., потребовать назад наши деньги! — точно эхо загудели разом сотни голосов.
— Вы не можете этого сделать! Вы не имеете на это права! — закричал Питер Грифинс, выскочив вперед к самому краю эстрады и грозя кулаками почтенному собранию. — Раз дело решено голосованием и составлен протокол, то и сам Парламент не может изменить принятого решения! Все акции принадлежат компании!.. Кто недоволен дирекцией этой компании, может уходить, но деньги останутся в кассе общества!
— А в этом-то, по вашему, и вся суть, не так ли? — крикнул чей-то злобный, резкий голос, заглушая общий шум и гам. Председатель тщетно пытался водворить порядок. Он собирался уже встать и надеть шляпу, выразив этим, что считает заседание закрытым, но Норбер Моони сделал знак, что он еще не досказал своей мысли.
Тотчас же воцарилась тишина.
— Но то, что я сейчас сказал, еще вовсе не значит, чтобы самая мысль компании была нелепа и неосуществима, — продолжал молодой оратор, — отнюдь нет! Признаюсь даже, что прежде, чем я увидел заявления «Selene Company», я был уже убежден, что мысль эта осуществима. Вот уже несколько лет, как сам я занимаюсь той задачей, которая лежит в основе этого Общества, и признаюсь, я того мнения, что для человечества положительно стыдно, что оно до сих пор не завоевало еще Луны, не сделало ее, эту спутницу свою, эту столь близкую соседку свою, безусловной собственностью!..
— Как и господин Вагнер, я тоже убежден, что если мы теперь не решимся взяться за дело завоевания Луны, то наши сыновья или внуки непременно сделают это и будут смеяться над теми, кто считал это дело невозможным… Вот почему, как только я узнал из газет о том, что нашлись предприниматели, которые решили попытаться осуществить эту мысль, я тоже пожелал принести свою малую лепту этому благому начинанию и сам поспешил сюда. То, что я позволил себе критиковать, это отнюдь не саму мысль Общества, отнюдь не его задачу, а то решение этой задачи, которое нам было предложено. Мне оно кажется неосновательным, необдуманным, пустым и трудно осуществимым. Но я считаю, что все эти трудности легко преодолимы иным путем!
— А, так! Так это следовало сказать с самого начала, что вы имеете свой личный маленький план на этот счет! — зарычал Костерус Вагнер.
— Да, я имею свой личный план, и если уважаемое собрание разрешит мне, то позволю себе тут же изложить его вкратце! — сказал Норбер Моони. — Я нарочно с этой целью приехал в Мельбурн. Но прежде всего, чтобы меня не приняли за какого-нибудь мечтателя или шарлатана, или за утописта, я считаю нужным сказать, кто я такой!
— Да! да! говорите! — кричали слушатели, очарованные его теплой, живой речью.
Ободряемый аплодисментами, Норбер Моони в кратких чертах, с подобающей скромностью, рассказал без лжи и утаек свою личную повесть. Он заявил, кто он в данный момент, какие именно предметы он преимущественно изучал, над чем именно более всего работал. Сын лесного инспектора, он с раннего детства почувствовал влечение к математическим наукам, с успехом выдержал экзамен морского училища, а затем и Парижской политехнической школы, и на двадцать втором году был причислен к Академии наук в качестве астронома.
Будучи последовательно прикомандирован к обеим научным экспедициям, отправлявшимся: первая на Тап-пи, вторая на остров Кергелен, он имел счастье открыть две новые планеты, еще никем не описанные, и награжден Академией наук одной из ее больших наград за свои труды по спектральному анализу. Вскоре после того он получил путем наследования небольшое состояние и затем прикомандировался к новой астрономической миссии, отправлявшейся в Тасманию. Вот в этот-то момент он из газет узнал о вновь образовавшемся в Мельбурне акционерном обществе.
