Страница:
Инквизитор стоял и, облокотившись на перила, смотрел вниз, внимательно изучая пустую улицу. Я отпрянул и, прислонившись к шершавой кирпичной стене, опустился на корточки.
Поймут они, что Ирина здесь была не одна? Догадаются, что сегодня вместо одной добычи можно ухватить сразу две? Выследят они меня или не догадаются, что человек, как паук, может карабкаться по стене дома?..
Не поняли. Не догадались. Не доперли.
В каком только питомнике разводят столь бестолковых вояк?.. Или же мне следовало сказать «столь бестолковых священников»?
Отец Василий. Верховный инквизитор челябинской паствы. Личность в чем-то известная ничуть не меньше, чем Мать Евфросиния. Первый кандидат на место престарелого митрополита Петра. Большая шишка. И непонятно, что он тут делает. Верховный инквизитор не ездит на задания вместе со своими рядовыми коллегами. Или на этот раз ради столь важной персоны, как Ирина, было сделано исключение?
Скорее всего.
А вот те пятеро в военной форме и с автоматами — тоже исключение? С каких это пор инквизиция использует армейские подразделения в качестве личной охраны? У белорясых и свои силовые отряды имеются. Зачем им армейцы?.. Разве что только как символ того, что армия отныне целиком и полностью подчиняется церкви.
Хорошо еще, что из Управления никого нет, иначе я бы так просто не отделался. Нашли бы. Армейские ребята и церковная служба безопасности, конечно, тоже парни не промах, но они специализируются немного на других задачах: защита периметра, подавление бунтов, работа с еретиками. Они сильны в коллективе и против коллектива. Но на одиночек, особенно на одиночек, имеющих за плечами благоприобретенные в учебке и подкрепленные многими десятками вылазок в старый город навыки, охотятся лучше всего такие же одиночки. То есть ребята из Управления разведки и зачистки.
Они бы меня почуяли. Они бы меня выследили.
И хорошо, что здесь их не было.
Но, как бы то ни было, если сначала меня и посещали мысли о том, что Ирину, в принципе, можно было бы отбить, то теперь я от них благополучно избавился. Пять автоматных стволов — очень хороший довод в пользу похитителей.
Проводив взглядом кавалькаду отъехавших от дома машин, я спустился вниз. Оправил снаряжение, затянув перевязь поверх куртки. Бессильно пнул брошенную одним из инквизиторов пустую бутылку из-под дешевого пива. И сел на старую, помнившую еще, вероятно, дни до Гнева, лавочку.
Надо было подумать. Прежде чем совать голову в пасть льву, сначала нужно было хорошенько подумать…
Вопрос был не в том, что мне делать дальше, — в этом сомнений не возникало. Проблема крылась в том, что мне нужна была помощь. Но кто, кто мог ее мне оказать?
Случись это неделей раньше и имей это предприятие иные цели, за мной было бы все Управление. Я мог бы обратиться к шефу. Мог бы просить любого. И любой… ну, почти любой мой коллега не счел бы за труд встать рядом со мной.
Но то было неделю назад. А сейчас…
Кто согласится поставить себя на одну планку со мной? Кто согласится выступить против церкви? Кто?
Семен, Ромка, Виталий, Митяй, Руслан… Я мог позвонить любому из них. Объяснить сложившуюся ситуацию. Просить помощи. И, быть может, кто-нибудь из них мне и поверит… Но мог ли я доверять им? Сейчас, когда на кону стоит весь мир, когда меньше чем через два дня грядет новый День Гнева, когда в опасности жизнь Ирины, мог ли я доверять им?
Просить о помощи шефа? Пусть раньше он в меру своих сил и пытался прикрывать мою задницу от церкви, но сейчас, после того как он видел тьму в моих глазах, после того как на моих глазах он пытался звонить по трем девяткам, после удара по затылку… Бесполезно.
Капитан Дмитриев с третьего юго-восточного поста? В прошлом году я спас ему жизнь, когда во время очередной атаки периметра на пулеметную вышку запрыгнул вампир. На память о том дне у меня остались два рваных шрама на плече, а у тогдашнего лейтенанта Дмитриева — дыра между зубами. Я мог бы просить его вернуть долг, но это значило бы не только разрушить ему жизнь и карьеру, но еще и заставить глубоко почитающего Господа человека предать свою веру. И я не был уверен, что он согласится. Но и обвинять его не мог. В конце концов, дело спасения души всегда превыше спасения тела.
Об остальных нечего было даже и думать. Сосед Женька, с которым мы когда-то вместе учились, но вот уже три года не обмолвились ни словечком, довольствуясь при редких случайных встречах одними только молчаливыми рукопожатиями. Виктор Викторович — инструктор рукопашного боя, списанный из рядов нашей поголовно выпивающей армии за исключительное даже по армейским меркам пьянство. Редкие и случайные знакомые, в большинстве своем не имеющие ни малейшего понятия о том, с какой стороны надо браться за пистолет.
Нет. Все это бесполезно. Фактически есть только один человек, которому я сейчас могу доверять. Только один…
Я встал. Еще раз пнул завертевшуюся на месте бутылку. И, перейдя на бег, нырнул в затянутый полумраком узкий переулок.
На всякий случай я все же обошел дом вокруг. Прислушался. Принюхался. Присмотрелся. Нет. Ничего необычного. Обычные звуки спящей мертвым сном околопериметральной зоны, вездесущий запах помойки и ползущие в лунном свете тени.
Напротив темного провала подъезда все еще тлели угольки костра. Там же, завернувшись в старый потертый плащ, дремал известный мне любитель домашних животных. Судя по всему, прошедший сегодня ночью дождь его нимало не беспокоил и всякой крыше над головой он предпочитал костер и вот этот драный плащ.
Я прокрался мимо и, держа на всякий случай руку неподалеку от заткнутого за ремень пистолета, вошел в непроглядную тьму подъезда. Внутри действительно было темно. Отсутствие электричества в этом районе вкупе с заколоченными фанерой окнами света не добавляли, и потому идти приходилось практически на ощупь.
По скрипучей деревянной лестнице я поднялся на чердак. Толкнул то нечто, что должно было, по-видимому, являться дверью. Остановился, бессильно тараща глаза во тьму, и позвал шепотом:
— Эй, есть кто-нибудь дома?.. Иван?.. Молчание.
— Хмырь, это я. Ты здесь?
