Страница:
– Нет-нет, у нас есть инвесторы. Мы не можем раздавать билеты на популярное шоу, – сказал Картер. – Но об этих билетах уже позаботились, не беспокойтесь.
– Кто позаботился? – спросил Карелла.
– Лично я обеспечил их.
– Не понимаю, что это означает, – сказал Карелла. – «Обеспечил».
– Я лично согласился заплатить за них. Даже если они не будут востребованы.
– Востребованы?
– По закону контрамарки должны быть востребованы за сорок восемь часов до начала любого спектакля. Обеспечивая их, я, по сути, востребую их.
– Но они еще не оплачены?
– Нет, не оплачены.
– Тогда я заплачу за них сам, сэр, – успокоился Карелла.
– Ну, на самом деле...
– Я хочу посмотреть шоу, сэр, но хочу заплатить за билеты сам.
– Хорошо, как скажете. Билеты лежат в кассе на имя моего друга Роберта Харрингтона. Можете востребовать их в любое время до поднятия занавеса.
– Спасибо, – поблагодарил Карелла.
– А я позвоню на служебный вход тем временем, предупрежу, что вы зайдете насчет списка.
– Спасибо.
– Я так и не понял, что такое эти контрамарки, – сказал Манер.
– Отборные места на каждом спектакле, – пояснил Картер. – Для продюсера, режиссера, хореографа, звезд...
– Специально оставленные для них?
– Заказанные, – сказал Картер, кивая. – По контракту. Столько-то мест на каждый спектакль. Чем выше вы находитесь в иерархии, тем больше мест вам положено. Если вы не востребуете их, разумеется, они вернутся в кассу, и их купит любой, кто пожелает.
– Век живи – век учись, – улыбнулся Мейер.
– Да, – сказал Картер и взглянул на часы.
– Еще что-нибудь? – спросил Карелла у Мейера.
– Вроде больше ничего. – Мейер закрыл блокнот.
– Тогда спасибо, сэр, – сказал Карелла. – И спасибо за то, что предложили мне места.
– Был рад, – сказал Картер.
В лифте, пока спускались вниз, детективы молчали. Лифтер, который ранее сообщил им, что завтра выпадет снег, уже выговорился. Небо казалось еще более угрожающим, когда они вышли на улицу снова. Спускалась темень. Ожидалась безлунная ночь.
– Просто хочется убедиться, что я правильно расслышал ее слова, – сказал Мейер.
– Ты про Тину Вонг?
– Да. Ведь она сказала:«пять блондинок, две черненькие и одна китаянка», так?
– Да, так она и сказала.
– Тогда как Картер мог решить, что Салли Андерсон – рыжая?
–Может быть, какая-нибудь из стажеров – рыжая.
– Может быть, я рыжий, – сказал Мейер. – Ведь Картер говорил, что, когда пошли прогоны, он присутствовал на всех репетициях?
– Да, он так сказал.
– Значит, он знаетэто проклятое шоу. С чего он взял, что там была рыжая?
– Может быть, он дальтоник, не различает цвета.
– Но ты заметил это, верно?
– Да, я заметил это.
– Я думал: почему ты не зацепился за это?
– Я хотел посмотреть, насколько далеко он зайдет.
– Да никуда он с этим не зашел. Он только старался показать нам, что он ее почти не отличал от других.
– И не исключено, что это правда, Мейер. В труппе тридцать восемь актеров. Нельзя требовать, чтобы человек помнил...
– Тридцать восемь актеров – это целый народ? – воскликнул Мейер. – У нас в участке около двухсот полицейских, и я знаю всех и каждого. По крайней мере в лицо.
– Ты опытный наблюдатель, – сказал Карелла и улыбнулся.
– Сколько сюда ехать поездом из Филадельфии? – спросил Мейер.
– Около полутора часов.
– Ничего не стоит прокатиться туда и обратно, – сказал Мейер. – Достаточно времени на то, чтобы человек здесь сделал все необходимое. Если задумал что-то здесь.
– Да, – сказал Карелла.
– Джейми любит блондинок, помнишь? – хмыкнул Мейер. – Разве не это она сказала нам? Хореограф любит блондинок. Отчего же все на свете знают это, кроме Картера? Он был здесь, когда вся мешпоха[3] подбирала танцовщиц. Решение комитета, помнишь?
Так как же вдруг он не может вспомнить, какого цвета у нее волосы?«Рыжей малышкой» назвал он ее. И вдруг его хореограф, который любит блондинок, берет к себе в шоу рыжую.Стив, это дурно пахнет. Говорю тебе, это дурно пахнет. А тыему поверил? – Нет, – сказал Карелла.
Карелла давно не бывал на популярных спектаклях и ничего не знал о текущих ценах. Когда женщина в кассе положила перед ним белый конвертик, из которого торчали желтые билетики, ему почудилось, что он углядел цену на одном из них, но все же решил, что ошибся. Однако женщина опровергла его сомнения.
– С вас восемьдесят долларов, сэр, – сказала она. Карелла моргнул ошарашенный. Восемьдесят разделить на два – это сорок долларов за одно место! – Будете платить чеком или наличными? – спросила женщина.
Карелла не носил с собой никакой кредитной карточки. Он вообще не знал ни одного полицейского с кредитными карточками. На минуту его охватила паника. Было ли у него в бумажнике восемьдесят долларов? Оказалось, что в бумажнике лежало девяносто два доллара. Это означало, что нужно позвонить домой и попросить Тедди взять с собой немного денег на вечер. Он неохотно расставался с наличными. Хотелось надеяться, что спектакль будет незаурядный. Он пошел к телефону-автомату в холле. Фанни, экономка Кареллы, сняла трубку после четвертого гудка.
– Квартира Кареллы, – сказала она.
– Фанни, привет, это я, – сказал он. – Пожалуйста, передай кое-что Тедди. Во-первых, скажи ей, что у меня два билета на шоу под названием «Жирная задница». И я подумал, что мы можем пообедать в городе перед шоу. Я встречу ее в шесть тридцать в ресторанчике под названием «О'Мэлли», она знает его, мы бывали там раньше. Скажи ей еще, чтобы взяла побольше денег, у меня кончились.
– Сколько ей взять денег? – спросила Фанни.
– Чтобы хватило на обед.
