Лоуэлл Элизабет. Неукрощенная

   Саймон молчал, думая о том, что произошло между его братом и Мэг, когда он оставил их одних в лесу. Но он ни о чем не спрашивал. Он знал, что не стоит вмешиваться, когда Доминик обдумывает план взятия крепости.
   Или женщины.
   – К тому времени, как ее ежемесячное истечение закончится, – сказал Доминик, – я буду знать ее гораздо лучше. Но не так, как муж познает свою жену. Это совсем другое знание.
   – Ты известил ее, что она будет заперта в своем собственном замке? – спокойно спросил Саймон.
   – Да.
   – И что она ответила?
   Доминик прищурился.
   – Ничего. Она не разговаривает со мной с тех пор, как сообщила, что я умру, не имея сыновей.
   – Боже праведный, – испуганно прошептал Саймон.
   Прежде чем Доминик заговорил снова, вернулся слуга. За ним шла Старая Гвин. Слуга с поклоном поставил на стол поднос. Саймон подошел к столу и набросился на еду. Доминик жестом пригласил старую женщину поближе к огню.
   – Ты ужинала? – осведомился он любезно.
   – Да, лорд, спасибо.
   Доминик замолчал, обдумывая, как лучше начать разговор о родовом проклятии Глендруидов, о покойном Джоне и его детях и еще о том, что было правдой, а что – пустыми предрассудками. В конце концов он пожал плечами и последовал примеру жителей Блэкторна. Джон и Мэг обычно говорили прямо. Доминик решил поступить так же.
   – Расскажи мне о женах рода Глендруидов, – просто попросил Доминик.
   – Они только женщины.
   За спиной Доминика Саймон то ли смеялся, то ли божился, то ли и то и другое одновременно.
   – Да, – произнес Доминик спокойно. – Это я заметил. Это так же бесспорно, как то, что я мужчина.
   Блеклые глаза Старой Гвин смеялись.
   – А разве нужно что-нибудь еще говорить, лорд?
   – Многое, – отрезал Доминик. – Объясни мне, чем жены из рода Глендруидов отличаются от других женщин.
   – У них глаза необычного зеленого цвета.
   – Так, продолжай, – велел Доминик.
   – Они умеют обращаться с растениями и со всеми живыми существами.
   Он ждал.
   И Старая Гвин ждала.
   – Господи! – умоляюще воскликнул Доминик. – Что ты тянешь кота за хвост? Говори!
   – Дело пойдет быстрее, если вы объясните мне, что именно вы хотите знать, – сказала Старая Гвин безмятежно. – Здесь уютно, а мои старые кости так любят тепло. Я ведь могу начать с самого рождения леди Маргарет и рассказывать обо всей ее жизни вплоть до сегодняшнего дня.
   Доминик сжал кулаки и стал изучать противницу. Она тоже разглядывала его, не столь воинственно, но презрения в ее глазах было не меньше.
   – Я слышал, женщины из рода Глендруидов упрямы, – начал Доминик немного погодя.
   – Да.
   – Бесстрашны.
   Старая Гвин наклонила голову, словно размышляя.
   – Мы не робки, – произнесла она мгновение спустя. Потом помолчала немного и добавила:
   – Это не одно и то же, лорд.
   – Да, – согласился Доминик, пораженный проницательностью старой женщины. – Люди называют это отвагой.
   Он снова взял колокольчики и начал перебирать их, обдумывая, как вести расспросы дальше. Их нежный звон привлек внимание Старой Гвин. Она с интересом разглядывала диковинную цепочку.
   – Если бы цветы могли петь, – проговорила она с довольным видом, – у них были бы точно такие же голоса.
   Доминик взглянул на нее.
   – Ты удивляешь меня, старуха.
   – Думаю, трудно удивить чем-нибудь человека, который сосредоточен только на одной-единственной вещи и не обращает внимания ни на что другое.
   – Может, ты объяснишь на чем? – спросил Доминик сухо.
