Страница:
были сплочены невыносимой идеей, вдруг словно перерождались, становились
обыкновенными, слабыми, закомплексованными людьми. Не столь свирепой
казалась и председатель профкома, не столь очаровательной - и инспектор
кадров, не столь надменным - и начальник спецчасти, и оказалось, что очки
Арамейца давно уже надо было протереть мягкой фланелью.
А зампред Стародревов вышел и сразу перестал быть начальником,
пригласил Нестерова и его нового заместителя к себе в кабинет.
- Я чего вас пригласил, отцы? - сказал Стародревов. - Я пригласил вас
вот о чем попросить. Надо ведь решать что-то с Ассоциацией. Концепции у нее,
понимаете ли, нет. А почему нет концепции?
- Наверное, потому что нет Устава.
- Нет Устава. Это правильно, но Устав надо изготовить. Кто за это
возьмется?
- Кому поручите, тот и возьмется, - сказал Нестеров.
- Ну а если я тебе поручу? - сказал старый и потный толстяк.
- Напишу, но вообще-то должна быть какая-то аналогия, вернее, то, от
чего стоило бы оттолкнуться, ведь на основании чего-то надо было создавать
Ассоциацию. Какой-то регламентирующий документ существовал?
- Существовал. Но из него ничего не почерпнешь. Надо Устав.
- Надо - будет.
Стародревов, хитро прищурившись, достал из ящика стола бутылку
минеральной воды, открыл ее, налил в стакан, выпил ессентуки так, как пьют
боржом, и посмотрел на Нестерова добрым взглядом.
Смолянинов во время разговора Стародревова с Нестеровым рассматривал
стены зампредовского кабинета, сплошь увешанные афишами, заставленные
буклетами и пр., и пр., и пр.
Кабинетик был так себе. В этом доме жил, наверное, когда-то давно
купец, не дворянин, и посему, видимо, лет за сто до Стародневова в его
кабинете помещалась либо дочь на выданье, либо, скоре, курительная,
построенная папашей по рисункам сына, который посетил Англию и мучился, но
носил узкие брюки, курил трубку и ругал все и вся.
Такой был у зампреда кабинет. Из него даже, может быть, исходили
распоряжения выдавать милостыню, а теперь, сто лет спустя в нем сидел
зампред, который ломал голову, как бы выклянчить на зарплату побольше
милостыни в столице большой страны.
Сдружившиеся Нестеров и Смолянинов отправились по другим кабинетам
знакомиться с сотрудниками и обратили внимание, что на доске объявлений
висит бумага, извещающая о том, что все желающие могут купить продуктовый
заказ, вступить в дачно-садовое товарищество и приобрести автомобиль.
В нижнем холле послышался какой-то шум, и товарищи отправились
посмотреть, что происходит. Их глазам представилась невероятная картина. Три
дюжих санитара вязали вахтера Бабусина. Вахтер не сопротивлялся, давал
делать с собой все, что угодно, и при этом пел.
Песенку, которую пел вахтер, Нестеров знал. Ее распевали питерские
мальчишки в восемнадцатом году.
Нестеров посмотрел на Смолянинова. Смолянинов лицезрел сцену ликвидации
связника равнодушно, и посему Нестеров уверился в том, что Смолянинов - не
действующий резерв милиции, на что он очень рассчитывал, а обыкновенная
посредственность, серятина и никчемность, хотя в прошлом и боровшаяся со
скверной.
Старшему министру информации
тов ПОЛУГРОБОКОПАТЕЛЮ
На основании положения о прохождении службы прошу уволить начальника
отдела Кривосюка на пенсию за достижением предельного возраста (и еще он был
неоднократно замечен выпимши). Можно перевести в спорткомплекс, в сектор
лыж.
Начальник управления
Я.РВОТИН
ГЛАВА 12
Нестеров разговаривал со своей сотрудницей, высокой, экстравагантной
дамой, с которой ему трудно было пока найти общий язык. Исчерпав
джентльменский набор острот и служебных сантенций для данного случая, он
решил попытать счастья в пошлости и, прикинувшись дурачком, спросил
Загонову, так называлась эта недоступная дама:
- Простите, мадам, - начал он, явно нервничая, - не подскажете ли
бывшему полицейскому, какого рода кофе?
- Вообще-то мужского, - почти мгновенно парировала дама, - но этот
продается редко, а тот, что бывает в наших магазинах, - тот, бесспорно,
среднего.
Нестерову острота понравилась, и он стал планировать работу отдела, о
которой совершенно за своими вживаниями в роль забыл.
Вдруг ему пришло в голову, что теперь он совершенно не интересен
женщинам. Много лет подряд он нравился им своей нестандартностью, тем, что
неординарно мыслит и неординарно говорит. Но сегодня, в век, когда все
читают и цитируют то, что совсем недавно было совершенно нельзя: Гумилева,
Троцкого, кришнаитов, секретные наставления оперработникам КГБ, - он уже не
поражает воображение женщин, в особенности образованных, которые и без того
все это знают прекрасно и сами готовы дать фору, кому угодно.
Подумав обо всем этом, Нестеров наконец занялся делами. Размышляя о
том, как бы получше выполнить задание Почти Председателя Рыбникова, в связи
с этим вспомнил сегодняшнее напоминание помощника, что тот не Рыбников,
Рыбников. Нестеров хмыкнул, но от его хмыканья задание, причем весьма
сложное и спешное, не отодвинулось и не исчезло. Требовалось изготовить два
нейтральных (как бы чего не вышло) плаката: "Сегодня мы дети, а завтра -
народ" и "Множьте Ассоциацию год от года - это достояние народа".
Поражаясь идиотизму, в который его запрягла судьба, Нестеров, прежде
чем звонить в типографию, все же вознамерился прийти к товарищу Рыбникову и
поговорить с ним о целесообразности выпуска таких плакатов.
Однако его планы пришлось чуть отодвинуть, поскольку вдруг открылась
дверь и в кабинет заведующего отделом заглянула некая Эдда Сохова - дама,
находящаяся где-то на золотой середине между Сохо и сохой. Она вбежала,
возбужденная, и, завопив страшным шепотом: "Николай Константинович, меня
только что обворовали!", - припала к спинке стула, ловко вытирая опереточные
слезы.
- Меня обокрали! - трагически и уже громче сказала Эдда, видя, что
Нестеров или не расслышал, или, поглощенный воплощением в жизнь мудрых
лозунгов, увлекся.
- Да? - удивился наконец Нестеров.
- Из сумки вытащили десятку. Она у меня последняя.
Нестеров достал бумажник.
- Никогда! - завопила Эдда.
- Почему?
Эдда взяла деньги.