– Я планировала сделать свиные отбивные, – сказала Фанни.
– Извини, – сказал он. – Это неожиданное мероприятие.
– Гм, – сказала Фанни.
Он представил себе, как она стоит с трубкой в руке в гостиной. Фанни Ноулс было за пятьдесят, она говорила с ирландским выговором, волосы у нее были голубые, она носила пенсне, весила около ста пятидесяти фунтов и вела хозяйство в доме Кареллы железной рукой начиная с того дня, когда она явилась сюда в качестве временного подарка от отца Тедди – десять лет назад. Фанни была профессиональной медсестрой, и первоначально ее взяли в семью только на месяц, чтобы освободить Тедди, пока она не сможет сама справляться с крошками-близнецами. Фанни по своей инициативе предложила остаться дольше и получать от них жалованье, которое они могут себе позволить выплачивать ей. Она сказала, что больше не желает измерять температуру у умирающих стариков. И вот она осталась жить с ними. Ее молчание в телефонной трубке было угрожающим.
– Фанни, извини, пожалуйста, – сказал он. – Это как бы деловой поход в театр.
– А что мне делать с дюжиной свиных отбивных?
– Сделай «касуле», – сказал он.
– Что еще за «касуле»? – спросила она с возмущением.
– Это своего рода рагу, посмотри в поваренной книге, – сказал он. – Ты передашь Тедди мою просьбу?
– Когда она придет домой, – сказала Фанни. – То есть с минуты на минуту. Ей придется бежать сломя голову, чтобы успеть на встречу с тобой в центре города в шесть тридцать.
– Ну так передашь ей?
– Передам, – сказала Фанни и повесила трубку.
Он тоже повесил трубку на рычаг, вышел из театра, нашел дорожку, которая вела к служебному входу, подошел и постучал.
Ему открыл старик и уставился на него.
– Билетная касса с передней стороны, – сказал он.
Карелла показал ему значок и удостоверение.
– Я пришел за списком.
– Каким списком?
– Всех сотрудников.
– Ах, да! Мистер Картер звонил мне. Заходите. У меня здесь есть список на доске объявлений, но отдать его я не могу, он у меня только один.
Карелла подошел к списку, который висел на стене рядом с телефоном, и посмотрел на него. Четыре машинописные страницы. Он взглянул на часы.
– Хорошо, – сказал он. – А если я заберу его и сделаю ксерокс?
– Нельзя, – сказал старик. – У меня он только один.
– Я надеялся...
– А как нам связаться с актером, если он не явился за полчаса до начала спектакля? Как тогда мы будем вызывать запасную танцовщицу, если основная заболела или с ней что-то случилось? Этот список должен постоянно быть здесь, именно там, где он находится. – Старик помолчал. – Хотите совет?
Карелла вздохнул, сел на высокий табурет у настенного телефона и начал переписывать список в свой блокнот.
Эйлин Берк с ее кожей цвета персиков со сливками, рыжими волосами и зелеными глазами могла бы сойти за девушку с иберийскими корнями – именно на это они и надеялись. Если Трусоватый бандит, как остроумно прозвали его ребята из 87-го участка, ворвется в прачечную самообслуживания со своим «магнумом» калибра 0,357, увидит Эйлин и поймет, что она из полиции, то в ее груди он проделает дыру, в которую сможет пролететь бильярдный шар. Нет, Эйлин Берк не хотела превращаться в мертвую героиню. Эйлин Берк хотела стать первой женщиной – начальником розыска в городе, но не через свой труп. Для сегодняшней работы она была одета несколько более скромно, чем если бы вышла на уличную прогулку в качестве приманки для насильника. Ее рыжие волосы были стянуты резинкой на макушке и прикрыты бурым платком, завязанным под подбородком. Платок скрывал ее золотые серьги, которые она считала «счастливыми» амулетами. На ней было пальто под цвет платка, коричневые гольфы до колен, коричневые резиновые сапожки. Она сидела на желтом пластиковом стуле в очень холодной прачечной и смотрела, как ее грязное белье (или довольно грязное белье, которое ей выдали в 87-м участке) крутилось в стиральной машине. Над входом в прачечную то и дело вспыхивала неоновая вывеска. Оранжевая надпись «Прачечная» сменялась на зеленую: «Самообслуживание». В приоткрытой сумке на коленях под салфетками «Клинекс» лежал «специальный» пистолет калибра 0,38.
Менеджер прачечной не знал, что Эйлин из полиции. Менеджер прачечной работал всегда в вечернюю смену. Он приходил в четыре и уходил в полночь: он запирал дверь и отправлялся домой. Каждое утро хозяин прачечной приходил отпирать стиральные машины, высыпал монетки в большой серый мешок и отвозил его в банк. В этом состояла работа хозяина: он извлекал монеты из стиральных машин. У хозяина было тридцать семь прачечных самообслуживания по городу, и он жил в очень хорошем районе Маджеста. Он не забирал деньги из стиральных машин при закрытии, так как считал, что это опасно. Да так оно и было на самом деле. Он считал, что пусть лучше его тридцать семь ночных менеджеров по городу просто запрут двери, включат сигнализацию и идут домой. В этом состояла их работа – этих ночных менеджеров. Другие их обязанности включали размен мелочи для дам, которые приносили грязную одежду, вызов технической службы, если происходила поломка, они также должны были следить, чтобы не крали дешевую пластиковую мебель из разных прачечных. Впрочем, о мебели хозяин не слишком беспокоился, так как мебелью его снабжал кузен. Бывало, хозяину приходило в голову, что у каждого менеджера есть ключ от сигнализации и если все тридцать семь менеджеров сговорятся с одним взломщиком, то они откроют прачечные, взломают стиральные машины – и что дальше? Да ничего страшного. Кроме того, ему приятно было считать всех своих менеджеров чистыми и непорочными.
Детектив Хэл Уиллис знал, что ночной менеджер в прачечной на углу Десятой и Калвер был чист и непорочен: тот не догадывался, что Эйлин Берк из полиции. Он также не догадывался, что Хэл Уиллис, сидящий в неприметном зеленом «Торнадо» напротив соседнего бара, тожеполицейский. На самом деле ночной менеджер даже представить себе не мог, что 87-й участок избрал его милое заведение для засады, исходя из предположения, что Трусоватый бандит придет сюда в этот вечер. На протяжении последних трех недель Трусоватый бандит грабил прачечные, расположенные по обе стороны авеню Калвер, постепенно продвигаясь все ближе и ближе к деловому центру. Прачечная, которую он грабил три дня назад, находилась на южной стороне авеню. Прачечная, в которой сегодня была устроена засада, находилась на восемь кварталов ближе к деловому центру города, на северной стороне авеню.
