Страница:
Смелее всех действовал Гедеон, епископ Львовский. Не довольствуясь тем, что дал свое согласие на унию вместе с другими епископами в Сокале, Гедеон созвал еще Собор у себя во Львове (28 генваря 1595 г.). Здесь присутствовали архимандриты, игумены, иеромонахи, протопопы и священники не из одной только Львовской епархии, но "из разных воеводств, земель и поветов" Литвы и Польши и даже несколько духовных сановников из-за границы. И все присутствовавшие единогласно постановили: "Мы, нижеподписавшиеся, признаем св. католическую Римскую Церковь, от которой неразумно после Вселенского Флорентийского Собора отторглись Греческие патриархи, за Церковь истинную, имеющую власть над всею вселенною, и настоящим нашим письменным актом обещаем и присягаем под утратою вечного спасения не отступать от святейших первопрестольников Римских. А если бы кто-либо из нас, по превратности сердца, отступил сам или содействовал своим мирянам отступить от сего исповедания и подчинения святейшему папе, тогда да не напишется имя такого отступника с праведными и епископство его да приимет другой. Усердно просим верховных пастырей наших, преосвященного митрополита и епископов, чтобы они спасенное дело св. унии с Римским престолом окончили без отлагательства, донесли святейшему папе Римскому наше сердечное исповедание и союзное рукописание и испросили всем нам благословение от его святейшества". Под актом подписались, после епископа Гедеона: Лука, митрополит Белградский, Паисий, епископ Викрасский (из Греции), Афанасий, архимандрит с святой горы Афонской, а из русских - архимандриты: киево-печерский (Никифор Тур), супрасльский, дерманский; игумены: дубенский, смольницкий; протопопы: подгаецкий (Нестор Кузменич), скальский, ратенский, слуцкий; несколько наместников архиерейских, иеромонахов, священников и монастырских старцев. Постановление это, судя по составу Собора, нс могло не огласиться и, без сомнения, было доставлено митрополиту и епископам, так как к ним-то и обращался Собор в этом постановлении с своею просьбою.
Между тем митрополит, доверившись одному Кириллу Терлецкому, продолжал скрываться даже от Ипатия Потея и, несмотря на письмо последнего, всячески уклонялся от свидания с ним. Равно и Терлецкий, в точности выдерживая данное митрополиту обещание, продолжал действовать скрытно от Потея, так что положение последнего становилось тяжелым, и он решился вновь писать к митрополиту (11 февраля): "Ваша милость на мое писание ничего мне не отписали, и я теперь сам не знаю, что будет дальше, а не следовало бы Вашей милости считать то для себя маловажным. Ради Бога прошу, дай мне знать верно о твоем умысле: я и доброе и злое за Вашу милость готов терпеть и ни в чем не отступлю от Вашей милости. Там Вашей милости легче между своими, а мы тут в зубах: коли захотят, могут нас съесть. Не знаю, доложил ли я в прежнем письме Вашей милости, что я видел у Луцкого владыки грамоту коронного канцлера, в которой пишет, что король желает с Вами видеться. Когда поедешь к королю, заезжай ко мне: очень нужно. Спрашивал я владыку Луцкого, зачем он едет к королю, и тот под присягою отвечал: "Сам не знаю, у меня нет дела ни своего, ни чужого". А теперь без меня, знать, вследствие другой грамоты был у канцлера и поехал в Краков. Бог знает, что это такое. Лишь то ведаю, что при дворе обо мне говорят: "На кого мы не надеялись, тот теперь хуже всех". Оттого меня минуют и королевские и канцлеровы листы, и сеймиковых листов мне не прислано, а у Луцкого все то есть. Ради Бога подумай, как бы нам не остаться в последних... Если теперь нельзя нам с тобою видеться, то ради Бога постарайся разослать пригласительные грамоты к Собору на святого Иоанна (24 июня), потому что теперь особенно нам нужно съехаться всем. Ради Бога прошу, отвечай мне обо всем на письме: ничего не опасайся, ты как бы камень в море бросишь". Впрочем, томительное состояние Ипатия Потея было непродолжительно. Кирилл Терлецкий, находясь у короля и испросив себе у него подтвердительную грамоту (от 9 февраля 1595 г.) на звание экзарха, не забыл, верно, сделать благоприятный отзыв и о своем сотруднике, и король прислал Потею следующую грамоту (от 18 февраля): "Мы уразумели Ваше пламенное желание и добрую волю к соединению Церкви Божией Греческой с католическою Римскою, как бывало издавна, под властию одного пастыря, святейшего папы Римского. Такое Ваше желание и намерение не только хвалим, но и с благодарностию от Вас принимаем и уверены, что это дело Духа Святого и берет свое начало от Бога, Который как Сам в Троице един, так и Церковь Свою святую в единстве иметь хочет, и одного пастыря в ней поставил... Желаем и напоминаем, чтобы Вы в том добром и блаженном своем предприятии не только не уставали, но как можно усерднее и скорее о том старались. Сам Господь Бог, от Которого исходит все доброе, будет Вам в помощь и уготовит Вам за то стократную мзду в Царстве Своем Небесном. А мы, приняв Вас в нашу королевскую оборону, всегда Вам паном ласковым и милостивым быть хочем и святейшему папе Римскому особенно засвидетельствуем Вас и старание Ваше. Только не нужно медлить, надобно, как можно скорее, доводить до конца это похвальное дело, о чем подробнее говорить с Вами мы поручили велебному епископу Луцкому, которому дайте во всем полную веру".