- Я буду вас кормить.
Нестеров улыбнулся. Наставало время идти к Рыбникову.
Он привстал.
Первый заместитель Председателя Правления Ассоциации, как уже было
выяснено, Рыбников с ударением на "ков", готов был принять Нестерова тотчас
же, как только подойдет в маленькой приемной большущая очередь.
Когда-то на оперативке он отвлекся и рассказал о том, что вот он
недавно побывал на улице и отстоял большую очередь за хлебом, на что
Нестеров, не сдержав фрондерства, сказал, что недавно отстоял большую
очередь к собственному руководителю. На это Рыбников заявил, что эту очередь
можно считать за неочередь. На этом разговор и завершился, а вот теперь
предстояло минимум за два часа провести в приемной за трепотней.
Но конец приходит всему, пришел конец и сидению в приемной. К Нестерову
присоединился Смолянинов. Наконец, их принял Рыбников.
- Привет, - своротив в сторону верхнюю губу, сказал хозяин кабинета, -
садитесь.
Друзья присели.
- Есть проблемы? - спросил Рыбников.
- Есть, - сказал Нестеров, - во-первых, "Культ-ура!" не имеет права
издательской деятельности, то есть не может издавать что бы то ни было, а
во-вторых, почему мы вообще издаем такую глупость, как эти плакаты, мне,
например, стыдно, ведь говорят: "Ассоциация - это прогрессивное
учреждение...".
Рыбников не ответил, он давно уже тихо и мирно ворковал что-то по
телефону правительственной связи.
Оторвавшись от телефона уже тогда, когда Нестеров со Смоляниновым стали
забывать, а для чего, собственно, они сюда пришли, он вознес на них
отработанный и хорошо отточенный взор некогда крупного руководителя и
спросил:
- Вы ко мне?
- Мы от вас, - сказал Смолянинов, который работал сегодня первый день,
и в сущности еще ничего не боялся.
К счастью, Рыбников не расслышал. Нестеров толкнул Смолянинова локтем,
благо они рядом и удобно сидели в мягких креслах, и сказал:
- Василь Евгеньевич, как выполнить ваше задание?
- Хорошо выполнить, - сострил Рыбников.
- Понятно, но на издательскую деятельность, на плакаты нужна бумага. Ее
нет. И быть не может, ведь мы не издающая фирма.
- Как же так, у нас полно бумаги, - и он нажал на кнопку:
- Люция Ивановна, - сказал он взявшей на том конце провода заведующей
финансовым отделом трубку, - сколько у нас бумаги?
- Много, Василь Евгеньевич, - так же в селектор ответила Люция
Ивановна.
- Вот видите, - удовлетворенно сказал чиновник, - а вы беспокоились,
идите и спокойно работайте.
Ничего не понимая, удивляясь, как это вообще такая вот только что
прожитая ими сцена может существовать наяву, Нестеров и Смолянинов
отправились в свой отдел, где им надлежало заниматься разного рода аспектами
издательской деятельности, как то: разложением, цветоделением, выбором
бумаги, согласованием эскизов, шрифтов и тому подобным.
Сторонний наблюдатель, если таковой бы согласился хоть недолго
наблюдать то, чем занимаются наши герои, вероятнее всего, ничего бы не
понял, потому что общество, в котором происходили все описываемые события,
не умело работать ритмично, оно умело только преодолевать трудности и
планировало не результат работы, а медали героям, которые несмотря на
всеобщий хаос, все-таки чего-то достигали, ну и, конечно, мрамор на
памятники сгоревшим на работе.
Вдруг дверь отворилась, и на пороге появилась некая Сюзанна Корытина -
дама весьма своеобразная, даже капризная и только слегка декольтированная.
Эта дама с порога прямо стала театрально ломать руки и, закрывая глаза,
сообщила нечто такое невнятное, что и Нестеров, и Смолянинов принуждены были
усадить ее на стул, после чего, ласково с ней поговорив (воды, чтобы
побрызгать из графина в лицо или на декольте, тоже не было), принялись
слушать.
- Раритет у меня стащили со стола, из ящика! - завопила неожиданно
Корытина, и пока Смолянинов лез в словарь с тем, чтобы выяснить, что же
такое это "раритет", Нестеров понял: в Ассоциации имеется свой взращенный
эпохой вор, который потихонечку тащит все, что ни попадя.
И пока Смолянинов докладывал Нестерову свои соображения, Николай
Константинович принял решение.
- У тебя ловушки остались?
- Для мелочевочников?
- Да.
- Остались, а что?
- Надо поставить, выловим вора.
- Поставлю.
После этого краткого диалога Нестеров обратился к Корытиной:
- Мы найдем вашу рукопись, - сказал Нестеров, - но прошу вас слушать
меня внимательно, не всхлипывать и выполнять все точно и абсолютно. Вы
завтра же распространите в Ассоциации слух, и мы вам в этом поможем, что в
вашем сейфе хранится какая-то неимоверно ценная книга. Ладно?
- А она действительно там хранится, - сказала Корытина.
- Тем лучше. А теперь успокойтесь и идите к себе, спокойно работать.
Ладно?
Вдруг раздался телефонный звонок.
- Нестеров?
- Нестеров.
- Говорит вахтер Бабусин из сумасшедшего дома.
- Очень приятно, как здоровье?
Но вахтер был деловым человеком.
- "Капитанскую дочку" помнишь?
- В общих чертах.
- Помнишь, как Пугачев разговаривает с корчмарем иносказательным
языком?
- Помню.
- Может и нам с тобой так поговорить? Как думаешь, поймем друг друга?
- А мы разве с вами не иносказательно говорим?
- Клюешь, парень. Молоток. Только плывет твоя бумажка, уй как плывет, и
добрые молодцы ее тоннами грузят для нужд страждущих кооперативов, не
имеющих, к слову сказать, права издательской деятельности.
- Спасибо, корешок, а почему ты такой умный и вахтером стоишь, уж и не
спрашиваю.
- Всякая работа почетна, бывай.
И трубка была положена.
В АССОЦИАЦИЮ "КУЛЬТ-УРА!"
Главному Интеллигентному человеку от квартирантки квартиры Булгакова
Сообщаю, что во время ремонта квартиры известного писателя Булгакова
была похищена рукопись его повести, находившаяся в красном шкафу, который
тоже украли.
Обращаюсь к Вам за содействием, поскольку в эпоху застоя таких
безобразий не вытворялось.
Не подписываюсь, боюсь.