   Старая Гвин кивнула.
   – Так чем же я озабочен?
   – Династией.
   – Не более, чем любой другой мужчина.
   – Нет, – возразила она. – Другие мужчины хотят многого. Одни – постепенно, большинство – немедленно.
   – И поэтому не получают ничего.
   Теперь была очередь Старой Гвин удивляться.
   – Да, – согласилась она. – Это так. Но вы не похожи на других мужчин. Вы грезите об одном, и только об одном. О сыне.
   Доминик прищурился, и в его глазах сверкнула ярость – это была слишком больная тема.
   – В любом случае, – промолвил он вкрадчиво, – сейчас я обременен бесплодной женой.
   – Это не так!
   В голосе старухи не было и тени сомнения.
   – Тогда почему же Мэг уверена, что я умру, не оставив сыновей? – требовательно произнес Доминик.
   Старая Гвин удивленно отступила и, прищурившись, уставилась на высокого воина, стоящего перед ней. Она вдруг поняла, какая буря свирепствует у него в душе втайне от всех.
   – Это она вам сказала? – осторожно спросила Гвин.
   – Да.
   – Именно это? Слово в слово, лорд? Я должна быть уверена.
   Сначала Доминик хотел выгнать нахальную старуху вон. Но было что-то в ее глазах, что заставило его сдаться, – что-то колдовское.
   – Она сказала: «Для того чтобы родился сын Глендруидов, нужна любовь. А в тебе нет любви, Доминик Ле Сабр».
   Из груди Старой Гвин вырвался вздох, слившись с гудением огня в очаге. Она начала тереть глаза, словно утомившись. Потом посмотрела на человека, сжигаемого единственным желанием.
   – Это не значит, что Мэг бесплодна, лорд Доминик. Это означает, что сына Глендруидов нельзя зачать, если между мужчиной и женщиной нет любви. Одной плотской близости мало.
   – Как такое может быть, старуха?
   – Я не знаю, – ответила она. – Я знаю только, что так обстоит дело с той поры, когда был утерян Волк Глендруидов.
   – И давно это было?
   – Давным-давно, лорд. Так давно, что на земле еще жили древние боги.
   – Только не надо сказок, – произнес Доминик голосом, полным сарказма. – Неужели ты хочешь, чтобы я поверил, что за такое долгое время ни один мужчина не сумел убедить женщину из рода Глендруидов, что любит ее?
   Старая Гвин хмыкнула:
   – Не имеет значения, что он наплетет, чтобы заполучить ее в свою постель. Во-первых, он врет. Во-вторых, проклятие лежит на женщине, а не на мужчине. Многие женщины хотели зачать сына, чтобы принести мир на свою землю. Но ни одна из них не могла полюбить так, чтобы родился сын.
   Доминик прищурился. Когда он узнал о ловушках и укреплениях города, который необходимо взять, у него опустились руки.
   – Значит, то, что сказал Джон, правда, – пробормотал он. – Колдунья холодна, как склеп. Она не чувствует страсти.
   Старая Гвин странно улыбнулась:
   – Вы больше верите Джону или нетронутому девичьему телу, которое отзывается на ваш зов, как сокол на зов хозяина.
   От напоминания, что он действительно вызывает желание у Мэг, в его теле возникло было напряжение, но быстро исчезло при мысли о родовом проклятии, сыновьях, которых не будет, и прочих сложностях.
   – Но почему они не могли полюбить? Они не способны к этому?
   – Некоторые да. Способность любить редка среди людей. Особенно в нашем роду. Но Мэг не такая. Спросите любого из жителей замка.
   – А что же те женщины, которые могли любить? – настаивал Доминик. – Или они были замужем за скотами, недостойными их?
   – Скотами? Нет. Они были замужем за обыкновенными людьми, лорд, просто людьми.
   – Ты говоришь загадками, – нетерпеливо сказал он.
