– Ну и что?
   – Ты хочешь, чтобы пострадали безвинные люди?
   – Я только хочу прикончить Мирандо.
   – Хорошо, схватим мы его. А что будет потом?
   – Что ты хочешь сказать?
   – Когда окончится твой крестовый поход?
   – Какого черта! Что ты...
   – Ты все не можешь забыть тот день, когда тебя избили, Паркер.
   – Избили? Когда?
   – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
   – Ну хорошо. Если хочешь знать, я этого никогда не забуду, – крикнул Паркер. – Это послужило мне хорошим уроком, приятель, и только олух...
   – Каким уроком?
   – Я понял, что никому нельзя здесь доверять; вот что...
   – И еще ты научился бояться, – произнес Карелла.
   – Что?
   – То, что слышал, – бояться.
   – Послушай, мистер, уж кому, а тебе лучше помолчать. Я ведь не забыл то время, когда ты...
   – И когда, Паркер, ты действительно займешься работой? Когда прекратишь тащить подряд всех наркоманов и пьяниц? Когда будешь приводить настоящих нарушителей?
   – Я делаю свою работу! – крикнул Паркер. – Я расчищаю улицы!
   – Собирая все, кроме мусора.
   – Весь мусор здесь!
   – И ты боишься его. Боишься, что будешь бит еще раз!
   – Сукин сын, я предупреждал тебя...
   – Я жду, Мирандо! – крикнул Бернс и оба переключили свое внимание на лейтенанта. Карелла все еще сжимал кулаки. Метнув на него злой взгляд, Паркер направился к Бернсу.
   – Ну так как, Мирандо? Сдавайся! У тебя нет ни малейшего шанса!
   – Что меня ждет, если я сдамся? Эта старая леди умерла, не так ли?
   – Какая старая леди?
   – На которую я напал, чтобы ограбить, – произнес Мирандо. И опять последовал приступ кашля. Через некоторое время из квартиры вновь донесся голос:
   – Скажи мне только правду.
   – Эта женщина еще жива, Мирандо.
   – Я не должен был избивать ее, – поникшим голосом сказал Мирандо. – Мне нужны были деньги. Я должен был... – После долгого молчания продолжал: – Она умерла, ведь это так?
   – Я тебе уже сказал. Она жива.
   – Ты лжешь. Ты никогда не заставишь меня выйти отсюда. Сдаться, чтобы понести наказание за убийство?
   – Женщина жива. Но если ты заставишь нас взять тебя силой – вот тогда все твои шансы равны нулю.
   – Хочу сказать тебе кое-что, полицейский. У меня в жизни не было ни одного шанса.
   – О'кей. Тогда тем более не надо волноваться.
   – Ради чего? Ради расплаты за все то дерьмо, что навесили на меня полицейские, еще с тех пор, как я научился ходить?
   – Ты слишком много болтаешь, Мирандо. Да или нет? Или ты сдаешься, или мы берем тебя силой?
   – Если я вам нужен – начинайте. За просто так жалованье никому не платят.
   – О'кей. Мы начинаем. Как тебе угодно.
   – Эй, эй вы!
   – Что такое?
   – Я хочу... хочу, чтобы вы позвали священника.
   – Кого?
   – Священника. Я хочу поговорить с ним.
   – Ты выйдешь, если мы позовем его?
   – Пошлите его ко мне. Я должен поговорить с ним.
   – Зачем? Ты ранен?
   – Нет. Неужели необходимо федеральное предписание, чтобы поговорить со священником? Неужели в этом проклятом городе нет ничего такого, о чем не нужно было бы просить?
   – Минутку, Мирандо. – Бернс опустил мегафон. – Что ты думаешь об этом, Стив?
   – Это ловушка, – ответил Карелла.
   – Несомненно, – подтвердил Паркер. – Ему не нужен никакой священник. Ему нужно просто прикрытие.
   – Я тоже так считаю.
   Карелла внимательно посмотрел на него.
   – Пит, уверен, ты думаешь о том же, о чем и я.
   – Да, – подтвердил Бернс. Он поднес мегафон ко рту. – Мирандо?
   – Ну?
   – Будет тебе священник.
