надежд на эти бирюльки - на чистое искусство, на искусство ради искусства.
Наше время чревато трагедией, и художник должен быть вместе с народом,
рыдать, когда рыдает народ, и хохотать, когда он хохочет. Довольно
любоваться лилиями, пойдем к тем, кто, увязая в грязи, ищет лилии, и поможем
им. Что касается меня, то я всей душой жажду общения с людьми. Эта жажда
привела меня в театр и заставила посвятить ему все душевные силы.
- Как ты думаешь, поэзия приближает нас к миру иному или, напротив,
развеивает грезы об ином мире?
- Нечасто задают такие трудные вопросы. Твой вопрос рожден мучительной
метафизической тревогой, сжигающей тебя. Нельзя понять, если не знаешь тебя,
почему ты спрашиваешь об этом.
Поэтическое творчество - тайна великая есть, такая же вечная тайна, как
рождение человека. Слышишь голоса, а чьи они - неведомо, и незачем знать,
чьи они и откуда. Я не печалюсь о своей смерти, как не печалился о рождении.
Я вслушиваюсь и различаю голос Природы и голоса людей, упиваюсь ими, учусь у
них, не претендуя на знание, и стараюсь не приписывать ничему того смысла,
который еще неведомо, есть ли. Ни у кого нет ключей к тайне мироздания. Нет
их и у поэта. Я хочу быть добрым. Я знаю, что поэзия возвышает душу, и так
же твердо, как веруют философ и осел, верю, что доброта, если я обрету и
сохраню ее, откроет мне, если мир иной существует, райские врата, и это
будет приятной неожиданностью. Но я не грежу об этом. Извечная
несправедливость, царящая повсюду, и боль человеческая, и сам я - душа моя и
тело - удерживают меня на земле.
- Скажи мне, поэт, может быть, счастье - это всего-навсего хмель?
Дурман поцелуя, вина, заката, и только из этих мигов, из этих могучих
всплесков чувства складывается вечность, а если ее не существует, то так она
могла бы сотвориться по нашему образу и подобию?
- Я не знаю, Багариа, в чем счастье. Если верить тому, что преподал нам
в школе незабвенный Орти-и-Лара, счастье обретается исключительно на
небесах. Но раз человек выдумал вечность, значит, есть в мире что-то
достойное вечности, есть образцы непреходящей красоты, а значит, есть и
шкала вечных основ. Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Если тебе хочется,
чтобы мы встретились с тобою в мире ином, в расчудесном кафе, наполненном
музыкой сфер и шелестом крыльев, и, вкушая пиво - божественный нектар,
продолжили нашу беседу, не сомневайся, Багариа, мы обязательно встретимся,
можешь быть уверен.
- Не удивляйся, поэт, вопросам, которые задает тебе необузданный
карикатурист. Я много чего рисую и мало во что верю, а чем чувствительнее,
тем необузданнее душа. Так скажи мне - разве не уместилась вся трагедия
нашего бытия в том стихе, что твердили еще наши предки? Не кажется ли тебе,
что прав не Муньос Сека со своим оптимизмом, а Кальдерон де ла Барка,
знавший, что "самое тяжелое преступление человека в том, что он родился на
свет"?
- Меня не удивляют твои вопросы. Ты воистину поэт, ибо всякий раз
влагаешь персты в рану. Я отвечу тебе совершенно искренне, с открытой душой,
и если не сумею объяснить, то лишь потому, что сам не понимаю.
Твоей необузданной кистью водит ангел, а в барабанной дроби пляски
смерти таится мелодия ветхой лиры с полотен прерафаэлитов. Оптимизм -
свойство плоских душ, свойство тех, кто не видит моря слез, затопившего мир,
а ведь эти слезы можно осушить.
- У тебя доброе и нежное сердце, поэт Лорка, и снова я спрошу тебя о
запредельном. Это не я повторяюсь, это вопрос повторяется - он вечный. Как
ты думаешь, радует ли тех, кто верит в вечную жизнь, перспектива оказаться в
стране душ - безгубых душ, которые не могут целовать? Не лучше ли мрак
бездны?
- Милый мой Багариа, не тревожься. Разве ты не знаешь, что церковь
обещает достойнейшим детям своим воскрешение во плоти? Помнишь мощный стих
пророка Исайи: "Оживут мертвецы Твои, возстанут мертвыя тела!" На кладбище
Сан-Мартин я видел одну надпись на заброшенной могиле. В кладбищенской стене
зияли провалы, плита торчала как единственный зуб из старушечьего рта, а
надпись гласила: "Здесь ожидает воскресения из мертвых донья Микаэла Гомес".