Если усердие Ипатия Потея так оценил сам король, то усердие Львовского владыки Гедеона желал оценить митрополит Рагоза, и в нем произошла удивительная перемена. Доселе, как мы видели, он постоянно стоял за львовское братство и преследовал Гедеона и не далее как с полгода назад, на Брестском Соборе, на который Гедеон не захотел явиться, осудил его заочно и отлучил от святительского служения. А теперь, когда Гедеон ясно показал свою наклонность к унии на съезде в Сокале и еще яснее на Соборе во Львове, митрополит сам начал искать возможности простить осужденного епископа и примириться с ним. Во Львове совершенно неожиданно получена была запись от имени митрополита, составленная 25 февраля 1595 г., в которой говорилось: "Если бы осужденный епископ Гедеон Балабан обратился с просьбою о помиловании, извиняясь тем, что он не мог по причине набега татар, опустошавших в 1594 г. Галич и Крылос, явиться на Собор по спору с братством, и попросил бы нового срока для явки, то митрополит дозволяет ему вновь начать духовный суд по тяжбе с братством о монастыре и городской церкви". Братство поняло, откуда повеял ветер, и немедленно внесло в гродские книги протест, что митрополит не вправе сам собою отменять постановление Собора, утвержденное патриархом. Но дело тем не ограничилось. Вскоре митрополит нашел случай лично видеться с Гедеоном в слуцком монастыре. Что говорили они тогда, осталось между ними, только в заключение свидания митрополит разрешил осужденного Гедеона и дал ему свою благословенную грамоту по-прежнему святительствовать. Об этом митрополит тогда же (в марте) уведомил князя К. К. Острожского. Но как уведомил? Он не только скрыл от князя о своем сочувствии унии и о собственноручной записи, вверенной им Кириллу Терлецкому, не только умолчал и о двукратно уже заявленном согласии Гедеона на унию, но прямо выставлял себя и Гедеона ревнителями православия и врагами унии и ее поборников. Вот самые слова митрополитова послания: "Когда я, как прежде, так и ныне, сообразно с нашим продолжительным совещанием, старался обнаружить тот скрытый обман, весьма кстати случилось, что я застал теперь в слуцком монастыре отца владыку Львовского, от которого, надеюсь, не восстанет тот вредный для нашей Восточной Церкви и всего православного народа пожар. Он ничего не знает о том предприятии других епископов, весьма противится их злым умыслам и дал клятву на Евангелии, что как о том не знает, так и не желает сообщаться с ними, и обещался, всячески разведывая об этом в королевстве, извещать меня и Вашу княжескую милость обо всем, о чем ни услышит. А так как он был осужден определением нашего духовного Собора, то, во внимание к обещанию его тщательно наблюдать за проступками прочих епископов при дворе и у себя, заблагорассудилось мне освободить его от осуждения, вследствие чего и дали мы ему грамоту нашего благословения для утверждения его в том обещании. Об этом особенно Вашей княжеской милости, как оку православной Церкви, следует стараться и разведывать, чтобы заслужить приносимую за Вас всеми христианами молитву. Наиболее же благоволите беречься того райского змия и коварной лисицы (Кирилла Терлецкого), о котором я говорил Вашей милости..." Можно судить, до какого упадка доведена была совесть митрополита Рагозы, когда он мог так беззастенчиво низвращать правду и так смело говорить ложь. И эта беззастенчивость тем представляется возмутительнее, что другому вельможному пану, воеводе Скумину, митрополит писал о Гедеоне совсем иное и говорил об его отступлении к унии. Свидетель - сам Скумин, который от 10 мая так отвечал митрополиту: "Утешило меня твое письмо, известившее меня о твоем добром здоровье, но с великою скорбию читал я то, что пишешь ты о положении дел в Церкви Божией в наши плачевные времена. И слепой может видеть, что всему виною несогласие братства с владыкою Гедеоном. Не менее виновником того, без всякого сомнения, можем признать и патриарха нашего Константинопольского, который своими грамотами, сюда высылаемыми, произвел всю эту смуту и до того привел дух и воспалил противников, что владыка Львовский, томимый от братства, не только должен был броситься в такое отщепенство, но, думаю, рад был бы взять в помощь себе и душевного врага, что и доказал, и других увлек за собою. Если это стало по воле Божией, то будет твердо, а если нет, то скоро отменится. О том я теперь мудрствовать не хочу. Что же теперь с тем делать, спрашиваете меня Ваша милость, но сердцеведец Бог ведает, что я не могу дать тут никакого совета, одно только скажу: если бы мы захотели противиться всем, то как бы мы не напрасно трудились. Причин тому вижу много, но бумаге поверить не хочу. Желал бы видеться с Вашею милостию и наговориться о том".
