Лотош Евгений. Уст твоих бурный ветер (Делай, что должно - 2)

   - Встряска? А зачем? - В животе у девушки заурчало. Внезапно она ощутила острый голод и попыталась вспомнить, не осталось ли в мешке лепешек.
   - Потом. Я хочу поговорить с тобой и Хлашем, но сейчас не время. Разберемся с Клаттом - тогда... Ну, ладно. До вечера троллям на глаза лучше не попадаться, чтобы не раздражать лишний раз. Что бы я ни говорил, в их глазах я все равно остаюсь человеком. Так что сиди здесь, я принесу вещи. И постарайся вздремнуть вечером выходим. Уверяю тебя, угнаться за троллями на марше очень непросто. Готовься к тому, что тебя понесут на закорках... наездница!
   Второй день меня не покидает ощущение безмятежного счастья. Я чувствую, что поступаю неправильно, что я не должен оставаться здесь. Внезапно оживает маленький злой зверек внутри меня, он грызет сердце, вселяет в него беспокойство. Я уже забыл это ощущение, и вот оно вернулось. Хочется бросить все и шагать, шагать на запад - я точно знаю, что на запад, откуда-то я даже знаю названия сел и деревень, в окрестностях которых вероятность контакта весьма высока. Но зов пропадает сразу, как только я вижу Мелину. Она словно расцвела, сбросила несколько лет - сейчас ей не дать больше восемнадцати, в глазах зажглась робкая надежда. На ее истощенном лице заиграл слабый румянец, в зрачках играют искры от яркого весеннего солнца. Походка стала легче, стремительней чуть ли не летящей. Когда я представляю, что мне придется оставить ее и снова в одиночестве бродить в глухомани, по коже бегут липкие мурашки ужаса. Я стараюсь гнать от себя страшную мысль, но она настойчиво возвращается снова и снова. Почему я? Почему она... она?... та сила, что гонит меня вперед, не оставляет меня в покое? Почему другие не могут выйти на цель вместо меня?
   Я знаю ответ и на этот вопрос. Другие далеко. Охотничья сеть оказалась слишком растянутой, и небольшая мобильная цель с легкостью проскальзывает сквозь ячейки, даже не подозревая о ее существовании. Если бы мы пустили по следу больше охотников, он давно попался бы, но условия Игры на ходу менять негоже. Одна, и только одна проекция каждого Игрока. Теперь я - ближайшая к цели, и я должна...
   Ничего я не должна!.. вернее, не должен!
   Я не хочу быть игрушкой в неизвестно чьих руках! Я не хочу, чтобы мной играли, словно той куклой на ниточках, что однажды я видел у бродячих циркачей! Я останусь здесь, и горе тем, кто попытается меня к чему-то принуждать!..
   В хозяйстве Мелины обнаруживается небольшой охотничий лук с безнадежно растянутой тетивой. Кое-как я сплетаю новую из заячьих жил. Для начала хватит. Потом я добуду косулю или что-то похожее и сделаю все по уму. Лук добрый - не просто согнутый сук, а любовно вырезанное и обработанное трехслойное дерево. Он остался Мелине от мужа-лесника. Прошлым летом тот поссорился с деревенским старостой, охотившимся не в сезон. Поссорился при свидетелях и даже сгоряча пригрозил убить, если еще раз поймает в лесу. Потом старосту и в самом деле убили. Кто и почему - так и осталось тайной, врагов у него хватало. Однако местный воевода не стал разбираться в деталях. Суд быстро признал грозившего старосте смертью лесника виновным и приговорил к повешенью. Надворный суд в Саламире не стал возиться с простолюдином и оставил приговор в силе. Мелина пыталась броситься в ноги ратману прямо на улице, но тот, мутно взглянув, прошел мимо, а сопровождавший его кметь пихнул ее так, что она упала и ударилась затылком. Поговаривали, что ратман милует даже заведомых душегубов, лишь бы подарок оказался хорош, но у Мелины не осталось ни денег, ни украшений, а последний поросенок сдох за пару месяцев назад, и его уже почти всего съели. Мужа казнили на следующее же утро, и Мелина осталась одна.