Этим все сказано, на что-то ведь даны нам голова и руки. Человек не хочет
быть тенью.
- Как ты оцениваешь такой исторический факт - окончательное изгнание
мавров и евреев с гранадской земли?
- Хуже некуда, хотя в школе нас учат иначе. Погибла изумительная
культура - поэзия, астрономия, архитектура, погиб целый мир, подобного
которому не было, а его место занял жалкий, затравленный город, "край
побирашек", где обретается ныне худшая в Испании буржуазия.
- Не кажется ли тебе, Федерико, что родина ничего не значит, что
границы рано или поздно исчезнут? Разве дурной испанец, только потому что он
испанец, ближе нам, чем добрый китаец?
- Я испанец до мозга костей и не мог бы жить в каком-нибудь другом
месте земного шара, но мне ненавистен всякий, кто считает себя выше других
по одному тому, что он испанец. Я брат всем людям, и мне отвратителен тот,
кто, вслепую любя родину, готов принести себя на алтарь пустых
националистических идеалов. Добрый китаец мне ближе злого испанца. Испания
живет в глубинах моего сердца, я ее поэт, но прежде того я гражданин мира и
брат всем людям. Естественно, я не верю в политические разделения.
Друг мой Багариа, ты берешь у меня интервью, но позволь и мне спросить,
разве у меня нет на это права? Откуда в тебе эта жажда запредельности, эта
жгучая тревога? Ты действительно хочешь вечной жизни? И тебе не кажется, что
все уже решено, и человек, даже верующий, бессилен что-нибудь изменить?
- Ты прав, тысячу раз прав, но это печальная правда. Я в глубине души
атеист, жаждущий веры. Мучительно думать, что ты обречен небытию. Пока ты
здоров, любишь, пока наслаждаешься жизнью, о смерти и не вспоминаешь - свет
гонит тень роковой правды. А сам я, когда пробьет час, хотел бы одного -
остаться. Пусть тело мое похоронят в саду, и раз уж мне не суждено небо,
стану по крайней мере землей.
- Скажи, почему на твоих карикатурах у всех политиков лягушачьи
физиономии?
- Потому что все они садятся в лужу... Дорогой Лорка, я спрошу тебя о
том, что представляется мне самым ценным в испанской культуре, - о цыганских
песнях и о корриде. К цыганским песням, правда, у меня есть претензия. В них
всегда поется только о матери, а отец - да чтоб ему пусто было! Это
несправедливо. Если же говорить всерьез, я считаю, что цыганские песни -
наше огромное богатство.
- Немногие слышали настоящее цыганское пение. То, что звучит с эстрады,
так называемое фламенко, не настоящее цыганское пение, а его искаженное
подобие. Это интервью, и я не могу вдаваться в подробности. Что же до твоей
шутки насчет отца, то в ней есть доля правды - у цыган матриархат, отца в
нашем понимании у них нет, дети считаются детьми матери. Тем не менее в
цыганской народной поэзии есть изумительные стихи об отцовской любви,
правда, их немного.
Еще ты спрашивал меня о корриде. Это, наверно, величайшее сокровище
Испании, ее жизнь, ее поэзия. Трудно поверить, что наши писатели и художники
пренебрегают таким богатством, но это так. А причиной тому ханжеская
педагогика, из пут которой первым высвободилось наше поколение. Я не знаю
другого такого высокого празднества, как коррида; это трагедия в самом
благородном своем облике; действо, высекающее из глубин испанской души
чистейшие слезы и высокую ярость. И знаешь - только на корриде смерть
предстает во всем блеске величия и красоты. И если, не дай бог, не зазвучит
по весне трагический горн корриды - не будет весны, не станет Испании,
кончится наш род, умрет язык...
Я преклоняюсь перед гением Бельмонте, созвучным и моему
художественному, - вкусу, и темпераменту.
- Кого из современных испанских поэтов ты ценишь?