Не один митрополит, а и Потей так же обманывал князя Острожского. Когда разнесся слух, что Терлецкий ездил к королю в Краков послом от некоторых лиц, согласившихся на унию, и князь Острожский спросил Потея письмом из Турова (от 9 марта), где находятся и что чудачит владыка Луцкий, то Потей, уже получивший из Кракова от короля через Кирилла Терлецкого похвальную грамоту за свое усердие к унии, отвечал (17 марта) князю из Владимира: "О бытности в Кракове отца владыки Луцкого я узнал уже здесь, по приезде моем. Но чтобы он от кого был посылаем туда - Богом свидетельствуюсь, - о том я и не слыхал и не думаю, чтоб он ездил туда от кого-либо послом. А чтобы мы хотели что-нибудь такое постановить между собою, о том нам и не снилось. Разве мы не видим, что хотя бы все мы, епископы, согласились на ту унию, а христианство все не соизволяло на нее, то это было бы только напрасным трудом и бесчестием нам пред нашими овцами... Да нам бы и непозволительно было заключать или начинать такое дело столь тайно, без Собора и без ведома всех братий наших меньших, но равных нам слуг Церкви Божией и прочих христиан, а особенно без Ваших милостей, панов христианских, - не дай Бог о сем и подумать". Но, получив вскоре после того довольно резкое письмо от Острожского (писанное 21 марта), Потей хотя не скрывал уже пред ним своего сочувствия к унии, однако ж все еще старался умалять свое участие в этом деле и отвечал князю (25 марта). "Покорно благодарю за предостережение и признаюсь, я считал бы унию полезною не столько для своей корысти и дальнейшего возвышения, сколько для умножения хвалы Божией: разумею не такую унию, чтобы нам совсем претвориться в иной образ, а такую, чтобы мы, оставаясь в целости, исправили только некоторые вещи, которых держимся больше по упрямству, нежели по истине... Много мог бы я писать Вашей милости, что деется в моей Брестской епископии, какое притеснение терпят христиане в некоторых местах. Еще бы я утешался тем, если бы крест тот они несли с покорностию, а то отпадают не по одному, громадами, видя наше бессилие, и, Бог ведает, с кем мы останемся. Что касается новостей краковских, то, думаю, они неверны, а если б даже были верны, не разумейте здесь моей особы, ибо не только о кардинальстве или митрополии не помышляю, но часто плачусь на себя и за тот сан, который ношу, и на того, кто меня к нему направил, особенно видя, что делается на свете. О бланкетах ни о каких не ведаю, никому их ни на что не давал. Но и я кое-что ведаю и самое верное... если кто сам себя за святого выдает, а нас порочит, то нет ничего тайного, чтобы не сделалось явным (не намек ли здесь на митрополита?). Одно знаю, что я ничего не начинал, но если все пойдут за чем-нибудь добрым, то я бы не хотел остаться позади..."
Тайна митрополита Рагозы, которую он доверил только одному Терлецкому и скрывал даже от Потея, сделалась наконец известною последнему. И оба они, Терлецкий и Потей, в начале мая отправлялись в Краков по поручению самого митрополита, чтобы исходатайствовать ему то, чего он добивался за свою измену православию. Когда же они, окончив возложенное на них поручение с полным успехом, возвратились на родину и просили митрополита назначить им свидание, митрополит, хотя назначил и место и время для свидания, сам не явился. Огорченные епископы написали к нему (от 20 мая): "Мы в точности исполнили волю и письменный приказ Вашей милости как нашего старшего, приехали в Кобрин в пятое воскресенье по Пасхе, прождали тебя здесь три дня, надеясь, что Ваша милость явишься в урочное время, как обещался в письме. Но, не дождавшись ни тебя, ни какого-либо посланца от тебя и не зная причины, почему Ваша милость не пожаловал, мы принуждены были разъехаться. Теперь мы сами нарочно шлем к Вашей милости и в письме своем не благодарим тебя за то, что ты погордился не столько над нами, твоею братиею, но и над кое-кем набольшим, кому известно было об этом предполагавшемся нашем съезде. И по правде, вспомнил бы Ваша милость, с чем ты отправил нас и как там благодарно то было принято: все, чего ты хотел, теперь имеешь в руках своих: привилегии, грамоты увяжчие (на владение Киево-Печерским монастырем) и банницию на того человека (киево-печерского архимандрита Никифора Тура). Дивно нам, что Ваша милость, сам о том просивши, теперь то покидаешь и пренебрегаешь ласкою, тебе предложенною. Если бы мы знали, где ты находишься, то сами поехали бы к тебе, но, не зная этого, мы просим Вашу милость бросить все и, как можно скорее, приехать к нам в Брест как для своих дел, которые не терпят отлагательства, так и для общих. А если не приедешь, то, право, ты нас выдашь на снедение, нас погубишь, да и сам не воскреснешь, ибо это не с своим братом шутить". Необходимо сказать, что по смерти епископа Владимирского Мелетия Хрептовича (13 генваря 1593 г.), бывшего вместе архимандритом Киево-Печерского монастыря, последний отдан был королем Никифору Туру, который хотя вступил в управление монастырем и назывался нареченным архимандритом его, но не хотел действительно принять на себя сана архимандрита. Митрополит два раза присылал к нему (в марте и сентябре 1594 г.), чтобы он явился для посвящения, и в первый раз Никифор Тур отвечал посланному: "Отцу митрополиту нет до меня дела; пусть он смотрит за порядком в Новогродке, а не тут", во второй же - следующим образом: "Как прежде я тебе сказал, что пан твой митрополит не имеет здесь никакой власти, с тем и теперь тебя отпускаю". Против этого-то человека, не хотевшего покориться митрополиту, король и выдал теперь, по ходатайству Терлецкого и Потея, грамоту на имя митрополита (от 5 мая), в которой говорил, что если в самом деле Никифор Тур доселе не принял сана архимандрита и, кроме того, расточает монастырское имущество, то митрополит взял бы у него "до своего секвестру" чрез королевского дворянина Печерский монастырь со всем, что ему принадлежит, и имел бы тот монастырь в своем держанье. В тот же день король написал и к самому Никифору Туру, что так как он расточает церковное имущество, за что и подвергся уже клятве от старшего пастыря, и так как отказывается принять посвящение в сан архимандрита - а по сеймовому постановлению 1568 г. светские люди, получившие какую-либо духовную должность, но в течение трех месяцев не принявшие посвящения, должны быть лишаемы этой должности, - то и он лишается архимандритства и настоятельства в Киево-Печерском монастыре и непременно должен сдать тот монастырь со всеми имениями под секвестр митрополиту. Надобно заметить, что еще прежде король испросил у папы Климента VIII особую буллу (от 4 марта 1595 г.), которою Киевская лавра со всеми ее имениями назначалась Киевским митрополитам под тем непременным условием, если они будут содержать унию с Римом. Следовательно, если король отдавал теперь лавру митрополиту Рагозе, то имел уже от него согласие на принятие унии. Впрочем, Никифор Тур приказанию короля не покорился.
