Для ясности обратимся к схеме Бой за завод Баррикады. На ней хорошо видно положение на 11 октября 1942 года. В то время мы еще были на левом берегу Волги и только готовились к переправе. Неделю спустя линия фронта сузилась, однако измерялась пока километрами (положение к исходу 18 октября). Маленькая дуга, или подкова, концы которой упираются в Волгу, изображает остров, который образовался к исходу дня 11 ноября. На этом клочке земли (речь идет уже о метрах) сорок дней и ночей сражалась 138-я Краснознаменная, пока не соединилась с соседом и не перешла затем в наступление.
Почему образовался остров? Как это случилось?
Гитлер приказал командующему 6-й немецкой армией Паулюсу любой ценой достигнуть берега Волги на всем протяжении Сталинграда. Паулюс собрал все, что мог, нацелив главный удар на заводы Баррикады и Красный Октябрь. Этот удар готовился скрытно, но 10 ноября вечером противник провел массированную бомбежку позиций советских артиллеристов на левом берегу. Отдельные немецкие самолеты, сменяя друг друга, кружили над передним краем. Из наших полков сообщали: противник уплотняет боевые порядки.
Верные своей тактике, гитлеровцы сосредоточили большие силы на узком участке против правого фланга 138-й дивизии, обороняемом 118-м гвардейским стрелковым полком{8}. Пять часов удерживали гвардейцы рубеж, но немцы бросили в атаку два свежих саперных батальона и, смяв остатки 1-го батальона 118-го полка, прорвались к Волге. Гвардейцы оказались в окружении, но врагу не сдавались. Ночью к нам пробрались семеро раненых из этого полка. Они вынесли с поля боя тяжелораненого командира 118-го гвардейского полка подполковника Колобовникова.
В центре дивизии отбивал яростные атаки врага полк Коноваленко. Его маленькие гарнизоны, оказавшись в тылу наступавших фашистов, сражались в подвалах разрушенных домов. А на левом фланге дивизии, чтобы пробить брешь между полком Печенюка и 241-м полком из соседней 95-й дивизии (ею командовал В. А. Гориш-ный), немцы бросили в бой все машины своей танковой бригады. Не считаясь с потерями, враг рвался вперед. К полудню, когда погиб почти весь личный состав 241-го полка, немцы и здесь вышли к Волге.
В полночь я вызвал на Малый военный совет начальника артиллерии Тычинского. Нелегко мне было в присутствии ближайших помощников и соратников обратиться к одному из них, старому другу и однополчанину, с приказом, который отдают в самом крайнем случае. Но окружавшие меня офицеры ясно представляли себе ситуацию: час назад вместе с бойцами из роты охраны они уничтожали вражеских автоматчиков, угрожавших штабу дивизии.
- Сергей Яковлевич, - обратился я к Тычинскому, - установите четкие сигналы для своих артиллеристов. Если противник выйдет на командный пункт дивизии - цель должна быть накрыта. В этом случае приказываю обрушить на командный пункт огонь всей нашей артиллерии.
Офицеры штаба осмотрели оружие, запаслись гранатами и ушли проверять посты и дозоры вдоль берега Волги.
С рассветом бой разгорелся снова, но у противника уже не было прежних сил: за ночь мы уничтожили свыше тысячи вражеских солдат и офицеров. А 138-я Краснознаменная продолжала драться с великой стойкостью. Когда из штаба 62-й армии позвонил генерал Н. И. Крылов, я, доложив обстановку, с чистой совестью сказал:
- Враг нас отрезал, разъединил с вами. Но мы на Баррикадах. А с баррикад не уходят.
Из сорока дней боев в этом своеобразном полуокружении самой трудной была первая неделя. И хотя вслед за нею начались неимоверно тяжелые для нас испытания, радость защитников Баррикад, узнавших о большом наступлении советских войск к Волге, не поддавалась описанию.
19 ноября из разговора с генералом Н. И. Крыловым по радио я понял смысл и значение его слов: Уже началось! Глядите в оба, чтобы противник от вас не ушел.
А немцы продолжали упорные атаки, будто знали, что запасы боеприпасов и продуктов у нас на исходе. Сказать об этом Крылову я не успел. Штабная радиостанция замолчала - кончилось питание.
В ту пору зарубежные газеты немало писали о битве на Волге. Приведу лишь две выдержки из разных газет, чтобы сопоставить их описание с истинной обстановкой на Баррикадах.
Американская газета Нью-Йорк геральд трибюн писала:
Такие бои не поддаются стратегическому расчету. Они ведутся со жгучей ненавистью, со страстью, которой не знал Лондон даже в самые тяжелые дни германских налетов.
При всем уважении к стойкости лондонцев, испытания, которым они подверглись, не выдерживают сравнения с тем, что выпало на долю жителей и защитников города на Волге. Ничто не угрожало зенитчикам Лондона, кроме прямого попадания бомбы на их батарею. Мы сражались с фашистами лицом к лицу. Но разница не только в этом!
16 ноября 1942 года я отдал приказ, устанавливавший каждому, от комдива до солдата, урезанную норму суточного рациона продовольствия.
В ночь на 16 ноября старший политрук Михаил Зуев, заместитель редактора дивизионной газеты, вызвался добраться вплавь до острова Зайцевский, чтобы оттуда сообщить Военному совету армии о наших нуждах. По Денежной Воложке{9} шла шуга. Пока Зуев плыл в ледяной воде, наша артиллерия и минометы вели огонь по огневым точкам противника, мешая им поразить смельчака. Зуев пошел на риск, понимая, что иной связи с Военным советом у нас не может быть.
В ту пору официоз фашистской партии Германии - газета Берлинер Берзенцейтунг писала:
Впервые в истории современный город удерживается войсками вплоть до разрушения последней стены. Брюссель и Париж капитулировали. Даже Варшава согласилась на капитуляцию. Но этот противник не жалеет собственный город. Наше наступление, несмотря на численное превосходство, не ведет к успеху. Противник не жалеет собственный город...
Приведу лишь один эпизод нашей безжалостности, которой фашистский официоз пытался объяснить неудачи своих войск. Чтобы открыть пехоте дорогу к Волге, десять немецких танков обрушили свой огонь на один четырехэтажный П-образный жилой дом в Нижнем поселке Баррикад. Дом обороняли бойцы минометного взвода из полка Печенюка. Все они были ранены, но продолжали сражаться и в развалинах дома. Когда гитлеровцы ворвались в подвал этого дома, минометчики вызвали огонь нашей артиллерии на себя.
