Страница:
по улице всю прокуратуру, ему подходит. "Это великолепный организатор, -
думал он, - вопрос только в том, умеет ли он сочинять доклады".
- Да, - веско сказал полковник и, порывшись в полевой сумке, достал
оттуда листок, который взглянувший на него Стародревов воспринял как перст
указующий. Полковник протянул ему инструкцию о пользовании уборными
артиллерийского полка собственного сочинения.
- Судьба, - говорил потом себе Станислав Аркадьевич, - это была судьба.
После этого он вернулся на службу и рьяно взялся за дело, отчего вскоре
в аппарате Ассоциации работало уже человек сорок бездельников, набранных
позвонкам, запискам и из личной симпатии.
БАБУСИНУ,
внештатному сотруднику.
На работу в Ассоциацию намерен поступить некий Нестеров. Прошу взять на
заметку, по необходимости доложить.
КРИВОСЮК
ГЛАВА 5
- Черт бы побрал эти бесконечные обстоятельства, сколько на них
тратится времени, бесцельного, не заполненного даже скукой, но одним
раздражением. Ну какого дьявола стоять всю жизнь в очереди, и добро бы еще,
ради чего, - и Нестеров стал думать о том, а собственно, ради чего можно
стоять в очереди. Это его развлекло.
- Да не ради чего, - думал он уже через минуту вслух, весело
рассмеявшись.
- Ты чего скалишься? - услышал он в то же мгновенье и обратил внимание,
что на него уже довольно долго и пристально смотрит пьяная рожа какого-то
гражданина.
Гражданин стоял в очереди перед Нестеровым, и с этим приходилось
считаться. Нестеров настойчиво отводил глаза в сторону, но привязавшийся
субъект не отставал. Видно, ему надо было с кем-то во что бы то ни стало
поговорить, к тому же создавалось впечатление, что в очереди к окошечку,
куда подавали бланки телеграмм, он стоял либо случайно, либо от нечего
делать.
Нестеров опять занялся своими мыслями. Очередь двигалась уничтожающе
медленно, вот уже оставалось два человека, вот уже и один, как снова
Нестерова отвлекли от его размышлений, на этот раз девушка, принимающая
телеграммы. Она внятно, хотя и раздраженно произнесла:
- Гражданин, не хулиганьте, меня люди ждут.
- А я что, не людь? - вопрошал подвыпивший субъект. - Людь я, патриот.
С патриотизмом неординарного клиента принуждена была ознакомиться вся
очередь, которая стояла за Нестеровым.
- Ну как же вы все не понимаете, что я намерен отправить телеграмму,
вот и деньги плачу, что я, за так, что ли?
- А я у вас эту телеграмму не приму, - чуть не плача, сказала девушка,
- вот привязался, отойдите, не мешайте работать, граждане, ну хоть вы ему
скажите, - девушка все еще, несмотря на перестройку, была уверена в
социальной активности соотечественников.
- А я вам помогаю работать, я, может, ответственен в этой телеграмме за
всю страну, - говорит клиент.
Девушка уже демонстративно занялась Нестеровым.
Но клиент снова полез к окошечку, призывая очередь в свидетели своих
благих намерений.
- Ну куда, куда тебе телеграмму? - спросил в сердцах Нестеров,
недовольный уже от того, что у окошечка оказался снова не первым.
- На борт самолета, - сказала девушка в окошке, - президенту какому-то
телеграмму хочет послать, ненормальный.
- Ну почему же ненормальный? - трезво сказал клиент. - Очень даже
нормальный, ведь этому нас учит моральный кодекс, что на письма и телеграммы
надо отвечать.
- При чем тут кодекс? - спросил Нестеров настороженно. Ему давно уже
хотелось отдать в окошечко тещину телеграмму и, отделавшись, уйти. может,
если повезет, взять такси и приехать на службу как раз к оперативке, которую
будет через двадцать минут проводить Рыбников.
Но от этого клиента, видно, было не отцепиться, не дав ему произнести
одну хотя бы фразу. Потому что момент, в который его можно было вытолкать с
почты взашей, был упущен.
Алкаш оказался патриотом, и выгонять его уже было нельзя.
- Да ведь по радио только что передали, что президент Чугугаикской
республики послал нашему президенту, правительству и всему народу
приветственную телеграмму, пролетая над нашей территорией. Что ж ему
ответит-то правительство? А народ? Вот я и написал ответ, вот он, - он сунул
Нестерову помятый голубой бланк, где было неровным почерком выведено:
"Его превосходительству, президенту Чугугаикской республики тчк В связи
с вашим пролетанием, народ шлет вам привет и желает счастливо долететь не
только через нашу территорию, а вообще".
И подпись: "За русский народ вахтер Бабусин".
Нестеров мельком взглянул на листок и подумал:
"Ни хрена себе, у людей есть еще время на глупости", - после чего
передал, наконец, уже измятую тещину телеграмму девушке, с готовностью
взявшей ее.
Надоедливого клиента оттеснили.
Нестеров отправил телеграмму и вышел из здания почты. Шел довольно
сильный дождь, естественно, что в это время автобусы были переполнены, как
будто бы под дождем гражданам все равно было, куда ехать, и также
естественно, что на улице не было ни одного такси. Нестеров быстро намок, и
к этой неприятности добавилась еще одна: он опаздывал.
Сойдя с тротуара на самый проспект, Нестеров принялся голосовать кому
попало, и водители грузовых автомобилей, имеющие разрешение ездить по
центральным площадям и улицам столицы, с удивлением смотрели на смелого
человека, однако останавливаться не решались.
Наконец, какой-то частник на сиреневом "Жигуленке" притормозил, и
абсолютно мокрый Нестеров втиснулся в кабину машины.
Он даже не спросил, куда едет водитель, ехать-то ему было недалеко, да
к тому же инстинктивная боязнь льющейся с неба воды заставила его быть
некорректным с незнакомцем.
- Добрый день, - впрочем, сказал Нестеров.
И в ту же секунду, как оно бывает только в сказках, дождь прекратился,
и засияло солнце. Нестеров даже не успел извиниться, что вымочил своим
мокрым костюмом салон машины и тем более не назвал адрес.
Трель милиционера, раздавшаяся тотчас по втискиванию Нестерова в
машину, возвестила, что, подобрав Нестерова, некто водитель сиреневых
"Жигулей" нарушил правила дорожного движения. Действительно, возле почты
висел знак "Остановка запрещена".
- Ну вот, - грустно сказал водитель, - делай после этого добрые дела.