После давящей тишины тихий щелчок зажигалки показался мне громом небесным. Я вздрогнул и с трудом подавил желание выдернуть из-за пояса пистолет. Маленький танцующий огонек вырвал из мрака зыбкие очертания ближайших предметов, высветил хмурое человеческое лицо и холодно блеснул на практически упершемся мне в грудь двуствольном обрезе. Пальцы Хмыря неподвижно застыли на курках.
— Хух… — только и сказал я, инстинктивно прикидывая, в какую сторону легче всего будет падать.
Обрез опустился и исчез в комьях старого тряпья, заменяющих бывшему инквизитору постель. Огонек зажигалки на мгновение коснулся тотчас же зардевшегося фитилька свечи и угас.
— Ну и какого, спрашивается, черта ты приперся сюда посреди ночи?
Не обращая внимания на недовольное лицо Хмыря, я невозмутимо плюхнулся в кресло:
— И я тоже рад тебя видеть, Иван. Некоторое время он хмуро смотрел на меня. Потом встал. Почесал живот.
— Молодец, — буркнул он. — Уел меня все-таки… А теперь брысь с моего места. Вон, сядь на стул.
Я пожал плечами и подчинился. Хмырь занял свое любимое кресло и с ходу же вытащил откуда-то полупустую бутылку, в которой тяжело плескалась какая-то мутная жидкость.
— Выпить хочешь?
— Что-то я никак не пойму, с чего ты все время пытаешься меня споить… Не буду.
Хмырь долго смотрел на меня, не говоря ни слова. Потом хмыкнул. Пожал плечами. И, подбросив бутылку, на лету перехватил ее за горлышко, чтобы швырнуть в ближайшую стену. Жалобный звон, и на пол посыпались мокрые осколки.
— Ладно. Ты прав, дурная была мысль… Излагай, зачем пришел. Только покороче, желательно в двух словах.
Я глубоко вдохнул пахнувший просачивающейся через распахнутое чердачное окно свежестью воздух и рассказал. В двух словах:
— Ирину арестовали.
Хмырь недоверчиво мигнул. Опустил глаза.
— Так. Для начала неплохо. А теперь давай-ка поподробнее… И не вздумай подкалывать, что я, мол, просил в двух словах. Ясно?
Я загнал поглубже рвущуюся наружу дежурную улыбку и рассказал. Поподробнее, с упоминаниями всех так или иначе относящихся к делу мелочей. Это заняло минут двадцать.
Когда я закончил, Хмырь кисло поморщился:
— Так. Все ясно… Ну а от меня-то ты чего хочешь?
— Чтобы ты помог мне ее вытащить, конечно.
— Угу… Я, собственно, так и думал.
— Тогда зачем спросил?
— Понадеялся, что у тебя наглости не хватит. — Хмырь невесело усмехнулся. — Между прочим, твоя подружка правильно сказала: убить ее они не посмеют. Разве что промурыжат немного в подвале да со всем уважением попытают насчет некоторых вопросов прикладной теологии. А потом под ручки проводят к месту инаугурации. И проследят, чтобы, упаси Господи, с ней до самого момента X ничего не случилось.
— И что? — Я непонимающе прищурился. Бывший инквизитор тяжело вздохнул:
— А то, что есть ли смысл ее оттуда вытаскивать? Если ты всего лишь хочешь ее проводить до места, так это сделают и без тебя. А если задумал убить — тем более лезть никуда не надо. Снайперскую винтовку я и так могу тебе достать. Без лишних усилий сделаешь свое дело и спокойно отвалишь. Ну что, согласен?
— Нет!
— Почему?
— Потому что нет. Снова вздох.
— То есть ты, Алексей, задумал во что бы то ни стало ее вытащить?
— Да.
— Но зачем? Что тебе до нее?.. Или ты считаешь, что право судить и решать есть только у тебя?
— Ничего я не считаю, — огрызнулся я. — Просто хочу ее спасти.
— Тогда, наверное, у тебя есть план?
— Есть.
— И ты мне его изложишь?
— Изложу, если ты согласишься помочь. Хмырь— громко фыркнул, явно сдерживая смех:
— Хорошая у нас с тобой получается беседа. А главное, информативная. Может быть, ты все-таки прояснишь свои планы, расскажешь поподробнее, с чего это тебе взбрело в голову ее вытаскивать и рисковать своей, моей, ее жизнью, когда Ирине и так ничего не грозит?
Я промолчал. Ну как я мог объяснить ему, что должен, просто должен ее увидеть? Как объяснить робкую надежду, теплящуюся в глубине моей души? Как показать ему глубину тех чувств, что охватывали меня при одной только мысли об Ирине? Как объяснить, что даже если он откажется составить мне компанию — я пойду один. Быть может, на верную смерть, но все равно пойду. Нет. Это передать невозможно. Никак невозможно.
Так и не дождавшись ответа, Хмырь устало вздохнул.
— Глупость ты задумал, бывший чистильщик, — проворчал он. — Глупость и самоубийство.
Я оставил его слова без внимания, хотя в другое время и в другом месте обязательно бы поинтересовался, откуда он знает, что я бывший чистильщик, если я ему этого никогда не говорил. Сейчас это было уже неважно. Даже если бы Хмырь знал мой личный номер (а не исключено, что он его и в самом деле знал), мне на это было наплевать.
— Поможешь или нет?
— Ты хотя бы знаешь, где ее искать-то? — Было очевидно, что особого энтузиазма у бывшего инквизитора предстоящая вылазка не вызывала и на самом деле он искал всего лишь отговорку. Но, вопреки всем его ожиданиям, я кивнул:
— Церковь великомученицы Анастасии.
— Точно знаешь? — Хмырь недоверчиво прищурился.
— Да.
— Но откуда?
Теперь пришла моя очередь улыбаться и закатывать глаза, а Хмырю соответственно морщиться. Сам он, насколько я вижу, любит подобные шуточки. Так пусть испробует их на себе.
На самом деле ответ я получил путем несложных логических рассуждений, щедро сдобренных возможными допущениями. Во-первых, машин было аж восемь и все они с инквизиторскими крестами на боках. Во-вторых, выехав со двора, они направились вверх по проспекту, а там, до самого периметра, есть только одна крупная инквизиторская церковь, обладающая столь внушительным автопарком, — великомученицы Анастасии. Если не доводить до крайностей, полагая, что машины собрали сразу со всех церквей или поехали в объезд, получается, что едут они именно туда.
Логика в стиле Шерлока Холмса.