Письмо Терлецкого и Потея от 20 мая не могло не подействовать на митрополита Рагозу, тем более что вслед за письмом он получил грамоту о том же от самого короля. И вот 1 июня, следовательно, через десять дней после написания этого письма, митрополит вместе с тремя владыками: Владимирским, Луцким и Пинским (Леонтием) и кобринским архимандритом Ионою Гоголем подписал подробнейшие артикулы, или условия, унии для представления папе и королю, а 12 июня митрополитом и всеми владыками подписано соборное послание к папе с изъявлением согласия на принятие унии.
В артикулах (изложим их с возможною краткостию) говорилось: а) о Святом Духе исповедуем, что Он исходит не от двух начал, не двояким исхождением, но исходит от одного начала, как источника, - от Отца чрез Сына, б) все наши литургии: Василия Великого, Златоуста и Епифания (?), или Преждеосвященных Даров, все наши молитвы и все вообще обряды и церемонии Восточной Церкви желаем сохранять в совершенной неизменности и совершать на нашем языке; в) таинство Евхаристии, как было всегда у нас, да преподается под двумя видами, равно и таинство крещения и его форма да остаются у нас, как было доселе, без всякой перемены и прибавления; г) о чистилище не возбуждаем спора, но желаем следовать учению Церкви и новый календарь, если нельзя удержать старого, примем, но с условием, чтобы порядок и образ празднования нами Пасхи и все прочие наши праздники, в том числе и праздник Богоявления 6 генваря, не существующий в Римской Церкви, остались неприкосновенными и неизменными; д) не принуждать нас к крестному ходу в праздник Тела Христова, у нас не существующий, и ко всем другим римским праздникам и церемониям, каких нет в нашей Церкви; е) супружество священников наших должно оставаться неизменным; ж) митрополия, епископства и другие духовные должности у нас да отдаются людям не иной нации и веры, как только русской и греческой, и мы просим короля, чтобы он, по нашим канонам, оставил за нами, духовными, право избирать на вакантные кафедры, митрополитскую и епископские, по четыре кандидата, из которых одного он сам будет утверждать; з) епископы нашего обряда не должны ездить в Рим за грамотами для посвящения и по-прежнему да посвящаются нашим митрополитом; да и сам митрополит, хотя и обязывается ездить туда за такою грамотою, должен по возвращении из Рима посвящаться нашими епископами; и) просим, чтобы митрополит и епископы нашего обряда имели место в государственном сенате наравне с Римскими епископами; и) грамоты об открытии генеральных сеймов и частных сеймиков должны быть к нам присылаемы; к) просим, чтобы грамоты из Греции с запрещениями на нас были строго запрещены и не имели никакой силы, чтобы архимандриты и другие духовные лица нашего обряда, которые не захотят повиноваться нам, не смели нигде священнодействовать и чтобы епископы или монахи из Греции не совершали в наших епархиях никаких духовных треб в подрыв унии; л) если бы впоследствии кто-либо из людей нашего обряда захотел принять обряд римский, этого не должно быть допускаемо, ибо мы и без того будем в одной Церкви, под властию одного пастыря; м) супружества между лицами нашего и римского обряда должны быть разрешены, но во браке лица эти не должны принуждать друг друга к перемене веры, как находящиеся в одной Церкви; н) просим, чтобы церковные имения, которые иными из наших предместников незаконно переданы светским людям, возвращены были Церкви, и никто не должен произвольно распоряжаться церковным имуществом без согласия епископа и капитулы; о) по смерти митрополита и епископов церковные имения должны поступать в ведение не светских чинов, а капитулы впредь до назначения нового владыки, а собственные имущества владык переходят по наследству к их родственникам; п) настоятели монастырей и монастыри должны оставаться в подчинении своим епархиальным архиереям; р) просим, чтобы на суды трибунальские и другие, по примеру римского духовенства, и мы могли назначать по два духовных депутата нашего обряда для защиты наших прав; с) архимандриты и все вообще духовные лица нашего обряда должны пользоваться тем же уважением в народе и такими вольностями и привилегиями, как и духовенство римское, по давней грамоте короля Владислава (1543), и как сами лично, так и церковные имения их должны быть свободны от податей; т) да не будет нам возбраняемо звонить в колокола в наши праздники, носить к больным Святые Тайны публично, по нашему обычаю, и совершать торжественно наши крестные ходы; у) монастыри и храмы нашего обряда да не обращаются в римские церкви, а если кто из католиков опустошит их, то должен исправить или вновь выстроить; ф) коллегии или духовные братства, недавно учрежденные патриархами и утвержденные королем, как-то: в Вильне, Львове, Бресте и других местах, если они согласятся принять унию, да останутся в целости, но только в подчинении митрополиту или епископу той епархии, в которой находятся; х) да позволено будет нам иметь семинарии и школы греческого и славянского языка, также типографии для печатания книг под надзором митрополита и епископов, без позволения которых ничего не должно быть издаваемо; ц) просим, чтобы светские особы, в имениях которых, часто по их желанию, священники самовольно расторгают браки, не защищали таких священников и не препятствовали духовной власти творить суд над ними, а если они за неповиновение или другой проступок подвергнутся отлучению от епископа, не позволяли им священствовать без разрешения епископа и чтобы все церкви в городах и других местах, построенные дворянами или горожанами, находились под властию и управлением епархиальных епископов, а не светских людей, их строителей; ч) если кто-либо за какой-либо важный проступок будет отлучен епископом нашего обряда, то пусть и римлянами считается он отлученным и не принимается к их обряду, как и мы будем поступать по отношению к отлученным Римскою Церковию; ш) если при помощи Божией со временем и прочие наши братья Восточной Церкви приступят к унии с Церковию Западною и потом общим согласием всей Вселенской Церкви будет определено что-либо, относящееся к порядку и изменению церемоний Греческой Церкви, то да будем и мы в том участниками как люди того же обряда и веры; щ) так как некоторые из наших, по слухам, отправились в Грецию, чтобы воспринять на себя церковные должности и по возвращении властвовать в клире и судить нас, то мы просим, чтобы король приказал не пропускать таких лиц в пределы своих владений, в предотвращение смуты между пастырями и народом. В заключение изложенных артикулов подписавшие их говорили: "Поручаем эти артикулы нашим почтенным братьям епископам, Владимирскому Ипатию Потею и Луцкому Кириллу Терлецкому, чтобы они испросили на них именем нашим и своим утверждение от верховного первосвященника и короля. И тогда мы, успокоенные относительно нашей веры, таинств и обрядов, тем смелее и без всякого стеснения совести приступим к соединению с Римскою Церковию, чтобы и другие, видя, как все наше остается в целости, охотно последовали за нами".
