Страница:
– Это единственный путь к спасению, – заявил Чарли и осторожно перенес женщину через подоконник.
Барнаби принял ее и передал стоявшему внизу Кеннету.
– Немедленно выбирайтесь оттуда! – крикнул Барнаби Чарли.
Последнее слово потонуло в страшном треске и реве огня. Часть потолка в детской рухнула, и в помещение ворвалось пламя. Чарли думал, что опасность грозила снизу, но оказалось, что пожар уже вовсю бушевал вверху, на крыше.
Барнаби моментально спрыгнул с конька портика на землю, освобождая место для Чарли. Чарли бросился в окно и по-кошачьи мягко и пружинисто приземлился на крышу арки, а потом соскочил вниз. Не устояв на ногах, он кубарем покатился по земле, надрывно кашляя от едкого дыма.
Люди, стоявшие у портика, уже разбежались в разные стороны, видя, что им угрожает смертельная опасность. Чарли ловил ртом воздух, ему было трудно дышать. Его легкие были обожжены глаза слезились от дыма и болели. Лежа на земле, он пытался хоть что-то разглядеть. Резь в глазах не проходила, но ему все же удалось оглядеться вокруг. То, что Чарли увидел, показалось ему настоящим адом.
В это время горящая крыша начала крениться, грозя упасть и проронить его под собой.
– Пойдемте! Скорее! – услышал он рядом с собой чей-то пронзительный голос и почувствовал, как его кто-то трясет за плечо. – Вставайте же! Здесь опасно!
Чарли увидел Сару, это она кричала, наклонившись над ним. Но все происходящее казалось Чарли дурным сном. У него не было сил пошевелиться. Тем не менее ему удалось с помощью жены встать на ноги. Они отошли на несколько шагов и услышали за собой страшный грохот. Сара обернулась и громко закричала.
Почуяв опасность, Чарли инстинктивно схватил Сару за руку и потащил за собой подальше от горящего здания. Что-то ударило им в спину, и они оба упали. Чарли почувствовал адскую боль. Его придавило чем-то тяжелым. Сара, вскочив на ноги, начала кричать, но Чарли не разобрал слов. Скинув плащ, Сара обмотала ими кисти рук и стала стаскивать с мужа горящие обломки крыши.
Когда ей это удалось, Чарли сделал глубокий вдох и закашлялся. У него закружилась голова, он чувствовал сильную слабость. Одежда Чарли дымилась. Похлопав мужа по спине и плечам обмотанными плащом ладонями, Сара подхватила его под одну руку, а подоспевший к ним. Барнаби – под другую.
– Пойдемте, Моруэллан, соберитесь с силами, – сказал Барнаби.
Опираясь на плечи Сары и Барнаби, Чарли двинулся, едва переставляя ноги, туда, где стояли люди, лица которых озаряли отблески пламени.
Толпа расступилась, пропуская их. Достигнув ровного места, Барнаби усадил друга на землю. Уткнувшись лбом в поджатые колени, Чарли попытался восстановить дыхание.
Сара сидела около него. Чарли чувствовал это, даже не видя ее. Ее прохладная ладонь коснулась его щеки. Взявшись за руки, они долго смотрели, как горит сиротский приют.
Постепенно Чарли пришел в себя и начал строить планы на будущее. Ущерб, нанесенный пожаром, необходимо было ликвидировать в кратчайшие сроки. Сиротский приют должен был продолжить свою работу.
Но прежде всего надо было позаботиться о детях, оставшихся без крыши над головой. Медленно поднявшись на ноги, Чарли помог встать жене. Бледное лицо Сары было перепачкано сажей.
– Мы восстановим здание приюта, – сказал Чарли. Слабая улыбка тронула губы Сары.
– И оно станет лучше, чем прежде, – промолвила она. – Никакой соломенной крыши!
– Вы правы. Никакой соломы!
– Мы не потеряли ничего такого, чего нельзя было бы восстановить или безболезненно заменить. Но вот дети… Они потеряли все, что имели.
Чарли на минуту задумался.
– Мы не можем вернуть им их детские реликвии и любимые вещи, – наконец снова заговорил он, – но мы можем дать им новые, более радостные воспоминания.
Сара, Кейти и другие работники приюта обсудили, что им делать дальше.
– Воспитанников старшего возраста мы разместим в Касли, – сказала Сара. – Мистер Кинстер и леди Алатея не станут возражать, я в этом уверена. С этой группой ребят останутся Джозеф и Лили. Они продолжат учебные занятия с ними. Мы должны по возможности и в этих чрезвычайных условиях придерживаться обычного распорядка дня.
Детей, младшего возраста Сара решила отправить в имение своих родителей, надеясь, что ее мать, сестры и Твиттерс по могут Джинни и Джиму присмотреть за ними.
– Младенцев вместе с Куинс, Кейти и Кеннетом мы возьмем к себе в Моруэллан-Парк, – продолжала Сара. – Там мы обсудим план возрождения приюта.
Собрав мужчин покрепче, Чарли и Барнаби обследовали всю территорию, чтобы убедиться в том, что вокруг не осталось очагов возгорания и ветру не удастся раздуть новый пожар. Огонь пощадил конюшню; сарай и другие надворные постройки Квилли-Фарма. На пепелище возвышались почерневшие каменные стены центральной части здания.
– Обрушившиеся деревянные конструкции будут тлеть еще несколько дней, – заметил Барнаби.
Чарли согласился с ним. Окинув взглядом мужчин, он поблагодарил их за помощь.
– Благодарю, вы можете разъезжаться по домам. Мы сделали все, что было в наших силах.
Медленно бредя по двору, Чарли вдруг нахмурился, как будто что-то вспомнив.
– А где Синклер? – спросил он Барнаби. – Вы его видели?
– Он, должно быть, уже уехал, – ответил Барнаби. – Синклер тушил пожар рядом со мной. А потом, когда занялась огнем центральная часть здания, он долго стоял в оцепенении. Синклер был в неописуемом ужасе от всего происходящего, я видел это по выражению его лица. Мне даже показалось, что у этого человека больное сердце и сейчас у него начнется приступ. Когда мы занялись эвакуацией детей, Синклер сказал, что ему надо ехать, чтобы принять кое-какие меры. Честно говоря, я не понял, что он имел в виду. Мне кажется, ему надо было просто успокоиться и прийти в себя. – Барнаби внимательно посмотрел, на Чарли: – А вы знаете о том, что ваш сюртук на спине насквозь прожжен огнем?
Чарли передернул плечами и почувствовал ноющую боль в спине. Он вспомнил, как ему на спину упала горящая балка и Сара тушила на нем вспыхнувшую одежду.
– Ничего страшного, – пожав плечами, заявил он. – Главное, что я жив.
Они подошли к Саре и Габриэлю, которые только что отправили последнюю телегу с людьми.
