Утром 2 февраля на командный пункт дивизии прибыли В. И. Чуйков, К. А. Гуров и начальник бронетанковых войск армии подполковник М. Г. Вайнруб. По всем признакам чувствовалось - день сегодня особый.
Увидев командарма, я пожалел, что не надел новую форму (неделю назад получил звание генерал-майора}. И хотя на мне была стеганка без погон и шапка-ушанка, я не услышал замечания за нарушение формы одежды.
А стрелки часов между тем приближались к цифре 12. Расчеты орудий выкатили пушки для стрельбы прямой наводкой по Верхнему поселку Баррикад.
На этот раз солдата-наводчика заменил сам командарм. Проверив показания приборов, он скомандовал По супостату - огонь! и произвел первый выстрел.
Дружно ударили все пушки и минометы. Но пехоте подниматься в атаку не пришлось. В разных местах Верхнего поселка замелькали белые флаги. Прикрепив их к штыкам и стволам автоматов, гитлеровцы валом повалили в плен.
- Отбой, товарищ генерал! - обратился ко мне Чуйков. - И соседям передайте: всем отбой!
Командарм поздравил нас с победой.
Пушки смолкли, взметнулись разноцветные ракеты, заглушая салюты автоматов и винтовок, загремело наше русское ура.
Сливаясь в одну огромную колонну, понуро брели мимо нас сдавшиеся в плен гитлеровцы.
Свершилось!
138-я Краснознаменная получила приказ перейти Волгу и расположиться в районе Верхней Ахтубы. Она заслужила отдых.
Вечером 7 февраля по радио был объявлен приказ No 56 Народного комиссара обороны о преобразовании 138-й Краснознаменной стрелковой дивизии в 70-ю гвардейскую Краснознаменную стрелковую дивизию. За три дня до этого на площади Павших борцов в Сталинграде мы присутствовали на митинге победителей. Об этом митинге знают все. А я расскажу о солдатских митингах в полках нашей дивизии и о том, как приняли солдаты весть о присвоении им почетного звания гвардейцев.
В полку Печенюка служил рядовым казах Курбанов. В районе Бекетовки Курбанова ранило, и, пока он лечился в госпитале 64-й армии, нас передали 62-й армии. После выздоровления Курбанова, как и заведено, должны были направить в запасной полк 64-й армии.
- Хочу в родной полк, - заявил он. - Где мои боевые товарищи - там и я.
Объясняют Курбанову, что до прежнего полка ему не добраться.
- Доберусь! - говорит. - А пошлете в другую часть - убегу...
Настоял на своем Курбанов. Добрался до Красной Слободы, где находились тылы 62-й армии. Там его одели по-зимнему. Узнали, между прочим, что по специальности он повар, да еще мастер кулинарии, и предложили служить в столовой. А Курбанов уже разведал, что его полк дерется на Баррикадах, и собрался на переправу. По дороге к Волге его легко ранило осколком мины. Сделали солдату в медсанбате перевязку, опять посоветовали вернуться в тыл. Он отказался.
Я был в полку Печенюка, когда туда с забинтованным лицом явился Курбанов.
- Дошел! - ликовал солдат. - Теперь я дома!
В третий раз (и, к счастью, опять легко) Курбанов был ранен за день до окончания боев в Сталинграде. Он остался в строю и, выступая на митинге полка, так закончил свою речь:
- Сейчас Курбанов может идти в медсанбат. Гвардейцем ухожу! Гвардейцем вернусь в свой полк!
История возвращения Курбанова в родной полк подсказала нам решение, которое тут же осуществили. Мы позаботились, чтобы раненые из нашей дивизии узнали новый адрес своего полка, его новое гвардейское наименование. Позаботились и о том, чтобы все раненые, находившиеся в армейском и фронтовом госпиталях, получили гвардейские значки за бой на Баррикадах.
Кстати - о значках. И в связи с этим еще об одной затее небезызвестного разведчика Александра Пономарева.
Направляясь однажды ночью в штаб майора Гуняги и освещая дорогу карманным фонариком, я заметил в нише траншеи мешочек. Ощупал его, раскрыл и, к своему удивлению, увидел гвардейские значки. Оказалось, мешочек принадлежит Пономареву. Уходя в разведку, он передал его на хранение своему другу, солдату Щеглову. Этот Щеглов и рассказал, как Пономарев нашел мешочек со значками в одном из разрушенных блиндажей и с тех пор бережет их пуще глаза. Кроме Щеглова, никто не знал о его тайне.
- Попадет мне теперь, - сокрушался Щеглов. - Пономарев, он мужик сердитый...
- А зачем ему значки? - спросил я Щеглова.
- Скоро, говорит, гвардейцами будем. Тогда пригодятся. А уж наш Пономарев знает, что к чему. Он и в штабе дивизии бывает.
Я пообещал Щеглову сохранить солдатскую тайну и вскоре, признаться, забыл об этом случае.
А тут... Я уже собрался на митинг в полк Гуняги, когда адъютант доложил, что из этого полка явилась делегация в составе старшины и рядового. Просят принять. В тот день я впервые надел генеральскую форму и был готов к приему самой почтенной делегации.
В комнату, чеканя шаг, вошли Пономарев и Щеглов.
- Товарищ гвардии генерал, - докладывает Пономарев. - От имени личного состава полка поздравляем вас с гвардейским званием и желаем доброго здоровья. Разрешите вручить... - И протягивает солдатскую каску с гвардейскими значками.
Я был взволнован до глубины души. Визитеры, смущенные моим видом, робко переглянулись. Пономарев виновато опустил голову:
- Есть и тут, конечно, самоуправство... - Он смело посмотрел на меня. - Но ведь вы знали, товарищ генерал. Вот и сбылось, что загадано!
Я сердечно поблагодарил солдат. Первый гвардейский значок прикрепил к гимнастерке старшины Пономарева, второй вручил рядовому Щеглову, а третий взял себе.
- Адъютант, чарки на стол!
Мы чокнулись, выпили и крепко поцеловались. ... На митинге в полку Гуняги сержант Поляков читает стихотворение Героям Сталинграда:
Здесь мы в бою видали смерть не раз.
На волжском рубеже ломала сила силу.
И поседели многие из нас,
А многие здесь голову сложили.
Война не кончилась. Нас ждут еще бои,
Походы дальние, потери и награды.
Запомни, гвардия: Отчизну мы спасли
Вот здесь, на черных глыбах Сталинграда!
Не историк, а воин-поэт, защитник Сталинграда, предвосхитил то, что потом было подтверждено авторитетнейшими исследователями.