   В ближних деревнях лесника не любили - он слишком ревностно относился к охране боярских угодий, а голод гнал землепашцев в леса, заставляя промышлять не только грибами да ягодами, но и браконьерской охотой. Нелюбовь перешла и на его жену, и в деревне Мелина столкнулась с откровенной ненавистью. Вот уже полгода она жила в мужниной избушке в полном одиночестве, доедая старые запасы, а под конец зимы просто питаясь ранними молодыми ростками, пробивавшимися сквозь прогревшуюся на лужайках и прогалинах землю. Дотянуть до нового урожая она не могла, вспахать делянку не оставалось сил, да и в любом случае ей нечего сажать. Охотиться она не умела, и ей оставался только один путь - медленно умереть от голода. Нищенствовать она не собиралась.
   Лук позволяет мне добыть двух белок и глухаря. В другое время беличьи шкурки можно выменять на лепешку-другую, но сейчас они не годятся ни на что. Однако их мясо ничем не хуже любого другого, а один из зверьков невольно указал мне ухоронку с несколькими прошлогодними орехами. Я засовываю белок и орехи в подсумок, привешиваю глухаря к поясу и иду домой. Да, домой! Теперь здесь мой дом, и пусть катятся к духам те, кто считает иначе. Впереди уже светлеет опушка, от которой до дома рукой подать, и тут у меня екает сердце. Я чувствую чужих, чужих, которым не место здесь, чужих, в чьих потрохах живет такой же нетерпеливый зверек, как и у меня. Я бросаюсь бегом, проклиная себя за то, что бросил Мелину одну. На бегу я клянусь себе, что впредь даже на охоту мы будем ходить вдвоем - но только бы успеть...
   Я не успеваю. Еще не увидев дома, я чувствую сильный запах гари. Над деревьями поднимается столб дыма, тропинка изрыта копытами. С разгона я выскакиваю из-за деревьев и резко останавливаюсь. Сараи уже полыхают вовсю, но дом еще не подожжен. По двору бродят несколько смугло-черных людей с жидкими бороденками, перекликивающихся высокими голосами. Один из них, со спущенными шароварами, насилует Мелину. Та в сознании, но даже не кричит. Ее голова безвольно мотается на земле, глаза закачены под лоб, разорванное по всей длине платье не скрывает тощее бледное тело. На моих глазах насильник отпихивает ее тело в сторону, подтягивает шаровары и равнодушно, словно свинье, перерезает Мелине горло.
   Ах-Куратан злился. Он мечтал о том, как станет грабить глупых жирных северян, отбирать у них украшения и дорогие меховые одежды, в которых, как он слышал, те ходят даже летом. Взамен его небольшой отряд - четверо таких же нищих, как он, головорезов - натыкался лишь на вонючие грязные домишки в малопроходимых для коней чащобах и болотах. У тощих, словно не евших месяц, белокожих не удавалось добыть даже нормальной пищи. Многие, кажется, ели просто траву с-под хилых заборчиков, хотя в непривычных деревянных домах без окон - они строили дома даже для коров! - всегда лежал мешок-другой зерна. Зерно кочевники скармливали коням, а людей убивали, чтобы те не пустили стрелу в спину. Время шло, а он, ах-Куратан, не стал богаче ни на единую монету! Лишь однажды он вырвал из уха у визжащей девки золотую серьгу, но и та оказалась медной. Много раз он громко ругал себя за дурацкую клятву и глупую - и совсем не красивую! - женщину, тяга к которой заставила его отправиться в холодные неприветливые края.
   Сегодня он вел своих людей так уверенно, словно сам Сумар указывал ему путь. Он точно знал, куда должен двигаться, даже когда отряд оказался в густом лесу, сквозь кроны которого не могло пробиться солнце. Он чувствовал, что теперь-то точно разбогатеет, и тогда можно вернуться домой, выкупить Зурилу у ее отца и, наверное, даже сразу продать ее, чтобы обрести, наконец, свободу, почет и уважение. Потом, увидев, как он держит слово, какой-нибудь род выберет его вождем. Да, вождем! Великим и страшным, от имени которого соседи содрогаются и в страхе оглядываются по сторонам...