Если иметь в виду положение нашей дивизии после 12 ноября, то оно хотя и скупо, зато точно обрисовано в воспоминаниях командарма 62 В. И. Чуйкова:
Теперь перед нами встала задача оказать помощь дивизии Людникова, оторванной от главных сил армии. Ее положение стало очень тяжелым: она была зажата противником с севера, с запада и с юга, а с востока отрезана Волгой, по которой шел сплошной лед.
Подвоз боеприпасов, продовольствия, вывоз раненых производились с перебоями, с промежутками в двое-трое суток{10}.
В. И. Чуйков пишет затем о поведении командования 138-й дивизии и отдает дань его выдержке, спокойствию, уверенности.
Со своей стороны считаю долгом подробнее рассказать о тех, кто сражался на Баррикадах. И. в первую очередь - о наших солдатах и сержантах.
Есть слово, которое о многом напоминает ветеранам 138-й дивизии, короткое и звучное слово - Ролик.
Представьте себе глубокий овраг, раструбом выходящий к Волге. Его суглинистые стены круты. По самому верху оврага - огневые точки, блиндаж, позади - глубокая траншея, ведущая в глубь немецкой обороны. Гитлеровцы наверху, а под ними, в нишах двух отвесных стен оврага, засели четыре наших бойца - по два в каждой нише. Это связисты промежуточной телефонной станции. Их позывной - Ролик. Приказа на отход Ролик не получил и действовал, поддерживая одностороннюю связь. Провод, соединявший нас с дивизией Горишного, немцы порвали.
Старшему на Ролике, младшему сержанту Кузьминскому, подчинялись три бойца - Ветошкин, Харазия и Колосовский.
Фамилии четырех связистов начертаны на обелиске Ролик, который установлен на земле завода Баррикады, у самого обрыва правого берега Волги.
За что четырем солдатам оказана такая честь?
Когда на левом фланге дивизии противник вышел к Волге, Кузьминский связался с нами по телефону и сообщил, что видит фашистов, стреляет по ним и к берегу не подпускает. А немцы были не в силах выкурить Ролик из ниш. Попробовали даже опустить на наших связистов взрывчатку, но Кузьминский и его бойцы срезали веревку огнем автоматов, и взрывчатка, пролетев мимо, никому не причинила вреда.
Кузьминский бодро докладывал:
- Нам нужны патроны да харчи. Ролик будет вертеться!
Один из связистов пробивался ночью в штаб дивизии, получал необходимые запасы и возвращался к себе. Для Ролика мы не жалели патронов и продуктов. У Ролика нас разъединили с соседней дивизией, и Ролик соединил нас с нею.
Сорок дней и ночей выдерживали четыре связиста необычную осаду, и их пример воодушевлял всех бойцов дивизии. Когда Ролик замолкал, на душе становилось тревожно, но опять слышалась стрельба из расщелины оврага, и наши солдаты радовались:
- Ролик не сдался! Ролик вертится! Ролик стреляет!..
Берег левый, берег правый,
Снег шершавый, кромка льда...
Кому память, кому слава,
Кому темная вода,
Ни приметы, ни следа.
Картину, подобную той, что нарисована в поэме А. Твардовского Василий Теркин, мы наблюдали не раз. И сейчас, четверть века спустя, ветераны 138-й дивизии склоняют поседевшие головы перед светлой памятью погибших солдат понтонеров и моряков Волжской флотилии. Переправляя нам грузы на рыбацких лодках, а затем на катерах, они знали, на что идут.
Ночью на острове Зайцевский была построена рота понтонеров, и ее командир, капитан Кориков, вызвал добровольцев-гребцов на двадцать пять рыбацких лодок, до предела нагруженных боеприпасами и продовольствием для защитников Баррикад. Добровольцев оказалось больше, чем требовалось.
Понтонеры знали наши сигналы. По команде подполковника Тычинского заговорила артиллерия. С высокого правого берега мы увидели, как сквозь шугу, взрываемую снарядами противника, лодки пробиваются к чистой воде. А через несколько минут с великой болью провожали взглядом эти лодки, плывшие от нас по течению вниз, к Бекетовке. Там их перехватили понтонеры соседней армии генерала М. С. Шумилова. Там и похоронили мертвых гребцов.
Только шесть лодок из двадцати пяти прорвались к полосе реки, не простреливаемой пулеметами врага, и причалили к нашему берегу.
Личный состав штаба дивизии участвует в разгрузке этих лодок. Наш берег подвергается сильному обстрелу вражеских минометов. Надо спасать то, что еще можно спасти, и люди бросаются в самую гущу разрывов.
Переправа, переправа! Берег левый, берег правый...
Много после той ночи было переправ: на лодках, потом на катерах, и ни одна из них не обошлась без жертв. Были убиты руководившие разгрузкой бронекатеров майор К. Рутковский, капитан П. Гулько и ординарец подполковника Шубы рядовой Кочерга. Они погибли ради того, чтобы продолжал сражаться истерзанный, искромсанный снарядами и бомбами огненный островок на Баррикадах.
Летчики, мастера ночных рейсов на тихоходных По-2, тоже пытались помочь защитникам Баррикад. Они сбрасывали над островом мешки с патронами, сухарями. Но уж до того была мала наша земля, что мешки падали за линией фронта в расположение неприятеля или в Волгу. А из тех мешков, что достались нам, мы извлекли патроны с изъянами: они деформировались при ударе о землю.
Атаки противника не прекращались, каждый день дивизия теряла бойцов, а пополнение не прибывало.
Больше всего тревожило нас состояние раненых. Их было около четырехсот (почти столько, сколько имелось активных штыков на переднем крае), а помочь мы ничем пока не могли.
Однажды постучала ко мне медсестра штаба дивизии Серафима Озерова, жена командира роты связи. Один глаз у Озеровой был закрыт повязкой (ранило на переправе осколком мины), а в другом стояли слезы. Ну, думаю, опять станет умолять, чтобы не отправлял ее в тыл, не разлучал с дивизией, с мужем. Но медсестра заговорила о другом: настойчиво упрашивала меня пойти в землянку к раненым, пока те не разбежались.
- Куда они могут разбежаться? - удивился я.
- Не знаю... Только меня слушать не хотят, к себе не подпускают и требуют: приведи комдива!
Озерова привела меня в огромную землянку. Легкораненые ухаживают за теми, кто недвижно лежит на соломе, прикрытые шинелями. Даже при тусклом свете самодельной лампы заметна грязь на бинтах. У нас нет перевязочного материала, нет медикаментов, не хватает продуктов. Раненые получают ту же урезанную норму, что и здоровые. Тягостное зрелище... Но жалости здесь не место. Поздоровавшись, я спросил:
- Как дела, что интересует вас, товарищи солдаты? Раздались голоса:
- Хотим знать обстановку!