Волжский рубеж у Сталинграда, куда дошли немецко-фашистские войска и откуда им уже не суждено было вернуться, был самым удаленным от Германии участком русской земли...
В адрес дивизии непрерывно поступают поздравления. Новых гвардейцев приветствуют Военные советы двух армий, в состав которых мы входили: 64-й и 62-й. Радуются нашим успехам командиры и бойцы дивизий С. С. Гурьева, В. А. Горишного, Н. Ф. Батюка, А. И. Родимцева и В. П. Соколова. С другого участка фронта прислал телеграмму мой друг и боевой соратник, чью дивизию мы сменили на Баррикадах - Леонтий Николаевич Гуртьев.
Дивизия готовится к парадному построению.
Бойцы отдохнули, всем выдано теплое обмундирование, новое оружие. Высокую честь стоять на правом фланге дивизии заслужил 344-й стрелковый полк - Указом Президиума Верховного Совета СССР он награжден орденом Красного Знамени. Вспоминаем первый бой этого полка на Баррикадах и ослепшего в том бою полковника Реутского. Многих ветеранов уже нет среди нас, да и весь полк сведен в два малочисленных батальона во главе с замечательными командирами капитанами Беребешкиным и Немковым.
- Смирно, равнение на середину! Я иду навстречу Чуйкову, Гурову, Крылову, Докладываю:
- Семидесятая гвардейская Краснознаменная стрелковая дивизия для встречи Военного совета Шестьдесят второй армии построена.
Гвардейцы дружно отвечают на приветствие командарма. Он оглядывает строй и тихо говорит:
- Иван Ильич, ты все части построил?
- Все.
- Маловато людей...
- Зато гвардейцы!
Праздник в тот день длился долго, и никто не слышал сигнала ко сну.
Около полуночи возвращался я в штаб по широкой улице Верхней Ахтубы. В окнах горел свет. Не сразу улеглось радостное волнение солдат - кто беседовал, кто писал письма родным. У здания штаба замер часовой, прислушиваясь к песне, доносившейся с окраины поселка. Я остановился рядом.
Вероятно, мы оба вспомнили, как темной осенней ночью плыла по Волге баржа, буксируемая катером. Впереди лежал город, содрогавшийся от взрывов. В реке отражались огни пожаров на высоком берегу Баррикад. А в трюме баржи, по которой из гаубиц и минометов били фашисты, наши бойцы затянули ту же песню, что звучала сейчас над Верхней Ахтубой:
Есть на Волге утес...
15 октября 1942 года, переправившись через Волгу, мы вели первый бой на Баррикадах за пядь родной земли, названную потом остров Людникова. А через двадцать пять лет, 15 октября 1967 года, на открытии памятника-ансамбля героям Сталинградской битвы генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев в своей речи сказал:
Мы говорим Дом Павлова - и перед нашим мысленным взором возникают сотни домов, ставших настоящими крепостями, неприступными для фашистов.
Мы говорим остров Людникова - и вспоминаем десятки других островков сталинградской земли, в самые критические дни удержанные мужеством наших солдат и офицеров.
Мужество и героизм советских воинов, сражавшихся на Волге, принесли нашей стране победу, восхитившую мир.
Но до окончательного разгрома фашизма было еще далеко. Предстояли жестокие бои.
Идем на запад
Крах цитадели
Во второй половине февраля 1943 года 70-я гвардейская стрелковая дивизия выгрузилась из вагонов в районе станции Сухиничи. Я поехал представиться командующему 16-й армией Западного фронта генерал-лейтенанту И. X. Баграмяну{14}.
Иван Христофорович Баграмян принял меня очень тепло, долго расспрашивал о битве на Волге. Порадовавшись боевым успехам нашей дивизии, он очень огорчился, узнав, что в его распоряжение мы прибыли в весьма малочисленном составе, да еще со скудным вооружением. Командующего армией нетрудно было понять: ему требовалась полноценная воинская часть, а не флажок на карте.
Но недолго находились мы в составе 16-й армии. Не прошло и двух месяцев, как 70-ю гвардейскую передали Центральному фронту, которым тогда командовал генерал армии К. К. Рокоссовский{15}.
Мы снова погрузились в вагоны, доехали до Курска, а оттуда походным маршем двинулись в район сосредоточения.
Май подходил к концу. Советские разведывательные органы уже располагали сведениями о намерении Гитлера начать под Курском большое наступление. По всем данным, летняя кампания обещала быть жаркой. Меня срочно вызвали к командующему фронтом, и я ошибся, полагая, что вызов касался всех командиров дивизии.
После того как генерал армии внимательно выслушал мой доклад о боевой подготовке дивизии, начался непринужденный разговор. Мы вспомнили первые тяжкие дни войны и нашу встречу на реке Случь, где у переправы сошлись мехкорпус К. К. Рокоссовского и два стрелковых корпуса - наш 31-й и 15-й И. И. Федюнинского.
- Значит, не забыли пятнадцатый корпус? - спросил Рокоссовский. - Тем лучше. Военный совет фронта считает, что вы, Иван Ильич, справитесь с обязанностями командира этого корпуса. Он будет действовать теперь на нашем фронте в составе Тринадцатой армии генерал-лейтенанта Пухова.
Человек я не суеверный. Цифра 13 меня не смутила. Поблагодарив Константина Константиновича за доверие, искренне признался, что нелегко мне будет расстаться с дорогой сердцу дивизией.
Через несколько дней представление фронта было утверждено Наркоматом обороны. Мне приказали выехать в Москву, чтобы принять управление корпусом.
Вот и настал час прощания с гвардейцами. Тогда я еще не знал, что 70-я гвардейская Краснознаменная окажется в соседнем гвардейском корпусе той же 13-й армии. Нас ждали одна великая битва под Курском и одна дорога наступления - через три реки на запад. Слава первых героев Днепра тоже пришла одновременно.
- Граждане, воздушная тревога! Граждане, воздушная тревога!
Голос диктора разбудил меня в номере московской гостиницы ЦДКА.
- Гражданин, спускайтесь в бомбоубежище! - настоятельно требует стоящая за дверью дежурная по этажу.
Подхожу к окну. На площади Коммуны маячат силуэты зенитных орудий. Зенитчики столицы на посту. А я так устал за день! Эх, будь что будет, никуда не пойду. Только задремал - по радио объявили отбой воздушной тревоги. Теперь можно заснуть с чистой совестью. Не тут-то было! В дверь стучат опять. На этот раз, правда, робко, деликатно.
- Кто там?
- Товарищ генерал, извините... Вас беспокоит майор Покровский.