   Однако все оказалось еще хуже, чем обычно. Потратив половину дня, а потом еще половину, он нашел лишь очередной нищий дом посреди леса, а в нем - одну тощую белую женщину, на которую не позарился никто, кроме бериута Кухура - но тот, как известно, дарил своей любовью даже коз. Тщательно осмотрев дом, ах-Куратан, злой и голодный, выбрался наружу как раз тогда, когда Кухур перерезал глотку северной женщине, забрызгав ах-Куратану кровью штаны. Разъяренный, кочевник занес руку, чтобы ударить Кухура по глупой голове, но замер.
   Возле деревьев стоит белокожий мужчина, сжимающий в руках лук. Он стоит неподвижно и молча, но в его пылающих белым огнем глазах - смерть.
   Время становится медленным и вязким, словно вода в застойном омуте. Ярость захлестываем меня с головой - и исчезает. Мелина мертва, и исправить ситуацию уже нельзя. В ее смерти виноват я. Я не мог спасти ее - та сила, что толкает меня вперед, не терпит препятствий. Я обрек Мелину уже тем, что твердо решил остаться. Моя вина. Моя и только моя. Твоя взяла, Сила, говорю я про себя. Я не хочу, чтобы умирали другие, случайно оказавшиеся у меня на пути. Я выполню то, что Тебе нужно, и провались ты в трясину!
   Но сейчас убийцы Мелины должны умереть. Сила привела их сюда, но свой выбор они сделали сами. Пришла пора расплачиваться.
   Южане движутся, словно во сне. Я вскидываю лук, другой рукой выхватывая из обвязки стрелу, но тетива глухо рвется. Наверное, я не рассчитал своей силы. Неважно. Прежде, чем выпущенный из руки лук касается земли, я уже оказываюсь возле первого бандита. Его горло, такое мягкое под пальцами, рвется словно кисея. Струя крови из артерии бьет вверх и в сторону, но меня уже нет рядом. Насильник все еще сжимает нож, удивленно поворачиваясь ко мне, а его ребра трещат от моего пинка, ломаясь и разрывая сердце. Тело отбрасывает в сторону, и оно по дуге взлетает в воздух. Прежде, чем оно касается земли, я настигаю третьего.
   Спустя два удара сердца все кончено. Пять тел корчатся на земле, не понимая, что мертвы. Я бережно поднимаю на руки Мелину. Из ее горла еще течет кровь, но она без сознания. Мозг пока жив, но возместить потерю крови нечем. Ей не суждено больше открыть глаза. Я вношу ее в дом и кладу на лавку. Я ничего не чувствую ледяное спокойствие проникает во все поры моего тела, гасит эмоции. Только чувство вины еще какое-то время терзает душу. Потом уходит и оно.
   Я стою и смотрю на Мелину. Ее сердце перестает биться, яростные сполохи мозговой активности угасают, тускнеют, пока окончательно не погибают несущие нейроны. Я медленно поднимаю руку. Из ладони выскальзывает плазменный сгусток. Он взрывается посреди комнаты, и ветхий дом мгновенно охватывает яростное пламя. Моя одежда вспыхивает, и я не сразу соображаю, что ее нужно потушить. Я выхожу наружу, равнодушно окидывая взглядом разбросанные трупы. Низкорослые мохноногие лошаденки понуро стоят, привязанные к плетню. Нет, они мне не подходят. Пешком через болота получится быстрее.