- Ничего, не беспокойтесь, - сказал Нестеров и, придержав отстегнувшего
было ремень безопасности водителя, открыл свою дверцу, - я пойду сам.
И действительно, он стремительно выскочил из машины и тотчас же
подскочил к "гаишнику", еще до того, как водитель сиреневых "Жигулей" успел
что-то сказать.
А все, что происходило дальше, было настолько фантастично, что из окна
своей сиреневой автомашины водитель как бы наблюдал просто маленькое шоу.
И было на что смотреть. Нестеров бодрой походкой подошел к стражу
порядка и, протянув ему руку, сказал громко, внятно и безапелляционно:
- Нестеров!
"Гаишник", страшно и впервые в жизни удивленный, что к нему вышел не
водитель, а пассажир, от неожиданности тоже подал руку Нестерову и сказал:
- Михейкин.
Ну тут же вспомнил, что он при исполнении, и, отобрав у него руку,
почему-то спросил:
- Ваши документы?
- А за что, собственно? - спросил Нестеров.
- Останавливаетесь в неположенном месте, товарищ Нестеров, - любезно
сказал "гаишник".
- Так ведь пассажира брал, мокро ему под дождем-то, сказал Нестеров.
- Где ж мокро, солнце, - ответствовал милиционер.
На это возразить было нечего. Действительно, уже вовсю сияло солнце. К
тому же и чтобы возражать-то, не было времени, скоро должна была начаться
назначенная оперативка, поэтому Нестеров галантно, но твердо сказал
милиционеру:
- Ну что ж, давайте ваши права.
Милиционер снова опешил, но неожиданно даже для самого себя полез
куда-то под мышку и, достав оттуда свое водительское удостоверение, протянул
его Нестерову.
Посмотрев на него уже в руках Нестерова, он вдруг, как бык, учуяв
красное, рассвирепел, выхватил его обратно, глаза его налились кровью, и он
в остервенении сделал в нем просечку. После чего на талоне и расписался.
Видимо, человек видеть спокойно не мог талоны предупреждений.
- Я свободен? - спросил Нестеров, видя, как милиционер прячет свое
водительское удостоверение в дальнем кармане.
Милиционер не ответил. Привычно козырнув, он пошел заниматься своими
делами.
- Ну, вы просто фокусник, - сказал владелец сиреневых "Жигулей".
- Да нет, я просто ловил когда-то наперсточников, вот и научился
выбивать из них уверенность в победе. Так что никакой ловкости рук.
- Вы ловили наперсточников? - удивился водитель
- Да, а что тут странного?
- Вы из милиции?
- В прошлом.
- Так мы коллеги, ведь я тоже мент, и причем недавно уволился. Моя
фамилия Смолянинов.
- Очень приятно, Нестеров Николай Константинович, - сказал Нестеров и
добавил: - Только можно вас попросить двигаться, я уже немного спешу.
- Конечно, - сказал Смолянинов, - вам куда?
- В Фонд.
- Это что, в новый, что ли? В тот, о котором так много говорят? И куда
устроилась на работу жена...
- Да, - перебил его Нестеров.
- Поехали, - в восторге сказал бывший милиционер.
Машина резво тронулась с места.
- Кстати, чем сейчас занимаетесь? - спросил Нестеров.
- База прикрытия. Юрисконсульт в фирме, - улыбнулся водитель.
- Ко мне пойдете?
- В Фонд?
- Ага.
- Серьезно?
- Подумайте, завтра здесь в два у подъезда. Идет?
И не успел Смолянинов опомниться, как Нестеров взбежал по мраморной
лестнице в дверь особняка, которая медленно и степенно, поскольку привыкла
она пропускать купцов, а не милиционеров, затворилась.
ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
Сегодня день особый. Нашему начальству удалось сделать то, о чем вы
меня предупреждали. В Ассоциацию назначена членом Правления жена... Сами
знаете, кого. Криминогенный элемент активизируется. Поговаривают, что если
она здесь и впрямь задержится, то Ассоциацию никогда в жизни не проверят ни
по линии прокуратуры, ни по линии БХСС, потому что если вдруг что-то найдут,
то ей это может быть неприятно. Дочка защитилась, вам привет.
БАБУСИН,
внештатный сотрудник.
ГЛАВА 6
Нестеров, уже почти опаздывая, размахивая чемоданчиком, промчался в
свой кабинет, едва не наступив на огромную змею, на которую был похож
телевизионный кабель, валяющийся на самом виду. В Дубовой зале в эту минуту,
когда он вбегал, происходило нечто, что мы, забыв в последнее время русские
слова, теперь уже обычно называем "паблисити".
В ощип зампред Ассоциации по хозяйственным вопросам Стародревов попал
сегодня, как кур, с самого утра.
Нестеров было заглянул в большую Дубовую залу, где в окружении
раскаленных до галантности юпитеров и тысячесвечовых ламп сидел несчастный
заместитель председателя Правления и, глядя невидящими, слезящимися глазами
в равнодушный объектив кинокамеры, лепетал что-то про то, что интервью, да
еще в окружении иностранцев, он давать не компетентен. Вместо "компетентен"
он произносил другое слово.
Увидев за секунду заглянувшего в Дубовую залу Нестерова и ухватившись
за это видение как за спасительную соломинку, Стародревов отчаянно замахал
руками, приглашая заведующего отделом немедленно сесть рядом с ним и спасти
его, но Нестеров, видя, что уже началась съемка, рядом не сел, а наскоро
написал Стародревову записку в несколько слов (явно прикинувшись
непонимающим) по поводу того, что находится у себя в кабинете и ждет
указаний. И действительно после этого пошел в кабинет, не понимая, почему
надо было назначать на точное время оперативное совещание, когда нет на
месте никого из руководства и никого из начальников отделов, кроме него, а
есть только зампред по хозяйственным вопросам, который к тому же сию минуту
дает интервью по поводу ... по какому-то поводу, связанному с Сикстинской
капеллой. Это Нестеров усек, заглянув на секунду в Дубовую залу.
Нестеров взглянул на часы, сверился с памятью: может, он чего
перепутал? Но нет, ведь точно, оперативное совещание должно было быть
назначено именно на это время, но его же нет. Почему, кто отменял?
"В невероятно удивительной организации я работаю", - отметил про себя
Нестеров и, забравшись в свой кабинет, достал лист бумаги и принялся
рисовать на нем квадраты. Просто бесцельные квадраты: ему даже думать ни о
чем не хотелось.
А в это время в Дубовой зале происходило настоящее сражение за право
быть культурным. Товарищ Стародревов, зампред по хозяйственным вопросам,
тщетно пытался выглядеть солидно в кадре рядом с итальянским профессором,
который прибыл в Советский Союз с единственной целью: собрать общественное
мнение по поводу знаменитой Сикстинской капеллы.