Что за наваждение? Голос знакомый, но почему - майор? Неужели Жора Покровский, мой бывший адъютант, с которым я на речке Стырь встречал у костра рассвет первого дня войны? С лейтенантом Покровским я расстался на аэродроме, когда меня, раненного, увезли в тыл.
Зажигаю свет, одеваюсь, открываю дверь.
- Жора! Ты?
До чего быстро мужают люди на войне! Мог ли я думать, что встречу бывшего адъютанта в роли командира партизанской бригады?! В Москву Покровского вызвали на совещание руководителей крупных партизанских отрядов и соединений. Он заседал в Государственном Комитете Обороны вместе с Ковпаком, Сабуровым, Бегмой... Завтра самолет доставит его на партизанский аэродром, замаскированный в Брянских лесах. Есть чему удивиться!
- Читал о вашей дивизии в газете. Здорово! - не скрывая радости, говорит Жора. - Час назад мне сказали: твой бывший комдив в Москве. Мог я улететь, не повидав вас? Когда и где еще встретимся?..
Встретились мы ровно три месяца спустя. Когда 8-я стрелковая дивизия нашего корпуса форсировала Припять, неоценимую помощь оказали ей партизаны бригады Покровского. Партизанский комбриг связался тогда со мной по телефону и, между прочим, сообщил;
- Браунинг действует безотказно.
В гостинице ЦДКА в Москве, прощаясь с Покровским, я подарил ему трофейный четырнадцатизарядный браунинг, добытый нашими разведчиками на Баррикадах.
15 апреля 1943 года Гитлер подписал оперативный приказ, в котором было сказано:
Я решил, как только позволят условия погоды, осуществить первое в этом году наступление Цитадель.
Это наступление имеет решающее значение. Оно должно дать нам инициативу на весну и лето.
Поэтому все приготовления должны быть осуществлены с большой осторожностью и большой энергией. На направлениях главного удара должны использоваться лучшие соединения, лучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Каждый командир,
каждый рядовой солдат обязан проникнуться сознанием решающего значения этого наступления.
Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира.
Факелом для всего мира... Давно ли утих заупокойный звон по лучшей немецкой армий, разгромленной и плененной на Волге! А главарь фашистского рейха уже намеревался зажечь новый факел - под Курском!..
Мы не заблуждались относительно намерений неприятеля, когда командарм Николай Павлович Пухов обсуждал со мной варианты возможного наступления фашистов на участке, обороняемом 15-м корпусом. Враг мог ударить в стык двух наших армий - 48-й и 13-й, имея в виду главное направление на Ливны. Не исключалось также, что он нанесет удар вдоль железной дороги Орел - Курск. За два года мы достаточно изучили противника. Я считал, что он выберет для наступления первый вариант - удар по стыку двух армий. К этому же склонялся и командарм, однако он предупреждал, что надо готовиться к активной обороне по двум вариантам.
Основная задача корпуса: не дать гитлеровцам прорваться через первую полосу обороны. Зона сплошного огня на глубину до четырехсот метров в сочетании с различными инженерными заграждениями - первое препятствие, которое остановит их и уж, во всяком случае, замедлит темп их наступления. Надо предусмотреть любой, в том числе и самый неблагоприятный, ход боевых действий, когда противнику превосходящими силами удастся вклиниться в нашу оборону. В этом случае последует армейский контрудар в полосе корпуса и корпусные контратаки вторыми эшелонами.
Из трех дивизий корпуса (8, 74 и 148-я) одну мы вывели с одобрения командарма во второй эшелон. Это была 74-я дивизия генерал-майора Андроника Абрамовиче Казаряна. 8-я дивизия обороняла передний край двумя полками. 229-й стрелковый полк полковника Данилы Кузьмича Шишкова я приказал тоже держать во втором эшелоне. Принимая такое решение, учитывал не только умение Казаряна и Шишкова быстро разобраться в сложной обстановке боя, но и их храбрость, решительность, необходимые для сокрушительных контратак.
Полоса обороны корпуса составляла тринадцать километров. На каждый километр фронта мы имели в среднем пятьдесят три орудия. Если искусно маневрировать их огнем в ходе боя, то на отдельных, наиболее опасных, участках можно значительно увеличить плотность артиллерийского огня. Мы заранее позаботились, чтобы лучшие расчеты орудий заняли позиции там, где противник сможет применить танки. Если добавить, что мы могли также надеяться на артиллерию армейского резерва и на крепкую поддержку авиации, то станет ясно: были приняты все меры, дабы враг не застал нас врасплох.
И все же напряжение, вызванное ожиданием скорого боя, не спадало. Из штаба армии регулярно поступала информация о противнике. С 2 по 4 июля мы получили два предупреждения о сроках начала вражеского наступления. На всех наблюдательных пунктах круглосуточно дежурили офицеры штаба корпуса. Начальник штаба полковник Г. Г. Андреюк четко и без суеты организовал работу всех служб корпуса, обратив особое внимание на средства связи.
Задолго до рассвета командарм Пухов сообщил, что, по данным разведки, гитлеровцы с утра перейдут в наступление. Командующий фронтом Рокоссовский принял решение провести контрподготовку в полосе нашей армии. В два часа двадцать минут ночи прозвучит команда Буря, артиллерия корпуса откроет огонь и израсходует в течение тридцати минут половину боекомплекта.
Я взглянул на часы. Было два часа ночи.
- Все по местам!
Передав приказ командирам дивизий, мы стали ждать сигнала, и он поступил.
Из частей и соединений докладывают, что артиллеристы потрудились на славу. В ближайших тылах врага видны пожары и слышны взрывы. А он безмолвствует, ни разу не огрызнулся огнем пушек или танков.
Что это значит? Чем объяснить пассивность противника? Звоню командарму. Николай Павлович сразу снимает трубку. Голос спокойный, уверенный:
- Понимаю вас, Иван Ильич. Думать надо и за противника. Однако не сомневайтесь - он будет наступать. Будет! Готовьтесь его встретить.
Мысленно представляю обстановку в стане врага. Нет, я не тешу себя надеждой, что сейчас там царят смятение и паника. Достаточно и того, что внезапность, которой немцы так любят ошеломлять других, обернулась против них. Весь механизм наступления гитлеровцев, несомненно, уже готов к запуску. Мы упредили врага. И все же невозможно предугадать, как сработает этот тщательно отлаженный механизм.
В пять часов тридцать минут 5 июля две пехотные дивизии немцев, прикрываясь огнем и броней ста пятидесяти танков и самоходных орудий, перешли в атаку на передний край обороны 15-го корпуса.