* * *
   Взгляд Зипа излучал что-то такое, чего раньше в нем не было. Внимательно смотря на Зипа, Сиксто старался понять, в чем же тут дело. Вид у Зипа был такой, как будто в любой момент он мог расплакаться. Лицо его полыхало, губы были плотно сжаты. Он так часто моргал, как будто с трудом удерживал слезы, которые вот-вот должны были нахлынуть. Но в то же время, судя по его осанке, в нем чувствовалась какая-то скрытая сила, а по тому, как он сжимал и разжимал кулаки, можно было догадаться, что он сгорает от нетерпения.
   Парни стояли напротив дома Альфредо без своих фиолетовых рубашек. Сейчас их можно было принять за учащихся школы, обсуждающих девушек, баскетбол или плавание. Но они обсуждали не это. Они обсуждали предстоящее убийство.
   – Кух, как ты думаешь, он у себя?
   – Не знаю. – Кух внимательно всматривался в здание. – Могу сказать только одно – в церковь он не ходил.
   – Почему мы сняли рубашки? – спросил Папа. – Мне они так нравятся.
   – Сегодня очень жарко, – неторопливо ответил Зип. – До тебя еще не дошло, зачем мы здесь.
   – Но мне нравится моя рубашка. Не понимаю, зачем...
   – Зип, тебе не кажется, что мы выбрали не самое подходящее время? – прервал Кух. – Улицы просто кишат полицейскими.
   – Сейчас как раз самое время. Все полицейские в городе заняты Пепе. Мы разделаемся с Альфи еще до того, как они узнают, что произошло.
   – Какой смысл иметь такую рубашку, если ты не можешь носить ее? – настаивал Папа.
   Зип взвился. Казалось, он готов был ударить его от злости.
   – Тебе что, остаток жизни хочется провести на острове Бейли?
   – Это где?
   – Это тюрьма на середине реки Дикс. Одевай рубашку и можешь прямиком туда сматывать.
   – Что я такого сделал, что не могу носить рубашку? – не унимался Папа. – Почему они упекут меня в тюрьму, если я одену рубашку?
   – Боже! Кто-нибудь, объясните этому идиоту! А почему бы тебе, черт возьми, не убраться туда, откуда ты приехал? – рассердился Зип. – Сделай одолжение, мотай обратно в Пуэрто-Рико.
   Папа оставался невозмутимым.
   – Если бы я давно был «Латинским кардиналом», – логично рассуждал он, – я бы не носил эту рубашку. Тогда бы и так все узнали, кто я такой. Но меня никто не знает. Тогда почему же я не могу носить рубашку?
   – Папа, просто поверь мне на слово, – убеждал его Зип. – Сейчас мы заставим Альфи подсуетиться.
   – Зип, разве нельзя подождать? – вступил в разговор Сиксто. – К чему такая спешка? Может быть, завтра...
   Зип вспыхнул и опять можно было подумать, что он вот-вот готов расплакаться. И в то же время в нем чувствовалась сила и решительность.
   – Сейчас, – твердо сказал он. – Сегодня. Я сыт по горло ожиданием. Хочу быть самым-самым сегодня!
   – Убив Альфи, ты все равно не станешь выше всех.
   – Какой смысл разговаривать с тигром? Чего хорошего можно ожидать от вонючего иностранца? Больше мы не будем говорить на эту тему. Все решено.
   – Кто все решил?
   – Я.
   – Почему тогда ты не можешь сделать все это сам?
   Слова слетели с его губ, хотя он еще сам не решил – произносить их или нет; они заставили сразу же всех умолкнуть. Зип непроизвольно сжал и разжал кулаки.
   – А как по-твоему должно быть, Сиксто? – вкрадчиво спросил он.
   Глубоко вздохнув, Сиксто задержал дыхание.
   – По-моему, мы вообще не должны в него стрелять.
   – Не должны?
   – Нет.
   – А я думаю – должны. Вот и все.
   – Это...
   – Что это? – Зип все еще сжимал кулаки. – Продолжай.
   – Это больше подошло бы Пепе Мирандо, – выпалил Сиксто. – Мой отец никогда бы такого не сделал. Мой отец не стал бы стрелять.