   – Нет. Это вы не хотите понимать. Вы могли бы полюбить женщину, если бы знали, что нужны ей только для того, чтобы получить земли, богатство и наследников?
   – Проклятие, что за чушь…
   – Можете ли вы, – продолжала старуха, не обращая внимания на его слова, – полюбить женщину? Пустить ее в свою тщательно охраняемую душу?
   Доминик недоуменно посмотрел на нее.
   – Разве я похож на идиота? Подчиняться, зависеть от кого-то – это не мужское дело!
   Слезы выступили на глазах Старой Гвин, но она удержала их. Она слишком долго жила на земле, чтобы верить, что слезами можно что-то изменить.
   – Тогда у вас не будет сыновей, и мне ничего не остается, как молиться, чтобы другие поколения все же избавились от проклятия.
   – Я не верю тебе, – зарычал Доминик.
   – Тогда поверьте другому: женщины из рода Глендруидов видят не только широкие плечи и приятные лица. Они видят душу человека. Поэтому любить для них трудно, почти невозможно. Понимать кого-то и все-таки любить, несмотря на это, могут только ангелы. Людям такого не дано.
   Лицо Доминика окаменело, отражая холод, проникавший в его душу по мере того, как уверенность и печаль старой женщины темной волной окутывали его. Неожиданно он ударил кулаком по столу. Цепочки подпрыгнули и зазвенели, будто закричали, резко и недовольно. И наступила тишина.
   Никто не шевельнулся и не проронил ни слова.
   Саймон смотрел то на Старую Гвин, то на своего брата.
   Доминик сидел, прищурившись, с видом человека, погруженного в раздумья.
   Саймон облегченно вздохнул. Если его брат решил справиться с чем-то, будь то крепость, город или женщина, он справится с ними силой или хитростью.
   Или использует предательство, если будет необходимо.
   После долгого молчания Доминик обратился к Старой Гвин. Его глаза смотрели холодно и твердо. И когда он заговорил, в его голосе тоже слышался лед.
   – Благодарю тебя. Твои слова кое-что объяснили мне.
   Он отпускал ее, и она поняла это. Старуха кивнула и незаметно исчезла.
   Доминик повернулся к брату и резко спросил:
   – Ты веришь старой колдунье?
   – Я чувствую, что она сама верит тому, что говорит.
   – Да, – произнес Доминик горько. – Я участвовал в войне за Гроб Господень и знаю, что такая вера творит чудеса.
   И он снова ударил кулаком по столу, заставив колокольчики протестующе зарыдать; только они рискнули пойти против воли человека, который окружил себя ледяной стеной.
   – Что ты будешь делать? – поинтересовался Саймон немного погодя. – Объявишь брак недействительным из-за того, что она бесплодная?
   – Нет, – ответил он, – никогда.
   Убежденность, с которой он говорил, удивила обоих.
   – Мы удержим крепость, даже если будут сопротивляться и таны, и вассалы, – сказал Саймон. – Если люди откажутся работать в поле для тебя, у нашего отца больше крестьян, чем требуется в его владениях. Крепостные будут рады прибыть сюда, если каждому пообещать свой огород и свинью.
   – Да.
   Больше Доминик ничего не сказал. Слова Саймона были верными, но почему-то не устраивали Доминика. Он вдруг понял почему. Крестьяне и замок никак не разрешали его проблем с Мэг. А колдунья Глендруидов, которая была его женой, была и его главной заботой.
   Нахмурившись, Доминик посмотрел на изящные золотые колокольчики и ударил по ним пальцем.
   "Если бы цветы могли петь…
   Если бы она могла полюбить…"
   – Да! – воскликнул Доминик. – Вот оно!
   – Что?
   – Решение, брат мой, очень просто. Я должен научить колдунью любить меня!

Глава 14

   Доминик и Саймон шли через зал к лестнице, ведущей к одной из угловых башен замка. Нежный звон колокольчиков, которые Доминик захватил с собой, терялся за шумом и голосами слуг, скребущих деревянный пол.