Только никакой логике я бы не поверил, если б, специально навестив церковь великомученицы Анастасии, не обнаружил стоящие на стоянке возле нее те самые восемь машин.
Как и всякий знакомый с оружием и смертью не понаслышке человек, я считал практику превыше всякой логики. Но в случае, если логические выводы подтверждаются реальностью… Что ж, это всего лишь означает, что пора брать в руки меч.
— Ты мне поможешь?
— Послушай, Алексей, ты понимаешь, насколько это глупо — лезть в церковь, битком набитую инквизиторами и наверняка охраняемую армейскими подразделениями? А затевать столь безумное предприятие всего лишь вдвоем — глупо вдвойне.
— Если ты можешь предложить другой способ ее спасти — валяй, — уязвлено пробормотал я, тем не менее признавая скрывающуюся в этих словах правду.
Хмырь меня проигнорировал.
— Ты лучше подумай, — возбужденно подавшись вперед, говорил он. — Там же полная церковь священников. И не просто священников — инквизиторов. Вспомни церковные уложения. Что там сказано по поводу убийства находящегося при исполнении инквизитора? Да за одно это, не считая попытки похищения мессии, нам обоим обеспечат огненную шахту!.. Или ты каким-то образом собираешься провернуть это без крови?
Я опустил голову. Хмырь был прав: кровь неизбежно прольется. Неважно чья — моя или их, она все равно прольется. И это значит, что моя война против нечисти перерастет в войну против всех.
Я предам собственные принципы, переломлю тот стержень, на котором держится весь мой мир.
Но, что самое страшное, я был готов пойти на это. Ради Ирины я был на это готов, и да простит меня Господь. А если не простит, то даже в аду я буду знать, что поступил правильно.
Хмырь продолжал что-то говорить, что-то объяснять и доказывать. Но я его практически не слушал. Что мне слова? Для себя я уже все решил. Если он мне поможет— хорошо. Если не поможет… Ну что ж, шансов будет гораздо меньше. Но я все равно пойду…
— Огненная шахта?.. — негромко переспросил я. — Что еще за огненная шахта?
Бывший инквизитор споткнулся на полуслове. И смущенно отвел глаза.
— Видишь ли, — негромко пробормотал он, — у нас в Екатеринбурге тела еретиков после казни бросали в старую штольню.
Я удивленно поднял брови:
— Но это… Они же поднимутся!
— И поднимались. — Хмырь немного скованно кивнул. — Бродили там, верещали, ухали, но выбраться не могли — склон был слишком крутой. А когда их набиралось десятка два, мы лили в штольню солярку. Ну и…
— Интересные у вас были развлечения, — не совсем понимая, как мне относиться к подобному откровению, проворчал я. — Как это по-церковному…
Не договорив, я встал. Вглядываясь в отбрасываемые свечой тени, отошел к лестнице.
— Ладно, Хмырь. Прости, что не дал выспаться. Пойду я, пожалуй.
Схватившись за грубые импровизированные перила, я поставил ногу на устало скрипнувшую ступеньку.
— Подожди. Я обернулся.
— Подожди. — Хмырь торопливо зашарил под столом, выворачивая на свет какие-то бесформенные тряпки. С громким стуком брякнулся на пол извлеченный из этой внушающей брезгливое отвращение кучи стандартный армейский пистолет. Точная копия моего. — Я с тобой.
— Ты уверен?
Короткий вздох, показывающий свое отношение к столь вопиющей глупости:
— К сожалению.
— Тогда спасибо, — я отступил от лестницы и вновь опустился на стул. — Только ты можешь не суетиться так. Время есть. Можно даже еще выспаться.
— А мы разве не торопимся? — Рядом с пистолетом брякнулся знакомый уже мне обрез и высыпалась пригоршня патронов. Я поднял один из них… Серебряная дробь. Ничего себе! Откуда такие ценности?
— Нет, не торопимся. Сейчас ночь — время нечисти. Мы пойдем днем.
— Ты, кажется, забыл: мы идем не против нечисти. Сегодня против нас будут люди.
— Какая разница, — переваривая внезапно стукнувшее меня облегчение, тем более непонятное, что мы еще не только не спасли Ирину, но даже и не начинали, я перешел на короткие рубленые фразы: — Мы идем днем.
— С тобой все ясно, стратег… — Махнув рукой, Хмырь скрылся в полумраке, превратившись в смутную, едва различимую тень. — Вот ты скажи: за каким чертом я это делаю?
— Заслуживаешь прощение в глазах Господа.
— Это еще бабушка надвое сказала, — буркнул бывший инквизитор. — Прощение или наказание. Не факт, что вы с ней на пару не учудите что-нибудь такое, после чего Господу останется только скинуть нас всех в геенну огненную и забыть, где находится ключ от нее. Если вы вместе со своей подружкой вдруг вздумаете идти поперек воли Божьей, пострадают все, кто так или иначе принимал в этом участие.
Я вяло пожал плечами.
— Вряд ли будет справедливо наказывать человека за то, что он не совершал. Если мы что и сделаем, это будет наша вина. Не твоя. Тебе нечего опасаться на этот счет.
Хмырь резко вынырнул из темноты, сыпанув на стол еще пригоршню патронов:
— Ты не путай, друг Алексей, человеческую справедливость и божественную. Это абсолютно разные вещи. И сравнивать их между собой все равно, что равнять песчинку и гору. Вроде бы и то и другое — камень, но вот только суть-то кроется совсем даже не в этом.
— Ага. Я понял в чем. Только если ты думал, что это меня остановит, то это не так. Время рассказывать притчи прошло. И мне все равно, что скажет потом Бог— свой долг я исполню.
Вздохнув, Хмырь опустился в кресло. Подался вперед, в свете трепещущего на кончике фитиля огонька разглядывая мое лицо.
— Я мог бы спросить, что ты подразумеваешь под долгом, но, раз ты решил, что время притч окончено, спрошу другое: объясни мне, Алексей, куда ты со своей подружкой отправишься, если — дай-то Господи — нам повезет ее вытащить?
— Слушай, хватит уже! Она мне не подружка. Хмырь торопливо и явно издевательски закивал:
— Ага. Да-да, конечно. Я вижу. Не подружка… И все-таки?
— Куда-куда… В пригороды, естественно. Здесь, в городе, как бы я ни тужился, нас выловят быстро. Армия, инквизиция, церковь — это система, а бороться вдвоем против системы бесполезно. Но за периметром, где власть есть, только у Управления, я с ними могу потягаться. По крайней мере, зная устав чистильщиков и их основные приемы и ухищрения, два-три дня я протяну спокойно. А больше и не надо.