Трусоватый бандит не был мелким воришкой. За два месяца, в течение которых он орудовал на авеню Калвер, вначале на соседнем участке, затем, продвинувшись на территорию 87-го, он награбил – как следовало из заявлений женщин, ставших его жертвами, – шестьсот долларов наличными, двенадцать обручальных колец, четыре золотых медальона, золотое кольцо с бриллиантом в один карат и двадцать две пары трусиков. Эти трусики он не вынимал из сумок с бельем. Он требовал, чтобы несчастные женщины, оказавшиеся в прачечной, снимали эти трусики с себя – отсюда прозвище Трусоватый – и отдавали ему. Женщины охотно повиновались: для убедительности он размахивал «магнумом» калибра 0,357. Пока еще ни одна не была изнасилована. И физически никто не пострадал – пока. И пусть в этих ограблениях был некий черный юмор – представьте себе грабителя, который уносит домой трусики своих жертв, – никакого юмора не было в убойной силе «магнума». Сидя в машине напротив бара, Уиллис очень хорошо представлял себе калибр ствола, который носил с собой Трусоватый. Сидя в прачечной между пуэрториканкой слева и толстой негритянкой справа, Эйлин Берк еще более отчетливо представляла себе разрушительную силу этого оружия.
Она посмотрела на настенные часы.
Было только четверть одиннадцатого, а прачечная закроется не раньше полуночи.
Тедди Карелла была глухонемая.
Она часто испытывала трудности в театре. Разумеется, она не слышала, что говорили актеры, и обыкновенно они с Кареллой сидели слишком далеко, чтобы читать по губам. С годами они выработали следующую технику: он держал руки на уровне груди, чтобы не мешать сидящим сзади, и знаками передавал ей диалоги актеров. Она же при этом переводила глаза со сцены на его руки и обратно. Как правило, мюзикл был легче для ее восприятия. Певец обычно поворачивался лицом к залу, движения его губ были отчетливее, чем при простой речи. Но всего предпочтительнее для нее был балет, и сегодня она была счастлива, когда – не прошло и десяти секунд после того, как поднялся занавес над зловещим болотом, – вся сцена наполнилась прыжками, курбетами, кружением, верчением, клокочущими энергией танцовщицами, которые буквально спрыгивали с верхушек деревьев и превращали это покрытое туманом болото в самое сочное, сексуальное и ослепительное представление, какое Тедди когда-либо видела в жизни. Очарованная, она сидела рядом с Кареллой на протяжении десяти минут, затаив дыхание, сжимая его руку, следя за развитием действия. Когда вступительная часть закончилась, зрители разразились аплодисментами. Он приготовил руки для «перевода», который, как ему казалось, потребуется по мере развития действия, но Тедди нетерпеливо отмахнулась. Она понимала все, что происходило, и могла читать по губам, потому что они сидели в середине шестого ряда.
Она задала несколько вопросов во время паузы. На ней было черное вязаное платье с простой камеей на груди, черные кожаные сапоги, золотой браслет на запястье. Длинные черные волосы она собрала на затылке и закрепила золотой заколкой. За исключением помады, туши и теней для глаз, она была не накрашена. Да ей краска и не была нужна, она была одной из самых красивых женщин, каких он встречал в жизни. Он смотрел на ее руки, смотрел, как меняется выражение ее лица. Тедди хотела знать, правильно ли она поняла, что между охотником с капканом и контрабандисткой когда-то был роман и сейчас они встретились впервые с того времени? Нет? Тогда почему они обнимались и целовались? Карелла объяснил, отвечая вслух, чтобы она могла читать по губам, помогая руками (и среди публики всегда попадались восхищенные наблюдатели: ну, давай, взгляни, Чарли, как тот человек разговаривает с немой). И она читала по его губам и по рукам и затем показывала ему знаками, мол, «они слишком любвеобильны для кузенов», и тогда он объяснял, что они только троюродные брат и сестра. А она показывала ему знаками: «Неужели в этом случае закон допускает кровосмешение?»
Через сорок пять минут после начала второго акта Карелла посмотрел на часы – он почувствовал, что представление приближается к концу, а он не хотел, чтобы оно кончалось. Ему было слишком приятно.
У одной из стиральных машин находилась женщина с ребенком, сидящим у нее на спине в рюкзачке. Она загружала машину новой порцией белья. На взгляд Эйлин, ей было лет двадцать. Это была стройная привлекательная голубоглазая блондинка, она непрестанно бормотала что-то ласковое дремлющему ребенку. Другая женщина сидела на желтом пластиковом стуле рядом с Эйлин и читала журнал. Это была плотная негритянка примерно сорока лет. На ней был вязаный свитер поверх синих джинсов, а на ногах – галоши. То и дело она переворачивала страницу журнала, поглядывала на стирку, потом опять переворачивала страницу. В прачечную вошла третья женщина, беспокойно огляделась, с облегчением увидела, что полно свободных машин, выбежала из прачечной и через минуту появилась с огромным тюком грязной одежды – наверное, на целый полк русских. Она попросила менеджера разменять ей пятерку. У него на поясе висела железная коробочка с рассортированной мелочью. Он отделил монетки большим пальцем, щелкая ими, как трамвайный кондуктор. Эйлин наблюдала за ним – как он пошел к сейфу, который был привинчен к полу, и бросил купюру в щель сверху. Объявление на стене предупреждало потенциального грабителя: «Менеджер не знает цифровой комбинации сейфа. Менеджер не обменивает купюры крупнее пяти долларов». Интересно, подумала Эйлин, что делает менеджер, когда кончаются монетки? Идет в соседний бар за мелочью? А у бармена тоже на поясе висит такая коробочка с мелочью?
Интересно, подумала Эйлин, какого черта я думаю о всяких глупостях? А потом ей подумалось, встретит ли она когда-нибудь человека, который будет думать о том же, о чем думает она? Как раз в эту минуту в прачечную вошел Трусоватый бандит.