- Есть два мастера - Антонио Мачадо и Хуан Рамон Хименес. Как
совершенен стих Мачадо, как чиста его сдержанность! Человечнейший из поэтов,
поэт небесный, вознесшийся выше всяких сражений, творец чудного мира, где
все ему подвластно,
Хименес - великий поэт, снедаемый мучительной жаждой самовыявления,
терзаемый всем, что окружает его, - любая мелочь причиняет ему страдания, а
слух его ловит их, ибо обращен к миру. Злейший враг этого изумительного, не
знающего себе равных поэта - он сам.
Прощай, Багариа. Когда ты вернешься к своему шалашу, скажи своим
необузданным собратьям, детям цветущих лугов и ручьев, пусть они держатся
подальше от городов - оттуда ведь не вырваться. Скажи зверям, которых ты
рисуешь с истинно францисканской нежностью, чтобы берегли волю, не уступали
минутной слабости - иначе не миновать узды. Скажи цветам, пусть прячут свою
красоту, а то их посадят за решетку и заставят расти на мертвых гнилых
костях.
10 июня 1936 г.
_Антонио Отеро Секо интервьюировал Ф. Гарсиа Лорку за несколько дней до
его отъезда в Гранаду в июне 1936 года. Интервью, согласно желанию Лорки, не
было опубликовано.
Когда Антонио Отеро Секо пришел к Гарсиа Лорке, тот разговаривал со
своим адвокатом - дело в том, что поэт в то время был вынужден
опротестовывать судебный иск. Об этом он и рассказал журналисту_:
- Поверить нельзя, настолько абсурдно, но тем не менее это чистая
правда. Когда меня вызвали в суд, я изумился. Я понятия не имел, о чем может
идти речь, и сколько ни думал, не находил никакого объяснения. Иду в суд. И
что же я слышу? А вот что - не более и не менее: некий сеньор Таррагона, с
которым я, естественно, не знаком, подал на меня в суд за "Романс об
испанской жандармерии", который восемь лет назад был опубликован в сборнике
"Цыганское романсеро". По-видимому, столь долго дремавшие мстительные порывы
наконец пробудились - истец возжаждал моей крови. Я, конечно, в подробностях
объяснил судье, что происходит в моем романсе, что я думаю об испанской
жандармерии, о поэзии, о теории образа, о сюрреализме, о литературе и бог
знает о чем еще.
- А судья?
- Судья попался умный и сказал, что полностью удовлетворен. В итоге
доблестный защитник Славной Гвардии остался ни с чем.
- Расскажите о Вашей работе.
- Не изданы, но готовы к печати шесть моих поэтических книг и вся
драматургия. Многие испанские издательства предлагают мне опубликовать
"Йерму" и другие вещи, а я все откладываю подготовку рукописи со дня на
день... никак не заставлю себя взяться за дело.
"Поэт в Нью-Йорке". Этот сборник написан очень давно. Много раз я читал
стихи оттуда. В книге будет страниц триста, не меньше. Можно убить, если
такой книгой запустить в голову. Сейчас рукопись у машинистки, и, наверно,
скоро я представлю экземпляр в издательство. Книга будет иллюстрирована
фотографиями и кинокадрами. Тех, кто пускает слюни от одного воспоминания о
"Неверной жене", потому что ничего, кроме плоти, не видят в этом романсе,
"Поэт в Нью-Йорке" разочарует. Это строгая, сдержанная книга, и социальный
план очень важен в ней.
- Какие еще книги готовы?
- Пять поэтических книг. Стихи долго складываются в книгу. "Цыганское
романсеро" я опубликовал спустя пять лет. И вот еще что: я пишу, только
когда чувствую, что должен писать, а не всякий раз, когда захочется. Иногда
это бывает совершенно не ко времени. Пока шла премьера "Доньи Роситы, или
Языка цветов", я сидел в гостинице и заканчивал книгу сонетов.
Называются эти пять книг вот как: "Земля и луна", "Диван Тамарита",
"Оды", "Стихотворения в прозе" и "Сюиты". Это вариации на старинные темы,
над ними я работал очень долго и с большой любовью.
- А какие пьесы уже закончены или близки к завершению?
- Закончена социальная драма, пока еще без названия; публика из зала и
с улицы врывается на сцену, в городе революция, штурмом берут театр...
Еще - андалузская комедия. Действие происходит в гранадской долине,
среди действующих лиц есть кантаоры. Тем не менее - я настаиваю на этом! -
никакой цыганщины!