Такого рода спекуляции были как раз по душе Норберу Моони, потому что они на крыльях смелой гипотезы уносят далеко за пределы современной науки, открывая уму и предприимчивости широкие горизонты. Как часто, занимаясь исследованиями Луны, изучая ее горы, кратеры, долины и моря, делая фотографические снимки ее поверхности, он мечтал о средствах перенестись в эти заманчивые, далекие страны. И, не довольствуясь одними мечтами, он пробовал говорить об этом. Многие старые астрономы, привыкшие ксвоим профессиональным шорам, привыкшие к рутине своих ежедневных наблюдений, которые они затем установленным порядком разрабатывали при помощи классических формул, с негодованием выслушивали его смелые теории, которые он не старался скрывать от них. Напрасно молодой астроном указывал им на громадные успехи, какие делает ежегодно физика и исследования Луны, доказывая, что столь близкое знакомство с этим спутником, что его карты, более точные и подробные, чем карты африканского материка на земном шаре, —все это указывает на путь, по которому нам следует идти вперед, все это обещает нам в близком будущем более тесные и прямые связи с Луной.
Но за такие речи старые астрономы смотрели на него, как на еретика, и возмущенный такой рутиной Норбер Моони поклялся в душе сохранить все свои мечты и планы до поры до времени про себя и дождаться того дня, когда ему представится возможность применить их на деле.
Уже давно ему казалось, что он нашел решение этой трудной задачи. Единственное затруднение, представлявшееся ему, это —необходимость больших денежных затрат: на это требовался крупный капитал, которого он не имел в своем распоряжении. Но теперь этот капитал был налицо. Весьма возможно, что собрание потеряло уже право вернуть обратно свои деньги, да, но оно во всяком случае сохранило за собой право располагать по своему усмотрению этими деньгами, или вернее, управлять ими. Теперь весь вопрос заключался в том, одобрит ли и примет ли уважаемое собрание то решение вопроса, какое он, Норбер Моони, собирался предложить.
— Говорите! говорите! — кричали ему со всех сторон.
— Итак, я приступаю теперь к самому плану достижения поставленной «Selene Company» цели, плану, который я, по-своему глубокому убеждению, считаю осуществимым! — сказал молодой ученый, выпивая стакан воды, чтобы прочистить горло.
ГЛАВА VII. Sic vos non vobis
Эта смелая задача вызвала у слушателей Костеруса Вагнера такой сильный энтузиазм, что посыпавшиеся отовсюду аплодисменты заглушили на мгновение даже голос оратора. «Слушайте! слушайте!» — кричали голоса. «Мы все здесь собрались! приступим к выборам!» — кричало несколько лиц, подписавшихся на акции и сгоравших от нетерпения знать тех, кто будет избран.
— Я слышу, господа, что от меня требуют приступить к выборам! — сказал Костерус Вагнер, когда шум аплодисментов и крики немного утихли и водворилась сравнительная тишина. — Для того мы и собрались здесь; и я имею честь и удовольствие объявить вам, господа, объявить всему нашему уважаемому собранию, что те десять тысяч акций, которые мы выпустили, уже давно разобраны, и что мы были вынуждены, к великому нашему сожалению отвечать отказом на множество требований (новый взрыв аплодисментов). Теперь нам остается только приступить к выборам, если только наш уважаемый и высокочтимый председатель ничего против того не имеет. Но прежде чем приступить к голосованию, я считаю своим долгом, согласно существующему в подобных случаях обычаю, пригласить лиц, желающих сделать какие-либо возражения, высказать свое мнение, предоставив им слово.
Но никто не пожелал на этот раз ничего возражать, и потому никто не выступил вперед и не воспользовался приглашением Костеруса Вагнера. Только в самом конце залы, где-то в отдаленном углу, поднялся со своего места какой-то молодой человек, как бы намереваясь задать какой-то вопрос, но тотчас же опять опустился на свое место, не разжав рта. Выждав минуты три, лорд Рандольф Клэдероу, встал и, вежливо склонившись сперва в сторону одного, а затем и другого из своих заседателей, торжественно произнес:
— Господа, честь имею объявить, что вопрос о выборе членов и окончательном составе «Selene Company» limited, Анонимной компании на акциях, для исследования и разработки минеральных богатств Луны, с основным капиталом в два миллиона фунтов стерлингов, разделенных на десять тысяч акций, поставлен мной на голосование. Пусть все те, кто желает принять участие в выборах Общества, потрудятся поднять руку…
Все руки разом поднялись вверх, как будто невидимые нити вздернули их к потолку.
— Кто хочет сказать что-либо против?
Ни одна рука не выразила протеста против всеобщего голосования.