Эйлин узнала его сразу по портрету, составленному в полиции. Портрет ей показывал Уиллис в комнате детективов. Преступник был белым человеком, худощавым, невысокого роста, в светло-зеленом пальто, вязаной шапочке, темно-коричневых широких вельветовых брюках и замшевых сапогах. У него были бегающие карие глаза, тонкий нос и узенькие усики. Правую бровь пересекал шрам. Когда он вошел, над дверью тренькнул колокольчик. Он протянул назад левую руку, чтобы закрыть за собой дверь, и Эйлин сразу сунула руку в сумку. Она охватила ладонью ручку пистолета калибра 0,38, а вошедший вытащил правую руку из кармана. «Магнум» всегда кажется огромным. Но если его обладатель – низенький и худенький, то пистолет производит впечатление громадного артиллерийского орудия. Рука преступника дрожала.
Эйлин посмотрела на «магнум», посмотрела в глаза преступнику и сжала рукоять пистолета в сумке. Если она вытащит пистолет сейчас, то у нее будет только три шанса из десяти обезвредить преступника раньше, чем он выпустит серию пуль, каждая из которых может оторвать голову. Помимо нее и грабителя, в прачечной было еще пять человек, из них три женщины и один ребенок. Ее рука замерла на ручке пистолета.
– Спокойно, спокойно, – произнес грабитель высоким голоском, почти как у девочки. – Все остаются на месте, и никто не пострадает. – Глаза его бегали по сторонам. Рука дрожала. Вдруг он хихикнул. Хихиканье испугало Эйлин больше, чем пистолет в его руке. Хихиканье было пронзительным и нервным, так мог хихикать только человек со сдвигом – от этого у нее по спине пробежал холодок. Ее ладонь на ручке «специального» пистолета тотчас вспотела.
– Мне нужны только ваши деньги, все ваши деньги, – сказал грабитель. – И ваши...
– Я не знаю цифровой комбинации сейфа, – сказал менеджер.
– Тебяникто не спрашивал! – воскликнул грабитель. – Просто заткнись, понял?
– Да, сэр, – сказал менеджер.
– Ты меня понял?
– Да, сэр.
– Я разговариваю с дамами, а не с тобой, понял?
– Да, сэр.
– И заткнись.
– Да, сэр.
– Ты! – воскликнул грабитель и повернулся к женщине с ребенком на спине, вскидывая на нее пистолет, двигаясь зигзагами, почти танцуя на полу прачечной, поворачиваясь туда-сюда, словно на сцене перед зрителями. Каждый раз, как он поворачивался, женщина с ребенком на спине поворачивалась вместе с ним, чтобы быть против него лицом, тем самым загораживая собой ребенка. Она не знает, подумала Эйлин, что пуля «магнума» прошибет насквозь и ее, и ребенка, да и стену позади в придачу.
– Давай деньги! – сказал грабитель. – Быстрее! Кольца, давай кольца тоже!
– Только не стреляйте, – сказала женщина.
– Заткнись! Снимай трусики!
– Что?
– Снимай трусики, отдай их мне!
Женщина уставилась на него.
– Ты оглохла? – спросил он и, пританцовывая, направился к ней. Он ткнул в нее пистолетом. Женщина уже держала пачку долларов в одной руке, обручальное кольцо – в другой. Она стояла в неуверенности: она слышала, что он хотел получить ее трусики, но она не знала, что она должна была отдать ему раньше – деньги или трусики...
– Давай быстрей! – сказал он. – Снимай их. Быстрей!
Женщина быстро отдала ему деньги, кольцо, подняла юбку и спустила трусики. Они упали на пол, она переступила через них, подняла и передала ему и быстро отошла подальше, пока он запихивал их в карман.
– Все вы! – сказал он, и его голос прозвучал еще выше. – Все снимайте трусики! Отдавайте мне деньги! Отдавайте кольца! И трусики! Снимайте, и быстрее!
Негритянка, которая сидела на стуле рядом с Эйлин, уставилась на грабителя так, словно это был злой джинн, что вдруг выпрыгнул из бутылки. Широко раскрыв глаза, она следила за всеми его движениями, словно не верила тому, что видела. И, не веря своим глазам, покачивала головой.
– Ты! – сказал он, приблизившись к ней в своем «танце». – Давай сюда ожерелье! Быстрее!
– Это просто дешевое украшение для платья, – спокойно сказала женщина.
– Давай деньги!
– У меня только один доллар и двадцать пять центов мелочью, – ответила женщина.
– Давай сюда! – сказал он и протянул левую руку.
Женщина покопалась в сумке, вытащила кошелек. Не обращая внимания на грабителя, не обращая внимания на пистолет в непосредственной близости от ее лица, она расстегнула кошелек, сунула в него руку и стала извлекать монетку за монеткой, перекладывая их из правой руки на ладонь левой – три монетки по двадцать пять центов и пять по десять. Затем она зажала их в кулаке, поднесла к его руке и высыпала на ладонь грабителя.
– Кто позаботился? – спросил Карелла.
– Лично я обеспечил их.
– Не понимаю, что это означает, – сказал Карелла. – «Обеспечил».
– Я лично согласился заплатить за них. Даже если они не будут востребованы.
– Востребованы?
– По закону контрамарки должны быть востребованы за сорок восемь часов до начала любого спектакля. Обеспечивая их, я, по сути, востребую их.
– Но они еще не оплачены?
– Нет, не оплачены.
– Тогда я заплачу за них сам, сэр, – успокоился Карелла.
– Ну, на самом деле...
– Я хочу посмотреть шоу, сэр, но хочу заплатить за билеты сам.
– Хорошо, как скажете. Билеты лежат в кассе на имя моего друга Роберта Харрингтона. Можете востребовать их в любое время до поднятия занавеса.
– Спасибо, – поблагодарил Карелла.
– А я позвоню на служебный вход тем временем, предупрежу, что вы зайдете насчет списка.
– Спасибо.
– Я так и не понял, что такое эти контрамарки, – сказал Манер.
– Отборные места на каждом спектакле, – пояснил Картер. – Для продюсера, режиссера, хореографа, звезд...
– Специально оставленные для них?