ГЛАВА 13
ПАНДЕМОНИУМ
Горьки и тоскливы бесконечные кооперативы и малые предприятия,
неожиданно возникшие в орбите безумной Ассоциации. Здесь были и такие,
которые обещали накормить - нет, не пятью, а вообще без хлеба, - всех
страждущих, и такие, которые ничего не обещали, а все норовили сделать в
долг, или такие, которые брали ссуды, видимо ожидая Судного дня, когда они
свой долг и намеревались погасить.
Кооперативы делали вид, что моют машины, пекут картофель, на самом деле
они скупали в магазинах дамское нижнее белье и показывали его в цирке. Но им
казалось, что они торговали, печатали книги, натирали полы, занимались
частным сыском, совершали преступления, проводили расследования по
сфабрикованным уголовным делам, пекли торты и били физиономии. Это была
симфония кооперативов, их век и их держава.
Были кооперативы всякие и любые. Не было только кооператива по розыску
пропавшей рукописи Булгакова. И не долго думая, такой кооператив родился. Он
и не мог не родиться. Он считал себя необходимым и поэтому явился на свет. И
назвался он малым предприятием. Учредители его видимо решили, что раз оно -
малое, то много, в случае чего, не дадут.
Появление его на свет было похоже на рождение планеты. Сперва вспыхнуло
множество концентрированных звезд, потом они стали рассеиваться,
превратились в туман, одна какая-то песчинка, концентрированная как
перестройка, взорвалась, и на обломках ее создалась планета.
Слух о поисках пропавшей рукописи Булгакова пронесся по Ассоциации
после письма на имя Председателя. Но разнесся не вихрем, а вымученно, и так
как в Ассоциации никто не знал, что это была за рукопись и для чего ее
искать, начались какие-то нездоровые разговоры, которые просто не могли не
вылиться в создание нечто. Этим нечто и стала команда по поиску рукописи.
Малое предприятие "Поиск" было создано при Ассоциации, и ссуду оно
получило со счетов Ассоциации, при том, однако, условии, что члены его
обещали руководству, что приоритет доходов получит Ассоциация и ее зам.
пред. Стародревов.
- Да, но сам Стародревов - пешка, и даже не пешка, типичная шестерка.
Оба приятеля, которые только что узнали о решении создания малого
предприятия "Поиск", оба внезапно захотели пить и вышли на улицу. По улице
шла в это время длинная колонна автобусов, на заднем было написано:
"Осторожно, колонна. Впереди ученик". Коллеги учли это и подошли к большой
очереди за квасом.
- Кстати, - сказал Нестеров, - вы не забыли, что у нас с вами сегодня
заседание совета по изготовлению календаря?
- Не забыл, сейчас попьем и вернемся.
- Да, и в газету надо дать объявление: "Все граждане, сдавшие деньги на
памятник композитору Мусоргскому, извещаются о том, что часть средств от
памятника пошла на установление бюста поэтессе Людмиле Щипахиной в
Санкт-Петербурге". Договорились?
И развеселившиеся квасопивцы отправились на работу, на заседание
какого-то Совета и, как водится, в соответствии с новыми традициями новой
организации немного опоздали.
Седой Председатель с вываливающейся челюстью Осовиахим Семенович
Стрикачев говорил уже довольно долго, но так как сегодня говорил он с
некоторым акцентом, при этом чуть присвистывал, то слушать его было не очень
интересно, да и вообще эта процедура утверждения всего того, что надо было
сделать и без утверждения, утомляла.
В его доклад остряки навставляли разных глупостей, но сделали это зря,
потому что ни оратор, ни слушатели этого не замечали.
Члены Совета, большей частью похожие на прохожих с улицы, зашедших
дождаться в прохладе старинного здания надлежащего троллейбуса, даже не
представляли себе, что здесь происходит, скучали и думали о домашних делах.
Председатель, который неизвестно что вообразил, вдруг оторвался от
бумажки и возопил о том, что надо выпускать календарь для того, чтобы его
можно было повесить в семье и двенадцать месяцев наслаждаться произведениями
искусства, посвященными мастерами живописи святой теме сохранения семьи.
Календарь должен быть семейным. С ним никто не спорил.
- Вместе с тем, - сказал Осовиахим Семенович, - я своеобразно трактую
семью, делаю это современно, перестроечно. Мы должны показать таким
календарем, что такое негатив в семье.
И он стал перечислять произведения искусства, способствующие, по его
мнению, сохранению и упрочению первичной ячейки общества.
Никто не вникал в его слова, а он уже перечислил "Ивана Грозного,
убивающего своего сына", "Жертвоприношение Авраама", "Смерть переселенца",
"Дочерей Лотта", которые отдавались своему отцу, "Лаокоона с сыновьями",
"Возвращение блудного сына", "Сатурна, пожирающего своих детей", "Не ждали",
"Неравный брак", от которого хорошей семьи не жди, царевича Алексея с
Петром, которого последний упек.
Аудитория, наконец, проснулась.
- Следуя вашей логике, - сказал кто-то из зала, зная, что полемика -
хлеб сегодняшнего общества, - надо бы еще добавить сюда "Клеопатру",
"Меньшикова в Березове" и шубинский Портрет неизвестного".
- Причем тут семья, - заволновались остальные, кто успел проснуться, -
в шубинском "Портрете неизвестного"?
- Ни при чем, - взвизгнул Председатель, пытаясь отстоять свое видение
мира. - Ни при чем. Клеопатра сама себя укусила змеей, а насчет Меньшикова,
так товарищ Рыбников сказал: "Мы политикой не занимаемся". А вот вы
потрудитесь объяснить, при чем тут неизвестный?
- Пожалуйста, - солидно сказал тот же голос из зала. - Мы живем в
правовом государстве, и я поэтому требую, чтобы начала действовать, наконец,
презумпция невиновности. Какие у вас основания считать, что этот
изображенный в мраморе неизвестный не был примерным семьянином?
Таких оснований у Осовиахима Семеновича не было, и прения прекратились.
Нестеров и Смолянинов смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами.
- Боже мой, это или сумасшедший дом, или хорошо скрытая уголовщина. Ну
надо же!
Внизу, возле входной двери их обоих что-то насторожило. Чего-то здесь
не было из того, что было привычным.
Поразмыслив, Нестеров обнаружил, что вместо вахтера Бабусина стоял
другой.
ПОДПОЛКОВНИКУ СТРАЧУКУ
Согласно вашего указания был в санатории в Карловых-Варах совместно с
главным редактором Нового журнала Ениколоповым. Кстати, это его псевдоним,
настоящая его фамилия Вермишелев, так вот ночью Ениколопов разбудил меня и
предложил отвинтить огромную старинную люстру с потолка главного зала и
привезти ее в Москву, продать, а деньги сдать в бюджет Ассоциации. Дескать,
нечем платить зарплату. Лестницу он обеспечил. Я не посмел ослушаться - у
него зарплата 1000 рублей, 4-е управление и книжная экспедиция, а я простой
вахтер. До без четверти восемь утра мы разбирали эту чертову люстру (я - в
качестве внештатного сотрудника, так что прошу это отметить), Ениколопов -
из стяжательских соображений. Нас задержала полиция, возбуждено уголовное
дело. Ениколопов кричит, что у него на столе - "вертушка" и что чехи еще про
него услышат, а я что? Прошу содействия.