   Мир обретает новые краски. Теперь я воспринимаю куда больше, чем человек. Оптический диапазон слишком узок, чтобы в полной мере оценить красоту мира, но сейчас мне не до красоты. Время на исходе, и уровень допустимого воздействия повышен. Комаром повизгивает кодированная радиопередача - где-то поблизости шпионы-Тени с их статуэтками. Бормочет примитивный стационарный передатчик, но он мне не нужен. Меня не интересует мелкая сошка. Я чувствую, где цель характерное излучение неэкранированных эффекторных систем выдает его так же верно, как и луч маяка темной ночью, хотя приповерхностное излучение гораздо слабее, чем ожидалось. К счастью, он и не подозревает, что мои сенсоры воспринимают его за десятки верст. Цель удаляется от меня, но, раз встав на след, я с него не сойду. Спасибо Джао хотя бы за то, что не дал своему протеже полного инструктажа. Иначе мы могли бы искать его на дикой планете до конца времен.
   Прости меня, Мелина.
   Огромный военный лагерь кипел, не обращая внимания на позднюю ночь. Несмотря на сырой зябкий воздух, Тарону покрывала жаркая испарина. Предчувствие битвы наполняло ее до краев, заставляло судорожно стискивать рукоять сабли. Она с трудом заставила себя прислушиваться в словам Суддара.
   - И я снова заклинаю вас всеми богами - и грозным Валарамом, и темной Назиной, и яростным Турабаром, и мстительным Сумаром, и прочими, чьи имена звучат музыкой в наших ушах - не позволяйте лихорадке боя овладеть вашими людьми! - ар-Хотан судорожно комкал в руках свою когда-то богатую ареску, сейчас больше напоминающую грязную тряпку. Его заметно трясло. Вот как, милый мой, лениво подумала Тарона, и ты умеешь бояться? Какой ты храбрый во дворце, под защитой стражи, вдали от кровавых битвенных полей, и какой растерянный ты здесь, в двух шагах от смерти... Королева не питала иллюзий насчет завтрашнего боя. Огромная, по донесениям суддаровых лазутчиков, армия северян стояла на том конце большой голой долины. Терять им нечего, и завтра Назина получит богатый урожай бледных трупов. Темных, впрочем, тоже. Северян много, очень много, и как бы не больше, чем южан...
   - Ты снова учишь нас воевать, надсмотрщик за дворцовыми рабами? - Зур Харибан сейчас откровенно презирал Суддара и даже не пытался скрыть свои чувства. Священная ярость, которой одаривают нас боги во время боя - залог нашей непобедимости. Трусливые белые псы разбегутся от одного вида моих непобедимых воинов. Хотя, я думаю, они умрут со смеха еще до того, увидев, что их атакуют бабы с голыми титьками! - гулан громко расхохотался. Остальные неодобрительно покосились на него. Тарона пропустила его слова мимо ушей. Тарсаки еще сведут с гуланами старые счеты, но не сегодня и не завтра. Сначала - общее дело, потом все остальное. Зур Харибан дурак, раз оскорбляет союзников перед боем. Или он просто не понимает опасности? Тогда тем более дурак.
   - Если вы в боевом раже ринетесь на северян, они не разбегутся! - фальцетом выкрикнул Суддар. - Наши воины не в первый раз схватываются с бледнокожими, и ты, Зур, можешь обвинить северных псов в чем угодно, но только не в трусости! Вы сойдетесь в схватке грудь на грудь, и неизвестно, кто выйдет победителем! Ты забыл, о чем я сказал совсем недавно? Их много, очень много!..
   - И ты уже перепугался? - ехидно спросил вождь. - Странно. Я вот почему-то не боюсь. И разве Турабар не учил нас, гуланов, что погибший в бою получит в его вечном царстве по двадцать рук рабов и две руки верблюдов за каждую рану?
   - Мне кажется, что мы пришли сюда за рабами не из царства Турабара, а из Четырех Княжеств! - огрызнулся взявший себя в руки дворецкий. - И Великий Скотовод...
   - Да чтоб он засох, твой Великий Скотовод! - лениво сплюнул гулан. - В городе он может хотеть что угодно, но за стенами его власть кончается. Короче, у тебя есть что-то новенькое, что ты не пережевал два раза по три? Я лично собираюсь как следует выспаться перед боем.