– Заказанные, – сказал Картер, кивая. – По контракту. Столько-то мест на каждый спектакль. Чем выше вы находитесь в иерархии, тем больше мест вам положено. Если вы не востребуете их, разумеется, они вернутся в кассу, и их купит любой, кто пожелает.
– Век живи – век учись, – улыбнулся Мейер.
– Да, – сказал Картер и взглянул на часы.
– Еще что-нибудь? – спросил Карелла у Мейера.
– Вроде больше ничего. – Мейер закрыл блокнот.
– Тогда спасибо, сэр, – сказал Карелла. – И спасибо за то, что предложили мне места.
– Был рад, – сказал Картер.
В лифте, пока спускались вниз, детективы молчали. Лифтер, который ранее сообщил им, что завтра выпадет снег, уже выговорился. Небо казалось еще более угрожающим, когда они вышли на улицу снова. Спускалась темень. Ожидалась безлунная ночь.
– Просто хочется убедиться, что я правильно расслышал ее слова, – сказал Мейер.
– Ты про Тину Вонг?
– Да. Ведь она сказала:«пять блондинок, две черненькие и одна китаянка», так?
– Да, так она и сказала.
– Тогда как Картер мог решить, что Салли Андерсон – рыжая?
–Может быть, какая-нибудь из стажеров – рыжая.
– Может быть, я рыжий, – сказал Мейер. – Ведь Картер говорил, что, когда пошли прогоны, он присутствовал на всех репетициях?
– Да, он так сказал.
– Значит, он знаетэто проклятое шоу. С чего он взял, что там была рыжая?
– Может быть, он дальтоник, не различает цвета.
– Но ты заметил это, верно?
– Да, я заметил это.
– Я думал: почему ты не зацепился за это?
– Я хотел посмотреть, насколько далеко он зайдет.
– Да никуда он с этим не зашел. Он только старался показать нам, что он ее почти не отличал от других.
– И не исключено, что это правда, Мейер. В труппе тридцать восемь актеров. Нельзя требовать, чтобы человек помнил...
– Тридцать восемь актеров – это целый народ? – воскликнул Мейер. – У нас в участке около двухсот полицейских, и я знаю всех и каждого. По крайней мере в лицо.
– Ты опытный наблюдатель, – сказал Карелла и улыбнулся.
– Сколько сюда ехать поездом из Филадельфии? – спросил Мейер.
– Около полутора часов.
– Ничего не стоит прокатиться туда и обратно, – сказал Мейер. – Достаточно времени на то, чтобы человек здесь сделал все необходимое. Если задумал что-то здесь.
– Да, – сказал Карелла.
– Джейми любит блондинок, помнишь? – хмыкнул Мейер. – Разве не это она сказала нам? Хореограф любит блондинок. Отчего же все на свете знают это, кроме Картера? Он был здесь, когда вся мешпоха[3] подбирала танцовщиц. Решение комитета, помнишь?
Так как же вдруг он не может вспомнить, какого цвета у нее волосы?«Рыжей малышкой» назвал он ее. И вдруг его хореограф, который любит блондинок, берет к себе в шоу рыжую.Стив, это дурно пахнет. Говорю тебе, это дурно пахнет. А тыему поверил? – Нет, – сказал Карелла.
* * *
Приобретение билетов прошло небезболезненно.Карелла давно не бывал на популярных спектаклях и ничего не знал о текущих ценах. Когда женщина в кассе положила перед ним белый конвертик, из которого торчали желтые билетики, ему почудилось, что он углядел цену на одном из них, но все же решил, что ошибся. Однако женщина опровергла его сомнения.
– С вас восемьдесят долларов, сэр, – сказала она. Карелла моргнул ошарашенный. Восемьдесят разделить на два – это сорок долларов за одно место! – Будете платить чеком или наличными? – спросила женщина.
Карелла не носил с собой никакой кредитной карточки. Он вообще не знал ни одного полицейского с кредитными карточками. На минуту его охватила паника. Было ли у него в бумажнике восемьдесят долларов? Оказалось, что в бумажнике лежало девяносто два доллара. Это означало, что нужно позвонить домой и попросить Тедди взять с собой немного денег на вечер. Он неохотно расставался с наличными. Хотелось надеяться, что спектакль будет незаурядный. Он пошел к телефону-автомату в холле. Фанни, экономка Кареллы, сняла трубку после четвертого гудка.
– Квартира Кареллы, – сказала она.
– Фанни, привет, это я, – сказал он. – Пожалуйста, передай кое-что Тедди. Во-первых, скажи ей, что у меня два билета на шоу под названием «Жирная задница». И я подумал, что мы можем пообедать в городе перед шоу. Я встречу ее в шесть тридцать в ресторанчике под названием «О'Мэлли», она знает его, мы бывали там раньше. Скажи ей еще, чтобы взяла побольше денег, у меня кончились.
– Сколько ей взять денег? – спросила Фанни.
– Чтобы хватило на обед.
– Я планировала сделать свиные отбивные, – сказала Фанни.
– Извини, – сказал он. – Это неожиданное мероприятие.
– Гм, – сказала Фанни.
Он представил себе, как она стоит с трубкой в руке в гостиной. Фанни Ноулс было за пятьдесят, она говорила с ирландским выговором, волосы у нее были голубые, она носила пенсне, весила около ста пятидесяти фунтов и вела хозяйство в доме Кареллы железной рукой начиная с того дня, когда она явилась сюда в качестве временного подарка от отца Тедди – десять лет назад. Фанни была профессиональной медсестрой, и первоначально ее взяли в семью только на месяц, чтобы освободить Тедди, пока она не сможет сама справляться с крошками-близнецами. Фанни по своей инициативе предложила остаться дольше и получать от них жалованье, которое они могут себе позволить выплачивать ей. Она сказала, что больше не желает измерять температуру у умирающих стариков. И вот она осталась жить с ними. Ее молчание в телефонной трубке было угрожающим.
– Фанни, извини, пожалуйста, – сказал он. – Это как бы деловой поход в театр.
– А что мне делать с дюжиной свиных отбивных?
– Сделай «касуле», – сказал он.
– Что еще за «касуле»? – спросила она с возмущением.
– Это своего рода рагу, посмотри в поваренной книге, – сказал он. – Ты передашь Тедди мою просьбу?