- Расскажите, как на переднем крае? Что нас ждет?
Легче рассказать раненым, как воюют их товарищи и что дала нам первая переправа. Труднее ответить на вопрос: что нас ждет? Последние рубежи на Волге врагу не отдадим. Когда река покроется льдом, всем станет легче, но пока и раненым надо потерпеть. Их эвакуацию на лодках я запретил. Не для того солдат дрался на Баррикадах, чтобы раненым утонуть в Волге под огнем неприятеля.
- Обстановка ясна...
С земли поднялся немолодой солдат. Одна рука на перевязи, другой поправил пилотку и заявил, что ему поручили выступить от имени раненых.
- До того нам, товарищ полковник, ясна обстановка, что пожелали с вами видеться. Разрешите легкораненым вернуться в строй. Поглядите, к примеру, на меня. Стрелять несподручно, так я на переправе у берега поработаю. И так каждый, чем только может... Уважьте нашу просьбу!
Я обещал уважить. И тогда он от имени раненых обратился ко мне еще с одной просьбой, но сначала пожаловался на полевую почту.
- Толкуют тут про военную тайну! - сердито сказал он. - И некоторые письма у нас не берут. Нельзя, говорят, указывать город, где мы сражаемся. А почему? Мы здесь кровь пролили, здесь готовы биться до победы или смертного часа. На этот город сейчас весь мир смотрит. Так чего нам таиться?
Вероятно, я превысил свои полномочия, но разрешил солдатам указывать в письмах город, на который весь мир смотрит.
Равняясь на коммунистов, вступают в партию отличившиеся в боях, но авангард, как известно, несет самые большие потери. За первые недели боев на Баррикадах в полку Коноваленко убиты начальник штаба, его помощник, три командира рот, пять командиров взводов, врач. В малочисленных подразделениях насчитывается по одному-два коммуниста, по два-три комсомольца. Каждый из них не только стрелок, связист или сапер. Мы называем их политбойцами. Это полпреды партии на переднем крае.
Командиры полков предупреждены: в ближайшие дни пополнения не будет. Воевать надо не числом, а умением.
Посетив командный пункт капитана Коноваленко, я увидел там необычную карту. Ее подарил Коноваленко инженер завода Баррикады Тяличев. На карте обозначены колодцы, трубы и тоннели большого подземного хозяйства завода. По трубам и тоннелям можно пробраться в цеха, занятые врагом. Разведчики и саперы уже начали подземную войну. Они проникают в тыл врага, внезапно нападают и скрываются. Каждая такая вылазка сопряжена с риском, и совершают ее добровольцы. Коноваленко лично проверяет их подготовку, дает напутствие, провожает на задание.
У Коноваленко новый ординарец. Как только рана на ноге Ивана Злыднева начала заживать, он покинул землянку медпункта и прибрел в штаб родного полка. Строптивого, зато очень храброго саратовца Коноваленко временно оставил при себе.
- Пока окрепнешь, а там опять назначу тебя комендантом гарнизона, пообещал Коноваленко.
Иван Злыднев не чаял души в своем командире полка. Почти дословно запомнил я разговор Злыднева с новичками - первым небольшим пополнением для 344-го полка. Новичков доставили к нам ночью на бронекатере, с берега по траншее Злыднев привел их в блиндаж. Я и комиссар полка Фомин находились в блиндаже, но в темноте бойцы нас не заметили (мы были в таком же обмундировании). Так невольно и стали свидетелями политбеседы Злыднева с новичками.
- Как вы тут воюете? - спросил Злыднева один новичок. - Неужто по-над берегом передний край?
- Враки! - отвечал Злыднев. - Отсюда до немца метров двести будет.
- Всего-то? - раздались встревоженные голоса.
- Не робей, братцы! На Баррикадах метр особый.
- А правда, что нас пошлют в знаменитый полк Коноваленко? - допытывался уже другой новичок. - На там берегу нам говорили: геройский командир!
- Что они на том берегу знают?!
Словоохотливый Злыднев стал рассказывать, как одним из первых ступил на правый берег Волги, как воевал в должности коменданта гарнизона, а теперь, по случаю ранения, числится ординарцем у самого капитана Коноваленко. А такого командира, как капитан Коноваленко, по всему фронту не сыскать,
- Воюем мы здесь очень просто, - просвещал Злыднев новичков. - Вдоль нашего переднего края железная дорога проходит. В ту железку мы зубами вцепились - не оторвешь. А у кого зубы слабые, тех в полк Коноваленко не берут.
- Скажешь! - усомнились слушатели.
- Повоюешь с мое - и не то еще скажешь!
Солдат гордится своей ротой, своим батальоном, полком. Солдат любит своего командира, безгранично верит ему и всегда готов выполнить любой его приказ. Нет ничего дороже такого солдата, но обретает его лишь тот командир, который это заслужил.
На Баррикадах солдат знал, что его командиру негде маневрировать. Нет у него пространства для отхода. Только в неизбежных ожесточенных схватках решается спор: кто - кого? И сама боевая обстановка сплачивает и закаляет воинское братство между командиром и солдатом, между начальником и его подчиненным.
Прежде чем отправить группу разведчиков и саперов-подрывников в тыл врага, Коноваленко дал людям пять минут на размышление. Командир ясно представлял себе трудный маршрут этой группы и характер задания. По трубам, по узким тоннелям двигаться можно только в одиночку, цепочкой. Воздух там спертый. Внезапная встреча с противником потребует от каждого разведчика и сапера разумных и самостоятельных действий. Любому из этой группы разрешено отказаться от вылазки, если он плохо себя чувствует. Нет ли простуженных, кашляющих? - допытывался Коноваленко. Больных не нашлось, и командир полка проводил группу к колодцу, со дна которого начинался лабиринт подземного хода в неприятельский тыл.
У этого же колодца он встречал на рассвете вернувшихся. Старший группы доложил капитану:
- Задание выполнено. В подвале инструментального цеха взорваны ящики с боеприпасами. Истреблено не менее тридцати вражеских солдат. Отходить пришлось с боями, прикрывая друг друга. Из группы в десять человек пятеро не вернулись.
Задание выполнено. Иной командир ограничился бы похвалой и обещанием наград. Коноваленко поступил иначе. Вытащив блокнотик, он прежде всего записал фамилии тех, кто не вернулся, и тут же прямо и честно высказал то, что в эту минуту больше всего его волновало:
- Если на Баррикадах мы будем терять по пять наших лучших разведчиков и саперов за тридцать поганых гитлеровцев, придется отказаться от таких вылазок.