— Как это печально: бежать от людей к нелюдям, — вздохнул Хмырь. — И ты серьезно считаешь, что на самом деле вам следует немедленно бежать за город?
— Да.
— Ясно, — негромко сказал бывший инквизитор. И тут же уточнил: — То есть прибавляется еще одна задача: вывести твою подружку за периметр?
— Да.
— И ты знаешь ведущие наружу пути? Теперь пришла моя очередь вздыхать:
— Знаю… Вот только провести через них Ирину без предварительной подготовки и с сидящей на плечах погоней — а погоня, несомненно, будет — не смогу.
— То есть это значит?.. — Хмырь умолк, предоставляя мне возможность закончить фразу.
Я же только поморщился.
Значит, значит… Ничего это не значит. Проход через канализацию потребует массу времени и не факт, что даст желаемый результат. Река тоже не годится — я не уверен, что Ирина умеет плавать. Трубу, по которой я пробрался в город, уверен, уже обнаружили и наверняка зацементировали. С этим у армейцев строго — им не нужны прорвавшие периметр твари, и потому все подобные дыры находятся и заделываются моментально. А эту тем более я им фактически сам указал, когда прошел. Всякие натянутые между домами тросики и канатики отпадают. Во-первых, там сейчас охраны по самые уши. А во-вторых, даже если бы ее и не было, как бы я стал тащить Ирину по тросу на высоте трех или даже четырех этажей, да еще и под вполне вероятным пулеметным огнем снизу? А если еще она высоты боится…
Один я мог пройти практически везде. Даже по той же канализации или по реке, хотя удовольствия бы мне это и не доставило. Но я бы прошел. С Ириной же на руках…
Кстати, надо было спросить, каким путем она вышла наружу в прошлый раз. Может быть, тот путь еще годится. Но теперь, конечно, уже поздно, и рассчитывать на него я не могу.
Нужно было придумать что-то еще…
— Незаметно вывести не смогу, — сказал я. — Но в каждый четный день из юго-восточных городских ворот примерно в семь утра выходит караван в Караганду. Периметр будет открыт.
— Ты хочешь затесаться в караван и выйти вместе с ним?
— Это не пройдет. Караванщиков и их груз всегда проверяют особо тщательно. Тем более они там все друг друга знают уже давно. Любой посторонний будет замечен сразу.
— А если за взятку?.. Я покачал головой:
— Достаточно большой взятки, чтобы она окупила возможный риск, мы не соберем, даже если продадим все свое имущество вплоть до последних штанов. Нет. Я хочу сделать немного иначе: воспользоваться тем, что ворота будут открыты, а большинство солдат на стене будут заняты осмотром груза. Нужно дождаться, когда первые машины выйдут за периметр, и тогда под их прикрытием можно будет попробовать проскользнуть…
Бывший инквизитор сосредоточенно внимал, с каждой минутой хмурясь все больше и больше.
— Нас, конечно, заметят — не могут не заметить. Но я все же надеюсь, что немедленной стрельбы не начнется: во-первых, основную опасность представляют не те, кто выходят из города, а те, кто в него входят. Во-вторых, там же будут машины, и стрелять по ним — это фактически стрелять по гражданским людям. Ни армейское командование, ни даже церковные власти этого не одобрят. И наконец, в-третьих, — тут я судорожно сглотнул в ужасе от подобной перспективы, — они же не захотят ненароком подстрелить мессию… Короче говоря, я надеюсь на всеобщую неразбериху и раздолбайское состояние нашей доблестной армии.
Я замолчал, мрачно глядя в сторону и истово молясь, чтобы весь этот дурацкий план не сорвался. Кому я молился, сам не знаю. Но Господа я не поминал, потому что глупо уповать на Его помощь, выступая против Его же воли. И Люцифера тоже не звал — несмотря на все мои недостатки, до низменного сатанизма я еще не опустился. Я просто беззвучно шевелил губами, уповая на ту изначальную высшую справедливость, не связанную ни с Раем, ни с Адом, которой, конечно же, не существует. Я надеялся на обычную земную удачу, которой тоже на самом деле не существует, и еще на ту призрачную высшую ценность, которую смертные называют свободой воли…
— Нет, ты точно сумасшедший, — после недолгой паузы потрясение выдохнул Хмырь. — Это не план — это безумие какое-то! И зачем я только с тобой связался?.. Когда выходим?
— На рассвете.
Но, самое главное, нас вела высшая ценность. Тот самый величайший и последний Божий дар, который Он вдохнул в грудь человека. То, что превыше долга, надежды, веры и даже любви, потому что без него ни одно из этих чувств не существует.
Свобода воли.
Мы спустились по забросанной мусором лестнице, разминувшись на одном из пролетов с бандой Жирдяя. Ни Иван, ни я на них даже не взглянули. Но бандюги расступились и потом, стоя на лестнице, проводили нас взглядами, в которых помимо безысходной ненависти горело еще и густо замешанное на страхе недоумение.
Рукоять меча спокойно покачивалась у меня за плечом. Заткнутый под ремень пистолет успокаивающе тыкался в бедро при каждом шаге. Мне было все равно, какими взглядами они на меня смотрят.
Я обладал свободой воли. И я избрал свой путь.
Машины, на которых приехали за Ириной инквизиторы, все еще стояли неподалеку. Остановившись на тротуаре, я коротким кивком указал на них Хмырю. И, получив в ответ неопределенное пожатие плечами, продолжил осмотр места будущих боев… А в том, что бои будут, я практически не сомневался. Если нам повезет, туда мы сможем войти тихо и спокойно. Но вот выйти обратно, да еще и вытащить с собой величайшее сокровище всей церкви…
Поймут они, что Ирина здесь была не одна? Догадаются, что сегодня вместо одной добычи можно ухватить сразу две? Выследят они меня или не догадаются, что человек, как паук, может карабкаться по стене дома?..
Не поняли. Не догадались. Не доперли.
В каком только питомнике разводят столь бестолковых вояк?.. Или же мне следовало сказать «столь бестолковых священников»?