— Кажется не может быть никаких сомнений относительно настроения почтенного собрания, — продолжал лорд Рандольф Клэдероу (новые аплодисменты и одобрительные возгласы). — В таком случае честь имею объявить собранию, что Лунное Общество («Selene Company») утверждено… и засим имею честь приступить к чтению устава, который по требованию закона должен быть подвергнут голосованию по отдельным статьям! Статья первая! «Заведывание делами есть и останется, вплоть до полного осуществления задуманного плана, в руках господина Костеруса Вагнера и его помощников, господ Питера Грифинса и Игнатия Фогеля, инициаторов этого смелого предприятия». Ставлю этот первый параграф устава на голосование: приглашаю всех, кто с этим постановлением согласен…
— Прошу слова! — послышался в конце залы голос с весьма заметным французским акцентом. И тот самый молодой человек, который уже раз собирался высказаться во время первого голосования, встал и передал свою карточку, которая, переходя из рук в руки, быстро дошла до председателя. Последний, взглянув на нее, произнес:
— Господин Норбер Моони, доктор, астроном, состоящий при Парижской обсерватории, находящийся по распоряжению Академии наук в настоящее время в командировке в Новой Зеландии и Тасмании, имеет слово!
Глаза всех присутствующих мгновенно обратились в сторону молодого иностранца, направлявшегося к эстраде и теперь уже поднимавшегося на нее.
— Господа, — начал он, — я просил слова, чтобы сделать одно небольшое замечание. Я сам подписался на двадцать акций «Selene Company» (Лунного общества), что должно служить несомненным для вас доказательством того, что и я сторонник этого предприятия, что и я считаю его вполне осуществимым и надеюсь видеть его осуществившимся. Но если я вполне понимал до настоящего момента то молчание, какое инициаторы считали нужным хранить относительно способов, какими они рассчитывают достигнуть осуществления своего предприятия, то теперь, когда состав общества уже утвержден, я положительно не могу понять, как можно переходить к голосованию отдельных статей и параграфов устава, не ознакомившись, хотя бы в общих чертах, с теми средствами, на которые господа инициаторы рассчитывают для осуществления своей программы. И вот по этому-то поводу я и желал бы попросить некоторых объяснений, прежде чем вручить интересы всех нас, а, главным образом, интересы науки, в руки комитета инициаторов!
— Он прав! он прав! — послышалось несколько голосов в толпе.
Костерус Вагнер, видимо, раздосадованный этимвмешательством чужеземца, все же вынужден был выступить на эстраду и держать ответ.
—Господа, —смело сказал он, —одно из первых и необходимейших условий успеха такого рода предприятия —соблюдение абсолютной и безусловно тайны касательно самой операции. Вы до настоящего времени делали мне честь, удостаивая меня свои полным доверием, позвольте же мне и далее требован того же доверия, как единственной надежной гарантии против всякого рода подражателей и недоброжелателей!..
— Есть средство совместить и то, и другое, — возразил на это Норбер Моони, — пусть инициаторы сообщат свой план не всему собранию, а избранным этим собранием делегатам, которые могут быть избраны сейчас я из людей, компетентных в этом деле. Делегаты могут удалиться в отдельную комнату и, переговорив с членами комитета инициаторов, сделать нам краткий отчет в общих чертах, сохранив в тайне все то, что они найдут нужным не сообщать публике, но ознакомив ее со всем остальным… Тогда мы можем сознательно приступить и к утверждению устава общества во всех его мельчайших подробностях.
— Да, это правда!., это правда!.. — крикнули несколько акционеров.
— Нет! нет! мы не хотим делегации!.. Мы требуем ясных и точных объяснений в присутствии всего собрания, а отнюдь не в отдельной комнате! — кричали другие.
Послышался шум, гам, разные голоса. Председатель, собрав достаточное количество голосов, требовавших публичного объяснения, счел своим долгом заявить, что общее настроение умов требует объяснения при всем собрании и что, следовательно, такого рода объяснение, будь оно хотя бы и со многими ограничениями, все же необходимо.
Костерус Вагнер, после непродолжительного совещания со своими компаньонами, по-видимому, довольно охотно примирился с необходимостью.