Молча слушали солдаты своего командира. Умом и сердцем поняли, как переживает капитан Коноваленко гибель лучших бойцов.
Суровость во благо, а доброта во зло - на войне и это бывает. Только не сразу за внешней суровостью различишь истинную доброту, да и доброта доброте рознь. В этой связи вспоминается разговор с пулеметчиком Белобородько, первым орденоносцем дивизии за бой под Цимлянской. Белобородько погиб на Баррикадах, а случай, о котором я хочу рассказать, произошел в одной из станиц на Аксае.
Две роты 1-го батальона 344-го стрелкового полка (им тогда еще командовал Алесенков) разминулись на подходе к станице. Командир первой роты привел своих бойцов на окраину станицы, и те, изнуренные жарой, повалились на землю. На станицу налетели юнкерсы. Рота стала их легкой добычей.
Когда я приехал в это село после бомбежки, убитых уже похоронили. Вместе с солдатами в братской могиле лежал недавно принявший роту молодой лейтенант. У могилы я и увидел пулеметчика Белобородько. Был он мрачен и, разговорившись со мной, стал винить себя, точно сам накликал беду на товарищей.
- Кабы я, дурень, не слышал того спору! - казнил себя Белобородько. - Наш лейтенант каже другому ротному: Звернем до хат, притомились солдатики, нехай отдохнут. А тот - никак: Неможно, каже, до ночи потерпим. И повел своих хлопцев лощиной в камыши. А наш добренький лейтенант... Не хватило у мене духу сказать ему: Да не жалей ты нас! Вот она жалость его как обернулась...
Ночью морозит. С берега реки доносится шум - идет густая шуга, предвещающая скорый ледостав. Это пугает гитлеровцев, и они напрягают последние силы, чтобы сбросить нас в Волгу и высвободить войска, которые до зарезу нужны Паулюсу на других участках фронта. В последней надежде разделаться с нами немцы сосредоточили на Баррикадах свежую дивизию. Допросив пленных, майор Т. М. Батулин, начальник отделения разведки, с тревогой сообщил, что против нас действует уже не 305-я, а 389-я немецкая пехотная дивизия.
Комиссар дивизии Н. И. Титов успокаивает Батулина. Пусть тревожится враг, а нам - только радоваться: прежнюю 305-ю пехотную вместе с приданной ей танковой бригадой не корова языком слизала. Новой дивизии тоже не дадим уйти.
Но пока нам очень тяжело - отбиваем атаки 389-й немецкой пехотной дивизии. Сломить оборону 344-го полка противник не смог и на исходе третьей недели ноября навалился на полк Печенюка, потеснив его настолько, что штаб дивизии вынужден был занять оборону. Гитлеровцев, приблизившихся к нашему блиндажу-штольне, вместе с бойцами охраны контратаковали и истребители.
Майор Гуняга настойчиво просит разрешить ему сменить командный пункт полка. У него тоже офицеры штаба дерутся бок о бок с рядовыми в считанных метрах от командного пункта. Когда я ночью шел к Гуняге, немецкая граната угодила в траншею. Осколки изодрали мне шинель. Майор видел, как я извлек из кармана гимнастерки порванный осколком партийный билет.
- Нужна нормальная обстановка для работы, а ее нет, - жаловался Гуняга. Теперь вы сами убедились.
В этом майор прав. Но он недооценивает другое, главное. Мы тоже создали для противника ненормальную обстановку, лишили его выгодных условий ведения войны. Мы вынудили фашистов воевать так, как это нужно нам. И хотя тяжко майору Гуняге, зато и немцам на его участке не легче. Кризис решающих боев на Баррикадах близок. И есть все основания рассчитывать, что перелом произойдет в нашу пользу.
Трудно сейчас майору Гуняге. Это верно. Но стоит его солдатам оглянуться они видят поблизости командный пункт командира полка. И солдаты это ценят.
В те дни, как никогда, мы были сильны на Баррикадах своими несменяемыми командными пунктами.
Капитана Коноваленко в этом убеждать не надо - он учитывает психологию солдата. А майор Гуняга, наверное, не раз подумал тогда о полковнике Людникове: Жестокий у нас комдив. И все же я не разрешил ему сменить командный пункт полка.
В последних числах ноября катера Волжской флотилии, кромсая тонкий лед, совершили несколько рейсов. Мы получили небольшое пополнение и немного продуктов. А в ночь на 4 декабря Денежная Воложка от нашего берега до острова Зайцевский покрылась сплошным крепким льдом.
Командующий 62-й армией В. И. Чуйков приказал 400-му пулеметно-артиллерийскому батальону занять оборону на острове Зайцевский, чтобы не дать противнику полностью окружить 138-ю дивизию. Но гитлеровцы и не пытались сделать это. Над всеми их дивизиями в районе Сталинграда нависла угроза полного разгрома, врагу стало не до жиру.
Волгу сковало льдом, и связь с тылом налаживалась. Мороз крепчал, а наша дивизия, подобно дереву в весеннюю пору, начала наливаться соками. Мы даже смогли предоставить солдатам возможность попариться в бане, которая круглосуточно действовала на острове Зайцевский.
14 декабря к исходу дня был получен следующий приказ командарма:
138-й Краснознаменной сд левофланговым полком наступать в юго-западном направлении и с выходом на улицу Таймырская соединиться с правофланговой частью полковника Горишного, восстановив сплошной фронт.
Предстояли нелегкие бои, но самые тяжкие для дивизии испытания остались позади.
138-я Краснознаменная выстояла на Баррикадах и теперь сама переходила в наступление, чтобы вместе с другими дивизиями окончательно разгромить врага.
Час возмездия настал.
Возмездие
За день до наступления близ улицы Таймырская, о которой говорится в приказе командарма, был тяжело ранен Коля Петухов, самый опытный в дивизии разведчик.
Сержант Петухов и его напарник Григорьев ушли ночью в засаду, выследили и взяли языка и поволокли его к нашей траншее. В это время ракета осветила местность, и разрывная пуля немецкого снайпера поразила Петухова.
Сдав языка пехотинцам, Григорьев с оказавшимся поблизости бойцом положили сержанта на плащ-палатку и понесли на медпункт дивизии. До рассвета раненого еще можно было по замерзшей Волге эвакуировать в тыл, но разведчик чувствовал, что часы его сочтены.
- Мне тот берег уже не нужен, - сказал Петухов медсестре Серафиме Озеровой. - Пусть похоронят на Баррикадах. А пока дышу - надо повидать комдива. Есть к нему личная просьба.