ЗЯМА РОСТОВЦЕВ,
внештатный сотрудник
ГЛАВА 14
Рыбникова, как фактически ответственного за все, не могли не печалить
дела вверенного ему детища.
Из хороших рук он достал себе еще одного, слегка подержанного в
Казахстане заместителя, который умел по-восточному красиво произносить речи.
Он произносил их по всем правилам ораторского искусства. Периоды его
говорильни выражали попеременно желание, негу, восторг, жалость и
благосклонность.
Заместитель председателя по развертыванию программ - так он назывался в
соответствии со штатным расписанием - имел профиль римлянина и анфас
одалиски.
- Интересно, - спросил его однажды новый вахтер, - а 20 апреля в ФРГ
тоже проводятся капиталистические субботники?
После этого новый зампред, убоявшись, на неделю взял бюллетень. Пока он
болел, выяснилось, что его переводили на работу в сельскохозяйственную
организацию, но перепутали анкеты, и потому теперь всю процедуру надо было
начинать или заново, или не рыпаться.
Работа в Ассоциации "Культ-ура!" была для него делом новым. Привыкший
трясти сиськи овцам, запред Карпушкин окунулся в удивительный мир и, как
умеющий приспосабливаться функционер, тотчас же огляделся по сторонам. Ему
показалось, что он с работой справится, потому что его фамилия напоминала
ему самому фамилию великого поэта.
Перво-наперво он решил искать маяки и критерии интеллигентности.
Томную девочку с выпученными глазами, дальнюю родственницу
Председателя, он принимал долгое время за истинную интеллигентку, ее
распущенность - за особое величие души, а ее сентенции - за божественные
откровения.
Но, несмотря на уникальность личностей, набранных в штат Ассоциации,
дела там продолжали идти плохо, и он это усек быстро и так же быстро и по
старинке решил, что дело лишь в том только, что к работе мало привлекается
молодежь.
Ошибка вполне понятная, так как, что это такое - молодежь - мало кто
по-настоящему знал.
Тем не менее уже вскоре в стенах роскошного особняка Ассоциации по его
инициативе были собраны и шлялись в вареных джинсах, воняющие мочой и
сигаретами, обвешанные цепями и кожей металлисты, брейкеры, ностальгисты,
фанаты, оптимисты, волосатые, панки, представителя системы, мажоры, роггеры,
теляги и даже бомжи, которые охотно оставались ночевать в бывшем купеческом
особняке, ничего по-прежнему не делали, но тщательно и регулярно пакостили
парадную лестницу. Впрочем, они просуществовали в Ассоциации недолго и были
изгнаны не без помощи милиции.
Стародревов, уверовав, что такие вот сборища (молодежь тянется к
культуре) и есть правда жизни, глядя на них, чувствовал себя их отцом, он
понимал, что вскоре сам будет бомжом, и случится это скоро, когда страна
поймет: происходит что-то не то. Однажды он пригласил всю эту шпану в свой
кабинет и демократично с ней беседовал, смачно приправляя свое скудоумие
сквернословием.
На всякий случай по всей Ассоциации он развесил лозунги: "Ассоциация -
наше общее сокровище, поддержи его - богаче сам становишься", "Множте
Ассоциацию год от года, это достояние народа" (недостающий мягкий знак потом
силами аппарата вставляли от руки), "Ассоциация хороша тем, что она
неделима, что ей отдаешь - остается твоими", - которые, по его мнению,
определяли сегодняшнюю политику страны как в плане орфографии, так и в плане
смысла.
Покончив с политикой, Стародревов решил подумать, наконец, о себе. Он
вплотную приступил к диссертации. А так как наука для него казалась
естественной потребностью, как и многое другое, он и в вопросе диссертации
ушел не далеко. Для этого, собственно, и пригласил он однажды Нестерова и
Смолянинова, как наиболее нормальных сотрудников, в свой кабинет для
конфиденциального разговора.
- Стенды Ассоциации хорошо бы установить еще и в общественных уборных
города и брать за вход не десять, а двадцать копеек на благотворительность,
вот вам и доход, - сказал зампред и посмотрел на своих подчиненных. Дескать,
и мы кое-что смыслим.
Задание его Нестеров и Смолянинов выполнили не шутя, быстро и
неукоснительно, потому что понимали: чем больший идиотизм будет проведен в
жизнь, тем быстрее кончатся этот бардак и синекура.
Стародревов появился в общественной уборной, заодно намереваясь
проделать там то, что он давно выстрадал, но на что постоянно не было за
текучкой времени. Чтобы не платить двугривенный, он предъявил служебное
удостоверение по прошлой своей работе стоящей возле двери бабульке и подошел
к писуару. В этот момент возле того же писуара появился сотрудник
Ассоциации.
- Здравствуйте, сказал он, увидев начальство.
- Привет, - ответствовал демократ Стародревов, перекладывая свое
хозяйство из правой руки в левую и протягивая руку сотруднику.
И он еще раз взглянул н стенды.
За эго взором восторженно следил подчиненный.
- Задание тебе, - вдруг сказал Стародревов, совершенно забыв о том, что
то, что он собирается поручить подчиненному, идет в разрез с действующим
законодательством.
- Зайдешь в женский сектор и установишь все так же. Потом доложишь.
Сотрудник доложил через час, что задание руководства выполнить не
может, потому что его туда не пускают.
- Кто хочет сделать, - наставительно изрек начальник, - ищет способы,
кто не хочет - ищет причины, дай вместо двугривенного рубль, но пройди...
Вечером же Стародревов ездил в милицию выручать своего сотрудника.
Но его огорчило не это, а то, что, несмотря на преодоленные трудности,
Нестеров и Смолянинов не выполнили его задания, и в дамской уборной стенды
так и не установлены.
- Как же так? - грозно спросил он Нестерова.
- Это бесперспективно, - ответил Нестеров, - в дамской уборной нет
писуаров, и поэтому женщины, запираясь в кабинке, лишены возможности
приобщиться к культуре.
Стародревов вынужден был с этим согласиться, и не огорчился, потому что
в своей диссертации о приобщении к культуре масс теперь он намеревался
выдвинуть идею о разграничении восприятия культуры по половому признаку.