   – К черту твоего отца! Кто он такой в конце концов? Большая шишка? Он всего лишь работает на фабрике!
   – А что в этом плохого?
   – Хочешь быть рабочим? Пожалуйста! Меня, например, это совсем не устраивает.
   – А что тебя устраивает – спросил Сиксто, и опять воцарилось молчание. Он был уверен, что Зип сейчас расплачется. И действительно, у него на глазах уже навернулись слезы. – Тебя устраивает убивать людей? Это тебя устраивает? – не отставал от него Сиксто.
   – Послушай...
   – Что хорошего ты в этом находишь? Мои люди никогда, ни здесь, ни на острове, нигде никого не убивают. Так что...
   – Ты напрашиваешься на скандал, – угрожающе сказал Зип.
   – Ну, ладно, мы убьем Альфи... Какой в этом смысл? Что нам это даст?
   – Ты напрашиваешься на скандал, – повторил Зип.
   – Думаешь, если мы изобьем кого-то...
   – Заткнись!
   – ...то будем похожи на суровых парней?
   Внезапно Зип с силой ударил Сиксто по лицу. На какой-то момент он замер от такого сильного удара, почувствовав нестерпимую боль. Измерив Зипа холодным взглядом, провел по рту рукой.
   – Все в порядке? – спросил Зип.
   Сиксто молчал. На лице Куха появилась ухмылка. Папа был немного озабочен – он не знал, что ему делать:
   улыбаться или нахмуриться.
   – Ну так как, все в порядке? – переспросил Зип. И опять никакого ответа. – Все в порядке, – подтвердил он. – А теперь составим план.
   Кух довольно улыбнулся. Наконец-то все неприятные моменты, связанные с дисциплиной, разрешены. Наконец-то они приступают к делу.
   – Итак, Зип, что будем делать первым делом?
   – Сначала нужно выяснить, где наудится Альфи: дома или нет. Об этом позаботятся Папа и ты, Сиксто. Зайдете в коридор и будете подслушивать у двери. Постарайтесь выяснить, дома он или нет. После этого вернетесь и доложите мне.
   – Но как его заманить к нам? – спросил Кух.
   – Все, что от вас требуется – заставить его выйти в коридор.
   – Но как?
   – Не знаю. – Он задумался. – Неужели у него нет друзей? Например, Папа мог бы позвать его, выдав себя за приятеля.
   Кух покачал головой:
   – Альфи – это дикий волк.
   – Должен же быть кто-то, кому он доверяет, кому бы он поверил и вышел в коридор поговорить... Идея! – Он щелкнул пальцами, и лицо его тотчас оживилось. – Если кто-то из нас начнет его звать, он все равно не выйдет. Надо сказать, что мы будем друзьями, что мы больше не таим на него зла, понимаете? Вот такая версия. Посредник поверит в это и расскажет Альфи. А когда Альфи выйдет в коридор – бам!
   – Да, Зип, но кто будет посредником? Кому Альфи может поверить?
   Зип расплылся в улыбке.
   – Чайне, – сказал он.

Глава 15

   Попав в дом, где жил Альфредо Гомес, Сиксто уже знал, что надо делать. Наверное, он знал об этом уже с самого начала, еще тогда, когда шел в аптеку. Знал, но не мог признаться себе в этом. И сейчас он очень хорошо понимал, что для предотвращения бессмысленного убийства Альфредо Гомеса присутствие полиции на улице просто необходимо. Он сознавал, что должен сделать выбор и сделать немедленно, а определившись – отстаивать избранный им путь. Слишком юный, он, очутившись на житейском перекрестке, с трудом мог во всем разобраться, сделать выбор, от которого зависела бы жизнь другого человека, в равной мере, как и его собственная. Но перекресток не был чем-то мифическим, это была реальность, и он столкнулся с ней лицом к лицу. Он выбрал свой путь так, как это и должно быть – обыденно, не крича об этом на весь мир. Это ему подсказала его совесть. Для него не было иного пути, ведь этот выбор был для него частью его самого.
   – Папа, – прошептал он.
   – Что тебе?
   – Давай сядем. Я хочу поговорить с тобой.