Озерова позвонила в штаб, и я пошел к умирающему. Он не нуждался в утешениях, а только хотел высказать заботу о том, по ком сильно горевал в свой предсмертный час.
- Я сам детдомовский. И мальчонка - круглый сирота. Так уж вы, товарищ полковник, не оставляйте его без присмотра...
Почему образовался остров? Как это случилось?
Гитлер приказал командующему 6-й немецкой армией Паулюсу любой ценой достигнуть берега Волги на всем протяжении Сталинграда. Паулюс собрал все, что мог, нацелив главный удар на заводы Баррикады и Красный Октябрь. Этот удар готовился скрытно, но 10 ноября вечером противник провел массированную бомбежку позиций советских артиллеристов на левом берегу. Отдельные немецкие самолеты, сменяя друг друга, кружили над передним краем. Из наших полков сообщали: противник уплотняет боевые порядки.
Верные своей тактике, гитлеровцы сосредоточили большие силы на узком участке против правого фланга 138-й дивизии, обороняемом 118-м гвардейским стрелковым полком{8}. Пять часов удерживали гвардейцы рубеж, но немцы бросили в атаку два свежих саперных батальона и, смяв остатки 1-го батальона 118-го полка, прорвались к Волге. Гвардейцы оказались в окружении, но врагу не сдавались. Ночью к нам пробрались семеро раненых из этого полка. Они вынесли с поля боя тяжелораненого командира 118-го гвардейского полка подполковника Колобовникова.
В центре дивизии отбивал яростные атаки врага полк Коноваленко. Его маленькие гарнизоны, оказавшись в тылу наступавших фашистов, сражались в подвалах разрушенных домов. А на левом фланге дивизии, чтобы пробить брешь между полком Печенюка и 241-м полком из соседней 95-й дивизии (ею командовал В. А. Гориш-ный), немцы бросили в бой все машины своей танковой бригады. Не считаясь с потерями, враг рвался вперед. К полудню, когда погиб почти весь личный состав 241-го полка, немцы и здесь вышли к Волге.
В полночь я вызвал на Малый военный совет начальника артиллерии Тычинского. Нелегко мне было в присутствии ближайших помощников и соратников обратиться к одному из них, старому другу и однополчанину, с приказом, который отдают в самом крайнем случае. Но окружавшие меня офицеры ясно представляли себе ситуацию: час назад вместе с бойцами из роты охраны они уничтожали вражеских автоматчиков, угрожавших штабу дивизии.
- Сергей Яковлевич, - обратился я к Тычинскому, - установите четкие сигналы для своих артиллеристов. Если противник выйдет на командный пункт дивизии - цель должна быть накрыта. В этом случае приказываю обрушить на командный пункт огонь всей нашей артиллерии.
Офицеры штаба осмотрели оружие, запаслись гранатами и ушли проверять посты и дозоры вдоль берега Волги.
С рассветом бой разгорелся снова, но у противника уже не было прежних сил: за ночь мы уничтожили свыше тысячи вражеских солдат и офицеров. А 138-я Краснознаменная продолжала драться с великой стойкостью. Когда из штаба 62-й армии позвонил генерал Н. И. Крылов, я, доложив обстановку, с чистой совестью сказал:
- Враг нас отрезал, разъединил с вами. Но мы на Баррикадах. А с баррикад не уходят.
Из сорока дней боев в этом своеобразном полуокружении самой трудной была первая неделя. И хотя вслед за нею начались неимоверно тяжелые для нас испытания, радость защитников Баррикад, узнавших о большом наступлении советских войск к Волге, не поддавалась описанию.
19 ноября из разговора с генералом Н. И. Крыловым по радио я понял смысл и значение его слов: Уже началось! Глядите в оба, чтобы противник от вас не ушел.
А немцы продолжали упорные атаки, будто знали, что запасы боеприпасов и продуктов у нас на исходе. Сказать об этом Крылову я не успел. Штабная радиостанция замолчала - кончилось питание.
В ту пору зарубежные газеты немало писали о битве на Волге. Приведу лишь две выдержки из разных газет, чтобы сопоставить их описание с истинной обстановкой на Баррикадах.
Американская газета Нью-Йорк геральд трибюн писала:
Такие бои не поддаются стратегическому расчету. Они ведутся со жгучей ненавистью, со страстью, которой не знал Лондон даже в самые тяжелые дни германских налетов.
При всем уважении к стойкости лондонцев, испытания, которым они подверглись, не выдерживают сравнения с тем, что выпало на долю жителей и защитников города на Волге. Ничто не угрожало зенитчикам Лондона, кроме прямого попадания бомбы на их батарею. Мы сражались с фашистами лицом к лицу. Но разница не только в этом!
16 ноября 1942 года я отдал приказ, устанавливавший каждому, от комдива до солдата, урезанную норму суточного рациона продовольствия.
В ночь на 16 ноября старший политрук Михаил Зуев, заместитель редактора дивизионной газеты, вызвался добраться вплавь до острова Зайцевский, чтобы оттуда сообщить Военному совету армии о наших нуждах. По Денежной Воложке{9} шла шуга. Пока Зуев плыл в ледяной воде, наша артиллерия и минометы вели огонь по огневым точкам противника, мешая им поразить смельчака. Зуев пошел на риск, понимая, что иной связи с Военным советом у нас не может быть.
В ту пору официоз фашистской партии Германии - газета Берлинер Берзенцейтунг писала:
Впервые в истории современный город удерживается войсками вплоть до разрушения последней стены. Брюссель и Париж капитулировали. Даже Варшава согласилась на капитуляцию. Но этот противник не жалеет собственный город. Наше наступление, несмотря на численное превосходство, не ведет к успеху. Противник не жалеет собственный город...
Приведу лишь один эпизод нашей безжалостности, которой фашистский официоз пытался объяснить неудачи своих войск. Чтобы открыть пехоте дорогу к Волге, десять немецких танков обрушили свой огонь на один четырехэтажный П-образный жилой дом в Нижнем поселке Баррикад. Дом обороняли бойцы минометного взвода из полка Печенюка. Все они были ранены, но продолжали сражаться и в развалинах дома. Когда гитлеровцы ворвались в подвал этого дома, минометчики вызвали огонь нашей артиллерии на себя.
Если иметь в виду положение нашей дивизии после 12 ноября, то оно хотя и скупо, зато точно обрисовано в воспоминаниях командарма 62 В. И. Чуйкова:
Теперь перед нами встала задача оказать помощь дивизии Людникова, оторванной от главных сил армии. Ее положение стало очень тяжелым: она была зажата противником с севера, с запада и с юга, а с востока отрезана Волгой, по которой шел сплошной лед.