— Могу вас уверить, господа, — начал он весьма развязно, возвращаясь в третий раз на эстраду, — что я предпочел бы, несомненно, полнейшую тайну, и признаюсь, что и теперь держусь того же мнения, что это было бы самое лучшее и самое разумное, а главное, самое осторожное во всех отношениях… Тем не менее, признавая вполне естественным и законным ваше настоящее требование, я полагаю, что в общем не представится особых затруднений, раз общество наше окончательно утверждено, изложить вам в главных чертах мой план! (Гул аплодисментов)…
(Тс..Тс!) — Вот в кратких словах самая суть дела. Расстояние, или, вернее, близость Луны к Земле равняется, как я уже имел честь напоминать раньше, девяноста тысячам миль. А что такое, в сущности, девяносто тысяч миль? Это взятый тридцать раз диаметр земного шара; это меньше, чем сумма протяжений всех железнодорожных линий на поверхности нашей планеты! И может ли остановить это сынов конца девятнадцатого века, то поколение, которое сумело и провести туннель под Сет-Готардом, и прорыть Суэцкий и Панамский каналы? Конечно, нет! Я не могу даже допустить этого. Весь вопрос, по-моему, заключается в том, чтобы построить воздушный туннель в виде трубы, достаточно надежно укрепленный в почве и простирающийся вертикально по направлению к Луне. Этот туннель, или труба, называйте его как хотите, должен быть построен и зчугунных сегментов, соединенных между собою. Допустим только, что один и зэтих сегментов уже стоит на своем месте, —и затем все остальное уже дело простого умножения… Понятно, что такого же рода предприятие может для многих показаться смелым, да, но оно осуществимо! Собственно говоря, это не что иное, как утвердить на апельсине, имеющем шесть сантиметров в диаметре, тонкую, как волосок, трубочку длиною в один метр и сорок два сантиметра… Попробуйте заменить этот маленький апельсин земным шаром, а тонкую, как волосок, трубочку — трубоютребуемых размеров, и задача останется практически совершенно одна и та же… Вот в общих чертах моя мысль, господа… причем я, конечно, оставляю за собой право сохранить до поры до времени в тайне все те мелкие подробности, те пути и средства, которые сумеют облегчить мне эту кажущуюся столь трудной задачу. Простой здравый смысл подскажет вам, господа, что было бы крайне неуместно и даже небезопасно говорить обо всем этом здесь. Я полагаю, что вполне достаточно будет, если скажу вам, что считаю себя вправе смело уверять вас в том, что все планы уже готовы, что все они основательно обдуманы, что в них нет решительно ничего призрачного, и что как только они будут приведены в исполнение, то покажутся всем вам простыми и несложными.
Несколько хлопков приветствовали речь Костеруса Вагнера, но аплодисменты эти были немногочисленны и как-то нерешительны, робки. Ясно было, что в общем собрание было скорее разочаровано, чем очаровано этим объяснением, и скорее недовольно, чем довольно оратором и его речью.
Все глаза были обращены теперь на Норбера Моони, слушавшего Костеруса Вагнера с плохо скрываемым пренебрежением.
— Позвольте еще один простой вопрос, — сказал последний, когда оратор закончил свою речь, — к какого рода средству намерены вы прибегнуть, чтобы путешествовать в вашей трубе? Уж не к веревке ли, как трубочисты?
— Эта задача может иметь несколько различных решений, — отвечал Костерус Вагнер, — можно будет заняться их рассмотрением в то время, когда будет строиться туннель.
— Да, у вас действительно хватит на это времени, — насмешливо согласился французский астроном, — потому что это предприятие, то есть сооружение этого гигантского воздушного туннеля, если даже и считать его возможным, во всяком случае потребует целого ряда лет для своего осуществления!
— Не так уж много, как вы, по-видимому, полагаете! — воскликнул Костерус Вагнер, — я берусь окончить всю эту работу в течение пяти лет!