   Они уселись на ступеньки, ведущие на второй этаж. В коридоре было темно и тихо. Почти все жители дома высыпали на улицу понаблюдать за осадой. Но даже зная, что его никто не может подслушать, Сиксто старался говорить шепотом. Но шепот заразителен и поэтому Папа шептал тоже. Сидя бок о бок в темном коридоре, ребята тихо разговаривали.
   – Так что случилось? – снова спросил Папа.
   – Папа, это все неправильно.
   – Что все неправильно?
   – То, что мы собираемся сделать с Альфредо.
   – Зип сказал...
   – Папа, пожалуйста, послушай меня.
   – Я слушаю, Сиксто.
   – Папа, мы не должны убивать Альфи.
   – Не должны? Но Зип сказал...
   – Не должны. Папа. Послушай, тебе здесь нравится? Тебе нравится этот город?
   – Si.
   – Мы приехали сюда... здесь хорошо... лучше. Мы же не хотим быть похожими на этого Пепе Мирандо.
   Смущенный таким поворотом дела, Папа замешкался. Затем сказал:
   – Пепе Мирандо – самая большая величина, которая когда-либо жила в этом районе.
   – Нет, это совсем не так. Это позор для наших людей.
   Папа покачал головой. Нежно, подобно отцу, объясняющему что-то любимому сыну, положив свою руку на руку Сиксто. Затем размеренно, по-отечески, как бы оправдывая свое прозвище, похлопал его и сказал:
   – Нет, Сиксто, ты не прав. Он очень большой человек.
   – Папа, но он убивает люден! – произнес Сиксто, отдернув руку.
   – Si. Он храбрый.
   – Папа, это не...
   – Он очень отважный, – настаивал Папа. – Он продырявил головы многим полицейским и...
   – Он не храбрый. В нем нет ничего хорошего. Ему наплевать на тебя и на меня, он заботится только о себе. Он плохой и только портит нас.
   – Нет, Сиксто, – размеренно произнес Папа. – No es verdad. De ningup modo...[21]
   – He говори по-испански! Раз ты здесь, мы должны говорить по-английски. – Помолчав, добавил: – Папа, ты понимаешь, о чем я говорю?
   – Si, yo comprendo. Pero...[22]
   – Не говори по-испански.
   – Это почему же? – удивился Папа.
   –  – Послушай меня. Папа, – Сиксто уже начинал терять всякую надежду. – Мы не будем убивать Альфи.
   – Разумеется, нет, – подтвердил Папа, кивнув головой.
   – Нет. Нет. Убив его, мы поступим скверно. Как Зип. Как Пепе.
   – Зип покупал мне мороженое.
   – Папа, он плохой.
   – Зип? Плохой?
   – Да. Да.
   – А Пепе?
   – И он тоже плохой.
   – Нет. – Папа покачал головой. – Зип говорит, что он хороший.
   Сиксто начинало трясти. Он не хотел козырять, но видел, что не убедил Папа, видел, что нужно приложить еще больше усилий.
   – Папа, а как ты думаешь, я хороший?
   – Si.
   – Мог бы я совершить что-нибудь плохое?
   – Не думаю.
   – Папа...
   Он затаил дыхание.
   – Папа, человек, позвонивший в полицию... и рассказавший, где находится Пепе, – это я. Я навел их на след.
   Воцарилась тишина. Он почувствовал, что совершил громадную ошибку, открыв то, что должно было оставаться тайной. Папа смотрел на него отсутствующим взглядом.
   – Это ты настучал на Пепе? – все еще не веря, спросил он.
   – Да.
   – А как ты узнал, где он находится?
   – Я увидел его вчера, узнав по фотографии из газеты. Я думал об этом весь день. Затем рассудил, что будет лучше, если я обо всем расскажу.
   – Но... это предательство, Сиксто.
   – Нет.
   – Ведь ты настучал на Пепе!
   – Да.
   – Почему? Почему ты это сделал?
   – Потому, что он плохой.
   Несколько секунд Папа молчал. Затем, почесав затылок, сказал:
   – Если Пепе плохой, то почему Зип говорит?..