Позади нашего переднего края - деревни Бузулук, Семеновка, поселок Согласный, дорога к местечку Троено. К ним и устремились тигры и фердинанды. За танками двинулась пехота.
Грянул бой.
То, чего дорогой ценой добился противник в первой половине дня 5 июля, не назовешь клином, вбитым в нашу оборону, хотя высота с отметкой 226. 4 на участке 8-й дивизии и поселок Согласный на левом фланге 148-й дивизии оказались в руках врага. Эту вмятину нам удалось быстро ликвидировать. Полк Шишкова решительной контратакой вернул высоту 226. 4. Для 74-й дивизии генерала Казаряна час контратаки настал, когда уже смеркалось и бой затихал. После артиллерийской и авиационной подготовки части Казаряна ударили по гитлеровцам и отбросили их за рубеж Бузулук, Согласный.
Теперь можно было подвести итоги первого дня. Приняв на себя удар противника, левый фланг нашего корпуса сыграл роль наковальни, сломавшей острие танкового клина немцев. Сорок три танка, и среди них немалое число тигров, были истреблены за один день в полосе корпуса.
Во время контратаки бойцы 229-го стрелкового полка взяли в плен командира роты штурмовой фашистской дивизии.
Когда вы ночью открыли мощный артиллерийский огонь, - показал пленный, командир батальона сказал мне по телефону: Русские, видимо, начинают наступать. Ваш огонь причинил нам большие потери, но, оправившись и частично перегруппировавшись, мы начали артиллерийскую подготовку. Перед сигналом атаки командир батальона приказал мне поднимать роту в атаку и сообщил, что русские разбежались. Я выполнил приказ. Мы немного продвинулись в сторону ваших окопов, и тут на нас обрушился мощный шквал огня. Рота залегла. Невдалеке разорвался снаряд. Я потерял сознание. Когда пришел в себя, ваши солдаты поливали меня водой.
На войне я с 1939 года. Прошел всю Европу. Воевал во Франции. То, что я пережил сегодня, кажется мне страшным сном.
Мы не сомневались, что на другой день противник возобновит атаки. Но это не тревожило. Мы располагали необходимыми средствами обороны и убедились в боеспособности частей корпуса. Советские солдаты стойко выдержали первый натиск врага. Во время контратак они не только успешно отсекали от танков гитлеровскую пехоту, но и обращали ее в бегство.
В полночь разведчики донесли, что против левого фланга нашего корпуса противник сосредоточивает свежие силы, что в его ближайших тылах идет какая-то перегруппировка. Обстановка требовала высокой бдительности. С утра все прояснилось. Налет бомбардировщиков Ю-87 на участок, обороняемый дивизией Казаряна, сразу определил направление атаки, которую предприняла 78-я штурмовая дивизия немцев. Наступление поддерживали танки, пытавшиеся проложить дорогу своей пехоте через Семеновку на Троено.
Командный пункт генерала Казаряна находился на высоте 243. 9, близ Семеновки. Оттуда он докладывал мне по телефону обстановку. Докладывал не просто четко и обстоятельно. Генералу Казаряну было присуще подлинное упоение боем.
- Товарищ генерал, хорошо вижу все. Наша артиллерия накрыла танки! На правом фланге дивизии горят пять танков, на левом - четыре. Впереди две машины подорвались на минах... Товарищ Первый, загорелись еще два тигра. Честное слово, пылают как факелы!
- Пехота? Как немецкая пехота? - спрашиваю Казаряна.
- Залегла. Мы ее пулеметным огнем прижали к земле. Главное - положить немца, а уж подняться мы ему не дадим...
Весело воюет генерал Казарян.
Подавить сопротивление нашей 74-й дивизии гитлеровцам не удалось. Вызвав новые танки, на ходу меняя направление атаки, они попытались обойти деревню Бузулук. На этот маневр врага мы ответили своим маневром: вражеские танки были встречены огнем двух артиллерийских противотанковых полков из. резерва корпуса. Три часа длился ожесточенный бой, в котором противник потерял тридцать пять танков и много живой силы. Было еще далеко до сумерек, но атака гитлеровцев уже захлебнулась, а потом и вовсе прекратилась.
Таким образом, второй день наступления не принес немцам успеха.
Первая половина дня 7 июля прошла для нас относительно спокойно, и кое-кто, выдавая желаемое за действительное, стал уже поговаривать: немцы выдохлись.
Побывав в дивизиях генералов Мищенко и Казаряна, я доложил обстановку командарму. Николай Павлович Пухов в свою очередь проинформировал меня о положении на других участках армии и фронта. С южного фаса Курской дуги противник наносил мощные удары в направлении Белгород, Обоянь, но и там положение наших войск было прочным, устойчивым.
- Что побывали в частях - хорошо, - говорит командарм. - Но я не очень уверен в командире той дивизии, где вы еще не были. Учтите это и имейте в виду: немцы будут и впредь вас прощупывать, искать слабое место в боевых порядках корпуса.
Это было сказано спокойным, заботливым тоном. А выдержка и деликатность были органично присущи нашему командарму. Мы очень ценили его умение внимательно выслушивать подчиненных. Указания, если в них была нужда, он давал ясные, четкие. Таким же стилем работы отличались и ближайшие помощники Н. П. Пухова.
Не могу в связи с этим не вспомнить приезд в корпус заместителя командарма генерал-лейтенанта М. И. Глухова. Курская битва только разгоралась, дел неотложных было много, и я, честно говоря, немного опасался, что присутствие Глухова в штабе корпуса будет сковывать подчиненных. Доложив генералу Глухову обстановку, я снова принялся руководить боем. Через сорок - пятьдесят минут Глухов, связавшись по телефону с командующим армией, попросил разрешения выехать в соседний корпус.
- Пятнадцатый воюет активно. Командование действует спокойно и уверенно, с полным пониманием задачи. Мне здесь делать нечего.
Я понял: слова генерал-лейтенанта Глухова были адресованы не только командарму. Глухов явно давал нам понять, что корпус не нуждается в особой опеке и ничто не должно ограничивать наши самостоятельные решения. И это было весьма важно в тот момент: нас не только проверяли, нам и доверяли. А ведь корпус впервые вел бой в составе 13-й армии.
Корпус получил небольшую передышку, и мы провели необходимую перегруппировку войск.
11 июля противник возобновил наступление, нацелив главный удар на 148-ю дивизию генерала Мищенко. На этот раз немцы решили прорваться в район Малоархангельска. Их 78-я штурмовая дивизия, поддержанная пятнадцатью танками, овладела селом Протасове, но была настолько обескровлена, что дальше наступать не могла. Два наших полка - стрелковый и танковый - вынудили противника оставить Протасове и вернуться на исходные позиции.