— В пять лет! — воскликнул в свою очередь Норбер Моони, доставая из кармана свою записную книжку. — Ну, нет, до этого далеко!.. Если не ошибаюсь и если я хорошо понял вашу мысль, вы собираетесь, по-видимому, построить нечто вроде Вавилонской башни, не так ли? Громадный маяк, воздвигнутый на возможно широком основании, и притом на возможно высоком, какое можете встретить где-нибудь на Гималаях например, и этот-то маяк должен вырастать, этаж за этажом, вплоть до Луны. Я уже не буду настолько нескромен, чтобы спросить у вас, откуда вы добудете вашим рабочим воздух, которым они могли бы дышать, когда работа их продвинется настолько, что им придется строить на такой высоте, где воздух уже слишком разрежен. Вот что я вам скажу, и скажу не голословно, а на основании самых точных математических данных: допустим, что ваша башня в течение первого года достигнет высоты в сто метров — что будет уже выше всех ныне существующих зданий, построенных руками человеческими, кроме двух-трех исключений, — и тогда, знаете ли, сколько вам потребуется времени на окончание вашей постройки? — три миллиона шестьсот тысяч лет! Допустим даже, что вы ежегодно будете строить по целой миле в вышину, что почти невероятно, — и тогда на ваше сооружение потребуется девяносто тысяч лет! При условии, что вы будете строить по сто двадцать пять миль в год, вам необходимо будет потратить на это семьсот двадцать шесть лет. При условии одной тысячи миль (что составляет четыре миллиона метров) вам надо будет девяносто лет…
— Для того, чтобы выстроить вашу башню в пять лет, вы должны ежегодно строить по семнадцать тысяч миль в высоту, иначе говоря, по шестьдесят восемь миллионов метров! Вот результаты самого элементарного арифметического расчета… Итак, с этой точки зрения план ваш прямо-таки неосуществим и непригоден, если допустить даже, что во всех других отношениях он вполне осуществим!
Холодный душ, который бы вдруг окатил все почтенное собрание, конечно, не произвел бы более охлаждающего, скажем, леденящего впечатления, чем эта аргументация. Костерус Вагнер чувствовал себя буквально пришибленным и не мог возразить ни слова.
— Надо признать голосование недействительным и потребовать назад наши деньги! — крикнул вдруг один крупный хлеботорговец.
— Да!., да!., да!., потребовать назад наши деньги! — точно эхо загудели разом сотни голосов.
— Вы не можете этого сделать! Вы не имеете на это права! — закричал Питер Грифинс, выскочив вперед к самому краю эстрады и грозя кулаками почтенному собранию. — Раз дело решено голосованием и составлен протокол, то и сам Парламент не может изменить принятого решения! Все акции принадлежат компании!.. Кто недоволен дирекцией этой компании, может уходить, но деньги останутся в кассе общества!
— А в этом-то, по вашему, и вся суть, не так ли? — крикнул чей-то злобный, резкий голос, заглушая общий шум и гам. Председатель тщетно пытался водворить порядок. Он собирался уже встать и надеть шляпу, выразив этим, что считает заседание закрытым, но Норбер Моони сделал знак, что он еще не досказал своей мысли.
Тотчас же воцарилась тишина.
— Но то, что я сейчас сказал, еще вовсе не значит, чтобы самая мысль компании была нелепа и неосуществима, — продолжал молодой оратор, — отнюдь нет! Признаюсь даже, что прежде, чем я увидел заявления «Selene Company», я был уже убежден, что мысль эта осуществима. Вот уже несколько лет, как сам я занимаюсь той задачей, которая лежит в основе этого Общества, и признаюсь, я того мнения, что для человечества положительно стыдно, что оно до сих пор не завоевало еще Луны, не сделало ее, эту спутницу свою, эту столь близкую соседку свою, безусловной собственностью!..
— Как и господин Вагнер, я тоже убежден, что если мы теперь не решимся взяться за дело завоевания Луны, то наши сыновья или внуки непременно сделают это и будут смеяться над теми, кто считал это дело невозможным… Вот почему, как только я узнал из газет о том, что нашлись предприниматели, которые решили попытаться осуществить эту мысль, я тоже пожелал принести свою малую лепту этому благому начинанию и сам поспешил сюда. То, что я позволил себе критиковать, это отнюдь не саму мысль Общества, отнюдь не его задачу, а то решение этой задачи, которое нам было предложено. Мне оно кажется неосновательным, необдуманным, пустым и трудно осуществимым. Но я считаю, что все эти трудности легко преодолимы иным путем!
— А, так! Так это следовало сказать с самого начала, что вы имеете свой личный маленький план на этот счет! — зарычал Костерус Вагнер.
— Да, я имею свой личный план, и если уважаемое собрание разрешит мне, то позволю себе тут же изложить его вкратце! — сказал Норбер Моони. — Я нарочно с этой целью приехал в Мельбурн. Но прежде всего, чтобы меня не приняли за какого-нибудь мечтателя или шарлатана, или за утописта, я считаю нужным сказать, кто я такой!