И еще одна пьеса - "У крови нет голоса". Тема ее - инцест. Ханжи,
естественно, ужаснутся, и я, пожалуй, воспользуюсь случаем, чтобы их
успокоить: в нашей литературе есть замечательный прецедент - вспомним
прекрасное произведение Тирсо де Молины на ту же тему.
Июнь 1936 г.
ИНТЕРВЬЮ 1927-1936 гг.
Представленные в этом разделе интервью были даны Гарсиа Лоркой в
последнее десятилетие его жизни представителям прессы Мадрида, Барселоны,
Буэнос-Айреса.
Стр. 423. Дон Рамон - имеется в виду испанский писатель и драматург
Рамон дель Валье Инклан (1869-1936).
Маргарита Ксиргу (1888-1969) - знаменитая испанская актриса и
руководитель театральной труппы.
Стр. 426. Хуан дель Энсина (1469?-1533) - испанский поэт и драматург,
патриарх испанского театра.
Стр. 432. ...мистерия в прозе и стихах...- Имеется в виду пьеса
"Когда пройдет пять лет".
Стр. 435. ...показал в Буэнос-Айресе Таиров. - Московский Камерный
театр под руководством А. Я. Таирова гастролировал в Буэнос-Айресе в 1930 г.
Стр. 438. Великий Капитан - Гонсало Фернандес де Кордова (1453-1515),
знаменитый испанский военачальник.
Стр. 440. Эдуардо Угарте - испанский театральный деятель,
возглавивший вместе с Гарсиа Лоркой студенческий театр "Ла Баррака".
Лопес Рубио (р. 1903) - испанский драматург, комедиограф.
Стр. 452. Вы недавно приехали из Америки. - Имеется в виду поездка
Гарсиа Лорки в Аргентину и Уругвай в 1933-1934 гг.
"Введение в смерть". - Это заглавие, предложенное Нерудой, позже
останется за одним из разделов книги "Поэт в Нью-Йорке".
Стр. 457. Багариа Луис (1882-1942) - испанский художник-карикатурист.
Бароха-и-Несси Пио (1872-1956) - испанский писатель.
Стр. 458. Муньос Сека Педро (1881-1936) - испанский комедиограф.
Стр. 462. ...произведение Тирсо де Молины на ту же тему. - Речь,
по-видимому, идет о пьесе "Отмщение Фамари" (1621),
Л. Осповат
Наше время чревато трагедией, и художник должен быть вместе с народом,
рыдать, когда рыдает народ, и хохотать, когда он хохочет. Довольно
любоваться лилиями, пойдем к тем, кто, увязая в грязи, ищет лилии, и поможем
им. Что касается меня, то я всей душой жажду общения с людьми. Эта жажда
привела меня в театр и заставила посвятить ему все душевные силы.
- Как ты думаешь, поэзия приближает нас к миру иному или, напротив,
развеивает грезы об ином мире?
- Нечасто задают такие трудные вопросы. Твой вопрос рожден мучительной
метафизической тревогой, сжигающей тебя. Нельзя понять, если не знаешь тебя,
почему ты спрашиваешь об этом.
Поэтическое творчество - тайна великая есть, такая же вечная тайна, как
рождение человека. Слышишь голоса, а чьи они - неведомо, и незачем знать,
чьи они и откуда. Я не печалюсь о своей смерти, как не печалился о рождении.
Я вслушиваюсь и различаю голос Природы и голоса людей, упиваюсь ими, учусь у
них, не претендуя на знание, и стараюсь не приписывать ничему того смысла,
который еще неведомо, есть ли. Ни у кого нет ключей к тайне мироздания. Нет
их и у поэта. Я хочу быть добрым. Я знаю, что поэзия возвышает душу, и так
же твердо, как веруют философ и осел, верю, что доброта, если я обрету и
сохраню ее, откроет мне, если мир иной существует, райские врата, и это
будет приятной неожиданностью. Но я не грежу об этом. Извечная
несправедливость, царящая повсюду, и боль человеческая, и сам я - душа моя и
тело - удерживают меня на земле.
- Скажи мне, поэт, может быть, счастье - это всего-навсего хмель?
Дурман поцелуя, вина, заката, и только из этих мигов, из этих могучих
всплесков чувства складывается вечность, а если ее не существует, то так она
могла бы сотвориться по нашему образу и подобию?