– Когда она придет домой, – сказала Фанни. – То есть с минуты на минуту. Ей придется бежать сломя голову, чтобы успеть на встречу с тобой в центре города в шесть тридцать.
– Ну так передашь ей?
– Передам, – сказала Фанни и повесила трубку.
Он тоже повесил трубку на рычаг, вышел из театра, нашел дорожку, которая вела к служебному входу, подошел и постучал.
Ему открыл старик и уставился на него.
– Билетная касса с передней стороны, – сказал он.
Карелла показал ему значок и удостоверение.
– Я пришел за списком.
– Каким списком?
– Всех сотрудников.
– Ах, да! Мистер Картер звонил мне. Заходите. У меня здесь есть список на доске объявлений, но отдать его я не могу, он у меня только один.
Карелла подошел к списку, который висел на стене рядом с телефоном, и посмотрел на него. Четыре машинописные страницы. Он взглянул на часы.
– Хорошо, – сказал он. – А если я заберу его и сделаю ксерокс?
– Нельзя, – сказал старик. – У меня он только один.
– Я надеялся...
– А как нам связаться с актером, если он не явился за полчаса до начала спектакля? Как тогда мы будем вызывать запасную танцовщицу, если основная заболела или с ней что-то случилось? Этот список должен постоянно быть здесь, именно там, где он находится. – Старик помолчал. – Хотите совет?
Карелла вздохнул, сел на высокий табурет у настенного телефона и начал переписывать список в свой блокнот.
* * *
Прачечная самообслуживания находилась на углу Калвер-авеню и Десятой улицы. В этом квартале на протяжении многих лет жили исключительно ирландцы, но теперь сюда пришли также черные и пуэрториканцы. Итак, различные народы плавились и переплавлялись, смешивались, как и в других точках нашего города, однако жители этого района не верили в «горнило Америки». Они считали «горнило» пустой болтовней. Пусть они ходили в одни и те же супермаркеты и магазины готового платья, пусть они заправлялись на одних и тех же бензоколонках и ездили в том же метро, пусть они носили одежду в одни и те же прачечные самообслуживания, пусть он ели гамбургеры в одних и тех же закусочных, но, когда доходило до общения, ирландцы общались с ирландцами, черные дружили с черными, а пуэрториканцы встречались с пуэрториканцами: хватит снас этой болтовни про братство народов.Эйлин Берк с ее кожей цвета персиков со сливками, рыжими волосами и зелеными глазами могла бы сойти за девушку с иберийскими корнями – именно на это они и надеялись. Если Трусоватый бандит, как остроумно прозвали его ребята из 87-го участка, ворвется в прачечную самообслуживания со своим «магнумом» калибра 0,357, увидит Эйлин и поймет, что она из полиции, то в ее груди он проделает дыру, в которую сможет пролететь бильярдный шар. Нет, Эйлин Берк не хотела превращаться в мертвую героиню. Эйлин Берк хотела стать первой женщиной – начальником розыска в городе, но не через свой труп. Для сегодняшней работы она была одета несколько более скромно, чем если бы вышла на уличную прогулку в качестве приманки для насильника. Ее рыжие волосы были стянуты резинкой на макушке и прикрыты бурым платком, завязанным под подбородком. Платок скрывал ее золотые серьги, которые она считала «счастливыми» амулетами. На ней было пальто под цвет платка, коричневые гольфы до колен, коричневые резиновые сапожки. Она сидела на желтом пластиковом стуле в очень холодной прачечной и смотрела, как ее грязное белье (или довольно грязное белье, которое ей выдали в 87-м участке) крутилось в стиральной машине. Над входом в прачечную то и дело вспыхивала неоновая вывеска. Оранжевая надпись «Прачечная» сменялась на зеленую: «Самообслуживание». В приоткрытой сумке на коленях под салфетками «Клинекс» лежал «специальный» пистолет калибра 0,38.
Менеджер прачечной не знал, что Эйлин из полиции. Менеджер прачечной работал всегда в вечернюю смену. Он приходил в четыре и уходил в полночь: он запирал дверь и отправлялся домой. Каждое утро хозяин прачечной приходил отпирать стиральные машины, высыпал монетки в большой серый мешок и отвозил его в банк. В этом состояла работа хозяина: он извлекал монеты из стиральных машин. У хозяина было тридцать семь прачечных самообслуживания по городу, и он жил в очень хорошем районе Маджеста. Он не забирал деньги из стиральных машин при закрытии, так как считал, что это опасно. Да так оно и было на самом деле. Он считал, что пусть лучше его тридцать семь ночных менеджеров по городу просто запрут двери, включат сигнализацию и идут домой. В этом состояла их работа – этих ночных менеджеров. Другие их обязанности включали размен мелочи для дам, которые приносили грязную одежду, вызов технической службы, если происходила поломка, они также должны были следить, чтобы не крали дешевую пластиковую мебель из разных прачечных. Впрочем, о мебели хозяин не слишком беспокоился, так как мебелью его снабжал кузен. Бывало, хозяину приходило в голову, что у каждого менеджера есть ключ от сигнализации и если все тридцать семь менеджеров сговорятся с одним взломщиком, то они откроют прачечные, взломают стиральные машины – и что дальше? Да ничего страшного. Кроме того, ему приятно было считать всех своих менеджеров чистыми и непорочными.
Детектив Хэл Уиллис знал, что ночной менеджер в прачечной на углу Десятой и Калвер был чист и непорочен: тот не догадывался, что Эйлин Берк из полиции. Он также не догадывался, что Хэл Уиллис, сидящий в неприметном зеленом «Торнадо» напротив соседнего бара, тожеполицейский. На самом деле ночной менеджер даже представить себе не мог, что 87-й участок избрал его милое заведение для засады, исходя из предположения, что Трусоватый бандит придет сюда в этот вечер. На протяжении последних трех недель Трусоватый бандит грабил прачечные, расположенные по обе стороны авеню Калвер, постепенно продвигаясь все ближе и ближе к деловому центру. Прачечная, которую он грабил три дня назад, находилась на южной стороне авеню. Прачечная, в которой сегодня была устроена засада, находилась на восемь кварталов ближе к деловому центру города, на северной стороне авеню.