— Да! да! говорите! — кричали слушатели, очарованные его теплой, живой речью.
Ободряемый аплодисментами, Норбер Моони в кратких чертах, с подобающей скромностью, рассказал без лжи и утаек свою личную повесть. Он заявил, кто он в данный момент, какие именно предметы он преимущественно изучал, над чем именно более всего работал. Сын лесного инспектора, он с раннего детства почувствовал влечение к математическим наукам, с успехом выдержал экзамен морского училища, а затем и Парижской политехнической школы, и на двадцать втором году был причислен к Академии наук в качестве астронома.
Будучи последовательно прикомандирован к обеим научным экспедициям, отправлявшимся: первая на Тап-пи, вторая на остров Кергелен, он имел счастье открыть две новые планеты, еще никем не описанные, и награжден Академией наук одной из ее больших наград за свои труды по спектральному анализу. Вскоре после того он получил путем наследования небольшое состояние и затем прикомандировался к новой астрономической миссии, отправлявшейся в Тасманию. Вот в этот-то момент он из газет узнал о вновь образовавшемся в Мельбурне акционерном обществе.
Такого рода спекуляции были как раз по душе Норберу Моони, потому что они на крыльях смелой гипотезы уносят далеко за пределы современной науки, открывая уму и предприимчивости широкие горизонты. Как часто, занимаясь исследованиями Луны, изучая ее горы, кратеры, долины и моря, делая фотографические снимки ее поверхности, он мечтал о средствах перенестись в эти заманчивые, далекие страны. И, не довольствуясь одними мечтами, он пробовал говорить об этом. Многие старые астрономы, привыкшие ксвоим профессиональным шорам, привыкшие к рутине своих ежедневных наблюдений, которые они затем установленным порядком разрабатывали при помощи классических формул, с негодованием выслушивали его смелые теории, которые он не старался скрывать от них. Напрасно молодой астроном указывал им на громадные успехи, какие делает ежегодно физика и исследования Луны, доказывая, что столь близкое знакомство с этим спутником, что его карты, более точные и подробные, чем карты африканского материка на земном шаре, —все это указывает на путь, по которому нам следует идти вперед, все это обещает нам в близком будущем более тесные и прямые связи с Луной.
Но за такие речи старые астрономы смотрели на него, как на еретика, и возмущенный такой рутиной Норбер Моони поклялся в душе сохранить все свои мечты и планы до поры до времени про себя и дождаться того дня, когда ему представится возможность применить их на деле.
Уже давно ему казалось, что он нашел решение этой трудной задачи. Единственное затруднение, представлявшееся ему, это —необходимость больших денежных затрат: на это требовался крупный капитал, которого он не имел в своем распоряжении. Но теперь этот капитал был налицо. Весьма возможно, что собрание потеряло уже право вернуть обратно свои деньги, да, но оно во всяком случае сохранило за собой право располагать по своему усмотрению этими деньгами, или вернее, управлять ими. Теперь весь вопрос заключался в том, одобрит ли и примет ли уважаемое собрание то решение вопроса, какое он, Норбер Моони, собирался предложить.
— Говорите! говорите! — кричали ему со всех сторон.
— Итак, я приступаю теперь к самому плану достижения поставленной «Selene Company» цели, плану, который я, по-своему глубокому убеждению, считаю осуществимым! — сказал молодой ученый, выпивая стакан воды, чтобы прочистить горло.
ГЛАВА VII. Sic vos non vobis
— Прежде всего, — продолжал Норбер Моони, обращаясь к собранию, очарованному его ясной, увлекательной речью, — нам следует прояснить себе сам характер той задачи, которая теперь представляется!
— Чего все мы, собравшиеся здесь, собственно говоря, желаем?.. Съездить на Луну с чисто научной целью и вернуться оттуда с большой тетрадью любопытных записок и заметок?.. Конечно, многие удовольствовались бы и этим, но ядумаю, что не ошибусь, если скажу, что акции «Selene Company» нашли стольких охотников отнюдь не ввиду этой прекрасной цели… (Одобрительные улыбки на всех лицах). Нет, то, чего требует громадное большинство наших акционеров, — это установление постоянного сообщения с Луной, такого рода способа общения, который, будучи раз установлен, дал бы каждому из нас возможность ездить туда и обратно в любое время с тем, чтобы заняться там исследованиями и изысканиями минеральных богатств Луны, иметь возможность перевозить на землю продукты этих изысканий… Кроме того, необходимо, чтобы этот способ сообщения не представлял собой никаких особых затруднений, никаких чрезвычайных трудностей и притом не был очень дорогостоящим — одним словом, чтобы он был практичен и доступен для многих, чтобы это сношение с Луной могло стать делом обычным для обитателей земного шара наравне с мореплаванием или путешествиями по железным дорогам.