– Мы сделали все, что могли, – сказал Чарли, – теперь можем ехать домой.
Сара, вздохнув, кивнула. Они направились к забору, у которого были привязаны четыре верховые лошади. Габриэль и Барнаби последовали за ними.
– Вам известно, как произошел пожар? – спросил Габриэль.
Барнаби кивнул.
– Дети, а также Джозеф Тиллер видели, как все началось, – с мрачным выражением лица произнесен. – Кто-то пустил в соломенную крышу горящие стрелы. Кроме того, в трещины – под карнизами были напиханы пропитанные нефтью тряпки. Злоумышленник действовал наверняка, ведь сырая солома могла и не загореться. Крыша северного крыла так и не занялась огнем. Если бы не эти тряпки, мы могли бы спасти приют.
– Но когда этот негодяй успел запихать тряпки под карниз? – удивился Чарли. – Персонал днем и ночью охранял здание приюта.
Барнаби пожал плечами.
– Должно быть, преступник сделал это сегодня утром, – предположила Сара, – когда персонал и дети отправились в церковь на службу. Они отсутствовали полтора-два часа. В приюте оставалась только Куинс, но она возилась с младенцами в детской. Окна мансарды, в которой расположена эта комната, выходят во внешний двор перед домом. Если преступник подходил с заднего двора, Куинс не могла его заметить.
Чарли помог Саре подняться в седло и вскочил на своего Шторма. Прежде чем тронуться в путь, все четверо бросили прощальный взгляд на пепелище. Руины приюта еще дымились, здесь и там вспыхивали искры и вздымались красные языки догоравшего огня.
– Кто бы ни был этот подлец, мы должны остановить его, – процедил сквозь зубы Габриэль.
Малькольм хотел того же самого. Он находился в ужасном состоянии. Добравшись до своей усадьбы Малькольм почувствовал себя совершенно разбитым. Его мучили угрызения совести. Он знал, что вина за все произошедшее лежит на нем.
Его сердце сжималось от боли. Он должен был во что бы то ни стало положить конец этим бесчинствам!
Сев за стол, он стал обдумывать план действий. Как всегда, сосредоточенный, хладнокровный и расчетливый, он не сомневался в том, что сможет обуздать своего неуемного подручного, и это придавало ему силы.
В комнате, освещенной лишь огнем, полыхавшим в камине, царил полумрак. Малькольм напряженно ждал прихода Дженнингса. И вот наконец снаружи, у выходивших в сад двустворчатых застекленных дверей, послышался шорох. Встав, Малькольм впустил своего подручного в библиотеку и указал ему на стул, стоявший перед письменным столом. Закрыв дверь, Малькольм повернул ключ в замке, вынул его из скважины и спрятал в карман.
Усевшись на стул, Дженнингс вытянул вперед длинные ноги и сложил руки на животе. На его лице играла самодовольная улыбка.
Малькольм, обойдя письменный стол, уселся на свое место.
– Я получил вашу записку, – сказал Дженнингс. – Вы, наверное, уже знаете, что произошло сегодня ночью с приютом? Я уверен, что теперь графиня согласится продать Квилли-Фарм. Ей понадобятся деньги для строительства нового приюта.
Малькольм почувствовал, как в нем закипает ярость. Однако Дженнингс не замечал, в каком состоянии находится его собеседник. Лицо хозяина дома скрывалось в полумраке.
Малькольм внимательно вгляделся в своего подручного, освещенного отблесками пламени. За последнее время Дженнингс сильно изменился. Когда Малькольм познакомился с ним и стал пользоваться его услугами. Дженнингсу было всего семнадцать лет. С тех пор он стал более грузным, а на его круглом невыразительном лице появились морщины. Малькольма в свое время привлекли в этом человеке ровный характер и прямота, к тому же он был не глуп. Эти качества и сейчас были присущи Дженнингсу.
Но Малькольм никогда прежде не задумывался о том, что у его подручного напрочь отсутствует совесть. Осторожность и инстинкт самосохранения не могли заменить ее.
– Ты поджег приют, – промолвил Малькольм, стараясь скрыть душившую его ярость. – А если бы кто-нибудь из детей погиб в огне? Ты подумал об этом?
Дженнингс пожал плечами.
– Да, я рисковал, но это был оправданный риск. У них было время, чтобы спастись от огня. Кроме того, в прошлом нас не пугала и не останавливала гибель людей.
Малькольм сжал кулаки, но его голос по-прежнему был ровным и спокойным.
– Верно. Я никогда прежде не спрашивал, сколько смертей на нашей совести.
Дженнингс поднял глаза к потолку, считая в уме.
– Я никогда не вел таких подсчетов, но мне кажется, по нашей вине погибло уже человек десять.
– Понятно. – Ярость Малькольма нарастала. Она была направлена не только на Дженнингса. Малькольм в первую очередь ненавидел самого себя. Он медленно встал из-за стола и снова заговорил, тщательно подбирая слова: – Дело в том, что я впервые воочию видел результаты твоей деятельности. Прежде я всегда являлся на место до начала трагических событий, осматривал интересующий меня участок земли, а потом, вернувшись в Лондон, поручал тебе во что бы то ни стало приобрести его. Но на этот раз, приехав сюда для того, чтобы осмотреть долину, я влюбился в эти края и поселился здесь. Я познакомился с местными жителями и узнал, как они живут, чем дышат. Впервые в жизни мне показалось, что я нашел то место, которое мог бы назвать своим домом, и решил осесть здесь. Я даже подумывал жениться и завести семью. – Обойдя угол стола, Малькольм встал перед Дженнингсом. Его голос звучал ровно и спокойно, хотя внутри у него клокотала ярость. – Как ты помнишь, в начале нашего сотрудничества я говорил, что тех, кто не желает расставаться со своей землей, надо принуждать к этому, используя в первую очередь такие человеческие пороки, как жадность, суеверность и страх, вплоть до того, чтобы устраивать несчастные случаи, которые выглядели бы как угодно. Но на самом деле я не желал, чтобы по нашей вине погибали люди.
– Это действительно так, – немного растерявшись, пробормотал Дженнингс.
– Если бы я, конечно, был более внимательным и задумывался о последствиях твоих действий, я бы давно понял, к чему они приводят, и ужаснулся бы этому. Но поскольку я не видел трагедий собственными глазами, они были для меня чем-то абстрактным и не трогали моего сердца. – Губы Малькольма изогнулись в сдержанной улыбке. Он в упор смотрел на своего подручного. – Теперь ты понимаешь что когда я стал очевидцем трагедии, произошедшей в приюте, она поразила меня до глубины души?
Малькольм был совсем близко от Дженнингса, и тот хорошо видел, какие эмоции обуревали его.