* * *
Я видел, как они уехали. Видел Ирину, которую препроводили в машину трое внушительного вида инквизиторов. Видел также и их командира — внушительного широкоплечего священника, единственного обладателя белой мантии с вышитым на ней крестом. А когда он повернулся и на остроносое скуластое лицо упал свет от единственного на всю округу фонаря, я его узнал.Отец Василий. Верховный инквизитор челябинской паствы. Личность в чем-то известная ничуть не меньше, чем Мать Евфросиния. Первый кандидат на место престарелого митрополита Петра. Большая шишка. И непонятно, что он тут делает. Верховный инквизитор не ездит на задания вместе со своими рядовыми коллегами. Или на этот раз ради столь важной персоны, как Ирина, было сделано исключение?
Скорее всего.
А вот те пятеро в военной форме и с автоматами — тоже исключение? С каких это пор инквизиция использует армейские подразделения в качестве личной охраны? У белорясых и свои силовые отряды имеются. Зачем им армейцы?.. Разве что только как символ того, что армия отныне целиком и полностью подчиняется церкви.
Хорошо еще, что из Управления никого нет, иначе я бы так просто не отделался. Нашли бы. Армейские ребята и церковная служба безопасности, конечно, тоже парни не промах, но они специализируются немного на других задачах: защита периметра, подавление бунтов, работа с еретиками. Они сильны в коллективе и против коллектива. Но на одиночек, особенно на одиночек, имеющих за плечами благоприобретенные в учебке и подкрепленные многими десятками вылазок в старый город навыки, охотятся лучше всего такие же одиночки. То есть ребята из Управления разведки и зачистки.
Они бы меня почуяли. Они бы меня выследили.
И хорошо, что здесь их не было.
Но, как бы то ни было, если сначала меня и посещали мысли о том, что Ирину, в принципе, можно было бы отбить, то теперь я от них благополучно избавился. Пять автоматных стволов — очень хороший довод в пользу похитителей.
Проводив взглядом кавалькаду отъехавших от дома машин, я спустился вниз. Оправил снаряжение, затянув перевязь поверх куртки. Бессильно пнул брошенную одним из инквизиторов пустую бутылку из-под дешевого пива. И сел на старую, помнившую еще, вероятно, дни до Гнева, лавочку.
Надо было подумать. Прежде чем совать голову в пасть льву, сначала нужно было хорошенько подумать…
Вопрос был не в том, что мне делать дальше, — в этом сомнений не возникало. Проблема крылась в том, что мне нужна была помощь. Но кто, кто мог ее мне оказать?
Случись это неделей раньше и имей это предприятие иные цели, за мной было бы все Управление. Я мог бы обратиться к шефу. Мог бы просить любого. И любой… ну, почти любой мой коллега не счел бы за труд встать рядом со мной.
Но то было неделю назад. А сейчас…
Кто согласится поставить себя на одну планку со мной? Кто согласится выступить против церкви? Кто?
Семен, Ромка, Виталий, Митяй, Руслан… Я мог позвонить любому из них. Объяснить сложившуюся ситуацию. Просить помощи. И, быть может, кто-нибудь из них мне и поверит… Но мог ли я доверять им? Сейчас, когда на кону стоит весь мир, когда меньше чем через два дня грядет новый День Гнева, когда в опасности жизнь Ирины, мог ли я доверять им?
Просить о помощи шефа? Пусть раньше он в меру своих сил и пытался прикрывать мою задницу от церкви, но сейчас, после того как он видел тьму в моих глазах, после того как на моих глазах он пытался звонить по трем девяткам, после удара по затылку… Бесполезно.
Капитан Дмитриев с третьего юго-восточного поста? В прошлом году я спас ему жизнь, когда во время очередной атаки периметра на пулеметную вышку запрыгнул вампир. На память о том дне у меня остались два рваных шрама на плече, а у тогдашнего лейтенанта Дмитриева — дыра между зубами. Я мог бы просить его вернуть долг, но это значило бы не только разрушить ему жизнь и карьеру, но еще и заставить глубоко почитающего Господа человека предать свою веру. И я не был уверен, что он согласится. Но и обвинять его не мог. В конце концов, дело спасения души всегда превыше спасения тела.
Об остальных нечего было даже и думать. Сосед Женька, с которым мы когда-то вместе учились, но вот уже три года не обмолвились ни словечком, довольствуясь при редких случайных встречах одними только молчаливыми рукопожатиями. Виктор Викторович — инструктор рукопашного боя, списанный из рядов нашей поголовно выпивающей армии за исключительное даже по армейским меркам пьянство. Редкие и случайные знакомые, в большинстве своем не имеющие ни малейшего понятия о том, с какой стороны надо браться за пистолет.
Нет. Все это бесполезно. Фактически есть только один человек, которому я сейчас могу доверять. Только один…
Я встал. Еще раз пнул завертевшуюся на месте бутылку. И, перейдя на бег, нырнул в затянутый полумраком узкий переулок.
* * *
Темный, не затронутый ни единым пятнышком света силуэт старой кирпичной пятиэтажки выглядел совершенно обычно. Ничего необычного я не заметил. Засады тоже не чувствовал… Впрочем, что это за засада такая, если ее чувствуешь с ходу?На всякий случай я все же обошел дом вокруг. Прислушался. Принюхался. Присмотрелся. Нет. Ничего необычного. Обычные звуки спящей мертвым сном околопериметральной зоны, вездесущий запах помойки и ползущие в лунном свете тени.
Напротив темного провала подъезда все еще тлели угольки костра. Там же, завернувшись в старый потертый плащ, дремал известный мне любитель домашних животных. Судя по всему, прошедший сегодня ночью дождь его нимало не беспокоил и всякой крыше над головой он предпочитал костер и вот этот драный плащ.
Я прокрался мимо и, держа на всякий случай руку неподалеку от заткнутого за ремень пистолета, вошел в непроглядную тьму подъезда. Внутри действительно было темно. Отсутствие электричества в этом районе вкупе с заколоченными фанерой окнами света не добавляли, и потому идти приходилось практически на ощупь.
По скрипучей деревянной лестнице я поднялся на чердак. Толкнул то нечто, что должно было, по-видимому, являться дверью. Остановился, бессильно тараща глаза во тьму, и позвал шепотом:
— Эй, есть кто-нибудь дома?.. Иван?.. Молчание.
— Хмырь, это я. Ты здесь?
После давящей тишины тихий щелчок зажигалки показался мне громом небесным. Я вздрогнул и с трудом подавил желание выдернуть из-за пояса пистолет. Маленький танцующий огонек вырвал из мрака зыбкие очертания ближайших предметов, высветил хмурое человеческое лицо и холодно блеснул на практически упершемся мне в грудь двуствольном обрезе. Пальцы Хмыря неподвижно застыли на курках.