- Я позволю себе заметить, господин Starodrevoff, - тщательно подбирая
русские слова, говорил профессор, - что наш с вами контракт, если вы,
конечно, соблаговолите подписать его, будет еще одним ступеньем к борьбе за
мир.
Услышав, что профессор борется за мир, а не какой-нибудь шпион,
прикрывающийся только стремлением отреставрировать Сикстинскую капеллу, а на
самом деле пробирающийся к нам, чтобы выведать секреты жизни советских
граждан, Стародревов успокоился совершенно и расслабился. Это и было его
ошибкой. От природы мало что соображающий в культуре Стародревов перестал
соображать и вовсе. Ему уже пригрезилась невероятно красивая, как торт
"Прага", поездка в Италию, где он будет с умным видом лицезреть эту самую
капеллу, а красивые женщины будут танцевать возле. И он, Стародревов, надо
только потуже затянуть ремень, будет в центре их внимания.
Но реальность оказалась убедительней грез. Старый итальянский профессор
уже пододвигал Стародревову какие-то бумаги, составленные на непонятном ему
языке, и что-то, тихо улыбаясь, говорил. Стародревов печально посмотрел в
глаза сияющим юпитерам и затосковал.
И вдруг его осенило. Конечно же, он не уполномочен подписывать
документы, на это есть и другие люди, Правление, наконец, но он может только
поддержать приятную беседу до прихода компетентных руководителей, ведь он
представляет Ассоциацию.
И, сделав на лице приятственную, столь недавно выпестованную
управленческую улыбку, Станислав Аркадьевич спросил профессора:
- Скажите, а вы сами-то как относитесь к Сикстинской мадонне?
... В ту же секунду погасли юпитеры. Зампред даже не понял, что же
произошло, почему все было так хорошо, а стало теперь так плохо. Чиновничьей
шкурой почувствовал он какой-то напряг, и на всякий случай стал громко
оправдываться.
Но режиссер его уже не слушал. Помреж базарил с вдруг появившимся на
экзекуции заведующим отделом идей Стеариновым о том, что это безобразие -
выставлять в кадр хозяйственника, а итальянец, посматривая на копеечные
часы, вконец обиделся и только тихо спрашивал, когда же прибудут
компетентные руководители, чтобы можно было снова пригнать телевидение, но
чтобы уже наверняка.
Старый итальянский профессор имел вид оскорбленного полицейского,
которому неизвестная летающая корова обрызгала парадный китель. Профессор
спешно собирал какие-то бумаженции, вероятно те, которые должен был
подписать Стародревов, и молчал на итальянском языке.
По-русски он больше не говорил.
А Стародревов так и не понял, что Сикстинская капелла и Сикстинская
мадонна соотносятся примерно так же, как Данте Алигьери и Маргарита Алигер.
Зампред больше всего боялся за свое место, поэтому старый итальянский
профессор его волновал лишь постольку, поскольку он мог нажаловаться
куда-нибудь.
Но профессор был в России не впервые и давно уже понял, что жаловаться
куда бы то ни было бесполезно.
В расстроенных чувствах, невнимательно попрощавшись, Станислав
Аркадьевич пошел в уборную, благо она как раз находилась возле самого его
кабинета, и к тому же там и только там он мог найти успокоение, вспоминая
свою прошлую должность.
Открыв лепную дверь так, как открывают альков возлюбленной, Стародревов
было взошел на то место, куда даже цари ходят пешком, но навстречу ему вдруг
выбежал маленький человечек, выбежал так, словно был Джеймсом Гудвином из
сказки "Волшебник изумрудного города". На самом же деле никаким Джеймсом
Гудвином выбежавший не был, а был человеком по фамилии Шафран -
председателем кооператива "Бродячая собака". Но это была не та "Бродячая
собака", где сиживали и Гумилев, и Ахматова, и все, кто жил или бывал в
благословенные те времена в Петербурге, а известная "Бродячая собака",
кооператив, где уже четырежды возбуждалось уголовное дело в последние месяцы
по факту хищения денежных средств.
Шафран как-то съежился, словно бы и не он тут главный, а еще чего
доброго и впрямь Стародревов, и даже немного пожалел, что его слепая кишка
так некстати срабатывает в то же время, что и у зампреда.
Но, в сущности, ничего страшного не произошло, тем более, что
Стародревов был в таком состоянии, что Шафрана не узнал, он, вообще,
потрясенный интервью телевидению, не понял, где он и что он. Он прошел в
уборную и, встретив там коротенького человечка, просто потянул ему
пятнадцать копеек.
Обалделый Шафран взял пятиалтынный и пролепетавши: "Добрый день,
Святослав Аркадьевич", - перепутал имя зампреда и помчался прочь из этого
странного заведения, в котором остался справлять свои нужды заместитель
председателя Правления Ассоциации по хозяйственным вопросам Стародревов.
Расстегнув штаны, заперев предварительно дверь, Стародревов неожиданно
успокоился. Он огляделся и понял, что здесь его никто не потревожит и не
достанет. Потом он вспомнил интервью и, сделав "брр", облил нечаянно
стульчак. После чего он поднял его и поставил в вертикальное положение:
авось сам высохнет, а затем стал внимательно разглядывать пипифакс, всерьез
раздумывая о том, что здесь, в Ассоциации, очень было бы хорошо повесть
несколько сортов клозетной бумаги. Может быть, даже с эмблемой Ассоциации.
По количеству использованной бумаги можно было бы установить процентное
соотношение тех, кто пользуется такой-то и такой-то, а может быть, и такой
бумагой. А по результатам исследования защитить диссертацию. О диссертации
он давно мечтал.
Перспектива стать ученым казалась Стародревову заманчивой. Справившись
со своим делом, он вышел из заведения и спешно отправился в кабинет.
А в это время Нестеров зачем-то оказался в вестибюле и решил на случай
познакомиться с вахтером.
Каково же было его удивление, когда он узнал в вахтере того самого
странного клиента сегодняшней почты, отправлявшего телеграмму на борт
самолета президенту Чугугаикской республики.
"Да он не сумасшедший, - подумал Нестеров, - этот вахтер шибко себе на
уме".
- Вот вы, товарищ Нестеров, должны бы знать, - такими словами
приветствовал заведующего информационно-издательским отделом вахтер
Ассоциации, - что в одной из индийских сутр написано, что "тот, кто
заставляет пить и спаивает, в следующей жизни рождается без рук", - как вам
это нравится, коллега?