Дженнингс изменился в лице и беспокойно заерзал на стуле. В его глазах промелькнуло выражение крайнего изумления.
– Но я следовал вашим приказам… Мне казалось, что вы хотите от меня именно этого… – растерянно пробормотал он.
– Допустим. Но у меня не мог не возникнуть один вопрос. Как ты смог пойти на это?
Дженнингс заморгал, не понимая, чего от него добивается Малькольм.
– Там на пожаре были люди, добрые, великодушные, уважаемые в обществе, – резким током, больше не скрывая своего гнева, снова заговорил Малькольм. – Они помогали детям, спасали их, невинных крошек, которые не сделали никому ничего плохого! – Он судорожно вздохнул и продолжал: – Ты даже представить себе не можешь, какие чувства я испытывал, глядя на пожар в сиротском приюте. Я знал, что ты сейчас находишься далеко и не видишь, как я участвую в тушении огня.
Недоумение на лице Дженнингса сменилось страхом. Малькольм не сводил с него горящих ненавистью глаз.
– На пожаре я видел примеры героизма, Дженнингс. Граф Мередит, рискуя своей жизнью, вынес из огня двух несчастных младенцев и их няньку. И тогда я понял, что такое честь и благородство. Мне стал ясен смысл таких слов, как «храбрость» и «отвага». – Сидя на краешке письменного стола, Малькольм продолжал втолковывать Дженнингсу прописные истины, которые самому ему открылись во всей полноте совсем недавно. – Прежде я не верил в любовь, самоотверженную храбрость, благородство. Но сегодня ночью я увидел воочию людей, наделенных этими качествами. Благодаря твоим действиям у меня открылись глаза. Дженнингс напрягся, настороженно глядя на Малькольма.
– Я понял, что ты, выполняя мои распоряжения, доводишь все до крайности, сеешь страх, боль и ужас. Ты приносишь людям несчастья, лишаешь их крова, здоровья, а порой доводишь до гибели. Никогда прежде у меня не было оснований терзаться угрызениями совести. Теперь я чувствую вину за все, что ты натворил. – Малькольм сделал многозначительную паузу. – Но это не снимает с тебя, Дженнингс, ответственности за преступления.
Взявшись за подлокотники, Дженнингс хотел вскочить с места, но хозяин дома опередил его. Схватив со стола медный подсвечник, он ударил Дженнингса в ухо, и тот, застонав, обмяк и потерял сознание.
Достав из ящика письменного стола приготовленную, веревку, Малькольм связал руки и ноги Дженнингса, а затем сунул ему в рот кляп. Задернув шторы на окнах, он зажег лампу и снова сел за стол. Было ли ему жаль Дженнингса, которого он сам втянул в это дело? Нет, такие чувства, как жалость и сострадание, не были ему свойственны. Кроме того, Малькольм не сомневался, что, лишенный совести и чести, Дженнингс, даже если бы не стал сотрудничать с ним, все равно пошел бы по кривой дорожке, которая неизбежно привела, бы его к гибели.
Рядом на столе лежали три письма, они пришли вчера, когда он отсутствовал, занимаясь поисками Дженнингса. Они извещали о том, что власти заинтересовались деятельностью его компаний и ведут следствие.
Три письма, пришедшие от трех поверенных и касавшиеся трех разных компаний… Все они были написаны и отправлены четыре дня назад.
Получив их, Малькольм минут десять сидел, погрузившись в глубокую задумчивость. Он пытался понять, почему его легальные компании заинтересовали властей. Через них он не совершал незаконных сделок. Они не были связаны с деятельностью тех компаний, которые он использовал для продажи земельных участков под строительство железных дорог.
И тут его осенило. Он допустил оплошность, совершил непростительную ошибку, оставив ниточку, связывавшую его легальные компании с теми, через которые он продавал землю. Перечитав письма, Малькольм убедился, что его догадки верны. Один из поверенных писал, что властей заинтересовали выплаты, произведенные им одной из компаний по продаже недвижимости.
Кто-то шел по его следу и успел нащупать его связь с сомнительными сделками.
Малькольм впал в оцепенение. Он долго сидел, уставившись в одну точку. Если его имя всплывет, его репутация честного инвестора будет навеки погублена. А власти могли легко докопаться до истины, отыскав улики, свидетельствовавшие о преступной стороне его деятельности.
И тогда Малькольм решил принять необходимые меры, чтобы спасти себя.
Некоторое время он сосредоточенно писал что-то.
Когда Дженнингс зашевелился, Малькольм отложил перо в сторону, встал, обошел стол и приблизился к своему пленнику. Взяв Дженнингса за плечо, он заставил его подняться на ноги.
– Пойдем! – приказал он.
Ошеломленный Дженнингс попытался, сопротивляться, но Малькольм вытолкал его из библиотеки, протащил по коридору и втолкнул в кухню! Увидев распахнутую настежь деревянную дверь, ведущую в подвал, Дженнингс запаниковал. Он стал упираться, не желая подчиняться воле Малькольма, но тот был выше и сильнее его.
Подтащив Дженнингса к порогу, за которым зияла темнота, Малькольм остановился.
– Если ты перестанешь сопротивляться, я позволю тебе, самому спуститься по лестнице, – заявил он. – В противном случае я просто сброшу тебя в подвал, и ты сломаешь себе шею на каменных ступенях.
Поколебавшись, Дженнингс кивнул и сам двинулся вперед мелкими шагами. Его ноги у лодыжек были опутаны веревкой.
Взяв фонарь одной рукой, Малькольм вцепился другой в плечо своего пленника и стал спускаться вслед за ним по ступенькам, освещая дорогу. Он был совершенно спокоен, зная, что Дженнингс крепко связан и не может оказать серьезного сопротивления.
Когда они спустились в подвал, Малькольм приказал Дженнингсу сесть на табуретку, стоявшую у одного из каменных опорных столбов. Дженнингс, шаркая ногами, приблизился к ней и тяжело опустился. Не успел он опомниться, как Малькольм привязал его веревкой к столбу.
Справившись со своей задачей, хозяин дома направился к каменным ступеням, собираясь покинуть подвал. За его спиной раздалось громкое мычание. Остановившись у подножия лестницы, Малькольм повернулся.
– Ты хочешь знать, почему я так поступил с тобой? – спросил он, подняв фонарь и осветив фигуру своего пленника.
Дженнингс поспешно закивал.
– Потому что во мне нежданно-негаданно проснулась совесть, – сказал Малькольм, и его губы скривились в усмешке. – Ты, конечно же, хочешь знать, что я собираюсь с тобой делать.
Дженнингс снова кивнул.