- Я не знаю, Багариа, в чем счастье. Если верить тому, что преподал нам
в школе незабвенный Орти-и-Лара, счастье обретается исключительно на
небесах. Но раз человек выдумал вечность, значит, есть в мире что-то
достойное вечности, есть образцы непреходящей красоты, а значит, есть и
шкала вечных основ. Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Если тебе хочется,
чтобы мы встретились с тобою в мире ином, в расчудесном кафе, наполненном
музыкой сфер и шелестом крыльев, и, вкушая пиво - божественный нектар,
продолжили нашу беседу, не сомневайся, Багариа, мы обязательно встретимся,
можешь быть уверен.
- Не удивляйся, поэт, вопросам, которые задает тебе необузданный
карикатурист. Я много чего рисую и мало во что верю, а чем чувствительнее,
тем необузданнее душа. Так скажи мне - разве не уместилась вся трагедия
нашего бытия в том стихе, что твердили еще наши предки? Не кажется ли тебе,
что прав не Муньос Сека со своим оптимизмом, а Кальдерон де ла Барка,
знавший, что "самое тяжелое преступление человека в том, что он родился на
свет"?
- Меня не удивляют твои вопросы. Ты воистину поэт, ибо всякий раз
влагаешь персты в рану. Я отвечу тебе совершенно искренне, с открытой душой,
и если не сумею объяснить, то лишь потому, что сам не понимаю.
Твоей необузданной кистью водит ангел, а в барабанной дроби пляски
смерти таится мелодия ветхой лиры с полотен прерафаэлитов. Оптимизм -
свойство плоских душ, свойство тех, кто не видит моря слез, затопившего мир,
а ведь эти слезы можно осушить.
- У тебя доброе и нежное сердце, поэт Лорка, и снова я спрошу тебя о
запредельном. Это не я повторяюсь, это вопрос повторяется - он вечный. Как
ты думаешь, радует ли тех, кто верит в вечную жизнь, перспектива оказаться в
стране душ - безгубых душ, которые не могут целовать? Не лучше ли мрак
бездны?
- Милый мой Багариа, не тревожься. Разве ты не знаешь, что церковь
обещает достойнейшим детям своим воскрешение во плоти? Помнишь мощный стих
пророка Исайи: "Оживут мертвецы Твои, возстанут мертвыя тела!" На кладбище
Сан-Мартин я видел одну надпись на заброшенной могиле. В кладбищенской стене
зияли провалы, плита торчала как единственный зуб из старушечьего рта, а
надпись гласила: "Здесь ожидает воскресения из мертвых донья Микаэла Гомес".
Этим все сказано, на что-то ведь даны нам голова и руки. Человек не хочет
быть тенью.
- Как ты оцениваешь такой исторический факт - окончательное изгнание
мавров и евреев с гранадской земли?
- Хуже некуда, хотя в школе нас учат иначе. Погибла изумительная
культура - поэзия, астрономия, архитектура, погиб целый мир, подобного
которому не было, а его место занял жалкий, затравленный город, "край
побирашек", где обретается ныне худшая в Испании буржуазия.
- Не кажется ли тебе, Федерико, что родина ничего не значит, что
границы рано или поздно исчезнут? Разве дурной испанец, только потому что он
испанец, ближе нам, чем добрый китаец?
- Я испанец до мозга костей и не мог бы жить в каком-нибудь другом
месте земного шара, но мне ненавистен всякий, кто считает себя выше других
по одному тому, что он испанец. Я брат всем людям, и мне отвратителен тот,
кто, вслепую любя родину, готов принести себя на алтарь пустых
националистических идеалов. Добрый китаец мне ближе злого испанца. Испания
живет в глубинах моего сердца, я ее поэт, но прежде того я гражданин мира и
брат всем людям. Естественно, я не верю в политические разделения.
Друг мой Багариа, ты берешь у меня интервью, но позволь и мне спросить,
разве у меня нет на это права? Откуда в тебе эта жажда запредельности, эта
жгучая тревога? Ты действительно хочешь вечной жизни? И тебе не кажется, что
все уже решено, и человек, даже верующий, бессилен что-нибудь изменить?
- Ты прав, тысячу раз прав, но это печальная правда. Я в глубине души
атеист, жаждущий веры. Мучительно думать, что ты обречен небытию. Пока ты
здоров, любишь, пока наслаждаешься жизнью, о смерти и не вспоминаешь - свет
гонит тень роковой правды. А сам я, когда пробьет час, хотел бы одного -
остаться. Пусть тело мое похоронят в саду, и раз уж мне не суждено небо,
стану по крайней мере землей.