   – Просто Зипу хочется быть великим. Он думает, что если он пустит в ход кулаки, то он – уже большой человек. Но ведь у каждого – своя собственная жизнь и не надо в нее вмешиваться. Папа, послушай, пожалуйста. – Он вдруг почувствовал, как к горлу подкатил ком. Сильно сжав руку Папа, он произнес: – Если мы это совершим, то можем уже не остановиться, слышишь меня?
   – Слышу. Si, si.
   – Сейчас мы идем за Зипом, а кончим, как Пепе. Мы еще больше опозорим наш barrio и сделаем хуже только себе.
   – Si, si, comprendo[23].
   – Papa, quien anda al reves anda el camino dos veces. Если мы пойдем не по той дороге, она окажется в два раза длиннее.
   – Но... Зип – плохой?
   – Да, да.
   Одолеваемый сомнениями, Папа произнес:
   – Но он покупал мне мороженое. – Все еще озадаченный, он сморщил лоб и, немного помолчав, произнес: – А Пепе тоже плохой?
   – Да.
   – Сиксто, ты так думаешь один или все так думают?
   – Все, Папа. Абсолютно все.
   – Мне, Сиксто, хочется быть таким же, как все. Но Зип говорит...
   – Папа, мы будем сильны только тогда, когда будем делать добрые дела.
   Папа опять задумался. Пожав плечами, обернулся к Сиксто:
   – Знаешь, мне совсем не хочется быть плохим.
   – Конечно, нет.
   – Я хочу быть хорошим.
   – Si, si.
   Он опять пожал плечами:
   – Не знаю, как это правильно сказать по-английски.
   – Так ты со мной, Папа?
   Засияв от радости, тот ответил:
   – Si, я с тобой, Сиксто. – Помолчав, добавил: – Значит, мы оба хорошие парни?
   – Да, Папа, – радостно ответил Сиксто. – Мы хорошие парни.
* * *
   В это время по улице шли еще двое хороших парней. Один из них – лейтенант Питер Бернс, другой – Стив Карелла в одежде священника.
   Сейчас Карелла был не в своей тарелке, чувствуя себя по-дурацки. Точно так же он чувствовал себя в церкви, споря с отцом Донованом, который вполне справедливо старался доказать, что задуманный ими план есть не что иное, как издевательство над верой человека в Бога.
   – У этого человека нет никакой веры в Бога, – старался опровергнуть его Бернс. – Ему нужен священник лишь по одной причине. Он хочет воспользоваться им как прикрытием, чтобы улизнуть из квартиры.
   – Откуда вам это известно?
   – Я это точно знаю, – поручился Бернс. – Поверьте мне на слово. Последний раз Пепе Мирандо был в церкви, когда его крестили.
   – Может, он хочет заключить мир?
   – Отец, я ценю ваше расположение, поверьте мне. Я думаю, мне известно о нем больше, чем вам. А теперь я попросил бы у вас позаимствовать вот эту черную... как там она у вас называется...
   – Рясу.
   – Да, рясу. Или мы будем вынуждены искать точно такую же в другом месте. Это займет немало времени, и Мирандо может застрелить еще кого-нибудь. Решайте, отец, слово за вами.
   – Ну а все-таки, допустим, его просьба видеть священника – законная? – спросил отец Донован.
   – Тогда я быстро возвращаюсь назад, отдаю вам вашу рязу...
   – Рясу.
   – Рясу, и вы идете к нему сами. Думаю, это будет справедливо и в рамках законности.
   – Это справедливо только на словах. – Отец Донован внимательно посмотрел на Бернса. – Кроме того, она вам не подойдет, лейтенант.
   – Постараюсь как-нибудь втиснуться в нее.
   Отец Донован покачал головой:
   – Полагаю, у нас с вами разница где-то тридцать фунтов. Такая одежда шьется точно по фигуре.
   – Отец, мы ужасно торопимся. Нельзя ли?..
   – И, кроме того. Пит, – сказал Карелла, – тебе в ней нельзя показываться.
   – Почему?
   – До сих пор ты вел с ним переговоры. Если кто-то другой возьмет в руки мегафон, это может насторожить Мирандо. Тебе лучше, как и раньше, продолжать вести с ним переговоры.