– Ну что ж, я чувствую, что обязан сказать тебе это, поскольку мы работали вместе почти семнадцать лет. – И Малькольм кратко изложил свой план: – Я не снимаю с себя, ответственности за то, что сделал, но не хочу брать на себя и твою вину. Да, идеи были мои, но ты сам развивал их и воплощал на практике. В течение последних пятнадцати лет я не давал тебе прямых указаний, ты всегда действовал по собственной инициативе. Ты помнишь миссис Эдит Балмэн?
В мутных глазах Дженнингса зажегся огонек.
– Вижу, что помнишь. Это было в самом начале нашей карьеры, когда был еще жив Лоудер, мой опекун. Он потерпел полный крах, и тогда миссис Балмэн любезно дала мне один совет. Она сказала, что мне не следует строить далеко идущие планы. Это не приведет ни к чему хорошему. – Малькольм опустил фонарь. – Завтра за тобой, придут. Я советую тебе чистосердечно во всем раскаяться и просить суд о снисхождении.
Малькольм поднялся на несколько ступенек, но тут за его спиной снова раздалось натужное мычание.
– Ты хочешь знать, что будет со мной? – обернувшись, спросил Малькольм.
Дженнингс закивал. Лицо Малькольма исказила гримаса отвращения.
– К тому времени, когда сюда явятся люди, я буду уже далеко.
Глава 20
Барнаби принял ее и передал стоявшему внизу Кеннету.
– Немедленно выбирайтесь оттуда! – крикнул Барнаби Чарли.
Последнее слово потонуло в страшном треске и реве огня. Часть потолка в детской рухнула, и в помещение ворвалось пламя. Чарли думал, что опасность грозила снизу, но оказалось, что пожар уже вовсю бушевал вверху, на крыше.
Барнаби моментально спрыгнул с конька портика на землю, освобождая место для Чарли. Чарли бросился в окно и по-кошачьи мягко и пружинисто приземлился на крышу арки, а потом соскочил вниз. Не устояв на ногах, он кубарем покатился по земле, надрывно кашляя от едкого дыма.
Люди, стоявшие у портика, уже разбежались в разные стороны, видя, что им угрожает смертельная опасность. Чарли ловил ртом воздух, ему было трудно дышать. Его легкие были обожжены глаза слезились от дыма и болели. Лежа на земле, он пытался хоть что-то разглядеть. Резь в глазах не проходила, но ему все же удалось оглядеться вокруг. То, что Чарли увидел, показалось ему настоящим адом.
В это время горящая крыша начала крениться, грозя упасть и проронить его под собой.
– Пойдемте! Скорее! – услышал он рядом с собой чей-то пронзительный голос и почувствовал, как его кто-то трясет за плечо. – Вставайте же! Здесь опасно!
Чарли увидел Сару, это она кричала, наклонившись над ним. Но все происходящее казалось Чарли дурным сном. У него не было сил пошевелиться. Тем не менее ему удалось с помощью жены встать на ноги. Они отошли на несколько шагов и услышали за собой страшный грохот. Сара обернулась и громко закричала.
Почуяв опасность, Чарли инстинктивно схватил Сару за руку и потащил за собой подальше от горящего здания. Что-то ударило им в спину, и они оба упали. Чарли почувствовал адскую боль. Его придавило чем-то тяжелым. Сара, вскочив на ноги, начала кричать, но Чарли не разобрал слов. Скинув плащ, Сара обмотала ими кисти рук и стала стаскивать с мужа горящие обломки крыши.
Когда ей это удалось, Чарли сделал глубокий вдох и закашлялся. У него закружилась голова, он чувствовал сильную слабость. Одежда Чарли дымилась. Похлопав мужа по спине и плечам обмотанными плащом ладонями, Сара подхватила его под одну руку, а подоспевший к ним. Барнаби – под другую.
– Пойдемте, Моруэллан, соберитесь с силами, – сказал Барнаби.
Опираясь на плечи Сары и Барнаби, Чарли двинулся, едва переставляя ноги, туда, где стояли люди, лица которых озаряли отблески пламени.
Толпа расступилась, пропуская их. Достигнув ровного места, Барнаби усадил друга на землю. Уткнувшись лбом в поджатые колени, Чарли попытался восстановить дыхание.
Сара сидела около него. Чарли чувствовал это, даже не видя ее. Ее прохладная ладонь коснулась его щеки. Взявшись за руки, они долго смотрели, как горит сиротский приют.
Постепенно Чарли пришел в себя и начал строить планы на будущее. Ущерб, нанесенный пожаром, необходимо было ликвидировать в кратчайшие сроки. Сиротский приют должен был продолжить свою работу.
Но прежде всего надо было позаботиться о детях, оставшихся без крыши над головой. Медленно поднявшись на ноги, Чарли помог встать жене. Бледное лицо Сары было перепачкано сажей.
– Мы восстановим здание приюта, – сказал Чарли. Слабая улыбка тронула губы Сары.
– И оно станет лучше, чем прежде, – промолвила она. – Никакой соломенной крыши!
– Вы правы. Никакой соломы!
– Мы не потеряли ничего такого, чего нельзя было бы восстановить или безболезненно заменить. Но вот дети… Они потеряли все, что имели.
Чарли на минуту задумался.
– Мы не можем вернуть им их детские реликвии и любимые вещи, – наконец снова заговорил он, – но мы можем дать им новые, более радостные воспоминания.
Сара, Кейти и другие работники приюта обсудили, что им делать дальше.
– Воспитанников старшего возраста мы разместим в Касли, – сказала Сара. – Мистер Кинстер и леди Алатея не станут возражать, я в этом уверена. С этой группой ребят останутся Джозеф и Лили. Они продолжат учебные занятия с ними. Мы должны по возможности и в этих чрезвычайных условиях придерживаться обычного распорядка дня.
Детей, младшего возраста Сара решила отправить в имение своих родителей, надеясь, что ее мать, сестры и Твиттерс по могут Джинни и Джиму присмотреть за ними.
– Младенцев вместе с Куинс, Кейти и Кеннетом мы возьмем к себе в Моруэллан-Парк, – продолжала Сара. – Там мы обсудим план возрождения приюта.
Собрав мужчин покрепче, Чарли и Барнаби обследовали всю территорию, чтобы убедиться в том, что вокруг не осталось очагов возгорания и ветру не удастся раздуть новый пожар. Огонь пощадил конюшню; сарай и другие надворные постройки Квилли-Фарма. На пепелище возвышались почерневшие каменные стены центральной части здания.
– Обрушившиеся деревянные конструкции будут тлеть еще несколько дней, – заметил Барнаби.
Чарли согласился с ним. Окинув взглядом мужчин, он поблагодарил их за помощь.
– Благодарю, вы можете разъезжаться по домам. Мы сделали все, что было в наших силах.
Медленно бредя по двору, Чарли вдруг нахмурился, как будто что-то вспомнив.
– А где Синклер? – спросил он Барнаби. – Вы его видели?