Трусоватый бандит не был мелким воришкой. За два месяца, в течение которых он орудовал на авеню Калвер, вначале на соседнем участке, затем, продвинувшись на территорию 87-го, он награбил – как следовало из заявлений женщин, ставших его жертвами, – шестьсот долларов наличными, двенадцать обручальных колец, четыре золотых медальона, золотое кольцо с бриллиантом в один карат и двадцать две пары трусиков. Эти трусики он не вынимал из сумок с бельем. Он требовал, чтобы несчастные женщины, оказавшиеся в прачечной, снимали эти трусики с себя – отсюда прозвище Трусоватый – и отдавали ему. Женщины охотно повиновались: для убедительности он размахивал «магнумом» калибра 0,357. Пока еще ни одна не была изнасилована. И физически никто не пострадал – пока. И пусть в этих ограблениях был некий черный юмор – представьте себе грабителя, который уносит домой трусики своих жертв, – никакого юмора не было в убойной силе «магнума». Сидя в машине напротив бара, Уиллис очень хорошо представлял себе калибр ствола, который носил с собой Трусоватый. Сидя в прачечной между пуэрториканкой слева и толстой негритянкой справа, Эйлин Берк еще более отчетливо представляла себе разрушительную силу этого оружия.
Она посмотрела на настенные часы.
Было только четверть одиннадцатого, а прачечная закроется не раньше полуночи.
* * *
Узенькая закладка, вложенная в программку, извещала зрителей, что некто по имени Алисон Грир заменит Салли Андерсон в этот вечер, но ни у кого из танцовщиц в шоу не было характерных ролей, все они выглядели очень похожими друг на друга, за исключением двух черненьких девушек (которые на самом деле тоже были очень похожи друг на друга) и Тины Вонг, которая не была похожа ни на кого в труппе, кроме себя самой. Блондинки были неотличимы одна от другой. Они были высокие, с длинными ногами и, пожалуй, излишне грудастые для танцовщиц. У них у всех были ослепительные улыбки. Они все были облачены в костюмы, которые делали их еще более похожими друг на друга, с высокими вырезами на бедрах и живописными лохмотьями, болтающимися вокруг их потрясающих ног. В таком одеянии, по мнению авторов, какая-нибудь глупая молоденькая южанка могла появиться посреди болота: именно на болоте и происходило действие «Жирной задницы», именно такими южанками и должны были быть танцовщицы. Декорации изображали на сцене самое настоящее болото, а над ним туман и огромные деревья, с которых что-то капало на осклизлые валуны. Карелла приготовился к худшему. Он повернулся направо к Тедди. Она обернулась к нему. Вот перед ними еще один пример того, как журналисты расхваливают до небес очередное заурядное шоу, чтобы угодить инвесторам.Тедди Карелла была глухонемая.
Она часто испытывала трудности в театре. Разумеется, она не слышала, что говорили актеры, и обыкновенно они с Кареллой сидели слишком далеко, чтобы читать по губам. С годами они выработали следующую технику: он держал руки на уровне груди, чтобы не мешать сидящим сзади, и знаками передавал ей диалоги актеров. Она же при этом переводила глаза со сцены на его руки и обратно. Как правило, мюзикл был легче для ее восприятия. Певец обычно поворачивался лицом к залу, движения его губ были отчетливее, чем при простой речи. Но всего предпочтительнее для нее был балет, и сегодня она была счастлива, когда – не прошло и десяти секунд после того, как поднялся занавес над зловещим болотом, – вся сцена наполнилась прыжками, курбетами, кружением, верчением, клокочущими энергией танцовщицами, которые буквально спрыгивали с верхушек деревьев и превращали это покрытое туманом болото в самое сочное, сексуальное и ослепительное представление, какое Тедди когда-либо видела в жизни. Очарованная, она сидела рядом с Кареллой на протяжении десяти минут, затаив дыхание, сжимая его руку, следя за развитием действия. Когда вступительная часть закончилась, зрители разразились аплодисментами. Он приготовил руки для «перевода», который, как ему казалось, потребуется по мере развития действия, но Тедди нетерпеливо отмахнулась. Она понимала все, что происходило, и могла читать по губам, потому что они сидели в середине шестого ряда.
Она задала несколько вопросов во время паузы. На ней было черное вязаное платье с простой камеей на груди, черные кожаные сапоги, золотой браслет на запястье. Длинные черные волосы она собрала на затылке и закрепила золотой заколкой. За исключением помады, туши и теней для глаз, она была не накрашена. Да ей краска и не была нужна, она была одной из самых красивых женщин, каких он встречал в жизни. Он смотрел на ее руки, смотрел, как меняется выражение ее лица. Тедди хотела знать, правильно ли она поняла, что между охотником с капканом и контрабандисткой когда-то был роман и сейчас они встретились впервые с того времени? Нет? Тогда почему они обнимались и целовались? Карелла объяснил, отвечая вслух, чтобы она могла читать по губам, помогая руками (и среди публики всегда попадались восхищенные наблюдатели: ну, давай, взгляни, Чарли, как тот человек разговаривает с немой). И она читала по его губам и по рукам и затем показывала ему знаками, мол, «они слишком любвеобильны для кузенов», и тогда он объяснял, что они только троюродные брат и сестра. А она показывала ему знаками: «Неужели в этом случае закон допускает кровосмешение?»
Через сорок пять минут после начала второго акта Карелла посмотрел на часы – он почувствовал, что представление приближается к концу, а он не хотел, чтобы оно кончалось. Ему было слишком приятно.