Между тем митрополит, доверившись одному Кириллу Терлецкому, продолжал скрываться даже от Ипатия Потея и, несмотря на письмо последнего, всячески уклонялся от свидания с ним. Равно и Терлецкий, в точности выдерживая данное митрополиту обещание, продолжал действовать скрытно от Потея, так что положение последнего становилось тяжелым, и он решился вновь писать к митрополиту (11 февраля): "Ваша милость на мое писание ничего мне не отписали, и я теперь сам не знаю, что будет дальше, а не следовало бы Вашей милости считать то для себя маловажным. Ради Бога прошу, дай мне знать верно о твоем умысле: я и доброе и злое за Вашу милость готов терпеть и ни в чем не отступлю от Вашей милости. Там Вашей милости легче между своими, а мы тут в зубах: коли захотят, могут нас съесть. Не знаю, доложил ли я в прежнем письме Вашей милости, что я видел у Луцкого владыки грамоту коронного канцлера, в которой пишет, что король желает с Вами видеться. Когда поедешь к королю, заезжай ко мне: очень нужно. Спрашивал я владыку Луцкого, зачем он едет к королю, и тот под присягою отвечал: "Сам не знаю, у меня нет дела ни своего, ни чужого". А теперь без меня, знать, вследствие другой грамоты был у канцлера и поехал в Краков. Бог знает, что это такое. Лишь то ведаю, что при дворе обо мне говорят: "На кого мы не надеялись, тот теперь хуже всех". Оттого меня минуют и королевские и канцлеровы листы, и сеймиковых листов мне не прислано, а у Луцкого все то есть. Ради Бога подумай, как бы нам не остаться в последних... Если теперь нельзя нам с тобою видеться, то ради Бога постарайся разослать пригласительные грамоты к Собору на святого Иоанна (24 июня), потому что теперь особенно нам нужно съехаться всем. Ради Бога прошу, отвечай мне обо всем на письме: ничего не опасайся, ты как бы камень в море бросишь". Впрочем, томительное состояние Ипатия Потея было непродолжительно. Кирилл Терлецкий, находясь у короля и испросив себе у него подтвердительную грамоту (от 9 февраля 1595 г.) на звание экзарха, не забыл, верно, сделать благоприятный отзыв и о своем сотруднике, и король прислал Потею следующую грамоту (от 18 февраля): "Мы уразумели Ваше пламенное желание и добрую волю к соединению Церкви Божией Греческой с католическою Римскою, как бывало издавна, под властию одного пастыря, святейшего папы Римского. Такое Ваше желание и намерение не только хвалим, но и с благодарностию от Вас принимаем и уверены, что это дело Духа Святого и берет свое начало от Бога, Который как Сам в Троице един, так и Церковь Свою святую в единстве иметь хочет, и одного пастыря в ней поставил... Желаем и напоминаем, чтобы Вы в том добром и блаженном своем предприятии не только не уставали, но как можно усерднее и скорее о том старались. Сам Господь Бог, от Которого исходит все доброе, будет Вам в помощь и уготовит Вам за то стократную мзду в Царстве Своем Небесном. А мы, приняв Вас в нашу королевскую оборону, всегда Вам паном ласковым и милостивым быть хочем и святейшему папе Римскому особенно засвидетельствуем Вас и старание Ваше. Только не нужно медлить, надобно, как можно скорее, доводить до конца это похвальное дело, о чем подробнее говорить с Вами мы поручили велебному епископу Луцкому, которому дайте во всем полную веру".