   Тарона постаралась не выказать своего удивления. То ли Зур Харибан и в самом деле непроходимо туп, то ли у него железная воля. Про себя королева точно знала, что не уснет до утра. Кровь бурлила в сердце, наполняя тело силой и упругостью. До самого восхода она будет молиться Назине, чьи Глаза глядит на нее с высокого небосвода. Молиться и точить свой древний клинок, любуясь узорами, что неизвестный кузнец вывел на легком и гибком лезвии. Многие века клинок переходит от одной королевы к другой, и Тарона точно знала, что именно его рукоять она будет сжимать в руке, когда сабля соперницы разрубит ей голову. Самоубийство? Нет, такое не для нее. Она умрет в честном поединке. Но смерть придет к ней еще не скоро. Лет через десять или даже больше. А пока она возьмет от жизни все ярость битвы, кровь врагов, любовь лучших мужчин, упоение властью... И завтрашний день засияет новой жемчужиной в королевской короне!
   - ...и он ходит между нами, сея разброд и ненависть!
   Оказывается, Суддар что-то говорил. Тарона усилием воли заставила себя прислушаться.
   - Вы все видели его, и вы все называли его разными именами, - глава тайной полиции Великого Скотовода обвел всех горящим взглядом. - Пасах. Шупар. Егаш. Софар. Тилос. Вот имена той крысы, что шныряет под самым нашим носом!
   Стало трудно дышать. Тарона судорожно сглотнула? Тилос? Что окружившим ее грязным мужланам нужно от Тилоса? О чем шипит этот выползок?
   - Много раз он приходил к вам со лживыми словами о мире на устах. Многим он предлагал золото, других запугивал, третьих опутывал незримой паутиной слов, лишая ума и воли. Он представлялся посланником северных владык, но это ложь, ложь, ложь!
   - О чем ты говоришь, Суддар? - Тарона не узнала своего голоса. Хриплый и сдавленный, словно на горло накинули удавку, он ударился о стены шатра и заглох. - Посланник Тилос много раз приходил к тарсакам. Я не видела лжи в его словах. Нужно что-то сказать, что-то сделать, лишь бы отвести угрозу. Тоска в его взгляде, когда он уходил от нее в последний раз, тоска, которую она много раз замечала в глазах влюбленных в нее мужчин! О, с какой радостью она отдала бы все, свою корону, даже свою жизнь, лишь бы навсегда оставить его рядом с собой! Но он уходил, всегда уходил от нее в пыльную даль степей и саванн, а она оставалась в своем душном шатре среди опостылевших подруг и служанок...
   - О да, он умеет скрывать свою ложь так, что мало кто может ее увидеть! воскликнул Хотанец. - Он разнюхивает все, что может, он наносит подлые удары в спину, но никто из живущих не может разглядеть его ложь...
   - И только ты, о мудрейший, смог раскусить его? - иронично заметил Табаронг. На советах сапсап обычно сидел, забившись в темный угол, и редко открывал рот. Но уж если открывал... - Откуда же ты знаешь, что он не посланник, что он... кто? Сами князья поведали тебе об обмане?
   - Мне нет нужды слышать слова глупых врагов, чтобы распознавать суть вещей, сухо парировал Суддар. - У меня есть другие средства. Вот! - он вскинул руку со статуэткой. На сей раз она изображала Ю-ка-мина, оплетенного виноградной лозой. - Мои люди следили за самозванцем по всему Сураграшу. И не только мои.
   - И кто же еще? - Кугарос словно подобрался на своей циновке. Рядом напружинились Ругер и ар-Зибаронг. - Кого еще ты послал по следу Пасаха?
   По лицу дворецкого пробежала нехорошая усмешка.
   - Их!
   Словно дуновение ледяного ветра прошлось по шатру, заставив затрепетать огоньки масляных ламп и сальных свечей. Человек у входа возник словно из пустоты, затянутый в черные одежды, в глухом капюшоне, сквозь узкую прорезь которого сверкали черные глаза. Из-за его плеча торчала длинная рукоять меча со странной квадратной гардой.