Увидев командарма, я пожалел, что не надел новую форму (неделю назад получил звание генерал-майора}. И хотя на мне была стеганка без погон и шапка-ушанка, я не услышал замечания за нарушение формы одежды.
А стрелки часов между тем приближались к цифре 12. Расчеты орудий выкатили пушки для стрельбы прямой наводкой по Верхнему поселку Баррикад.
На этот раз солдата-наводчика заменил сам командарм. Проверив показания приборов, он скомандовал По супостату - огонь! и произвел первый выстрел.
Дружно ударили все пушки и минометы. Но пехоте подниматься в атаку не пришлось. В разных местах Верхнего поселка замелькали белые флаги. Прикрепив их к штыкам и стволам автоматов, гитлеровцы валом повалили в плен.
- Отбой, товарищ генерал! - обратился ко мне Чуйков. - И соседям передайте: всем отбой!
Командарм поздравил нас с победой.
Пушки смолкли, взметнулись разноцветные ракеты, заглушая салюты автоматов и винтовок, загремело наше русское ура.
Сливаясь в одну огромную колонну, понуро брели мимо нас сдавшиеся в плен гитлеровцы.
Свершилось!
138-я Краснознаменная получила приказ перейти Волгу и расположиться в районе Верхней Ахтубы. Она заслужила отдых.
Вечером 7 февраля по радио был объявлен приказ No 56 Народного комиссара обороны о преобразовании 138-й Краснознаменной стрелковой дивизии в 70-ю гвардейскую Краснознаменную стрелковую дивизию. За три дня до этого на площади Павших борцов в Сталинграде мы присутствовали на митинге победителей. Об этом митинге знают все. А я расскажу о солдатских митингах в полках нашей дивизии и о том, как приняли солдаты весть о присвоении им почетного звания гвардейцев.
В полку Печенюка служил рядовым казах Курбанов. В районе Бекетовки Курбанова ранило, и, пока он лечился в госпитале 64-й армии, нас передали 62-й армии. После выздоровления Курбанова, как и заведено, должны были направить в запасной полк 64-й армии.
- Хочу в родной полк, - заявил он. - Где мои боевые товарищи - там и я.
Объясняют Курбанову, что до прежнего полка ему не добраться.
- Доберусь! - говорит. - А пошлете в другую часть - убегу...
Настоял на своем Курбанов. Добрался до Красной Слободы, где находились тылы 62-й армии. Там его одели по-зимнему. Узнали, между прочим, что по специальности он повар, да еще мастер кулинарии, и предложили служить в столовой. А Курбанов уже разведал, что его полк дерется на Баррикадах, и собрался на переправу. По дороге к Волге его легко ранило осколком мины. Сделали солдату в медсанбате перевязку, опять посоветовали вернуться в тыл. Он отказался.
Я был в полку Печенюка, когда туда с забинтованным лицом явился Курбанов.
- Дошел! - ликовал солдат. - Теперь я дома!
В третий раз (и, к счастью, опять легко) Курбанов был ранен за день до окончания боев в Сталинграде. Он остался в строю и, выступая на митинге полка, так закончил свою речь:
- Сейчас Курбанов может идти в медсанбат. Гвардейцем ухожу! Гвардейцем вернусь в свой полк!
История возвращения Курбанова в родной полк подсказала нам решение, которое тут же осуществили. Мы позаботились, чтобы раненые из нашей дивизии узнали новый адрес своего полка, его новое гвардейское наименование. Позаботились и о том, чтобы все раненые, находившиеся в армейском и фронтовом госпиталях, получили гвардейские значки за бой на Баррикадах.
Кстати - о значках. И в связи с этим еще об одной затее небезызвестного разведчика Александра Пономарева.
Направляясь однажды ночью в штаб майора Гуняги и освещая дорогу карманным фонариком, я заметил в нише траншеи мешочек. Ощупал его, раскрыл и, к своему удивлению, увидел гвардейские значки. Оказалось, мешочек принадлежит Пономареву. Уходя в разведку, он передал его на хранение своему другу, солдату Щеглову. Этот Щеглов и рассказал, как Пономарев нашел мешочек со значками в одном из разрушенных блиндажей и с тех пор бережет их пуще глаза. Кроме Щеглова, никто не знал о его тайне.
- Попадет мне теперь, - сокрушался Щеглов. - Пономарев, он мужик сердитый...
- А зачем ему значки? - спросил я Щеглова.
- Скоро, говорит, гвардейцами будем. Тогда пригодятся. А уж наш Пономарев знает, что к чему. Он и в штабе дивизии бывает.
Я пообещал Щеглову сохранить солдатскую тайну и вскоре, признаться, забыл об этом случае.
А тут... Я уже собрался на митинг в полк Гуняги, когда адъютант доложил, что из этого полка явилась делегация в составе старшины и рядового. Просят принять. В тот день я впервые надел генеральскую форму и был готов к приему самой почтенной делегации.
В комнату, чеканя шаг, вошли Пономарев и Щеглов.
- Товарищ гвардии генерал, - докладывает Пономарев. - От имени личного состава полка поздравляем вас с гвардейским званием и желаем доброго здоровья. Разрешите вручить... - И протягивает солдатскую каску с гвардейскими значками.
Я был взволнован до глубины души. Визитеры, смущенные моим видом, робко переглянулись. Пономарев виновато опустил голову:
- Есть и тут, конечно, самоуправство... - Он смело посмотрел на меня. - Но ведь вы знали, товарищ генерал. Вот и сбылось, что загадано!
Я сердечно поблагодарил солдат. Первый гвардейский значок прикрепил к гимнастерке старшины Пономарева, второй вручил рядовому Щеглову, а третий взял себе.
- Адъютант, чарки на стол!
Мы чокнулись, выпили и крепко поцеловались. ... На митинге в полку Гуняги сержант Поляков читает стихотворение Героям Сталинграда:
Здесь мы в бою видали смерть не раз.
На волжском рубеже ломала сила силу.
И поседели многие из нас,
А многие здесь голову сложили.
Война не кончилась. Нас ждут еще бои,
Походы дальние, потери и награды.
Запомни, гвардия: Отчизну мы спасли
Вот здесь, на черных глыбах Сталинграда!
Не историк, а воин-поэт, защитник Сталинграда, предвосхитил то, что потом было подтверждено авторитетнейшими исследователями.
Волжский рубеж у Сталинграда, куда дошли немецко-фашистские войска и откуда им уже не суждено было вернуться, был самым удаленным от Германии участком русской земли...