– Он, должно быть, уже уехал, – ответил Барнаби. – Синклер тушил пожар рядом со мной. А потом, когда занялась огнем центральная часть здания, он долго стоял в оцепенении. Синклер был в неописуемом ужасе от всего происходящего, я видел это по выражению его лица. Мне даже показалось, что у этого человека больное сердце и сейчас у него начнется приступ. Когда мы занялись эвакуацией детей, Синклер сказал, что ему надо ехать, чтобы принять кое-какие меры. Честно говоря, я не понял, что он имел в виду. Мне кажется, ему надо было просто успокоиться и прийти в себя. – Барнаби внимательно посмотрел, на Чарли: – А вы знаете о том, что ваш сюртук на спине насквозь прожжен огнем?
Чарли передернул плечами и почувствовал ноющую боль в спине. Он вспомнил, как ему на спину упала горящая балка и Сара тушила на нем вспыхнувшую одежду.
– Ничего страшного, – пожав плечами, заявил он. – Главное, что я жив.
Они подошли к Саре и Габриэлю, которые только что отправили последнюю телегу с людьми.
– Мы сделали все, что могли, – сказал Чарли, – теперь можем ехать домой.
Сара, вздохнув, кивнула. Они направились к забору, у которого были привязаны четыре верховые лошади. Габриэль и Барнаби последовали за ними.
– Вам известно, как произошел пожар? – спросил Габриэль.
Барнаби кивнул.
– Дети, а также Джозеф Тиллер видели, как все началось, – с мрачным выражением лица произнесен. – Кто-то пустил в соломенную крышу горящие стрелы. Кроме того, в трещины – под карнизами были напиханы пропитанные нефтью тряпки. Злоумышленник действовал наверняка, ведь сырая солома могла и не загореться. Крыша северного крыла так и не занялась огнем. Если бы не эти тряпки, мы могли бы спасти приют.
– Но когда этот негодяй успел запихать тряпки под карниз? – удивился Чарли. – Персонал днем и ночью охранял здание приюта.
Барнаби пожал плечами.
– Должно быть, преступник сделал это сегодня утром, – предположила Сара, – когда персонал и дети отправились в церковь на службу. Они отсутствовали полтора-два часа. В приюте оставалась только Куинс, но она возилась с младенцами в детской. Окна мансарды, в которой расположена эта комната, выходят во внешний двор перед домом. Если преступник подходил с заднего двора, Куинс не могла его заметить.
Чарли помог Саре подняться в седло и вскочил на своего Шторма. Прежде чем тронуться в путь, все четверо бросили прощальный взгляд на пепелище. Руины приюта еще дымились, здесь и там вспыхивали искры и вздымались красные языки догоравшего огня.
– Кто бы ни был этот подлец, мы должны остановить его, – процедил сквозь зубы Габриэль.
Малькольм хотел того же самого. Он находился в ужасном состоянии. Добравшись до своей усадьбы Малькольм почувствовал себя совершенно разбитым. Его мучили угрызения совести. Он знал, что вина за все произошедшее лежит на нем.
Его сердце сжималось от боли. Он должен был во что бы то ни стало положить конец этим бесчинствам!
Сев за стол, он стал обдумывать план действий. Как всегда, сосредоточенный, хладнокровный и расчетливый, он не сомневался в том, что сможет обуздать своего неуемного подручного, и это придавало ему силы.
В комнате, освещенной лишь огнем, полыхавшим в камине, царил полумрак. Малькольм напряженно ждал прихода Дженнингса. И вот наконец снаружи, у выходивших в сад двустворчатых застекленных дверей, послышался шорох. Встав, Малькольм впустил своего подручного в библиотеку и указал ему на стул, стоявший перед письменным столом. Закрыв дверь, Малькольм повернул ключ в замке, вынул его из скважины и спрятал в карман.
Усевшись на стул, Дженнингс вытянул вперед длинные ноги и сложил руки на животе. На его лице играла самодовольная улыбка.
Малькольм, обойдя письменный стол, уселся на свое место.
– Я получил вашу записку, – сказал Дженнингс. – Вы, наверное, уже знаете, что произошло сегодня ночью с приютом? Я уверен, что теперь графиня согласится продать Квилли-Фарм. Ей понадобятся деньги для строительства нового приюта.
Малькольм почувствовал, как в нем закипает ярость. Однако Дженнингс не замечал, в каком состоянии находится его собеседник. Лицо хозяина дома скрывалось в полумраке.
Малькольм внимательно вгляделся в своего подручного, освещенного отблесками пламени. За последнее время Дженнингс сильно изменился. Когда Малькольм познакомился с ним и стал пользоваться его услугами. Дженнингсу было всего семнадцать лет. С тех пор он стал более грузным, а на его круглом невыразительном лице появились морщины. Малькольма в свое время привлекли в этом человеке ровный характер и прямота, к тому же он был не глуп. Эти качества и сейчас были присущи Дженнингсу.
Но Малькольм никогда прежде не задумывался о том, что у его подручного напрочь отсутствует совесть. Осторожность и инстинкт самосохранения не могли заменить ее.
– Ты поджег приют, – промолвил Малькольм, стараясь скрыть душившую его ярость. – А если бы кто-нибудь из детей погиб в огне? Ты подумал об этом?
Дженнингс пожал плечами.
– Да, я рисковал, но это был оправданный риск. У них было время, чтобы спастись от огня. Кроме того, в прошлом нас не пугала и не останавливала гибель людей.
Малькольм сжал кулаки, но его голос по-прежнему был ровным и спокойным.
– Верно. Я никогда прежде не спрашивал, сколько смертей на нашей совести.
Дженнингс поднял глаза к потолку, считая в уме.
– Я никогда не вел таких подсчетов, но мне кажется, по нашей вине погибло уже человек десять.
– Понятно. – Ярость Малькольма нарастала. Она была направлена не только на Дженнингса. Малькольм в первую очередь ненавидел самого себя. Он медленно встал из-за стола и снова заговорил, тщательно подбирая слова: – Дело в том, что я впервые воочию видел результаты твоей деятельности. Прежде я всегда являлся на место до начала трагических событий, осматривал интересующий меня участок земли, а потом, вернувшись в Лондон, поручал тебе во что бы то ни стало приобрести его. Но на этот раз, приехав сюда для того, чтобы осмотреть долину, я влюбился в эти края и поселился здесь. Я познакомился с местными жителями и узнал, как они живут, чем дышат. Впервые в жизни мне показалось, что я нашел то место, которое мог бы назвать своим домом, и решил осесть здесь. Я даже подумывал жениться и завести семью. – Обойдя угол стола, Малькольм встал перед Дженнингсом. Его голос звучал ровно и спокойно, хотя внутри у него клокотала ярость. – Как ты помнишь, в начале нашего сотрудничества я говорил, что тех, кто не желает расставаться со своей землей, надо принуждать к этому, используя в первую очередь такие человеческие пороки, как жадность, суеверность и страх, вплоть до того, чтобы устраивать несчастные случаи, которые выглядели бы как угодно. Но на самом деле я не желал, чтобы по нашей вине погибали люди.