Да, но вот, господа, какие два препятствия стоят на нашем пути к изобретению подобного способа сообщения: первое — это расстояние между землей и Луной, совершенно незначительное в теории, но весьма серьезное на самом деле; а второе — это то, что относительно атмосферы Луны до настоящего момента нельзя еще сказать ничего положительного. Существует ли эта атмосфера? Многие астрономы сомневаются в этом… Я лично не принадлежу к их числу и мог бы представить вам в подтверждение своего мнения такого рода факты и доказательства, которые считаю неоспоримыми и неопровержимыми. Но что касается того, можно ли человеку жить и дышать в этой атмосфере, то это дело другого рода: в данный момент, строго опираясь на нашу науку и исследования, никто не может дать положительного ответа на этот вопрос!.. Во всяком случае, осторожность требует, чтобы мы, отправляясь на Луну, имели при себе достаточный запас необходимого нам для дыхания воздуха, по примеру того, как это делают водолазы, спускающиеся на дно океана. Уже из одного этого явствует, что дело это неосуществимо в этих условиях для большого числа людей, неосуществимо для массы в широких размерах, а следовательно, непригодно для промышленных целей, если даже и допустить, что это возможно в отдельных случаях, для единичных личностей в целях научных исследований… (Разнородное движение в толпе).
— Такого рода соображения привели меня к тому, что для разрешения этой задачи есть еще другой, более практичный способ, заключающийся главным образом в том, чтобы прежде всего одарить Луну такой же атмосферой, как наша, — а единственное средство достигнуть подобного результата — это «заставить Луну спуститься в нашу атмосферу»… (Невольные восклицания, выражения удивления и неожиданности). При этом заметьте, что мы одновременно в самой сильной степени сократим расстояние, отделяющее нас от Луны, и вместе с тем удалим и множество других затруднений… Если это нам удастся, с того самого момента наш спутник в полном смысле этого слова станет легко доступен для нас; ничто не помешает нам тогда отправляться на Луну на воздушных шарах, или в поездах железных дорог, устроить там по всем правилам горные работы, прииски, шахты, рудники, изыскать из недр Луны ее нетронутые еще минеральные богатства и отправлять, доставлять или перевозить их таким же путем на Землю… если только мы не пожелаем окончательно устроиться и поселиться там, чтобы основать на Луне постоянную, цветущую колонию! (Громкие аплодисменты и веселый смех).
— Следовательно, в общей сложности мы можем сформулировать нашу задачу так: «Не надо нам отправляться на Луну, надо заставить Луну спуститься к нам!»
— И на это есть множество причин и оснований. Во-первых, уже потому, что это будет менее утомительно и более удобно для нас! Затем потому, что тогда Луна станет обитаемой для нас, тогда как теперь она, быть может, необитаема в силу атмосферных причин. И, наконец, потому, что наша задача, вероятно, разрешимая таким способом, кажется совершенно неразрешимой иным путем.
— Замечу, кстати, что нас не должен даже смущать вопрос о том, что мы потревожим в жизни и привычках почтенных обитателей Луны, потому что, судя по всему, они уже давно исчезли, если только когда-либо существовали. Луна — не живой мир. Это дочь Земли, охладившаяся и отжившая прежде матери своей, потому что масса ее — менее значительная. И так мы только окажем ей несомненную услугу, сделаем по отношению к Луне доброе дело, возвратив ей немного тепла и использовав те громадные залежи различных горючих веществ, которые, вне всякого сомнения, таятся в недрах Луны! (Громкие аплодисменты).