Нестерову это совсем не понравилось, впрочем, он готов был поддержать
беседу с тем, чтобы приручить вахтера. Отвечать он ему пока не мог.
Однако он постарался и спросил привратника:
- А вы ничего не слышали о том, что китайцы как будто бы помогают в
Туле неграм строить синагогу?
ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
Сегодня получили от управления охраны инструкцию: как себя вести в
присутствии и отсутствии той самой дамы, о которой докладывал:
1. По имени, отчеству и фамилии ее не называть, тем более в телефонных
разговорах, а говорить: "Член Правления".
2. Чаем ее не поить и по поводу ее туалетов не высказывать ни
одобрение, ни критику.
3. Показывать ее возможно чаще по телевизору. Она это любит.
4. Пристально на нее не смотреть.
БАБУСИН,
внештатный сотрудник.
ГЛАВА 7
ОНА
С первыми тремя пунктами инструкции Рыбников, как бывший чиновник, был
совершенно согласен: в самом деле, неудобно бесконечно рекламировать тот
факт, что жена большого человека и у него вроде в подчинении. Кроме того,
телефоны наверняка будут прослушиваться и, конечно же, будут закодированы на
ее имя, не надо лишних приключений. Что касается чая и туалетов, тут тоже
понятно: вот он, Рыбников, такой чай недавно попил, что впору было брать
отпуск и мотать в Ессентуки. Да и туалеты, кому какое дело, сколько на ней
бриллиантов, это, может, даже хорошо, что много, никто все равно не поверит,
что на себе можно носить миллиард сразу. Будут думать - стекляшки.
А что до телевизора, то, как говорится: "Всегда рады", тем более, что и
телевизионщики с большей охотой будут тут крутиться, зная, кого они будут
снимать.
Но последний пункт был Рыбникову неясен. Что произойдет, если
посмотреть на эту даму пристально? В конце концов, он видел ее по телевизору
и может засвидетельствовать, что дама эта - член Правления - весьма недурна.
Может, у нее ревнивый муж или охрана боится гипноза или чего-то в этом роде?
Церемония визита состоялась довольно быстро, и, не сумев пристально не
смотреть на даму, Рыбников открыл нечто, в чем даже самому себе потом боялся
признаться. Он не спал ночи, он бюллетенил и, в конце концов, поделился с
женой.
- Так это все знают, - сказала ему любящая супруга.
И с тех пор он стал спокоен. Раз все знают и никого еще не осадили,
значит, на дворе действительно перестройка.
И было что знать. Сперва показалось странным, что член Правления
появилась в пончо и, несмотря на жару, не желала его снимать. Потом
оказалось, что она садится как-то по особенному, вытягивая вперед живот и
долго устраиваясь в кресле. Потом Рыбников обратил внимание, что никогда и
ничего она не делает левой рукой, которая покоилась на ее левом колене в
белой прелестной перчатке с перстнями поверх ткани. Рыбников уж было с
ужасом подумал, что это у нее протез, но потом взглянул на ее юбку и со
спазмой в горле понял, что сделал открытие, за которое мог бы в те годы, с
коими перекликается полное название его Ассоциации, поплатиться головой.
Настоящая рука члена Правления находилась у нее под одеждой, и кисть ее
постоянно поглаживала живот и лобок.
Стряхнув с себя наваждение, Рыбников галантно раскланялся, и когда
наступила его очередь, выступил в том плане, что Ассоциация ждет свою
хозяйку и готова ей служить.
Высокая дама встала с кресла. Она, оказывается, прибыла сюда к тому же
и с миссией. Она держала правой рукой за талию странного человека - с
дамским лицом, толстого, - и говорила, что Ассоциации, кроме всех прочих
аксессуаров, нужен еще и журнал и что вот у нее есть знакомый журналист,
которого она рекомендует в редакторы. Фамилия его Ениколопов, но мало кто,
кроме профессионального Рыбникова, это запомнил.
ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
Извините, беспокою по личному вопросу. Дочку бросил какая-то свинья из
32 отдела. Я его знаю уже 2 года, все ходил за ней, ухаживал, а как дело
дошло до свадьбы - слинял. Может быть, через ваши каналы... дочку жалко! В
Ассоциации пока все в норме: кражи, злоупотребления фиксирую, со временем
доложу. Политики особой нет, а вот докладываю, что все спят с кем кто хочет
и рвутся в депутаты, и это - перестройка?!
БАБУСИН,
внештатный сотрудник.
ГЛАВА 8
Товарищ Стародревов еще совсем недавно был начальником Главного
управления ассенизации и канализации. Ему было не чуждо ничто прекрасное. И
разве мог он, по уши углубленный в свою работу, предполагать, что скоро
изменит место службы и выйдет на новые рубежи духовности. Кабы знать, что
появится на свете Ассоциация, он сам бы еще тогда своим собственным носовым
платком стер бы с милого особнячка, где разместилось теперь Правление,
третирующую сегодня бывшего надпись: "А идите вы все...". И было сказано
куда. Теперь это сделать было невозможно. Стену особняка покрыли лаком и
сверху этой надписи прибавили другую: "Охраняется государством".
Но человек предполагает, а Бог располагает, и точно также нельзя быть
уверенным, что нет вины секретаря Аляскинского обкома товарища Буша в том,
что эскимосы завалили сев кукурузы, так и товарищ Стародревов жил как мог,
не подозревая, что когда человек боится, он сдается.
Но при этом таковой образ жизни не помешал ему, начальнику всего того,
что остается от живого, спрятать детей за границу с тем, чтобы они не видели
всей социальной гнилостности жизни, которой управлял на небольшом участке
большой страны их папа.
А папа на мгновенье видимо забыл, что потеря нравственности ведет к
утрате гражданственности.
Утешая себя пошлыми анекдотами типа того, что "Польша в годы войны была
четвертована на три неравные половины" и "Прокуратура в своей деятельности
достигла сегодня выдающихся узбеков", Стародревов дожил до седых волос, до
инфаркта, до значительного брюшка, бросил курить, неосторожно поддержал
кооперативное движение, столько-то взял и теперь пребывал в состоянии
неприятном, позвонил даже приятелю - заместителю начальника УВД Мануилову,
да за рюмашечкой все с дуру ему рассказал.
Мануилов хотя и был другом, но все же носил полковничьи погоны, и, как
большой друг понял, что нетактично тут же, в кабаке, огорчать бывшего своего
покровителя, сообщив ему, что прокуратурой города недавно возбуждено
уголовное дело по факту взяточничества в Главке.