– Это действительно так, – немного растерявшись, пробормотал Дженнингс.
– Если бы я, конечно, был более внимательным и задумывался о последствиях твоих действий, я бы давно понял, к чему они приводят, и ужаснулся бы этому. Но поскольку я не видел трагедий собственными глазами, они были для меня чем-то абстрактным и не трогали моего сердца. – Губы Малькольма изогнулись в сдержанной улыбке. Он в упор смотрел на своего подручного. – Теперь ты понимаешь что когда я стал очевидцем трагедии, произошедшей в приюте, она поразила меня до глубины души?
Малькольм был совсем близко от Дженнингса, и тот хорошо видел, какие эмоции обуревали его.
Дженнингс изменился в лице и беспокойно заерзал на стуле. В его глазах промелькнуло выражение крайнего изумления.
– Но я следовал вашим приказам… Мне казалось, что вы хотите от меня именно этого… – растерянно пробормотал он.
– Допустим. Но у меня не мог не возникнуть один вопрос. Как ты смог пойти на это?
Дженнингс заморгал, не понимая, чего от него добивается Малькольм.
– Там на пожаре были люди, добрые, великодушные, уважаемые в обществе, – резким током, больше не скрывая своего гнева, снова заговорил Малькольм. – Они помогали детям, спасали их, невинных крошек, которые не сделали никому ничего плохого! – Он судорожно вздохнул и продолжал: – Ты даже представить себе не можешь, какие чувства я испытывал, глядя на пожар в сиротском приюте. Я знал, что ты сейчас находишься далеко и не видишь, как я участвую в тушении огня.
Недоумение на лице Дженнингса сменилось страхом. Малькольм не сводил с него горящих ненавистью глаз.
– На пожаре я видел примеры героизма, Дженнингс. Граф Мередит, рискуя своей жизнью, вынес из огня двух несчастных младенцев и их няньку. И тогда я понял, что такое честь и благородство. Мне стал ясен смысл таких слов, как «храбрость» и «отвага». – Сидя на краешке письменного стола, Малькольм продолжал втолковывать Дженнингсу прописные истины, которые самому ему открылись во всей полноте совсем недавно. – Прежде я не верил в любовь, самоотверженную храбрость, благородство. Но сегодня ночью я увидел воочию людей, наделенных этими качествами. Благодаря твоим действиям у меня открылись глаза. Дженнингс напрягся, настороженно глядя на Малькольма.
– Я понял, что ты, выполняя мои распоряжения, доводишь все до крайности, сеешь страх, боль и ужас. Ты приносишь людям несчастья, лишаешь их крова, здоровья, а порой доводишь до гибели. Никогда прежде у меня не было оснований терзаться угрызениями совести. Теперь я чувствую вину за все, что ты натворил. – Малькольм сделал многозначительную паузу. – Но это не снимает с тебя, Дженнингс, ответственности за преступления.
Взявшись за подлокотники, Дженнингс хотел вскочить с места, но хозяин дома опередил его. Схватив со стола медный подсвечник, он ударил Дженнингса в ухо, и тот, застонав, обмяк и потерял сознание.
Достав из ящика письменного стола приготовленную, веревку, Малькольм связал руки и ноги Дженнингса, а затем сунул ему в рот кляп. Задернув шторы на окнах, он зажег лампу и снова сел за стол. Было ли ему жаль Дженнингса, которого он сам втянул в это дело? Нет, такие чувства, как жалость и сострадание, не были ему свойственны. Кроме того, Малькольм не сомневался, что, лишенный совести и чести, Дженнингс, даже если бы не стал сотрудничать с ним, все равно пошел бы по кривой дорожке, которая неизбежно привела, бы его к гибели.
Рядом на столе лежали три письма, они пришли вчера, когда он отсутствовал, занимаясь поисками Дженнингса. Они извещали о том, что власти заинтересовались деятельностью его компаний и ведут следствие.
Три письма, пришедшие от трех поверенных и касавшиеся трех разных компаний… Все они были написаны и отправлены четыре дня назад.
Получив их, Малькольм минут десять сидел, погрузившись в глубокую задумчивость. Он пытался понять, почему его легальные компании заинтересовали властей. Через них он не совершал незаконных сделок. Они не были связаны с деятельностью тех компаний, которые он использовал для продажи земельных участков под строительство железных дорог.
И тут его осенило. Он допустил оплошность, совершил непростительную ошибку, оставив ниточку, связывавшую его легальные компании с теми, через которые он продавал землю. Перечитав письма, Малькольм убедился, что его догадки верны. Один из поверенных писал, что властей заинтересовали выплаты, произведенные им одной из компаний по продаже недвижимости.
Кто-то шел по его следу и успел нащупать его связь с сомнительными сделками.
Малькольм впал в оцепенение. Он долго сидел, уставившись в одну точку. Если его имя всплывет, его репутация честного инвестора будет навеки погублена. А власти могли легко докопаться до истины, отыскав улики, свидетельствовавшие о преступной стороне его деятельности.
И тогда Малькольм решил принять необходимые меры, чтобы спасти себя.
Некоторое время он сосредоточенно писал что-то.
Когда Дженнингс зашевелился, Малькольм отложил перо в сторону, встал, обошел стол и приблизился к своему пленнику. Взяв Дженнингса за плечо, он заставил его подняться на ноги.
– Пойдем! – приказал он.
Ошеломленный Дженнингс попытался, сопротивляться, но Малькольм вытолкал его из библиотеки, протащил по коридору и втолкнул в кухню! Увидев распахнутую настежь деревянную дверь, ведущую в подвал, Дженнингс запаниковал. Он стал упираться, не желая подчиняться воле Малькольма, но тот был выше и сильнее его.
Подтащив Дженнингса к порогу, за которым зияла темнота, Малькольм остановился.
– Если ты перестанешь сопротивляться, я позволю тебе, самому спуститься по лестнице, – заявил он. – В противном случае я просто сброшу тебя в подвал, и ты сломаешь себе шею на каменных ступенях.
Поколебавшись, Дженнингс кивнул и сам двинулся вперед мелкими шагами. Его ноги у лодыжек были опутаны веревкой.
Взяв фонарь одной рукой, Малькольм вцепился другой в плечо своего пленника и стал спускаться вслед за ним по ступенькам, освещая дорогу. Он был совершенно спокоен, зная, что Дженнингс крепко связан и не может оказать серьезного сопротивления.