В адрес дивизии непрерывно поступают поздравления. Новых гвардейцев приветствуют Военные советы двух армий, в состав которых мы входили: 64-й и 62-й. Радуются нашим успехам командиры и бойцы дивизий С. С. Гурьева, В. А. Горишного, Н. Ф. Батюка, А. И. Родимцева и В. П. Соколова. С другого участка фронта прислал телеграмму мой друг и боевой соратник, чью дивизию мы сменили на Баррикадах - Леонтий Николаевич Гуртьев.
Дивизия готовится к парадному построению.
Бойцы отдохнули, всем выдано теплое обмундирование, новое оружие. Высокую честь стоять на правом фланге дивизии заслужил 344-й стрелковый полк - Указом Президиума Верховного Совета СССР он награжден орденом Красного Знамени. Вспоминаем первый бой этого полка на Баррикадах и ослепшего в том бою полковника Реутского. Многих ветеранов уже нет среди нас, да и весь полк сведен в два малочисленных батальона во главе с замечательными командирами капитанами Беребешкиным и Немковым.
- Смирно, равнение на середину! Я иду навстречу Чуйкову, Гурову, Крылову, Докладываю:
- Семидесятая гвардейская Краснознаменная стрелковая дивизия для встречи Военного совета Шестьдесят второй армии построена.
Гвардейцы дружно отвечают на приветствие командарма. Он оглядывает строй и тихо говорит:
- Иван Ильич, ты все части построил?
- Все.
- Маловато людей...
- Зато гвардейцы!
Праздник в тот день длился долго, и никто не слышал сигнала ко сну.
Около полуночи возвращался я в штаб по широкой улице Верхней Ахтубы. В окнах горел свет. Не сразу улеглось радостное волнение солдат - кто беседовал, кто писал письма родным. У здания штаба замер часовой, прислушиваясь к песне, доносившейся с окраины поселка. Я остановился рядом.
Вероятно, мы оба вспомнили, как темной осенней ночью плыла по Волге баржа, буксируемая катером. Впереди лежал город, содрогавшийся от взрывов. В реке отражались огни пожаров на высоком берегу Баррикад. А в трюме баржи, по которой из гаубиц и минометов били фашисты, наши бойцы затянули ту же песню, что звучала сейчас над Верхней Ахтубой:
Есть на Волге утес...
15 октября 1942 года, переправившись через Волгу, мы вели первый бой на Баррикадах за пядь родной земли, названную потом остров Людникова. А через двадцать пять лет, 15 октября 1967 года, на открытии памятника-ансамбля героям Сталинградской битвы генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев в своей речи сказал:
Мы говорим Дом Павлова - и перед нашим мысленным взором возникают сотни домов, ставших настоящими крепостями, неприступными для фашистов.
Мы говорим остров Людникова - и вспоминаем десятки других островков сталинградской земли, в самые критические дни удержанные мужеством наших солдат и офицеров.
Мужество и героизм советских воинов, сражавшихся на Волге, принесли нашей стране победу, восхитившую мир.
Но до окончательного разгрома фашизма было еще далеко. Предстояли жестокие бои.
Идем на запад
Крах цитадели
Во второй половине февраля 1943 года 70-я гвардейская стрелковая дивизия выгрузилась из вагонов в районе станции Сухиничи. Я поехал представиться командующему 16-й армией Западного фронта генерал-лейтенанту И. X. Баграмяну{14}.
Иван Христофорович Баграмян принял меня очень тепло, долго расспрашивал о битве на Волге. Порадовавшись боевым успехам нашей дивизии, он очень огорчился, узнав, что в его распоряжение мы прибыли в весьма малочисленном составе, да еще со скудным вооружением. Командующего армией нетрудно было понять: ему требовалась полноценная воинская часть, а не флажок на карте.
Но недолго находились мы в составе 16-й армии. Не прошло и двух месяцев, как 70-ю гвардейскую передали Центральному фронту, которым тогда командовал генерал армии К. К. Рокоссовский{15}.
Мы снова погрузились в вагоны, доехали до Курска, а оттуда походным маршем двинулись в район сосредоточения.
Май подходил к концу. Советские разведывательные органы уже располагали сведениями о намерении Гитлера начать под Курском большое наступление. По всем данным, летняя кампания обещала быть жаркой. Меня срочно вызвали к командующему фронтом, и я ошибся, полагая, что вызов касался всех командиров дивизии.
После того как генерал армии внимательно выслушал мой доклад о боевой подготовке дивизии, начался непринужденный разговор. Мы вспомнили первые тяжкие дни войны и нашу встречу на реке Случь, где у переправы сошлись мехкорпус К. К. Рокоссовского и два стрелковых корпуса - наш 31-й и 15-й И. И. Федюнинского.
- Значит, не забыли пятнадцатый корпус? - спросил Рокоссовский. - Тем лучше. Военный совет фронта считает, что вы, Иван Ильич, справитесь с обязанностями командира этого корпуса. Он будет действовать теперь на нашем фронте в составе Тринадцатой армии генерал-лейтенанта Пухова.
Человек я не суеверный. Цифра 13 меня не смутила. Поблагодарив Константина Константиновича за доверие, искренне признался, что нелегко мне будет расстаться с дорогой сердцу дивизией.
Через несколько дней представление фронта было утверждено Наркоматом обороны. Мне приказали выехать в Москву, чтобы принять управление корпусом.
Вот и настал час прощания с гвардейцами. Тогда я еще не знал, что 70-я гвардейская Краснознаменная окажется в соседнем гвардейском корпусе той же 13-й армии. Нас ждали одна великая битва под Курском и одна дорога наступления - через три реки на запад. Слава первых героев Днепра тоже пришла одновременно.
- Граждане, воздушная тревога! Граждане, воздушная тревога!
Голос диктора разбудил меня в номере московской гостиницы ЦДКА.
- Гражданин, спускайтесь в бомбоубежище! - настоятельно требует стоящая за дверью дежурная по этажу.
Подхожу к окну. На площади Коммуны маячат силуэты зенитных орудий. Зенитчики столицы на посту. А я так устал за день! Эх, будь что будет, никуда не пойду. Только задремал - по радио объявили отбой воздушной тревоги. Теперь можно заснуть с чистой совестью. Не тут-то было! В дверь стучат опять. На этот раз, правда, робко, деликатно.
- Кто там?
- Товарищ генерал, извините... Вас беспокоит майор Покровский.