Если усердие Ипатия Потея так оценил сам король, то усердие Львовского владыки Гедеона желал оценить митрополит Рагоза, и в нем произошла удивительная перемена. Доселе, как мы видели, он постоянно стоял за львовское братство и преследовал Гедеона и не далее как с полгода назад, на Брестском Соборе, на который Гедеон не захотел явиться, осудил его заочно и отлучил от святительского служения. А теперь, когда Гедеон ясно показал свою наклонность к унии на съезде в Сокале и еще яснее на Соборе во Львове, митрополит сам начал искать возможности простить осужденного епископа и примириться с ним. Во Львове совершенно неожиданно получена была запись от имени митрополита, составленная 25 февраля 1595 г., в которой говорилось: "Если бы осужденный епископ Гедеон Балабан обратился с просьбою о помиловании, извиняясь тем, что он не мог по причине набега татар, опустошавших в 1594 г. Галич и Крылос, явиться на Собор по спору с братством, и попросил бы нового срока для явки, то митрополит дозволяет ему вновь начать духовный суд по тяжбе с братством о монастыре и городской церкви". Братство поняло, откуда повеял ветер, и немедленно внесло в гродские книги протест, что митрополит не вправе сам собою отменять постановление Собора, утвержденное патриархом. Но дело тем не ограничилось. Вскоре митрополит нашел случай лично видеться с Гедеоном в слуцком монастыре. Что говорили они тогда, осталось между ними, только в заключение свидания митрополит разрешил осужденного Гедеона и дал ему свою благословенную грамоту по-прежнему святительствовать. Об этом митрополит тогда же (в марте) уведомил князя К. К. Острожского. Но как уведомил? Он не только скрыл от князя о своем сочувствии унии и о собственноручной записи, вверенной им Кириллу Терлецкому, не только умолчал и о двукратно уже заявленном согласии Гедеона на унию, но прямо выставлял себя и Гедеона ревнителями православия и врагами унии и ее поборников. Вот самые слова митрополитова послания: "Когда я, как прежде, так и ныне, сообразно с нашим продолжительным совещанием, старался обнаружить тот скрытый обман, весьма кстати случилось, что я застал теперь в слуцком монастыре отца владыку Львовского, от которого, надеюсь, не восстанет тот вредный для нашей Восточной Церкви и всего православного народа пожар. Он ничего не знает о том предприятии других епископов, весьма противится их злым умыслам и дал клятву на Евангелии, что как о том не знает, так и не желает сообщаться с ними, и обещался, всячески разведывая об этом в королевстве, извещать меня и Вашу княжескую милость обо всем, о чем ни услышит. А так как он был осужден определением нашего духовного Собора, то, во внимание к обещанию его тщательно наблюдать за проступками прочих епископов при дворе и у себя, заблагорассудилось мне освободить его от осуждения, вследствие чего и дали мы ему грамоту нашего благословения для утверждения его в том обещании. Об этом особенно Вашей княжеской милости, как оку православной Церкви, следует стараться и разведывать, чтобы заслужить приносимую за Вас всеми христианами молитву. Наиболее же благоволите беречься того райского змия и коварной лисицы (Кирилла Терлецкого), о котором я говорил Вашей милости..." Можно судить, до какого упадка доведена была совесть митрополита Рагозы, когда он мог так беззастенчиво низвращать правду и так смело говорить ложь. И эта беззастенчивость тем представляется возмутительнее, что другому вельможному пану, воеводе Скумину, митрополит писал о Гедеоне совсем иное и говорил об его отступлении к унии. Свидетель - сам Скумин, который от 10 мая так отвечал митрополиту: "Утешило меня твое письмо, известившее меня о твоем добром здоровье, но с великою скорбию читал я то, что пишешь ты о положении дел в Церкви Божией в наши плачевные времена. И слепой может видеть, что всему виною несогласие братства с владыкою Гедеоном. Не менее виновником того, без всякого сомнения, можем признать и патриарха нашего Константинопольского, который своими грамотами, сюда высылаемыми, произвел всю эту смуту и до того привел дух и воспалил противников, что владыка Львовский, томимый от братства, не только должен был броситься в такое отщепенство, но, думаю, рад был бы взять в помощь себе и душевного врага, что и доказал, и других увлек за собою. Если это стало по воле Божией, то будет твердо, а если нет, то скоро отменится. О том я теперь мудрствовать не хочу. Что же теперь с тем делать, спрашиваете меня Ваша милость, но сердцеведец Бог ведает, что я не могу дать тут никакого совета, одно только скажу: если бы мы захотели противиться всем, то как бы мы не напрасно трудились. Причин тому вижу много, но бумаге поверить не хочу. Желал бы видеться с Вашею милостию и наговориться о том".
Не один митрополит, а и Потей так же обманывал князя Острожского. Когда разнесся слух, что Терлецкий ездил к королю в Краков послом от некоторых лиц, согласившихся на унию, и князь Острожский спросил Потея письмом из Турова (от 9 марта), где находятся и что чудачит владыка Луцкий, то Потей, уже получивший из Кракова от короля через Кирилла Терлецкого похвальную грамоту за свое усердие к унии, отвечал (17 марта) князю из Владимира: "О бытности в Кракове отца владыки Луцкого я узнал уже здесь, по приезде моем. Но чтобы он от кого был посылаем туда - Богом свидетельствуюсь, - о том я и не слыхал и не думаю, чтоб он ездил туда от кого-либо послом. А чтобы мы хотели что-нибудь такое постановить между собою, о том нам и не снилось. Разве мы не видим, что хотя бы все мы, епископы, согласились на ту унию, а христианство все не соизволяло на нее, то это было бы только напрасным трудом и бесчестием нам пред нашими овцами... Да нам бы и непозволительно было заключать или начинать такое дело столь тайно, без Собора и без ведома всех братий наших меньших, но равных нам слуг Церкви Божией и прочих христиан, а особенно без Ваших милостей, панов христианских, - не дай Бог о сем и подумать". Но, получив вскоре после того довольно резкое письмо от Острожского (писанное 21 марта), Потей хотя не скрывал уже пред ним своего сочувствия к унии, однако ж все еще старался умалять свое участие в этом деле и отвечал князю (25 марта). "Покорно благодарю за предостережение и признаюсь, я считал бы унию полезною не столько для своей корысти и дальнейшего возвышения, сколько для умножения хвалы Божией: разумею не такую унию, чтобы нам совсем претвориться в иной образ, а такую, чтобы мы, оставаясь в целости, исправили только некоторые вещи, которых держимся больше по упрямству, нежели по истине... Много мог бы я писать Вашей милости, что деется в моей Брестской епископии, какое притеснение терпят христиане в некоторых местах. Еще бы я утешался тем, если бы крест тот они несли с покорностию, а то отпадают не по одному, громадами, видя наше бессилие, и, Бог ведает, с кем мы останемся. Что касается новостей краковских, то, думаю, они неверны, а если б даже были верны, не разумейте здесь моей особы, ибо не только о кардинальстве или митрополии не помышляю, но часто плачусь на себя и за тот сан, который ношу, и на того, кто меня к нему направил, особенно видя, что делается на свете. О бланкетах ни о каких не ведаю, никому их ни на что не давал. Но и я кое-что ведаю и самое верное... если кто сам себя за святого выдает, а нас порочит, то нет ничего тайного, чтобы не сделалось явным (не намек ли здесь на митрополита?). Одно знаю, что я ничего не начинал, но если все пойдут за чем-нибудь добрым, то я бы не хотел остаться позади..."