Эта тактичность Мануилова могла дорого обойтись Стародревову, если бы
думал он, - вопрос только в том, умеет ли он сочинять доклады".
- Да, - веско сказал полковник и, порывшись в полевой сумке, достал
оттуда листок, который взглянувший на него Стародревов воспринял как перст
указующий. Полковник протянул ему инструкцию о пользовании уборными
артиллерийского полка собственного сочинения.
- Судьба, - говорил потом себе Станислав Аркадьевич, - это была судьба.
После этого он вернулся на службу и рьяно взялся за дело, отчего вскоре
в аппарате Ассоциации работало уже человек сорок бездельников, набранных
позвонкам, запискам и из личной симпатии.
БАБУСИНУ,
внештатному сотруднику.
На работу в Ассоциацию намерен поступить некий Нестеров. Прошу взять на
заметку, по необходимости доложить.
КРИВОСЮК
ГЛАВА 5
- Черт бы побрал эти бесконечные обстоятельства, сколько на них
тратится времени, бесцельного, не заполненного даже скукой, но одним
раздражением. Ну какого дьявола стоять всю жизнь в очереди, и добро бы еще,
ради чего, - и Нестеров стал думать о том, а собственно, ради чего можно
стоять в очереди. Это его развлекло.
- Да не ради чего, - думал он уже через минуту вслух, весело
рассмеявшись.
- Ты чего скалишься? - услышал он в то же мгновенье и обратил внимание,
что на него уже довольно долго и пристально смотрит пьяная рожа какого-то
гражданина.
Гражданин стоял в очереди перед Нестеровым, и с этим приходилось
считаться. Нестеров настойчиво отводил глаза в сторону, но привязавшийся
субъект не отставал. Видно, ему надо было с кем-то во что бы то ни стало
поговорить, к тому же создавалось впечатление, что в очереди к окошечку,
куда подавали бланки телеграмм, он стоял либо случайно, либо от нечего
делать.
Нестеров опять занялся своими мыслями. Очередь двигалась уничтожающе
медленно, вот уже оставалось два человека, вот уже и один, как снова
Нестерова отвлекли от его размышлений, на этот раз девушка, принимающая
телеграммы. Она внятно, хотя и раздраженно произнесла:
- Гражданин, не хулиганьте, меня люди ждут.
- А я что, не людь? - вопрошал подвыпивший субъект. - Людь я, патриот.
С патриотизмом неординарного клиента принуждена была ознакомиться вся
очередь, которая стояла за Нестеровым.
- Ну как же вы все не понимаете, что я намерен отправить телеграмму,
вот и деньги плачу, что я, за так, что ли?
- А я у вас эту телеграмму не приму, - чуть не плача, сказала девушка,
- вот привязался, отойдите, не мешайте работать, граждане, ну хоть вы ему
скажите, - девушка все еще, несмотря на перестройку, была уверена в
социальной активности соотечественников.
- А я вам помогаю работать, я, может, ответственен в этой телеграмме за
всю страну, - говорит клиент.
Девушка уже демонстративно занялась Нестеровым.
Но клиент снова полез к окошечку, призывая очередь в свидетели своих
благих намерений.
- Ну куда, куда тебе телеграмму? - спросил в сердцах Нестеров,
недовольный уже от того, что у окошечка оказался снова не первым.
- На борт самолета, - сказала девушка в окошке, - президенту какому-то
телеграмму хочет послать, ненормальный.
- Ну почему же ненормальный? - трезво сказал клиент. - Очень даже
нормальный, ведь этому нас учит моральный кодекс, что на письма и телеграммы
надо отвечать.
- При чем тут кодекс? - спросил Нестеров настороженно. Ему давно уже
хотелось отдать в окошечко тещину телеграмму и, отделавшись, уйти. может,
если повезет, взять такси и приехать на службу как раз к оперативке, которую
будет через двадцать минут проводить Рыбников.
Но от этого клиента, видно, было не отцепиться, не дав ему произнести
одну хотя бы фразу. Потому что момент, в который его можно было вытолкать с
почты взашей, был упущен.
Алкаш оказался патриотом, и выгонять его уже было нельзя.
- Да ведь по радио только что передали, что президент Чугугаикской
республики послал нашему президенту, правительству и всему народу
приветственную телеграмму, пролетая над нашей территорией. Что ж ему
ответит-то правительство? А народ? Вот я и написал ответ, вот он, - он сунул
Нестерову помятый голубой бланк, где было неровным почерком выведено:
"Его превосходительству, президенту Чугугаикской республики тчк В связи
с вашим пролетанием, народ шлет вам привет и желает счастливо долететь не
только через нашу территорию, а вообще".
И подпись: "За русский народ вахтер Бабусин".
Нестеров мельком взглянул на листок и подумал:
"Ни хрена себе, у людей есть еще время на глупости", - после чего
передал, наконец, уже измятую тещину телеграмму девушке, с готовностью
взявшей ее.
Надоедливого клиента оттеснили.
Нестеров отправил телеграмму и вышел из здания почты. Шел довольно
сильный дождь, естественно, что в это время автобусы были переполнены, как
будто бы под дождем гражданам все равно было, куда ехать, и также
естественно, что на улице не было ни одного такси. Нестеров быстро намок, и
к этой неприятности добавилась еще одна: он опаздывал.
Сойдя с тротуара на самый проспект, Нестеров принялся голосовать кому
попало, и водители грузовых автомобилей, имеющие разрешение ездить по
центральным площадям и улицам столицы, с удивлением смотрели на смелого
человека, однако останавливаться не решались.
Наконец, какой-то частник на сиреневом "Жигуленке" притормозил, и
абсолютно мокрый Нестеров втиснулся в кабину машины.
Он даже не спросил, куда едет водитель, ехать-то ему было недалеко, да
к тому же инстинктивная боязнь льющейся с неба воды заставила его быть
некорректным с незнакомцем.
- Добрый день, - впрочем, сказал Нестеров.
И в ту же секунду, как оно бывает только в сказках, дождь прекратился,
и засияло солнце. Нестеров даже не успел извиниться, что вымочил своим
мокрым костюмом салон машины и тем более не назвал адрес.
Трель милиционера, раздавшаяся тотчас по втискиванию Нестерова в
машину, возвестила, что, подобрав Нестерова, некто водитель сиреневых
"Жигулей" нарушил правила дорожного движения. Действительно, возле почты
висел знак "Остановка запрещена".
- Ну вот, - грустно сказал водитель, - делай после этого добрые дела.
- Ничего, не беспокойтесь, - сказал Нестеров и, придержав отстегнувшего
было ремень безопасности водителя, открыл свою дверцу, - я пойду сам.