ПОЛКОВНИКУ СТРАЧУКУ
обыкновенными, слабыми, закомплексованными людьми. Не столь свирепой
казалась и председатель профкома, не столь очаровательной - и инспектор
кадров, не столь надменным - и начальник спецчасти, и оказалось, что очки
Арамейца давно уже надо было протереть мягкой фланелью.
А зампред Стародревов вышел и сразу перестал быть начальником,
пригласил Нестерова и его нового заместителя к себе в кабинет.
- Я чего вас пригласил, отцы? - сказал Стародревов. - Я пригласил вас
вот о чем попросить. Надо ведь решать что-то с Ассоциацией. Концепции у нее,
понимаете ли, нет. А почему нет концепции?
- Наверное, потому что нет Устава.
- Нет Устава. Это правильно, но Устав надо изготовить. Кто за это
возьмется?
- Кому поручите, тот и возьмется, - сказал Нестеров.
- Ну а если я тебе поручу? - сказал старый и потный толстяк.
- Напишу, но вообще-то должна быть какая-то аналогия, вернее, то, от
чего стоило бы оттолкнуться, ведь на основании чего-то надо было создавать
Ассоциацию. Какой-то регламентирующий документ существовал?
- Существовал. Но из него ничего не почерпнешь. Надо Устав.
- Надо - будет.
Стародревов, хитро прищурившись, достал из ящика стола бутылку
минеральной воды, открыл ее, налил в стакан, выпил ессентуки так, как пьют
боржом, и посмотрел на Нестерова добрым взглядом.
Смолянинов во время разговора Стародревова с Нестеровым рассматривал
стены зампредовского кабинета, сплошь увешанные афишами, заставленные
буклетами и пр., и пр., и пр.
Кабинетик был так себе. В этом доме жил, наверное, когда-то давно
купец, не дворянин, и посему, видимо, лет за сто до Стародневова в его
кабинете помещалась либо дочь на выданье, либо, скоре, курительная,
построенная папашей по рисункам сына, который посетил Англию и мучился, но
носил узкие брюки, курил трубку и ругал все и вся.
Такой был у зампреда кабинет. Из него даже, может быть, исходили
распоряжения выдавать милостыню, а теперь, сто лет спустя в нем сидел
зампред, который ломал голову, как бы выклянчить на зарплату побольше
милостыни в столице большой страны.
Сдружившиеся Нестеров и Смолянинов отправились по другим кабинетам
знакомиться с сотрудниками и обратили внимание, что на доске объявлений
висит бумага, извещающая о том, что все желающие могут купить продуктовый
заказ, вступить в дачно-садовое товарищество и приобрести автомобиль.
В нижнем холле послышался какой-то шум, и товарищи отправились
посмотреть, что происходит. Их глазам представилась невероятная картина. Три
дюжих санитара вязали вахтера Бабусина. Вахтер не сопротивлялся, давал
делать с собой все, что угодно, и при этом пел.
Песенку, которую пел вахтер, Нестеров знал. Ее распевали питерские
мальчишки в восемнадцатом году.
Нестеров посмотрел на Смолянинова. Смолянинов лицезрел сцену ликвидации
связника равнодушно, и посему Нестеров уверился в том, что Смолянинов - не
действующий резерв милиции, на что он очень рассчитывал, а обыкновенная
посредственность, серятина и никчемность, хотя в прошлом и боровшаяся со
скверной.
Старшему министру информации
тов ПОЛУГРОБОКОПАТЕЛЮ
На основании положения о прохождении службы прошу уволить начальника
отдела Кривосюка на пенсию за достижением предельного возраста (и еще он был
неоднократно замечен выпимши). Можно перевести в спорткомплекс, в сектор
лыж.
Начальник управления
Я.РВОТИН
ГЛАВА 12
Нестеров разговаривал со своей сотрудницей, высокой, экстравагантной
дамой, с которой ему трудно было пока найти общий язык. Исчерпав
джентльменский набор острот и служебных сантенций для данного случая, он
решил попытать счастья в пошлости и, прикинувшись дурачком, спросил
Загонову, так называлась эта недоступная дама:
- Простите, мадам, - начал он, явно нервничая, - не подскажете ли
бывшему полицейскому, какого рода кофе?
- Вообще-то мужского, - почти мгновенно парировала дама, - но этот
продается редко, а тот, что бывает в наших магазинах, - тот, бесспорно,
среднего.
Нестерову острота понравилась, и он стал планировать работу отдела, о
которой совершенно за своими вживаниями в роль забыл.
Вдруг ему пришло в голову, что теперь он совершенно не интересен
женщинам. Много лет подряд он нравился им своей нестандартностью, тем, что
неординарно мыслит и неординарно говорит. Но сегодня, в век, когда все
читают и цитируют то, что совсем недавно было совершенно нельзя: Гумилева,
Троцкого, кришнаитов, секретные наставления оперработникам КГБ, - он уже не
поражает воображение женщин, в особенности образованных, которые и без того
все это знают прекрасно и сами готовы дать фору, кому угодно.
Подумав обо всем этом, Нестеров наконец занялся делами. Размышляя о
том, как бы получше выполнить задание Почти Председателя Рыбникова, в связи
с этим вспомнил сегодняшнее напоминание помощника, что тот не Рыбников,
Рыбников. Нестеров хмыкнул, но от его хмыканья задание, причем весьма
сложное и спешное, не отодвинулось и не исчезло. Требовалось изготовить два
нейтральных (как бы чего не вышло) плаката: "Сегодня мы дети, а завтра -
народ" и "Множьте Ассоциацию год от года - это достояние народа".
Поражаясь идиотизму, в который его запрягла судьба, Нестеров, прежде
чем звонить в типографию, все же вознамерился прийти к товарищу Рыбникову и
поговорить с ним о целесообразности выпуска таких плакатов.
Однако его планы пришлось чуть отодвинуть, поскольку вдруг открылась
дверь и в кабинет заведующего отделом заглянула некая Эдда Сохова - дама,
находящаяся где-то на золотой середине между Сохо и сохой. Она вбежала,
возбужденная, и, завопив страшным шепотом: "Николай Константинович, меня
только что обворовали!", - припала к спинке стула, ловко вытирая опереточные
слезы.
- Меня обокрали! - трагически и уже громче сказала Эдда, видя, что
Нестеров или не расслышал, или, поглощенный воплощением в жизнь мудрых
лозунгов, увлекся.
- Да? - удивился наконец Нестеров.
- Из сумки вытащили десятку. Она у меня последняя.
Нестеров достал бумажник.
- Никогда! - завопила Эдда.
- Почему?
Эдда взяла деньги.
- Я буду вас кормить.