- Скажи, почему на твоих карикатурах у всех политиков лягушачьи
физиономии?
- Потому что все они садятся в лужу... Дорогой Лорка, я спрошу тебя о
том, что представляется мне самым ценным в испанской культуре, - о цыганских
песнях и о корриде. К цыганским песням, правда, у меня есть претензия. В них
всегда поется только о матери, а отец - да чтоб ему пусто было! Это
несправедливо. Если же говорить всерьез, я считаю, что цыганские песни -
наше огромное богатство.
- Немногие слышали настоящее цыганское пение. То, что звучит с эстрады,
так называемое фламенко, не настоящее цыганское пение, а его искаженное
подобие. Это интервью, и я не могу вдаваться в подробности. Что же до твоей
шутки насчет отца, то в ней есть доля правды - у цыган матриархат, отца в
нашем понимании у них нет, дети считаются детьми матери. Тем не менее в
цыганской народной поэзии есть изумительные стихи об отцовской любви,
правда, их немного.
Еще ты спрашивал меня о корриде. Это, наверно, величайшее сокровище
Испании, ее жизнь, ее поэзия. Трудно поверить, что наши писатели и художники
пренебрегают таким богатством, но это так. А причиной тому ханжеская
педагогика, из пут которой первым высвободилось наше поколение. Я не знаю
другого такого высокого празднества, как коррида; это трагедия в самом
благородном своем облике; действо, высекающее из глубин испанской души
чистейшие слезы и высокую ярость. И знаешь - только на корриде смерть
предстает во всем блеске величия и красоты. И если, не дай бог, не зазвучит
по весне трагический горн корриды - не будет весны, не станет Испании,
кончится наш род, умрет язык...
Я преклоняюсь перед гением Бельмонте, созвучным и моему
художественному, - вкусу, и темпераменту.
- Кого из современных испанских поэтов ты ценишь?
- Есть два мастера - Антонио Мачадо и Хуан Рамон Хименес. Как
совершенен стих Мачадо, как чиста его сдержанность! Человечнейший из поэтов,
поэт небесный, вознесшийся выше всяких сражений, творец чудного мира, где
все ему подвластно,
Хименес - великий поэт, снедаемый мучительной жаждой самовыявления,
терзаемый всем, что окружает его, - любая мелочь причиняет ему страдания, а
слух его ловит их, ибо обращен к миру. Злейший враг этого изумительного, не
знающего себе равных поэта - он сам.
Прощай, Багариа. Когда ты вернешься к своему шалашу, скажи своим
необузданным собратьям, детям цветущих лугов и ручьев, пусть они держатся
подальше от городов - оттуда ведь не вырваться. Скажи зверям, которых ты
рисуешь с истинно францисканской нежностью, чтобы берегли волю, не уступали
минутной слабости - иначе не миновать узды. Скажи цветам, пусть прячут свою
красоту, а то их посадят за решетку и заставят расти на мертвых гнилых
костях.
10 июня 1936 г.
_Антонио Отеро Секо интервьюировал Ф. Гарсиа Лорку за несколько дней до
его отъезда в Гранаду в июне 1936 года. Интервью, согласно желанию Лорки, не
было опубликовано.
Когда Антонио Отеро Секо пришел к Гарсиа Лорке, тот разговаривал со
своим адвокатом - дело в том, что поэт в то время был вынужден
опротестовывать судебный иск. Об этом он и рассказал журналисту_:
- Поверить нельзя, настолько абсурдно, но тем не менее это чистая
правда. Когда меня вызвали в суд, я изумился. Я понятия не имел, о чем может
идти речь, и сколько ни думал, не находил никакого объяснения. Иду в суд. И
что же я слышу? А вот что - не более и не менее: некий сеньор Таррагона, с
которым я, естественно, не знаком, подал на меня в суд за "Романс об
испанской жандармерии", который восемь лет назад был опубликован в сборнике
"Цыганское романсеро". По-видимому, столь долго дремавшие мстительные порывы
наконец пробудились - истец возжаждал моей крови. Я, конечно, в подробностях
объяснил судье, что происходит в моем романсе, что я думаю об испанской
жандармерии, о поэзии, о теории образа, о сюрреализме, о литературе и бог
знает о чем еще.
- А судья?
- Судья попался умный и сказал, что полностью удовлетворен. В итоге
доблестный защитник Славной Гвардии остался ни с чем.