* * *
Эйлин Берк великолепно проводила время, сидя перед стиральной машиной и наблюдая за вращением белья. Ночной менеджер решил, что она слегка сдвинутая. Впрочем, все в этом городе немного со сдвигом. Она уже в пятый раз запустила в машину один и тот же набор одежды. И каждый раз она сидела и наблюдала в окошко стиральной машины, как крутится одежда. Ночной менеджер не заметил, что время от времени она поглядывала на входную дверь или глядела в окно, когда подъезжал автомобиль.У одной из стиральных машин находилась женщина с ребенком, сидящим у нее на спине в рюкзачке. Она загружала машину новой порцией белья. На взгляд Эйлин, ей было лет двадцать. Это была стройная привлекательная голубоглазая блондинка, она непрестанно бормотала что-то ласковое дремлющему ребенку. Другая женщина сидела на желтом пластиковом стуле рядом с Эйлин и читала журнал. Это была плотная негритянка примерно сорока лет. На ней был вязаный свитер поверх синих джинсов, а на ногах – галоши. То и дело она переворачивала страницу журнала, поглядывала на стирку, потом опять переворачивала страницу. В прачечную вошла третья женщина, беспокойно огляделась, с облегчением увидела, что полно свободных машин, выбежала из прачечной и через минуту появилась с огромным тюком грязной одежды – наверное, на целый полк русских. Она попросила менеджера разменять ей пятерку. У него на поясе висела железная коробочка с рассортированной мелочью. Он отделил монетки большим пальцем, щелкая ими, как трамвайный кондуктор. Эйлин наблюдала за ним – как он пошел к сейфу, который был привинчен к полу, и бросил купюру в щель сверху. Объявление на стене предупреждало потенциального грабителя: «Менеджер не знает цифровой комбинации сейфа. Менеджер не обменивает купюры крупнее пяти долларов». Интересно, подумала Эйлин, что делает менеджер, когда кончаются монетки? Идет в соседний бар за мелочью? А у бармена тоже на поясе висит такая коробочка с мелочью?
Интересно, подумала Эйлин, какого черта я думаю о всяких глупостях? А потом ей подумалось, встретит ли она когда-нибудь человека, который будет думать о том же, о чем думает она? Как раз в эту минуту в прачечную вошел Трусоватый бандит.
Эйлин узнала его сразу по портрету, составленному в полиции. Портрет ей показывал Уиллис в комнате детективов. Преступник был белым человеком, худощавым, невысокого роста, в светло-зеленом пальто, вязаной шапочке, темно-коричневых широких вельветовых брюках и замшевых сапогах. У него были бегающие карие глаза, тонкий нос и узенькие усики. Правую бровь пересекал шрам. Когда он вошел, над дверью тренькнул колокольчик. Он протянул назад левую руку, чтобы закрыть за собой дверь, и Эйлин сразу сунула руку в сумку. Она охватила ладонью ручку пистолета калибра 0,38, а вошедший вытащил правую руку из кармана. «Магнум» всегда кажется огромным. Но если его обладатель – низенький и худенький, то пистолет производит впечатление громадного артиллерийского орудия. Рука преступника дрожала.
Эйлин посмотрела на «магнум», посмотрела в глаза преступнику и сжала рукоять пистолета в сумке. Если она вытащит пистолет сейчас, то у нее будет только три шанса из десяти обезвредить преступника раньше, чем он выпустит серию пуль, каждая из которых может оторвать голову. Помимо нее и грабителя, в прачечной было еще пять человек, из них три женщины и один ребенок. Ее рука замерла на ручке пистолета.
– Спокойно, спокойно, – произнес грабитель высоким голоском, почти как у девочки. – Все остаются на месте, и никто не пострадает. – Глаза его бегали по сторонам. Рука дрожала. Вдруг он хихикнул. Хихиканье испугало Эйлин больше, чем пистолет в его руке. Хихиканье было пронзительным и нервным, так мог хихикать только человек со сдвигом – от этого у нее по спине пробежал холодок. Ее ладонь на ручке «специального» пистолета тотчас вспотела.
– Мне нужны только ваши деньги, все ваши деньги, – сказал грабитель. – И ваши...
– Я не знаю цифровой комбинации сейфа, – сказал менеджер.
– Тебяникто не спрашивал! – воскликнул грабитель. – Просто заткнись, понял?
– Да, сэр, – сказал менеджер.
– Ты меня понял?
– Да, сэр.
– Я разговариваю с дамами, а не с тобой, понял?
– Да, сэр.
– И заткнись.
– Да, сэр.
– Ты! – воскликнул грабитель и повернулся к женщине с ребенком на спине, вскидывая на нее пистолет, двигаясь зигзагами, почти танцуя на полу прачечной, поворачиваясь туда-сюда, словно на сцене перед зрителями. Каждый раз, как он поворачивался, женщина с ребенком на спине поворачивалась вместе с ним, чтобы быть против него лицом, тем самым загораживая собой ребенка. Она не знает, подумала Эйлин, что пуля «магнума» прошибет насквозь и ее, и ребенка, да и стену позади в придачу.
– Давай деньги! – сказал грабитель. – Быстрее! Кольца, давай кольца тоже!
– Только не стреляйте, – сказала женщина.
– Заткнись! Снимай трусики!
– Что?
– Снимай трусики, отдай их мне!
Женщина уставилась на него.
– Ты оглохла? – спросил он и, пританцовывая, направился к ней. Он ткнул в нее пистолетом. Женщина уже держала пачку долларов в одной руке, обручальное кольцо – в другой. Она стояла в неуверенности: она слышала, что он хотел получить ее трусики, но она не знала, что она должна была отдать ему раньше – деньги или трусики...
– Давай быстрей! – сказал он. – Снимай их. Быстрей!
Женщина быстро отдала ему деньги, кольцо, подняла юбку и спустила трусики. Они упали на пол, она переступила через них, подняла и передала ему и быстро отошла подальше, пока он запихивал их в карман.
– Все вы! – сказал он, и его голос прозвучал еще выше. – Все снимайте трусики! Отдавайте мне деньги! Отдавайте кольца! И трусики! Снимайте, и быстрее!
Негритянка, которая сидела на стуле рядом с Эйлин, уставилась на грабителя так, словно это был злой джинн, что вдруг выпрыгнул из бутылки. Широко раскрыв глаза, она следила за всеми его движениями, словно не верила тому, что видела. И, не веря своим глазам, покачивала головой.
– Ты! – сказал он, приблизившись к ней в своем «танце». – Давай сюда ожерелье! Быстрее!
– Это просто дешевое украшение для платья, – спокойно сказала женщина.
– Давай деньги!
– У меня только один доллар и двадцать пять центов мелочью, – ответила женщина.
– Давай сюда! – сказал он и протянул левую руку.
Женщина покопалась в сумке, вытащила кошелек. Не обращая внимания на грабителя, не обращая внимания на пистолет в непосредственной близости от ее лица, она расстегнула кошелек, сунула в него руку и стала извлекать монетку за монеткой, перекладывая их из правой руки на ладонь левой – три монетки по двадцать пять центов и пять по десять. Затем она зажала их в кулаке, поднесла к его руке и высыпала на ладонь грабителя.