Подвоз боеприпасов, продовольствия, вывоз раненых производились с перебоями, с промежутками в двое-трое суток{10}.
В. И. Чуйков пишет затем о поведении командования 138-й дивизии и отдает дань его выдержке, спокойствию, уверенности.
Со своей стороны считаю долгом подробнее рассказать о тех, кто сражался на Баррикадах. И. в первую очередь - о наших солдатах и сержантах.
Есть слово, которое о многом напоминает ветеранам 138-й дивизии, короткое и звучное слово - Ролик.
Представьте себе глубокий овраг, раструбом выходящий к Волге. Его суглинистые стены круты. По самому верху оврага - огневые точки, блиндаж, позади - глубокая траншея, ведущая в глубь немецкой обороны. Гитлеровцы наверху, а под ними, в нишах двух отвесных стен оврага, засели четыре наших бойца - по два в каждой нише. Это связисты промежуточной телефонной станции. Их позывной - Ролик. Приказа на отход Ролик не получил и действовал, поддерживая одностороннюю связь. Провод, соединявший нас с дивизией Горишного, немцы порвали.
Старшему на Ролике, младшему сержанту Кузьминскому, подчинялись три бойца - Ветошкин, Харазия и Колосовский.
Фамилии четырех связистов начертаны на обелиске Ролик, который установлен на земле завода Баррикады, у самого обрыва правого берега Волги.
За что четырем солдатам оказана такая честь?
Когда на левом фланге дивизии противник вышел к Волге, Кузьминский связался с нами по телефону и сообщил, что видит фашистов, стреляет по ним и к берегу не подпускает. А немцы были не в силах выкурить Ролик из ниш. Попробовали даже опустить на наших связистов взрывчатку, но Кузьминский и его бойцы срезали веревку огнем автоматов, и взрывчатка, пролетев мимо, никому не причинила вреда.
Кузьминский бодро докладывал:
- Нам нужны патроны да харчи. Ролик будет вертеться!
Один из связистов пробивался ночью в штаб дивизии, получал необходимые запасы и возвращался к себе. Для Ролика мы не жалели патронов и продуктов. У Ролика нас разъединили с соседней дивизией, и Ролик соединил нас с нею.
Сорок дней и ночей выдерживали четыре связиста необычную осаду, и их пример воодушевлял всех бойцов дивизии. Когда Ролик замолкал, на душе становилось тревожно, но опять слышалась стрельба из расщелины оврага, и наши солдаты радовались:
- Ролик не сдался! Ролик вертится! Ролик стреляет!..
Берег левый, берег правый,
Снег шершавый, кромка льда...
Кому память, кому слава,
Кому темная вода,
Ни приметы, ни следа.
Картину, подобную той, что нарисована в поэме А. Твардовского Василий Теркин, мы наблюдали не раз. И сейчас, четверть века спустя, ветераны 138-й дивизии склоняют поседевшие головы перед светлой памятью погибших солдат понтонеров и моряков Волжской флотилии. Переправляя нам грузы на рыбацких лодках, а затем на катерах, они знали, на что идут.
Ночью на острове Зайцевский была построена рота понтонеров, и ее командир, капитан Кориков, вызвал добровольцев-гребцов на двадцать пять рыбацких лодок, до предела нагруженных боеприпасами и продовольствием для защитников Баррикад. Добровольцев оказалось больше, чем требовалось.
Понтонеры знали наши сигналы. По команде подполковника Тычинского заговорила артиллерия. С высокого правого берега мы увидели, как сквозь шугу, взрываемую снарядами противника, лодки пробиваются к чистой воде. А через несколько минут с великой болью провожали взглядом эти лодки, плывшие от нас по течению вниз, к Бекетовке. Там их перехватили понтонеры соседней армии генерала М. С. Шумилова. Там и похоронили мертвых гребцов.
Только шесть лодок из двадцати пяти прорвались к полосе реки, не простреливаемой пулеметами врага, и причалили к нашему берегу.
Личный состав штаба дивизии участвует в разгрузке этих лодок. Наш берег подвергается сильному обстрелу вражеских минометов. Надо спасать то, что еще можно спасти, и люди бросаются в самую гущу разрывов.
Переправа, переправа! Берег левый, берег правый...
Много после той ночи было переправ: на лодках, потом на катерах, и ни одна из них не обошлась без жертв. Были убиты руководившие разгрузкой бронекатеров майор К. Рутковский, капитан П. Гулько и ординарец подполковника Шубы рядовой Кочерга. Они погибли ради того, чтобы продолжал сражаться истерзанный, искромсанный снарядами и бомбами огненный островок на Баррикадах.
Летчики, мастера ночных рейсов на тихоходных По-2, тоже пытались помочь защитникам Баррикад. Они сбрасывали над островом мешки с патронами, сухарями. Но уж до того была мала наша земля, что мешки падали за линией фронта в расположение неприятеля или в Волгу. А из тех мешков, что достались нам, мы извлекли патроны с изъянами: они деформировались при ударе о землю.
Атаки противника не прекращались, каждый день дивизия теряла бойцов, а пополнение не прибывало.
Больше всего тревожило нас состояние раненых. Их было около четырехсот (почти столько, сколько имелось активных штыков на переднем крае), а помочь мы ничем пока не могли.
Однажды постучала ко мне медсестра штаба дивизии Серафима Озерова, жена командира роты связи. Один глаз у Озеровой был закрыт повязкой (ранило на переправе осколком мины), а в другом стояли слезы. Ну, думаю, опять станет умолять, чтобы не отправлял ее в тыл, не разлучал с дивизией, с мужем. Но медсестра заговорила о другом: настойчиво упрашивала меня пойти в землянку к раненым, пока те не разбежались.
- Куда они могут разбежаться? - удивился я.
- Не знаю... Только меня слушать не хотят, к себе не подпускают и требуют: приведи комдива!
Озерова привела меня в огромную землянку. Легкораненые ухаживают за теми, кто недвижно лежит на соломе, прикрытые шинелями. Даже при тусклом свете самодельной лампы заметна грязь на бинтах. У нас нет перевязочного материала, нет медикаментов, не хватает продуктов. Раненые получают ту же урезанную норму, что и здоровые. Тягостное зрелище... Но жалости здесь не место. Поздоровавшись, я спросил:
- Как дела, что интересует вас, товарищи солдаты? Раздались голоса:
- Хотим знать обстановку!
- Расскажите, как на переднем крае? Что нас ждет?