И действительно, он стремительно выскочил из машины и тотчас же
подскочил к "гаишнику", еще до того, как водитель сиреневых "Жигулей" успел
что-то сказать.
А все, что происходило дальше, было настолько фантастично, что из окна
своей сиреневой автомашины водитель как бы наблюдал просто маленькое шоу.
И было на что смотреть. Нестеров бодрой походкой подошел к стражу
порядка и, протянув ему руку, сказал громко, внятно и безапелляционно:
- Нестеров!
"Гаишник", страшно и впервые в жизни удивленный, что к нему вышел не
водитель, а пассажир, от неожиданности тоже подал руку Нестерову и сказал:
- Михейкин.
Ну тут же вспомнил, что он при исполнении, и, отобрав у него руку,
почему-то спросил:
- Ваши документы?
- А за что, собственно? - спросил Нестеров.
- Останавливаетесь в неположенном месте, товарищ Нестеров, - любезно
сказал "гаишник".
- Так ведь пассажира брал, мокро ему под дождем-то, сказал Нестеров.
- Где ж мокро, солнце, - ответствовал милиционер.
На это возразить было нечего. Действительно, уже вовсю сияло солнце. К
тому же и чтобы возражать-то, не было времени, скоро должна была начаться
назначенная оперативка, поэтому Нестеров галантно, но твердо сказал
милиционеру:
- Ну что ж, давайте ваши права.
Милиционер снова опешил, но неожиданно даже для самого себя полез
куда-то под мышку и, достав оттуда свое водительское удостоверение, протянул
его Нестерову.
Посмотрев на него уже в руках Нестерова, он вдруг, как бык, учуяв
красное, рассвирепел, выхватил его обратно, глаза его налились кровью, и он
в остервенении сделал в нем просечку. После чего на талоне и расписался.
Видимо, человек видеть спокойно не мог талоны предупреждений.
- Я свободен? - спросил Нестеров, видя, как милиционер прячет свое
водительское удостоверение в дальнем кармане.
Милиционер не ответил. Привычно козырнув, он пошел заниматься своими
делами.
- Ну, вы просто фокусник, - сказал владелец сиреневых "Жигулей".
- Да нет, я просто ловил когда-то наперсточников, вот и научился
выбивать из них уверенность в победе. Так что никакой ловкости рук.
- Вы ловили наперсточников? - удивился водитель
- Да, а что тут странного?
- Вы из милиции?
- В прошлом.
- Так мы коллеги, ведь я тоже мент, и причем недавно уволился. Моя
фамилия Смолянинов.
- Очень приятно, Нестеров Николай Константинович, - сказал Нестеров и
добавил: - Только можно вас попросить двигаться, я уже немного спешу.
- Конечно, - сказал Смолянинов, - вам куда?
- В Фонд.
- Это что, в новый, что ли? В тот, о котором так много говорят? И куда
устроилась на работу жена...
- Да, - перебил его Нестеров.
- Поехали, - в восторге сказал бывший милиционер.
Машина резво тронулась с места.
- Кстати, чем сейчас занимаетесь? - спросил Нестеров.
- База прикрытия. Юрисконсульт в фирме, - улыбнулся водитель.
- Ко мне пойдете?
- В Фонд?
- Ага.
- Серьезно?
- Подумайте, завтра здесь в два у подъезда. Идет?
И не успел Смолянинов опомниться, как Нестеров взбежал по мраморной
лестнице в дверь особняка, которая медленно и степенно, поскольку привыкла
она пропускать купцов, а не милиционеров, затворилась.
ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
Сегодня день особый. Нашему начальству удалось сделать то, о чем вы
меня предупреждали. В Ассоциацию назначена членом Правления жена... Сами
знаете, кого. Криминогенный элемент активизируется. Поговаривают, что если
она здесь и впрямь задержится, то Ассоциацию никогда в жизни не проверят ни
по линии прокуратуры, ни по линии БХСС, потому что если вдруг что-то найдут,
то ей это может быть неприятно. Дочка защитилась, вам привет.
БАБУСИН,
внештатный сотрудник.
ГЛАВА 6
Нестеров, уже почти опаздывая, размахивая чемоданчиком, промчался в
свой кабинет, едва не наступив на огромную змею, на которую был похож
телевизионный кабель, валяющийся на самом виду. В Дубовой зале в эту минуту,
когда он вбегал, происходило нечто, что мы, забыв в последнее время русские
слова, теперь уже обычно называем "паблисити".
В ощип зампред Ассоциации по хозяйственным вопросам Стародревов попал
сегодня, как кур, с самого утра.
Нестеров было заглянул в большую Дубовую залу, где в окружении
раскаленных до галантности юпитеров и тысячесвечовых ламп сидел несчастный
заместитель председателя Правления и, глядя невидящими, слезящимися глазами
в равнодушный объектив кинокамеры, лепетал что-то про то, что интервью, да
еще в окружении иностранцев, он давать не компетентен. Вместо "компетентен"
он произносил другое слово.
Увидев за секунду заглянувшего в Дубовую залу Нестерова и ухватившись
за это видение как за спасительную соломинку, Стародревов отчаянно замахал
руками, приглашая заведующего отделом немедленно сесть рядом с ним и спасти
его, но Нестеров, видя, что уже началась съемка, рядом не сел, а наскоро
написал Стародревову записку в несколько слов (явно прикинувшись
непонимающим) по поводу того, что находится у себя в кабинете и ждет
указаний. И действительно после этого пошел в кабинет, не понимая, почему
надо было назначать на точное время оперативное совещание, когда нет на
месте никого из руководства и никого из начальников отделов, кроме него, а
есть только зампред по хозяйственным вопросам, который к тому же сию минуту
дает интервью по поводу ... по какому-то поводу, связанному с Сикстинской
капеллой. Это Нестеров усек, заглянув на секунду в Дубовую залу.
Нестеров взглянул на часы, сверился с памятью: может, он чего
перепутал? Но нет, ведь точно, оперативное совещание должно было быть
назначено именно на это время, но его же нет. Почему, кто отменял?
"В невероятно удивительной организации я работаю", - отметил про себя
Нестеров и, забравшись в свой кабинет, достал лист бумаги и принялся
рисовать на нем квадраты. Просто бесцельные квадраты: ему даже думать ни о
чем не хотелось.
А в это время в Дубовой зале происходило настоящее сражение за право
быть культурным. Товарищ Стародревов, зампред по хозяйственным вопросам,
тщетно пытался выглядеть солидно в кадре рядом с итальянским профессором,
который прибыл в Советский Союз с единственной целью: собрать общественное
мнение по поводу знаменитой Сикстинской капеллы.