Что за наваждение? Голос знакомый, но почему - майор? Неужели Жора Покровский, мой бывший адъютант, с которым я на речке Стырь встречал у костра рассвет первого дня войны? С лейтенантом Покровским я расстался на аэродроме, когда меня, раненного, увезли в тыл.
Зажигаю свет, одеваюсь, открываю дверь.
- Жора! Ты?
До чего быстро мужают люди на войне! Мог ли я думать, что встречу бывшего адъютанта в роли командира партизанской бригады?! В Москву Покровского вызвали на совещание руководителей крупных партизанских отрядов и соединений. Он заседал в Государственном Комитете Обороны вместе с Ковпаком, Сабуровым, Бегмой... Завтра самолет доставит его на партизанский аэродром, замаскированный в Брянских лесах. Есть чему удивиться!
- Читал о вашей дивизии в газете. Здорово! - не скрывая радости, говорит Жора. - Час назад мне сказали: твой бывший комдив в Москве. Мог я улететь, не повидав вас? Когда и где еще встретимся?..
Встретились мы ровно три месяца спустя. Когда 8-я стрелковая дивизия нашего корпуса форсировала Припять, неоценимую помощь оказали ей партизаны бригады Покровского. Партизанский комбриг связался тогда со мной по телефону и, между прочим, сообщил;
- Браунинг действует безотказно.
В гостинице ЦДКА в Москве, прощаясь с Покровским, я подарил ему трофейный четырнадцатизарядный браунинг, добытый нашими разведчиками на Баррикадах.
15 апреля 1943 года Гитлер подписал оперативный приказ, в котором было сказано:
Я решил, как только позволят условия погоды, осуществить первое в этом году наступление Цитадель.
Это наступление имеет решающее значение. Оно должно дать нам инициативу на весну и лето.
Поэтому все приготовления должны быть осуществлены с большой осторожностью и большой энергией. На направлениях главного удара должны использоваться лучшие соединения, лучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Каждый командир,
каждый рядовой солдат обязан проникнуться сознанием решающего значения этого наступления.
Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира.
Факелом для всего мира... Давно ли утих заупокойный звон по лучшей немецкой армий, разгромленной и плененной на Волге! А главарь фашистского рейха уже намеревался зажечь новый факел - под Курском!..
Мы не заблуждались относительно намерений неприятеля, когда командарм Николай Павлович Пухов обсуждал со мной варианты возможного наступления фашистов на участке, обороняемом 15-м корпусом. Враг мог ударить в стык двух наших армий - 48-й и 13-й, имея в виду главное направление на Ливны. Не исключалось также, что он нанесет удар вдоль железной дороги Орел - Курск. За два года мы достаточно изучили противника. Я считал, что он выберет для наступления первый вариант - удар по стыку двух армий. К этому же склонялся и командарм, однако он предупреждал, что надо готовиться к активной обороне по двум вариантам.
Основная задача корпуса: не дать гитлеровцам прорваться через первую полосу обороны. Зона сплошного огня на глубину до четырехсот метров в сочетании с различными инженерными заграждениями - первое препятствие, которое остановит их и уж, во всяком случае, замедлит темп их наступления. Надо предусмотреть любой, в том числе и самый неблагоприятный, ход боевых действий, когда противнику превосходящими силами удастся вклиниться в нашу оборону. В этом случае последует армейский контрудар в полосе корпуса и корпусные контратаки вторыми эшелонами.
Из трех дивизий корпуса (8, 74 и 148-я) одну мы вывели с одобрения командарма во второй эшелон. Это была 74-я дивизия генерал-майора Андроника Абрамовиче Казаряна. 8-я дивизия обороняла передний край двумя полками. 229-й стрелковый полк полковника Данилы Кузьмича Шишкова я приказал тоже держать во втором эшелоне. Принимая такое решение, учитывал не только умение Казаряна и Шишкова быстро разобраться в сложной обстановке боя, но и их храбрость, решительность, необходимые для сокрушительных контратак.
Полоса обороны корпуса составляла тринадцать километров. На каждый километр фронта мы имели в среднем пятьдесят три орудия. Если искусно маневрировать их огнем в ходе боя, то на отдельных, наиболее опасных, участках можно значительно увеличить плотность артиллерийского огня. Мы заранее позаботились, чтобы лучшие расчеты орудий заняли позиции там, где противник сможет применить танки. Если добавить, что мы могли также надеяться на артиллерию армейского резерва и на крепкую поддержку авиации, то станет ясно: были приняты все меры, дабы враг не застал нас врасплох.
И все же напряжение, вызванное ожиданием скорого боя, не спадало. Из штаба армии регулярно поступала информация о противнике. С 2 по 4 июля мы получили два предупреждения о сроках начала вражеского наступления. На всех наблюдательных пунктах круглосуточно дежурили офицеры штаба корпуса. Начальник штаба полковник Г. Г. Андреюк четко и без суеты организовал работу всех служб корпуса, обратив особое внимание на средства связи.
Задолго до рассвета командарм Пухов сообщил, что, по данным разведки, гитлеровцы с утра перейдут в наступление. Командующий фронтом Рокоссовский принял решение провести контрподготовку в полосе нашей армии. В два часа двадцать минут ночи прозвучит команда Буря, артиллерия корпуса откроет огонь и израсходует в течение тридцати минут половину боекомплекта.
Я взглянул на часы. Было два часа ночи.
- Все по местам!
Передав приказ командирам дивизий, мы стали ждать сигнала, и он поступил.
Из частей и соединений докладывают, что артиллеристы потрудились на славу. В ближайших тылах врага видны пожары и слышны взрывы. А он безмолвствует, ни разу не огрызнулся огнем пушек или танков.
Что это значит? Чем объяснить пассивность противника? Звоню командарму. Николай Павлович сразу снимает трубку. Голос спокойный, уверенный:
- Понимаю вас, Иван Ильич. Думать надо и за противника. Однако не сомневайтесь - он будет наступать. Будет! Готовьтесь его встретить.
Мысленно представляю обстановку в стане врага. Нет, я не тешу себя надеждой, что сейчас там царят смятение и паника. Достаточно и того, что внезапность, которой немцы так любят ошеломлять других, обернулась против них. Весь механизм наступления гитлеровцев, несомненно, уже готов к запуску. Мы упредили врага. И все же невозможно предугадать, как сработает этот тщательно отлаженный механизм.
В пять часов тридцать минут 5 июля две пехотные дивизии немцев, прикрываясь огнем и броней ста пятидесяти танков и самоходных орудий, перешли в атаку на передний край обороны 15-го корпуса.
Позади нашего переднего края - деревни Бузулук, Семеновка, поселок Согласный, дорога к местечку Троено. К ним и устремились тигры и фердинанды. За танками двинулась пехота.