Нестеров улыбнулся. Наставало время идти к Рыбникову.
Он привстал.
Первый заместитель Председателя Правления Ассоциации, как уже было
выяснено, Рыбников с ударением на "ков", готов был принять Нестерова тотчас
же, как только подойдет в маленькой приемной большущая очередь.
Когда-то на оперативке он отвлекся и рассказал о том, что вот он
недавно побывал на улице и отстоял большую очередь за хлебом, на что
Нестеров, не сдержав фрондерства, сказал, что недавно отстоял большую
очередь к собственному руководителю. На это Рыбников заявил, что эту очередь
можно считать за неочередь. На этом разговор и завершился, а вот теперь
предстояло минимум за два часа провести в приемной за трепотней.
Но конец приходит всему, пришел конец и сидению в приемной. К Нестерову
присоединился Смолянинов. Наконец, их принял Рыбников.
- Привет, - своротив в сторону верхнюю губу, сказал хозяин кабинета, -
садитесь.
Друзья присели.
- Есть проблемы? - спросил Рыбников.
- Есть, - сказал Нестеров, - во-первых, "Культ-ура!" не имеет права
издательской деятельности, то есть не может издавать что бы то ни было, а
во-вторых, почему мы вообще издаем такую глупость, как эти плакаты, мне,
например, стыдно, ведь говорят: "Ассоциация - это прогрессивное
учреждение...".
Рыбников не ответил, он давно уже тихо и мирно ворковал что-то по
телефону правительственной связи.
Оторвавшись от телефона уже тогда, когда Нестеров со Смоляниновым стали
забывать, а для чего, собственно, они сюда пришли, он вознес на них
отработанный и хорошо отточенный взор некогда крупного руководителя и
спросил:
- Вы ко мне?
- Мы от вас, - сказал Смолянинов, который работал сегодня первый день,
и в сущности еще ничего не боялся.
К счастью, Рыбников не расслышал. Нестеров толкнул Смолянинова локтем,
благо они рядом и удобно сидели в мягких креслах, и сказал:
- Василь Евгеньевич, как выполнить ваше задание?
- Хорошо выполнить, - сострил Рыбников.
- Понятно, но на издательскую деятельность, на плакаты нужна бумага. Ее
нет. И быть не может, ведь мы не издающая фирма.
- Как же так, у нас полно бумаги, - и он нажал на кнопку:
- Люция Ивановна, - сказал он взявшей на том конце провода заведующей
финансовым отделом трубку, - сколько у нас бумаги?
- Много, Василь Евгеньевич, - так же в селектор ответила Люция
Ивановна.
- Вот видите, - удовлетворенно сказал чиновник, - а вы беспокоились,
идите и спокойно работайте.
Ничего не понимая, удивляясь, как это вообще такая вот только что
прожитая ими сцена может существовать наяву, Нестеров и Смолянинов
отправились в свой отдел, где им надлежало заниматься разного рода аспектами
издательской деятельности, как то: разложением, цветоделением, выбором
бумаги, согласованием эскизов, шрифтов и тому подобным.
Сторонний наблюдатель, если таковой бы согласился хоть недолго
наблюдать то, чем занимаются наши герои, вероятнее всего, ничего бы не
понял, потому что общество, в котором происходили все описываемые события,
не умело работать ритмично, оно умело только преодолевать трудности и
планировало не результат работы, а медали героям, которые несмотря на
всеобщий хаос, все-таки чего-то достигали, ну и, конечно, мрамор на
памятники сгоревшим на работе.
Вдруг дверь отворилась, и на пороге появилась некая Сюзанна Корытина -
дама весьма своеобразная, даже капризная и только слегка декольтированная.
Эта дама с порога прямо стала театрально ломать руки и, закрывая глаза,
сообщила нечто такое невнятное, что и Нестеров, и Смолянинов принуждены были
усадить ее на стул, после чего, ласково с ней поговорив (воды, чтобы
побрызгать из графина в лицо или на декольте, тоже не было), принялись
слушать.
- Раритет у меня стащили со стола, из ящика! - завопила неожиданно
Корытина, и пока Смолянинов лез в словарь с тем, чтобы выяснить, что же
такое это "раритет", Нестеров понял: в Ассоциации имеется свой взращенный
эпохой вор, который потихонечку тащит все, что ни попадя.
И пока Смолянинов докладывал Нестерову свои соображения, Николай
Константинович принял решение.
- У тебя ловушки остались?
- Для мелочевочников?
- Да.
- Остались, а что?
- Надо поставить, выловим вора.
- Поставлю.
После этого краткого диалога Нестеров обратился к Корытиной:
- Мы найдем вашу рукопись, - сказал Нестеров, - но прошу вас слушать
меня внимательно, не всхлипывать и выполнять все точно и абсолютно. Вы
завтра же распространите в Ассоциации слух, и мы вам в этом поможем, что в
вашем сейфе хранится какая-то неимоверно ценная книга. Ладно?
- А она действительно там хранится, - сказала Корытина.
- Тем лучше. А теперь успокойтесь и идите к себе, спокойно работать.
Ладно?
Вдруг раздался телефонный звонок.
- Нестеров?
- Нестеров.
- Говорит вахтер Бабусин из сумасшедшего дома.
- Очень приятно, как здоровье?
Но вахтер был деловым человеком.
- "Капитанскую дочку" помнишь?
- В общих чертах.
- Помнишь, как Пугачев разговаривает с корчмарем иносказательным
языком?
- Помню.
- Может и нам с тобой так поговорить? Как думаешь, поймем друг друга?
- А мы разве с вами не иносказательно говорим?
- Клюешь, парень. Молоток. Только плывет твоя бумажка, уй как плывет, и
добрые молодцы ее тоннами грузят для нужд страждущих кооперативов, не
имеющих, к слову сказать, права издательской деятельности.
- Спасибо, корешок, а почему ты такой умный и вахтером стоишь, уж и не
спрашиваю.
- Всякая работа почетна, бывай.
И трубка была положена.
В АССОЦИАЦИЮ "КУЛЬТ-УРА!"
Главному Интеллигентному человеку от квартирантки квартиры Булгакова
Сообщаю, что во время ремонта квартиры известного писателя Булгакова
была похищена рукопись его повести, находившаяся в красном шкафу, который
тоже украли.
Обращаюсь к Вам за содействием, поскольку в эпоху застоя таких
безобразий не вытворялось.
Не подписываюсь, боюсь.
ГЛАВА 13
ПАНДЕМОНИУМ
Горьки и тоскливы бесконечные кооперативы и малые предприятия,
неожиданно возникшие в орбите безумной Ассоциации. Здесь были и такие,
которые обещали накормить - нет, не пятью, а вообще без хлеба, - всех
страждущих, и такие, которые ничего не обещали, а все норовили сделать в
долг, или такие, которые брали ссуды, видимо ожидая Судного дня, когда они
свой долг и намеревались погасить.