Легче рассказать раненым, как воюют их товарищи и что дала нам первая переправа. Труднее ответить на вопрос: что нас ждет? Последние рубежи на Волге врагу не отдадим. Когда река покроется льдом, всем станет легче, но пока и раненым надо потерпеть. Их эвакуацию на лодках я запретил. Не для того солдат дрался на Баррикадах, чтобы раненым утонуть в Волге под огнем неприятеля.
- Обстановка ясна...
С земли поднялся немолодой солдат. Одна рука на перевязи, другой поправил пилотку и заявил, что ему поручили выступить от имени раненых.
- До того нам, товарищ полковник, ясна обстановка, что пожелали с вами видеться. Разрешите легкораненым вернуться в строй. Поглядите, к примеру, на меня. Стрелять несподручно, так я на переправе у берега поработаю. И так каждый, чем только может... Уважьте нашу просьбу!
Я обещал уважить. И тогда он от имени раненых обратился ко мне еще с одной просьбой, но сначала пожаловался на полевую почту.
- Толкуют тут про военную тайну! - сердито сказал он. - И некоторые письма у нас не берут. Нельзя, говорят, указывать город, где мы сражаемся. А почему? Мы здесь кровь пролили, здесь готовы биться до победы или смертного часа. На этот город сейчас весь мир смотрит. Так чего нам таиться?
Вероятно, я превысил свои полномочия, но разрешил солдатам указывать в письмах город, на который весь мир смотрит.
Равняясь на коммунистов, вступают в партию отличившиеся в боях, но авангард, как известно, несет самые большие потери. За первые недели боев на Баррикадах в полку Коноваленко убиты начальник штаба, его помощник, три командира рот, пять командиров взводов, врач. В малочисленных подразделениях насчитывается по одному-два коммуниста, по два-три комсомольца. Каждый из них не только стрелок, связист или сапер. Мы называем их политбойцами. Это полпреды партии на переднем крае.
Командиры полков предупреждены: в ближайшие дни пополнения не будет. Воевать надо не числом, а умением.
Посетив командный пункт капитана Коноваленко, я увидел там необычную карту. Ее подарил Коноваленко инженер завода Баррикады Тяличев. На карте обозначены колодцы, трубы и тоннели большого подземного хозяйства завода. По трубам и тоннелям можно пробраться в цеха, занятые врагом. Разведчики и саперы уже начали подземную войну. Они проникают в тыл врага, внезапно нападают и скрываются. Каждая такая вылазка сопряжена с риском, и совершают ее добровольцы. Коноваленко лично проверяет их подготовку, дает напутствие, провожает на задание.
У Коноваленко новый ординарец. Как только рана на ноге Ивана Злыднева начала заживать, он покинул землянку медпункта и прибрел в штаб родного полка. Строптивого, зато очень храброго саратовца Коноваленко временно оставил при себе.
- Пока окрепнешь, а там опять назначу тебя комендантом гарнизона, пообещал Коноваленко.
Иван Злыднев не чаял души в своем командире полка. Почти дословно запомнил я разговор Злыднева с новичками - первым небольшим пополнением для 344-го полка. Новичков доставили к нам ночью на бронекатере, с берега по траншее Злыднев привел их в блиндаж. Я и комиссар полка Фомин находились в блиндаже, но в темноте бойцы нас не заметили (мы были в таком же обмундировании). Так невольно и стали свидетелями политбеседы Злыднева с новичками.
- Как вы тут воюете? - спросил Злыднева один новичок. - Неужто по-над берегом передний край?
- Враки! - отвечал Злыднев. - Отсюда до немца метров двести будет.
- Всего-то? - раздались встревоженные голоса.
- Не робей, братцы! На Баррикадах метр особый.
- А правда, что нас пошлют в знаменитый полк Коноваленко? - допытывался уже другой новичок. - На там берегу нам говорили: геройский командир!
- Что они на том берегу знают?!
Словоохотливый Злыднев стал рассказывать, как одним из первых ступил на правый берег Волги, как воевал в должности коменданта гарнизона, а теперь, по случаю ранения, числится ординарцем у самого капитана Коноваленко. А такого командира, как капитан Коноваленко, по всему фронту не сыскать,
- Воюем мы здесь очень просто, - просвещал Злыднев новичков. - Вдоль нашего переднего края железная дорога проходит. В ту железку мы зубами вцепились - не оторвешь. А у кого зубы слабые, тех в полк Коноваленко не берут.
- Скажешь! - усомнились слушатели.
- Повоюешь с мое - и не то еще скажешь!
Солдат гордится своей ротой, своим батальоном, полком. Солдат любит своего командира, безгранично верит ему и всегда готов выполнить любой его приказ. Нет ничего дороже такого солдата, но обретает его лишь тот командир, который это заслужил.
На Баррикадах солдат знал, что его командиру негде маневрировать. Нет у него пространства для отхода. Только в неизбежных ожесточенных схватках решается спор: кто - кого? И сама боевая обстановка сплачивает и закаляет воинское братство между командиром и солдатом, между начальником и его подчиненным.
Прежде чем отправить группу разведчиков и саперов-подрывников в тыл врага, Коноваленко дал людям пять минут на размышление. Командир ясно представлял себе трудный маршрут этой группы и характер задания. По трубам, по узким тоннелям двигаться можно только в одиночку, цепочкой. Воздух там спертый. Внезапная встреча с противником потребует от каждого разведчика и сапера разумных и самостоятельных действий. Любому из этой группы разрешено отказаться от вылазки, если он плохо себя чувствует. Нет ли простуженных, кашляющих? - допытывался Коноваленко. Больных не нашлось, и командир полка проводил группу к колодцу, со дна которого начинался лабиринт подземного хода в неприятельский тыл.
У этого же колодца он встречал на рассвете вернувшихся. Старший группы доложил капитану:
- Задание выполнено. В подвале инструментального цеха взорваны ящики с боеприпасами. Истреблено не менее тридцати вражеских солдат. Отходить пришлось с боями, прикрывая друг друга. Из группы в десять человек пятеро не вернулись.
Задание выполнено. Иной командир ограничился бы похвалой и обещанием наград. Коноваленко поступил иначе. Вытащив блокнотик, он прежде всего записал фамилии тех, кто не вернулся, и тут же прямо и честно высказал то, что в эту минуту больше всего его волновало:
- Если на Баррикадах мы будем терять по пять наших лучших разведчиков и саперов за тридцать поганых гитлеровцев, придется отказаться от таких вылазок.
Молча слушали солдаты своего командира. Умом и сердцем поняли, как переживает капитан Коноваленко гибель лучших бойцов.