   - Человек с Севера - враг Теней, и потому мы следили за каждым его шагом! глухой голос пришельца внушал необъяснимый ужас. Тарона на всякий случай незаметно проверила, что сабля легко вынимается из ножен. Она надеялась, что справится с одинокой Тенью, но проверять это на деле ей совершенно не хотелось. - Голос Назины указал нам, что мы должны помочь в поисках Суддару ар-Хотану, отмеченному Ее особой милостью.
   Сердце Тароны провалилось в глубокую пропасть. Голос Назины? Неужели грозная покровительница тарсаков тоже хочет голову Тилоса? Но... но она, Тарона, не допустит такого! Она не... Она не подчинится даже Назине! Пусть после смерти ее дух разорвет в клочья Ужас Ночи, но она - королева тарсаков, и она не подчиняется даже богине! Налетевший на тарсачку ужас слегка отодвинулся, но не ушел совсем.
   Как сквозь воду, она слышала голос Суддара, рассказывавшего о неудачном налете на Чаттанугу, о полосе невиданных ловушек, о гибели его воинов... Она и так знала всю историю, и сейчас ее мысли метались, пытаясь найти способ отвести от Тилоса беду.
   О, Тилос! Скольких мужчин она знала, и ни один не мог сравниться с ним, лишь шесть раз одарившим ее своей любовью. Сколько раз она, забывшись, ночами шептала его имя и потом, с разочарованием и горечью, срывала раздражение на перепуганном до смерти любовнике! Сколько раз она безуспешно ловила его взгляд, пытаясь понять, что же он хочет от нее! И как наполнялся радостью живот, когда он едва заметно улыбался ей и утвердительно качал головой! Она всегда знала, и он знал тоже, что гордая Тарона, устрашающая королева тарсаков, чье имя не заставляло трепетать разве что Великого Скотовода да ослепленных своей глупостью гуланских вождей, готова броситься к его ногам, словно щенок пастушьей собаки к хозяину. С первой ночи она грезила его скупой улыбкой, его тихим и таким уютным голосом, его уверенным и слегка насмешливым взглядом. Не ходил среди тарсаков, да что там - во всем мире! - другой мужчина, что мог бы сравниться с ним. И вот теперь ублюдок и жалкий трус Суддар ар-Хотан хочет его головы!
   Она ничего не возразит, внезапно решила она. Она охотно согласится со всем, что решит Совет вождей. Свой удар она нанесет тогда, когда потребуется. Не позже, но и не раньше. Королева тарсаков умеет ждать.
   - Ну, так что ты от нас-то хочешь? - она сладко потянулась всем телом, с презрительным удовольствием заметив, как нее обратились вожделеющие мужские взгляды, даже взгляд Тени. - Если он такая крыса, поймай и убей его. Или тебе надо, чтобы мы предали его публичному проклятию?
   - Во-во! - внезапно поддержал ее Зур Харибан. - У тебя говорящие боги, у тебя Тени, вот и лови его. Я лично гоняться за призраками не собираюсь. Завтра бой, и я намерен как следует развлечься. Если увижу его - с удовольствием отдам тебе его голову, но сейчас я пошел спать.
   Гибким, но мощным движением он поднялся с пяток и пару раз наклонился взад-вперед, разминая затекшее тело. Тарона против своей воли ощутила к нему интерес. Гулан был хорош, хорош грацией ядовитой змеи и небрежной мощью пустынного гепарда. Наверное, в бою он действительно могучий противник. В другой ситуации, возможно, королева и позвала бы его ночью в свой шатер, но сейчас не до того. Как же вернее обезопасить Тилоса от новой угрозы? Если бы она знала, где его найти, то обязательно отправила бы Зулу с посланием. Но сейчас оставалось только выжидать.
   - Да, кстати, Суддар! - промурлыкала королева тарсаков. - Раз уж твой Тилос такой негодяй, я хочу, чтобы его доставили ко мне. Живым и неповрежденным. Я хочу взглянуть ему в глаза, прежде чем мои жрецы Назины спустят с него шкуру живьем.
   - Но... - запнулся ошарашенный Суддар. - Но, Тарона, он страшный боец! Я не думаю, что его можно взять живым...