— Хух… — только и сказал я, инстинктивно прикидывая, в какую сторону легче всего будет падать.
Обрез опустился и исчез в комьях старого тряпья, заменяющих бывшему инквизитору постель. Огонек зажигалки на мгновение коснулся тотчас же зардевшегося фитилька свечи и угас.
— Ну и какого, спрашивается, черта ты приперся сюда посреди ночи?
Не обращая внимания на недовольное лицо Хмыря, я невозмутимо плюхнулся в кресло:
— И я тоже рад тебя видеть, Иван. Некоторое время он хмуро смотрел на меня. Потом встал. Почесал живот.
— Молодец, — буркнул он. — Уел меня все-таки… А теперь брысь с моего места. Вон, сядь на стул.
Я пожал плечами и подчинился. Хмырь занял свое любимое кресло и с ходу же вытащил откуда-то полупустую бутылку, в которой тяжело плескалась какая-то мутная жидкость.
— Выпить хочешь?
— Что-то я никак не пойму, с чего ты все время пытаешься меня споить… Не буду.
Хмырь долго смотрел на меня, не говоря ни слова. Потом хмыкнул. Пожал плечами. И, подбросив бутылку, на лету перехватил ее за горлышко, чтобы швырнуть в ближайшую стену. Жалобный звон, и на пол посыпались мокрые осколки.
— Ладно. Ты прав, дурная была мысль… Излагай, зачем пришел. Только покороче, желательно в двух словах.
Я глубоко вдохнул пахнувший просачивающейся через распахнутое чердачное окно свежестью воздух и рассказал. В двух словах:
— Ирину арестовали.
Хмырь недоверчиво мигнул. Опустил глаза.
— Так. Для начала неплохо. А теперь давай-ка поподробнее… И не вздумай подкалывать, что я, мол, просил в двух словах. Ясно?
Я загнал поглубже рвущуюся наружу дежурную улыбку и рассказал. Поподробнее, с упоминаниями всех так или иначе относящихся к делу мелочей. Это заняло минут двадцать.
Когда я закончил, Хмырь кисло поморщился:
— Так. Все ясно… Ну а от меня-то ты чего хочешь?
— Чтобы ты помог мне ее вытащить, конечно.
— Угу… Я, собственно, так и думал.
— Тогда зачем спросил?
— Понадеялся, что у тебя наглости не хватит. — Хмырь невесело усмехнулся. — Между прочим, твоя подружка правильно сказала: убить ее они не посмеют. Разве что промурыжат немного в подвале да со всем уважением попытают насчет некоторых вопросов прикладной теологии. А потом под ручки проводят к месту инаугурации. И проследят, чтобы, упаси Господи, с ней до самого момента X ничего не случилось.
— И что? — Я непонимающе прищурился. Бывший инквизитор тяжело вздохнул:
— А то, что есть ли смысл ее оттуда вытаскивать? Если ты всего лишь хочешь ее проводить до места, так это сделают и без тебя. А если задумал убить — тем более лезть никуда не надо. Снайперскую винтовку я и так могу тебе достать. Без лишних усилий сделаешь свое дело и спокойно отвалишь. Ну что, согласен?
— Нет!
— Почему?
— Потому что нет. Снова вздох.
— То есть ты, Алексей, задумал во что бы то ни стало ее вытащить?
— Да.
— Но зачем? Что тебе до нее?.. Или ты считаешь, что право судить и решать есть только у тебя?
— Ничего я не считаю, — огрызнулся я. — Просто хочу ее спасти.
— Тогда, наверное, у тебя есть план?
— Есть.
— И ты мне его изложишь?
— Изложу, если ты согласишься помочь. Хмырь— громко фыркнул, явно сдерживая смех:
— Хорошая у нас с тобой получается беседа. А главное, информативная. Может быть, ты все-таки прояснишь свои планы, расскажешь поподробнее, с чего это тебе взбрело в голову ее вытаскивать и рисковать своей, моей, ее жизнью, когда Ирине и так ничего не грозит?
Я промолчал. Ну как я мог объяснить ему, что должен, просто должен ее увидеть? Как объяснить робкую надежду, теплящуюся в глубине моей души? Как показать ему глубину тех чувств, что охватывали меня при одной только мысли об Ирине? Как объяснить, что даже если он откажется составить мне компанию — я пойду один. Быть может, на верную смерть, но все равно пойду. Нет. Это передать невозможно. Никак невозможно.
Так и не дождавшись ответа, Хмырь устало вздохнул.
— Глупость ты задумал, бывший чистильщик, — проворчал он. — Глупость и самоубийство.
Я оставил его слова без внимания, хотя в другое время и в другом месте обязательно бы поинтересовался, откуда он знает, что я бывший чистильщик, если я ему этого никогда не говорил. Сейчас это было уже неважно. Даже если бы Хмырь знал мой личный номер (а не исключено, что он его и в самом деле знал), мне на это было наплевать.
— Поможешь или нет?
— Ты хотя бы знаешь, где ее искать-то? — Было очевидно, что особого энтузиазма у бывшего инквизитора предстоящая вылазка не вызывала и на самом деле он искал всего лишь отговорку. Но, вопреки всем его ожиданиям, я кивнул:
— Церковь великомученицы Анастасии.
— Точно знаешь? — Хмырь недоверчиво прищурился.
— Да.
— Но откуда?
Теперь пришла моя очередь улыбаться и закатывать глаза, а Хмырю соответственно морщиться. Сам он, насколько я вижу, любит подобные шуточки. Так пусть испробует их на себе.
На самом деле ответ я получил путем несложных логических рассуждений, щедро сдобренных возможными допущениями. Во-первых, машин было аж восемь и все они с инквизиторскими крестами на боках. Во-вторых, выехав со двора, они направились вверх по проспекту, а там, до самого периметра, есть только одна крупная инквизиторская церковь, обладающая столь внушительным автопарком, — великомученицы Анастасии. Если не доводить до крайностей, полагая, что машины собрали сразу со всех церквей или поехали в объезд, получается, что едут они именно туда.
Логика в стиле Шерлока Холмса.
Только никакой логике я бы не поверил, если б, специально навестив церковь великомученицы Анастасии, не обнаружил стоящие на стоянке возле нее те самые восемь машин.
Как и всякий знакомый с оружием и смертью не понаслышке человек, я считал практику превыше всякой логики. Но в случае, если логические выводы подтверждаются реальностью… Что ж, это всего лишь означает, что пора брать в руки меч.