Суровость во благо, а доброта во зло - на войне и это бывает. Только не сразу за внешней суровостью различишь истинную доброту, да и доброта доброте рознь. В этой связи вспоминается разговор с пулеметчиком Белобородько, первым орденоносцем дивизии за бой под Цимлянской. Белобородько погиб на Баррикадах, а случай, о котором я хочу рассказать, произошел в одной из станиц на Аксае.
Две роты 1-го батальона 344-го стрелкового полка (им тогда еще командовал Алесенков) разминулись на подходе к станице. Командир первой роты привел своих бойцов на окраину станицы, и те, изнуренные жарой, повалились на землю. На станицу налетели юнкерсы. Рота стала их легкой добычей.
Когда я приехал в это село после бомбежки, убитых уже похоронили. Вместе с солдатами в братской могиле лежал недавно принявший роту молодой лейтенант. У могилы я и увидел пулеметчика Белобородько. Был он мрачен и, разговорившись со мной, стал винить себя, точно сам накликал беду на товарищей.
- Кабы я, дурень, не слышал того спору! - казнил себя Белобородько. - Наш лейтенант каже другому ротному: Звернем до хат, притомились солдатики, нехай отдохнут. А тот - никак: Неможно, каже, до ночи потерпим. И повел своих хлопцев лощиной в камыши. А наш добренький лейтенант... Не хватило у мене духу сказать ему: Да не жалей ты нас! Вот она жалость его как обернулась...
Ночью морозит. С берега реки доносится шум - идет густая шуга, предвещающая скорый ледостав. Это пугает гитлеровцев, и они напрягают последние силы, чтобы сбросить нас в Волгу и высвободить войска, которые до зарезу нужны Паулюсу на других участках фронта. В последней надежде разделаться с нами немцы сосредоточили на Баррикадах свежую дивизию. Допросив пленных, майор Т. М. Батулин, начальник отделения разведки, с тревогой сообщил, что против нас действует уже не 305-я, а 389-я немецкая пехотная дивизия.
Комиссар дивизии Н. И. Титов успокаивает Батулина. Пусть тревожится враг, а нам - только радоваться: прежнюю 305-ю пехотную вместе с приданной ей танковой бригадой не корова языком слизала. Новой дивизии тоже не дадим уйти.
Но пока нам очень тяжело - отбиваем атаки 389-й немецкой пехотной дивизии. Сломить оборону 344-го полка противник не смог и на исходе третьей недели ноября навалился на полк Печенюка, потеснив его настолько, что штаб дивизии вынужден был занять оборону. Гитлеровцев, приблизившихся к нашему блиндажу-штольне, вместе с бойцами охраны контратаковали и истребители.
Майор Гуняга настойчиво просит разрешить ему сменить командный пункт полка. У него тоже офицеры штаба дерутся бок о бок с рядовыми в считанных метрах от командного пункта. Когда я ночью шел к Гуняге, немецкая граната угодила в траншею. Осколки изодрали мне шинель. Майор видел, как я извлек из кармана гимнастерки порванный осколком партийный билет.
- Нужна нормальная обстановка для работы, а ее нет, - жаловался Гуняга. Теперь вы сами убедились.
В этом майор прав. Но он недооценивает другое, главное. Мы тоже создали для противника ненормальную обстановку, лишили его выгодных условий ведения войны. Мы вынудили фашистов воевать так, как это нужно нам. И хотя тяжко майору Гуняге, зато и немцам на его участке не легче. Кризис решающих боев на Баррикадах близок. И есть все основания рассчитывать, что перелом произойдет в нашу пользу.
Трудно сейчас майору Гуняге. Это верно. Но стоит его солдатам оглянуться они видят поблизости командный пункт командира полка. И солдаты это ценят.
В те дни, как никогда, мы были сильны на Баррикадах своими несменяемыми командными пунктами.
Капитана Коноваленко в этом убеждать не надо - он учитывает психологию солдата. А майор Гуняга, наверное, не раз подумал тогда о полковнике Людникове: Жестокий у нас комдив. И все же я не разрешил ему сменить командный пункт полка.
В последних числах ноября катера Волжской флотилии, кромсая тонкий лед, совершили несколько рейсов. Мы получили небольшое пополнение и немного продуктов. А в ночь на 4 декабря Денежная Воложка от нашего берега до острова Зайцевский покрылась сплошным крепким льдом.
Командующий 62-й армией В. И. Чуйков приказал 400-му пулеметно-артиллерийскому батальону занять оборону на острове Зайцевский, чтобы не дать противнику полностью окружить 138-ю дивизию. Но гитлеровцы и не пытались сделать это. Над всеми их дивизиями в районе Сталинграда нависла угроза полного разгрома, врагу стало не до жиру.
Волгу сковало льдом, и связь с тылом налаживалась. Мороз крепчал, а наша дивизия, подобно дереву в весеннюю пору, начала наливаться соками. Мы даже смогли предоставить солдатам возможность попариться в бане, которая круглосуточно действовала на острове Зайцевский.
14 декабря к исходу дня был получен следующий приказ командарма:
138-й Краснознаменной сд левофланговым полком наступать в юго-западном направлении и с выходом на улицу Таймырская соединиться с правофланговой частью полковника Горишного, восстановив сплошной фронт.
Предстояли нелегкие бои, но самые тяжкие для дивизии испытания остались позади.
138-я Краснознаменная выстояла на Баррикадах и теперь сама переходила в наступление, чтобы вместе с другими дивизиями окончательно разгромить врага.
Час возмездия настал.
Возмездие
За день до наступления близ улицы Таймырская, о которой говорится в приказе командарма, был тяжело ранен Коля Петухов, самый опытный в дивизии разведчик.
Сержант Петухов и его напарник Григорьев ушли ночью в засаду, выследили и взяли языка и поволокли его к нашей траншее. В это время ракета осветила местность, и разрывная пуля немецкого снайпера поразила Петухова.
Сдав языка пехотинцам, Григорьев с оказавшимся поблизости бойцом положили сержанта на плащ-палатку и понесли на медпункт дивизии. До рассвета раненого еще можно было по замерзшей Волге эвакуировать в тыл, но разведчик чувствовал, что часы его сочтены.
- Мне тот берег уже не нужен, - сказал Петухов медсестре Серафиме Озеровой. - Пусть похоронят на Баррикадах. А пока дышу - надо повидать комдива. Есть к нему личная просьба.
Озерова позвонила в штаб, и я пошел к умирающему. Он не нуждался в утешениях, а только хотел высказать заботу о том, по ком сильно горевал в свой предсмертный час.
- Я сам детдомовский. И мальчонка - круглый сирота. Так уж вы, товарищ полковник, не оставляйте его без присмотра...