   - Ну, ты уж постарайся, дорогой, - Тарона снова потянулась. На лице Харибана мелькнула одобрительная ухмылка. - Никто тебя за язык не тянул, разбирался бы сам. Теперь я хочу услышать, что скажет лже-посланник. Кто он такой, что ему надо... Может, его наветы лишь малая часть какого-то заговора?
   - Тарона права, - согласно качнул бородой Табаронг. - Раз уж ты счел разговор достойным внимания Совета вождей, то доведи дело до конца.
   - Мне все равно, что скажет северный червяк, - протянул Зур Харибан, - но раз уж другие настолько любопытны, то и я послушаю.
   Тарона снова ощутила к нему нечто вроде благодарности. Наверное, в другой раз стоит пригласить его к себе.
   - Так что, Суддар, не обессудь, но если твой Тилос ненароком помрет до того, как мы его услышим, я крайне расстроюсь, - почти безразлично закончила она. - Ты доставишь его мне целым и невредимым. Ты услышал меня?
   По спине Суддара пробежал потный холодок. Расстроенная Тарона, по донесениям лазутчиков, отличалась крайней изобретательностью в пытках. Пожалуй, ее не остановит даже то, что они делили ложе. В конце концов, что такое мужчина для тарсачки? Развлечение на ночь... Да, он, что называется, влип. И о чем он думал, когда распинался перед Советом? Неужто не мог решить проблему сам? Он надеялся, что вожди просто передадут воинам приказ убить Тилоса, как только заметят - так накануне ночью приказали боги. Теперь придется брать его живым.
   Но ничего. Тени справятся с Тилосом без особого труда. В конце концов, какая разница, умрет подсыл до допроса или после?
   Огромный военный лагерь окутывала тяжелая предгрозовая тишина. Влажный холодный воздух покрывалом опустился на наспех собранные укрепления, заглушая звуки. Необычно плотная тьма слепила глаза дозорных, и те пугливо скрывались в кустах, тщетно вглядываясь в ночь. Ни единая звезда не проглядывала сквозь плотные тучи, завесившие небо и грозящие затяжной моросью.
   Дзергаш зябко повел плечами и сплюнул. Пора возвращаться в шатер. Его давно утомили бесконечные переливания из пустого в порожнее. Нечестивые южане многочисленны, как бы не многочисленней северян, но они привыкли налетать малыми конными бандами и так же быстро улепетывать с награбленным. Они не умеют вести правильный бой, тем более на чужой незнакомой местности. Южан много, судя по донесениям лазутчиков, чуть ли не больше, чем своих, но численность им не поможет. Не только трактирные шулера умеют играть фальшивыми костями. Завтра ростки молодой травы Сухого Лога обильно напитаются горячей южной кровью! Князь еще раз сплюнул и вошел внутрь.
   Тойма что-то негромко бубнил себе под нос, тыкая пальцем в расстеленную на столе карту. Кажется, кроме Таралена, никто не вслушивался в его бормотание. Перевет с Кумбаленом тихо переговаривались, Настоятели Храмов раскачивались в углу на молитвенных ковриках. При взгляде на них в Дзергаше поднялось обычное раздражение. Он понимал, что верному сыну Храма негоже испытывать такие чувства к своим духовным наставникам, но уж больно надоедает их показушное благочестие...
   Тойма замолк и повернулся в Дзергашу. Перевет с Кумбаленом тоже взглянули на вошедшего, только Тарален продолжал сосредоточенно разглядывать карту. Что он там не видел за последние два дня? Дзергаш недовольно поморщился и уселся на кривой трехногий табурет без спинки, облокотившись о столешницу.
   - Ну, что? - угрюмо спросил Тойма.
   - Заносит потихоньку, - сообщил князь Типека. - Как бы завтра обложной дождь не зарядил.
   - Хорошо бы, - вздохнул Кумбален. Дзергаш взглянул на выскочку-воеводу с неприязнью. - Дикарские кони в грязюке завязнут, не разгонятся как следует.