Тайна митрополита Рагозы, которую он доверил только одному Терлецкому и скрывал даже от Потея, сделалась наконец известною последнему. И оба они, Терлецкий и Потей, в начале мая отправлялись в Краков по поручению самого митрополита, чтобы исходатайствовать ему то, чего он добивался за свою измену православию. Когда же они, окончив возложенное на них поручение с полным успехом, возвратились на родину и просили митрополита назначить им свидание, митрополит, хотя назначил и место и время для свидания, сам не явился. Огорченные епископы написали к нему (от 20 мая): "Мы в точности исполнили волю и письменный приказ Вашей милости как нашего старшего, приехали в Кобрин в пятое воскресенье по Пасхе, прождали тебя здесь три дня, надеясь, что Ваша милость явишься в урочное время, как обещался в письме. Но, не дождавшись ни тебя, ни какого-либо посланца от тебя и не зная причины, почему Ваша милость не пожаловал, мы принуждены были разъехаться. Теперь мы сами нарочно шлем к Вашей милости и в письме своем не благодарим тебя за то, что ты погордился не столько над нами, твоею братиею, но и над кое-кем набольшим, кому известно было об этом предполагавшемся нашем съезде. И по правде, вспомнил бы Ваша милость, с чем ты отправил нас и как там благодарно то было принято: все, чего ты хотел, теперь имеешь в руках своих: привилегии, грамоты увяжчие (на владение Киево-Печерским монастырем) и банницию на того человека (киево-печерского архимандрита Никифора Тура). Дивно нам, что Ваша милость, сам о том просивши, теперь то покидаешь и пренебрегаешь ласкою, тебе предложенною. Если бы мы знали, где ты находишься, то сами поехали бы к тебе, но, не зная этого, мы просим Вашу милость бросить все и, как можно скорее, приехать к нам в Брест как для своих дел, которые не терпят отлагательства, так и для общих. А если не приедешь, то, право, ты нас выдашь на снедение, нас погубишь, да и сам не воскреснешь, ибо это не с своим братом шутить". Необходимо сказать, что по смерти епископа Владимирского Мелетия Хрептовича (13 генваря 1593 г.), бывшего вместе архимандритом Киево-Печерского монастыря, последний отдан был королем Никифору Туру, который хотя вступил в управление монастырем и назывался нареченным архимандритом его, но не хотел действительно принять на себя сана архимандрита. Митрополит два раза присылал к нему (в марте и сентябре 1594 г.), чтобы он явился для посвящения, и в первый раз Никифор Тур отвечал посланному: "Отцу митрополиту нет до меня дела; пусть он смотрит за порядком в Новогродке, а не тут", во второй же - следующим образом: "Как прежде я тебе сказал, что пан твой митрополит не имеет здесь никакой власти, с тем и теперь тебя отпускаю". Против этого-то человека, не хотевшего покориться митрополиту, король и выдал теперь, по ходатайству Терлецкого и Потея, грамоту на имя митрополита (от 5 мая), в которой говорил, что если в самом деле Никифор Тур доселе не принял сана архимандрита и, кроме того, расточает монастырское имущество, то митрополит взял бы у него "до своего секвестру" чрез королевского дворянина Печерский монастырь со всем, что ему принадлежит, и имел бы тот монастырь в своем держанье. В тот же день король написал и к самому Никифору Туру, что так как он расточает церковное имущество, за что и подвергся уже клятве от старшего пастыря, и так как отказывается принять посвящение в сан архимандрита - а по сеймовому постановлению 1568 г. светские люди, получившие какую-либо духовную должность, но в течение трех месяцев не принявшие посвящения, должны быть лишаемы этой должности, - то и он лишается архимандритства и настоятельства в Киево-Печерском монастыре и непременно должен сдать тот монастырь со всеми имениями под секвестр митрополиту. Надобно заметить, что еще прежде король испросил у папы Климента VIII особую буллу (от 4 марта 1595 г.), которою Киевская лавра со всеми ее имениями назначалась Киевским митрополитам под тем непременным условием, если они будут содержать унию с Римом. Следовательно, если король отдавал теперь лавру митрополиту Рагозе, то имел уже от него согласие на принятие унии. Впрочем, Никифор Тур приказанию короля не покорился.
Письмо Терлецкого и Потея от 20 мая не могло не подействовать на митрополита Рагозу, тем более что вслед за письмом он получил грамоту о том же от самого короля. И вот 1 июня, следовательно, через десять дней после написания этого письма, митрополит вместе с тремя владыками: Владимирским, Луцким и Пинским (Леонтием) и кобринским архимандритом Ионою Гоголем подписал подробнейшие артикулы, или условия, унии для представления папе и королю, а 12 июня митрополитом и всеми владыками подписано соборное послание к папе с изъявлением согласия на принятие унии.