- Расскажите о Вашей работе.
- Не изданы, но готовы к печати шесть моих поэтических книг и вся
драматургия. Многие испанские издательства предлагают мне опубликовать
"Йерму" и другие вещи, а я все откладываю подготовку рукописи со дня на
день... никак не заставлю себя взяться за дело.
"Поэт в Нью-Йорке". Этот сборник написан очень давно. Много раз я читал
стихи оттуда. В книге будет страниц триста, не меньше. Можно убить, если
такой книгой запустить в голову. Сейчас рукопись у машинистки, и, наверно,
скоро я представлю экземпляр в издательство. Книга будет иллюстрирована
фотографиями и кинокадрами. Тех, кто пускает слюни от одного воспоминания о
"Неверной жене", потому что ничего, кроме плоти, не видят в этом романсе,
"Поэт в Нью-Йорке" разочарует. Это строгая, сдержанная книга, и социальный
план очень важен в ней.
- Какие еще книги готовы?
- Пять поэтических книг. Стихи долго складываются в книгу. "Цыганское
романсеро" я опубликовал спустя пять лет. И вот еще что: я пишу, только
когда чувствую, что должен писать, а не всякий раз, когда захочется. Иногда
это бывает совершенно не ко времени. Пока шла премьера "Доньи Роситы, или
Языка цветов", я сидел в гостинице и заканчивал книгу сонетов.
Называются эти пять книг вот как: "Земля и луна", "Диван Тамарита",
"Оды", "Стихотворения в прозе" и "Сюиты". Это вариации на старинные темы,
над ними я работал очень долго и с большой любовью.
- А какие пьесы уже закончены или близки к завершению?
- Закончена социальная драма, пока еще без названия; публика из зала и
с улицы врывается на сцену, в городе революция, штурмом берут театр...
Еще - андалузская комедия. Действие происходит в гранадской долине,
среди действующих лиц есть кантаоры. Тем не менее - я настаиваю на этом! -
никакой цыганщины!
И еще одна пьеса - "У крови нет голоса". Тема ее - инцест. Ханжи,
естественно, ужаснутся, и я, пожалуй, воспользуюсь случаем, чтобы их
успокоить: в нашей литературе есть замечательный прецедент - вспомним
прекрасное произведение Тирсо де Молины на ту же тему.
Июнь 1936 г.
ИНТЕРВЬЮ 1927-1936 гг.
Представленные в этом разделе интервью были даны Гарсиа Лоркой в
последнее десятилетие его жизни представителям прессы Мадрида, Барселоны,
Буэнос-Айреса.
Стр. 423. Дон Рамон - имеется в виду испанский писатель и драматург
Рамон дель Валье Инклан (1869-1936).
Маргарита Ксиргу (1888-1969) - знаменитая испанская актриса и
руководитель театральной труппы.
Стр. 426. Хуан дель Энсина (1469?-1533) - испанский поэт и драматург,
патриарх испанского театра.
Стр. 432. ...мистерия в прозе и стихах...- Имеется в виду пьеса
"Когда пройдет пять лет".
Стр. 435. ...показал в Буэнос-Айресе Таиров. - Московский Камерный
театр под руководством А. Я. Таирова гастролировал в Буэнос-Айресе в 1930 г.
Стр. 438. Великий Капитан - Гонсало Фернандес де Кордова (1453-1515),
знаменитый испанский военачальник.
Стр. 440. Эдуардо Угарте - испанский театральный деятель,
возглавивший вместе с Гарсиа Лоркой студенческий театр "Ла Баррака".
Лопес Рубио (р. 1903) - испанский драматург, комедиограф.
Стр. 452. Вы недавно приехали из Америки. - Имеется в виду поездка
Гарсиа Лорки в Аргентину и Уругвай в 1933-1934 гг.
"Введение в смерть". - Это заглавие, предложенное Нерудой, позже
останется за одним из разделов книги "Поэт в Нью-Йорке".
Стр. 457. Багариа Луис (1882-1942) - испанский художник-карикатурист.
Бароха-и-Несси Пио (1872-1956) - испанский писатель.
Стр. 458. Муньос Сека Педро (1881-1936) - испанский комедиограф.
Стр. 462. ...произведение Тирсо де Молины на ту же тему. - Речь,
по-видимому, идет о пьесе "Отмщение Фамари" (1621),
Л. Осповат