   По мере того как половицы отчищались, другие слуги с ушатами воды, жидкого мыла и грубыми щетками в руках брались за работу. Кучи грязных ветвей громоздились вдоль стены, ожидая, когда их бросят в печь. Огонь в огромном камине пылал с такой силой, словно предвкушал богатое угощение.
   Увидев Доминика, управляющий заметался, подгоняя людей, чтобы они работали усерднее и быстрее.
   – По крайней мере хоть управляющий знает, кто его новый хозяин, – пробормотал Доминик.
   – Все знают, кто их новый хозяин. Только некоторые никак не могут с этим смириться.
   – Я бы не советовал им привыкать ко мне слишком долго, – ответил Доминик, когда они начали подниматься по лестнице с высокими ступенями. – Иногда у меня не хватает терпения. И лени я особенно не люблю.
   Смех Саймона эхом отразился в гулком каменном колодце башни.
   – Твои рыцари это хорошо знают, Доминик. И не думаю, что твоей жене понадобится много времени, чтобы понять это.
   – К леди Маргарет это не относится. Ее дыхание и тело благоуханны, как сама весна. В ее комнатах царит чистота. Это Джон, а не она, виноват в том, что замок находится в таком состоянии.
   Пока братья поднимались, Доминик размышлял о достоинствах и недостатках замка. Взять, к примеру, эту лестницу. Она правосторонняя, и поэтому ее легче защищать, чем атаковать. Ведь большинство рыцарей держат меч в правой руке, и оружие нападающих постоянно ударялось бы о стену. А те, кто обороняет башню, могут размахнуться во всю силу руки, не встречая никакой помехи – ведь у них с правого бока только перила.
   Доминик преодолел последние три ступени одним прыжком и устремился по коридору, ведущему к покоям жены. Сначала шли две комнаты ее служанок. Одну из них занимала Эдит, а другую он отдал Мари.
   Но мысль зайти к кому-нибудь из них не приходила Доминику в голову. Эдит казалась ему жадной кокеткой, у которой не было ничего светлого в душе. И Мари ему тоже не хотелось видеть. Она сердилась на него за то, что золото и украшения не перепадали ей с тех пор, как они вернулись из Иерусалима.
   К своему удивлению, Доминик понял, что симпатия, которую испытывала к нему Мэг, не определялась содержимым его сундуков; ее даже не интересовало, что в них. Казалось, что ей совсем ничего не нужно.
   Кроме ее проклятых растений.
   Ему все еще не верилось, что она пешком прошла через болото, рискуя вызвать недовольство мужа, чтобы набрать каких-то черенков и листочков. Но другого объяснения тому, что произошло, он не находил.
   Доминику хотелось знать, не станет ли Мэг после нескольких часов молчания более разговорчивой. Еще ему было интересно, не расположит ли ее к нему блеск золотой цепочки у него в руках, несмотря на то что он не поддался ее чарам, как все прочие жители замка, и она сердилась на него за это.
   Дверь в комнату Мэг была заперта. Доминик нетерпеливо постучал.
   – Откройте, леди, – сказал он. – Это ваш муж.
   Из-за двери не доносилось ни звука.
   Доминик постучал сильнее.
   – Леди Маргарет, откройте!
   Ни слова в ответ.
   Дверь задрожала под его кулаком.
   – Открой же, или я снесу дверь с петель!
   Дверь со скрипом отворилась.
   – Жена, мы должны договориться по поводу некоторых правил, соблюдения которых я требую…
   Доминик замолчал, так как понял, что дверь открылась от удара, а не оттого, что ее отперли изнутри. Он ворвался в комнату.
   Она была пуста.
   – Проклятие, – прорычал он, швкрнув цепочку на кровать Мэг. – Колдуньи здесь нет!
   Доминик заглянул за занавеску, туда, где была когда-то детская. Теперь это была просто маленькая уютная комната, где Мэг часто проводила время, сидя у окна, вышивая и слушая голоса слуг внизу во дворе.