- Я позволю себе заметить, господин Starodrevoff, - тщательно подбирая
русские слова, говорил профессор, - что наш с вами контракт, если вы,
конечно, соблаговолите подписать его, будет еще одним ступеньем к борьбе за
мир.
Услышав, что профессор борется за мир, а не какой-нибудь шпион,
прикрывающийся только стремлением отреставрировать Сикстинскую капеллу, а на
самом деле пробирающийся к нам, чтобы выведать секреты жизни советских
граждан, Стародревов успокоился совершенно и расслабился. Это и было его
ошибкой. От природы мало что соображающий в культуре Стародревов перестал
соображать и вовсе. Ему уже пригрезилась невероятно красивая, как торт
"Прага", поездка в Италию, где он будет с умным видом лицезреть эту самую
капеллу, а красивые женщины будут танцевать возле. И он, Стародревов, надо
только потуже затянуть ремень, будет в центре их внимания.
Но реальность оказалась убедительней грез. Старый итальянский профессор
уже пододвигал Стародревову какие-то бумаги, составленные на непонятном ему
языке, и что-то, тихо улыбаясь, говорил. Стародревов печально посмотрел в
глаза сияющим юпитерам и затосковал.
И вдруг его осенило. Конечно же, он не уполномочен подписывать
документы, на это есть и другие люди, Правление, наконец, но он может только
поддержать приятную беседу до прихода компетентных руководителей, ведь он
представляет Ассоциацию.
И, сделав на лице приятственную, столь недавно выпестованную
управленческую улыбку, Станислав Аркадьевич спросил профессора:
- Скажите, а вы сами-то как относитесь к Сикстинской мадонне?
... В ту же секунду погасли юпитеры. Зампред даже не понял, что же
произошло, почему все было так хорошо, а стало теперь так плохо. Чиновничьей
шкурой почувствовал он какой-то напряг, и на всякий случай стал громко
оправдываться.
Но режиссер его уже не слушал. Помреж базарил с вдруг появившимся на
экзекуции заведующим отделом идей Стеариновым о том, что это безобразие -
выставлять в кадр хозяйственника, а итальянец, посматривая на копеечные
часы, вконец обиделся и только тихо спрашивал, когда же прибудут
компетентные руководители, чтобы можно было снова пригнать телевидение, но
чтобы уже наверняка.
Старый итальянский профессор имел вид оскорбленного полицейского,
которому неизвестная летающая корова обрызгала парадный китель. Профессор
спешно собирал какие-то бумаженции, вероятно те, которые должен был
подписать Стародревов, и молчал на итальянском языке.
По-русски он больше не говорил.
А Стародревов так и не понял, что Сикстинская капелла и Сикстинская
мадонна соотносятся примерно так же, как Данте Алигьери и Маргарита Алигер.
Зампред больше всего боялся за свое место, поэтому старый итальянский
профессор его волновал лишь постольку, поскольку он мог нажаловаться
куда-нибудь.
Но профессор был в России не впервые и давно уже понял, что жаловаться
куда бы то ни было бесполезно.
В расстроенных чувствах, невнимательно попрощавшись, Станислав
Аркадьевич пошел в уборную, благо она как раз находилась возле самого его
кабинета, и к тому же там и только там он мог найти успокоение, вспоминая
свою прошлую должность.
Открыв лепную дверь так, как открывают альков возлюбленной, Стародревов
было взошел на то место, куда даже цари ходят пешком, но навстречу ему вдруг
выбежал маленький человечек, выбежал так, словно был Джеймсом Гудвином из
сказки "Волшебник изумрудного города". На самом же деле никаким Джеймсом
Гудвином выбежавший не был, а был человеком по фамилии Шафран -
председателем кооператива "Бродячая собака". Но это была не та "Бродячая
собака", где сиживали и Гумилев, и Ахматова, и все, кто жил или бывал в
благословенные те времена в Петербурге, а известная "Бродячая собака",
кооператив, где уже четырежды возбуждалось уголовное дело в последние месяцы
по факту хищения денежных средств.
Шафран как-то съежился, словно бы и не он тут главный, а еще чего
доброго и впрямь Стародревов, и даже немного пожалел, что его слепая кишка
так некстати срабатывает в то же время, что и у зампреда.
Но, в сущности, ничего страшного не произошло, тем более, что
Стародревов был в таком состоянии, что Шафрана не узнал, он, вообще,
потрясенный интервью телевидению, не понял, где он и что он. Он прошел в
уборную и, встретив там коротенького человечка, просто потянул ему
пятнадцать копеек.
Обалделый Шафран взял пятиалтынный и пролепетавши: "Добрый день,
Святослав Аркадьевич", - перепутал имя зампреда и помчался прочь из этого
странного заведения, в котором остался справлять свои нужды заместитель
председателя Правления Ассоциации по хозяйственным вопросам Стародревов.
Расстегнув штаны, заперев предварительно дверь, Стародревов неожиданно
успокоился. Он огляделся и понял, что здесь его никто не потревожит и не
достанет. Потом он вспомнил интервью и, сделав "брр", облил нечаянно
стульчак. После чего он поднял его и поставил в вертикальное положение:
авось сам высохнет, а затем стал внимательно разглядывать пипифакс, всерьез
раздумывая о том, что здесь, в Ассоциации, очень было бы хорошо повесть
несколько сортов клозетной бумаги. Может быть, даже с эмблемой Ассоциации.
По количеству использованной бумаги можно было бы установить процентное
соотношение тех, кто пользуется такой-то и такой-то, а может быть, и такой
бумагой. А по результатам исследования защитить диссертацию. О диссертации
он давно мечтал.
Перспектива стать ученым казалась Стародревову заманчивой. Справившись
со своим делом, он вышел из заведения и спешно отправился в кабинет.
А в это время Нестеров зачем-то оказался в вестибюле и решил на случай
познакомиться с вахтером.
Каково же было его удивление, когда он узнал в вахтере того самого
странного клиента сегодняшней почты, отправлявшего телеграмму на борт
самолета президенту Чугугаикской республики.
"Да он не сумасшедший, - подумал Нестеров, - этот вахтер шибко себе на
уме".
- Вот вы, товарищ Нестеров, должны бы знать, - такими словами
приветствовал заведующего информационно-издательским отделом вахтер
Ассоциации, - что в одной из индийских сутр написано, что "тот, кто
заставляет пить и спаивает, в следующей жизни рождается без рук", - как вам
это нравится, коллега?