Кооперативы делали вид, что моют машины, пекут картофель, на самом деле
они скупали в магазинах дамское нижнее белье и показывали его в цирке. Но им
казалось, что они торговали, печатали книги, натирали полы, занимались
частным сыском, совершали преступления, проводили расследования по
сфабрикованным уголовным делам, пекли торты и били физиономии. Это была
симфония кооперативов, их век и их держава.
Были кооперативы всякие и любые. Не было только кооператива по розыску
пропавшей рукописи Булгакова. И не долго думая, такой кооператив родился. Он
и не мог не родиться. Он считал себя необходимым и поэтому явился на свет. И
назвался он малым предприятием. Учредители его видимо решили, что раз оно -
малое, то много, в случае чего, не дадут.
Появление его на свет было похоже на рождение планеты. Сперва вспыхнуло
множество концентрированных звезд, потом они стали рассеиваться,
превратились в туман, одна какая-то песчинка, концентрированная как
перестройка, взорвалась, и на обломках ее создалась планета.
Слух о поисках пропавшей рукописи Булгакова пронесся по Ассоциации
после письма на имя Председателя. Но разнесся не вихрем, а вымученно, и так
как в Ассоциации никто не знал, что это была за рукопись и для чего ее
искать, начались какие-то нездоровые разговоры, которые просто не могли не
вылиться в создание нечто. Этим нечто и стала команда по поиску рукописи.
Малое предприятие "Поиск" было создано при Ассоциации, и ссуду оно
получило со счетов Ассоциации, при том, однако, условии, что члены его
обещали руководству, что приоритет доходов получит Ассоциация и ее зам.
пред. Стародревов.
- Да, но сам Стародревов - пешка, и даже не пешка, типичная шестерка.
Оба приятеля, которые только что узнали о решении создания малого
предприятия "Поиск", оба внезапно захотели пить и вышли на улицу. По улице
шла в это время длинная колонна автобусов, на заднем было написано:
"Осторожно, колонна. Впереди ученик". Коллеги учли это и подошли к большой
очереди за квасом.
- Кстати, - сказал Нестеров, - вы не забыли, что у нас с вами сегодня
заседание совета по изготовлению календаря?
- Не забыл, сейчас попьем и вернемся.
- Да, и в газету надо дать объявление: "Все граждане, сдавшие деньги на
памятник композитору Мусоргскому, извещаются о том, что часть средств от
памятника пошла на установление бюста поэтессе Людмиле Щипахиной в
Санкт-Петербурге". Договорились?
И развеселившиеся квасопивцы отправились на работу, на заседание
какого-то Совета и, как водится, в соответствии с новыми традициями новой
организации немного опоздали.
Седой Председатель с вываливающейся челюстью Осовиахим Семенович
Стрикачев говорил уже довольно долго, но так как сегодня говорил он с
некоторым акцентом, при этом чуть присвистывал, то слушать его было не очень
интересно, да и вообще эта процедура утверждения всего того, что надо было
сделать и без утверждения, утомляла.
В его доклад остряки навставляли разных глупостей, но сделали это зря,
потому что ни оратор, ни слушатели этого не замечали.
Члены Совета, большей частью похожие на прохожих с улицы, зашедших
дождаться в прохладе старинного здания надлежащего троллейбуса, даже не
представляли себе, что здесь происходит, скучали и думали о домашних делах.
Председатель, который неизвестно что вообразил, вдруг оторвался от
бумажки и возопил о том, что надо выпускать календарь для того, чтобы его
можно было повесить в семье и двенадцать месяцев наслаждаться произведениями
искусства, посвященными мастерами живописи святой теме сохранения семьи.
Календарь должен быть семейным. С ним никто не спорил.
- Вместе с тем, - сказал Осовиахим Семенович, - я своеобразно трактую
семью, делаю это современно, перестроечно. Мы должны показать таким
календарем, что такое негатив в семье.
И он стал перечислять произведения искусства, способствующие, по его
мнению, сохранению и упрочению первичной ячейки общества.
Никто не вникал в его слова, а он уже перечислил "Ивана Грозного,
убивающего своего сына", "Жертвоприношение Авраама", "Смерть переселенца",
"Дочерей Лотта", которые отдавались своему отцу, "Лаокоона с сыновьями",
"Возвращение блудного сына", "Сатурна, пожирающего своих детей", "Не ждали",
"Неравный брак", от которого хорошей семьи не жди, царевича Алексея с
Петром, которого последний упек.
Аудитория, наконец, проснулась.
- Следуя вашей логике, - сказал кто-то из зала, зная, что полемика -
хлеб сегодняшнего общества, - надо бы еще добавить сюда "Клеопатру",
"Меньшикова в Березове" и шубинский Портрет неизвестного".
- Причем тут семья, - заволновались остальные, кто успел проснуться, -
в шубинском "Портрете неизвестного"?
- Ни при чем, - взвизгнул Председатель, пытаясь отстоять свое видение
мира. - Ни при чем. Клеопатра сама себя укусила змеей, а насчет Меньшикова,
так товарищ Рыбников сказал: "Мы политикой не занимаемся". А вот вы
потрудитесь объяснить, при чем тут неизвестный?
- Пожалуйста, - солидно сказал тот же голос из зала. - Мы живем в
правовом государстве, и я поэтому требую, чтобы начала действовать, наконец,
презумпция невиновности. Какие у вас основания считать, что этот
изображенный в мраморе неизвестный не был примерным семьянином?
Таких оснований у Осовиахима Семеновича не было, и прения прекратились.
Нестеров и Смолянинов смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами.
- Боже мой, это или сумасшедший дом, или хорошо скрытая уголовщина. Ну
надо же!
Внизу, возле входной двери их обоих что-то насторожило. Чего-то здесь
не было из того, что было привычным.
Поразмыслив, Нестеров обнаружил, что вместо вахтера Бабусина стоял
другой.
ПОДПОЛКОВНИКУ СТРАЧУКУ
Согласно вашего указания был в санатории в Карловых-Варах совместно с
главным редактором Нового журнала Ениколоповым. Кстати, это его псевдоним,
настоящая его фамилия Вермишелев, так вот ночью Ениколопов разбудил меня и
предложил отвинтить огромную старинную люстру с потолка главного зала и
привезти ее в Москву, продать, а деньги сдать в бюджет Ассоциации. Дескать,
нечем платить зарплату. Лестницу он обеспечил. Я не посмел ослушаться - у
него зарплата 1000 рублей, 4-е управление и книжная экспедиция, а я простой
вахтер. До без четверти восемь утра мы разбирали эту чертову люстру (я - в
качестве внештатного сотрудника, так что прошу это отметить), Ениколопов -
из стяжательских соображений. Нас задержала полиция, возбуждено уголовное
дело. Ениколопов кричит, что у него на столе - "вертушка" и что чехи еще про
него услышат, а я что? Прошу содействия.