   – Пусто, – произнес Доминик раньше, чем Саймон задал вопрос.
   Они быстро осмотрели остальные покои леди Маргарет и ванную комнату. Тот же результат.
   Как один, братья скатились вниз по лестнице. Человек, поставленный охранять вход, видимо, скучал.
   – Леди Маргарет выходила? – спросил Доминик.
   – Нет, – недоуменно ответил рыцарь. – Вы ведь сказали, что без вас она не должна покидать замок.
   Доминик нахмурился.
   – А ее служанка? – осведомился Саймон. – Может, она выходила из замка?
   – Нет. Только другая прислуга, и я всех тщательно проверил.
   – Не сомневаюсь, – усмехнулся Доминик.
   Оба они знали, что рыцари еще не опомнились от гнева Доминика за то, что охрана не смогла утром отличить леди Маргарет от простой служанки.
   – Что теперь? – посмотрел на Доминика Саймон. – Поищем Эдит?
   Доминик недовольно сморщился. Хоть ему и не нравилась вдовица с алчным взглядом, он понимал, что никто в замке не мог лучше нее знать, где Мэг.
   – Где будем искать сначала? – произнес Доминик с несчастным видом. – На стенах или в гарнизоне?
   – Сегодня ветрено.
   – Значит, в гарнизоне, – сказал Доминик. – Эдит любит бездельничать, но вряд ли любит мерзнуть.
   – Что же делает девица среди рыцарей? – задал Саймон риторический вопрос. Доминик захохотал.
   В тишине, показавшейся еще более пронзительной после того, как стих смех Доминика, они отправились в покои, отведенные свите. С тех пор как Дункана и его людей выдворили из замка, Эдит большую часть времени проводила на стенах – заигрывала с рыцарями, стоящими в карауле.
   Когда дождь мешал проводить время на открытом воздухе, она торчала в темном зале у колодца, делая вид, что присматривает за слугами, достававшими воду. На самом же деле она просто старалась быть поближе к гарнизону, которому были отданы помещения по соседству.
   Голоса рыцарей и оруженосцев смешивались с монотонным пением слуг, орудовавших большими деревянными черпаками. Среди мужских голосов слышался кокетливый женский смех.
   Первой, кого увидели Доминик и Саймон на третьем этаже, где расположилась свита, была Эдит, стоявшая рядом е Томасом Сильным. Невдалеке они заметили и Мари. Обе женщины, казалось, пытались поймать блуждающий взгляд рыцаря – и его руку.
   – Может, стоит оставить Мари жить так, как она жила до сих пор? Тем более что она сама этого хочет, – сказал Саймон.
   Доминик ответил:
   – Мари придется теперь самой зарабатывать на жизнь. Я определил ее в швеи.
   – А Эдит?
   – Некоторые женщины рождаются, чтобы быть шлюхами.
   Томас услышал шаги раньше, чем женщины. Обернувшись, он увидел лицо хозяина и понял, что ему несдобровать.
   – Сэр Томас, – без преамбул начал Доминик, – оружие покрывается ржавчиной. Если вы не обучаете людей верховой езде и не тренируетесь с мечом, вы должны хотя бы содержать оружие в чистоте.
   – Да, лорд, – произнес Томас с облегчением, убирая руку с бедра Эдит. – Когда я должен начать?
   – Сейчас же. Составьте список всего, что вам необходимо, и принесите мне завтра утром.
   – Да, лорд.
   Томас запахнул плащ, выдернув полу из рук Мари, подмигнул обеим женщинам и удалился.
   – Мари, – позвал Доминик.
   Темноволосая женщина с большими глазами подошла к нему и спросила с надеждой:
   – Да, лорд? Вам наконец что-то понадобилось от вашей верной Мари?
   – Ты довольно искусна в шитье. Позаботься о гардеробе моей жены. Возьми те шелка, что я привез из Иерусалима. А также одежду из Нормандии и Лондона. Если понадобится что-нибудь еще, обратись к управляющему или прямо ко мне.