— Чего все мы, собравшиеся здесь, собственно говоря, желаем?.. Съездить на Луну с чисто научной целью и вернуться оттуда с большой тетрадью любопытных записок и заметок?.. Конечно, многие удовольствовались бы и этим, но ядумаю, что не ошибусь, если скажу, что акции «Selene Company» нашли стольких охотников отнюдь не ввиду этой прекрасной цели… (Одобрительные улыбки на всех лицах). Нет, то, чего требует громадное большинство наших акционеров, — это установление постоянного сообщения с Луной, такого рода способа общения, который, будучи раз установлен, дал бы каждому из нас возможность ездить туда и обратно в любое время с тем, чтобы заняться там исследованиями и изысканиями минеральных богатств Луны, иметь возможность перевозить на землю продукты этих изысканий… Кроме того, необходимо, чтобы этот способ сообщения не представлял собой никаких особых затруднений, никаких чрезвычайных трудностей и притом не был очень дорогостоящим — одним словом, чтобы он был практичен и доступен для многих, чтобы это сношение с Луной могло стать делом обычным для обитателей земного шара наравне с мореплаванием или путешествиями по железным дорогам.
Да, но вот, господа, какие два препятствия стоят на нашем пути к изобретению подобного способа сообщения: первое — это расстояние между землей и Луной, совершенно незначительное в теории, но весьма серьезное на самом деле; а второе — это то, что относительно атмосферы Луны до настоящего момента нельзя еще сказать ничего положительного. Существует ли эта атмосфера? Многие астрономы сомневаются в этом… Я лично не принадлежу к их числу и мог бы представить вам в подтверждение своего мнения такого рода факты и доказательства, которые считаю неоспоримыми и неопровержимыми. Но что касается того, можно ли человеку жить и дышать в этой атмосфере, то это дело другого рода: в данный момент, строго опираясь на нашу науку и исследования, никто не может дать положительного ответа на этот вопрос!.. Во всяком случае, осторожность требует, чтобы мы, отправляясь на Луну, имели при себе достаточный запас необходимого нам для дыхания воздуха, по примеру того, как это делают водолазы, спускающиеся на дно океана. Уже из одного этого явствует, что дело это неосуществимо в этих условиях для большого числа людей, неосуществимо для массы в широких размерах, а следовательно, непригодно для промышленных целей, если даже и допустить, что это возможно в отдельных случаях, для единичных личностей в целях научных исследований… (Разнородное движение в толпе).
— Такого рода соображения привели меня к тому, что для разрешения этой задачи есть еще другой, более практичный способ, заключающийся главным образом в том, чтобы прежде всего одарить Луну такой же атмосферой, как наша, — а единственное средство достигнуть подобного результата — это «заставить Луну спуститься в нашу атмосферу»… (Невольные восклицания, выражения удивления и неожиданности). При этом заметьте, что мы одновременно в самой сильной степени сократим расстояние, отделяющее нас от Луны, и вместе с тем удалим и множество других затруднений… Если это нам удастся, с того самого момента наш спутник в полном смысле этого слова станет легко доступен для нас; ничто не помешает нам тогда отправляться на Луну на воздушных шарах, или в поездах железных дорог, устроить там по всем правилам горные работы, прииски, шахты, рудники, изыскать из недр Луны ее нетронутые еще минеральные богатства и отправлять, доставлять или перевозить их таким же путем на Землю… если только мы не пожелаем окончательно устроиться и поселиться там, чтобы основать на Луне постоянную, цветущую колонию! (Громкие аплодисменты и веселый смех).
— Следовательно, в общей сложности мы можем сформулировать нашу задачу так: «Не надо нам отправляться на Луну, надо заставить Луну спуститься к нам!»
— И на это есть множество причин и оснований. Во-первых, уже потому, что это будет менее утомительно и более удобно для нас! Затем потому, что тогда Луна станет обитаемой для нас, тогда как теперь она, быть может, необитаема в силу атмосферных причин. И, наконец, потому, что наша задача, вероятно, разрешимая таким способом, кажется совершенно неразрешимой иным путем.
— Замечу, кстати, что нас не должен даже смущать вопрос о том, что мы потревожим в жизни и привычках почтенных обитателей Луны, потому что, судя по всему, они уже давно исчезли, если только когда-либо существовали. Луна — не живой мир. Это дочь Земли, охладившаяся и отжившая прежде матери своей, потому что масса ее — менее значительная. И так мы только окажем ей несомненную услугу, сделаем по отношению к Луне доброе дело, возвратив ей немного тепла и использовав те громадные залежи различных горючих веществ, которые, вне всякого сомнения, таятся в недрах Луны! (Громкие аплодисменты).