— Ты мне поможешь?
— Послушай, Алексей, ты понимаешь, насколько это глупо — лезть в церковь, битком набитую инквизиторами и наверняка охраняемую армейскими подразделениями? А затевать столь безумное предприятие всего лишь вдвоем — глупо вдвойне.
— Если ты можешь предложить другой способ ее спасти — валяй, — уязвлено пробормотал я, тем не менее признавая скрывающуюся в этих словах правду.
Хмырь меня проигнорировал.
— Ты лучше подумай, — возбужденно подавшись вперед, говорил он. — Там же полная церковь священников. И не просто священников — инквизиторов. Вспомни церковные уложения. Что там сказано по поводу убийства находящегося при исполнении инквизитора? Да за одно это, не считая попытки похищения мессии, нам обоим обеспечат огненную шахту!.. Или ты каким-то образом собираешься провернуть это без крови?
Я опустил голову. Хмырь был прав: кровь неизбежно прольется. Неважно чья — моя или их, она все равно прольется. И это значит, что моя война против нечисти перерастет в войну против всех.
Я предам собственные принципы, переломлю тот стержень, на котором держится весь мой мир.
Но, что самое страшное, я был готов пойти на это. Ради Ирины я был на это готов, и да простит меня Господь. А если не простит, то даже в аду я буду знать, что поступил правильно.
Хмырь продолжал что-то говорить, что-то объяснять и доказывать. Но я его практически не слушал. Что мне слова? Для себя я уже все решил. Если он мне поможет— хорошо. Если не поможет… Ну что ж, шансов будет гораздо меньше. Но я все равно пойду…
— Огненная шахта?.. — негромко переспросил я. — Что еще за огненная шахта?
Бывший инквизитор споткнулся на полуслове. И смущенно отвел глаза.
— Видишь ли, — негромко пробормотал он, — у нас в Екатеринбурге тела еретиков после казни бросали в старую штольню.
Я удивленно поднял брови:
— Но это… Они же поднимутся!
— И поднимались. — Хмырь немного скованно кивнул. — Бродили там, верещали, ухали, но выбраться не могли — склон был слишком крутой. А когда их набиралось десятка два, мы лили в штольню солярку. Ну и…
— Интересные у вас были развлечения, — не совсем понимая, как мне относиться к подобному откровению, проворчал я. — Как это по-церковному…
Не договорив, я встал. Вглядываясь в отбрасываемые свечой тени, отошел к лестнице.
— Ладно, Хмырь. Прости, что не дал выспаться. Пойду я, пожалуй.
Схватившись за грубые импровизированные перила, я поставил ногу на устало скрипнувшую ступеньку.
— Подожди. Я обернулся.
— Подожди. — Хмырь торопливо зашарил под столом, выворачивая на свет какие-то бесформенные тряпки. С громким стуком брякнулся на пол извлеченный из этой внушающей брезгливое отвращение кучи стандартный армейский пистолет. Точная копия моего. — Я с тобой.
— Ты уверен?
Короткий вздох, показывающий свое отношение к столь вопиющей глупости:
— К сожалению.
— Тогда спасибо, — я отступил от лестницы и вновь опустился на стул. — Только ты можешь не суетиться так. Время есть. Можно даже еще выспаться.
— А мы разве не торопимся? — Рядом с пистолетом брякнулся знакомый уже мне обрез и высыпалась пригоршня патронов. Я поднял один из них… Серебряная дробь. Ничего себе! Откуда такие ценности?
— Нет, не торопимся. Сейчас ночь — время нечисти. Мы пойдем днем.
— Ты, кажется, забыл: мы идем не против нечисти. Сегодня против нас будут люди.
— Какая разница, — переваривая внезапно стукнувшее меня облегчение, тем более непонятное, что мы еще не только не спасли Ирину, но даже и не начинали, я перешел на короткие рубленые фразы: — Мы идем днем.
— С тобой все ясно, стратег… — Махнув рукой, Хмырь скрылся в полумраке, превратившись в смутную, едва различимую тень. — Вот ты скажи: за каким чертом я это делаю?
— Заслуживаешь прощение в глазах Господа.
— Это еще бабушка надвое сказала, — буркнул бывший инквизитор. — Прощение или наказание. Не факт, что вы с ней на пару не учудите что-нибудь такое, после чего Господу останется только скинуть нас всех в геенну огненную и забыть, где находится ключ от нее. Если вы вместе со своей подружкой вдруг вздумаете идти поперек воли Божьей, пострадают все, кто так или иначе принимал в этом участие.
Я вяло пожал плечами.
— Вряд ли будет справедливо наказывать человека за то, что он не совершал. Если мы что и сделаем, это будет наша вина. Не твоя. Тебе нечего опасаться на этот счет.
Хмырь резко вынырнул из темноты, сыпанув на стол еще пригоршню патронов:
— Ты не путай, друг Алексей, человеческую справедливость и божественную. Это абсолютно разные вещи. И сравнивать их между собой все равно, что равнять песчинку и гору. Вроде бы и то и другое — камень, но вот только суть-то кроется совсем даже не в этом.
— Ага. Я понял в чем. Только если ты думал, что это меня остановит, то это не так. Время рассказывать притчи прошло. И мне все равно, что скажет потом Бог— свой долг я исполню.
Вздохнув, Хмырь опустился в кресло. Подался вперед, в свете трепещущего на кончике фитиля огонька разглядывая мое лицо.
— Я мог бы спросить, что ты подразумеваешь под долгом, но, раз ты решил, что время притч окончено, спрошу другое: объясни мне, Алексей, куда ты со своей подружкой отправишься, если — дай-то Господи — нам повезет ее вытащить?
— Слушай, хватит уже! Она мне не подружка. Хмырь торопливо и явно издевательски закивал:
— Ага. Да-да, конечно. Я вижу. Не подружка… И все-таки?
— Куда-куда… В пригороды, естественно. Здесь, в городе, как бы я ни тужился, нас выловят быстро. Армия, инквизиция, церковь — это система, а бороться вдвоем против системы бесполезно. Но за периметром, где власть есть, только у Управления, я с ними могу потягаться. По крайней мере, зная устав чистильщиков и их основные приемы и ухищрения, два-три дня я протяну спокойно. А больше и не надо.
— Как это печально: бежать от людей к нелюдям, — вздохнул Хмырь. — И ты серьезно считаешь, что на самом деле вам следует немедленно бежать за город?
— Да.