   Мари поджала губы, но промолвила только:
   – Да, лорд.
   – Тебе не придется много работать, – утешила ее Эдит. – Леди Маргарет не интересует ничего, кроме сада и трав.
   – Мари, – вновь позвал Доминик.
   Он не повысил голоса, но она обернулась, объятая холодом.
   – Постарайся, и я награжу тебя. Я подарю тебе кусок шелка.
   Мари нежно улыбнулась:
   – Нет прекраснее шелка, чем губы моего лорда, ласкающие мое тело.
   Он засмеялся.
   – Ступай, женщина.
   Взгляд, который Мари бросила на Доминика, был полон воспоминаний. Она наклонилась к нему и проговорила тихо, но так, чтобы и другие могли слышать:
   – Когда устанешь от своей жены-садовницы, приходи ко мне. Мое тело пахнет страстью, а не землей. А если тебе не нравится мой запах, искупай меня в своем.
   – Иди, – сказал Доминик, но в его голосе не было злости.
   С легкой улыбкой он смотрел, как Мари выходит из комнаты. Дорогая шерсть туники облегали ее тело, подчеркивая женственные формы. На ходу она кокетливо покачивала бедрами, несомненно, приглашая за собой.
   – Что касается тебя, – обратился Доминик к Эдит, – скажи, где твоя госпожа?
   – Не знаю, лорд, – ответила Эдит беззаботно. – Вы опять ее потеряли?
   Саймона передернуло от глупости этой женщины. То, что Доминик заботился о своих людях и входил в их дела, вовсе не означало, что с ним можно вести себя так нахально.
   – У тебя есть родственники? – спросил Доминик вежливо.
   – В замке Блэкторн?
   – Да.
   Эдит покачала головой.
   – Ты чувствуешь призвание к церкви?
   – Нет, – удивленно произнесла она.
   – Тогда, я думаю, мне придется продолжать платить за твое содержание из христианского милосердия. Впредь ты будешь присматривать за кладовой и кухней.
   Эдит была потрясена.
   – Это приказ Мэг?
   – Откуда мне знать, – промолвил Доминик вкрадчиво. – Я ведь все время теряю ее, как ты только что мне любезно напомнила. Но с некоторых пор не имеет значения, что приказывала или не приказывала моя жена. Замок принадлежит мне, и я распоряжаюсь здесь по своему усмотрению.
   Щеки Эдит побелели, словно мел. На глазах выступили слезы.
   – Я забылась, лорд. Простите меня. За последние несколько дней так все перепуталось, – просила она лихорадочно. – Смерть лорда Джона, и свадьба, и изгнание сэра Дункана, и норманны беспрепятственно ходят там, где…
   Эдит смолкла, вдруг поняв, что говорит что-то не то.
   – Тебе трудно подчиниться норманнскому хозяину, – сказал Доминик спокойно, – потому что твоего отца убили норманны.
   – Да, лорд, – прошептала она. – Моего брата и мужа – тоже.
   Эдит вертела в пальцах золотую брошь, подаренную Домиником.
   – Но эта война окончена, – продолжал Доминик решительно. – Если ты хочешь продолжать борьбу, тебе придется уйти в другой замок.
   С жалобным криком Эдит упала на колени и схватила его за руку.
   – Нет, я прошу вас. Разрешите мне остаться хотя бы до… – ее голос сорвался.
   – До чего? – потребовал Доминик.
   – У меня нет другого дома. И я не хочу другого дома. Пожалуйста, лорд. Позвольте мне остаться… Я докажу свою преданность, отслужу, как прикажете.
   Сначала Доминик хотел отнять руку, которую Эдит покрывала поцелуями, скорее страстными, чем умоляющими. Однако он не сделал этого, поскольку знал, что нельзя поддаваться первому порыву, основанному на эмоциях.
   – Как прикажу? Любым способом?
   – Да, – ответила она, не глядя на него.