Когда они спустились в подвал, Малькольм приказал Дженнингсу сесть на табуретку, стоявшую у одного из каменных опорных столбов. Дженнингс, шаркая ногами, приблизился к ней и тяжело опустился. Не успел он опомниться, как Малькольм привязал его веревкой к столбу.
Справившись со своей задачей, хозяин дома направился к каменным ступеням, собираясь покинуть подвал. За его спиной раздалось громкое мычание. Остановившись у подножия лестницы, Малькольм повернулся.
– Ты хочешь знать, почему я так поступил с тобой? – спросил он, подняв фонарь и осветив фигуру своего пленника.
Дженнингс поспешно закивал.
– Потому что во мне нежданно-негаданно проснулась совесть, – сказал Малькольм, и его губы скривились в усмешке. – Ты, конечно же, хочешь знать, что я собираюсь с тобой делать.
Дженнингс снова кивнул.
– Ну что ж, я чувствую, что обязан сказать тебе это, поскольку мы работали вместе почти семнадцать лет. – И Малькольм кратко изложил свой план: – Я не снимаю с себя, ответственности за то, что сделал, но не хочу брать на себя и твою вину. Да, идеи были мои, но ты сам развивал их и воплощал на практике. В течение последних пятнадцати лет я не давал тебе прямых указаний, ты всегда действовал по собственной инициативе. Ты помнишь миссис Эдит Балмэн?
В мутных глазах Дженнингса зажегся огонек.
– Вижу, что помнишь. Это было в самом начале нашей карьеры, когда был еще жив Лоудер, мой опекун. Он потерпел полный крах, и тогда миссис Балмэн любезно дала мне один совет. Она сказала, что мне не следует строить далеко идущие планы. Это не приведет ни к чему хорошему. – Малькольм опустил фонарь. – Завтра за тобой, придут. Я советую тебе чистосердечно во всем раскаяться и просить суд о снисхождении.
Малькольм поднялся на несколько ступенек, но тут за его спиной снова раздалось натужное мычание.
– Ты хочешь знать, что будет со мной? – обернувшись, спросил Малькольм.
Дженнингс закивал. Лицо Малькольма исказила гримаса отвращения.
– К тому времени, когда сюда явятся люди, я буду уже далеко.
Глава 20
Когда Сара, Чарли, Барнаби и Габриэль добрались до конюшни Моруэллан-Парка, им навстречу выбежал Кроукер со своими помощниками. Всадники спешились. Взглянув на них, конюхи не смогли скрыть своего изумления. Лица хозяев усадьбы и их гостей были перепачканы сажей и копотью.
Габриэль остался сидеть в седле и сопровождал своих друзей верхом до крыльца дома.
Сара подняла на него глаза.
– Скоро уже начнет светать. Может быть, останетесь у нас до утра? До Касли несколько миль.
Габриэль с улыбкой покачал головой:
– Дело в том, что Алатея не ляжет спать до тех пор, пока я не вернусь.
Чарли фыркнул:
– Ничего не поделаешь, такова супружеская жизнь.
Они простились с Габриэлем, и он, свернув на посыпанную гравием подъездную дорожку, вскоре растворился в темноте.
Чарли, Сара и Барнаби вошли в дом, где их встретили встревоженные Крисп и Фиггс. Экономка приготовила глинтвейн для господ, чтобы она согрелись и подкрепили свои силы с дороги. А затем дворецкий доложил им о том, что произошло в их отсутствие.
– Мы разместили малышей в бывшей классной комнате, – сказал он. – Мисс Куинс и миссис Картер будут спать в комнатах, расположенных рядом с ней. А мистера Кеннета мы устроили в том крыле, где живет прислуга. Бедные крохи! Служанки будут по очереди нести дежурство в их комнате всю ночь.
Осушив стакан глинтвейна, Барнаби поставил его народное Криспа.
– Завтра за завтраком, – сказал он Саре и Чарли, – мы сможем обсудить, что делать дальше.
Крисп сообщил Барнаби, что ему в комнату немедленно доставят горячую воду, и отдал соответствующие распоряжения лакеям.
– Милорд, миледи, – обратился дворецкий к Чарли и Саре, – если у вас будут какие-нибудь приказания…
– Благодарю, Крисп, вы можете быть свободны, – перебила его Сара. – И вы, Фиггс, тоже. Надеюсь, Гвен ждет меня?
– Да, мэм, – ответил Крисп. – Она готовит вам ванну.
– В таком случае мы с графом поднимемся к себе. Завтрак подадите завтра в десять часов.
– Слушаюсь, мэм.
Сара взяла мужа под руку, и они уже направились к лестнице, как за их спинами послышался изумленный возглас.
– Что с вашим сюртуком, милорд?! – ахнул Крисп. – Сзади он весь прожжен насквозь!
– Все не так плохо, как вам кажется, – сказала Сара, обернувшись к дворецкому. – Доктор Калибурн осматривал графа и дал ему целебную мазь, от которой ожоги очень скоро заживут. – Вынув из кармана баночку, Сара показала ее слугам. – Он научил меня, как ее надо наносить. Сейчас мы поднимемся к себе, и я начну лечить графа.
Войдя в спальню, Сара сразу же направилась в смежное помещение, в котором стояла ванна. Гвен уже все приготовила – для своей госпожи, и та отпустила ее.
Вернувшись снова в спальню, Сара увидела, что Чарли стоит перед зеркалом и пытается взглянуть на свою спину.
– Идите сюда, – позвала она, – и не пытайтесь пока снять сюртук.
Чарли вошел вслед за женой в ванную комнату и опустился на табурет, стоявший рядом с буфетом, на котором стоял таз с теплой водой. Взяв губку, Сара намочила ее в воде, выжала и стала осторожно промывать ожоги на спине мужа.
Чарли сидел не шевелясь, чувствуя страшную усталость.
– А разве Калибурн осматривал меня? – спросил он.
– Да. Вы этого даже не заметили. Кожа у вас на спине скорее опалена, чем сожжена.
– Это потому, что вы успели откинуть в сторону упавшие на меня горящие обломки крыши.
Сара помогла Чарли снять одежду.
– Вам нужно принять ванну, – сказала она. – А когда вы искупаетесь, я смажу ваши раны мазью.
Несмотря на то что огонь уничтожил здание сиротского приюта, Чарли не ощущал, что они потерпели поражение. Напротив, ему казалось, что из схватки с огнем они вышли победителями. Им удалось спасти самое ценное – человеческие жизни. Никто из воспитанников и персонала не пострадал серьезно. Кроме того, на пожаре местные жители, съехавшиеся со всей округи на выручку сиротам, испытали чувство единения. Им удалось дать достойный отпор стихии, и это еще больше сдружило их. Полученный во время тушения пожара опыт совместных действий было трудно переоценить.