Грянул бой.
То, чего дорогой ценой добился противник в первой половине дня 5 июля, не назовешь клином, вбитым в нашу оборону, хотя высота с отметкой 226. 4 на участке 8-й дивизии и поселок Согласный на левом фланге 148-й дивизии оказались в руках врага. Эту вмятину нам удалось быстро ликвидировать. Полк Шишкова решительной контратакой вернул высоту 226. 4. Для 74-й дивизии генерала Казаряна час контратаки настал, когда уже смеркалось и бой затихал. После артиллерийской и авиационной подготовки части Казаряна ударили по гитлеровцам и отбросили их за рубеж Бузулук, Согласный.
Теперь можно было подвести итоги первого дня. Приняв на себя удар противника, левый фланг нашего корпуса сыграл роль наковальни, сломавшей острие танкового клина немцев. Сорок три танка, и среди них немалое число тигров, были истреблены за один день в полосе корпуса.
Во время контратаки бойцы 229-го стрелкового полка взяли в плен командира роты штурмовой фашистской дивизии.
Когда вы ночью открыли мощный артиллерийский огонь, - показал пленный, командир батальона сказал мне по телефону: Русские, видимо, начинают наступать. Ваш огонь причинил нам большие потери, но, оправившись и частично перегруппировавшись, мы начали артиллерийскую подготовку. Перед сигналом атаки командир батальона приказал мне поднимать роту в атаку и сообщил, что русские разбежались. Я выполнил приказ. Мы немного продвинулись в сторону ваших окопов, и тут на нас обрушился мощный шквал огня. Рота залегла. Невдалеке разорвался снаряд. Я потерял сознание. Когда пришел в себя, ваши солдаты поливали меня водой.
На войне я с 1939 года. Прошел всю Европу. Воевал во Франции. То, что я пережил сегодня, кажется мне страшным сном.
Мы не сомневались, что на другой день противник возобновит атаки. Но это не тревожило. Мы располагали необходимыми средствами обороны и убедились в боеспособности частей корпуса. Советские солдаты стойко выдержали первый натиск врага. Во время контратак они не только успешно отсекали от танков гитлеровскую пехоту, но и обращали ее в бегство.
В полночь разведчики донесли, что против левого фланга нашего корпуса противник сосредоточивает свежие силы, что в его ближайших тылах идет какая-то перегруппировка. Обстановка требовала высокой бдительности. С утра все прояснилось. Налет бомбардировщиков Ю-87 на участок, обороняемый дивизией Казаряна, сразу определил направление атаки, которую предприняла 78-я штурмовая дивизия немцев. Наступление поддерживали танки, пытавшиеся проложить дорогу своей пехоте через Семеновку на Троено.
Командный пункт генерала Казаряна находился на высоте 243. 9, близ Семеновки. Оттуда он докладывал мне по телефону обстановку. Докладывал не просто четко и обстоятельно. Генералу Казаряну было присуще подлинное упоение боем.
- Товарищ генерал, хорошо вижу все. Наша артиллерия накрыла танки! На правом фланге дивизии горят пять танков, на левом - четыре. Впереди две машины подорвались на минах... Товарищ Первый, загорелись еще два тигра. Честное слово, пылают как факелы!
- Пехота? Как немецкая пехота? - спрашиваю Казаряна.
- Залегла. Мы ее пулеметным огнем прижали к земле. Главное - положить немца, а уж подняться мы ему не дадим...
Весело воюет генерал Казарян.
Подавить сопротивление нашей 74-й дивизии гитлеровцам не удалось. Вызвав новые танки, на ходу меняя направление атаки, они попытались обойти деревню Бузулук. На этот маневр врага мы ответили своим маневром: вражеские танки были встречены огнем двух артиллерийских противотанковых полков из. резерва корпуса. Три часа длился ожесточенный бой, в котором противник потерял тридцать пять танков и много живой силы. Было еще далеко до сумерек, но атака гитлеровцев уже захлебнулась, а потом и вовсе прекратилась.
Таким образом, второй день наступления не принес немцам успеха.
Первая половина дня 7 июля прошла для нас относительно спокойно, и кое-кто, выдавая желаемое за действительное, стал уже поговаривать: немцы выдохлись.
Побывав в дивизиях генералов Мищенко и Казаряна, я доложил обстановку командарму. Николай Павлович Пухов в свою очередь проинформировал меня о положении на других участках армии и фронта. С южного фаса Курской дуги противник наносил мощные удары в направлении Белгород, Обоянь, но и там положение наших войск было прочным, устойчивым.
- Что побывали в частях - хорошо, - говорит командарм. - Но я не очень уверен в командире той дивизии, где вы еще не были. Учтите это и имейте в виду: немцы будут и впредь вас прощупывать, искать слабое место в боевых порядках корпуса.
Это было сказано спокойным, заботливым тоном. А выдержка и деликатность были органично присущи нашему командарму. Мы очень ценили его умение внимательно выслушивать подчиненных. Указания, если в них была нужда, он давал ясные, четкие. Таким же стилем работы отличались и ближайшие помощники Н. П. Пухова.
Не могу в связи с этим не вспомнить приезд в корпус заместителя командарма генерал-лейтенанта М. И. Глухова. Курская битва только разгоралась, дел неотложных было много, и я, честно говоря, немного опасался, что присутствие Глухова в штабе корпуса будет сковывать подчиненных. Доложив генералу Глухову обстановку, я снова принялся руководить боем. Через сорок - пятьдесят минут Глухов, связавшись по телефону с командующим армией, попросил разрешения выехать в соседний корпус.
- Пятнадцатый воюет активно. Командование действует спокойно и уверенно, с полным пониманием задачи. Мне здесь делать нечего.
Я понял: слова генерал-лейтенанта Глухова были адресованы не только командарму. Глухов явно давал нам понять, что корпус не нуждается в особой опеке и ничто не должно ограничивать наши самостоятельные решения. И это было весьма важно в тот момент: нас не только проверяли, нам и доверяли. А ведь корпус впервые вел бой в составе 13-й армии.
Корпус получил небольшую передышку, и мы провели необходимую перегруппировку войск.
11 июля противник возобновил наступление, нацелив главный удар на 148-ю дивизию генерала Мищенко. На этот раз немцы решили прорваться в район Малоархангельска. Их 78-я штурмовая дивизия, поддержанная пятнадцатью танками, овладела селом Протасове, но была настолько обескровлена, что дальше наступать не могла. Два наших полка - стрелковый и танковый - вынудили противника оставить Протасове и вернуться на исходные позиции.