   – Встань. Скажи, где чаще всего бывает моя жена.
   Эдит продолжала стоять на коленях, прижимая к своей груди руку Доминика.
   – В саду, – начала она, – в птичьих клетках…
   – Внутри замка, – перебил ее Доминик, освобождая руку и отступая на безопасное расстояние.
   – Комната, где хранятся травы, часовня или ванная, – сказала Эдит. Потом добавила:
   – Дункан и она особенно любили ванную комнату. Это такое укромное место, а мыло госпожи такое душистое…
   По лицу Доминика Эдит поняла, что не внушает теплых чувств новому хозяину.
   – Простите, лорд, – поспешно оборвала она себя. – Между ними все было совершенно невинно, я уверена.
   – Иди в часовню, – сквозь зубы приказал Доминик Саймону. – Эдит возьми с собой.
   Прежде чем кто-нибудь из них успел возразить, Доминик покинул гарнизон. На лестнице, ведущей в комнату для трав, было темно и холодно, так как она была вырублена прямо в скале, примыкавшей к замку. Доминик снял со стены факел и зажег от свечи, которая всегда горела у входа в нижние ярусы. Факел занялся и осветил помещение тусклым оранжевым светом, сделан он был весьма небрежно.
   Сырой воздух был наполнен ароматами трав и съестных припасов. Доминик быстро шел по коридору, пытаясь подавить гнев, охвативший его при мысли о чувственных играх, которыми Мэг и Дункан могли заниматься в ванной. Он твердил себе, что все, что было до того, как она стала его женой, не имеет значения.
   Он не верил этому.
   Внезапная догадка заставила Доминика остановиться. Мэг была помолвлена с Дунканом. Король запретил этот брак. Король отвергал всех женихов, которых предлагал Джон. Вполне естественно, что Мэг захотела другим способом взять то, в чем по закону ей было отказано. Доминик не был святошей и не мог винить свою жену за то, что она пошла навстречу зову своего естества. Но мысль о том, что Мэг сейчас лежит на коленях Дункана и он беспрепятственно ласкает нагое тело, доводила Доминика до бешенства.
   Чтобы взять себя в руки, он стал разглядывать комнаты, мимо которых проходил. Они содержались в большой чистоте, и было видно, что в таком состоянии были и до его распоряжения.
   «Ручаюсь, это работа Мэг, – заметил про себя Доминик. – Она чистоплотна, как кошка. И так же независима, к сожалению. Она не станет делать ничего, что высказано в тоне приказа».
   Доминик, нагнувшись, вошел в низкую дверь комнаты для растений. Прежде чем он успел поднять голову, он услышал голос Мэг. Она толкла что-то пестиком в ступке на огромном камне, который служил столом.
   – Кто там? – не оборачиваясь, спросила Мэг. – Оставьте факел снаружи. От него столько копоти. Сколько раз напоминать?
   – Наверное, столько же, сколько раз мне придется просить вас не покидать вашей комнаты, – ответил Доминик.
   Мэг обернулась. Ее глаза были широко распахнуты от удивления. Кожа в полутьме казалась золотой, как цепочка, которую Доминик в негодовании швырнул на кровать в комнате наверху.
   – Вы! – воскликнула она. – Что вы здесь делаете? Это мое место!
   – Нет. Замок со всем, что в нем находится, теперь мой, – проговорил Доминик жестко. – И ты тоже. Это тебе следует хорошенько запомнить.
   Мэг так резко отвернулась к столу, что платье колоколом взвилось вокруг нее. Она бросила взгляд на резервуар с водой и продолжала работу с прежней скоростью.
   – Я говорю с тобой, – сказал Доминик, с трудом сдерживаясь.
   – Я слушаю вас.
   – Ты слышала, что я просил тебя не выходить из комнат в мое отсутствие?
   Тишина.
   – Отвечай! – взорвался Доминик.
   – Да, я слышала.
   – Тогда почему же ты здесь?