Но теперь Чарли и Саре предстояло возродить приют. Впереди было много работы. Чарли это не пугало. Однако ему было грустно от мысли, что из-за большой занятости они с Сарой не смогут проводить много времени наедине. Впрочем, теперь он научился ценить простые радости – прикосновения, взгляды, улыбку, все, чем супруги могла обмениваться не только в интимной обстановке, но и на людях.
Этого у них нельзя было отнять. Чарли был готов дарить Жене любовь и нежность.
Дело в том, что он не мог найти подходящих слов, чтобы выразить свои чувства. Впрочем, возможно, ему не следовало Ничего выдумывать. Признание могло состоять из самых простых слое, произнесенных искренне и нежно…
Пока все в округе спали, а ночной мрак за окном постепенно рассеивался, уступая утру нового дня, Малькольм Синклер продолжал что-то писать, сидя за столом в библиотеке. Его перо быстро скользило по бумаге, исписывая страницу за страницей. Синклер ни на секунду не останавливался в задумчивости или нерешительности. Когда он наконец закончил писать и, тяжело вздохнув, от кинулся на спинку стула, солнце уже окрасило восточный край горизонта в яркие тона. Поставив на последней странице подпись, Синклер присыпал листы бумаги песком, свернул листы вместе и, растопив воск над пламенем горящей свечи, запечатал свое послание.
Габриэль остался сидеть в седле и сопровождал своих друзей верхом до крыльца дома.
Сара подняла на него глаза.
– Скоро уже начнет светать. Может быть, останетесь у нас до утра? До Касли несколько миль.
Габриэль с улыбкой покачал головой:
– Дело в том, что Алатея не ляжет спать до тех пор, пока я не вернусь.
Чарли фыркнул:
– Ничего не поделаешь, такова супружеская жизнь.
Они простились с Габриэлем, и он, свернув на посыпанную гравием подъездную дорожку, вскоре растворился в темноте.
Чарли, Сара и Барнаби вошли в дом, где их встретили встревоженные Крисп и Фиггс. Экономка приготовила глинтвейн для господ, чтобы она согрелись и подкрепили свои силы с дороги. А затем дворецкий доложил им о том, что произошло в их отсутствие.
– Мы разместили малышей в бывшей классной комнате, – сказал он. – Мисс Куинс и миссис Картер будут спать в комнатах, расположенных рядом с ней. А мистера Кеннета мы устроили в том крыле, где живет прислуга. Бедные крохи! Служанки будут по очереди нести дежурство в их комнате всю ночь.
Осушив стакан глинтвейна, Барнаби поставил его народное Криспа.
– Завтра за завтраком, – сказал он Саре и Чарли, – мы сможем обсудить, что делать дальше.
Крисп сообщил Барнаби, что ему в комнату немедленно доставят горячую воду, и отдал соответствующие распоряжения лакеям.
– Милорд, миледи, – обратился дворецкий к Чарли и Саре, – если у вас будут какие-нибудь приказания…
– Благодарю, Крисп, вы можете быть свободны, – перебила его Сара. – И вы, Фиггс, тоже. Надеюсь, Гвен ждет меня?
– Да, мэм, – ответил Крисп. – Она готовит вам ванну.
– В таком случае мы с графом поднимемся к себе. Завтрак подадите завтра в десять часов.
– Слушаюсь, мэм.
Сара взяла мужа под руку, и они уже направились к лестнице, как за их спинами послышался изумленный возглас.
– Что с вашим сюртуком, милорд?! – ахнул Крисп. – Сзади он весь прожжен насквозь!
– Все не так плохо, как вам кажется, – сказала Сара, обернувшись к дворецкому. – Доктор Калибурн осматривал графа и дал ему целебную мазь, от которой ожоги очень скоро заживут. – Вынув из кармана баночку, Сара показала ее слугам. – Он научил меня, как ее надо наносить. Сейчас мы поднимемся к себе, и я начну лечить графа.
Войдя в спальню, Сара сразу же направилась в смежное помещение, в котором стояла ванна. Гвен уже все приготовила – для своей госпожи, и та отпустила ее.
Вернувшись снова в спальню, Сара увидела, что Чарли стоит перед зеркалом и пытается взглянуть на свою спину.
– Идите сюда, – позвала она, – и не пытайтесь пока снять сюртук.
Чарли вошел вслед за женой в ванную комнату и опустился на табурет, стоявший рядом с буфетом, на котором стоял таз с теплой водой. Взяв губку, Сара намочила ее в воде, выжала и стала осторожно промывать ожоги на спине мужа.
Чарли сидел не шевелясь, чувствуя страшную усталость.
– А разве Калибурн осматривал меня? – спросил он.
– Да. Вы этого даже не заметили. Кожа у вас на спине скорее опалена, чем сожжена.
– Это потому, что вы успели откинуть в сторону упавшие на меня горящие обломки крыши.
Сара помогла Чарли снять одежду.
– Вам нужно принять ванну, – сказала она. – А когда вы искупаетесь, я смажу ваши раны мазью.
Несмотря на то что огонь уничтожил здание сиротского приюта, Чарли не ощущал, что они потерпели поражение. Напротив, ему казалось, что из схватки с огнем они вышли победителями. Им удалось спасти самое ценное – человеческие жизни. Никто из воспитанников и персонала не пострадал серьезно. Кроме того, на пожаре местные жители, съехавшиеся со всей округи на выручку сиротам, испытали чувство единения. Им удалось дать достойный отпор стихии, и это еще больше сдружило их. Полученный во время тушения пожара опыт совместных действий было трудно переоценить.
Но теперь Чарли и Саре предстояло возродить приют. Впереди было много работы. Чарли это не пугало. Однако ему было грустно от мысли, что из-за большой занятости они с Сарой не смогут проводить много времени наедине. Впрочем, теперь он научился ценить простые радости – прикосновения, взгляды, улыбку, все, чем супруги могла обмениваться не только в интимной обстановке, но и на людях.
Этого у них нельзя было отнять. Чарли был готов дарить Жене любовь и нежность.
Дело в том, что он не мог найти подходящих слов, чтобы выразить свои чувства. Впрочем, возможно, ему не следовало Ничего выдумывать. Признание могло состоять из самых простых слое, произнесенных искренне и нежно…
Пока все в округе спали, а ночной мрак за окном постепенно рассеивался, уступая утру нового дня, Малькольм Синклер продолжал что-то писать, сидя за столом в библиотеке. Его перо быстро скользило по бумаге, исписывая страницу за страницей. Синклер ни на секунду не останавливался в задумчивости или нерешительности. Когда он наконец закончил писать и, тяжело вздохнув, от кинулся на спинку стула, солнце уже окрасило восточный край горизонта в яркие тона. Поставив на последней странице подпись, Синклер присыпал листы бумаги песком, свернул листы вместе и, растопив воск над пламенем горящей свечи, запечатал свое послание.