Нестерову это совсем не понравилось, впрочем, он готов был поддержать
беседу с тем, чтобы приручить вахтера. Отвечать он ему пока не мог.
Однако он постарался и спросил привратника:
- А вы ничего не слышали о том, что китайцы как будто бы помогают в
Туле неграм строить синагогу?
ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
Сегодня получили от управления охраны инструкцию: как себя вести в
присутствии и отсутствии той самой дамы, о которой докладывал:
1. По имени, отчеству и фамилии ее не называть, тем более в телефонных
разговорах, а говорить: "Член Правления".
2. Чаем ее не поить и по поводу ее туалетов не высказывать ни
одобрение, ни критику.
3. Показывать ее возможно чаще по телевизору. Она это любит.
4. Пристально на нее не смотреть.
БАБУСИН,
внештатный сотрудник.
ГЛАВА 7
ОНА
С первыми тремя пунктами инструкции Рыбников, как бывший чиновник, был
совершенно согласен: в самом деле, неудобно бесконечно рекламировать тот
факт, что жена большого человека и у него вроде в подчинении. Кроме того,
телефоны наверняка будут прослушиваться и, конечно же, будут закодированы на
ее имя, не надо лишних приключений. Что касается чая и туалетов, тут тоже
понятно: вот он, Рыбников, такой чай недавно попил, что впору было брать
отпуск и мотать в Ессентуки. Да и туалеты, кому какое дело, сколько на ней
бриллиантов, это, может, даже хорошо, что много, никто все равно не поверит,
что на себе можно носить миллиард сразу. Будут думать - стекляшки.
А что до телевизора, то, как говорится: "Всегда рады", тем более, что и
телевизионщики с большей охотой будут тут крутиться, зная, кого они будут
снимать.
Но последний пункт был Рыбникову неясен. Что произойдет, если
посмотреть на эту даму пристально? В конце концов, он видел ее по телевизору
и может засвидетельствовать, что дама эта - член Правления - весьма недурна.
Может, у нее ревнивый муж или охрана боится гипноза или чего-то в этом роде?
Церемония визита состоялась довольно быстро, и, не сумев пристально не
смотреть на даму, Рыбников открыл нечто, в чем даже самому себе потом боялся
признаться. Он не спал ночи, он бюллетенил и, в конце концов, поделился с
женой.
- Так это все знают, - сказала ему любящая супруга.
И с тех пор он стал спокоен. Раз все знают и никого еще не осадили,
значит, на дворе действительно перестройка.
И было что знать. Сперва показалось странным, что член Правления
появилась в пончо и, несмотря на жару, не желала его снимать. Потом
оказалось, что она садится как-то по особенному, вытягивая вперед живот и
долго устраиваясь в кресле. Потом Рыбников обратил внимание, что никогда и
ничего она не делает левой рукой, которая покоилась на ее левом колене в
белой прелестной перчатке с перстнями поверх ткани. Рыбников уж было с
ужасом подумал, что это у нее протез, но потом взглянул на ее юбку и со
спазмой в горле понял, что сделал открытие, за которое мог бы в те годы, с
коими перекликается полное название его Ассоциации, поплатиться головой.
Настоящая рука члена Правления находилась у нее под одеждой, и кисть ее
постоянно поглаживала живот и лобок.
Стряхнув с себя наваждение, Рыбников галантно раскланялся, и когда
наступила его очередь, выступил в том плане, что Ассоциация ждет свою
хозяйку и готова ей служить.
Высокая дама встала с кресла. Она, оказывается, прибыла сюда к тому же
и с миссией. Она держала правой рукой за талию странного человека - с
дамским лицом, толстого, - и говорила, что Ассоциации, кроме всех прочих
аксессуаров, нужен еще и журнал и что вот у нее есть знакомый журналист,
которого она рекомендует в редакторы. Фамилия его Ениколопов, но мало кто,
кроме профессионального Рыбникова, это запомнил.
ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
Извините, беспокою по личному вопросу. Дочку бросил какая-то свинья из
32 отдела. Я его знаю уже 2 года, все ходил за ней, ухаживал, а как дело
дошло до свадьбы - слинял. Может быть, через ваши каналы... дочку жалко! В
Ассоциации пока все в норме: кражи, злоупотребления фиксирую, со временем
доложу. Политики особой нет, а вот докладываю, что все спят с кем кто хочет
и рвутся в депутаты, и это - перестройка?!
БАБУСИН,
внештатный сотрудник.
ГЛАВА 8
Товарищ Стародревов еще совсем недавно был начальником Главного
управления ассенизации и канализации. Ему было не чуждо ничто прекрасное. И
разве мог он, по уши углубленный в свою работу, предполагать, что скоро
изменит место службы и выйдет на новые рубежи духовности. Кабы знать, что
появится на свете Ассоциация, он сам бы еще тогда своим собственным носовым
платком стер бы с милого особнячка, где разместилось теперь Правление,
третирующую сегодня бывшего надпись: "А идите вы все...". И было сказано
куда. Теперь это сделать было невозможно. Стену особняка покрыли лаком и
сверху этой надписи прибавили другую: "Охраняется государством".
Но человек предполагает, а Бог располагает, и точно также нельзя быть
уверенным, что нет вины секретаря Аляскинского обкома товарища Буша в том,
что эскимосы завалили сев кукурузы, так и товарищ Стародревов жил как мог,
не подозревая, что когда человек боится, он сдается.
Но при этом таковой образ жизни не помешал ему, начальнику всего того,
что остается от живого, спрятать детей за границу с тем, чтобы они не видели
всей социальной гнилостности жизни, которой управлял на небольшом участке
большой страны их папа.
А папа на мгновенье видимо забыл, что потеря нравственности ведет к
утрате гражданственности.
Утешая себя пошлыми анекдотами типа того, что "Польша в годы войны была
четвертована на три неравные половины" и "Прокуратура в своей деятельности
достигла сегодня выдающихся узбеков", Стародревов дожил до седых волос, до
инфаркта, до значительного брюшка, бросил курить, неосторожно поддержал
кооперативное движение, столько-то взял и теперь пребывал в состоянии
неприятном, позвонил даже приятелю - заместителю начальника УВД Мануилову,
да за рюмашечкой все с дуру ему рассказал.
Мануилов хотя и был другом, но все же носил полковничьи погоны, и, как
большой друг понял, что нетактично тут же, в кабаке, огорчать бывшего своего
покровителя, сообщив ему, что прокуратурой города недавно возбуждено
уголовное дело по факту взяточничества в Главке.
Эта тактичность Мануилова могла дорого обойтись Стародревову, если бы