— Ясно, — негромко сказал бывший инквизитор. И тут же уточнил: — То есть прибавляется еще одна задача: вывести твою подружку за периметр?
— Да.
— И ты знаешь ведущие наружу пути? Теперь пришла моя очередь вздыхать:
— Знаю… Вот только провести через них Ирину без предварительной подготовки и с сидящей на плечах погоней — а погоня, несомненно, будет — не смогу.
— То есть это значит?.. — Хмырь умолк, предоставляя мне возможность закончить фразу.
Я же только поморщился.
Значит, значит… Ничего это не значит. Проход через канализацию потребует массу времени и не факт, что даст желаемый результат. Река тоже не годится — я не уверен, что Ирина умеет плавать. Трубу, по которой я пробрался в город, уверен, уже обнаружили и наверняка зацементировали. С этим у армейцев строго — им не нужны прорвавшие периметр твари, и потому все подобные дыры находятся и заделываются моментально. А эту тем более я им фактически сам указал, когда прошел. Всякие натянутые между домами тросики и канатики отпадают. Во-первых, там сейчас охраны по самые уши. А во-вторых, даже если бы ее и не было, как бы я стал тащить Ирину по тросу на высоте трех или даже четырех этажей, да еще и под вполне вероятным пулеметным огнем снизу? А если еще она высоты боится…
Один я мог пройти практически везде. Даже по той же канализации или по реке, хотя удовольствия бы мне это и не доставило. Но я бы прошел. С Ириной же на руках…
Кстати, надо было спросить, каким путем она вышла наружу в прошлый раз. Может быть, тот путь еще годится. Но теперь, конечно, уже поздно, и рассчитывать на него я не могу.
Нужно было придумать что-то еще…
— Незаметно вывести не смогу, — сказал я. — Но в каждый четный день из юго-восточных городских ворот примерно в семь утра выходит караван в Караганду. Периметр будет открыт.
— Ты хочешь затесаться в караван и выйти вместе с ним?
— Это не пройдет. Караванщиков и их груз всегда проверяют особо тщательно. Тем более они там все друг друга знают уже давно. Любой посторонний будет замечен сразу.
— А если за взятку?.. Я покачал головой:
— Достаточно большой взятки, чтобы она окупила возможный риск, мы не соберем, даже если продадим все свое имущество вплоть до последних штанов. Нет. Я хочу сделать немного иначе: воспользоваться тем, что ворота будут открыты, а большинство солдат на стене будут заняты осмотром груза. Нужно дождаться, когда первые машины выйдут за периметр, и тогда под их прикрытием можно будет попробовать проскользнуть…
Бывший инквизитор сосредоточенно внимал, с каждой минутой хмурясь все больше и больше.
— Нас, конечно, заметят — не могут не заметить. Но я все же надеюсь, что немедленной стрельбы не начнется: во-первых, основную опасность представляют не те, кто выходят из города, а те, кто в него входят. Во-вторых, там же будут машины, и стрелять по ним — это фактически стрелять по гражданским людям. Ни армейское командование, ни даже церковные власти этого не одобрят. И наконец, в-третьих, — тут я судорожно сглотнул в ужасе от подобной перспективы, — они же не захотят ненароком подстрелить мессию… Короче говоря, я надеюсь на всеобщую неразбериху и раздолбайское состояние нашей доблестной армии.
Я замолчал, мрачно глядя в сторону и истово молясь, чтобы весь этот дурацкий план не сорвался. Кому я молился, сам не знаю. Но Господа я не поминал, потому что глупо уповать на Его помощь, выступая против Его же воли. И Люцифера тоже не звал — несмотря на все мои недостатки, до низменного сатанизма я еще не опустился. Я просто беззвучно шевелил губами, уповая на ту изначальную высшую справедливость, не связанную ни с Раем, ни с Адом, которой, конечно же, не существует. Я надеялся на обычную земную удачу, которой тоже на самом деле не существует, и еще на ту призрачную высшую ценность, которую смертные называют свободой воли…
— Нет, ты точно сумасшедший, — после недолгой паузы потрясение выдохнул Хмырь. — Это не план — это безумие какое-то! И зачем я только с тобой связался?.. Когда выходим?
— На рассвете.
* * *
Мы действительно вышли на рассвете. Двое сумасшедших, бросивших вызов не только человеческой системе, но и самому Господу Богу. Что нас вело? Бывшего верховного инквизитора, наверное, дружба… Хотя какая дружба может вырасти всего за три дня знакомства?.. Скорее всего — долг и надежда. Мной же руководила… и хотя я не признался бы в этом никому — даже самому себе, — но любовь действительно горела в моей душе. Любовь и та же самая надежда.Но, самое главное, нас вела высшая ценность. Тот самый величайший и последний Божий дар, который Он вдохнул в грудь человека. То, что превыше долга, надежды, веры и даже любви, потому что без него ни одно из этих чувств не существует.
Свобода воли.
Мы спустились по забросанной мусором лестнице, разминувшись на одном из пролетов с бандой Жирдяя. Ни Иван, ни я на них даже не взглянули. Но бандюги расступились и потом, стоя на лестнице, проводили нас взглядами, в которых помимо безысходной ненависти горело еще и густо замешанное на страхе недоумение.
Рукоять меча спокойно покачивалась у меня за плечом. Заткнутый под ремень пистолет успокаивающе тыкался в бедро при каждом шаге. Мне было все равно, какими взглядами они на меня смотрят.
Я обладал свободой воли. И я избрал свой путь.
* * *
Церковь Святой великомученицы Анастасии была по-настоящему красива той спокойной и чистой красотой, которой всегда отличаются храмы. Сияющие в лучах восходящего солнца золоченые купола тянулись в небо с вершины искусственно насыпанного холмика и были видны чуть ли не с другого конца города. Витражи. Ухоженная лужайка. Цветы на клумбах. Многочисленные кресты. Решетчатая металлическая ограда с пущенной поверху ниточкой колючей проволоки. Все атрибуты современных церквей присутствовали в полной мере.Машины, на которых приехали за Ириной инквизиторы, все еще стояли неподалеку. Остановившись на тротуаре, я коротким кивком указал на них Хмырю. И, получив в ответ неопределенное пожатие плечами, продолжил осмотр места будущих боев… А в том, что бои будут, я практически не сомневался. Если нам повезет, туда мы сможем войти тихо и спокойно. Но вот выйти обратно, да еще и вытащить с собой величайшее сокровище всей церкви…