   – Пойду я, – сказал Бернс. – У меня нет никакого права посылать своих людей на такое...
   – Ты не влезешь в рясу, – предупредил Карелла.
   – К черту... извините, отец.
   – Мирандо сразу почует, что здесь что-то не так, – продолжал Карелла.
   – Мне наплевать, что...
   – И все же лучше пойти мне. У нас с отцом Донованом примерно одинаковый размер.
   – Стив, ты не можешь...
   – Решено, – твердо сказал Карелла.
   – Стив...
   – Что?
   – Ничего. – Помолчав, добавил: – Ведь он убийца.
   – Знаю.
   – Это была моя идея...
   – Это была наша идея. Мы подумали об одном и том же одновременно. Вспоминаешь?
   – Если тебя застрелят, глупая твоя...
   – В меня стреляли не раз.
   Оба пристально посмотрели друг другу в глаза.
   – Ну хорошо, – вздохнул Бернс. – Отец, где ряса?
   И вот сейчас, шагая по улице, Карелла чувствовал себя по-дурацки. Если Пепе Мирандо не был в церкви со дня своего крещения, то нога Кареллы не переступала порог церкви со дня конфирмации[24]. Это было давно, очень давно. И вот теперь, вышагивая в черном длинном одеянии священника, чувствуя у своего живота холодное прикосновение дула кольта 38-го калибра и стараясь изо всех сил выглядеть набожным и благочестивым, ему было не по себе. Его правую руку обвивали четки. Он быстро поменял их на левую, чтобы правая была свободна и готова к отражению удара.
   – Каков будет план? – спросил он Бернса.
   – Я скажу Мирандо, что привел священника. Чтобы удостовериться, он, вероятно, выглянет в окно. Затем ты поднимаешься наверх.
   – А дальше?
   – Если он вдруг захочет исповедоваться или что-то в этом роде, дай ему такую возможность. Действуй по обстановке. И, если он повернется к тебе спиной, сбей его с ног.
   – Но ты сказал отцу Доновану...
   – Да, я лгал в церкви, – признался Бернс. – Но ведь Мирандо на самом деле не собирается исповедоваться. Как только ты войдешь к нему, он постарается схватить тебя и использовать как прикрытие при отходе.
   – Что я должен делать? Ждать удобного случая и затем...
   – Ничего не делай. Пусть он отходит вместе с тобой. Я поставлю людей по обеим сторонам входной двери. Как только он выйдет на улицу, постарайся вывернуться и убежать, – Бернс сделал паузу. – И все-таки, Стив, было бы намного лучше, если бы мы поменялись ролями.
   – Зачем? – усмехнулся Карелла. – Потому что меня могут убить? Господи, нашел, о чем волноваться.
   – А тебя что, это мало волнует?
   – Пит, разве ты не слышал, что сказал репортер?
   – Что ты имеешь в виду?
   – Жизнь – дешевая штука, – напомнил Карелла.
   Они подошли к дежурной машине, и Бернс достал мегафон.
   – Стив, ты готов?
   – Как никогда.
   – Мы откроем огонь сразу же, как только он выйдет на крыльцо. Стрелять будем ему в спину, но я не ручаюсь за этих болванов, которых вряд ли чему научили в полицейской школе. Так что, когда вы выйдете на крыльцо, постарайся сразу же спрыгнуть вниз.
   – О'кей.
   – Удачи тебе.
   – Спасибо. – Помолчав, добавил: – Ну, а вдруг он захочет помолиться?
   Бернс пожал плечами.
   – У тебя есть четки. Пользуйся ими. – Немного помолчав, опять произнес: – Удачи тебе.
   – Давай быстрей начинай, пока я не пошел на попятную, – сказал Карелла.
   Поднеся к губам мегафон, Бернс дунул в него.
   – Мирандо? – позвал он.
   Никакого ответа.
   – Мирандо?
   Опять тишина.
   – Может, он перерезал себе глотку, – заметил Карелла.
   – Мирандо. Это лейтенант Бернс. Ты слышишь меня?
   – Слышу. Что у вас там?
   – Я привел тебе священника.
   – Где он? Пусть выйдет на середину. Я хочу посмотреть на него.