ЗЯМА РОСТОВЦЕВ,
внештатный сотрудник
ГЛАВА 14
Рыбникова, как фактически ответственного за все, не могли не печалить
дела вверенного ему детища.
Из хороших рук он достал себе еще одного, слегка подержанного в
Казахстане заместителя, который умел по-восточному красиво произносить речи.
Он произносил их по всем правилам ораторского искусства. Периоды его
говорильни выражали попеременно желание, негу, восторг, жалость и
благосклонность.
Заместитель председателя по развертыванию программ - так он назывался в
соответствии со штатным расписанием - имел профиль римлянина и анфас
одалиски.
- Интересно, - спросил его однажды новый вахтер, - а 20 апреля в ФРГ
тоже проводятся капиталистические субботники?
После этого новый зампред, убоявшись, на неделю взял бюллетень. Пока он
болел, выяснилось, что его переводили на работу в сельскохозяйственную
организацию, но перепутали анкеты, и потому теперь всю процедуру надо было
начинать или заново, или не рыпаться.
Работа в Ассоциации "Культ-ура!" была для него делом новым. Привыкший
трясти сиськи овцам, запред Карпушкин окунулся в удивительный мир и, как
умеющий приспосабливаться функционер, тотчас же огляделся по сторонам. Ему
показалось, что он с работой справится, потому что его фамилия напоминала
ему самому фамилию великого поэта.
Перво-наперво он решил искать маяки и критерии интеллигентности.
Томную девочку с выпученными глазами, дальнюю родственницу
Председателя, он принимал долгое время за истинную интеллигентку, ее
распущенность - за особое величие души, а ее сентенции - за божественные
откровения.
Но, несмотря на уникальность личностей, набранных в штат Ассоциации,
дела там продолжали идти плохо, и он это усек быстро и так же быстро и по
старинке решил, что дело лишь в том только, что к работе мало привлекается
молодежь.
Ошибка вполне понятная, так как, что это такое - молодежь - мало кто
по-настоящему знал.
Тем не менее уже вскоре в стенах роскошного особняка Ассоциации по его
инициативе были собраны и шлялись в вареных джинсах, воняющие мочой и
сигаретами, обвешанные цепями и кожей металлисты, брейкеры, ностальгисты,
фанаты, оптимисты, волосатые, панки, представителя системы, мажоры, роггеры,
теляги и даже бомжи, которые охотно оставались ночевать в бывшем купеческом
особняке, ничего по-прежнему не делали, но тщательно и регулярно пакостили
парадную лестницу. Впрочем, они просуществовали в Ассоциации недолго и были
изгнаны не без помощи милиции.
Стародревов, уверовав, что такие вот сборища (молодежь тянется к
культуре) и есть правда жизни, глядя на них, чувствовал себя их отцом, он
понимал, что вскоре сам будет бомжом, и случится это скоро, когда страна
поймет: происходит что-то не то. Однажды он пригласил всю эту шпану в свой
кабинет и демократично с ней беседовал, смачно приправляя свое скудоумие
сквернословием.
На всякий случай по всей Ассоциации он развесил лозунги: "Ассоциация -
наше общее сокровище, поддержи его - богаче сам становишься", "Множте
Ассоциацию год от года, это достояние народа" (недостающий мягкий знак потом
силами аппарата вставляли от руки), "Ассоциация хороша тем, что она
неделима, что ей отдаешь - остается твоими", - которые, по его мнению,
определяли сегодняшнюю политику страны как в плане орфографии, так и в плане
смысла.
Покончив с политикой, Стародревов решил подумать, наконец, о себе. Он
вплотную приступил к диссертации. А так как наука для него казалась
естественной потребностью, как и многое другое, он и в вопросе диссертации
ушел не далеко. Для этого, собственно, и пригласил он однажды Нестерова и
Смолянинова, как наиболее нормальных сотрудников, в свой кабинет для
конфиденциального разговора.
- Стенды Ассоциации хорошо бы установить еще и в общественных уборных
города и брать за вход не десять, а двадцать копеек на благотворительность,
вот вам и доход, - сказал зампред и посмотрел на своих подчиненных. Дескать,
и мы кое-что смыслим.
Задание его Нестеров и Смолянинов выполнили не шутя, быстро и
неукоснительно, потому что понимали: чем больший идиотизм будет проведен в
жизнь, тем быстрее кончатся этот бардак и синекура.
Стародревов появился в общественной уборной, заодно намереваясь
проделать там то, что он давно выстрадал, но на что постоянно не было за
текучкой времени. Чтобы не платить двугривенный, он предъявил служебное
удостоверение по прошлой своей работе стоящей возле двери бабульке и подошел
к писуару. В этот момент возле того же писуара появился сотрудник
Ассоциации.
- Здравствуйте, сказал он, увидев начальство.
- Привет, - ответствовал демократ Стародревов, перекладывая свое
хозяйство из правой руки в левую и протягивая руку сотруднику.
И он еще раз взглянул н стенды.
За эго взором восторженно следил подчиненный.
- Задание тебе, - вдруг сказал Стародревов, совершенно забыв о том, что
то, что он собирается поручить подчиненному, идет в разрез с действующим
законодательством.
- Зайдешь в женский сектор и установишь все так же. Потом доложишь.
Сотрудник доложил через час, что задание руководства выполнить не
может, потому что его туда не пускают.
- Кто хочет сделать, - наставительно изрек начальник, - ищет способы,
кто не хочет - ищет причины, дай вместо двугривенного рубль, но пройди...
Вечером же Стародревов ездил в милицию выручать своего сотрудника.
Но его огорчило не это, а то, что, несмотря на преодоленные трудности,
Нестеров и Смолянинов не выполнили его задания, и в дамской уборной стенды
так и не установлены.
- Как же так? - грозно спросил он Нестерова.
- Это бесперспективно, - ответил Нестеров, - в дамской уборной нет
писуаров, и поэтому женщины, запираясь в кабинке, лишены возможности
приобщиться к культуре.
Стародревов вынужден был с этим согласиться, и не огорчился, потому что
в своей диссертации о приобщении к культуре масс теперь он намеревался
выдвинуть идею о разграничении восприятия культуры по половому признаку.
ПОЛКОВНИКУ СТРАЧУКУ