В артикулах (изложим их с возможною краткостию) говорилось: а) о Святом Духе исповедуем, что Он исходит не от двух начал, не двояким исхождением, но исходит от одного начала, как источника, - от Отца чрез Сына, б) все наши литургии: Василия Великого, Златоуста и Епифания (?), или Преждеосвященных Даров, все наши молитвы и все вообще обряды и церемонии Восточной Церкви желаем сохранять в совершенной неизменности и совершать на нашем языке; в) таинство Евхаристии, как было всегда у нас, да преподается под двумя видами, равно и таинство крещения и его форма да остаются у нас, как было доселе, без всякой перемены и прибавления; г) о чистилище не возбуждаем спора, но желаем следовать учению Церкви и новый календарь, если нельзя удержать старого, примем, но с условием, чтобы порядок и образ празднования нами Пасхи и все прочие наши праздники, в том числе и праздник Богоявления 6 генваря, не существующий в Римской Церкви, остались неприкосновенными и неизменными; д) не принуждать нас к крестному ходу в праздник Тела Христова, у нас не существующий, и ко всем другим римским праздникам и церемониям, каких нет в нашей Церкви; е) супружество священников наших должно оставаться неизменным; ж) митрополия, епископства и другие духовные должности у нас да отдаются людям не иной нации и веры, как только русской и греческой, и мы просим короля, чтобы он, по нашим канонам, оставил за нами, духовными, право избирать на вакантные кафедры, митрополитскую и епископские, по четыре кандидата, из которых одного он сам будет утверждать; з) епископы нашего обряда не должны ездить в Рим за грамотами для посвящения и по-прежнему да посвящаются нашим митрополитом; да и сам митрополит, хотя и обязывается ездить туда за такою грамотою, должен по возвращении из Рима посвящаться нашими епископами; и) просим, чтобы митрополит и епископы нашего обряда имели место в государственном сенате наравне с Римскими епископами; и) грамоты об открытии генеральных сеймов и частных сеймиков должны быть к нам присылаемы; к) просим, чтобы грамоты из Греции с запрещениями на нас были строго запрещены и не имели никакой силы, чтобы архимандриты и другие духовные лица нашего обряда, которые не захотят повиноваться нам, не смели нигде священнодействовать и чтобы епископы или монахи из Греции не совершали в наших епархиях никаких духовных треб в подрыв унии; л) если бы впоследствии кто-либо из людей нашего обряда захотел принять обряд римский, этого не должно быть допускаемо, ибо мы и без того будем в одной Церкви, под властию одного пастыря; м) супружества между лицами нашего и римского обряда должны быть разрешены, но во браке лица эти не должны принуждать друг друга к перемене веры, как находящиеся в одной Церкви; н) просим, чтобы церковные имения, которые иными из наших предместников незаконно переданы светским людям, возвращены были Церкви, и никто не должен произвольно распоряжаться церковным имуществом без согласия епископа и капитулы; о) по смерти митрополита и епископов церковные имения должны поступать в ведение не светских чинов, а капитулы впредь до назначения нового владыки, а собственные имущества владык переходят по наследству к их родственникам; п) настоятели монастырей и монастыри должны оставаться в подчинении своим епархиальным архиереям; р) просим, чтобы на суды трибунальские и другие, по примеру римского духовенства, и мы могли назначать по два духовных депутата нашего обряда для защиты наших прав; с) архимандриты и все вообще духовные лица нашего обряда должны пользоваться тем же уважением в народе и такими вольностями и привилегиями, как и духовенство римское, по давней грамоте короля Владислава (1543), и как сами лично, так и церковные имения их должны быть свободны от податей; т) да не будет нам возбраняемо звонить в колокола в наши праздники, носить к больным Святые Тайны публично, по нашему обычаю, и совершать торжественно наши крестные ходы; у) монастыри и храмы нашего обряда да не обращаются в римские церкви, а если кто из католиков опустошит их, то должен исправить или вновь выстроить; ф) коллегии или духовные братства, недавно учрежденные патриархами и утвержденные королем, как-то: в Вильне, Львове, Бресте и других местах, если они согласятся принять унию, да останутся в целости, но только в подчинении митрополиту или епископу той епархии, в которой находятся; х) да позволено будет нам иметь семинарии и школы греческого и славянского языка, также типографии для печатания книг под надзором митрополита и епископов, без позволения которых ничего не должно быть издаваемо; ц) просим, чтобы светские особы, в имениях которых, часто по их желанию, священники самовольно расторгают браки, не защищали таких священников и не препятствовали духовной власти творить суд над ними, а если они за неповиновение или другой проступок подвергнутся отлучению от епископа, не позволяли им священствовать без разрешения епископа и чтобы все церкви в городах и других местах, построенные дворянами или горожанами, находились под властию и управлением епархиальных епископов, а не светских людей, их строителей; ч) если кто-либо за какой-либо важный проступок будет отлучен епископом нашего обряда, то пусть и римлянами считается он отлученным и не принимается к их обряду, как и мы будем поступать по отношению к отлученным Римскою Церковию; ш) если при помощи Божией со временем и прочие наши братья Восточной Церкви приступят к унии с Церковию Западною и потом общим согласием всей Вселенской Церкви будет определено что-либо, относящееся к порядку и изменению церемоний Греческой Церкви, то да будем и мы в том участниками как люди того же обряда и веры; щ) так как некоторые из наших, по слухам, отправились в Грецию, чтобы воспринять на себя церковные должности и по возвращении властвовать в клире и судить нас, то мы просим, чтобы король приказал не пропускать таких лиц в пределы своих владений, в предотвращение смуты между пастырями и народом. В заключение изложенных артикулов подписавшие их говорили: "Поручаем эти артикулы нашим почтенным братьям епископам, Владимирскому Ипатию Потею и Луцкому Кириллу Терлецкому, чтобы они испросили на них именем нашим и своим утверждение от верховного первосвященника и короля. И тогда мы, успокоенные относительно нашей веры, таинств и обрядов, тем смелее и без всякого стеснения совести приступим к соединению с Римскою Церковию, чтобы и другие, видя, как все наше остается в целости, охотно последовали за нами".