   Кивнув Бернсу, Карелла глубоко вздохнул. Он медленно зашагал на середину улицы.
   – Ты не увидишь его, если не выглянешь, – крикнул Бернс.
   Последовало долгое молчание. Неожиданно в окне показалась голова Мирандо. Не более десяти секунд потребовалось ему, чтобы оценить ситуацию, и снова исчезнуть.
   – Ну хорошо, – крикнул Мирандо, – пусть он поднимается ко мне.
   – Не надо торопиться! – крикнул Бернс. «Как бы его не спугнуть, – подумал про себя он. – Мирандо понимает, что мы не пошлем к нему священника, пока он не выполнит ряд требований. Он догадывается о наших предположениях, что это может быть ловушка. Ему известно, что мы не так наивны».
   – Что такое? – спросил Мирандо.
   – Священник останется на месте до тех пор, пока я не получу от тебя гарантий, – ответил Бернс.
   – Ну, начинается, – сказал Мирандо, и в толпе радостно захихикали.
   – Да, Мирандо, представь себе, начинается. Не для того я посылаю к тебе человека, чтобы он служил тебе щитом, когда ты будешь убегать.
   – Вы принимаете меня за подонка?
   – Хочешь, чтобы я ответил на этот вопрос? – и опять в толпе пробежал радостный смех. На первый взгляд все выглядело вполне прилично. Никакого бессмысленного вздора. Всего лишь состязание в остроумии, как во всеми любимой телевизионной передаче.
   – Ну хорошо, полицейский, что ты хочешь от меня?
   – Первое: мы посылаем к тебе безоружного человека, который, как представитель Бога, настаивает на встрече с тобой с глазу на глаз. Я хочу, чтобы ты отнесся к нему с уважением.
   «Бог простит меня», – подумал Бернс.
   – Ну хорошо.
   – Второе. Я хочу, чтобы ты поговорил с ним о том, как он будет выходить от тебя. Я не знаю, для какой цели ты хочешь его видеть, и ничего не хочу знать. Но я требую, чтобы ты пообещал мне, что он выйдет целым и невредимым.
   – Это все?
   – Так ты обещаешь?
   – Почему вы думаете, что я сдержу обещание?
   – Это посланник Бога, Мирандо.
   – О'кей, я обещаю.
   – Отец, Вы все слышали? – спросил Бернс Кареллу.
   – Все, – ответил Карелла.
   – Можете входить, когда пожелаете.
   Кивнув, Карелла еще раз глубоко вздохнул, направился к крыльцу и открыл дверь.
   Опустив мегафон, Бернс посмотрел на часы и попросил капитана Фрика найти ему четырех самых метких стрелков. После этого он начал про себя молиться.

Глава 16

   Если Вы сам Бог, Вам не мешало бы обратить внимание на все незначительные и мелкие события нашей действительности. Не на такие, например, как восход солнца или появление на небе звезд. И не на такие, когда вы гоните стадо туда, куда оно придет и без вас. Это все такие явления, которые происходят как бы сами по себе, не требуя вмешательства извне. Речь идет о самых незначительных событиях, которые так часто раздражают нас. И, если Вы сам Бог, Вы не вправе не замечать их. Конечно, чтобы совершить чудо, можно прибегнуть к чему-то таинственному. Ну, а если, с точки зрения простого обывателя, вышло не совсем так, он не вправе подвергать сомнению: в конце концов. Вы – Всевышний. Может, Вы задумали что-то необыкновенное, совершенно непонятное нам, бедным земным червям, и мы будем не в состоянии разгадать это еще многие десятилетия, а может быть, и века. Кто мы такие, чтобы задавать вопросы и все подвергать сомнению? Вы, Боги, имеете право на случайную ошибку.
   А может, все это вам неподвластно, кто знает? Может быть, каждый день вы просто приводите в движение Вселенную, точно так же, как заводят часы, не обращая никакого внимания – бегут они или отстают, до тех пор, пока часы не остановятся совсем и не понадобится новый завод. И если тебе нравится управлять нами так, о Господи, никто не вправе задавать тебе никаких вопросов. Клянусь жизнью, о Господи.